Филичкин Александр Тимофеевич : другие произведения.

Еще не смерть впереди

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Приключения во время войны. Оборона Севостополя. Концлагерь. Война с Японией

Еще не смерть впереди... (сценарий)

Предисловие.

  
  
   Данная история представляет собой собранные воедино рассказы Григория Павловича Степанова 1920 года рождения. Человек он был серьезный и всеми уважаемый. Вырос от мастера-строителя до зам.начальника крупного строительного треста. Хотели его и повысить и наградить, но ни начальником треста, ни кавалером ордена "Трудового Красного Знамени" он не стал из-за своей военной биографии.
   Как ему объяснил кадровик треста: - Ты же был в плену, значит не жди повышения, и так высоко взлетел. И об ордене то же не мечтай. Скажи спасибо, что ты в Куйбышеве живешь, а не в Магадане.
   Не доверять историям Григорий Павловича, у меня нет оснований, так как рассказывал он всегда одно и то же. Не добавляя каждый раз новых удивительных подробностей. Его невероятная везучесть то же не вызывает сомнений. Везло ему всегда и во всем. Он всегда счастливо выпутывался из приключений, которые другому на его месте, стоили бы здоровья, а то и жизни.
   Работать ему приходилась в основном с зеками. Строили тогда много! Свободных людей на стройках не хватало. В таких бригадах очень часто пропадали люди, многие бесследно. Зеки просто укладывали под фундамент, или замоноличивали в бетон своих обидчиков. Но Григорий Павлович умудрялся и план по строительству давать и с зеками отношения не портить. Народ его уважал!
   Когда он потерял транзистор в трамвае миллионного города, то нашел приемник кто-то из знакомых. И любимая игрушка, по тем временам дорогая, уже на следующий день вернулась к безутешному хозяину. Про лотарейки и говорить не стоит. Крупных выигрышей не было, а мелкие выпадали на каждый билет. Но он этим не злоупотреблял, не хотел транжирить удачу.
   Умер Григорий Павлович в 1986 году. Наступил на даче на ржавый гвоздь. Пошел в больницу, где его благополучно прооперировали. Чувствовал себя прекрасно, но на третий день уснул после обеда и не проснулся. Как говорят в народе: - Такую смерть даже покупать можно!
  

Еще не смерть впереди...

Посвящается всем участником

войны, живым и мертвым... .

Детство.

  
  
   Мать Гриши, Мария Федоровна, с четырнадцати лет работала прислугой в Усольской усадьбе, в самарском имении графа Орлова-Давыдова. Со временем она стала молодой, красивой, обаятельной девушкой. Работала она в графском доме, мыла полы, вытирала пыль и выполняла прочие поручения домоуправительницы.
   Летом 1916 года, владелец имения граф Александр Анатольевич, статский советник, крупный землевладелец, приехал с женой, графиней Марией Михайловной (урождённая Зографо) в Усольскую усадьбу. Барину сразу же понравилась молодая, красивая, шустрая горничная. Жена графа прекрасно знала, что муж питает слабость к молоденьким девушкам. Она тут же заметила интерес мужа к прислуге и устроила ему скандал.
   Марию сразу же удалили из господского дома. Что бы успокоить жену, граф приказал родителям Марии, срочно выдать ее замуж. Выбор графа пал на зажиточного местного крестьянина Петра Стратилатова. Чтобы жених долго не раздумывал, граф предложил ему крупный подряд на строительство церкви в одной из своих деревень. Петр согласился не раздумывая. К всеобщему удовольствию назначили день венчания. Мнением Марии ни кто и не поинтересовался.
   Спустя неделю графская чета уехал в Крым. Еще через неделю сыграли свадьбу. Мария, с детства жившая при господском доме, оказалась в большой крестьянской семье, где приходилось тяжко работать с утра до ночи.
   На западе гремела Германская - мировая война. Где-то в столице, в Питере, а затем и губернском городе Самаре начали бушевать политические страсти. Выпускались монаршие повеления, выбирались и распускались Думы. А затем и вовсе пошли революции. Сначала Февральская, а за ней и Октябрьская.
   Петра Стратилатова в армию не взяли по увечью, в детстве он повредил топором себе левую руку. В их деревне все оставалось по прежнему. Все шло своим чередом. Только вот подряд на строительство церкви Петр так и не получил. От графа с его женой не было никаких известий. Семейные отношения у Марии и Петра так и не сложились. Любовь обошла их стороной, а не случившийся строительный подряд лишь усугубил неприязнь.
   Летом 1918 года в деревню приехал военный в кожаной фуражке и кожаной куртке: - Как у графского шофера одежда! - подумала тогда Мария. Представился он комиссаром Революционного комитета и стал разъяснять суть революции. Говорил он долго и путано. Крестьяне поняли лишь главное: "Царя батюшку скинули! Хозяев прогнали! Новая власть говорит: - Грабь награбленное!". Довольный собой агитатор закончил речь и уехал. После того как за бричкой кожаного комиссара рассеялась пыль, все мужики задумчиво разошлись по домам.
   Не прошло и часа, как лозунг, брошенный комиссаром в массы, овладел общественным сознанием. Весь деревенский сход, не сговариваясь, в едином порыве бросился в графскую усадьбу. Петр и другие зажиточные мужики запрягли в телеги лошадей и помчались на перегонки в барское имение. По дороге они обогнали толпу безлошадных, мчащихся грабить, крестьян. Люди бежали по дороге с мешками, корзинами и ручными тележками. Несколько
  
  
   баб разного возраста поспешали с пустыми ведрами на коромыслах. Далеко отстав от остальных, сзади всех бежала маленькая, лет пяти, оборванная девочка.
   Кавалькада телег, в клубах пыли ворвалась во двор усадьбы. Подъехавшие мужики начали с того, что кинулись бить и разгонять прислугу. Графские холопы не долго сопротивлялись конникам. Увидев, что к усадьбе приближается целая толпа пеших, они благоразумно разбежались. Поле боя осталось за приезжими. Все что находилось вокруг тоже. Крестьяне начали грабить дом и дворовые службы. Не долго думая, к ним тут же присоединились и недавние защитники усадьбы.
   Все конные, дружно покидав первые попавшиеся вещи на телеги, помчались назад в деревню. Спешно разгрузились и полетели обратно в барский дом. В господском доме уже во всю орудовали крестьяне, добравшиеся до добычи пешком. Повсюду начались драки за добро. Людей охватило какое-то остервенение. Огромные картины и зеркала крестьяне безжалостно рубили на куски. Мраморные статуи они опрокидывали наземь и раскалывали их вдребезги. Дом стремительно освобождался от копившихся в нем десятилетиями вещей.
   Самой последней прибежала запыхавшаяся маленькая девочка. К тому времени, дом уже разграбили в чистую. Девочка долго бродила по разоренным комнатам, удивленно ахая и поражаясь, жалким остаткам былого великолепия. Наконец в одной из комнат, за дверью, девочка нашла красивый стеклянный кувшин, не понятно как уцелевший в этом бедламе. Счастливая малышка схватила блестящее сокровище и побежала домой. Когда она вернулась в деревню. Все соседи в лихорадочном возбуждении рассматривали и растаскивали по избам награбленное. Девочка подбежала к старой, покосившейся избе. На пороге сидела древняя оборванная старуха, которая с тоской смотрела на всеобщее веселье.
   Девочка радостно закричала: "Бабаня! Смотри, что я нашла!" - и подняла руку, показывая старухе кувшин. Тощий облезлый пес, услышал голос хозяйки и подбежал к девочке. Малышка споткнулась о собаку и упала. Кувшин ударился о камень и разбился на тысячу мелких осколков.
   Началась гражданская война. Следом за ней пришла анархия. Ни одна власть не могла удержатся в волости, надолго. Белые, красные, зеленые, белочехи - все приходили в деревню и объявляли себя истинными защитниками крестьян. И сразу же после этих деклараций начинали грабить. С каждой сменой власти крестьяне жили все хуже и хуже.
   Муж Марии Петр, не успевал оправиться от одной экспроприации, как за ней следовала другая. От своего полного бессилия он стал срывать свое зло на молодой "избалованной жене - белоручке". В это тяжелое время, в 1920 году и родился Гриша. С маленьким ребенком Марии стало еще тяжелей.
   Наконец чехарда правителей закончилась. Банды всех мастей все еще продолжали налеты на деревни, но постепенно в Самарской губернии укрепилась Советская власть. По всем деревням и селам стали ездить комиссары и продотряды. Большевики, как и все предыдущие временщики, всюду вели свою агитацию. Среди новых мыслей постоянно стало звучать, что женщина тоже имеет все гражданские права, и в том числе, у нее есть право на развод. Через год Мария, все-таки не выдержала постоянных склок в семье, взяла сына Гришу и ушла к родителям, в соседнюю деревню. Муж Петр не стал ее упрашивать остаться.
   - Баба с возу - кобыле легче, - сказал он Марии на прощанье.
   В деревне у родителей жить оказалось ни чуть не легче чем у мужа, но постепенно все начало устраиваться. В 1923 году, она познакомилась с соседом, только что списанным по ранению из армии. Бывший красноармеец Павел Степанов был хорош собой и влюбился в Марию без памяти. Очень скоро Мария вышла за него замуж. На этот раз семья у Марии сложилась. Павел любил и жалел жену. Мария отвечала ему тем же. В положенное время них с Павлом появились общие дети - погодки, мальчик и девочка.
   В это время на Поволжье обрушилась засуха. В деревнях становиться настолько голодно, что во многих местах стали отмечаться случаи людоедства. Соседи сообщили родному отцу Гриши, о бедственном положении семьи Марии. Петр приехал в деревню и
  
   забрал сына к себе. Жизнь Гриши сразу же вошла в нормальную колею. Не смотря на постоянные поборы и реквизиции, Петр сумел, кое-что сохранить и его семья не голодала так сильно, как остальные.
   После голодных лет хозяйство, благодаря неимоверному трудолюбию Петра, снова стало становиться на ноги. Но в это время произошел очередной перелом в политике партии и началась коллективизация. Весной 1927 года семья Петра Стратилатова "попадает под компанию".
   В деревню прибыл отряд красноармейцев, чтобы провести экспроприацию кулацкого имущества. На деревенском сходе зачитали список самых крепких хозяев деревни. Не смотря на то, что никто из них не имел батраков в своих хозяйствах, всех объявили мироедами и эксплуататорами трудового крестьянства. По указке из волости всех "кулаков" приговорили к конфискации имущества и высылке в Сибирь всех членов семьи. В числе "подлежащих искоренению" оказалась и семья Петра Стратилатова.
   Когда к ним пришли красноармейцы, Гриша сидел у окна. Он видел, как солдаты рассыпались по двору и начали выводить из хлева лошадей. Отец Гриши Петр, не смог стерпеть грабежа, схватил вилы и бросился на защиту своего имущества. Солдаты свалили отца наземь и стали его бить, ногами и прикладами винтовок. Когда отец затих, комиссар приказал: - Поднять кулака!
   Петра, избитого и оглушенного вздернули на ноги. Комиссар стал всячески поносить Петра и ударил его в лицо. Неожиданно для всех, отец вырвался, схватил валявшийся на земле топор и бросился на обидчика. Один из солдат, стоявший у него на пути выхватил шашку и на отмаш, ударил Петра. Отец с разрубленной грудью упал на землю. Комиссар подошел к залитому кровью Петру и выстрелил в него несколько раз. Отец дернулся и тут же затих.
   Увидев смерть отца, Гриша отскочил от окна, и метнулся к задней двери, ведущей в огород. Выскочил из дома босиком, в чем был и бросился бежать. Не раздумывая, он нырнул в канаву. Пригибаясь как можно ниже, чтобы его не заметили, он отбежал от дома как можно дальше. Деревня матери была в десяти верстах от них. Идти Грише было больше некуда. Стараясь не выходить на дорогу, он полями направился туда. Погода стояла весенняя, стылая и сырая. Комья грязи липли к босым ногам. Добрался до соседней деревни Гриша только к вечеру. Он так сильно замерз и устал, что с большим трудом нашел дом своей матери. Ему долго не открывали, наконец-то мать узнала его и впустила в избу. Гриша рассказал ей все, что произошло с отцом.
   Павел Степанов, с большим неудовольствием, принял Гришу в свою семью. Они тогда сами очень трудно жили. Едва-едва сводили концы с концами. Лишний рот семья прокормить не могла. Гришу тут же отправили "в люди". Первый месяц Гриша работал подпаском. Гонял коровье стадо. Старый пастух выстрогал ему батожок и научил обращаться с собаками, стерегущими стадо. Он пояснил: - Если на тебя бросается собака, или волк, нужно прижаться спиной к дереву, чтобы сзади не напали, и отбиваться посохом. Но не размахивать им как саблей, а бить двумя руками как штыком.
   Все лето Гриша, в качестве подмастерья, ходил с печником по окрестным деревням. Мастер тоже был стариком и один уже не мог справиться с работой. Мужики в округе почти все перевелись. Германская и гражданская война постарались. Так что работы было много. Ремонтировали старые и выкладывали новые печи.
   Не смотря на тяжелую работу и скудное пропитание, Гриша рос ловким и сильным мальчиком. Он стал плавать лучше всех деревенских детей, даже тех, кто был намного старше его. Однажды дети устроили соревнование в скорости. Дистанцию выбрали в одну версту. Гриша плыл по течению реки, а дети бежали по берегу. Сначала он сильно отстал, но к концу дистанции догнал своих запыхавшихся противников и на финише, вырвался вперед.

Отрочество.

