На далекой-далекой планете в густом зеленом лесу жил маленький сенечка. Иногда он купался в реке, иногда смотрел, как звезды падают в камыши. Если лето выдавалось жаркое, он часами лежал на дне ручья и смотрел, как стрекозы срываются с тростника и ловко хватают мелких мошек, чтобы снова вернуться на стебли и греться на солнышке. Осенью он залезал на ветки раскидистых деревьев и срывал тыквы. Тыквы сенечка не ел, но из них получались отличные кувшины для меда. Мед был желтым, и тыквы оранжевыми, а листья рыжими, они танцевали и шептались на ветру.
Осенью шерстка сенечки становилась совсем золотой, и ветер мягко перебирал прядь за прядью. Когда кроны обнажались и, словно рваная черная паутина, плавно колыхались в небе, сенечка залезал на тонкие ветки и прощался с птицами, которые стая за стаей растворялись в небе. А иные и не думали улетать - одни делали запасы, которые перепадали порой и сенечке, все равно они о них забывали, а другие лакомились вдосталь семенами и злаками, пока не выпадал снег.
Зимой сенечка уходил из гнезда, где больше не было уютно, и возвращался в теплую нору под корнями его любимого вяза. Нора частично использовалась как берлога старым хозяином, поэтому при входе был небольшой зал, а дальше - укромная спальня и кладовая. В зале главной мебелью было кресло-качалка, которую сенечка сплел сам. Длинный клетчатый плед свисал с подлокотников на пол. Стол был маленький и стоял у стены, гости заходили редко, а на самом краю торжественно поблескивал большой фонарь с кружевными стенками. Когда в нем зажигали свечу, по стенам комнатки плясали диковинные тени, вытягивались деревья да шептались лесные духи. Но сердцем норы был очаг, в котором горел огонь, потрескивали и лопались дровишки, и серая зола медленно и нежно осыпалась на дно.
Иногда в гости заходил деловитый барсук, которому не спалось, иногда братья-гномы. А иногда белки-летяги, а сколько их было точно - никто никогда не знал. Собираясь вечером за чашкой душистого чая и очередной банкой варенья, гости болтали о разном, но чаще слушали одного из гномов, Гордезеля. Тот мастер был сочинять истории, даже повторяя старые, он всегда поворачивал дело иначе, концовка была неожиданной, и полночный лес взрывало улюлюканье и хохот. А второй гном только одобрительно посматривал на брата, да подливал тому в чашку заварки или кипятку. А однажды пришел в гости один, Гордезель уехал на соревнования оленьих упряжек, Бертензеля с собой не взял.
Гостей собралось неожиданно много, заглянула даже чета хорьков с другого края леса, все хотели сказку. Но рассказать ее было некому, Бертензель смущенно покашливал, словно был в чем виноват, белки отчаянно зевали. Поделившись последними новостями, все напряженно замолкли, только носик чайника иногда звякал об очередную чашку - Бертензель своей привычки не забывал.
- А слыхали ли вы о дубовой дороге? - спросил вдруг сенечка.
Никто и никогда не слышал, чтобы он рассказывал что-то, но каково же бедному Бертензелю, думал он. Гости оживились, барсук даже уронил чашку, и в нее немедленно спряталась одна из белок - от возбуждения.
- Если зимой долго идти по лесу, - продолжал Сенечка, - да так, чтобы замерзнуть... Чтобы вас пробрало до печенок, а потом поднимается поземка, небо становится серым, и уже не знаешь, куда идти, можно услышать тонкий перезвон. Некоторые думают, что кто-то едет на упряжке. Некоторые оглядываются в поисках колокольчика у норы или дупла. А то звенят желуди небесного дуба. Но разве разберешь их в такую хмарь? Иной раз и пальцев на вытянутой лапе не видно, да и не чувствуется почти. Но если зазвенели желуди над твоей головой, если ты уткнулся носом в теплую кору, то вот он - небесный дуб. Тебе кажется, корень изогнулся - а это ступенька. А выше еще одна. И еще. Дуб этот таков, что вовсе не нужно быть сенечкой, чтобы по нему лазить. Я знавал даже одного кабанчика, который залез до самого верха. Рассказывали даже о чете лосей, но это враки. Фрау Лось нипочем бы туда не забралась, как же ее выходные юбки? И ступень за ступенью ты поднимаешься туда, где прямо в кронах деревьев ветки сплетают настоящий тоннель. И там уже не так холодно, да и снег не метет. Он блестит в щелях, но, клянусь хвостом, никому и ничего не отморозил. Кажется, что кто-то плачет, но это поют соки в ветвях небесного дуба, который не засыпает зимой. И по этой дороге можно добраться до любого дома в лесу. Прямо к дверям, к любой норе, к любому гнезду - дорога сама выводит тебя. А вот вернуться назад - никак, ты оборачиваешься, а никакой дороги и нет, только ветер шумит в ветвях, да снег сечет нос.
И сенечка замолчал. Надолго, словно бы погрузился в какие-то мысли или воспоминания. Замолчали и гости. Каждый думал, как пригодилась бы ему однажды дубовая дорога.
- А ты, ты сам ее видел? Ну хоть издали? - спросила вдруг молодая хорьчиха.
Барсук неодобрительно на нее посмотрел. Сенечка поднялся, наполнил котелок и повесил его над огнем снова.
- Мне неинтересно было искать дом... Чего я там не видел? - небрежно проронил он.
- Я так и знала! - воскликнула хорьчиха.
- Я полез выше, - не обращая на нее внимания, продолжал сенечка. - Там, где потолок, ветки не такие густые, можно протиснуться.
- И? И? - все подались вперед, забыв про котелок, в котором заскакали пузыри.
- На ветках сверху живые почки, а кое-где и листья зеленые пробиваются.
- Не может быть, - крякнул Бертензель.
- Именно поэтому туда приходят пастись небесные косули - белые, синие, голубые, а пух у них... Гладить их можно вечно, кроткие, большеглазые, а до чего хороши козлята!
- Врешь! - не выдержал барсук.
На это сенечка лишь пожал плечами, да вытянул поближе к огню лапки в пушистых синих носках...
Волшебных снов тебе, ласковый сенечка, такой же как все сенечки, только самый чудесный. С самой шелковой шерсткой, самыми синими глазами, самым добрым сердцем и самой светлой головой. Пускай ветви за стенами твоей норки поют ночные песни. Пускай, как большие сизые волы бредут по небу облака, и круглая желтая луна цепляется за их рога. Пускай звезды мигают, словно ноты на протянутых в небе лесках, и позванивают колокольчиками. Плыви в сны, легкий и ясный как перышко, целую тебя.
