Казалось, зеркало не могло выдержать яркий свет гримерной. Стекло начинало плавиться и мое отражение в нем растекалось в какую-то с трудом собираемую взглядом кашу. На заднем плане мелькало отражение гримерши, критически оглядывавшей меня. Ее недовольство раздражало. А я устал ей повторять, и все же опять произнес:
- В силу вашей профессии это трудно понять. Но зрители ждут, что я буду похож на того типа, которого они видели в ужасных кинохрониках двадцатого века, а не на ведущего программы новостей. Излишний грим может только повредить. Век назад люди были значительно менее опрятны, чем сейчас.
Она не ответила. Она никогда не спорила со мной. У меня уже давно закрались подозрения, что ее прадед был замучен в фашистских концлагерях. Интересно - Компания проверяет подобные вещи или нет.
Я поднялся и осмотрел костюм. Ужасная древность. Хотя покрой вполне удобен, хорошо скрывает бронежилет, костюм больше был похож на кукольную одежду, чем на одежду живого человека.
Я направился в другой конец комнаты, чтобы размять ноги. Но Эрик не понял и поднялся с своего места, готовый последовать за мной на выход. А до выхода было еще десять минут. Сейчас зрителей должен развлекать Колумб. Трудно поверить, что этот алкоголик и безвольный человек в свое время сумел убедить испанского короля дать ему в подчинение корабли и потом пересечь Атлантику. Сейчас вечерами ему трудно даже пересечь расстояние от бара до своего номера. Но у него хоть с мозгами все было в порядке, не то что Наполеон. Он хоть и не пьет, но всех уверяет, что он не клон, а обычный двойник. И какой ему от этого толк. Сейчас никто и не представляет, как он выглядел раньше. Зрителю наплевать на внешность. Он хочет прикоснуться к истории. Еще больше ему хочется убедиться, что мы обыкновенные люди, которые ни чем не лучше. А наше величие, не более чем стечение обстоятельств. Компания не дошла только до прозрачных туалетов на сцене. Зрители смогли бы убедиться, что мы так же справляем нужду как обычный человек.
Интересно, что случиться с этим миром, когда они клонируют Иисуса Христа. Вдруг он окажется обывателем, который будет вечерами пить пиво в стрип клубе и давать интервью на сторону, что бы затащить журналистку в постель. И про бога слышать не захочет. Тогда останется только начать новое летоисчисление.
- Эрик, слишком яркий свет. Сделай, что ни будь, - раздраженно прокричал я.
- Сейчас сэр,- ответил он и стал искать выключатель. Выключателя нигде не было видно. На лице Эрика появилось беспомощное выражение.
- Иди, спроси администратора, как убавить этот чертов свет.
- Но сэр..,- попытался он возразить.
- Я знаю правила, но мне необходимо расслабиться перед выходом. А свет слишком давит на глаза,- произнес я с напором, убеждая его. Когда-то я был в этом мастер.
Эрик потоптался секунду в сомнениях и скрылся за дверью.
Мне повезло, что когда он вышел, я сразу заметил в глазах гримерши искорки радости. Поэтому когда она стала вытаскивать из кармана халата миниатюрный пистолет, я успел броситься за ширму. Пуля просвистела у меня над головой. Я вскочил на ноги, схватил ширму и бросил ее на гримершу. Ширма не долетела совсем чуть чуть, но гримерше пришлось отскочить, чтобы ширма не зацепила ее. Она выронила патрон, который уже вставила в ствол и вытащила из кармана новый. И тут мне в первый раз в жизни стало по настоящему страшно. Страх сковал мои движения. Образ падающего на пол тела с пробитой головой возник в голове, как неизбежное завершение происходящего. Опять в ее глазах появилось торжествующее выражение, к которому добавилась ненависть сжатых губ. Я окончательно понял, что никому ничего не объяснить. И они не видят разницы между мной и человеком из прошлого, из-за которого погибли все те люди. Возможно они допускают, что я другой человек. Который не любит рисовать и плохо спит. Но меня клонировали из его клеток и нарекли Адольф. И, несмотря на то, что у меня даже лицо не похоже без грима, для всех я был им.
И я стал молиться, чтобы бог не дал мне умереть. И он не дал. Вернее Эрик, не дал. Я открыл глаза от грохота распахнувшейся от удара двери и увидел, как Эрик влетел в комнату, и всей своей сто пятьдесят килограммовой тушей навалился на гримершу. Та вскрикнула от неожиданности, и я понял, почему она весь вечер молчала. Под гримом был мужчина. Эрик пару раз стукнул его для острастки и он осел на пол.
Я подошел к нему и взял за нос. Нос потянулся вверх и оторвался, вместе со щекой. У меня в руке остался кусок резиновой маски. И тут меня разобрал смех. Эрик посмотрел на меня удивленно, но вскоре сам заулыбался. Комната наполнилась людьми, а я все хохотал.
Конферансье с тревогой оглядел меня и произнес в никуда:
- Может сейчас лучше выпустить Эйнштейна.
Меня одолела новая волна смеха.
Когда конферансье стал уходить, я прокашлялся и произнес:
- Подождите, подождите все в порядке, сейчас мой выход.
Он внимательно посмотрел на меня и пожал плечами. Я воспринял это как согласие и последовал за ним до кулис. Он вытер пот со лба потрепанным платком и выбежал на сцену. Из-за кулис я не видел зала, но чувствовал дыхание толпы, будто дышало одно гигантское существо.
- А теперь чудовище двадцатого века - Адольф Гитлер,- звонко произнес конферансье в микрофон.
В зале воцарилась привычная для меня тишина. Я величавым шагом вышел на сцену. В лицо ударили красные прожектора, и я в который раз подумал - добро пожаловать в ад, Адольф!