   В 1929 году в деревню приехал брат матери - Михаил. Жил он в Самаре и служил капельмейстером в полковом оркестре. В честь дорогого гостя мать устроила застолье. После обычных расспросов о семье, о здоровье, о знакомых разговор перешел на более серьезные темы. Дети уже к тому времени поели и их отправили вон из-за стола. Перемывая посуду на кухне, Гриша невольно подслушал их разговор.
   Брат пожаловался на то, что у них с женой, не смотря на долгую совместную жизнь, так и нет детей. Он сказал, что они с женой решили просить у сестры отдать им Гришу для усыновления. Отчим не возражал, а мать заявила, что и речи об этом быть не может. Брат напомнил, что он приходится Грише крестным отцом и значит тоже несет ответственность за его воспитание. Мало помалу брат сумел ее уговорить. Этому способствовала и сильная поддержка мужа, Павла Степанова. Скоро ударили по рукам. На следующий день, ранним утром Гриша со своим дядей уехал в Самару. Вещей, кроме одетых, на голое тело рубахи и портков, с ним не было никаких.
   Жил дядя в центре Самары, в доме выходящем на площадь Революции. Бывшие купеческие хоромы Советская власть уплотнила, то есть разделила квартиру на десяток маленьких клетушек. Одну из этих крохотных комнаток и занимал дядя с женой. После бедной деревенской избы Грише эта комуналка показалась неслыханными хоромами. Соседи по квартире с неудовольствием приняли еще одного жильца. Но со временем отношения наладились.
   Жена дяди Эльза Фрицевна, была из поволжских немцев, поселившихся в Поволжье еще во времена Екатерины. Ее родители до революции даже среди небедных немецких колонистов выделялись своей зажиточностью. Так что они могли позволить себе выучить Эльзу в Самарской женской гимназии. Где дочь обучали языкам, музыке и хорошим манерам. Во время гражданской вся ее семья сгинула без следа, а Эльза вышла замуж за Михаила и осталась в Самаре. Работала она в школе учителем немецкого языка.
   В девять лет Гриша впервые пошел в школу, в первый класс. При помощи дяди и тети он быстро догнал своих сверстников и стал учиться вместе со своими однолетками. Многие в классе были старше его. С первого дня тетя разговаривала с Гришей только на немецком языке. Сначала было очень трудно, но постепенно он втянулся в обучение и стал бегло говорить по-немецки. Тетя даже стала, сдержано хвалить его берлинское произношение.
   Все свободное время Гриша проводил на Волге. От площади Революции к реке спускалась крутая улица, мощенная серой булыжной мостовой. После школы ребятня близлежащих улиц вся оказывалась на берегу. Летом дети купались и ловили рыбу. Зимой катались с крутого берега на салазках и ледянках.
   В то время постоянной пристани на берегу не было. Пароходы причаливали к дебаркадерам. Это были большие, прямоугольные понтоны, на которых размешались двухэтажные деревянные постройки. Эти плавучие сооружения своей архитектурой сильно напоминали пристававшие к ним пароходы.
   Мальчишки очень любили нырять с палубы дебаркадера в воду. Особенным шиком считалось спрыгнуть со второго этажа. Работавшие на пристани матросы мальчишек за это гоняли. Они не пускали пацанов даже на трап, соединяющий дебаркадер с берегом. Мальчишки подплывали к понтону со стороны Волги и быстро забирались на перила первой палубы, а если их не успевали схватить матросы, лезли на второй этаж. Самые ловкие и смелые ныряли с перил второй палубы. С этого места до воды было метров шесть. Если матрос ловил пацана, то выводил его за ухо на трап и отвешивал полновесного пика, что бы ему не повадно было.
   Среди мальчишек была в почете еще и такая летняя забава - цепляться за борта отходящих от пристани пароходов. Прицепиться к борту, отплыть от берега подальше и
  
   вплавь вернуться назад. Чтобы мальчишки не попали под винт, служащий дебаркадера гонял пацанов особенно рьяно. Матросы пароходов тоже не стояли без дела. Они выливали прицепившимся мальчишкам на голову мазут из кружек. Весь смысл был в том, чтобы и с шиком прокатиться, и в мазуте не извозиться. Об опасности таких развлечений никто из пацанов даже не задумывался.
   Люди работавшие на дебаркадере были тоже не железные и от долгого, однообразного труда они очень уставали. От постоянной качки на мелкой волжской волне многих укачивало, и они сходили на берег, что бы посидеть у трапа. В это время вся пацанва и ныряла с палуб дебаркадера.
   После окончания семилетки Гриша поступил в строительный техникум. В 1937 году он с отличием окончил обучение и получил профессию строителя. Дядя и тетя не могли нарадоваться его успеху. Михаил Федорович выхлопотал в райкоме комнатку на расширение. Из комуналки съехал один жилец, и Григорий получил в свое полное распоряжение бывшую кладовку. Комнатку в три с половиной квадратных метра. Хоть и без окна, зато это была целиком его территория.
   До торжественного дня вручения диплома оставалось несколько дней. И тут как гром среди ясного неба известие - ночью арестовали тетю. Григория в этот вечер дома не было. Он с однокашниками отмечал защиту диплома. Сначала посидели в летнем кафе, затем взяли еще вина и пошли на Волгу. Около полуночи в комнату ворвались солдаты НКВД. Офицер зачитал ошеломленной тете ордер на арест и обыск. В комнате перевернули все вверх дном, вспороли подушки и матрац. Оторвали корешки от всех книг. Эльзу Францевну вывели из дома и запихнули в черную эмку с закрытыми чехлом номерами.
   Наследующий день Михаил Федорович с утра бросился выяснять судьбу жены. Ему пришлось поднять на ноги всех своих знакомых. Но узнать ему удалось только то, что тетю обвинили в шпионаже в пользу Германии. Куда ее увезли, и где она содержится, это так и осталось тайной.
   В первый же день после ареста тети, один из старых друзей порекомендовал Михаилу Федоровичу отослать Гришу из города как можно дальше. Дядя принял это предложение как руководство к действию. Через друзей и знакомых он добился для Гриши распределения на комсомольскую стройку в город Асбест, подальше от Самары.
   По совету дяди, дожидаться торжественного вручения диплома Григорий не стал. Он быстро собрал свои пожитки. Все они уместились в один маленький чемодан. Утром взял вещи и пошел в деканат. Получил документы, и не заходя домой, отправился на вокзал. Сел на первый же проходящий поезд и уехал на строительство асбестового комбината.
  
  
  

Путевка в жизнь.

  
  
   Город Асбест оказался совсем не таким, каким его рисовала советская пропаганда. Это был пыльный шахтерский поселок, который в одночасье объявили городом. Благодаря тому, что асбест, вдруг понадобился развивающейся советской промышленности, партия решила построить здесь комбинат. Объявили комсомольский набор. Но сознательная молодежь ехала на стройку плохо. Не проявляла сознательность.
   По голодным российским деревням рыскали тысячи вербовщиков, соблазняя нищих крестьян жизнью в городе, и обещая подъемные на переезд и обустройство. Только ни кто не говорил, что жить в городе негде. Да и стройка еще не развернулась. Приехавшие люди сначала должны были построить себе жилье. Если так можно назвать дощатые бараки с земляной засыпкой.
  
  
   Прибыв в город Асбест, Григорий первым делом пришел в райком комсомола. Предъявил секретарю комсомольскую путевку, выданную в Самарском горкоме и все остальные документы. Молодежный вожак очень обрадовался новоиспеченному специалисту и распорядился устроить его как можно лучше. Григорий в сопровождении письмоводителя отправился в заводоуправление.
   В отделе кадров ему выписали новую трудовую книжку и ордер на вселение. Григорию дали койку в общежитии техперсонала. Общежитие представляло собой такой же дощатый барак как и все остальные, только засыпка в нем была из опилок. Все-таки трудовая интеллигенция в нем проживала. Какой материал применяется в качестве утеплителя в том или ином бараке можно было определить с трех шагов. Достаточно было взглянуть на то, что сыпется из щелей.
   В комнате с подслеповатыми оконцами стояло шестнадцать коек, колченогий стол и печь-голанка. Григорий бросил под указанную койку свой чемодан и отправился на стройку. На месте будущего флагмана советской индустрии было голое поле. Людей имеющих хотя бы среднее образование катастрофически не хватало и Григория сразу назначили мастером.
   Вместо комсомольцев на стройке работали заключенные, и уголовники, и политические, были и вольнонаемные из крестьян. Со всеми нужно было найти общий язык. Ни кто из них, за редким исключением, не имел строительной специальности. Пришлось многому учиться прямо на месте. Учиться самому и учить других. Как читать чертежи, как организовать работу, как заставить трудиться зеков.
   Здесь Григорий впервые попал на территорию лагеря для политических. Он увидел, как содержат заключенных. После этой экскурсии свой дощатый барак показался ему верхом комфорта. В прочем и уголовники жили не намного лучше. Не смотря на молодость и постоянный напор советской пропаганды, Григорий старался относиться ко всем одинаково ровно. Он часто вспоминал свою тетю неизвестно, за что причисленную к "врагам советского народа".
   - Возможно, и Эльза Фрицевна сейчас вкалывает на какой-нибудь комсомольской стройке, - думал он: - Если жива, конечно.
   Мало помалу строительство асбестового комбината разворачивалось. Людей требовалось все больше. Вскоре на стройку начали прибывать репрессированные поляки, из "освобожденных" районов Западной Украины и Белоруссии. Это были представители их "среднего" класса. Учителя, чиновники, мелкие коммерсанты, портные, часовщики.
   Строителей среди них тоже почти не было. Был один поляк - архитектор, но его сразу же забрали в заводоуправление в проектное бюро. Многие из них отлично знали русский язык, но делали вид, что ничего не понимают. Как ни пытался Григорий наладить с ними взаимопонимание, ничего у него не получалось.
   Отношения с иностранцами на стройке у всех были натянутыми. Поляки практически не шли на контакт с "русским быдлом". Очевидно тут, сказывалась многовековая неприязнь польских панов к русским холопам. Разница в образовании тоже давала себя знать. Средний уровень знаний поляков был неизмеримо выше, чем у Григория, не говоря уж о многих остальных русских начальниках. Чаще всего эти руководители, представляли из себя, всего лишь нахрапистых образованцев.
   Григорий часто писал матери. Из писем матери он узнавал новости о своем крестном отце Михаиле Федоровиче. Перед отъездом дядя строго настрого наказал Григорию не писать ему в Самару. Дядя долгое время не прекращал своих попыток добиться свидания с Эльзой Фрицевной. Дядя посылал десятки запросов во все инстанции. Все обещали разобраться и сообщить. Но больше о тете ничего узнать не удалось. Сгинула тетя без следа.
   Очень скоро стройка развернулась во всю ширь. Григорий быстро набирался опыта, и как говорили зеки авторитета. Благодаря и его усилиям сформировались строительные бригады, которые уже могли работать профессионально. Бытовые условия тоже понемногу улучшались.
  
   Молодых парней со стройки в армию не брали. Так, что со своим годом Григорий уйти в армию не смог. Райком комсомола, как ценному техническому кадру, дал ему "бронь". Призвали его лишь, когда асбестовый комбинат начал выдавать готовую продукцию, и число строителей стало понемногу сокращаться.

Армия.

  
  
   Восьмого февраля 1941 Григория призвали в армию, в РККА. По документам он был сыном красноармейца Павла Степанова, героически сражавшегося в гражданскую войну. Во всех бумагах значилось - комсомолец, окончил строительный техникум, работал на ударной стройке. Знает немецкий язык, правда в анкетах он везде писал, что знает язык "со словарем". Ворошиловский стрелок, значкист ГТО. В военкомате обратили внимание на его физическую форму и прекрасное личное дело и направили в спец. подразделение НКВД.
   То, что он воспитывался в семье дяди, брата матери ни где не фигурировало. Запись о связи с врагом народа - тетей, в личное дело тоже не попала. Тетушка была женой его кресного отца, немкой по национальности. Происходила из зажиточной, образованной семьи поволжских немцев. В тридцать седьмом году ее арестовали и расстреляли как немецкую шпионку. Благодаря тому, что дядя вовремя "устроил" ему путевку на комсомольскую стройку Григорий надолго исчез из Самары. Со временем о нем забыли, и бумаги Григория остались чистыми.
   Местом службы ему определили Крым. Набранная по всей стране команда, обралась до места только в начале весны. Григория и всех остальных привезли в степной лагерь недалеко от Севастополя. Сначала был проведен очередной очень строгий отбор. Большинство парней приехавших в лагерь вместе с Григорием комиссию не прошли. В конце концов, инструкторы признали годными лишь тридцать человек. Остальных отправили в другие части. Отобранных курсантов перевезли в другой учебный лагерь. Сразу же по прибытии на место началось обучение в спецшколе НКВД.
   Физическую подготовку и рукопашный бой курсантам преподавали суровые, многое повидавшие за свою жизнь мужики. Как ему шепотом объяснил один из курсантов, бывшие пластуны. С его же слов Григорий узнал, что так в царской армии до революции назывались диверсионные подразделения казачьих войск. Позднее ему сказали, что все инструкторы сидели в советских лагерях как враги народа. Ни кто об этом не говорил, но все курсанты об этом знали.
   Обучали казаки здорово. Гоняли курсантов и в хвост и в гриву. Работали с молодежью до кровавого пота. Свою физическую форму Григорий считал очень хорошей. Но в первый же день обучения понял, что он слишком хорошо о себе думал. Пожилые инструкторы, мужики под сорок, с легкостью доказали ему, двадцатилетнему, что он слабак. Пришлось подтягивать свою форму изо всех сил. Очень скоро он стал выходить победителем почти во всех единоборствах. Он научился хорошо стрелять. Уверенно орудовать ножом, штыком и прочим холодным оружием. Освоил многие приемы самбо.
   - Видимо не зря их пощадила советская власть, - часто думал Григорий: - Таких военспецов еще поискать.
   Курс обучения включал в себя и борьбу с собаками голыми руками:
   - первый способ - во время прыжка собаки, ударить ее кулаком точно в нос, собака на время теряет ориентацию, находится в нокдауне;
   - второй способ - во время прыжка собаки подставить ей для укуса левую руку (для правшей) обернутую тряпкой, когда собака вцепится, ударить ее по ребрам и схватить кобеля за яйца, а суку за горло и упасть на собаку;
  