2
А когда сенечки зимой распускают гриву, в нее набиваются снежинки, и это воистину сказочное зрелище, потому что в солнечных кудрях сияют белые звезды. Ну кто еще видел, как вьются влажные солнечные лучи?
Ух, какие белые мухи полетели! Быстрые, крупные, верткие! Точно как тогда, когда сенечка ходил в лес за хворостом, и было тот хворост пойди-найди - весь засыпан! Приходилось ломать верхние ветки упавших деревьев, чуть ли не по шею в снегу, широкие лыжи для ходьбы по снегу уже мало помогали, потому что с веток рушились целые лавины. Но шерстка распушилась и заблестела. А под одной упавшей сосной внезапно обнаружились санки! Сначала ветки просто зацепились за что-то, это была пеньковая веревка, а потом она поддалась, и оп! - на снежный наст вылетели почти новенькие синие санки.
Это была отличная находка. Тот, кто ходил в лес за хворостом, сразу поймет. Сенечка навьючил на санки вязанку и потянул за собой по небольшой прогалине. Сенечкина спина благодарно вздохнула. Весь лес был забросан снегом, черные ветки обвели белым карандашом, у долговязых сосен вместо нижних веток торчали только короткие сучки, и белые пятна на них походили на треугольные флажки.
Сенечка не спеша шлепал на лыжах - на широких лыжах, да с санками за спиной не забалуешься, а потом вышел на бровку леса, внизу расстилалась глубокая ложбина, поросшая редкими кустами. Скользить с горки на лыжах было ему не впервой, а вот при санках он был первый раз, поэтому вязанка полетела в сугроб, лыжи были сняты и...
Ложбина оказалась на редкость удачной. Широкая, она полна была плотного снега, наст на котором блестел льдистой коркой. Санки летели стрелой. Правда, потом их приходилось затаскивать снова, но дело того стоило. Увлекшись, сенечка не замечал ни голода, ни усталости, ни того, что уже подступили быстрые зимние сумерки. Воздух между деревьев налился таинственной синевой, потемнело и небо, сплошной облачный покров разорвался на отдельные облака, и в них проглядывало синее как озеро небо с редкими первыми звездочками.
Однозначно стоило собираться домой, и сенечка со вздохом сожаления вернулся к оставленной вязанке. Но пока он снова привязывал ее к санкам, то неловко задел лыжи, брошенные на снег. Лыжи очень обрадовались и бодро заскользили вниз. Наст, как мы знаем, был отличный. Поэтому лыжи, наконец-то свободные и счастливые, ускоряясь, уносились вниз. И выбрали они для этого самый крутой спуск.
Выбора особого не было, и сенечка, чтобы не терять их из вида, шустро отвязал хворост, оседлал санки и пустился в погоню. Где-то уже ближе к середине ложбины снег провисал карнизом, лыжи пролетели его, не задумываясь, а вот санки проломили насквозь и вместе с сенечкой ухнули в снежный колодец.
Сенечка лежал на спине и смотрел на звезды. Ближе к краям колодца снег мягко просвечивал, и он был очень далеко. Упал сенечка без последствий, ведь он был самым мягким и гибким сенечкой, но подниматься ему не хотелось, он лежал и думал. Время было вечерним, снег глубоким, кричать и звать на помощь казалось бессмысленным. Мысли, часто совершенно не по делу, одна за другой посещали его и также стремительно удалялись, он даже не успевал ухватить их за хвостик.
И тут его великолепный нос сам по себе задергался и потянул своего обладателя в строго определенную сторону. Сенечка почуял Запах! И Запах шел через снежную стену, и противиться ему не было ни сил, ни желания. Сенечка проворно заработал лапками, он прорывался как крот, снежные пласты веером летели ему за спину.
Наконец он дошел до небольшой ниши, повозился и откопал в ней ставни, прикрывавшие небольшое окно. В том, что это ставни, не было никакого сомнения, он тщательно изучил их, проверил на прочность и счел за лучшее просто постучаться. Их открыли изнутри, и какое-то время он стоял ослепленный, привыкая к свету. А Запах восторжествовал и заполнил собой все в сенечке, вытесняя прочие мысли. Сенечка легко вспрыгнул на подоконник, и хозяева помогли ему и пригласили внутрь. Ими оказались барсук, уже знакомый сенечке, и его молодая жена. Жена пекла блины. И они одуряюще пахли!
- У мужа сегодня день рождения, - ласково сказала она. Обычно зимой мы спим, но в этот день решили проснуться и отпраздновать.
- Блины! - только и сказал сенечка. - То есть, поздравляю! - поправился он.
Это были не просто блины, а самый настоящий пир. Печеные каштаны, груши, сваренные в красном вине - сенечку угостили на славу. А когда он рассказал, как попал - да еще так вовремя - в гости, хозяйка только лапами всплеснула:
- Санки! Да это же наши! Муж их так любовно выстругал, а я, растяпа, потеряла!
Невзирая на темноту и холод за окном, санки были найдены и возвращены в кладовку, а лыжи - хозяину. В барсучьей норе оказалась тьма всяких ответвлений, дверей и ходов, и петляя по ним, веселая чета, укутавшись в пледы и забавно размахивая фонарями, проводила сенечку до самого дома - ну, мало ли?
Теперь запах воцарился и в сенечкиной норке - на столе стояла горка блинов.
3
Две недели подряд шли дожди, лето не баловало, наконец, небо перестало без конца умывать отмытую до непролазной грязи землю, утро выдалось серым и скучным, но дождь перестал. Сенечка подождал, пока самые глубокие лужи уменьшатся вдвое, собрал в рюкзачок еды и отправился путешествовать. Он был рад любой перемене, лишь бы без дождя, без этого вынужденного сидения под крышей. Знакомые места его мало интересовали, поэтому он сразу взял бодрый темп и углубился в те края, которых еще не исследовал. Сначала идти по лесу было неприятно, вода то и дело скатывалась с листьев на золотистую шерстку, но потом ветер осушил ветви, и сенечка, насвистывая, пришел в бодрое состояние духа. Он не ставил целью собирать грибы, но самые молодые и крепкие не обходил, закидывал в рюкзак. Главное было не терять направления.
