Мин Макс : другие произведения.

Поддельный шотландец 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:

Часть вторая.

  

В согласии с собой.

  

I.

  
   Корабль стоял на рейде довольно далеко за Лейтским молом, так что попасть на него можно было только при помощи лодки. Это было сделать нетрудно: стоял тихий холодный и облачный день с лёгким туманом, носившимся над водой. Когда я приблизился к судну, то корпус его, окутанный туманными клубами, был совершенно невидим, в то время как высокие мачты ярко вырисовывались в солнечном свете, похожем на мерцание огня. Корабль оказался просторным, удобным торговым судном с немного тупым носом, до отказа нагруженным солью, солёной лососиной и тонкими нитяными чулками для голландцев. Когда я поднялся на борт, меня приветствовал капитан, некий Сэнг, из Лесмаго кажется, очень сердечный, добродушный моряк, сейчас занятый последними хлопотами перед отплытием. Никто из прочих пассажиров ещё не появлялся, так что мне оставалось только прогуливаться по палубе, любуясь видом и ломая себе голову, что за прощальный сюрприз мне обещала мисс Грант.
   Эдинбург и Петланд-Гиллс сверкали надо мною в какой-то светлой дымке, по которой пробегали временами тени облаков. От Лейта остались видны только верхушки труб, а на поверхности воды, где лежал туман, вообще ничего не было видно. Мне вдруг послышался плеск вёсел, а вскоре, точно из плотного дыма костра, появилась лодка. На корме неподвижно сидел закутанный в теплую одежду человек, а рядом с ним высокая красивая девушка, при виде которой у меня чуть не остановилось сердце. Я едва успел прийти в себя, как она ступила на палубу, и я встретил её с улыбкой и поклоном, который теперь у меня получился гораздо изящнее, чем несколько месяцев назад, когда мы впервые увиделись с нею. Не было сомнения, что оба мы значительно изменились: она, казалось, выросла, как молодое, красивое деревцо. В ней появилась какая-то милая застенчивость, которая очень шла к ней, точно она смотрела теперь на себя со стороны, и стала гораздо более женственной. Было ясно, что нас обоих коснулась одна и та же волшебная палочка. И если мисс Грант только одного из нас сумела сделать ещё красивее, зато она обоих сделала гораздо изящнее.
   Мы оба одновременно вскрикнули: каждый из нас подумал, что другой приехал, чтобы попрощаться. И вдруг мы поняли, что едем вместе.
  
   --  О, зачем Джанни не сказала мне этого! -- воскликнула она и тут же вспомнила о письме, которое ей было дано с условием вскрыть его только будучи на корабле.
   Письмо это, адресованное мне, было следующего содержания:
  
   Дорогой Дэви, как вы находите мой прощальный сюрприз? Как вам нравится ваша спутница? Поцеловали вы её, или только зря попросили разрешения? Я хотела уже остановиться здесь, но тогда смысл моего вопроса остался бы непонятным. Что касается лично меня, то ответ мне известен. Итак, примите хороший совет; не будьте слишком застенчивы и ради бога не пробуйте быть слишком смелым -- вам это не идёт. Остаюсь вашим любящим другом и наставницей
   Джанет Грант.
  
   Я написал несколько слов на листке, вырванном из моей записной книжки. Вместе с запиской от Катрионы я вложил моё ответное письмо в конверт и, запечатав его моей новой печатью с гербом Бэлфуров, отправил со слугой Престонгрэнджа, который всё ещё ждал меня в лодке.
   Затем мы с Катрионой снова стали глядеть друг на друга, а через минуту по обоюдному порыву снова пожали друг другу руки.
  
   --  Катриона! -- сказал я.
  
   Казалось, что этим единственным словом начиналось и кончалось моё хвалённое красноречие.
  
   --  Ты рад меня снова видеть?  -- спросила она.
  
   --  Мне кажется, что это слишком обычные слова,  -- сказал я. -- Мы слишком близкие друзья, чтобы говорить о таких пустяках.
  
   --  Ну, не лучшая ли мисс Джанет девушка в мире? -- воскликнула Катриона. -- Я никогда не видела такой правдивой и красивой девушки!
  
   --  А ведь при всём этом ей такое же дело до Эпина, как до капустной кочерыжки, -- заметил я насмешливо.
  
   --  О, она это только так говорит! -- воскликнула Катриона. -- А между тем из-за этого имени и благородной крови она приняла меня под своё покровительство и была так добра ко мне.
  
   --  Нет, я скажу вам, почему она это сделала, -- сказал я. -- Разные бывают лица на этом свете. Вот, например, у мисс Джанет такое лицо, на которое нельзя смотреть без восхищения и сразу становится ясно, что она чудесная, смелая, весёлая девушка. А вот ваше лицо совершенно не похоже на её лицо. Я до сего дня не понимал, насколько оно не похоже! Вы не можете видеть себя и потому и не можете понять это. Но она из любви к вашей красоте приняла вас под своё покровительство и была добра к вам. И всякий человек на её месте сделал бы то же самое.
  
   --  Всякий?  -- переспросила она.
  
   --  Всякая живая душа! -- отвечал я.
  
   --  Оттого-то, верно, и солдаты в замке арестовали меня! -- воскликнула она, смеясь.
  
   --  Вижу мисс Грант научила вас ловить людей на слове,  -- заметил я.
  
   --  Она научила меня гораздо большему. Она сообщила мне очень многое о мистере Дэвиде, все плохое, а затем немного и не совсем плохого,  -- говорила она улыбаясь. -- Она рассказала мне всё о мистере Дэвиде, только не то, что он поедет на том же корабле, что и я. А куда же вы едете?
  
   Я ответил ей.
  
   --  Значит, мы, -- сказала она, -- проведем несколько дней вместе, а затем, вероятно, распростимся навсегда! Я еду в местечко под названием Гелвоэт, где должна встретиться с отцом, а оттуда -- во Францию, чтобы разделить изгнание с нашим вождём.
  
   Я ответил ей только многозначительным "о!", так как имя Джеймса Мора с недавних пор имело способность лишать меня дара слова.
   Она сейчас же заметила это и отчасти угадала мои мысли.
  
   --  Я прежде всего должна сказать вам одно, мистер Дэвид, -- сказала она, -- мне кажется, что поведение двоих моих родственников относительно вас было не совсем безупречно. Один из них -- Джеймс Мор, мой отец, другой -- лорд Престонгрэндж. Престонгрэндж, вероятно, сам говорил в своё оправдание или же за него говорила его дочь. Но за моего отца, Джеймса Мора, я должна сказать следующее: он был закован в кандалы и сидел в тюрьме. Он простой, честный солдат и прямодушный Хайлэндский джентльмен. Он не мог догадаться, каковы были их намерения. Если бы он только знал, что будет нанесён вред такому молодому джентльмену, как вы, он скорее бы умер... И, помня вашу всегдашнюю приязнь ко мне, прошу вас простить моему отцу и семейству эту ошибку.
  
   --  Катриона, -- отвечал я, -- я и знать не хочу, в чем она состояла. Я знаю только то, что вы пошли к Престонгрэиджу и на коленях молили спасти мне жизнь. О, я отлично знаю, что вы пошли к нему ради вашего отца, но, будучи там, вы и за меня также просили. Об этом я даже не могу говорить. Я никогда не забуду ни вашей доброты, когда вы назвали себя моей маленькой подружкой, ни того, что вы молили спасти мне жизнь. Не будем никогда более ничего говорить об обидах и о прощении.
  
   Мы некоторое время стояли молча. Катриона смотрела на палубу, а я -- на неё. Прежде чем мы вновь заговорили, успел подняться северо-западный ветер, и матросы стали развертывать паруса и поднимать якорь.
   Кроме нас двоих, на корабле было ещё шестеро пассажиров, так что все каюты были переполнены. Трое были солидные купцы из Лейта, Киркальди и Денди, направлявшиеся вместе в Северную Германию, один -- голландец, возвращающийся домой, остальные -- достойные купеческие жёны, попечениям одной из которых была поручена Катриона. К счастью, миссис Джебби, так её звали, очень страдала морской болезнью и день и ночь вынуждена была лежать в постели. Кроме того, мы были единственными молодыми существами на борту "Розы", если не считать бледнолицего мальчика, который исполнял мою прежнюю обязанность -- прислуживал у офицерского стола. Случилось так, что мы с Катрионой были совершенно предоставлены самим себе. Мы сидели рядом за столом, где я с необыкновенным удовольствием ухаживал за ней. На палубе я расстилал моё пальто, чтобы ей было мягко сидеть. Так как погода для этого времени года была необычайно хороша -- с ясными морозными днями и ночами и постоянным лёгким ветром -- и за весь переезд через Северное море едва ли пару раз пришлось переменить парус, то мы сидели на палубе, прогуливаясь только для того, чтобы согреться, с восхода солнца и до восьми-девяти часов вечера, когда на небе загорались ясные звезды. Купцы и капитан Сэнг иногда улыбались, глядя на нас, обращались к нам с двумя-тремя весёлыми словами и снова оставляли нас одних; большую часть времени они были заняты сельдями, ситцами и полотном или рассуждениями о медленности переезда, предоставив нам заниматься своими делами, которые были совсем для них не важны.
   Сначала нам было нужно многое сказать друг другу, и мы считали себя очень остроумными. Я прилагал немало стараний, чтобы разыгрывать из себя светского франта, а она, я думаю, -- молодую леди с некоторым жизненным опытом. Но вскоре мы стали обращаться проще друг с другом. Я отставил в сторону свой напыщенный светский английский язык -- то немногое, что знал, -- и напрочь позабыл эдинбургские поклоны и расшаркивание; она же вернулась к своему простому, милому обхождению. Итак, мы проводили время вместе, точно члены одной семьи, только я испытывал некоторое волнение. В то же время из разговоров наших исчезла серьёзность, но мы об этом не горевали. Иногда Катриона рассказывала мне шотландские сказки; она их знала удивительно много, частью от моего старого знакомого, рыжего Нийля. Она очень хорошо рассказывала, и это были красивые детские сказки, но удовольствие мне доставляли главным образом звук её голоса и сознание того, что она их рассказывает, а я слушаю. Иногда мы сидели совершенно безмолвно, не обмениваясь даже взглядами, но чувствуя наслаждение от осознания нашей близости. Я постепенно начал отдавать себе отчёт в том, что ощущаю сам. Теперь мне больше нет надобности делать из этого тайну как для себя, так и для читателя: я окончательно влюбился. В её присутствии для меня меркло солнце. Она, как я уже говорил, очень выросла, но то был здоровый рост; она казалась воплощением крепости, веселья, отваги. Мне думалось, что она ходит, как молодая лань, и стоит, точно берёзка на горе. С меня было достаточно сидеть рядом с ней на палубе. Уверяю вас, мне на первых порах и в голову не приходили мысли о будущем. Я был так доволен настоящим, что не давал себе труда думать о своих дальнейших шагах, разве только иногда у меня являлось искушение взять её руку в свою и так держать её. И я даже пару раз действительно делал это.
   Мы поначалу говорили по большей части о самих себе и друг о друге, так что если бы кто-нибудь и взял на себя труд нас подслушивать, то счёл бы нас за самых больших эгоистов в мире. Случилось как-то, что, разговаривая, по обыкновению, мы стали говорить о друзьях и о дружбе и, как мне теперь кажется, ступили на скользкий путь. Мы говорили о том, какая хорошая вещь дружба, и как мало мы об этом знали раньше, и как она делает жизнь совершенно новой, и тысячу подобных вещей, которые с самого основания мира говорятся молодыми людьми в нашем положении. Потом мы обратили внимание на странность того обстоятельства, что, когда друзья встречаются впервые, им кажется, что они только начинают жить, а между тем каждый из них уже долго жил, напрасно теряя время с другими людьми.
  