   - третий способ - если собака напала сзади, присесть, вжав голову в плечи, схватить собаку за ногу и сломать ее через колено;
   - четвертый способ - действовать палкой как штыком, стараясь попасть в глаза;
   - если удастся, сунуть руку в пасть и схватить собаку за корень языка, тогда она становится совсем беспомощной;
   - если удастся зайти в воду хотя бы по пояс, тогда собаке придется плыть, и утопить ее в этот момент;
   После обучения их группу перевели на охрану аэродрома, расположенного под Севастополем. Там базировался авиационный полк, в котором летал на истребителе сын Иосифа Виссарионовича Сталина - Василий Сталин. Григория, в числе других курсантов, включили в число охраны Василия. В их задачу входило "держать периметр". Они находились на расстоянии в двадцать, тридцать метров от "объекта", то есть составляли дальний круг охраны. В среднем круге - в пяти, десяти метрах от Василия "работали" другие люди - профессиональные охранники.
   В ближний круг, то есть были постоянно рядом, входили только личные телохранители. Василий был очень компанейский человек. Вокруг него постоянно крутились его друзья и знакомые офицеры. Если "приятелей" было два, три человека, рядом был один телохранитель. Если "приятелей" становилось пять, шесть, подключался второй, до этого державшийся в среднем круге. Очень часто Василий со своей компанией уезжал в Севастополь, покутить в ресторанах. Во время этих отлучек Григорий и его сослуживцы оставались на аэродроме. В городе "объект" охраняли особисты в штатском.
   На аэродроме курсанты жили отдельно от охраны и обслуги. На месте с ними работали уже другие инструкторы. В свободное от охраны время Григория и его товарищей продолжали тренировать, уже как телохранителей. Предполагалось, что со временем они войдут в средний круг охраны Василия.
   Аэродром и его охрана территориально входили в состав Черноморского Флота. В начале лета проводились традиционные флотские соревнования по гребле и плаванию. Шлюпка, команду которой составляла группа телохранителей, также приняла участие в соревнованиях. Григорий и его товарищи, заняли первое место на одной из дистанций и стали чемпионами Черноморского Флота. За победу команду наградили грамотой и выразили им благодарность от имени командующего Флотом.
   Соревнование по плаванию проводились в море. Дистанции были от пятнадцати до тридцати километров. Группа пловцов должна была проплыть вдоль побережья назначенное количество километров. В плавании на пятнадцать километров Григорий занял третье место, за что он был отдельно отмечен начальством.
  
  
  
  

Война.

  
  
   22 июня 1941 на Советский Союз обрушилась война. В тот же день у летчиков начались боевые вылеты. Самолеты уходили на задание и днем и ночью. Многие из них не возвращались на базу. Скоро все узнали о том, что старший сын Сталина попал в плен. Василия Сталина стали охранять еще более тщательно, и в воздухе и на земле. Взлетал он только после того, как в воздух поднималось звено истребителей, и от них поступал рапорт о том, что в "воздухе чисто". Приземлялся Василий всегда первым. Остальные самолеты прикрывали его посадку с верху. За машиной Василия тоже следили с удвоенным вниманием.
   Григорий довольно часто оказывался рядом с "объектом". Вылеты участились. Приходилось не только нести охранение, но и помогать обслуживать самолеты. Не смотря на особый статус "объект" уважали. У всей аэродромной обслуги сложилось приятное
  
   впечатление о Василии. Прямой, открытый, честный солдат, который не прячется за спины других, это было общее мнение.
   Очень скоро линия фронта вплотную приблизилась к аэродрому. Все самолеты улетели, оставшуюся без дела обслугу перевели в Севастополь. Но фашисты пришли и туда. Город оказался во вражеском кольце. Григорий вместе со всеми участвовал в оборонительных боях. Немцы наступали со всех сторон. Приходилось постоянно отступать, сдавая одну позицию за другой.
   Однажды он услышал как командир распекает зав.хозчастью: -Ты когда баню наладишь? Все бойцы уже завшивели!
   -Баню разбомбили! - отвечает, зав.хозчастью: - Нет ни каменщиков, ни печников. Некому восстанавливать!
   Григорий влез в разговор: - Товарищ командир, разрешите обратиться?
   - Обращайтесь! - зло бросил командир.
   - Разрешите, доложить! - продолжил Григорий: - Я окончил строительный техникум, и три года работал на стройке, мастером.
   - Печь сложить сможешь? - спросил командир.
   - Так точно, смогу! - бодро отрапортовал Григорий.
   - Забирай бойца! - приказал начальник: - Чтобы через два дня баня работала!
   Баню восстановили в назначенный срок. Григорий остался в хозчасти.
   Один из бойцов, старый солдат, рассказал Григорию о том, что он видит у человека на лбу печать смерти. Люди с такой печатью погибают в течении суток. Он рассказал, что в начале войны служил в артиллерийском расчете, заряжающим. Во время одного очень жаркого боя его контузило. После этого он и стал видеть светящиеся разводы на лицах некоторых сослуживцев. Некоторое время не понимал, что это значит, но постепенно стал догадываться. Однажды к ним на батарею привезли снаряды. Полуторку разгрузили, а в кузов уложили раненых. К шоферу посадили сильно контуженого лейтенанта. Старик помогал раненным. Он увидел, что у всех на лбу сияли таинственные письмена похожие на печати. Только у шофера санитарной машины лоб был чистый.
   - Как сейчас помню, - говорил Старик: - Федор Соболев его звали. Полуторка с ранеными пошла в тыл, и тут начался сильный артобстрел. Один из снарядов попал в кузов. Из облака огня и пыли выкатилась кабина грузовика, на двух колесах проехала несколько метров и скатилась в огромную воронку. Рядом с ямой взорвался еще один снаряд, и огромный вал земли засыпал воронку. Как только обстрел закончился я и еще несколько артиллеристов поползли откапывать кабину полуторки. Из земли вытащили контуженного лейтенанта, на нем живого места не было. Весь иссечен осколками. А шофера только оглушило. Через час лейтенант умер, а Федор пришел в себя, только заикаться стал немного.
   Кстати парень оказался таким же счастливчиком, как и ты, - старик указал пальцем на Григория.
   - С чего вы взяли, что я счастливчик? - удивился Григорий.
   - Вижу, - не стал вдаваться в подробности старик и продолжил: - На следующий день мы узнали, что немцы окружили нашу дивизию. Сколько парней полегло, страсть. А Федору хоть бы хны. Ели - ели идет, качается от контузии, а все мимо него. А другой парень хоть куда, и тихо кругом, а вдруг откуда-то пуля прилетит и кранты ему. Или в атаку идешь, всех вокруг как траву косит, думаешь все - смерть пришла. Ан нет, еще не смерть впереди, а жизнь.
   Целый месяц мы пробивались к своим, и все же вырвались из кольца. Тут же нас особисты в оборот взяли. За то, что в окружении оказались, все как предатели Родины, попали в штрафбат. Идем под охраной синих фуражек к передовой. Тут откуда не возьмись майор медслужбы на санитарной машине едет. Проезжает мимо нашей колонны. А мы все грязные, оборванные, заросшие щетиной. Считай целый месяц, ни мылись, ни брились. И из всей этой колонны оборванцев майор углядел таки Федора. Остановил машину и подозвал охранника. Говорит, мол этот солдат шофер из моего медсанбата. Уехал на санитарной машиной за
  
   раненными и попал в окружение. Особист ни в какую, ничего не знаю, мол на месте разберутся. Майор дал охране бутылку медицинского спирта и забрал Федора. А мы все в штрафбат загремели. Кто жизнью искупил свою вину, а некоторые как я кровью.
   Сменил бы ты форму, Гриша! - резко перескочил старик на другую тему: - Поменяй матросское обмундирование на солдатское. Я под Одессой собственными глазами видел, как немцы расстреливают на месте краснофлотцев, а солдат берут в плен, если те не сопротивляются.
   Григорий запомнил этот совет и решил переодеться, как только представиться случай. Только случая все не было и не было. Новой солдатской формы взять было негде, а менять свою, хоть и грязную форменку, на чужое отрепье, тем более, снятое с трупа не хотелось.
   Однажды Григорию поручили сопровождать корреспондента фронтовой газеты на передовую. Тыл и передовая тогда уже мало чем, отличались друг от друга. Везде снаряды и мины сыпались с неба и днем и ночью. В тылу разве что, пули свистели пореже. По дороге им встретился Старик. Он глянул на корреспондента и посоветовал на ухо Григорию: - Держись от него подальше! Печать на нём! - Григорий кивнул и пошел дальше.
   На передовой они опять попали под артобстрел. Григорий и офицер спрятались в воронку. Пока пережидали налет, корреспондент объяснил, что по закону вероятности два снаряда не могут упасть в одно и тоже место в одно и тоже время. Поэтому нужно прятаться в новых воронках. Чем дольше существует воронка, тем больше вероятности попадания в нее другого снаряда. Рядом взорвался снаряд. Корреспондент перебежал новую воронку и позвал Григория. В это время обстрел усилился и Григорий замешкался. Когда он решился перебежать к корреспонденту, в ту воронку ударил снаряд.
  
  
  
  

Эвакуация.

  
  
   Кольцо окружения вокруг Севастополя все больше сжималось. Началась эвакуация комсостава. Вывозили офицеров в темное время суток. В одну из ночей Григорий был направлен в порт. Всю ночь солдаты мед.самбата и хоз.подразделений таскали раненых офицеров и ящики с документами на корабли. Загруженные посудины тут же отваливали от причальной стенки и уходили в темноту.
   С точностью часового механизма на порт обрушивались арт.обстрелы и налеты немецкой авиации. Погрузка не прекращалась ни на миг, не взирая на сыпавшиеся с неба снаряды и бомбы. Под утро к причалу подошел маленький пароходик. Меньше чем за час палуба и трюм были забиты людьми и ящиками. Григорий помогал тяжелораненому, разместится на носу корабля, когда матросы начали отдавать швартовы. Пока Григорий пробирался к трапу, сходни сбросили и пароходик отвалил от причала. Он в растерянности стоял у борта и смотрел на все расширяющуюся полосу воды, отделяющую его от причала.
   -Не боись!- успокоил его матрос: - Следующим рейсом вернешься!
   Пароходик, тяжело переваливаясь с борта на борт, пополз к выходу из бухты. Спускаться в трюм не хотелось, Григорий помнил, какая там затхлая атмосфера. Стараясь не потревожить раненых, заполнивших всю палубу, он пробрался на нос корабля. Начало светать. Пароходик разогнался и по спокойной воде ходко бежал на восток. Скоро берега скрылись из виду. Кое-как разместившись на носу, Григорий стал смотреть вперед.
   Далеко впереди над морем шел воздушный бой. Несколько советских самолетов дрались с группой немецких истребителей. Одна немецкая машина вдруг начинала дымить и постаралась выйти из боя. На нее напали сразу два русских самолета и стали ее расстреливать. Наконец фашист завалился в крутое пике и устремился к воде. Русские развернулись и вернулись назад, к дерущимся, продолжать бой. Немецкий пилот вывалился из горящей
  