Новый лес отделял от известного глубокий овраг, практически трещина в земле, полная жидкой грязи. Сенечка выбрал молоденькое деревце, примерился и полез вверх к макушке, стараясь склонить его в нужную сторону. Этого как раз хватило, чтобы спрыгнуть на другой берег. Серые ели возвышались вокруг. Седые, мышиные, словно клочья пыли, и неприветливые, и таинственные, оттого манящие. Сенечка петлял между ними, пока ему не стало совсем тоскливо - лес был мрачным. Потом он сделал привал, перекусил из своих немудреных запасов и долго размышлял, идти ли вперед или правильнее будет возвращаться?
Ели давно уже не казались серыми, они были черными как сажа, повисшая на трубе, где-то между высокими верхушками плескалось бледное небо. Сенечке стало жутко, и от этого он принялся еще беззаботнее насвистывать и твердо решил идти дальше. Раньше между стволов было привольно, только изредка колючей веткой хлестнет по носу. Теперь же елки почти сомкнулись, и между ними появились лиственные деревья, почти такие же черные и странные, шерстка на загривке вставала дыбом сама собой.
Сенечка не был уверен, видел ли он раньше такую поросль, пробирался практически ощупью, небо скрылось. Мужество покинуло маленького сенечку, а надоевший дом показался нереально уютным и желанным. И только наш отважный герой собрался повернуть назад, впереди посветлело.
Приободрившись, сенечка отважно рванулся навстречу свету, не обращая внимания на вырванную шерсть. Он сражался как молодой лев, пока не замер на опушке... Поляна была огромна, и всю ее покрывали светящиеся папоротники, да какие! Намного выше сенечки, не папоротники, а самая настоящая роща. Похожие на морозные узоры, они были прекрасны, и мягко пульсировали белым, лиловым и голубым сиянием. Их сложные резные листья, будто перья, покачивались и с шелестом гладили соседние. Отчаянье и восторг поровну поделили сердце сенечки. Он приблизился, протянул лапу и легонько погладил крепкую ость листа... Потом смелее, потом, словно заснеженную ель, с наслаждение потряс. Ему показалось, что свет скатывается каплями, и они повисают в воздухе.
Сенечка вздохнул поглубже и пошел, подпрыгивая, через рощу, раскачивая листья, танцуя в призрачном свете, и ему казалось, что вокруг бушует метель. Ближе к центру поляны папортники стояли поникшие, погасшие, сизые, серые, и его это опечалило, он робко потянул за склонившийся до земли лист, и внезапно тот легко спружинил вверх, а весь его груз стремительно срывался и взмывал, тучи, толпы радужных бабочек распахивали крылышки и потоками разлетались по поляне.
И войдя во вкус, сенечка перебегал от одного куста к другому, тревожил сонное царство, и испуганные бабочки садились на стволы и ветки деревьев, на листья, и листья перенимали от них цвета. Роща озарилась изумрудными дубами, желтыми осинами, рдяными кленами, ветки менялись, на них распускались огненные цветы, папоротники показались лишь жалким отблеском такого великолепия.
И когда распрямились последние ветки, сенечка вышел на середину поляны. Там, под тонкой ледяной коркой лежало маленькое лесное озеро. Он стоял и смотрел на тонкий лед, который окружали разноцветные перья папоротников, смотрел, как бабочки маленькими огоньками отражаются в хрупком зеркале. Было немыслимым схулиганить и бросить камень, но внезапно сенечка оступился и соскользнул на край льда. Тот незамедлительно хрустнул, пошел трещинами и затейливо раскололся. Острые стекла разошлись и упали в пустоту. Воды подо льдом не было. Там было что-то иное. Что-то большое и неукротимое поднималось из глубины, вот уже оно показалось над обломанными ледяными краями, все выше и выше. Сенечка подумал, что таких огромных бутонов не бывает, и быть не может, это обманывают глаза. Но цветок упрямо вытянулся выше макушек осин, выше пристыженных кленов, раскрутил спираль лепестков, так быстро, за считанные минуты, словно освободилась пружина.
И бабочки цветными облаками устремились к нему, только к нему. И когда они все нашли в нем приют, он засиял как солнце. И сенечка не смог бы сказать, стал ли он солнцем, или просто настолько вырос. Но на поляне благоденствовал солнечный день, было далеко до заката, летние разморенные от жары деревья сонно шевелили зелеными листьями и бурые папоротники шептались на ветру.
4
Да, именно сегодня стоило пойти искать вершину, как сенечка давно собирался. Утро было отмытым и ясным, солнышко ласковым, далеко до полуденной жары. Тропинка под скалами петляла и ветвилась, и надо быть очень внимательным, чтобы не запутаться по дороге домой.
Но никаких разломов и щелей, чтобы подняться наверх, сенечка притомился, путь казался бесполезным. Отчаявшись, сенечка присмотрел небольшую полку, с которой можно было перебраться на другую и так далее, насколько позволит эта стена. Главное, чтобы спуститься было так же легко, как и подняться. То, что он видел, особых трудностей не обещало.
Надо быть гибким сенечкой, чтобы лезть словно ласка по теплым прогретым камням, вцепляться в трещины, подтягиваться, за ступенью ступень. Стена кончилась, он перевалился через край, который оказался широкой террасой, а скалы уходили дальше вверх. Но прямо перед ним была пещера! Жизнь наполнялась новыми красками. Пещера!
Сенечка почувствовал себя бодрым и сильным, и рванул вперед в поисках сокровищ. За довольно узким ходом в мордочку ему пахнул ветер, принес запахи шалфея и чабреца, горькие, бодрящие. Сенечка задрал голову и увидел, что потолок пещеры резко уходит вверх и расходится пополам щелью голубого неба. Вокруг него было темно, но ощупью он осторожно шел и шел, пока не увидел свет, и в этот момент споткнулся и полетел кувырком. Упал на удивление мягко, будто на пуховую перину, и на него сразу зашипели, зафыркали, и вот уже он, отдуваясь, стоит и щурится от солнца на широком карнизе по ту сторону хода, а следом за ним выходят боком, распушившись и сверкая глазами... Вы не поверите, да и сенечка не поверил глазам своим - котята. Возможно, это были горные коты, но выглядели они именно как котята, большеголовые, с крупными лапами, даром, что намного выше сенечки. Все как один рыжие, только некоторые темнее и с полосками. При виде сенечки шерсть на загривке у них опустилась, в глазах вместо боевой ярости появилось сомнение.
- Кто ты? - спросил тот, что был дальше остальных. - Чего скачешь по мне?
Сенечка лишь пожал плечами.
- Не знаешь, кто ты? - насмешливо фыркнул котенок с кисточками на ушах. - Неудивительно! Любой бы на твоем месте задумался.