   --  Я совсем немного сделала в жизни, -- сказала Катриона, -- я могу рассказать всё что со мной было в двух-трёх словах. Ведь я девушка, а что может сделать слабая девушкой? Но в сорок пятом году я сопровождала свой клан. Мужчины шли со шпагами и ружьями, разделённые на бригады в соответствии с разными подборами цветов тартана! Они шли не лениво, могу уверить вас! Тут были также джентльмены из южных графств в сопровождении арендаторов верхом и с флейтами, и отовсюду звучали боевые волынки. Я ехала на маленькой хайлэндской лошадке по правую сторону моего отца, Джеймса Мора, и самого лорда Глэнгайла. Тут я помню одно, а именно, что Глэнгайл поцеловал меня в лоб, потому что, как сказал он: "Вы моя родственница, единственная женщина из всего нашего клана, которая отправилась с нами", а мне было тогда около двенадцати лет! Я видела также принца Чарли и его голубые глаза... Он, право, был очень красив! Мне пришлось поцеловать ему руку на виду у всей армии. Да, то были хорошие дни, но они похожи на сон, от которого я затем проснулась. Далее все пошло тем путём, который вы отлично знаете. Самыми худшими днями были те, когда на наши земли явились красные мундиры. Мой отец и дядя скрывались в холмах, и мне приходилось носить им еду посреди ночи или рано утром, когда кричат первые петухи. Да, я много раз ходила ночью, и сердце билось во мне от страха в темноте. Странное дело, мне никогда не довелось встретиться с привидением, но говорят, что девушки ничем не рискуют в таких случаях. Затем была свадьба моего дяди. Это было страшно! Невесту звали Джэн Кей. Мне пришлось с ней провести ночь в одной комнате в Инверснайде, ту ночь, когда мы похитили её у родственников, по старому дедовскому обычаю. Она то соглашалась, то не соглашалась; сейчас она хотела выйти за Роба, а через минуту снова отказывалась. Я никогда не видала такой нерешительной женщины: вся она как бы состояла из противоречий. Положим, она была вдовой, а я никогда не могла считать вдову хорошей женщиной.
  
   --  Катриона, -- сказал я, -- с чего ты это взяла?
  
   --  Не знаю, -- отвечала она,  -- я только говорю тебе то, что чувствую в душе. Выйти замуж за второго мужа! Фу! Но она была такая: она во второй раз вышла замуж за моего дядю Робина и добровольно ходила с ним в церковь и на рынок. Потом ей это надоело, или, может быть, на неё повлияли её друзья и уговорили её, или же ей стало стыдно. В конце концов она сбежала от нас и вернулась к своим родственникам. Она всем рассказывала, что мы удерживали её насильно и бог знает что ещё. Я с тех пор составила себе очень невысокое мнение о подобных женщинах. Ну, а затем моего отца, Джеймса Мора, посадили в тюрьму, а остальное ты знаешь не хуже меня.
  
   --  И всё это время у тебя совсем не было друзей?  -- спросил я.
  
   --  Нет,  -- сказала она, -- я была в довольно хороших отношениях с двумя-тремя девушками в горах, но не настолько, чтобы называть их друзьями.
  
   --  Ну, мой рассказ ещё проще, -- заметил я.  -- У меня в этой жизни было несколько друзей, но близким другом я могу назвать только Алана Брэка. И нескольких девушек, одну из которых ты отлично знаешь.
  
   --  А что же другие девушки? -- спросила она. -- Кто они?
  
   --  О мисс Грант, думаю, говорить не надо. Вторая -- твоя родственница, Эйли Рой МакГрегор. Мы с ней вместе многое пережили. И была ещё одна, -- сказал я -- Вернее, я когда-то думал, что имею друга, но был обманут.
  
   Она спросила меня, кто она такая.
  
   --  Это старая история, -- сказал я. -- Оба мы были лучшими учениками в школе моего отца и думали, что очень любим друг друга. Настало время, когда она отправилась в Глазго и вскоре вышла там замуж. Я с посыльным получил от неё два-три письма, потом она нашла новых друзей, и, хотя я писал ей, пока мне не надоело, мои письма остались без ответа. Да, Катриона, я долгое время не мог простить это судьбе. Ничего нет горше, как потерять человека, которого считал своим другом.
  
   Она начала подробно расспрашивать меня о её наружности и характере, так как оба мы очень интересовались всем, что было связано с каждым из нас. Я отвечал ей откровенно и мучился от невозможности открыть всю правду о себе. Тогда мне вдруг захотелось зайти совсем с другой стороны.
  
   -- Знаешь, Катриона, -- сказал я, -- каждый человек способен в этой жизни сделать многое, но не каждый на это дерзнёт. Ты несколько раз говорила о себе как о слабой девушке. Как думаешь, в чём именно заключается эта твоя слабость?
  
   -- Не знаю..., -- отвечала она неуверенно, -- просто бог нас создал такими. Нам невозможно сравняться с мужчинами ни в битве ни в политике. Просто не дано.
  
   -- Ой ли? -- переспросил я настойчиво, -- а как же те героини прежних дней, о которых я тебе когда-то рассказывал? Как думаешь, что отличает их от тебя?
  
   -- Н-у-у, -- протянула она, -- наверное они были одарены необычными талантами. Ведь и среди мужчин тоже бывают люди обычные, а бывают настоящие герои.
  
   -- Хорошо, пусть так, -- сказал я, -- но что же отличает первых и вторых? Давай даже на конкретных примерах. Вот рыжий Нийл и Уиллям Уоллес чем различаются?
  
   -- Как чем? -- поразилась Катриона наивности моего вопроса, -- благородством происхождения, конечно.
  
   -- Ладно, -- пошёл я на попятную, -- а чем отличаются Уоллес и последний Ловэт, люди одинаково благородного происхождения?
  
   -- Да их и сравнивать нельзя! -- воскликнула Катриона, -- один из них величайший герой, второй же -- низкий негодяй.
  
   -- То есть, можно сказать, -- подытожил я, -- что их отличают цели и способы их достижения. Если чьи-то цели высоки и способы достижения их благородны, то такого человека называют героем. Если же цели низки и поступки бесчестны, то поступающий так называется негодяем. Но есть ещё одно, что ты не учитываешь. Это масштаб желаний. Рыбак, живущий у озера и строящий лодку чтобы сплавать на ближайший островок и капитан, строящий океанский корабль чтобы найти новый материк по существу делают одно и то же -- собираются исследовать незнакомую землю. Разница их желаний лишь в масштабе задуманного.
  
   -- Думаю, я поняла, -- сказала Катриона задумчиво, -- героями становятся те, кто ставит себе великие цели и изо всех сил добивается их.
  
   -- Правильно, -- кивнул я, -- но спрошу о другом. Есть ли у тебя великая мечта, которая превыше просто желания личного счастья? Есть ли во всём этом мире то, что ты желала бы изменить?
  
   -- Конечно! -- воскликнула она воодушевлённо, ни на миг не задумавшись, что было плохим знаком, -- я хотела бы свободы своей стране и величия своему клану!
  
   -- Ну что же, -- вздохнул я, -- начнём с конца. Что есть возвышение одного из кланов в Шотландии? Это непременное унижение всех остальных. Мир устроен таким образом, что в нём ничто не берётся из ниоткуда и не исчезает в никуда. Всё прибывает в равновесии. То же самое и с независимостью Шотландии. Вот представь, Шотландия с Ирландией вышли из состава Британии. А тут началась война, допустим с Францией или Испанией, в которой Англия проиграла. Кто будет следующим на очереди? И не проклянут ли потомки тех кто с кровью вырвал независимость своих отцов?
  
   -- Ну ладно, -- сказала девушка слегка недовольно, -- сам-то ты о чём мечтаешь?
  
   Я на миг задумался.
  
   -- У меня довольно простая, но одновременно и очень большая мечта, -- ответил серьёзно, -- понимать, что и как происходит в этом мире. Жить осознанно. Пока это у меня плохо получается, мне часто не хватает сил отрешиться от ситуации, но я надеюсь это изменится.
  
   -- Что же великого в подобной мечте? -- непонимающе воскликнула Катриона, -- пусть даже ты всё понимаешь, но ничего не можешь изменить! Это не счастье, это наказанье божье!
  
   -- А вот тут ты не права, -- сказал я уверенно, -- понимание скрытых пружин двигающих мирозданием делает человека способным самому менять свою судьбу.
  
   -- И ты их, конечно же, понимаешь? -- спросила она немного ехидно, -- и как, удалось уже изменить предначертанное?
  
   Я взглянул на неё задумчиво. Нет, хотя очень хотелось хоть перед кем-то открыть душу, но всего рассказывать было никак нельзя. Но и врать совершенно не хотелось. Придётся пока что просто недоговаривать.
  
   -- Если ты действительно хочешь это узнать, -- сказал я предельно серьёзно, -- придётся поклясться, что о рассказаном мной сейчас никто никогда от тебя не узнает.
  
   Она, заинтригованная, тут же поклялась. Впрочем, я в этом и не сомневался -- женское любопытство неодолимо. Как и в том, что она сдержит клятву, нарушение слова в этом веке значило совсем не то, что двести с лишним лет спустя. И я начал свой рассказ.
  
   -- Это началось не так давно, в июне этого года. Я тогда собирался покинуть деревню, в которой вырос и посмотреть раскинувшийся за её пределами мир. Не знаю что то было, божественное откровение или дьявольское искушение, но едва я вышел за порог дома, внезапно мне стало известно ближайшее будущее. Если хочешь -- моя судьба на ближайшие три месяца открылась мне в подробностях. Одновременно я получил новые знания и силу, чтобы бросить ей вызов, попытавшись изменить. О, на самом деле не было ничего проще -- достаточно было остаться в деревне. Я ведь знал, что мой дядя, обманом захвативший моё наследство, попытается меня убить. Что затем заплатит за моё похищение. Что мне придётся присутствовать при убийстве Колина Кэмпбелла, Рыжего Лиса и скитаться по Хайленду. Но мне стало интересно пережить все эти события, меняя лишь мелкие детали к своей пользе. И вот я пережил всё это воочию. Моё предзнание кончилось, я пережил приключения с меньшими потерями чем должен был, но судьба нисколько не изменилась. За меня и Алана Брэка было назначено вознаграждение, по двести фунтов стерлингов за каждого. Совершенно не виновный во вменяемом ему преступлении Джеймс Глен Стюарт сидел в тюрьме.
   Вот тогда я и решил впервые пойти наперекор судьбе, хотя и не знал толком, как это лучше будет сделать. Лучшим способом мне показалось просто идти к поставленной перед собой цели, решая возникающие задачи последовательно, по мере их возникновения. Как говорят персы: никто не может съесть слона целиком. Если хочешь съесть его, это надо делать по кусочкам.
   Вначале надо было решить финансовую проблему. Нет, деньги у меня на тот момент были, но их хватило бы только на обычную зажиточную жизнь обывателя. Большие дела требуют больших трат. А я в итоге хотел спасти от петли Джеймса Стюарта...
  