   машины и раскрыл парашют. Белое полотнище купола стало относить в море. Григорий продолжил следить за воздушной схваткой. Скоро круговерть боя распалась на две группы самолетов, каждая из которых ушла в свою сторону.
   Где-то у самого горизонта Григорий заметил темную точку. Точка стремительно увеличивалась в размерах, и Григорий понял, что это немецкий самолет. Пилот вел машину прямо на нос их корабля. Когда сквозь радужный флер вращающегося пропеллера, стало можно рассмотреть лицо немца, от самолета отделилась небольшая капля. Стремительно снижаясь, темная капля продолжала движение самолета на корабль. Через секунду Григорий понял, что это бомба.
   Не раздумывая, он подбежал к борту и прыгнул в воду. Едва оказавшись в воде, он изо всех сил поплыл в сторону от корабля. Вой приближающейся к кораблю бомбы разрывал уши. Когда звук стал совершенно нестерпимым, Григорий нырнул. Не успел он, опустится в глубину и на пару метров, как раздался мощный взрыв. Григория словно ударило молотом по всей поверхности тела. Воздух словно вышибло из легких. В голове зазвенело, в глазах помутилось, и он потерял способность двигаться. Григорий начал медленно опускаться в глубину.
   Вдруг прямо над головой что-то смачно плюхнуло, словно великан шлепнул ладонью по поверхности воды. Григорий словно очнулся, недоуменно огляделся и увидев над головой светлое пятно, устремился к нему. Легкие уже разрывались от желания вдохнуть, когда он наконец вынырнул на поверхность. Рядом с ним плавала абсолютно целая деревянная дверь, выкрашенная белой краской. Григорий подплыл к двери, ухватился за нее и осмотрелся. Вся поверхность воды была усеяна какими-то обломками. Некоторые из них дымились. Он не заметил ни одной живой души вокруг.
   Григорий попытался лечь на дверь. Она тут же погрузилась в воду. Он подплыл к двери с торца и лег на нее грудью. После нескольких попыток, Григорий нашел положение, при котором он лежал на двери грудью и животом, а деревянное полотно держалась на воде.
   Солнце уже показало свой краешек над горизонтом, когда Григорий, наконец сориентировался и загребая руками поплыл назад, в Севастополь.
   Метрах в пятидесяти впереди, вода вдруг забурлила и на поверхность всплыла немецкая подводная лодка. С ржавых боков субмарины ручьями стекала вода. В рубке открылся люк и из лодки высыпались на палубу несколько матросов в черной форме. Двое побежали к пулемету расположенному на носу. Еще несколько человек побежали к корме.
   Григорий замер от неожиданности. Скоро из-за субмарины выплыла резиновая лодка и поплыла к нему. На носу сидел матрос с автоматом в руках. Веслами работал матрос с автоматом на шее. На корме сидел офицер с пистолетом в руке.
   Когда до Григория оставалось метров десять, матрос сидящий на носу лодки, разочарованно сказал: - Опять русский! Где мы теперь будем искать этого пилота? - поднял автомат и начал выцеливать пловца.
   Григорий не раздумывая закричал на немецком: - Не стреляйте, пожалуйста!
   - Подожди!- бросил офицер матросу.
   Лодка подплыла на расстояние вытянутой руки.
   - Ты видел, куда упал самолет? - спросил Григория офицер.
   - Да! Да! - торопливо заговорил Григорий.- Самолет, упал вон там! - и указал себе за спину. - А парашютиста отнесло ветром в сторону.- Григорий показал направление.
   - Хорошо! - сказал офицер, и закурил. - Взять мы тебя не можем! - задумчиво продолжил он после нескольких затяжек. Неожиданно он перегнулся через борт лодки и вставил сигарету Григорию в рот.
   Григорий затянулся, и едва не поперхнувшись дымом, вымолвил: - Спасибо!
   Офицер выпрямился и приказал: - На субмарину!
   Резиновая лодка развернулась на месте и быстро поплыла к ржавой громадине. Через минуту Григорий остался совершенно один, с немецкой сигаретой в зубах.
  
   Только к вечеру Григорий доплыл до берега. Едва он выбрался на песок, как его окружили советские солдаты. Через десять минут он стоял перед особистом и рассказывал свою историю. О немецкой подлодке он благоразумно умолчал. Офицер внимательно рассмотрел размокшую солдатскую книжку Григория и стал звонить в хоз.часть.
   - Скажите, что этот солдат, клал печь в бане! - подсказал Григорий особисту. К счастью его сразу соединили с начальником части, и тот подтвердил личность Григория.
   Григория накормили и под охраной отправили к месту службы. Сопровождающий солдат передал его из рук в руки командиру и Григорий вернулся в свою землянку, которую покинул сутки назад.
  
  
  
  

Прорыв.

  
  
   В ночь с 28-го на 29-е июня без артиллерийской подготовки передовые части 30-го корпуса Манштейна на надувных лодках скрытно переправились через бухту и внезапно атаковали. 30 июня пал Малахов Курган. К этому времени у защитников Севастополя стали заканчиваться боеприпасы, и командующий обороной вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский получил разрешение Ставки Верховного главнокомандующего на эвакуацию.
   Около 700 человек начальствующего состава были вывезены подводными лодками. Ещё несколько тысяч смогли уйти на лёгких плавсредствах Черноморского флота. 1 июля сопротивление защитников города прекратилось, кроме отдельных разрозненных очагов.
   Остатки Приморской армии, лишённые высшего командования, отошли на мыс Херсонес, где сопротивлялись ещё 3 дня.
   2 июля, поздней ночью, младший политрук с перевязанной головой собрал бойцов и объявил: - Идем на Прорыв! - Дальше началась обычная идеологическая накачка. Политрук много и горячо говорил о партии и Сталине. Призывал всех как один отдать свою жизнь за Родину. Когда обычные заклинания окончились, он сказал главное: - Прорыв будет сегодня ночью. Сигнал - красная ракета. Наступление будет в том месте, где наша оборона клином врезается в позиции немцев. Всем получить патроны и подтянуться к месту Прорыва.
   Всем оставшимся на ногах раздали последние боеприпасы. Бойцам, вооруженным автоматами и карабинами, досталось по три патрона. Григорию, имевшему винтовку Мосина, старшина сказал: - У тебя есть штык, примкнешь его к винтовке и пойдешь в атаку!
   По ходам сообщений Григорий вместе со своим подразделением двинулся в сторону передовой. В три часа утра в небо взлетела красная ракета. Начался Прорыв. Григорий поглубже нахлобучил бескозырку и закусил зубами концы ленточек. Все до единого человека, молча бросились вперед. Немцы тоже молчали. С их стороны не раздалось ни одного выстрела. Григорий вместе с другими выскочил из окопа и побежал вперед. Когда все атакующие оказались на ничейной земле, на них с трех сторон обрушился шквальный огонь.
   Грохот выстрелов, свист пуль и крики раненных наполнили все вокруг. Немецкие пулеметы косили бегущих бойцов как траву. Сраженные люди падали со всех сторон. Очень скоро Григорий заметил, что рядом с ним уже почти никого нет. Лишь несколько человек еще продолжают бежать в направлении прорыва. Один за другим они валились на землю. Внезапно Григорий споткнулся о камень и кубарем полетел вперед. Он оказался в воронке от снаряда. Скатился по откосу и упал на убитого красноармейца. Молодой парень был еще теплым, и кровь еще не запеклась на его пробитой пулей голове. Бесполезная винтовка лежала рядом. Бескозырка исчезла.
   Стрельба понемногу стихала. Наконец наступила тишина, изредка разрываемая автоматными очередями. Стало уже совсем светло. Григорий осторожно выглянул из воронки.
  
  
   Немецкие позиции были метрах в ста впереди. Вся земля от воронки, где он оказался, до самых траншей была усыпана советскими бойцами.
  -- Совсем немного не добежал! - подумал он. - Секунд пятнадцать не хватило.
   Вдруг из немецких траншей стали подниматься солдаты. Они выстроились в цепь и
   двинулись вперед. Изредка они стреляли в лежавших краснофлотцев. Иногда фрицы пинками поднимали с земли солдат. Если те сразу поднимали руки и были в состоянии идти сами, их ударами прикладов направляли в сторону немецких траншей. Строптивых и тяжело раненных добивали на месте.
   Григорий в панике скатился на дно воронки: - На мне морская форма! - заметались мысли в его голове: - Говорил же Старик, что бы сменил ее на солдатскую! Тут его взгляд упал на убитого красноармейца. - Ростом, он был с меня и сложение похоже... . Еще не додумав эту мысль до конца, Григорий начал судорожно раздевать убитого. Стянул гимнастерку, стараясь не испачкать ее в крови, потом брюки. Содрал с себя морскую форму и натянул солдатскую. На середине откоса воронки заметил пилотку. На карачках поднялся к пилотке, схватил ее и одел. Все подошло, словно на него было шито. Ботинки переобувать не стал. Документы оставил свои.
   Переодеваясь, Григорий чутко прислушивался к тому, что происходит на верху. Лающая немецкая речь слышалась все ближе и ближе. Стоя на коленях, Григорий натянул на убитого свои брюки и тельняшку. Одевать бушлат времени уже не было. Он набросил бушлат на плечи солдату и повернулся лицом к немецким позициям. В туже секунду на верху, заскрипел щебень под сапогами. Над краем воронки появились немецкие каски.
   Григорий как стоял на коленях, так и остался стоять. Он поднял руки над головой и закричал на немецком: - Не стреляйте пожалуйста!
   В воронку заглянули два фрица. Молодой немец вскинул автомат и уже собирался выстрелить, но пожилой напарник сказал: - Не надо! --и приказал Григорию: - Вылезай!
   Григорий полез вверх. Вдруг над головой ударила автоматная очередь. Григорий вжался в землю.
  -- Быстро! Быстро! - подстегнул его голос пожилого.
   Григорий на четвереньках перевалился через край воронки.
  -- Встать! Руки вверх! - команды сыпались одна за другой: - Иди туда! - старший
   немец указал направление.
   Григорий поднял руки и неуверенно встал на ноги. Поднимаясь, он мельком глянул в воронку. Его бушлат, наброшенный на тело убитого красноармейца, был буквально изрешечен пулями. Григорий медленно двинулся в сторону немецких траншей. Впереди него с поднятыми руками шли еще несколько солдат. Сзади время от времени раздавались автоматные очереди.
   - Вот тебе и прорыв! - подумал Григорий перепрыгивая немецкий окоп. В траншее стаяли фрицы и весело смеялись. Григорий шел вперед пока не наткнулся на небольшую ложбинку. По гребню котловины стояли автоматчики. На дне сидели пленные красноармейцы. Среди пленных не было никого знакомых. Григорий подошел к своим и без сил опустился на землю.
  
  
  

Плен. Польша.

  
   Пленных приводили несколько дней. Прибывшие последними, рассказывали что их выкуривали из окопов огнеметами. Однажды Григорий встретился глазами с солдатом с забинтованной головой. Парень сразу же отвел взгляд. Только тогда Григорий узнал в нем младшего политрука, который разъяснял им диспозицию перед прорывом.
   Каждое утро пленных строили, и офицер объявлял: - Германское командование создало "Русскую освободительную армию". В нее входят советские солдаты и офицеры не
  
   пожелавшие воевать против Германии. Командует армией генерал-лейтенант РККА Власов Андрей Андреевич. Он был командующим 2-й Ударной армией Волховского фронта. Весной 1942 Власов со своими солдатами он перешел на сторону Вермахта. Кто из вас хочет служить в "Русской освободительной армии" три шага вперед.
   Каждый раз, из нескольких сотен голодных измученных людей выходило из строя три, четыре человека. Добровольцев уводили. Офицер продолжал: - Тех, кто не хочет служить Великой Германии, ждет расстрел. Сегодня будет расстрелен каждый двадцать девятый! - Каждый день это число менялось, от двадцати до тридцати.
   - Отсчет начать с цифры, - при этих словах он доставал карманные часы, смотрел на них и называл первое пришедшее ему на ум число - восемь! - после чего разворачивался и уходил. Немецкие солдаты начинали расчет. Тех на кого пал жребий вытаскивали из строя и отводили в сторону. Все пленные вели себя по-разному. Одни молча делали шаг вперед, и сами шли к лобному месту. Другие падали в обморок, и немцы волоком тащили их месту расстрела. Некоторые впадали в истерику и не хотели покидать строй. С такими немцы тоже не церемонились, их били ногами и прикладами. После окончания расчета выбранных пленных тут же расстреливали.
   В один из дней жребий пал на политрука. Фрицы выхватили его из строя и швырнули к другим выбранным. И тут случилось то, что потом часто приходилось видеть Григорию. Политрук упал на колени и принялся целовать сапоги немцев. Он бросался от одного фрица к другому, хватал их за ноги и с рыданиями просил его пощадить. Немцы брезгливо пинали его ногами и толкали к группе обреченных. И в этот день, так же как и во все предыдущие, расстреляли всех без исключения.
   Через пару недель, ближе к полудню в котловине появились несколько немецких офицеров. Солдаты притащили три обшарпанных стола и несколько стульев. Столы установили на возвышении и над каждым натянули тенты из брезента. На стульях уселись офицеры и судя по писчим принадлежностям, писари.
   Пленных стали поднимать и направлять в очереди к столам. В толпе, в которую загнали Григория, стояли молодые, крепкие парни без заметных ранений. К другому столу выстроились молодые бойцы с легкими ранениями. В третьей очереди стояли в основном пожилые красноармейцы.
   Каждого подходившего к столу обыскивали и забирали документы и все остальное, что находилось у них ценного. Документы передавали офицерам. Те рассматривали пленных, иногда что-то спрашивали на хорошем русском языке и называли номер команды. Сидевшие рядом с офицерами писари заносили данные пленных в списки.
   На ленивый вопрос офицера: - В каких частях служил? - Григорий ответил на немецком: - В хозяйственном взводе герр офицер!
   Офицер с интересом взглянул на славянскую физиономию Григория и спросил: -Откуда знаешь язык?
  -- Дружил с детьми из семьи поволжских немцев. - Отрапортовал Григорий.
  -- Хорошо! - бросил офицер и добавил: - Команда А. Следующий!
   Григорий пошел к группе пленных прошедших регистрацию. Автоматчики не
   позволили всем опять смешаться в одну кучу. Григорий попал в группу молодых и здоровых парней. Их построили, и уже знакомый офицер сказал на хорошем русском языке: - Вас отправляют в Великий Рейх! За попытку к бегству расстрел на месте!
   Приблизительно через час их погнали куда-то на север. Колонну в двести-триста человек сопровождали шесть мотоциклов с колясками. Полдня шли пешком по выжженной степи. Шли без остановок, под палящим солнцем, без еды и питья. К вечеру их колонна пришла на какую-то железнодорожную станцию. Всех погрузили в товарные вагоны. Набили людей как сельдей в бочки. При посадке разделяли пленных по командам. Немцы дали по несколько ведер воды на теплушку. Наконец-то все напились. Ночью поезд пошел на запад.
  