- Зато вас каждый опознает, - приосанился сенечка. - Кто котят не видел? - и тут же пожалел о сказанном, но слово не воробей.
- Да? - неожиданно мирно отозвался кистеухий. - Ну тогда будем дружить, нас ты знаешь, а ты...
- Сенечка, - только и оставалось, что добавить ему.
И вокруг замелькали улыбки, лукавые, добрые и не очень, котята сразу же затеяли возню. И совершали при этом чудеса акробатики, потому что не весили вовсе ничего. Они кувыркались в воздухе, отталкивались от стен и гонялись друг за другом, пихались, прыгали, словно взбесившиеся воздушные шары. Нелегко пришлось сенечке в такой кутерьме, пару раз его оцарапали, да несколько раз серьезно приложили об стену. В конце концов они собрались вокруг, недоуменно его изучая:
- Ты не умеешь пружинить?
- Это как? - поморщился сенечка, которому было не очень хорошо, но не хотелось их сердить.
- Ух, он не пьет солнечное молоко! - загалдели котята. - Надо его отвести! Пойдем, пойдем с нами! Идти-то сможешь?
- Смогу! - гордо ответил тот и заковылял следом.
Они миновали карниз, сделали пару поворотов, и сенечка застыл перед бурлящим белым озером:
- Что это?
- Это солнечное молоко, говорят же! - зависая в воздухе, запрыгали котята. - Когда солнце светит, озеро наполняется, когда его нет - пустеет потихоньку, там в дне дырка, говорят, его пьет сама гора, чтобы все на ней росло. Выпьешь молока - будешь пружинить, как мы.
И они с готовностью запрыгали, соревнуясь в трюках.
- Да нет же! Куда? Не туда! Из озера пить нельзя! А то молоко скиснет. Только там, видишь? Где порог.
С одной стороны молоко сбегало по камням, и зачерпывая его горстями, сенечка жадно напился.
Ощущение было ни на что не похожее, ему показалось, что его разрывает в разные стороны, растягивает, но не больно, а весело. Он оттолкнулся и подлетел на несколько метров вверх, чтобы плавно опускаться вниз, словно отпущенное перо.
- Да смотри же, двигай лапами и хвостом! Вот так!
Учителей было слишком много, но сенечка быстро освоился, и с ним затеяли повторную возню. На сей раз он ни в чем не уступил, и прошло довольно много времени, пока все повалились хором на теплые скалы отдохнуть. Они пили молоко и сонно болтали.
- Хорошо вы здесь устроились, - мягко мурлыкнул сенечка.
И котята закивали.
- А когда была лунная рыба! Даааа, когда была лунная рыба... Вот это была жизнь!
- Лунная рыба?
- Речная дева в дружбе с нами, и если позвонить в колокол на полную луну, она придет и принесет нам рыбу, которая живет в лунной дорожке. Там внизу, на реке. Сами-то мы не спускаемся. Это рыба из лунного света. Ах как она прекрасна! Еще вкуснее солнечного молока. Мы всегда будем помнить ее вкус.
- Так в чем же дело? Скоро полная луна.
- Луна-то скоро, да звонить не получится, колокол оторвался и утонул, может, мы слишком сильно звонили? Погоди-ка, а ты умеешь плавать?
Сенечка посомневался и кивнул.
- О! Ты не боишься воды! Скорее!
Ему пришлось обнять за шею одного из котят, и словно золотистые шмели, они обогнули карниз и начали спускаться по спирали. Сенечка заулюлюкал от восторга, котята издали грозный боевой клич и захихикали, глядя, как всполошились на скальных полках птицы. Вскоре прямо внизу показалось изумрудное горное озеро. Сверху по черной стене в него отвесно струился водопад.
- Здесь на карнизе он висел, а покатился туда, там и надо искать, - послышалось со всех сторон.
На вид вода была холодная. На ощупь обжигающе-ледяная. Сенечка пожалел, что он умеет плавать. Но на него так умоляюще смотрели, что он походил по берегу, поискал спуск, и нырнул, стараясь не думать, что делает.
Дыхание перехватило, громадным усилием воли он заставил себя открыть глаза и плыть не вверх, а вниз. И ему повезло. Стоит, почерневший и к счастью совсем небольшой. Сенечка вцепился в колокол и изо всех сил оттолкнулся от дна. Силы рывка не хватило, он понял, что снова опускается, напрягся и толкнулся снова. В глазах уже плясали мошки, но множество когтистых лап подцепило его вместе с его ношей и вытянуло на берег.
А дальше сенечку грели. Вас грели когда-нибудь огромные пушистые рыжие котята, теплые, мурчащие? Словно укутанный в меховой кокон, сенечка лежал между ними, обсыхал и приходил в себя, долго и со вкусом.
- Вы бы подыскали для колокола место поспокойнее, - вставать не хотелось.
Но позднее он все же помог повесить колокол на уютной террасе над самой рекой.
- Да, - приговаривали котята. - Оттуда она обычно приходит!
Речная дева. С лунной рыбой. Интересно! - подумал он.
5
Обычно сенечка спал крепко и не помнил снов. Стоило ему лечь на левый бок, устроиться поудобнее и оп! - уже утро. Но только не сегодня. Как назло, он проснулся ближе к полуночи, и сколько ни вертелся, сколько ни устраивался - сон не приходил. Было что-то постороннее в этой душной ночи, что-то, что звало и требовало - немедленно вставай!
Сенечка обреченно вздохнул и распахнул ставни. Над поляной, над ручьем стояла полная луна. Все заливало сияние, которое словно чай с молоком текло по еловым лапам, капало в траву. Полной грудью сенечка вдохнул свежий ночной воздух и перемахнул через подоконник.
Все быстрее и быстрее, через темные кусты, кружась вокруг тонких березок, обхватывая гладкие стволы цепкими лапами, он петлял по лесу, понарошку пугался коряг, ставших незнакомыми в лунном свете. Все пьянило и радовало, все было восторгающе острым, необычным, загадочным.
На обрыве у реки, в которую впадал его ручей, он замер, захлебнулся ветром и стоял, безмолвно впитывая ночь. Было в ней что-то еще, какое-то желание, какая-то неявная цель. Не зря он тут очутился. Он медленно пошел вдоль освещенных скал, попутно оглаживая их, все выше и выше, и оказался на поляне с колоколом.