   Здесь глаза у Катрионы округлились и она обеими руками закрыла себе рот, начиная о чём-то догадываться. Я несколько криво улыбнулся ей в ответ, захваченный воспоминаниями, и продолжил рассказ.
  
   -- Если человеку не хватает большого количества денег, есть два очевидных способа найти эту сумму -- взять у друзей или у врагов. Второй вариант выгоднее, так как деньги потом не надо будет возвращать. Поэтому мы с друзьями забрали немного золота из отделения того банка, где должны были выдавать награду за нашу поимку, Королевского банка Шотландии. Да ты наверно слышала, дело получилось громкое. Теперь денег хватало и на любые рискованные планы и на подкуп продажных чиновников любого ранга.
   Я поначалу решил попытаться вытащить Джеймса по закону, через суд. Но тот первоначальный план провалился. Меня с ходу попытались заставить замолчать, убив или похитив. Пришлось прятаться от злоумышленников на скале Басс. Затем стало совершенно ясно, что на правосудие в этом деле вообще рассчитывать не приходится. Да ты и сама наверное слышала, Кэмпбеллы так всё обставили, что даже золото не могло ничего изменить. Знаешь, в одной далёкой стране говорят, что если проблему можно решить с помощью денег, то это не проблема, это просто расходы. Эту же ситуацию деньгами было не разрешить, пришлось прибегнуть к более радикальным способам. Там где золото бессильно, часто помогает сталь. Я разработал план похищения Стюарта после суда и группа наёмников его осуществила. Сейчас Джеймс уже воссоединился со своей семьёй во Франции. И да, я точно знаю, что изменил его судьбу. Согласно велению своего злосчастного рока он должен был стать жертвой, примером для недобитых остатков тех, кто мечтает о возвращении династии Стюартов. Но не стал...
  
   -- Так это правда, что во главе "Банды якобитов" стоит Алан Брэк? -- неверяще воскликнула Катриона, -- и ты тоже состоишь в ней?
  
   -- Эй, эй, не утрируй, -- попытался я сбить излишний накал её энтузиазма, -- на самом деле никакой "банды якобитов" не существует. Отделение банка мы брали втроём с Аланом и Эйли, а Джеймса освобождали наёмники когда лично я находился при Генеральном прокуроре. Алан же в это время уже давно был во Франции.
  
   Но моя попытка слабо удалась. Девушка от услышанного не на шутку воодушевилась и одновременно о чём-то задумалась. Затем выдала такое, что я обрадовался тому факту, что мы уже и так сидели.
  
   -- А ты смог бы вернуть престол истинному королю? -- и посмотрела на меня с такой мольбой, что тронула бы и каменное сердце.
  
   -- Это Красавчику Чарли, то есть его высочеству Карлу Стюарту, что ли? -- переспросил я, хотя всё и так было понятно. Просто мне хотелось потянуть время, так как я понятия не имел, чем ответить на этот искренний крик души.
  
   -- Издеваешься? -- обиделась девушка, -- или у нас может быть кто-то ещё, кто может считаться королём по праву?
  
   -- Королём по праву? -- снова переспросил я, -- Божественное право королей -- не больше чем вымысел. Первый из любого рода королей или императоров был просто удачливым авантюристом, возложившим на свою голову венец. Причём зачастую человеком весьма далёким от аристократизма. Величайшей империей мира, Римской, правили даже люди поднявшиеся к трону из простых солдат. Правда недолго, потому что взять трон и удержать его это задачи очень разного уровня... Ладно, ладно, -- поднял я руки в защитном жесте, увидев, что девушка уже начала гневно сверкать глазами, -- поговорим о Джеймсе Фрэнсисе Стюарте. Или ты всё-таки имела в виду его сына Чарльза Эдварда?
  
   -- Да любого из них! -- воскликнула Катриона запальчиво, -- они были бы королями гораздо лучшими, чем немец Георг или его внук.
  
   -- Ладно, допустим, -- сказал я примирительно, -- ты хочешь, чтобы королём непременно стал Стюарт?
  
   -- Конечно же! -- воскликнула она, -- я просто мечтаю об этом!
  
   -- И что ты думаешь можно сделать для осуществления этой твоей мечты? -- спросил я немного насмешливо, -- именно тебе практически сделать?
  
   -- Да что я могу сделать? -- заламывая руки в волнении переспросила Катриона, -- я всего лишь девушка...
  
   -- Даже не начинай, -- слегка грубовато перебил её я, -- ты девушка, но вот я-то нет. Ты можешь к примеру попросить меня. А уж я, например, как-нибудь убью наследника британского короля. Поверь, я сумею это достаточно легко осуществить, причём чужими руками и при этом остаться безнаказанным. Вон принц Уэльский умер, и полгода ещё не прошло, от удара мяча в грудь* с его сыном вполне может случиться нечто подобное. Второй же внук короля Георга лицо духовного звания, он трона не унаследует. Далее нам остаётся раздобыть побольше денег и организовать ещё одно якобитское восстание. Снова залить нашу страну кровью, причём не только врагов, но и вполне себе невинных людей. Например того же лорда Гранта вместе с дочерьми при подобном развитии событий не будет ожидать ничего хорошего. Ты к этому готова?
  
   -- Почему же они должны пострадать? -- не поверила она мне, -- они же не враги?
  
   -- Смотря кого ты подразумеваешь под этим словом, -- ответил я, -- в политике врагами являются все, чьи интересы в данный момент не совпадают с твоими.
  
   Катриона задумалась, я же между тем продолжил говорить.
  
   -- В общем, ты подумай, чего хочешь в данный момент. А я с удовольствием тебе помогу претворить твои желания в реальность. Ведь у меня сейчас нет никаких своих целей.
  
   Вот за такими провокационными разговорами мы и проводили большую часть времени на корабле. Но путешествие уже подходило к концу, дальнейшие же мои действия так и оставались туманными. Катриона никак не могла точно определиться со своими желаниями, моих же как таковых и вовсе в данный момент не было.
   Тогда я решил плюнуть на планирование и жить сегодняшним днём. Если что -- интуиция подскажет, как действовать дальше.
  
   *Имеется в виду сын Георга II отец Георга III, который умер из-за прорыва нарыва в лёгком, причиной чего многие его современники считают удар мячом во время игры в крикет.
  

II.

  
   К концу переезда погода значительно испортилась. Ветер завывал в вантах; море стало бурным, корабль трещал, с трудом пробираясь среди седых бурных волн. Выкрики лотового почти не прекращались, так как мы всё время шли между песчаных отмелей. Около девяти утра я при свете зимнего солнца, выглянувшего после шквала с градом, впервые увидел Голландию -- длинные ряды мельниц с вертящимися по ветру крыльями. Я в первый раз видел эти древние оригинальные сооружения, вселявшие в меня сознание того, что я наконец путешествую за границей и снова вижу новый мир и новую жизнь. Около половины двенадцатого мы бросили якорь невдалеке от пристани Гельвоэта, в таком месте, где бушевали волны и сильно кидало корабль. Понятно, что все мы, кроме миссис Джебби, вышли на палубу. Одни надели пальто, другие закутались в брезент; все держались за канаты и шутили, подражая, как умели, опытным мореплавателям.
   Вскоре к судну подошла лодка, и шкипер стал оттуда по-голландски кричать что-то нашему капитану. Капитан Сэнг, очень встревоженный, обратился к Катрионе, и всем, кто стоял поблизости, стала ясна причина его беспокойства. Дело в том, что пассажиры с нетерпением ждали отплытия "Розы" в Роттердам, потому что вечером оттуда отправлялась почтовая карета в Северную Германию. Ветер был сильный, и капитан надеялся, что поспеет к этому сроку. Но Джеймс Мор должен был встретить свою дочь в Гельвоэте, и капитан взял на себя предварительное обязательство остановиться у гавани и, согласно обыкновению, высадить девушку в береговую лодку. Лодка подплыла, и Катриона уже готовилась сойти в неё, но капитан и кормчий лодки боялись рисковать её жизнью в такую плохую погоду.
  
   --  Ваш отец, -- сказал девушке капитан, -- вряд ли будет доволен, если мы сломаем вам ногу, мисс Драммонд, а то, может быть, и потопим вас. Послушайтесь меня, -- продолжал он, -- и поезжайте с нами до Роттердама. Оттуда вы сможете спуститься по Маасу в Брилле на парусной лодке, а затем в дилижансе вернуться в Гельвоэт.
  
   Но Катриона и слышать ни о чём не хотела. Она побледнела, увидев летящие брызги, огромные зелёные валы, временами заливавшие бак, и лодку, то стремительно взлетавшую на волнах вверх, то погружавшуюся вниз. Но она твёрдо помнила приказание своего отца. "Мой отец, Джеймс Мор, так решил", -- всё время твердила она. Я находил, что девушке было нелепо в такой ситуации упрямиться и не слушаться добрых советов, но дело в том, что у неё на самом деле были очень важные причины, о которых она тогда не говорила. Парусные лодки и дилижанс -- прекрасная вещь, но только надо заплатить, чтобы пользоваться ими, а у неё не было ничего, кроме двух шиллингов и полутора пенни. Итак, вышло, что капитан и пассажиры, не зная о её бедности -- она же была слишком горда, чтобы самой сознаться в этом, -- напрасно тратили свои слова.
  
   --  Но вы же не знаете ни голландского, ни французского языка, -- логично заметил кто-то.
  
   --  Это правда, -- отвечала она, -- но с сорок шестого года здесь проживает так много честных шотландцев, что я отлично устроюсь, благодарю вас.
  
   В словах её было столько милой деревенской простоты, что некоторые рассмеялись; другие казались ещё более огорчёнными, а мистер Джебби ужасно рассердился. Я думаю, он чувствовал (так как жена его согласилась взять девушку под своё покровительство), что его обязанностью было поехать с ней на берег и убедиться, что она в безопасности, но ничто не могло заставить его сделать это, так как он пропустил бы свой дилижанс; мне кажется, что своим громким криком он хотел заглушить упреки совести. Наконец он напал на капитана Сэнга, заявив, что для нас будет позором высадить так Катриону: в такую погоду покинуть корабль, говорил он, означало верную смерть, и мы ни в коем случае не можем бросить невинную девушку на произвол судьбы, оставив её одну в лодке вместе со скверными голландскими рыбаками. Я тоже так думал. Подозвав к себе штурмана, я сговорился с ним, чтобы он отослал мои сундуки в Лейден по адресу, который я дал ему и забрал из каюты свою дорожную сумку. Затем я подал сигнал рыбакам.
  
   --  Я поеду на берег вместе с молодой леди, капитан Сэнг, -- сказал я. -- Мне всё равно, каким путем отправиться в Лейден. -- И с этими словами я ловко спрыгнул в лодку, приземлившись прямо между двух рыбаков, сидевших на вёслах.
  