  
   Все города и поселки вдоль железной дороги были сильно разрушены. Война прошла здесь огненным валом.
   Через семь дней состав въехал в совсем другую страну. Вокруг виднелись чистенькие, ухоженные городки и поселки. О том, что идет война говорили лишь часто попадающиеся на глаза немецкие солдаты. Поезд пришел в Польшу. Один из парней ехавших в теплушке с Григорием знал польский язык и увидел в оконце знакомые надписи. За эту неделю им раз в день давали по несколько ведер воды на теплушку и лишь трижды покормили свекольной баландой. На маленькой польской станции их выгрузили из теплушек. Вокруг стояли немецкие солдаты, вооруженные карабинами. Оказалось, что до этой станции дошли только два вагона, остальные отцепили по дороге.
   Всех пленных построили в колонну. Многие едва держались на ногах. Сделали перекличку. Всего набралось ровно сто человек. После переклички офицер, в черной форме СС, на ломанном русском крикнул: - Вас переводят в лагерь! За попытку к бегству расстрел на месте! Колонна марш!
   Измученные люди нестройными рядами пошла по дороге ведущей в лес. По обеим сторонам колонны шли немецкие солдаты с карабинами наперевес. Через несколько часов ходьбы по лесной дороге, пленные вышли к обширной поляне, на которой размещался лагерь. Лагерь был обнесен высоким забором из колючей проволоки. По углам стояли вышки с пулеметами. Пленных завели на территорию лагеря. Ворота из колючей проволоки захлопнулись за ними. Провели еще одну перекличку и загнали всех в кирпичный барак. Барак был абсолютно пуст.
   - Наверно пересыльный лагерь! - подумал Григорий, рухнул на первые попавшиеся нары и мгновенно уснул.
   Утром, часов в шесть утра, завыла сирена, в барак ворвались немцы и выгнали всех на плац. После утренней переклички всем присвоили номера соответствующие номеру в списке. Офицер, который встречал их на станции встал перед строем и сказал: - Я комендант тренировочного лагеря! В лагере установлены следующие правила:
  -- За невыполнение приказов немецкого персонала лагеря - расстрел на месте!
  -- За невыход или опоздание на перекличку - расстрел на месте!
  -- За неопрятный вид, грязную и рваную форму - расстрел на месте!
  -- Сигналом к сбору на плацу - служит сирена!
  -- Время на сбор тридцать секунд!
   Офицер немного помолчал и продолжил: - Сейчас вас оденут и накормят! Старое обмундирование выстирать и высушить в бараке. Завтра прибудут ваши спаринг-партнеры и их инструкторы. Послезавтра начнем тренировки. Налево! - Отдал он приказ: - К интенданту шагом марш!
   Всех переодели в советское солдатское обмундирование. Вещи были хоть и не новые, но целые и чистые. Тем, у кого была плохая обувь, выдали портянки и сапоги. Накормили солдатской кашей из полевой кухни.
  -- Кто-нибудь знает, что такое спаринг-партнер? - спросил один из парней, когда они
   вернулись в барак.
  -- Это напарник, с которым ты проходишь обучение. Например, твой противник в
   боксе или борьбе, - пояснил другой: - наверно диверсанты на нас будут отрабатывать приемы.
   Все приуныли. Но действительность оказалась еще хуже, чем они могли себе представить. Лагерь был разбит на две зоны, разделенные стеной из колючей проволоки. В одной части размещался плац и барак для пленных. В другой находились помещения охраны, склады и еще какие-то приземистые бараки со множеством зарешеченных дверей в длинной стороне зданий. На плацу стояли щиты и брусья, напоминавшие полосу препятствий в учебке.
   На следующий день, ближе к полудню на территорию охраны заехало несколько крытых грузовиков. Тенты на машинах тут же были откинуты и из кузовов на землю стали спрыгивать немецкие солдаты. Затем из машин начали вытаскивать проволочные клетки, в
  
   которых сидели огромные немецкие овчарки. Фрицы выводили из клеток собак и вели их к приземистым баракам. Псы норовили сцепиться друг с другом. Начался оглушительный лай. Проводники как могли, сдерживали своих питомцев, открывали двери и вталкивали овчарок во внутрь. Собаки остервенело бросались на зарешеченные стенки своих вольеров.
   Григорий в это время был на плацу вместе с несколькими парнями из своей команды. Услышав шум и лай, из барака высыпали все остальные. Они подбежали к забору из колючей проволоки, отделяющего плац от собачьего питомника. Собаки взьярились еще больше. Овчарки пытались вырваться из своих клеток и броситься на пленных.
  -- Вот и приехали наши спаринг-партнеры! - удрученно вымолвил кто-то.
   На следующий день комендант лагеря вновь появился перед строем и сказал: - Наш
   лагерь находится в самой сердцевине огромного леса. От лагеря ведут четыре дороги на четыре стороны света. Вы сами убедились, что до ближайшего жилья несколько часов ходу. Сегодня
   начинаем тренировки. Вас по одному будут выпускать из лагеря по одной из дорог. Вы можете бежать куда хотите. Можете бежать по дороге, можете бежать через лес. Через тридцать минут по вашему следу будет пущена овчарка. Когда собака вас догонит, она нападет на вас. - Комендант сделал паузу, чтобы до всех дошло сказанное, и заговорил дальше: -
   - Если кто-то из вас залезет на дерево - расстрел на месте!
   - Если кто-то из вас ударит собаку кулаком, ногой, камнем или палкой - расстрел на месте!
   - Если кто-то из вас что-то сломает собаке, лапу, челюсть или ребро - расстрел на месте!
   - Пока не подойдет инструктор-проводник вы можете удерживать собаку.
   - Когда инструктор-проводник возьмет собаку на поводок, вы должны вернуться в лагерь.
   - Если вы не выполните приказ инструктора-проводника - расстрел на месте!
   - Если вы нападете на инструктора-проводника - расстрел на месте! - Комендант прервал свою речь. Опять немного помолчал для того, чтобы все сказанное могли осознать пленные, и продолжил: - Номера с первого по двадцатый включительно два шага вперед! Шагом марш!
   Первые двадцать человек вышли из строя. Подошли немецкие солдаты и увели их с собой. Через пару часов один из этой группы вернулся в барак. Все пленные обступили его со всех сторон. Он напился воды и рассказал: - Меня вывели за ворота и приказали: - Форвард! Шнель! Шнель! Я побежал по дороге, потом свернул в лес. Через какое-то время слышу приближается собачий лай. От собаки ведь не убежишь. Я остановился на полянке и стал ждать. Овчарка выскочила из леса и бросилась ко мне. Метрах в трех от меня она прыгнула -стараясь ухватить за горло! Я схватил ее на лету, двумя руками за ошейник. Она здоровая собака, откормленная! Сбила меня с ног и мы покатились по земле. Но ошейник я не выпустил, а сжал его покрепче, она и захрипела. Я чуть-чуть отпустил, что бы не задохнулась. Так и держал, пока немец не подбежал.
   Кто-то из слушателей недоверчиво хмыкнул: - Удержать такую зверюгу?
  -- Да я в деревне кузнецом был! - возмутился рассказчик: - Как-то на спор, кулаком
   быка с ног свалил. А собака своими лапами мне всю гимнастерку и штаны порвала. - он указал на прорехи в одежде и глубокие царапины на теле от собачьих когтей.
   Григорий вышел на плац и услышал как один из инструкторов, смеясь, сказал другому немцу: - Мой Рекс загрыз зайца за пять секунд. Похоронная команда тащит труп сюда. А твой Марс как?
  -- Никак! Мой заяц на дерево залез! Пришлось пристрелить труса!
   Григорий вернулся в барак и передал подслушанный разговор соседям по нарам. Через
   пять минут весь барак уже знал о судьбе своих товарищей по несчастью. Не много спустя к забору подошли с десяток солдат без оружия и в форме не похожей на немецкую. Они подтащили к воротам что-то тяжелое.
   Кто-то из пленных сказал: - Поляки!
  
   Немцы открыли одну створку. Поляки втащили на плац свою ношу, бросили ее на землю и ушли. Ворота захлопнулись за ними. Не сговариваясь, Григорий вместе с остальными бросился к забору. На земле лежали его соседи по бараку. На них была порвана одежда. Местами ткань пропиталась кровью. Оба парня были очень сильно искусаны и тихо стонали. У одного, видимо, была сломана рука. Парней тут же перенесли в барак.
  -- Он стоял и смотрел, как собака меня грызет! - едва смог прошептать парень со
   сломанной рукой. - А потом я потерял сознание... .
   К обеду из двадцати человек вернулось только восемнадцать. Несколько человек притащила похоронная команда состоящая из поляков. У многих были рваные раны от собачьих зубов. Немцы ни какой помощи раненным не оказали. Пленные сами, как могли, промывали водой раны друг другу. Старое обмундирование рвали на бинты и накладывали повязки. Стали отмывать кровь и штопать одежду.
   После обеда ушла вторая двадцатка! К вечеру вернулось семнадцать человек.
   Григорий вспомнил, как его обучали в тренировочном лагере под Севастополем. К сожалению, курс борьбы с собаками был в основном теоретическим. Да и на практических занятиях курсантов одевали в бушлаты и брюки из толстого простеганного брезента. Кроме того, программа не предусматривала осторожного отношения к псам. Там преподавали уничтожение собак, всеми доступными способами. Здесь же придется бережно удерживать овчарку, не давая ей искалечить ни тебя ни себя!
   На следующее утро настала очередь третьей двадцатки. Григория вывели за ворота в числе первых четырех человек. За воротами его обыскали и повели направо вдоль забора, пока не вывели на другую дорогу, подходившую к лагерю. Там стоял и ждал тот самый инструктор-проводник, который хвастал своим Рексом. На поясе у него висел пистолет. Возле его левой ноги сидела огромная псина и рычала на Григория. За спиной немца стояли четыре поляка из похоронной команды. Григория подвели к Рексу и инструктор дал команду собаке: - Нюхай! Овчарка послушно обнюхала его ноги и отступила назад. Немец приказал Григорию: - Форвард! Шнель! Шнель!
   Григорий пробежал по дороге метров сто и свернул в лес. За первым же кустом он сел на землю, быстро снял левый сапог и размотал портянку, под ней была еще одна. Григорий одел сапог, вскочил на ноги и побежал дальше. На бегу он плотно намотал портянку на левую руку, от локтя до ладони, и зажал свободный конец в кулаке. Собачий лай послышался за спиной неожиданно скоро.
   - Как быстро! - подумал Григорий и кинулся к стоящему впереди толстому дереву, одиноко стоявшему посреди поляны. Он встал лицом к приближающейся погоне и прислонился к шершавому стволу. Дыхание уже почти восстановилось, когда из леса выскочил Рекс. Пес увидел Григория и огромными скачками бросился к нему. За несколько мгновений собака проскочила разделявшее их расстояние и прыгнула, целясь зубами в горло.
   Время вдруг замедлилось. Огромное тело овчарки вытянулось в струнку и словно бы замерло в воздухе. Григорий выставил вперед согнутую в локте левую руку и закрыл свое горло. Распахнутые собачьи челюсти, приблизились вплотную. Он сунул свою руку в пасть полную огромных зубов. Пес сжал портянку, но прокусить ее сразу не смог. Словно волчий капкан захлопнулся на руке Григория. Боль пронзила все мышцы до самого плеча.
   Овчарка всем своим телом продолжала лететь прямо в грудь Григорию. В самый последний момент он начал смещаться в право и почти успел вывернулся из под удара. Шестьдесят килограмм тренированных собачьих мышц, вскользь, но достаточно сильно врезались в грудь Григория. Основная часть удара пришлась в ствол дерева, на которое он опирался спиной. Рекс не разжимая челюсти, упал на землю, увлекая Григория за собой. Собаку слегка оглушило ударом о дерево. Григорий по какому-то наитию запустил спою правую руку в подбрюшье собаки, схватил пса за причинное место и сильно сжал. Рекс дернулся и замер, но руку не отпустил.
  
  
   Через несколько минут появился инструктор и похоронная команда. Немец увидел Григория, прижимавшего собаку к земле, и побежал к нему, на ходу вытаскивая пистолет из кобуры. Рекс, почуяв хозяина, радостно заскулил. Инструктор подбежал к Григорию и приставил пистолет к его голове. Левой рукой он защелкнул карабин леера на ошейнике и дал собаке команду : - ФУ! Рекс медленно разжал челюсти.
   Немец приказал Григорию: - Отпусти собаку!
   Григорий осторожно отпустил причинное место. В туже секунду Рекс оказался на ногах, отскочил в сторону и яростно залаял. Пес стоял чуть позади хозяина и захлебывался от ярости, но не нападал.
   Инструктор отошел в сторону и приказал: - Встать! Марш в лагерь!
   Григорий встал и пошел назад. Немец с собакой и похоронная команда шли сзади. Рекс ни как не мог успокоиться и продолжал лаять. По дороге Григорий как можно более незаметно размотал портянку и сунул ее в карман. Левая рука болела, была в ссадинах и кровоподтеках, но кости оказались целы. В бараке он рассказал, как было дело. Но к тому времени почти у всех уже был собственный опыт. Да и мало знать, что необходимо сделать, нужно еще и суметь это выполнить. Из их двадцатки в этот день не вернулись трое.
   В ночь у парня со сломанной рукой поднялась температура и началась лихорадка. Утром он не смог самостоятельно встать. А когда его подняли соседи по нарам, он потерял сознание. Пришлось оставить больного на месте. На перекличку парень не вышел. Когда дошла очередь до его фамилии, то ни кто не ответил. Комендант отдал короткий приказ, и охрана бросилась в барак. Немцы за ноги вытащили больного на середину плаца и бросили перед строем.
   Комендант спокойным голосом сказал: - За невыход или опоздание на перекличку - расстрел на месте! - и приказал солдатам: - Огонь! Один из охранников вскинул карабин и выстрелил лежащему в голову. Через минуту появилась похоронная команда из четырех человек. Поляки подхватили убитого за руки, за ноги и быстро унесли тело с плаца. Перекличка продолжилась, как ни в чем не бывало.
   В следующий раз Григорию попалась сука! Они, сплетясь клубком, упали на землю. Все было как с Рексом, только ухватить собаку оказалось не за что. Овчарка, яростно рыча, мотала головой, пыталась перекусить руку, обмотанную портянкой. Боль становилась все сильней. Григорий был уже не в силах больше терпеть, и ударил собаку кулаком в ее черный, блестящий нос. Сука внезапно обмякла, глаза у нее затуманились, и она разжала челюсти. Пока псина была в нокдауне, Григорий буквально оседлал ее, зажал собаку коленями и придавил своей массой к земле. Быстро просунул пальцы правой руки под ошейник, плотно сжал его в кулаке и потянул на себя. Кожаный ремень пережал овчарке глотку. Затем левой схватил за шкуру на загривке и пригнул шею собаки к земле. Когда псина пришла в себя, она уже не могла пошевелиться без опасения свернуть себе шею. Овчарка замерла, и лежала на животе без движения, пока не появился инструктор.
   С каждым днем людей в бараке оставалась все меньше и меньше. Самые "счастливые" умирали во сне. Ослабших от ран и укусов парней, гнали на тренировки, где их насмерть загрызали собаки. Тех, кто не мог встать с нар, что бы выполнять роль дичи для собак, расстреливала охрана.
   Однажды утром, очередная двадцатка ушла на тренировку. Часа через полтора Григорий услышал, как из лагерных репродукторов раздался приказ коменданта: - Всем свободным от вахты инструкторам с собаками и солдатам срочно собраться у восточных ворот.
   Началась не мыслимая суматоха. Из обрывков немецких разговоров, Григорий понял, что инструктор позвонил с резервного пункта на восточной дороге и сообщил, мол кто-то предпринял побег. Солдаты и проводники с собаками быстро погрузились в грузовики и уехали. После обеда машины вернулись. Задний борт первого грузовика открыли и из кузова выбросили пленного. Он упал, да так и остался, неподвижно лежать на земле. Подбежала
  