Тот висел высоковато, сенечка достал его в прыжке, и гулкое эхо пошло гулять по стенам. Внезапно сенечке стало не шуточно - по-настоящему страшно. Ему давно хотелось увидеть речную деву, не раз он представлял себе, как подходит и звонит, а сейчас это случилось само собой. Но одно мучительное мгновенье проходило за другим, а на зов никто не появлялся. И сенечка почувствовал облегчение, засмеялся, помрачнел, подосадовал, пнул камень, зашипел и уже развернулся, чтобы уйти - ночь утратила свое волшебство, как над краем обрыва показалась тень. От неожиданности сенечка даже отпрыгнул, хотя она была ниже его ростом - речная дева.
В подоле платья что-то переливалось серебрянными бликами, как лунная дорожка.
- Что-то вы сегодня рано, - нараспев произнесла дева. - Не спится на полную луну? - подняла глаза и отшатнулась от сенечки.
- Привет, - буркнул он. - Это всего лишь я.
- Ты голоден? - она стояла и изумленно изучала его, а вскоре стала улыбаться.
- Вроде нет, - хрипло ответил сенечка, и вдруг понял, что ужасно, ужасно голоден. - Ты фея?
- Я мавка. А таких зверей, как ты, тоже никогда не видела. Возьми! Котятам, если понадобится, я еще принесу.
Сенечка собирался объяснить, что не ест рыбу, и уж точно сырую, но обнаружил себя уплетающим это необычное лакомство прямо из фартука. Рыбки были серебристыми и полупрозрачными, они слабо трепыхались, когда их брали за хвост и совали в рот, и таяли во рту, превращаясь в крепкую и сытную уху. Сил прибавилось мгновенно, сенечку накрыло благодушие.
- Спасибо, - смущенно пробормотал он, облизывая пальцы.
Мавка выпустила остаток рыбок из подола прямо в траву и снова улыбнулась:
- Все-таки, ты очень странный зверь!
- А после них можно летать? - сенечка уже вовсю подпрыгивал в поисках полезных последствий.
- Нет, но можно дышать под водой.
Сенечку это почему-то не впечатлило, и мавка задумалась:
- Ладно, я пойду, доброй ночи!
- Уже уходишь?
Они сидели на травяном краю у водопада и болтали, порою его перекрикивая. Где-то внизу щебетали птицы, занимался рассвет. И уже можно было разглядеть, что волосы у мавки каштановые, с теплым красным отливом, что мелкие цветочки в них не белые, как показалось сенечке в темноте, а бледнозеленые и розовые. Она сидела и расправляла вышивку на подоле, закручивала ее, раскручивала. Сенечка придвинулся поближе, и это не понравилось влажному берегу, он обломился и заскользил по глине вниз, увлекая за собой обоих. Не успели они свалиться в воду, как их стала костерить на все корки выдра, которой обрушили козырек над входом в нору. От помощи отказалась, но ругаться не перестала.
Устав ее слушать, сенечка и мавка отмывали друг друга в холодной воде, а затем вылезли на другой берег.
Его страшно было и топтать, у самой воды всю бровку покрывали крупные белые цветы - земли не видно - которые одуряюще пахли.
- Это мои, - с гордостью повела рукой речная дева.
- А у моего ручья не растут, - вздохнул сенечка.
- Хочешь, я выкопаю тебе несколько с луковицами? - мавка с готовностью достала из кармана маленькую лопатку.
- Нет-нет, - замахал лапами сенечка. - Я и посадить-то не сумею! Может, ты меня проводишь? И покажешь, как.
- Ну нет, - засмеялась мавка. - Да и луна уже зашла, я спать пойду. А ты живешь в верховьях ручья?
- Да, почти у самого ключа, - вздохнул сенечка. - Значит, пойдешь спать?
- Как-нибудь увидимся, - она спрятала лопатку и отбросила за спину кудри. - Поднимайся вон там, сразу выйдешь на тропинку, - помахала лапкой и скользнула за прибрежные кусты.
- Увидимся. Когда-нибудь, - сердито бубнил он себе под нос по дороге домой.
Солнышко уже встало.
- Когда-нибудь, - и улыбнулся.
6
Рядом с домиком на свежей весенней грязи отпечатались следы чьи-то маленьких лапок, следы были изящные и раздумчивые, как если бы кто-то кружился и бродил, и вообще не решил, куда же он собирается. Сенечка постоял над этими цепочками, потянул носом - запах был славный, приглашающий. Следы спускались к ручью.
Утро только наливалось силой, птицы старались перекричать ручей, и это им почти удалось. На буках раскрывались острые длинные почки.
Над самой водой на бережку, на уютном маленьком взгорке землю взрыхлили и полили, и торчали из нее ростки тех самых цветов, которыми хвасталась мавка. Сердце у сенечке заторопилось куда-то, полезло в горло или еще выше. В общем, сенечка решил, что завтракать сегодня не обязательно и заспешил к водопаду - ну чтобы сказать "спасибо", он же был очень вежливым сенечкой.
Старая луна еще цеплялась за верхушки веток, она была рыхлой, бледной, и всем своим видом говорила, что хочет спать. Сенечка споро шагал, пока она размышляет, встреченным знакомым отрешенно кивал.
На обрыве пахло весной и водой, травой, мокрой корой и глиной, водопад грохотал во всю свою утреннюю весеннюю мощь, вода кокетливо отвечала ему на перекатах, по веткам прыгали серые крапчатые рябинники... А мавки не было. Нигде.
Спрашивать о ней было глупо, по крайней мере, причина поблагодарить за цветы показалась сенечке жалкой и неубедительной, будто он ее выдумал. Вздыхая, он обошел все места, где они раньше беседовали, потом те места, где она вообще могла быть. Ликующее настроение ушло в тень, как и луна. Надо было что-то предпринять, вопреки всему, спросить кого-то. Вот к примеру, он подходит к дроздам, вежливо кланяется и говорит "а не подскажете ли?" или "не видали вы..." Ммм, нет, они тогда спросят, что он хотел? Или кем она ему приходится? Или что ей передать, если встретят. Или, что еще хуже - они вообще не знают, кто она. Мысль об этом показалась сенечке ужасной и кощунственной, хотя сам он довольно долго и счастливо прожил не зная ни о каких мавках. Дело зашло в тупик. Сенечка подпрыгнул и покачался, уцепившись за ветку, как обычно размышлял. Солнце согрело золотистый животик, и он намекающе заурчал. Сегодня о нем совсем забыли.
- Опять качаешься? - раздался неприветливый голос. - Покою нет от вас!
Это была выдра. Та самая. Она сидела на кочке у воды и очень быстро ела рыбу, только усы мелькали.
Сенечка не хотел рыбу. Животик был иного мнения. Он всячески пытался до нее дотянуться, подпрыгивал и подмигивал сенечке.