   Из лодки такой прыжок казался ещё опаснее, чем с корабля, который то вздымался над нами, то стремительно падал вниз, натягивая якорные цепи, и каждое мгновение угрожал нас опрокинуть. Я начинал думать, что сделал глупость, потому что Катриона не сможет спуститься ко мне в лодку и мне придётся одному высадиться на берег в Гельвоэте без надежды на иную награду, чем объятия Джеймса Мора, если бы я пожелал их. Но, подумав так, я не принимал во внимание храбрость девушки. Она видела, что я прыгнул без видимого колебания, и не могла уступить. Понятно, что она не позволила превзойти себя в смелости своему отчаянному другу! Она поднялась на борт, придерживаясь за трос. Ветер поддувал её юбки, отчего предприятие становилось ещё более опасным, и показал нам её чулки намного выше, чем то сочли бы приличным в любом европейском городе. Она не теряла ни минуты, и если бы кто и пожелал помешать ей, то просто не поспел бы. Я же стоял в лодке, раскрыв объятия. Корабль опустился к нам, кормчий приблизил свою лодку ближе, чем, может быть, было безопасно, и Катриона прыгнула в воздух. Я был счастлив, что подхватил её и при помощи рыбаков избегнул падения. Она с минуту крепко держалась за меня, дыша быстро и глубоко; потом -- она всё ещё держалась за меня обеими руками -- кормчий провел нас на места, и при рукоплесканиях и прощальных криках капитана Сэнга, экипажа и пассажиров наша лодка направилась к берегу.
   Как только Катриона пришла в себя, она, не говоря ни слова, только покраснев, отняла свои руки. Я тоже молчал. Свист ветра и громкий шум волн вокруг не благоприятствовали разговорам. Хотя наши гребцы работали очень усердно, мы подвигались медленно, так что "Роза" успела сняться с якоря и уйти, прежде чем мы наконец вошли в гавань.
  
   -- Где тебя будет ждать отец? -- спросил я у девушки.
  
   --  О нём надо справиться в доме некоего Спротта, честного шотландского купца,  -- сказала она и затем единым духом продолжала: -- Я хочу от души поблагодарить тебя: ты был мне очень хорошим другом.
  
   --  На это будет достаточно времени, когда мы встретимся с твоим отцом, -- сказал я, не подозревая, что говорю так точно. -- Я могу рассказать ему хорошую историю о преданной дочери, идущей на риск, чтобы точно следовать его указаниям.
  
   --  О, я не думаю, чтобы меня можно было назвать преданной дочерью! -- воскликнула она со скорбью в голосе. -- Я не думаю, чтобы в душе я была такой уж преданной.
  
   --  Однако мне кажется, что очень немногие решились бы на этот опасный прыжок, для того только, чтобы исполнить приказание отца,  -- заметил я.
  
   --  На самом деле всё не так! -- снова воскликнула она. -- Но разве я могла остаться на корабле после того, как ты спрыгнул в лодку ради меня? Во всяком случае, на то были и другие причины. -- И она, с пылающим от стыда лицом, призналась мне в отсутствии денег.
  
   --  Боже мой, -- воскликнул я, -- что это за безумная мысли бросить тебя посреди Европы с пустым кошельком! Я считаю это едва ли приличным.
  
   --  Ты забываешь, что отец мой, Джеймс Мор, бедный человек, -- сказала она. -- Он преследуемый изгнанник.
  
   --  Но я думаю, что не все твои друзья преследуемые изгнанники! -- возразил я. -- Хорошо ли ты поступила по отношению к тем, кто заботился о тебе? Хорошо ли это было по отношению ко мне или мисс Грант, которая посоветовала тебе ехать на этом корабле и сошла бы с ума, если бы узнала об этом? Даже по отношению к этим Грегорам, с которыми ты жила и которые с любовью относились к тебе? Или к тётушке Огилви? Ещё счастье, что ты попала в мои руки! Представь себе, что твоего отца здесь случайно не окажется, что бы ты делала одна-одинешенька без гроша за душой? Даже одна только мысль об этом напрягает меня, -- говорил я.
  
   --  Я всем им солгала, -- отвечала она. -- Я сказала всем, что у меня много денег. Я так и сказала даже кузине. Не могла же я унизить Джеймса Мора в их глазах!
  
   Как выяснилось впоследствии, она бы не просто унизила его, поскольку эту ложь распустила не она, а её отец, и ей поневоле пришлось лгать, чтобы не запятнать его честь окончательно. Но тогда я этого не знал и мысль о возможных опасностях, которым она могла подвергнуться, пугала меня.
  
   --  Ну и ну, -- сказал я,  -- тебе надо быть благоразумнее. По крайней мере надо было сказать о своих затруднениях мне.
  
   Багаж её я временно оставил в гостинице на берегу, где на недавно выученном французском языке спросил адрес Спротта. Его дом находился недалеко, и мы направились к нему, по дороге с интересом рассматривая окружающую местность. Действительно, для настоящих шотландцев здесь многое было достойно удивления: одетые в гранит каналы, деревья, дома из красивого розового кирпича со ступеньками и скамьями из голубого мрамора у каждой двери. Я-то сам видел нечто отдалённо похожее только в будущем Санкт- Петербурге. Город был так чист, что вы могли бы пообедать на шоссе. Спротт был дома и сидел над счётной книгой в низенькой, очень уютной и чистой гостиной, украшенной китайским фарфором, картинами и глобусом в медной оправе. Это был крупный, здоровый, краснощёкий человек с суровым взглядом. Он встретил нас далеко не ласково и даже не предложил присесть.
  
   --  Джеймс Мор МакГрегор теперь в Гельвоэте, сэр?  -- спросил я.
  
   --  Не знаю никого с таким именем, -- отвечал он нетерпеливо.
  
   --  Если вы желаете, чтобы я был точнее, -- сказал я, -- то я спрошу вас, где мы в Гельвоэте можем найти Джеймса Драммонда, или МакГрегора, или Джеймса Мора, бывшего арендатора Инверонахиля?
  
   --  Сэр,  -- сказал он раздражённо, -- он может быть теперь хоть в аду, и по правде я очень бы желал этого.
  
   --  Эта молодая леди его дочь, сэр, -- заметил я терпеливо. -- Согласитесь сами, что в её присутствии не особенно прилично будет обсуждать его характер.
  
   --  Я не хочу иметь никакого дела ни с ней, ни с ним, ни с вами самим! -- вскричал он громко злым голосом.
  
   --  Позвольте вам сказать, мистер Спротт, -- сказал я, уже сам начиная раздражаться, -- что эта молодая леди приехала из Шотландии для того, чтобы встретиться с отцом, и по какому-то недоразумению ей дан был адрес именно вашего дома. Тут, вероятно, произошла ошибка, но мне кажется, что это налагает на нас обоих -- на вас и меня, её случайного спутника, -- строгое обязательство помочь нашей соотечественнице.
  
   --  Вы с ума меня хотите свести, что ли? -- воскликнул он. -- Говорю вам, что ничего не знаю и ещё менее желаю знать о нём и его породе. Говорю вам, что человек этот задолжал мне много денег.
  
   --  Очень возможно, сэр, -- сказал я, разозлившись теперь сильнее, чем он сам. -- Но я, по крайней мере, ничего не должен вам. Молодая леди находится под моим покровительством. Я совсем не привык к подобным манерам, и они мне вовсе не нравятся.
  
   Говоря это, я на шаг или два приблизился к его столу, положив руку на эфес шпаги, и нашёл совершенно случайно единственный аргумент, который смог на него эффективно подействовать. Кровь отлила от его полнощёкого лица.
  
   --  Бога ради, не будьте так нетерпеливы, уважаемый сэр! -- воскликнул он. -- Я не хотел оскорбить вас. Знаете ли, сэр, я ведь очень добродушный, честный, весёлый малый: лаю, но не кусаюсь. Из моих слов вы могли бы заключить, что я немного суров, но нет, Сэнди Спротт в душе добрый малый! Вы не можете себе представить, сколько неприятностей и огорчений причинил мне этот человек.
  
   --  Прекрасно, сэр! -- сказал я, остывая. -- В таком случае позволю себе побеспокоить вас вопросом: когда вы имели последние известия о мистере Драммонде?
  
   --  Рад служить вам, сэр, -- сказал он. -- Что же касается молодой леди -- прошу её принять моё почтение, -- то он, должно быть, совершенно забыл о ней. Видите ли, я знаю этого человека. Он думает только о себе одном. Если он может набить себе живот, ему нет дела ни до клана, ни до короля, ни до своей дочери, ни даже до своего компаньона. Потому что я, в известном смысле, могу назваться его компаньоном. Дело в том, что мы оба участвуем в одном деле, которое может оказаться очень разорительным для Сэнди Спротта. Хотя человек этот почти что мой компаньон, но, даю вам слово, я не знаю, где он. Он, может быть, наверняка ещё вернется в Гельвоэт. Он может вернуться завтра, может приехать и через год. Меня ничто не удивит, впрочем, нет, удивит одно: если он возвратит мне мои деньги. Вы видите, в каких мы отношениях. Понятно, что я не желаю иметь дело с молодой леди, как вы называете её. Она не может остановиться здесь, это несомненно. Я одинокий человек, сэр! Если бы я принял её, то очень возможно, что этот мошенник, вернувшись, стал бы навязывать её мне и заставил бы меня жениться на ней.
  
   --  Довольно, -- сказал я. -- Я отвезу молодую леди к лучшим друзьям. Дайте мне перо, чернила и бумагу, Я оставлю Джеймсу Мору адрес моего лейденского корреспондента. Он сможет узнать от меня, где ему искать свою дочь.
  
   Я написал записку и запечатал её в конверт. Пока я был занят этим делом, Спротт, по собственному побуждению, предложил взять на себя заботу о багаже Катрионы и даже послал за ним рассыльного в гостиницу. Я заплатил тому вперед полтора шиллинга, и он выдал мне письменное удостоверение в получении этой суммы.
   После этого мы -- я вёл Катриону под руку -- покинули дом этого грубияна. Катриона за всё время не произнесла ни слова, предоставив мне решать и говорить за неё. Я же старался и взглядом не смутить её и, хотя сердце моё горело стыдом и гневом, считал своим долгом казаться совершенно спокойным.
  
   --  А теперь, -- сказал я, -- пойдём обратно в ту самую гостиницу, где умеют говорить по-французски. Пообедаем там и справимся относительно дилижансов в Роттердам. Я не успокоюсь, пока ты не будешь снова на попечении миссис Джебби.
  
   --  Я думаю, что нам придется так поступить, -- сказала Катриона, -- хотя она, вероятно, совсем не будет довольна этим. И должна тебе ещё раз напомнить, что у меня есть всего один шиллинг и три боуби.
  
   --  Ну что же, -- сказал я, -- тогда тебе вдвойне повезло, что я с тобой.
  
   --  О чем же я думаю всё время, как не об этом? -- спросила она и, как мне показалось, немного сильнее оперлась на мою руку.  -- Не я тебе, а ты мне самый верный друг.
  
  

XXIII.