  
   похоронная команда и оттащила его в сторону. Потом из грузовиков выбрались солдаты и инструкторы с собаками.
   Завыла сирена. Все пленные выстроились на плацу. Ворота открылись, и вошел комендант, за ним немецкие солдаты с карабинами на изготовку. Поляки притащили беглеца и бросили его между строем и охраной. Парень зашевелился и с трудом сел, опираясь руками о землю позади себя. Григорий едва узнал кузнеца. Все лицо его представляло собой огромный кровоподтек. Ноги, похоже, были прострелены.
   Комендант помолчал и крикнул: - Эта русская свинья убила одну из лучших сторожевых собак нашего лагеря. Затем он попытался бежать. Согласно правилам он приговаривается к расстрелу! - Комендант бросил через плечо: - Курт! Пристрели эту свинью!
   Из строя охраны вышел инструктор-проводник Рекса. На его потемневшем от злобы лице виднелся огромный синяк.
   Кузнец попытался сесть попрямее и с трудом прохрипел: - Дерьмо был ваш Рекс, а не собака! Я его чуток стукнул, а он и подох. А тебя Курт, я хотел убить, жаль не достал как следует!
   Инструктор подошел к сидящему на земле, выхватил пистолет из кобуры и выстрелил. Пуля попала кузнецу в переносицу. Парень упал и содрогнувшись всем телом затих.
   Тренировки продолжились. Оставшимся в живых, приходилось выполнять роль дичи, уже по два раза в день. К тому времени Григорий уже "познакомился" со всеми собаками. И во время тренировок овчарки с легкостью догоняли его. Но увидев, что он стоит прижавшись спиной к дереву не нападали. Они кружили вокруг на безопасном расстоянии и захлебывались от лая, пока не подходил инструктор. Через месяц после начала тренировок из двадцати собак в живых осталось восемнадцать, а из ста пленных - шесть человек!
   Тридцать первый день пребывания в лагере принес очередной сюрприз. Сирены в этот день, почему-то не было. Один из парней разбудил всех остальных и сказал, что он очень хорошо чувствует время, и сейчас уже наступила пора идти на перекличку. Все быстро поднялись и выстроились на плацу. На половину заключенных никто так и не пришел. Григорий со своими товарищами стоял и ждал, не известно чего. Кормить их, видимо никто не собирался. Время выхода на тренировку тоже уже прошло.
   Перед обедом поляки стали выносить из зданий столы и стулья. На половине охраны, прямо под открытым небом они соорудили длинный стол. Накрыли его скатертью и расставили бутылки и закуски. Вокруг стола разместили стулья. Потом появился комендант и немецкие солдаты. Все расселись вокруг стола, и начался пир горой. Раздавались тосты за фюрера, за скорую победу, за великий рейх.
   Григорий и все остальные, оставшиеся в живых пленные, укрылись в бараке. От греха подальше. Совершенно неожиданно прибежали поляки из похоронной команды и приказали всем следовать за ними. Их привели на половину охраны и поставили перед столом. Комендант уже будучи навеселе крикнул: - Принести лопаты.
   Поляк притащил шесть заступов и вручил их пленным.
   - Ройте могилы! - приказал эсесовец: - Вон там у стены! - и указал на кирпичный склад позади них.
   Григорий вместе с остальными побрел к стене. Каждый отмерил себе участок и начал копать. Земля была сухой и убитой до плотности бетона. Руки, особенно левая, сильно болели. За спиной слышался веселый гомон пьяной компании. Постепенно Григорий втянулся в работу, включились навыки приобретенные в деревне. Плотный слой утрамбованной земли скоро кончился, и копать стало легче. Когда могила стала глубиной до плеча, он вылез из ямы, и встал перед ней.
  -- О! - восхитился комендант: - Уже закончил! Помоги товарищу! Что-то он долго
   копается! - все немцы громко заржали.
   Григорий подошел к соседней могиле. В ней оказался камень размером с огромное
  
  
   ведро. Парень окопал его со всех сторон, но один не мог вытащить и валун ему здорово мешал рыть дальше. Григорий спрыгнул в могилу, и они вдвоем вытащили каменюку наверх. Постоянно меняясь, они закончили эту могилу вместе с остальными. Григорий вылез сам, подал руку товарищу, помог ему выбраться из ямы и пошел на свое место. Свою лопату он воткнул в кучу рыхлой земли. Все встали в ногах могил, лицом к веселящимся немцам.
   - Хорошо! - сказал комендант и продолжил: - Принести сюда пулемет! - Два немца побежали выполнять приказ. Через минуту принесли ручной пулемет с сошками и установили его на столе, стволом к пленным. Один из немцев вставил ленту и передернул затвор.
   - Встаньте так, чтобы после выстрела вы упали в яму, и нам не пришлось марать о вас руки. - приказал комендант.
   Григорий повернулся, посмотрел на могилу, прикинул и решил, что не промажет. Попадет в нее без промаха. Он подумал, что нужно повернуться грудью к пулемету. Нужно встретить смерть лицом к лицу. Но повернуться так и не смог. Он скосил глаза вправо и влево. Все стояли так же как и он. Лицом к могиле!
  -- Огонь! - раздалось сзади, и за спиной загрохотал пулемет.
   Длинная очередь ударила слева на право. Пули прямо над головой впивались в стену.
   Кирпичная крошка летела во все стороны. Колени подогнулись. Григорий инстинктивно пригнулся и прижал ладони к лицу. Сзади раздался хохот! Григорий сквозь пальцы посмотрел по сторонам. Все его товарищи стояли, как и он чуть пригнувшись и закрыв голову руками. Но ни кто не упал!
  -- Подойдите к столу! - приказал комендант. Пленные подошли.
  -- Наш лагерь существует почти три года! - продолжил офицер: - За это время, мы
   воспитали множество собак для концентрационных лагерей. Здесь побывало несколько тысяч пленных из разных стран. И никогда! Ни кто! Не оставался в живых в течении целого курса тренировок! А тут осталось сразу шесть русских. И что прикажете с вами делать? В инструкции о тренировочном лагере нет ничего на этот счет. Оставить вас на следующий курс я не могу. Наш лагерь переводиться ближе к восточному фронту и тащить вас за собой я не вижу смысла. Вы храбрые и дисциплинированные солдаты! Ни одна собака от вас не пострадала. Поэтому я решил отправить вас в фатерлянд. Там много трудовых лагерей и сильные, здоровые рабочие еще пригодятся Рейху.
   Вас будет сопровождать ефрейтор Фридрих Липке. Он родом из Гамбурга. Мой земляк. Хороший солдат и давно уже заслужил отпуск. - Эти слова офицер повторил и по-немецки. Все немцы одобрительно зашумели.
   - Завтра утром вы получите документы и поедите в Германию! - он вновь перешел на русский: - Фридриху я дал письменный приказ: - За малейшее неподчинение - расстрел на месте! За побег одного - расстрел на месте ВСЕХ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ! - он голосом выделил окончание фразы. Офицер приказал солдатам по-немецки: - Дайте этим свиньям три бутылки шнапса, три буханки хлеба и три круга колбасы. И отведите их барак! А мы будем веселиться!
   Несколько солдат с радостью бросились выполнять приказ. Пленных привели в барак, бросили на нары шнапс, хлеб и колбасу и весело гомоня, ушли на половину охраны. Григорий и пятеро оставшихся в живых парней, облегченно вздохнули. Нашли под нарами пустую консервную банку и по очереди выпили. Сначала за погибших! Второй тост за собственное спасение! Третий тост за победу! Съели хлеб и колбасу. От пережитого волнения всех так сильно развезло, что парни ели-ели добрались до соседних нар. Они упали на голые доски и уснули мертвецким сном.
  
  
  

Плен. Германия.

  
  
  
   На следующее утро в зону к пленным пришел ефрейтор Фридрих Липке. Он встал перед строем и слегка заикаясь, заговорил. Говорил он по-немецки. Немец ткнул пальцем в сторону Григория и приказал: - Переводи! - Григорию пришлось выступить толмачем.
   Ефрейтор говорил: - Герр комендант распорядился этапировать вас в Германию! С этой минуты все вы поступаете в мое полное распоряжение. За малейшее непослушание расстрел на месте. - Ефрейтор похлопал себя по кобуре с пистолетом: - За побег одного расстрел всех остальных на месте.
   Он помолчал и продолжил: - Сейчас мы идем в комендатуру, где получаем документы. Потом идем на склад и получаем обмундирование и сухой паек. Потом завтрак и выход из лагеря. Налево! - скомандовал немец. Пленные дружно выполнили приказ: - Шагом марш! - Все двинулись к воротам.
   Через час им выдали форму полувоенного образца, похоже что польскую. Получили они и явно советские вещевые мешки. На продовольственном складе затарились сухпаем, но уже немецким. Вернулись в свой барак и быстро позавтракали. После еды построились и направились к выходу из лагеря. Ефрейтор подвел их к воротам, ведущим на дорогу к станции. Там их ждал очередной сюрприз. Вдоль колючей проволоки стояли тринадцать разнокалиберных, туго набитых чемоданов.
   Ефрейтор взял самый маленький чемодан и отошел в сторону. Потом он приказал пленным разобрать остальные вещи и встать в строй. Все кинулись к поклаже, стараясь захватить баулы поменьше. Наконец суматоха закончила, и ефрейтор осмотрел пленных. Он подходил к каждому и приподнимал по очереди его поклажу. Немец оказался справедливым человеком и после осмотра сказал: - Каждый час ходьбы, вы будете меняться чемоданами. Первый номер передает свои вещи номеру два и так далее. Номер шесть передает поклажу номеру первому.- Он отошел к своему чемодану, взял его в руки и скомандовал: - Вещи взять! Налево! Шагом марш!
   Все дружно подхватили свою поклажу и цепочкой направились к открытым воротам. За оградой их ждали шесть поляков, вооруженных карабинами. Похоронная команда окружила пленных и сопровождала их всю дорогу. Шли несколько часов с небольшими перерывами каждый час. Все это время ефрейтор неукоснительно следил за ротацией чемоданов. Ровно через пятьдесят пять минут он командовал: - Стой! Поставить чемоданы! Отдых пять минут! - по прошествии назначенного времени он приказывал: - Встать! - Все вставали возле своей поклажи. Он продолжал: - Два шага вперед! Ведущий, встать в хвост колонны! Взять чемоданы! Шагом марш!
   К обеду они вышли из леса и оказались перед железнодорожной станцией. Возле здания вокзала прохаживался немецкий патруль. Ефрейтор поговорил с жандармами. Они посмотрели его документы, и подошли к пленным. Поляки отсалютовали жандармам и исчезли. Фридрих оставил заключенных под охраной немцев и поспешил к кассам. Через десять минут он вернулся с билетами. Патруль находился рядом с пленными до подхода поезда и продолжал наблюдать за ними до тех пор, пока они не загрузились вагон.
   Спустя час они уже ехали в поезде. Ефрейтор занял одно купе, остальные шестеро с чемоданами оказались запертыми в другом. С каждым часом поезд все более приближался к Германии. Городки и сёла, через которые шла железная дорога, поражали своей чистотой и ухоженностью. Всех мучил только один вопрос: - Чего же не хватало немцам, что они полезли в СССР с его нищими деревнями и убогими городами.
   Один из парней предположил: - Может быть, им не хватает территории, все остальное у них уже есть. Каждый немец будет владеть именьем. А мы будем рабами.
   Прямого поезда до Гамбурга не было. Пришлось сделать несколько пересадок. Каждый раз Фридрих выводил свою команду на перрон и сдавал под охрану жандармам. Сам он уходил в комендатуру, где получал новые проездные документы. Ефрейтор рассказывал, что все очень удивляются составу их группы, но препятствий чинить не смеют. Бумаги, подписанные комендантом лагеря бывшего, как оказалось очень крупным чином СС всюду оказывали магическое действие.
  