- Здравствуйте, тетенька, - сенечка не знал, как себя с ней вести, сложно было надеяться на что-то хорошее.
- Что смотришь? Небось еще и голодный? - также недовольно буркнула выдра и принялась за очередную рыбину. - На! - после минутного раздумья протянула она одну из вяло трепыхающейся горки.
Сенечка был еще и очень гордым сенечкой, и он никогда бы не стал принимать подачки. Но животик был иного мнения, и через некоторое время сенечка обнаружил себя доедающим рыбу, облизывающим пальцы и невнятно благодарящим.
- Так спит она, наверное. В это время - всегда спит, - и она ткнула когтем в сторону деревьев, за которые успела спрятаться луна. - Домой к ней заходил?
Сенечка отрицательно помотал головой.
- А чего? Да брось ты! Тоже мне, скромный нашелся. Вредно столько спать!
Выдра ухватила сенечку цепкой лапой и потащила за собой по берегу. Он и не пошел бы, с какой это стати сенечкам слушаться выдр, но где-то там был домик, и в нем спала мавка. Нет, заходить он, разумеется, не станет! Но хотя бы посмотрит издалека.
Крыльцо было вовсе неприметным, оно пряталось в сухих камышах за отвалами глины, весной тут было не на шутку грязно, вода принесла сломанных веток, старых листьев.
- Мавка! - басом прогудела выдра и застучала в дверь. - Эй! Хорош спать, к тебе пришли!
Сенечка попятился в кусты, он вовсю проклинал свое любопытство, он хотел ее увидеть, но совсем не так. Больше всего на свете он ненавидел попадать в неловкие ситуации, иногда ему казалось, что вот теперь-то он научился их избегать, но каждый следующий раз все было как всегда!
- А ее и нету, - раздался в норе недовольный голос выдры, а скоро из камышей показалась ее мордочка. - Ты читать умеешь? Иди-ка сюда.
Вопреки данному себе обещанию, сенечка подошел.
- Да иди же! - выдра опять ухватила лапой нерешительного зверька и втянула за собой в небольшую комнату. - Здесь должна быть записка. Она всегда их оставляет.
Долго искать не пришлось, записка лежала на столе. "Как обычно, к морю. Дорогие друзья, обнимаю вас!" - гласила она. Сенечка озвучил это вслух, на слове "дорогие друзья" горло у него перехватило.
- Аа... - промычала выдра. - Ну так все мавки хоть раз в год должны сходить на море. Вернется! Не повезло тебе, братишка.
Она грузно развернулась и ловко выскочила на улицу, забыв попрощаться. Сенечка шагнул за ней следом и остановился. Он стоял посередине комнаты, смотрел по сторонам, ему казалось, что комната разговаривает с ним. Картинки на стенах, вышитые занавески и корзинка для рукоделия под ними, круглое уютное кресло, расписные шкафчики со всякой всячиной, стол, закутанный скатертью - все это погружало сенечку в сонное уютное состояние, и он стоял и ждал, когда появится желание уйти.
На стене висели ходики. Вот здесь, в этом кресле мавка сидела с вязанием и смотрела на них. Или когда они начинали бить? Да, она поднимала на них глаза, опустив вязание. Или она чаще смотрела на картины? Или в окошко? А вечером, когда за окном темно и зажигают лампу? Долгими безлунными ночами она сидела и вязала, и раз за разом смотрела на эти часы, а они отвечали ей каждый час "бом, мы здесь, не грусти!"
Сенечка подошел к часам - он никогда не трогал чужие вещи, но сейчас не думал, как правильно. Он отворил створку, взял лежащий внутри ключ и завел часы. Внутри что-то безнадежно вздохнуло, потревоженный маятник прошелся из стороны в сторону и замер. Часы не шли. Вот здесь в этом кресле она сидела и вязала, и иногда смотрела на часы, забыв, что они уже не ходят. И сразу отводила взгляд...
Сенечка потоптался и вышел из домика. Он шел вдоль реки, выбирая места посуше, река иногда подкрадывалась и веером плескала ему на лапы. Сенечка забыл о том, как вероломно и невовремя мавка ушлепала к своему морю, он думал про часы. Как это грустно, когда часы сломаны, и их некому починить.
Сенечка никогда бы не зашел в чужое жилище без приглашения, это вышло случайно. И вот он снова стоит в маленькой комнатке, слева кресло, справа стол, тишина.
- Ничего, гномы разберутся, - громко сказал сенечка этой тишине, снял часы со стены и вышел из дома.
7
Свить веревку из липового лыка - не самое быстрое дело. Сенечка занимался этим уже не первый день, но сегодня решил закончить. Вышло что надо! Гибкая, длинная, крепкая, легкая.
На откосе река вынесла по весне молоденьких липок, свалила грудой. И теперь сенечкины коготки раздирали светлые полосы лыка на ленточки, а ловкие пальцы терли, свивали, скручивали. Какой поход в горы без веревки?
Вершина оставалась непокоренной, она смеялась сенечке в лицо, и сейчас, очень серьезный и терпеливый, он сидел на взгорке среди бурелома. Солнце сияло во всю прыть, просто жарило, но снежный наст в низине был еще блестящим и крепким. По краю прогуливались зубры. Быкам тоже хотелось липовой коры.
- Фу! То есть, тпру! - устало, но внушительно припугнул сенечка теленка, которому веревка показалась слаще моркови. - Слышь, брось! Эй!
Зубренок притопнул ножкой. Сделал по снегу несколько игривых па, выразительно, боком.
Сенечка потянул веревку на себя, теленок на себя.
Сенечка встал и хлопнул себя по бокам на правах взрослого, будто его укоризненный вид мог смутить крепыша. Словно веселый щенок, зубренок отпрыгнул, побрыкался вокруг себя, покозлил, похлопал ушами. Видно было, что настроение у него прекрасное, не в пример сенечкиному. Сенечка покрепче перехватил веревку - упрет еще, чего доброго! Столько трудов! Теленок в свою очередь почувствовал, что окончательно в ней запутался и припустил галопом по лугу.
Они представляли прекрасное зрелище - неукротимый скакун и молчаливый сенечка, на пузе рассекающий снежное поле. Правда, поначалу, сенечка не мог этого оценить и лишь отплевывался от снега, залепляющего мордочку. Но потом он сгрупировался, поднялся на колени и даже на пятки, и восторженное "йоху!" разнеслось над лесом.