  
   Дилижанс -- нечто вроде узкого длинного вагона на конной тяге, уставленного скамейками -- через четыре часа доставил нас в большой по этому времени европейский город Роттердам. Когда мы приехали туда, было уже темно, но улицы были хорошо освещены газовыми рожками и переполнены странными чужеземными людьми: евреями с длинными бородами, неграми и целыми толпами уличных женщин, очень неприлично разряженных и нагло хватающих проходящих моряков за рукава. Здесь я воочию убедился, что понятия о красоте у Рубенса или там Кустодиева возникли не на пустом месте. Самая худенькая из местных проституток была шире Катрионы раза в два. А уж голоса! Они что-то говорили по-голландски преимущественно на частотах средних между издаваемыми работающей циркулярной пилой и волнующимися бакланами со скалы Басс.
   От шума и разговоров вокруг у нас обоих вскоре закружилась голова, но, что было всего неожиданнее, мы, казалось, так же поражали своим видом этих иноземцев, как и они нас. Раз или два я спросил, где гавань и где место стоянки судна "Роза", но, вероятно, попадал на людей, говоривших только по-голландски, или мой французский язык казался им неудовлетворительным. Забредя наудачу на какую-то улицу, мы увидели целый ряд ярко освещенных домов, двери и окна которых были усеяны раскрашенными женщинами. Видимо это был местный квартал красных фонарей, хотя фонарей-то как раз никаких пока и не было. Местные обитательницы шутили и смеялись над нами, когда мы проходили мимо них. Одна из дамочек попыталась вытащить мой кошелёк из сумки, но я вовремя это заметил и одним только пристальным взглядом пресёк эту попытку. Вскоре шумная улица закончилась тихим переулком и удалось немного перевести дух. Немного далее мы наконец вышли на открытое место около гавани. Надо же, а я всегда почему-то думал, что пресловутые кварталы красных фонарей возникли позже, в эпоху капитализма.
  
   --  Теперь мы и сами найдём "Розу", -- сказал я, завидев многочисленные мачты в порту. -- Пойдём тут, вдоль гавани. Мы, наверное, встретим кого-нибудь, кто говорит по-английски, а может быть, сами придем к кораблю, который нам нужен.
  
   И нам действительно повезло, хотя и не так как я предполагал: около девяти часов вечера мы случайно натолкнулись на капитана Сэнга. Он рассказал, что его судно совершило рейс в поразительно короткий срок, так как ветер дул всё так же сильно, пока они не достигли гавани. Благодаря этому все его пассажиры уже успели отправиться в дальнейший путь. Было бессмысленно гнаться за супругами Джебби в Северную Германию, а тут у нас не было других знакомых, кроме капитана Сэнга. Тем более нам было приятно, что он показался очень любезным и полным готовности помочь нам. Он уверял, что здесь очень легко найти какую-нибудь порядочную купеческую семью, где бы могла временно приютиться Катриона, пока "Роза" не погрузится, и объявил, что он с удовольствием даром отвезет её назад в Лейт и доставит мистеру Грегору. Пока же капитан повел нас в ресторан, где мы собрались поужинать, для чего уже давно пришло время. Я говорил, что Сэнг был очень любезен, но это продлилось не долго. За столом он спросил себе рейнского вина, пил очень много и вскоре совершенно опьянел. Как это нередко бывает со многими, а особенно с его собратьями по грубому ремеслу, во хмелю его покинули все остатки здравого смысла и благопристойности. Капитан начал так непристойно шутить над Катрионой и насмехаться над тем, какой вид у неё был когда она прыгала в лодку, что мгновенно вывел меня из себя. И получил вполне заслуженный удар кулаком в бороду, отправивший его в глубокий нокаут. Бросив золотую гинею ресторатору, уже собиравшемуся поднять шум, я был вынужден поскорее увести девушку из этого гнусного места.
  
   Выходя из ресторана, она крепко прижалась ко мне.
  
   --  Уведи меня отсюда, Дэвид, -- сказала она. -- Будь ты моим опекуном. С тобой я ничего не боюсь.
  
   --  И это правильно, моя маленькая подружка! -- воскликнул я подчёркнуто легкомысленно, чтобы подбодрить её, при этом стараясь хотя бы вчерне сложить в своей голове план дальнейших наших действий.
  
   --  Куда же ты поведёшь меня?  -- продолжала она волноваться. -- Только не оставляй меня... никогда не оставляй.
  
   --  Действительно, куда бы нам сейчас направиться? -- сказал я, останавливаясь, потому что я в совершенном затмении чувств всё это время просто быстро шёл вперед. -- Надо остановиться и подумать. Но я не покину тебя, Катриона, не переживай. Ты -- самое лучшее, что есть у меня в этой жизни.
  
   Она в ответ ещё теснее прижалась ко мне.
  
   --  Здесь, -- сказал я оглядевшись, -- самое тихое место, какое мы видели в этом шумном, суетливом городе. Сядем вот под этим деревом и сообразим, что нам делать дальше.
  
   Дерево это, которое я вряд ли когда-либо забуду, стояло у самого берега. Хотя ночь была тёмная, но в домах и ещё ближе, на тихих судах, виднелись огни: с одной стороны ярко сиял город, и над ним стоял гул от многих тысяч людей, гуляющих и разговаривающих; с другой -- было темно, и вода тихо плескалась о берег. Я разостлал плащ на камнях, приготовленных для постройки какого-то здания, и посадил девушку. Она всё ещё держалась за меня, дрожа от пережитого, но так как я хотел все серьёзно обдумать, то высвободился и стал скорыми шагами ходить перед ней взад и вперёд, напрягая ум, чтобы придумать какой-нибудь выход из положения. Вдруг мне пришло на ум, что мне вовсе не надо продолжать отыгрывать привычную роль, плывя по течению. Я громко рассмеялся, поражённый простотой этой мысли, вновь широко открывающей предо мной все пути.
  
   --  Ты, верно, придумал что-нибудь хорошее? -- спросила Катриона, увидев, что я остановился.
  
   --  Катриона,  -- сказал я, -- я знаю, что ты храбрая и мужественная девушка. Готова ли ты осуществить свои мечты?
  
   --  Дэвид, -- ответила она, -- если ты будешь рядом со мной, я пойду куда нужно и сделаю всё, что захочешь. Только не оставляй меня одну в этой ужасной стране, и я готова на что угодно.
  
   -- Хорошо, -- сказал я с улыбкой, -- прежде всего мы отыщем хорошую гостиницу, а делать из обычной девушки героиню начнём немного попозже. Ну ладно, пусть не героиню, но человека способного в любой жизненной ситуации постоять за себя. Тем более, что все задатки для этого у неё есть.
  
   Для того чтобы найти подходящий приют нам пришлось отыскать приличный квартал, расположенный поблизости от гавани. Это заняло довольно много времени, но ещё до полуночи мы уже спали в богато обставленных смежных номерах небольшого тихого отеля. А на следующий день, за завтраком, я изложил Катрионе свой план.
  
   -- Поскольку твой отец не смог тебя встретить, поставив в сложное положение, -- подводя итог сказал я, -- тебе придётся измениться. Научиться быть сильной и самодостаточной, как те героини, которыми ты так восхищаешься. А начнём мы с похода по магазинам. Ведь образ любого героя начинается с его одежды. Ты согласна со мной?
  
   Катриона обрадованно закивала, в знак окончания завтрака промокая губы салфеткой. Ну конечно же, какая девушка откажется потратить немного золота в модных одёжных лавках?
   От найма экипажа я отказался -- пешая ходьба гораздо полезнее для здоровья чем езда в карете. Конечно при условии, что у вас на ногах надета хорошая обувь. Поэтому первым делом мы направились к самому известному в Роттердаме обувщику. Для поиска нужных магазинов я в конторе при гостинице нанял на целый день за серебряную монетку мальчишку-проводника, знающего английский и французский в достаточном объёме, чтобы мы могли понимать друг-друга.
  
   По окончании нашего шоппинга экипаж всё же пришлось нанимать. Сначала Катриона не хотела вводить меня в расходы, но я напомнил, что теперь она подружка богача и должна быть подобающе одета. Не успели мы войти во вторую лавку, как у неё заблестели глаза. Мне нравилось, что она так невинно и от всей души радуется покупкам. Но замечательнее всего было то, что и я сам, неожиданно для себя, с воодушевлением увлёкся этим делом. Мне всё время казалось, что я накупил мало вещей или они недостаточно хороши для неё, и я не уставал любоваться ею в различных нарядах. Я начинал немного понимать увлечение мисс Грант нарядами. Дело в том, что когда наряжаешь красивую девушку, то самое это занятие становится красивым. Надо сказать, что голландские ситцы были чрезвычайно дёшевы и практичны. Всё-таки я не забывал и о главной задаче. К сожалению в это время женские одежды были крайне неудобны для активных движений. Если бы меня самого нарядили в эти корсеты с бесчисленными юбками, наверняка я бы и ходить с непривычки толком не смог. А уж женские башмаки! Даже не говоря о жёстких голландских изделиях с деревянными подошвами, только изредка обшитыми кожей, даже лучшие французские изделия на мой взгляд составляли не такое уж отдалённое родство с пыточными колодками. К счастью, с сапогами дело обстояло несколько получше. В конце-концов мне удалось подобрать для Катрионы несколько "спортивных костюмов" в современном антураже. Я их обозвал "пиратскими нарядами", поскольку нечто подобное я видел на женщинах разве что в голливудских фильмах про пиратов. Девушка поначалу страшно смущалась выходить в чём-то подобном на улицу. Как же, ботфорты и обтягивающие бёдра наподобие лосин шерстяные штаны, едва прикрытые длинными фалдами приталенного сюртука, смотрелись и сами по себе довольно вызывающе. А уж в сочетании с длинным кинжалом на поясе вообще разили своим видом большинство встречных наповал. Хотя наиболее трудно оказалось заставить её одеть мужскую шляпу голландского стиля, с большой пряжкой и фазаньими перьями, которая ей очень шла.
   Надо сказать, что оружие в Роттердаме немногие из встречных носили напоказ, это были в основном приезжие, моряки и местная стража. Последние кроме того щеголяли в кирасах, давно уже не актуальных на поле боя, но вполне могущих защитить от плохонького разбойничьего клинка.
   Мне пришлось проявить всё своё красноречие, чтобы уговорить Катриону выйти в таком фривольном виде на улицу. К счастью, самый убойный аргумент всех времён "одета как проститутка" в этом случае не играл никакой роли -- здешние жрицы любви увлекались прямо противоположным стилем, с обилием юбок, оборочек и рюшечек везде где только можно. На их фоне юная шотландка смотрелась скорее агрессивно, заставляя местных ловеласов скорее отводить глаза, чем пялиться на неё. Хотя возможно тут играло роль и моё сопровождение, а точнее наличие длинной шпаги у меня на поясе.
  
   []
  
   В конце-концов Катриона так увлеклась, что пропустила время обеда. Правда мы на ходу купили молока у деревенской женщины, только что приехавшей в город, а у булочника -- чудесный, горячий, вкусно пахнувший хлеб, который и съели по пути из одной лавки в другую. Наконец, уже под вечер, мы отправили в гостиницу экипаж полный покупок, а сами решили немного прогуляться по пригороду. От ближней деревни к городу здесь дорога шла прекрасной аллеей; с одной стороны её -- канал, с другой -- роскошные пастбища. Это действительно было красивое местечко.
  