  
   Несколько раз им приходилось идти пешком из одного города в другой, благо расстояния в Польше были небольшими. Однажды им пришлось заночевать в каком-то концентрационном лагере. Фридрих сдал их коменданту. Команду поселили в бараке на территории охраны. Накормили, конечно не как немцев, но лучше чем их кормили в тренировочном лагере. Фридрих приказал из барака не выходить. Предупредил, что колючая проволока находится под высоким напряжением. Стоит за нее схватиться и сразу наступит мгновенная смерть. После инструктажа он взял один чемодан и исчез, сказав, что вернется через два дня.
   В окошечко барака была видна территория заключенных. В глубине лагеря стояли кирпичные корпуса с день и ночь дымившими трубами. Несколько раз в день мимо окон барака проходили группы истощенных узников. У многих на одежде были нашиты желтые, матерчатые звезды. Арестанты проходили по коридору из колючей проволоки и исчезали в воротах кирпичных корпусов. Назад ни кто уже не возвращался.
   Из обрывочных разговоров немцев Григорий понял, что это лагерь уничтожения. Он перевел услышанное, товарищам. Вся их команда очень удивлялась, что узники так измождены и так безропотно идут на смерть.
   - Чем так страдать, уж лучше схватиться за проволоку под напряжением, и тут же умереть - думал Григорий. Но за то время, что они были в лагере, ни один человек на проволоку не бросился. - Каждый надеется, что это еще не смерть впереди, -
   - мелькнуло у него в голове.
   На третий день появился Фридрих без чемодана. Путешествие продолжилось. Через несколько дней команда оказалась в Германии. Дороги стали еще лучше, а дома добротнее и богаче чем в Польше. Фридрих почти каждый день сдавал свою команду в жандармерию ближайшего городка, или в очередной концентрационный лагерь. После чего исчезал с одним или двумя чемоданами. Возвращался на следующий день налегке. Обычно с сильного похмелья.
   - Развожу посылки с фронта,- обмолвился он Григорию.
   До Гамбурга добирались почти месяц. В конце концов, на всю команду осталось всего три чемодана. Один Фридриха и два, самых больших и тяжелых, коменданта. В самом Гамбурге им побывать не удалось. Фридрих Липке сдал свою команду начальнику трудового лагеря расположенного в пригороде. Забрал чемоданы, попрощался и исчез уже навсегда.
   Разместили Григория и всех остальных в огромном бараке, мало чем отличавшемся от польского. Барак, как и лагерь, был интернациональным. Кого только не было за колючей проволокой. Англичане, французы, бельгийцы и прочие граждане оккупированной Гитлером Европы. Были там и русские, и украинцы, и прочие славяне. Лагерь был разделен на две половины, мужскую и женскую.
   Русский сокамерник объяснил: - Вам повезло. Этот лагерь трудовой. Есть еще лагеря концентрационные, для перемещенных лиц. А есть и лагеря уничтожения, где заключенных умертвляют газом и сжигают в печах.
   Григорий сразу вспомнил лагерь с дымящими день и ночь корпусами. И тысячи изможденных узников с желтыми звездами на одежде.
   - Заключенных тут используют как бесплатную рабочую силу. Здешняя охрана живет за территорией лагеря. Многие из них приезжают на работу из близлежащих деревень. Поэтому охранники не зверствуют, так как завтра им самим может понадобиться дармовой работник. Кормят здесь впроголодь, поэтому лучше наниматься на работу. Там может быть еще, что-нибудь перепадет.
   Бюргеры набирают себе людей нужных специальностей и уводят с собой. Целый день ты у него работаешь, а вечером должен вернуться в лагерь. Удрать от немцев конечно можно, ни кто особенно за пленными не следит. Только куда потом идти? Без нормальной одежды, документов и денег. У тебя на руках только разовый пропуск, в котором написан твой маршрут. От лагеря до бюргера и обратно. Кругом патрули, полиция, жандармерия, военные.
  
   Беглого немцы прятать не станут. У них на этот счет строго. За помощь, укрывательство или за связь немки с пленным расстрел. И тому и другому. А вот за изнасилование заключенных женщин, немцев не наказывают.
   Где только не приходилось работать Григорию, на фермах, стройках, заводах и фабриках. Однажды он целый месяц трудился на складе, где сортировали хрусталь и фарфор, реквизированный немецкими войсками. Из огромных ящиков выгружали посуду и собирали из них сервизы на шесть, двенадцать и большее количество персон. Если на целый набор чего-то не хватало, добавляли что-то похожее. Готовые сервизы паковали в коробки. Григорий узнал, что их продукция за символические деньги распределяется между истинными арийцами.
   Там у него даже случилась интимная связь с молодой немкой, вдовой погибшего во Франции солдата. Происходило это все в обеденный перерыв, когда немцы уходили на обед, и на складе никого кроме них не было. Встречались они в самом темном углу склада, за ящиками. Счастья эта связь не давала, так как угроза расстрела, отравляла все удовольствие от плотских утех. Когда угар страсти слегка прошел, немка резко отдалилась от него. Григорий этому только обрадовался.
   Изредка случались и другие любовные истории. Но все они были очень кратковременными. Видимо, как только он наскучивал немке, та просто намекала своему отцу или тестю, что этого рабочего больше не нужно брать из лагеря. На этом все и кончалось.
   Бюргеры тоже попадались разными. Одни относились к пленным как к недочеловекам и вели себя с ними соответственно. Другие были более лояльны к рабочим. Не издевались, не третировали, обращались с пленными доброжелательно. Подкармливали, изредка давали старую одежду и обувь.
   Григорию запомнился один фермер, который приезжал к лагерю на старом грузовичке. Он выписывал ордер на пленных. Выбирал себе рабочих и выгружал из кузова несколько старых велосипедов. Отдавал арестантам пропуска и уезжал по своим делам. Пленные садились на велосипеды и ехали по указанному адресу. Работой этот бюргер их не изводил, но и бездельничать не позволял. Всегда пленных подкармливал. Вечером, в отличии от многих других, он отвозил рабочих в лагерь на своем грузовичке.
   В ночь с 24 на 25 июля 1943 года британская авиация начала ковровые бомбардировки Гамбурга. Сначала самолёты сбрасывали фугасные бомбы, разрушавшие крыши домов, а затем -- зажигательные. Налет произвел огромные разрушения. Тысячи немцев остались без кровли над головой.
   Григорию тут же пригодились навыки каменщика. Утром у ворот лагеря стояла очередь из немцев, которым требовались строители. Нанявший его немец был стоматологом. Во время бомбежки, одна из английских бомб упала рядом с домом врача. Стена гостиной от взрыва рухнула. Хозяин договорился с охраной, что пленный будет жить у него, пока не восстановит стену. Работать Григорию пришлось одному. Нужно было разобрать завал. Выбрать из кучи мусора годные для кладки кирпичи. Подготовить место для новой кладки.
   Григорий провозился целый день до вечера, но конца работе и видно не было. Врач уехал в свой зубной кабинет, расположенный на окраине Гамбурга. Жена стоматолога постоянно возилась с двумя маленькими дочерьми, и помочь ему ни чем не могла. Когда стемнело и работать стало нельзя, хозяйка Григория накормила и разрешила лечь на диване, в гостиной.
   Он очистил подушки от цементной пыли, не раздеваясь лег и с наслаждением растянулся на мягком ложе. Григорий только - только провалился в сон, как раздался надрывный вой сирен. Сон слетел в один миг. Григорий сел, всунул ступни в башмаки и вскочил на ноги. Ночное небо все уже испещрилось белыми лучами прожекторов. С высоты доносился басовитый гул английских бомбардировщиков. Григорий подбежал к двери спальни и забарабанил в нее из всех сил.
   - Фрау! - закричал он: - Берите детей, нужно срочно бежать в убежище. - За дверью послышался детский плачь. Хозяйка не отзывалась. Григорий толкнул дверь. Женщина, одетая
  
   лишь в ночную сорочку, сидела в углу комнаты и прижимала к себе детей. На все обращенные к ней слова она лишь беззвучно рыдала и мотала головой.
   Григорий подошел к хозяйке и осторожно взял из ее рук младшую девочку. Впавшая в истерику женщина этого даже не заметила. Григорий взял на руки вторую девочку и отступил на шаг.
   - Фрау! - закричал он снова: - Нужно срочно бежать в убежище.
   Женщина слегка утихла и потянулась к детям. Григорий отступил еще на один шаг и повторил: - Нужно бежать в убежище!
   Хозяйка медленно поднялась на ноги и не переставая рыдать пошла за Григорием. К выходу они шли через гостиную. Григорий на минуту положил старшую девочку на диван и сорвал со стола скатерть. Подскочил к хозяйке и накинул на ее голые плечи покрывало. Подхватил с дивана девочку и побежал к пролому в стене. Когда они наконец-то вышли из дома вокруг вовсю рвались бомбы. Григорий пригнулся и побежал в сторону убежища. Время от времени он оглядывался и проверял, бежит ли за ним хозяйка. Женщина не отставала.
   Лавируя между воронками, они добежали до трехэтажного дома подвал, которого был переоборудован в бомбоубежище. Помещение оказалось забитым жителями окружающих домов. Недовольно поглядывая на пленного с детьми на руках, немцы все же потеснились и освободили место для вновь прибывших. Григорий отдал младшую дочь хозяйке, а старшую девочку так и держал на руках всю ночь.
   Бомбардировка продолжалась до самого рассвета. Волны самолетов заходили на город одна за другой. Кругом бушевали пожары. Когда на конец рассвело, бомбежка закончилась. Григорий и хозяйка выбрались из бомбоубежища, и пошли домой. Вокруг дымились одни развалины. На месте дома зияла огромная воронка. Григорий нашел в развалинах какие то тряпки и завернул в них детей.
   Через пару часов появился хозяин. Он примчался с окраины Гамбурга, где ночевал в своем зубном кабинете. Врач бросился к жене и детям. Хозяйка уже пришедшая в себя после ночного кошмара, рассказала мужу, о ночном налете: - Если бы не он мы бы все погибли! - постоянно повторяла она. Хозяин, поговорил с женой, и они решили на время перебраться на окраину Гамбурга. Тот участок города совсем не пострадал от бомбежек. Врач взял детей на руки. Хозяйка прижалась к мужу. Хозяин посмотрел на Григория и сказал: - Пойдем с нами!
   На окраину добрались, только к обеду. Зубной кабинет врача находился в частном домике и состоял из трех комнат. Собственно зубного кабинета, приемной и жилой комнаты врача, где он иногда ночевал. Хозяйка с детьми тут же ушла в жилую комнату. Врач с Григорием прошли в туалет. Хозяин дал Григорию мыло, свежее полотенце и приказал вымыться до пояса. Пока Григорий умывался, врач принес новую зубную щетку, порошок и ношенные, но еще вполне приличные, чистые рубашку и брюки.
   - Почисть зубы, оденься, - приказал хозяин: - и проходи в кабинет!
   Григорий привел себя в порядок и пошел вслед за врачом. Хозяин усадил его в кресло и сказал: - Ты спас мою семью. Я очень благодарен тебе. Но все мое имущество погибло при бомбежке и мне нечем тебя отблагодарить. Единственное, что я могу для тебя сделать, это полечить твои зубы. Открой рот.
   Григорий послушно открыл рот. Врач осмотрел зубы и принялся за дело. Всю вторую половину дня хозяин пломбировал Григорию зубы. Ближе к вечеру он заявил: - Нужно поставить четыре коронки,- и стал снимать мерки. Врач трудился над зубными протезами всю ночь. Григорий так устал за прошедшую ночь, что уснул прямо в кресле. Спал он так крепко, что даже не слышал, как английские самолеты совершили очередной налет на город. К счастью и в этот раз их окраина не пострадала.
   Утром врач установил коронки, удовлетворенно осмотрел свою работу и буркнул: - Теперь у тебя зубы из настоящей Крупповской стали! - Он проводил Григория к двери и напоследок предупредил: - Сейчас ты вернешься в лагерь. Если тебя будут спрашивать о вчерашней бомбежке, скажешь, что нас дома не было. Мы куда-то уехали. Тебя оглушило
  