Когда теленок выдохся и остановился, сенечка, постанывая, враскачку пошел к нему - "стой, чума!", чтобы распутать. Но тому явно понравилось, он толкался кудрявым лбом, подныривал под сенечкины лапы и всячески приглашал продолжить игру. Сияло солнце, ветер пах путешествиями и приключениями, и отказываться было глупо. Сенечка катался, пока окончательно не стер шерстку с пяток.
- Что это тут у вас? - Бунька как всегда появился неожиданно.
Был Бунька лаской, белый-белый, он выделялся даже на фоне снега, только глаза чернели как два уголька.
- Веревку проверяем, - нашелся сенечка. - Пойдешь со мной в горы?
Бунька пошел юзом от восторга, перекувырнулся через себя. Приключения он любил.
- Веревку проверять! Веревку... - бубнил он.
Сенечка распутывал теленка, когда тот снова пустился вскачь. Бунька же старательно проверял веревку, и как камень из пращи, только стремительней, красивей и легче, ушел в небо.
Нелегко искать белую ласку на белом снегу, маленький зубр очень огорчился, поняв что произошло, и сразу же позвал на помощь стадо. И напрасно сенечка уговаривал, умолял зубров не беспокоиться, все стадо сочло своим долгом Буньку найти, и бродило по поляне, обнюхивая и перемешивая снег. Видят зубры не очень хорошо, вес имеют внушительный. Вера в лучшее постепенно потерялась в этой толчее. Сенечка уже не радовался весне, он бесконечно устал.
Так устал, что даже не очень обратил внимания на вопрос:
- Что же, что же они делают? - и Бунькино возбужденное попискивание над головой.
Тот сидел, спрятавшись в косматой холке могучего быка, печально обнюхивающего снег.
- Не знаю, - хмыкнул сенечка, повесил бухту веревки на плечо и поманил друга за собой.
8
Первым в комнату ворвалось солнышко, оно пролезло через ставни и осветило угол над кроватью, намекая, что скоро доберется и до сенечкиного носа. А следом за ним в дом ворвался Бунька, возбужденно тарахтящий про хорошую погоду и обещанный поход. Спорить с ними обоими сонному сенечке было затруднительно, поэтому он просто молча развел огонь и поставил чайник.
Но по дороге к горе сенечка окончательно развеялся и лихо насвистывал, а синицы возмущенно с ним соревновались. Небо было синее, как васильки, скалы золотисто-розовые, и можно было даже не замечать снующую белую молнию - тут и там. А потом Бунька устал и научно обосновал, что сенечка должен его немного понести. Это же он затеял поход, и все такое. Спорить сенечка не стал, а лишь обмотал друга вокруг шеи, как воротник, пообещав себе спустить его на землю при первом удобном случае.
Случай вскоре представился, друзья нашли пологий склон и вдвоем пошли наверх, где-то пешком, а где-то ползком, страхуя друг друга.
Водопадов с этого склона не было, стены становились все круче, деревья остались далеко внизу. Шаря лапами по выпуклым бокам, по дыркам и трещинам, сенечка то и дело предостерегал Буньку, но тому было хоть бы хны. Он балансировал на камнях, полагаясь только на свой страх и риск.
На полках тянулись к небу живые букеты цветов, сенечка тянул носом и жмурился, солнце поднялось так высоко, как только смогло. Внезапно его затянула серая дымка, так, что оно лишь едва проступало сквозь белесый туман. Поднялся ветер.
- Не нравится мне это, - раздумчиво протянул сенечка.
А вокруг уже летели рваные мелкие тучки и волочили за собой огромную, синюю, тяжелую. Ливень влупил без предупреждения, сразу. Деваться было некуда, и успокаивая подвывающего Буньку, сенечка двинул быстрее вверх, пока стена окончательно не вымокла, под неширокий карниз.
Вот где пригодилась прочность веревки. Обмотавшись ей и вцепившись друг в друга, чтобы не терять драгоценное тепло, друзья мелко дрожали, а ливень хлестал их по спинам, шерсть промокла и слиплась, по хвостам текли потоки воды.
Так продолжалось где-то полчаса, но эти полчаса показались сенечке самыми длинными в его жизни. Постоянно разминая лапы, напряженно удерживающие его над пропастью, он старался не терять бдительности, страховал и оберегал Буньку.
Гроза погрохотала на прощание и ушла, в разрывах туч показалось солнце, которое сразу принялось вылизывать мокрую шерстку и посеревшие скалы.
- Ну что будем делать? Дальше пойдем или домой? - ласке было стыдно, что он так не по-мужски себя вел, и он напустил на себя деловитый вид.
- Если ты в порядке - пойдем дальше? - предложил сенечка.
И едва скалы подсохли, они полезли дальше. Ветер не унялся, но он сушил наравне с солнцем влажную шерстку, да и дул в спину, так что с ним было даже легче. Много раз друзьям казалось, что уже за этим гребнем все, вершина. И столько же раз она обманывала их. Но вот за неприметной полкой ветер взвыл и стал дуть в мордочку, резко и агрессивно, так, что приходилось ползти, собирая остатки сил, да и те уже были на исходе. Это была она. Вершина.
Относительно ровная площадка, небольшая. Но у сенечки захватило дух от открывшего вида. Словно внутри елочного шара блистали поля и реки, горы и холмы. Над ними царило голубое небо, промытое до самых кончиков, весь мир опоясывала радуга, опирающаяся на раскинувшиеся долины. Радуга была тройная, сложенная из большой, средней и той, что поменьше. Чуть сгибаясь под порывами ветра, сенечка стоял над миром и любовался им.
- Иди-ка сюда, - Бунька возился у какого-то камня. - Смотри, что тут есть! Да что ты там стоишь?
Преодолев очарование, сенечка медленно, борясь с ветром, подошел к нему. За камнем стоял неприметный деревянный ящик с крышкой, затянутой кожаным ремешком с пряжкой. Открыть его Бунькиным лапам было не под силу. Если только зубкам. На ящике была и надпись, простая и незамысловатая, как на соли или крупе. "Каждому свое" - гласила она.
- Сенечка, сень-сень-сень, что там может быть? - юлой вертелся Бунька.
- Ну ты же грамотный, - солидно ответствовал сенечка. - Написано же! Что каждому положено, то и есть. Ни лишнего, ни чужого не возьмешь.
- А что там для меня? Небось... - и маленький ласка мечтательно зажмурился.
- Скорее всего, - улыбнулся сенечка. - Ты первый. Давай!
И он расстегнул пряжку и открыл ящик. В ящике лежала книга.
- Черт! - пискнул Бунька и попятился. - Черт-черт-черт-черт-черт!
- Что?