   --  А теперь, Дэви, -- спросила она, -- скажи, что ты думаешь дальше делать со мной?
  
   --  Об этом нам надо серьёзно поговорить, -- сказал я, -- Мне показалось вчера вечером, что ты не хотела бы в будущем расстаться со мной?
  
   --  И не только показалось, -- сказала она, доверчиво прижавшись боком, поскольку мы прогуливались под руку.
  
   --  Ну что же,  -- продолжал я, -- тогда у нас есть два варианта. Первый -- ты вполне бы могла сойти за мою сестру. Как тебе такое?
  
   --  А почему бы и нет? -- переспросила она весело. -- Если бы ты только согласился. Я была бы счастливым человеком, если бы у меня был такой брат.
  
   --  Не спеши соглашаться! -- воскликнул я. -- Возможно второе предложение тебе понравится ещё больше.
  
   Я остановился, развернувшись к девушке лицом и серьёзно взглянул в её лучащиеся сдерживаемым смехом ярко-серые глаза. Проникшись моим настроем, она несколько напряглась. Мы как-раз дошли до уединённого места у канала, где деревья аллей сходились в небольшую искусственную рощицу.
  
   -- Второй вариант вообще способен закрыть большинство проблем, -- продолжил я. -- Но здесь выбор предстоит куда серьёзнее. Я предлагаю тебе стать моей женой, поскольку любовь, которую я питаю к тебе, весьма далека от просто братской.
  
   Катриона взволнованно прижала свои ладони к заалевшим как маков цвет щекам, но взгляд не отвела.
  
   -- Я не знаю, -- начала она неуверенно, затем поправилась, -- нет, Дэви, я тоже люблю тебя. Но разве порядочная девушка может сама распоряжаться своей рукой? Тем более мы ещё так молоды...
  
   -- Пустяки, -- отвечал я решительно, -- мне не надо ничего, кроме твоего согласия. С твоими родственниками я так или иначе договорюсь, а общественное мнения меня не интересует в принципе.
  
   Вместо ответа Катриона порывисто обняла меня, спрятав пылающее лицо на моей груди. Она, едва дыша, подняла взгляд, посмотрев, казалось, мне прямо в душу..
  
   --  Ты действительно хочешь, чтобы я была твоей женой, Дэви? -- спросила она так тихо, что я едва расслышал её вопрос.
  
   --  О да!  -- воскликнул я.  -- Ты сами видишь, как сильно я желаю этого.
  
   --  Мне нечего отказывать тебе или не отказывать,  -- сказала она.  -- Я с самого первого дня была твоя, если бы ты только захотел позвать меня с собой. --  А теперь я стану Катрионой Бэлфур, -- прошептала она совсем тихонько, щекоча мою щёку перьями шляпки.
  
   --  Возможно я поступаю не слишком хорошо, -- сказал я, внезапно испугавшись пришедшей мысли. -- Ситуация сложилась так, что в данный момент ты зависишь от меня. Поэтому я не заставляю тебя отвечать немедленно. Просто хотелось бы признаться в своих чувствах, чтобы между нами не осталось недоговорённостей...
  
   Девушка прервала мой неуверенный лепет самым эффективным из всех возможных способом. Её поцелуй был неумел, но очень нежен и горяч. А глаза одновременно смеялись и увлажнились от слёз. И это был ответ гораздо более наглядный, чем банальное "я согласна"...
  
  

XXIV.

  
  
   Неожиданно возникла ещё одна проблема. Катриона оказалась католичкой, мой же носитель, само-собой, матёрым протестантом. Добавить сюда собственно меня, бывшего атеиста, в свете последних событий ставшего чем-то вроде агностика, чтобы понять, какая ядрёная смесь получилась на выходе. Компромиссом наших стремлений стало венчание в церкви святого Лаврентия в следующую субботу. И мне почти не было жалко пяти полновесных килограммов золотых монет, выброшенных за это удовольствие в итоге. Оно того стоило!
   Вторая трудность была в том, что девушка поначалу не хотела выходить замуж в тайне, без благословения отца. Мне пришлось пустить в ход всё своё красноречие, чтобы убедить её в отсутствии необходимость столь поощрять человека, по сути бросившего дочь на произвол судьбы. Так что в результате мы сошлись на найме для обряда посажёных родителей.
  
   Церковь производила незабываемое впечатление даже на такого заядлого циника как я, что уж говорить о Катрионе. Начиная с огромных бронзовых дверей и квадрильона из тридцати шести колоколов; и заканчивая торжественным звучанием органной музыки внутри, эта готическая постройка из жёлтого кирпича любому посетителю внушала трепет своей монументальностью.
   Мне пришлось нанять нескольких местных актёров, которые изображали наших родственников и приглашённых гостей. Невеста поначалу была против этой моей идеи, предпочитая венчаться тайно. Но я настоял на своём. Хотелось обставить это событие достаточно пышно, чтобы оно запомнилось прекрасным праздником, а не проведённым второпях ритуалом. В конце-концов упрямство Катрионы сломил мой аргумент, что брак -- это обязательство скорее перед богом, чем перед людьми.
   Сама церемония прошла донельзя пышно. Под звуки органной музыки, окружённые сотней горящих свечей мы выслушали непонятные молитвы и с трудом ответили голландскими фразами на наскоро заученные положенные вопросы пастыря -- судя по необычно богатой для протестантского священнослужителя одежде это был не иначе как сам настоятель собора. А затем, отделавшись от наёмной свиты, отправились праздновать произошедшее в один из лучших ресторанов города, предлагавший большой выбор блюд итальянской кухни.
  
   Квартира, которую мы нашли, собираясь провести в Роттердаме ещё несколько дней, находилась на верхнем этаже дома, выходившего окнами на канал. У нас было две комнаты; во вторую надо было проходить через первую; в каждой, по голландскому обычаю, в пол было вделано по камину. Из окон нашей квартиры виднелись верхушка дерева, росшего на маленьком дворике под нами, кусочек канала, дома голландской архитектуры и церковный шпиль на противоположном берегу. На шпиле этом висел целый набор восхитительно звучавших колоколов, а солнце в ясные дни светило прямо в наши комнаты. Из ближайшей таверны нам за сравнительно небольшую плату обязались приносить вкусные обеды и ужины.
   В первую ночь после венчания мы оба чувствовали сильное утомление, в особенности Катриона. Да и вина было выпито почти на пределе нормы. Мы мало говорили и сразу после ужина в ресторане я уложил её в постель. Спешить было совершенно некуда. Молодая жена немало опасалась нашей первой брачной ночи, но я волевым решением перенёс всё на потом, собираясь сделать этот опыт как можно более приятным для неё. На следующее утро я прежде всего написал записку Спротту, сообщив как можно нас найти, а также черкнул несколько слов Алану на имя его вождя. Потом, отправив письма, я накрыл завтрак из принесённых трактирным служкой блюд и только тогда разбудил девушку.
  
   Немного погодя, выглянув в окно на улицу, я поразился, так как там внезапно пошёл сильный снег. Мне казалось невозможным идти гулять, и я был очень удивлён, когда Катриона стала настаивать на запланированной ещё вчерашним вечером прогулке.
  
   --  Я никак не могу отказаться от неё! -- воскликнула она. -- В здешних краях снег бывает не так часто, как в нашей родной Шотландии. Поэтому такой случай никак нельзя упустить!
  
   Это была самая приятная наша прогулка за всё время знакомства с Катрионой. Когда падали особенно густые хлопья снега, она тесно прижималась ко мне и мы целовались. Снег сыпался и таял на нас; капли снега висели на её румяных щеках, точно слезы, и скатывались с её улыбающихся губ. При виде этого у меня точно прибавлялось силы, и я чувствовал себя сказочным великаном. Мне казалось, что я мог бы поднять её и убежать с нею на край света. Во время прогулки мы разговаривали удивительно свободно и нежно.
   Было уже совершенно темно, когда мы подошли к двери нашего дома. Она прижала мою руку к своей груди.
  
   --  Благодарю за эти счастливые часы, -- проговорила она растроганным голосом. А я вдруг отчётливо понял, как сильно она переживает по поводу завертевших нас событий и пока не произошедшей первой близости. Вот же я, тупоголовый Буратино, веду себя с ней как со своей современницей, забывая о том, что где нет соответствующих знаний там не может быть и малейшего понимания происходящего. Наверняка жена чувствовала себя пушинкой влекомой ураганом...
  
   Придя домой мы обнаружили в прихожей обед заодно с ужином, продукты были аккуратно расставлены у окна. Горячие блюда давно остыли, но у нас под рукой был камин, который мы тут же разожгли. Квартира вскоре наполнилась запахами капающего на угли гусиного жира и свежих гренок. Вина в этот раз выпили совсем чуть-чуть, а затем я повёл Катриону в спальню.
  
   Трудно было понять, какие чувства владели ей более -- предвкушение или опаска. К счастью, я не был тем неискушённым юношей, каким представлялся внешне. Но и практического опыта лишения девственности, как не смешно, не имел. Почему смешно? А как иначе можно воспринять то, что из нескольких десятков женщин, которых я близко познал за две свои жизни, ни с одной мне не удалось стать первооткрывателем? Впрочем, нельзя сказать, будто это такой уж ценный опыт. Разве что можно эго своё потешить, мол "до меня здесь ещё никто не бывал". Вроде как первому оставить след на свежевыпавшей снежной целине -- вроде бы полный пустяк, а сердце почему-то греет.
   Я сделал всё не торопясь и полностью контролируя ситуацию. К счастью, Катриона оказалась очень отзывчивой на ласку, как словесную так и физическую. Вроде бы в это самое время на Американском континенте таких женщин называли "горячими штучками", или я опять всё путаю? В общем, мне удалось её довести до пика наслаждения и оставить наилучшие впечатления о первом разе, чего я и добивался. Заснули мы далеко после полуночи, так и не разомкнув своих объятий.
  

XXV.

  
   Поздним утром меня пробудил от сна громкий стук в дверь. Я, уверенный, что это принесли завтрак, побежал отворить едва надев брюки, накинув камзол на голое тело, и чуть не остолбенел от неожиданности: на пороге в мохнатом пальто и огромной шляпе, обшитой синим галуном, стоял Джеймс Мор, собственной нежданной персоной.
  
   --  А,  -- сказал он с важным видом, -- я нашёл вас наконец-то, мистер Бэлфур, -- и протянул мне свою крупную аристократическую руку, которую я пожал довольно нерешительно, перед этим шагнув снова вперед и остановившись у входных дверей, точно готовясь к нападению, хотя коридор позади визитёра был девственно чист. 
  
   -- Удивительно, право,  -- продолжал он между тем, -- как перекрещиваются наши пути. Я должен извиниться перед вами за неприятное вторжение в ваше дело, в которое меня вмешал этот обманщик Престонгрэндж. Совестно даже признаться, что я мог довериться судейскому чиновнику.  -- Он совершенно по-французски пожал плечами. -- Но человек этот на первый взгляд кажется таким достойным доверия... -- продолжал он плести словесное кружево, как цыганка на базаре. -- А теперь, как выяснилось, вы очень любезно позаботились о моей дочери, узнать адрес которой меня и направили к вам.
  