   взрывом, и ты целый день провалялся без памяти. Как только пришел в себя, вернулся в лагерь.- Врач поколебался и протянул руку на прощание. Григорий пожал протянутую ладонь.
   - Удачи тебе! - пожелал хозяин и закрыл за ним дверь.
   В лагере царила такая неразбериха, что до Григория ни кому не было дела. Его тут же включил в отряд заключенных направленных на расчистку улиц от завалов. Только ближе к осени все завалы были более или менее расчищены. Пленных опять начали отправлять на работы к местным бюргерам. Потом началась уборка урожая.
   В апреле 1945 британские войска заняли Гамбург. Немецкая охрана лагеря исчезла, и появились англичане. Новая администрация сначала разобралась с жителями Европы. Их отправили в другие лагеря. На место убывших, стали поступать советские военнопленные из других мест. Лагерь так и остался разделен на две половины - мужскую и женскую. На женской половине Григорий и высмотрел свою будущую жену.
   Красивая, хоть и сильно исхудавшая девушка оказалась родом с Украины. Жила она там со своими родителями. В четырнадцать лет уже была высокой, сформировавшейся девушкой. Однажды пошла к родственникам в соседнюю деревню и попала в облаву. Пока родители пытались вызволить дочь из неволи, ее погрузили в эшелон и отправили на работы в Германию. Несколько свиданий у колючей проволоки сделали свое дело. Григорий полюбил Мотю Савченко на всю жизнь. Он запомнил ее адрес и обещал найти девушку после войны. И свое слово сдержал.
   С советскими англосаксы не церемонились. Собрали всех в один лагерь и в один прекрасный день принудительно отправили в Советскую Зону. У своих стало еще хуже. Допросы вели особисты. Все заключенные для них были врагами и предателями, которым одна дорога - в ГУЛАГ. Соседи по бараку уходили на допросы и больше не возвращались. Некоторых удавалось увидеть издалека, через колючую проволоку. Практически все были сильно избиты.
   На первый допрос Григорий шел без всякой надежды оправдаться. Он вошел в кабинет к следователю особого отдела и замер. За столом сидел высокий красивый, холеный офицер. Но перед глазами встал образ соседского мальчишки. Григорий в то время жил у своего дяди в Самаре на положении приемного сына. Летом тридцать четвертого мать Григория попросила своего брата прислать сына в деревню, помочь по хозяйству. Приемный отец Григория, не стал возражать и отправил его в деревню.
   Все лето он провел в деревне, в доме своей матери. По соседству жила семья с кучей ребятишек. Старший пацан был на два года младше Григория. Особой дружбы между ними не возникло, но все же отношения были почти товарищеские. Однажды вечером Григорий шел с сенокоса. День был жаркий, и он решил искупаться перед ужином. Уже на подходе к реке, он услышал крики: - Тонет! Тонет!
   Григорий отбросил косу и снимая на ходу рубашку кинулся к реке. Когда он выскочил на берег, то сразу увидел, что на середине протоки барахтается соседский пацан. Течение медленно сносило утопающего вниз по реке.
   -Ногу свело! - продумал Григорий и бросился в воду. Стремительными саженками преодолел с десяток метров и оказался на стрежне. Парень тем временем уже скрылся в воде. Григорий глубоко вдохнул и нырнул. Оказавшись под водой, он огляделся по сторонам. Светлое пятно мальчишеского тела медленно уходило в глубину. Григорий изо всех сил устремился вслед.
   Пацан почти достиг дна, когда Григорий ухватил его за волосы и рванулся к поверхности. Всплыть удалось ценой неимоверных усилий. В глазах у него потемнело, в ушах раздался противный звон. Ни сил, ни воздуха в легких уже не осталось. Наконец голова Григория показалась над водой. Он судорожно вздохнул и вытащил на воздух спасенного. До берега Григорий ели-ели добрался. Грести одной рукой, прижимая к себе пацана, другой оказалось очень тяжело.
  
  
   Григорий шатаясь, вышел на берег и бросил мальчишку на песок. От удара о землю, пацан перевернулся на живот, закашлялся и исторгнул из себя фонтан воды. Григорий стоял рядом, согнувшись, опираясь руками на свои колени, с трудом сохраняя равновесие от усталости. Оба дышали с громким хрипом. Вокруг суетилась и галдела малышня. Наконец оба отдышались и вместе пошли домой. Через неделю Григорий уехал в Самару и больше они не виделись.
   Офицер поднял на Григория глаза и окаменел. Несколько секунд молчал, а потом пробормотал: - Садитесь. - Не дожидаясь пока Григорий сел он принялся листать бумаги. Наконец оторвался от личного дела, заведенного еще в немецком трудовом лагере, и снова воззрился на Григория.
   - Ты? - сдавленно выдавил из себя офицер.
   - Я! - вынужден был признаться Григорий.
   - Рассказывай! - приказал особист.
   Григорий рассказал, о школе НКВД, об обороне Севастополя, перечислил все лагеря в которых был. Пришлось вспоминать все даты. Он благоразумно умолчал о деталях своего пребывания в польском тренировочном лагере и об особом мандате, выданном герром комендантом, крупном чине СС.
   Офицер все это усердно записал и сказал: - Я подам запрос о твоем пребывании в школе НКВД. Если бумаги сохранились, я постараюсь отмазать тебя от ГУЛАГа. Сейчас формируются штрафные батальоны для войны с Японией. Боевой опыт у тебя есть, так что повоюешь еще. Может быть, и жив останешься. Сейчас тебя переведут в другой барак. Языком ни с кем не болтай, иначе и меня с тобой в Сибирь упичужат!
   Бумаги как не странно сохранились и очень скоро пришли по назначению. Характеризовался Григорий везде очень хорошо. Эти отзывы и сыграли основную роль в его судьбе. Офицер, бывший сосед, не обманул и через месяц Григорий уже ехал на Дальний Восток. Теплушка была набита такими же как и он бывшими заключенными немецких лагерей. В конце июля они прибыли на новую войну, войну с Японией.
  
  
  
  

Конец войны.

  
  
   Сначала их штрафбат загнали на полигон, где солдат готовили к прорыву японских укреплений, форсированию речных преград и преодолению горно-таежной местности. Один полигон представлял собой исходный рубеж для атаки, на котором отрабатывался прорыв обороны противника. Учились преодолевать колючку, траншеи и бороться с дотами. Другой, предназначался для отработки форсирования водного рубежа, и закрепления на противоположном берегу. Инструкторами были офицеры, воевавшие на Кавказе, в Карпатах, в Татрах и Альпах. Через эти "городки" тогда проходили все подразделения Дальневосточного округа..
   9 августа 1945 г. Началась война с Японией. На следующий день их штрафбату пришлось атаковать укрепленную японцами сопку. После артподготовки пехота двинулась вперед. Японцы укрепились на невысоком холме, расположенном на развилке дорог. Пока шел артобстрел сопки, штрафбат по пластунски подтянулся к подошве холма. Когда огонь передвинулся на вершину сопки, прозвучала команда: - Вперед! - штрафбат рванулся в атаку.
   Григорий вместе со всеми бросился на врага. Пришлось карабкаться по склону градусов в сорок. Вокруг свистели пули и осколки. Никаких дум кроме мысли о том, что нужно бежать вперед, в голове не было. Он сразу же потерял всякое представление о времени. Ему казалось, что он уже целые часы лезет вперед по крутому склону. Во время этого движения он потерял
   свою каску. Что-то взвизгнуло возле уха, и ремешок каски оказался перерублен чем-то острым. Стальной шлем соскользнула с головы и укатилась вниз по склону.
   Наконец Григорий добрался до вражеских окопов и спрыгнул на дно траншеи. В тот же миг из-за поворота траншеи, выскочил здоровенный японец. В правой руке он держал карабин, а в левой руке, была зажата немецкая, противопехотная граната. Круглая металлическая банка, на деревянной ручке взметнулась вверх и обрушилась на голову Григория. От удара по голове Григорий тут же провалился в небытие.
   Когда он пришел в себя, его уже несли на носилках. Григорий попытался приподняться, на локтях, но сильнейшая слабость охватила все его существо, и он вновь откинулся на брезентовое полотнище. Вскоре он оказался в медсамбате. Там его осмотрели и направили в прифронтовой госпиталь. К тому времени Григорий несколько пришел в себя. Он попросил у медсестер бумагу и химический карандаш.
   Сестрички не удивленные его просьбой принесли писчие принадлежности. Преобладая головные боли, он наконец-то, впервые за последние три года написал письма домой. Первым делом написал своей зазнобе на Украину. Следующие письма ушли к матери в деревню и к дяде, приемному отцу в Самару.
   От удара гранатой по голове на черепе осталась довольно таки значительная вмятина. Справа, прямо над ухом образовалась такое глубокое углубление, что все врачи удивлялись, что Григорий еще жив. Головные боли были так сильны, что врачи отправили Григория во Владивосток.
   По приезде во Владивосток, его нашли письма от родных. Из писем он узнал, что Мотя Савченко, с которой он познакомился в лагере под Гамбургом, была признана малолетней узницей немецких лагерей и этапирована на родину. Она прислала ему письмо из своей деревни и сообщала, что ждет Григория.
   Мать была жива и здорова и ждала сына домой. Еще мать писала, что соседи его кресного отца сообщили из Самары, мол Михаил Федорович, после расстрела своей жены - Эльзы Фрицевны, сильно запил и тихо, ни кого не беспокоя, умер.
   Младший брат матери Петр Федорович до войны выучился на геолога и всю войну скитался по Сибири, разведывал месторождения стратегических материалов. Сейчас живет в Самаре. Но с родственниками связь особо не поддерживает.
   Во Владивостоке Григория направили на рентген, и нашли у него затемнение в легких. Так как он, боец штрафного батальона, уже искупил кровью свою вину перед родиной, его тут же комиссовали. Через месяц он получил документы и отправился домой, в деревню своей матери.
   В декабре Григорий наконец-то добрался до дома. Мать сильно постарела. Небольшая ее изба покосилась и вросла в землю. Муж матери бывший красноармеец Павел Степанов умер - надорвался на работе. Младшие брат и сестра подросли, но были такими худыми и бледными, что сразу вспоминались немецкие лагеря. За годы отсутствия Григория, жизнь в деревни легче не стала. Везде царила такая же беспросветная нищета, как и шестнадцать лет назад. Так же как раньше в деревне практически не было мужчин. Несколько калек разного возраста на десять деревень вокруг, вот и все представители сильного пола.
   Поездка на поезде почти через всю страну не пошла Григорию на пользу. Он начал харкать кровью. Мать приложила все усилия, чтобы поднять сына на ноги. Нашла в соседней деревне ветхую старуху, которая занималась знахарством. За лекаршей пришлось посылать телегу, которую мать с трудом выпросила у председательши колхоза. К приезду знахарки в избе собралось полдеревни. Пришла и председательша с больной матерью.
  
   В первую очередь бабка осмотрела Григория, как-никак герой войны, вернувшийся с фронта. Да и к тому же единственный молодой мужик со всеми конечностями на всю округу. Осмотрела, дала матери наказ, чем лечить и как, а за тем приняла всех остальных, начиная с председательши.
   Лечение прописанное знахаркой пошло впрок. Скоро Григорий перестал харкать кровью, а затем и вовсе прекратил кашлять. К весне 1946 он уже стал не только помогать матери по хозяйству, но и соседям тоже. Летом стал ремонтировать и перекладывать печи в соседних деревнях. На его услуги образовалась огромная очередь. Каждый день был расписан. Нанимали его в основном молодые, одинокие женщины, вдовы и холостячки в годах. Да и девушки не обходили его вниманием.
   К зиме Григорий нашел себе постоянную работу. Ему предложили место лесника в лесничестве. По тем временам эта должность была очень завидной. Добротный дом на кордоне, не далеко от деревни матери. Государственная лошадь с телегой. Возможность в тихаря охотиться, да и лес считай что твой. Кому дрова, кому строевую древесину, все можно оформить, если с умом. Очевидно, и здесь помогло его личное дело и хорошие характеристики из спецшколы НКВД.
   Все это время Григорий не забывал о своей зазнобе с Украины. Письма писал регулярно. Когда все решилось с работой, он на конец-то собрался в дорогу. Обернулся на удивление быстро. Через месяц привез в дом на кордоне молодую жену Мотю Савченко, с которой познакомился в немецком трудовом лагере. Началась новая, семейная жизнь.
   Лесничил Григорий хорошо. Не наглел, государственный лес не транжирил. Если что-то себе и выкраивал, так только то, что считалось приемлемым в его положении. Весной он поехал в райцентр отчитаться "о проделанной работе за отчетный период". В лесничестве его порадовали. Сказали, что за успехи в социалистическом соревновании премировали его участок мотоциклом. Нужно заехать на воинский склад и получить машину. Григорий получил ордер и помчался в пакгауз.
   На складе ему выдали трофейный БМВ с коляской. На коляске был привинчен полностью снаряженный немецкий, ручной пулемет. Машина была знакомая, такие он в спецшколе изучал. На таких же мотоциклах фрицы сопровождали его в плен под Севастополем. И особисты гнали их штрафбат на вокзал на них же. Григорий расписался за машину, но категорически отказался брать оружие: - Снимите пулемет с коляски! У меня карабин есть! Мне его вполне хватает.
  -- Мне пулемет тоже ни к чему! - возразил кладовщик: - Куда я его дену?
  -- А я куда! Война то уже кончилась!
  -- По накладной, - кладовщик снова заглянул в бумаги: - пулемет ни где не значится.
   Здесь написано - мотоцикл с коляской и все. А пулемета в накладных никакого нет.
  -- Значит, я получил у тебя только мотоцикл с коляской, а пулемет не получал? - еще
   раз уточнил Григорий: - Так?
  -- Так! - вынужден был согласиться кладовщик: - Забирай и проваливай!
   Григорий достал из телеги старую рогожу и замотал тряпкой пулемет, чтобы нельзя
   было понять, что это такое. Привязал лошадь к коляске мотоцикла. Завел мотор. Кобыла заволновалась, стала ржать, мотать головой и пятиться, стараясь отойти от мотоцикла как можно дальше. Григорий удлинил привязь и успокоил лошадь. Сел в седло и медленно тронул мотоцикл вперед. Лошадь нехотя последовала за машиной.
   Когда Григорий выехал из райцентра, кобыла уже привыкла к грохоту мотора и весело бежала сзади. Скоро добрались до леса. Григорий направился к ближайшему болоту. На берегу остановил мотоцикл и заглушил мотор. Достал из багажника коляски набор инструментов и открутил болты крепящие оружие к турели. Снял пулемет, отнес к болоту и забросил его так далеко, как только смог. Следом полетели три коробки с пулеметными лентами. Болотная
   жижа сомкнулась над оружием. Григорий завел мотоцикл, сел в седло и поехал домой к жене. Лошадь трусила сзади.
   - Теперь война точно кончилась! - весело подумал он.
   23.11.2010 Филичкин Александр Тимофеевич
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   0x01 graphic
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"