- Это наша, фамильная. Меня мой дедушка по ней учил, в конце концов, мне это надоело, и я оттащил ее в болото, то-то он потом искал! Зато дурацкие наставления кончились.
Со стонами и вздохами Бунька вытащил солидный талмуд и уселся над ним с обреченным видом.
- А знаешь, - сказал он. - Дедушка обрадуется...
Сенечка подошел к ящику, зажмурился. Ему было волнительно и страшно немного. Рывком он распахнул крышку, склонился - и отшатнулся. В ящике была галька. Мокрая галька! Нет, не галька, а целый берег. Целый берег мокрой гальки, и его облизывала волна. Пенная такая. Ленивая белая волна облизывала берег, а за ней было море, сверкающее, синее, золотое. А по воде бродили маленькие лапки, и волочили за собой тяжелый подол. К подолу прилагалась круглая попа и каштановые кудри с цветочками.
- Море! - всхлипнул сенечка. - Беру!
И раскинул лапы.
9
Мавка сидела на берегу и вязала. Шерсть была бурая, не шерсть, а нежный мягкий подшерсток, который зубры с таким наслаждением вычесывали по весне о шершавые стволы. Мавка спряла ее еще дома и взяла с собой в путешествие, чтобы везде быть как дома. Море под ногами покрывало солнечное полотно, оно было бело-золотое, по нему гуляли волны тепла. Мавка думала о такой же золотистой шерстке, и у нее внутри тоже бродили волны тепла, хотелось сунуть в это тепло нос, а после нырнуть с головой.
Пряжа, неяркая, словно песок под берегом, петля за петлей ложилась на спицы, а их концы ярились и сверкали, и ветер, сильный и свежий, срывал с концов крохотные цветки, похожие на незабудки. Цветочки текли со спиц голубым ручьем, и ветер радостно уносил их прочь, морской, буйный, хохочущий. Мавка безмятежно прикидывала в уме, за какое время он донесет их до ее дома. Может быть, и уронит там, где она недавно сажала цветы, поспешно, ночью, перед тем, как отправиться в путешествие.
Над морем потянулась белесая дымка, солнце заволокло, и вязать стало неуютно. Поймав убежавшие с ветром клубки и водворив их в корзинку, мавка спрыгнула с обрыва и пошла искать камни. Не было смысла уносить их с собой, самые красивые были мокрые, в полосе прибоя. Полосатые, с красными, серыми и охристыми боками, они самодовольно блестели и подмигивали. Мавка бродила по взморью, совершенно погруженная в это занятие, поэтому когда на нее налетели сзади, совершенно не была готова и ухнула в море, холодное море, путаясь в ворохе юбок, а на нее сверху упал кто-то теплый и испуганный. И не просто упал, а крепко схватил, а она от изумления даже не думала вырываться.
- Ты всегда будешь ронять меня в воду? - спросила она сенечку часом позже, когда они сидели рядом и смотрели на небо.
- Это же твоя стихия, - с готовностью он белозубо улыбнулся. - Тебе должно нравиться!
- А ты нахальный зверь, - так мягко сказала она, что он ни капли не обиделся, а лишь польщенно улыбнулся.
- Что ты вяжешь?
- Там видно будет, - застенчиво потупилась мавка.
10
На вершине Красной горы была поляна, куда иной раз по осени наведывался сенечка. И она того стоила! Лет пять назад дракон, тащивший в свою нору добычу, просыпал там мешок семечек. Семечки очень этому делу обрадовались и на следующее лето распустились веселыми желтыми солнышками. Птицы, белки никогда не упускали случая навестить поляну, прочим же лесным жителям она была закрыта. Но не сенечке - он всегда изловчался принести домой мешочек-другой. Какое чаепитие без козинаков?
Мавка хлопотала по хозяйству, а сенечка в который раз изучал дом. Все в ее доме было интересным, вплоть до мелочей. И рисунок на занавесках, где вперемешку с диковинными и самыми обычными цветами отыскивались волшебные вещи и существа, и даже сами тростниковые кольца этих занавесок. И цветные оконные стекла в частых переплетах, где наравне с прозрачными чередовались теплые желтые и густые синие. Сенечка стоял у полки и разглядывал фонарь для греющей свечи, на его боках раскинули лапы густые деревья дремучего леса, а стекол не было вовсе.
- Интересная штука, - промолвил он, когда мавка с подносом вошла в комнату.
- Погоди до вечера! - улыбнулась она. - Этому светильнику нужно вечернее волшебство.
Сумерки вот-вот собирались окутать все мягким одеялом, за окном толклись вежливые снежинки, не решаясь постучать. Но время будто заморозили. Сенечка даже начал нервно поглядывать на ходики, но и те никуда не торопились, может, снова испортились? Давно уже был выпит чай, и снова выпит, съедены почти все пирожки, а вечер не наступал. Сенечка задумался и смотрел в окно, а мавка его не тревожила, она сидела в кресле и вязала, и чуть слышно мурлыкала что-то про себя. Наконец, она встала и сказала:
- Пора!
И сенечка с удивлением заметил, что окно совсем синее, а желтые стекла померкли. Мавка сняла с полки фонарь и поставила на подоконник.
- Садись ко мне, - пригласила она. - Тебе и отсюда будет хорошо видно.
Кресло было старым, но широким и очень уютным, и под боком у мавки было тепло. Сначала ничего не происходило, и сенечку начало клонить в сон. Но вдруг он заметил, что по тонким веткам, по абрисам стволов на фонаре медленно двигаются изумрудные огоньки. Их становилось все больше, фонарь разгорался, в нем перетекали волны салатовых оттенков и зеленого мха, будто солнце запуталось в траве. И в этот миг огоньки разлетелись веером, кто куда - по комнате кружили светлячки, выписывая петли, врезаясь в стены и занавеси, ползая по предметам, падая на пол. Сенечке казалось, что вокруг шевелится полог звездного неба, меняется, движется складками. Светлячки разлетелись, а фонарь становился все ярче, он светился уже сам по себе веселым зеленым пламенем. Стенки его, прикрепленные к крыше как лепестки на петлях сверху, начали подрагивать, словно он равномерно дышал. Они то приподнимались, то опадали, и по стенам ползли тени - корни, ветви и стволы.
Сенечка почувствовал, что мавка нежно гладит его по спине, и осознал, что шесть на нем давно встала дыбом, волосок к волоску. Он перевел дыхание и немного расслабился, а мавка его обняла.
- Самое обычное лесное волшебство, - сказала она. - Ты увидишь Ирну. Зимой это особенно приятно.