   --  Я думаю, сэр, -- сказал я с решительным видом, -- что нам необходимо объясниться.
  
   --  Надеюсь, ничего не случилось плохого?  -- воскликнул он встревоженно. -- Мой агент мистер Спротт...
  
   --  Ради бога, говорите потише!  -- перебил его я.  -- Она не должна ничего слышать, пока мы не объяснимся.
  
   --  Разве она тоже здесь? -- ошеломлённо воскликнул он.
  
   --  Именно так всё и есть, -- честно ответил я.
  
   --  Вы были с ней здесь одни? -- спросил он, охваченный внезапными подозрениями.
  
   --  Кто же другой мог быть с нами? -- воскликнул я, внимательно отслеживая его реакцию.
  
   Должен отдать ему справедливость, он побледнел. Чем снял камень с моей души. Каким бы человеком ни был Джеймс Мор, но свою дочь он действительно любил. Но, как выяснилось спустя совсем немного времени, самого себя он любил гораздо больше.
  
   --  Это очень странно,  -- сказал он. -- Это чрезвычайно необыкновенный случай. Вы правы, нам следует объясниться.
  
   Говоря это, он прошёл мимо меня. Должен сознаться, что старый мошенник в эту минуту выглядел чрезвычайно величественно. Он важно окинул взором проходную комнату, которую и я теперь рассматривал, так сказать, его глазами. Бледный луч утреннего солнца пробивался сквозь окно и освещал её во всём убожестве. Полуразобранные чемоданы, умывальник, стол с остатками ужина, разбросанная в беспорядке старая одежда и потухший не вычищенный камин составляли всё её убранство. Комната, несомненно, выглядела пустой и холодной и казалась неподходящим, нищенским приютом для джентльмена и леди. В то же время мне вспомнились обстановка нашей жилой комнаты, и я подумал, что этот контраст между бедностью и роскошью не мог не выглядеть подозрительным для взгляда со стороны.
  
   Джеймс оглядел комнату, ища кресло или стул, и, не найдя ничего другого, уселся на угол стола. Закрыв входную дверь, я вынужден был сесть рядом с ним: чем бы ни кончилось это необыкновенное объяснение, надо было по возможности стараться не разбудить Катриону, а для этого требовалось, чтобы мы сидели близко и говорили шепотом. Не берусь описать, какую мы представляли странную пару: на нем было пальто, вполне уместное в этой холодной комнате; я же дрожал в камзоле на голое тело и сапогах на босую ногу. У него был вид судьи, я же поневоле оказался в роли подсудимого.
  
   --  Ну?  -- спросил он.
  
   --  Ну..., -- начал я, но понял, что не в состоянии достаточно собраться с мыслями чтобы продолжать.
  
   --  Вы говорите, что она здесь? -- снова заговорил он, на этот раз с некоторым нетерпением, которое, казалось, вернуло мне способность мыслить связно.
  
   --  Она в этом доме, -- сказал я. -- Я знал, что это обстоятельство покажется вам необычным. Но вы должны понять, насколько необычно было всё это дело с самого начала. Молодая леди высаживается на континенте с одним шиллингом и тремя боуби в кармане. Её направляют к Спротту в Гельвоэте, которого вы называете своим агентом. Могу сказать только, что он богохульствовал при одном упоминании о вас и что я должен был заплатить ему из своего кармана, чтобы он только сохранил её вещи. Вы говорите о необыкновенном случае, мистер Драммонд... Если угодно, называйте его именно так. Но подвергать её такому испытанию было с вашей стороны слишком жестоко.
  
   --  Вот чего я совсем не могу понять...  -- сказал Джем. -- Моя дочь была отдана на попечение почтенных людей, имя которых я, признаюсь, слегка подзабыл.
  
   --  Их звали Джебби, -- сказал я. -- Без сомнения, мистеру Джебби следовало бы поехать с ней на берег в Гельвоэте. Но он не поехал, мистер Драммонд, и думаю, что вам надо благодарить бога, что я оказался тут и предложил ей свои услуги.
  
   --  Я ещё поговорю с мистером Джебби в скором времени, -- сказал он. -- Что же касается вас, то я думаю, вы могли бы понять, что слишком молоды для подобного.
  
   --  Но выбирать приходилось не между мной и кем-нибудь другим, а между мной и никем!  -- в пол голоса воскликнул я. -- Никто более не предлагал ей своих услуг. Должен сознаться, что вы выказываете весьма мало благодарности мне, сделавшему это.
  
   --  Я подожду с благодарностью, пока не пойму немного яснее, в чем заключается услуга, которую вы мне оказали.
  
   --  Мне кажется, что это и так бросается в глаза, -- сказал я. -- Вы покинули вашу дочь, почти бросили её одну посреди Европы с двумя шиллингами в кармане и не знающую двух слов на здешнем языке. Прекрасно, нечего сказать! Я привел её сюда, материально обеспечил. Я назвал её своей женой, чтобы оградить от досужих сплетен. Вряд ли нужно объяснять вам, что всё стоило денег. Я обязан был сделать это для молодой леди, достоинства которой я уважаю, но, кажется, было бы довольно неуместно расхваливать её собственному отцу.
  
   --  Вы ещё слишком молоды... -- начал он.
  
   --  Я уже много раз в последнее время слышал это,  -- отвечал я запальчиво.
  
   --  Вы ещё очень молодой человек, -- повторил он с нажимом, -- иначе вы бы поняли всё значение вашего поступка.
  
   --  Вам очень легко говорить это!  -- воскликнул я. -- Но как же я мог поступить иначе? Положим, я мог бы нанять какую-нибудь бедную приличную женщину, которая бы жила с нами, но это только в теории! Да и где бы я нашел её -- ведь я чужой в этом городе! Объявить её своей сестрой? Если бы обман когда-нибудь вскрылся, это навеки бы погубило её репутацию. Позвольте обратить ваше внимание ещё и на то, мистер Драммонд, что это всё стоило мне немалых денег. Дело-то, как видите, главным образом заключается в том, что мне все время приходилось платить за вашу небрежность, и вся история произошла единственно оттого, что вы были так беспечны, что оставили свою дочь без должной поддержки.
  
   --  Тот, кто сам живет в стеклянном доме, не должен бросать камнями в других, -- сказал он в ответ. -- Прежде окончим расспросы о положении мисс Драммонд, а потом уже станем судить её отца.
  
   --  Я считаю такую постановку вопроса совершенно неуместной, -- сказал я, -- честь мисс Драммонд выше всяких подозрений, что должно быть известно её отцу. То же самое можно сказать и обо мне. Вам остается лишь выбрать одно из двух: выразить мне свою глубокую благодарность, как джентльмен джентльмену, и больше не упоминать об этом, или же оплатить мне все расходы.
  
   Он успокоительно замахал рукой.
  
   --  Ну, ну, -- сказал он, -- вы слишком торопитесь, мистер Бэлфур. Хорошо, что я давно научился быть терпеливым. Вы, кажется, забываете, что я ещё должен увидеться с моей дочерью.
  
   При этих словах я начал немного успокаиваться, увидев перемену в поведении Джеймса, как только речь зашла о деньгах. Этот аргумент действовал на него просто волшебно. Что же, как говорили в моём прошлом мире: "если проблему можно решить с помощью денег, то это не проблема, а просто расходы".
  
   --  Я думаю, будет лучше, если вы позволите мне одеться, чтобы дать мне возможность уйти и предоставить вам встретиться с ней наедине? -- спросил я.
  
   --  Буду весьма вам признателен! -- сказал он очень вежливым тоном.
  
   Я находил, что дело идёт всё лучше и лучше. Встав со стола, я вспомнил, как бессовестно попрошайничал этот человек у Престонгрэнджа, и решил упрочить за собой моральную победу.
  
   --  Если вы желаете некоторое время пробыть в Лейдене,  -- сказал я, -- то можно будет снять вам квартиру по соседству. У меня достаточно средств, чтобы это себе позволить.
  
   --  Сэр, -- сказал он, гордо выпячивая грудь, -- я не стыжусь бедности, в которую впал на службе моему королю, не скрываю, что дела мои очень расстроены, и в настоящую минуту мне было бы совершенно невозможно ехать дальше.
  
   --  Пока вы не найдете возможности снестись с вашими друзьями, -- сказал я, -- вам, может быть, будет удобно -- для меня же это будет очень лестно -- пожить в Роттердаме в качестве моего гостя.
  
   --  Сэр, -- начал он пафосно, -- на ваше искреннее предложение я считаю обязанностью отвечать так же искренне. Вашу руку, мистер Дэвид. У вас характер, который я более всего уважаю. Вы из тех, от которых джентльмен может принять одолжение без лишних слов. Я старый солдат, (... "и не знаю слов любви"... - ехидно продолжила фразу моя память) -- продолжал он, с видимым отвращением оглядывая комнату, -- и вам нечего бояться, что я буду вам в тягость. Я слишком часто ел на краю канавы, пил из лужи и проводил дни и ночи без крова, под дождём.
  
   --  Должен сказать вам,  -- заметил я,  -- что обыкновенно нам в это время присылают завтрак. Я могу зайти в таверну, заказать для вас ещё одну порцию и отложить завтрак на час, чтобы дать вам время повидаться с вашей дочерью.
  
   Мне показалось, что ноздри его хищно шевельнулись.
  
   --  О, целый час!  -- заметил он. -- Это, пожалуй, слишком много. Скажем, лучше полчаса, мистер Дэвид, или двадцать минут. Уверяю вас, что этого совершенно достаточно. Кстати, -- прибавил он, удерживая меня за сюртук,  -- что вы пьёте за завтраком, эль или вино?
  
   --  Откровенно говоря, сэр,  -- отвечал я, ногой незаметно закатывая бутылку из-под дорогого французского шампанского поглубже под стол -- с утра я не пью практически ничего, кроме чистой родниковой воды.
  
   --  Ой-ой,  -- сказал он, -- это очень вредно для желудка, поверьте старому солдату. Наиболее здорово, может быть, пить наше домашнее родное виски, но так как это невозможно, то лучше всего брать рейнское или белое бургундское вино.
  
   --  Сочту своим долгом доставить его вам,  -- отвечал я.
  
   --  Ну прекрасно, -- сказал он, -- мы ещё сделаем из вас настоящего мужчину, мистер Дэвид.
  
   Могу сказать, что в это время я обращал на него внимание ровно настолько, чтобы представить себе, каким странным тестем он окажется. Все мои заботы сосредоточивались на дочери, которую я решил как-нибудь предупредить заранее о неожиданном посетителе. Я подошел к двери и, постучав в неё, крикнул:
  
   --  Дорогая, просыпайся, тут приехал твой отец!
  
   Затем я пошел по своим делам, подозревая, что начинающийся так новый день наверняка будет хлопотным...
  

XXVI.

  
   По зрелому размышлению отец Катрионы перестал казаться мне сколь либо значительной проблемой. Поэтому, идя в трактир договариваться об шикарном обеде для нас троих, я думал совсем о другом. А именно о том, стоит ли мне действительно всерьёз заняться реставрацией Стюартов. И чем дольше думал об этом деле, тем менее хотелось за него приниматься. Ведь я по сути --  поддельный шотландец. Родной для изначального Дэвида Лоуленд не был для меня абсолютно чужим, но и как родина не воспринимался совершенно. Королевская власть тоже, в силу опыта, не казалась чем-то органичным - скорее неким смешным анахронизмом. И бороться за смену одного короля другим в отдельно взятой стране представлялось занятием никчемным, по типу смены одного Почётного Президента другим в каком-нибудь "Обществе любителей пива" двадцать первого века.
  
   Я задумался о том, чего же я действительно хочу. Оставить след в мировой истории? Что же, в какой-то степени это уже и так выполнено. Кроме того, я создал материальную базу для продолжения подобного пути. Спаянный отряд наёмников, новейшее оружие, наконец деньги --  всё у меня есть. Что меня не устраивает? Прежде всего -- место действия. В той же Шотландии хорошо поздней весной или ранней осенью, но не холодной зимой или переменчивым летом. В Европе климат немного получше, но я то знаю, что в ближайшие годы она превратиться в некое подобие горящего муравейника. Россия? Боже упаси! Азия? Нет лучшего способа потерять всё, что у меня есть. Новый Свет? Вот здесь открываются кое-какие интересные перспективы. Особенно в приумножении своего капитала. Может действительно начать прогрессорствовать где-нибудь на территории Северной Америки. Подыскать местечко с нормальным климатом, вроде Кубы или Калифорнии, и заняться там строительством своей собственной финансовой империи по типу британских торговых компаний? Сыграть в некий реальный аналог компьютерной стратегии из прошлого мира?...
  
   Занятый этими мыслями я вёл себя во время обеда несколько отстранённо. Мою задумчивость полностью компенсировал говорливый Джеймс Мор, оказавшийся настоящим мастером в искусстве ведения застольной беседы. Вот только его прекрасные манеры почему-то выглядели насквозь фальшивыми. Под конец трапезы я заметил обеспокоенные взгляды, которые начала бросать на задумчивого меня Катриона и волевым усилием заставил себя вернуться в текущий момент.
  
   --  Могу я чем-нибудь служить вам, мистер Драммонд? -- спросил я у тестя.
  
   Он подавил зевок, что мне снова показалось явным притворством.
  
   --  Что же, мистер Дэвид, -- сказал он, -- если вы так любезно предлагаете свои услуги, то укажите мне дорогу в таверну (он назвал её), где я надеюсь встретить старого товарища по оружию. А то я плохо знаю этот город.
  
   Возражать было особо нечего, и я взял шляпу и плащ, чтобы сопутствовать ему.
  
   --  Что же касается тебя, -- сказал он дочери, -- то тебе лучше всего лечь спать сразу после ужина. Я вернусь сегодня поздно, а рано ложиться и рано вставать -- это делает молодых девушек красивыми.
  
   С этими словами он нежно поцеловал её и, пропустив меня вперед, направился к двери. Всё случилось так, и, по моему мнению, преднамеренно, что я едва успел проститься, однако заметил, что Катриона почти не глядела на меня, и приписал это её страху перед Джеймсом Мором.
  
   До таверны было довольно далеко. Он всю дорогу говорил на темы, нисколько меня не интересовавшие. Я решил на обратном пути зайти в банк, а затем отправиться на поиски нового жилья. Оставаться жить в месте о котором знает Джеймс Мор почему-то не было ни малейшего желания. Нет уж, лучше пусть он сам живёт в той квартире. Тем не менее, нам в дальнейшем поневоле предстояло проводить с ним рядом много времени. За завтраком Катриона наотрез отказалась немедленно уезжать во Францию, оставив отца здесь в одиночестве. А тащить его с собой в путешествие не захотел уже я.
  
   Что касается самого Джеймса, то он ни на что не обращал внимания: он ничем не интересовался, кроме своего кармана, своей утробы да своей хвастливой болтовни. Удивительно цельный человек. Не успело пройти и двенадцати часов с его приезда, как он сделал у меня маленький заём. Через тридцать часов он попросил ещё денег и получил отказ. Как деньги, так и отказы он принимал с одинаковым добродушием. В нём действительно была какая-то внешняя величавость, которая могла действовать на его дочь. Вид, который он обыкновенно принимал в разговоре, его изящная наружность и широкие привычки -- всё это очень гармонировало с его имиджем. Для меня же после двух первых встреч он был ясен как день: я видел, что это чёрствый эгоист, наивный в своём эгоизме. Я слушал его хвастливый разговор об оружии и "старом солдате", о "бедном Хайлэндском джентльмене" и о "силе моей страны и друзей", точно то была пустая болтовня попугая.
  
   Удивительно, но он, кажется, иногда сам верил отчасти своим рассказам. Он был так лжив, что, пожалуй, едва ли замечал свою ложь. Например, минуты уныния были у него совершенно искренни. Временами он бывал самым молчаливым, любящим, нежным созданием в мире, держал, точно большой ребенок, руку Катрионы в своих руках и просил меня не покидать его, если я хоть немного его люблю. Его, положим, я не любил, но зато любил его дочь. Он настойчиво умолял нас развлекать его беседой, что при наших отношениях было очень трудно, и затем снова принимался за горькие сожаления о родной стране и друзьях, а также за заунывные гэльские песни.
  
   --  Это одна из меланхоличных песен моей родины, -- говаривал он. -- Вы удивляетесь, что видите солдата плачущим. Это доказывает только, что я считаю вас близким другом. Мотив этой песни в моей крови, а слова идут из сердца. Когда я вспоминаю свои осенние багряные горы, и крики диких птиц, и быстрые потоки, сбегающие с холмов, я не постыдился бы плакать и перед врагами.
  
   Затем он снова пел и переводил мне слова песен на английский язык с большими остановками и выражениями досады. 
  
   -- Здесь говорится, -- рассказывал он, -- что солнце зашло, сражение кончилось и храбрые вожди потерпели поражение. И ещё говорится, что звезды видят, как они убегают в чужие страны или лежат мёртвые на багряных горах; никогда больше не издадут они военного клича и не омоют ног в ручьях долины. Если бы вы хоть немного знали этот язык, то сами плакали бы, так выразительны эти слова, но передавать их по-английски -- похоже на насмешку.
  
   Я находил, что во всём этом была некоторая доля насмешки, но между тем здесь было и настоящее чувство, и за это я, кажется, больше всего презирал Джеймса Мора. Меня задевало за живое, когда я видел, как Катриона заботится о старом негодяе и плачет сама при виде его слёз. Между тем я был уверен, что добрая половина его печали происходила от неумеренной выпивки накануне. Бывали минуты, когда мне хотелось дать ему взаймы крупную сумму с тем, чтобы больше никогда не видеть его. Но в таком случае он бы просто не отстал от меня, постоянно ожидая новых подачек. Нет, тут требовалось что-то более радикальное. Хорошо бы было устроить его на какую-нибудь службу. Желательно военную и где-нибудь за морем. Но связей в нужных для этого кругах у меня пока не было, а в это время деньги решали далеко не всё. Хотя кое-какие идеи к концу проведённой совместно с тестем недели у меня всё-же появились. Кроме всего, Катриона упросила меня повременить с признанием её отцу о нашей женитьбе. И мне пришлось снова ложиться по вечерам в одинокую холодную постель, что добавляло мотивации к поискам выхода.
  

XXVII.

  
  
   Прошло, должно быть, ещё дня четыре. Помню, что Джеймс находился в одном из своих мрачных настроений, когда я получил три письма. Первое было от Алана -- он предполагал навестить меня в Лейдене, или же нам заехать к нему во Францию. Остальные два были из Шотландии. Письмо Ранкилера было, разумеется, написано в деловом тоне; письмо же мисс Грант, похожее на неё самоё, было гораздо более остроумно, чем рассудительно, полно упрёков за то, что я не писал ей, -- хотя как я мог писать ей в нынешних обстоятельствах? -- и шутливых замечаний о Катрионе, которые мне было тяжело прочитать в её присутствии.
  
   Я нашел эти письма у себя в комнате, когда пришёл пообедать, так что о моих новостях услышали сейчас же, как только я узнал их. Они послужили нам всем троим желанным развлечением, и никто из нас не мог предвидеть плохих последствий этого. Случаю было угодно, чтобы все три письма пришли в один и тот же день, и он же отдал их в мои руки и в той же комнате, где был Джеймс Мор. Все происшествия, проистекшие отсюда, которые я мог бы предупредить, если бы держал язык за зубами, были, несомненно, предопределены заранее.
   Первым я, разумеется, распечатал письмо Алана. И что было естественнее, как сообщить о его намерении навестить меня? Но я заметил, что Джеймс тотчас же выпрямился и на лице его отразилось напряженное внимание.
  
   --  Это тот Алан Брэк, которого подозревают в Эпинском деле? -- спросил он.
  
   Я отвечал, что это тот самый, и Джеймс некоторое время мешал мне прочесть остальные письма, расспрашивая о нашем знакомстве, об образе жизни Алана во Франции, о чем я сам очень мало знал, и о его предполагаемом визите ко мне.
  
   --  Все мы, изгнанники, стараемся держаться друг друга, -- объяснил он свой интерес. -- Я, кроме того, знаю этого джентльмена, и хотя его происхождение и не совсем чисто и он, собственно, не имеет права на имя Стюарта, но он прославился во время битвы при Драммоси. Он показал себя настоящим солдатом. Если бы другие, которых я не хочу называть, вели себя так же, то дело это не оставило бы таких грустных воспоминаний. Мы оба в тот день сделали всё, что было в наших силах, и это служит связью между нами,  -- сказал он.
  
   Я едва мог удержаться от желания показать ему язык и дорого бы дал, чтобы Алан был тут и заставил бы Джеймса Мора яснее высказаться о его происхождении, хотя, как мне говорили потом, королевское происхождение Алана действительно было сомнительно.
   Между тем я открыл письмо мисс Грант и не мог удержать восклицания.
  
   --  Катриона, представь! -- воскликнул я, -- следующим летом Джанет Грант выходит замуж за лорда Джона, четвёртого графа Гинфорда!
  
   Она, ударив в ладоши, вскочила со стула. В следующую минуту мы оба сразу поняли, как мало радостного было лично для нас в этом известии, и стояли, грустно глядя друг на друга. Джон Гинфорд был не сказать чтобы таким уж хорошим человеком.
   Но Джеймс сейчас же проявил своё лицемерие.
  
   --  Дочь моя,  -- сказал он,  -- разве ваша кузина учила вас так вести себя? Вы должны только порадоваться за неё.
  
   Мы оба проигнорировали его и я вскрыл второе письмо из Шотландии, от поверенного.
  
   -- Надо же, -- сказал я через минутку, -- Ранкилер пишет, что деньги вложенные в партию чая от Британской Ост-Индской кампании удвоились и предлагает вложить прибыль в недвижимость. Не понимаю, какой в этом смысл? У нас и так есть имение Шос, отданное арендаторам. Зачем ещё плодить сущности?
  
   -- Это совершенно неправильно, мальчик мой! -- опять вмешался неугомонный тесть, -- чем больше земельные наделы, тем большее уважение вызывает их владелец у окружающих!
  
   --  Уверяю вас, сэр,  -- сказал я, сердито оборачиваясь к нему, -- я вовсе не желаю получать уважение от тех людей, до которых мне и дела нет.
  
   --  Вот здравая философия солдата!  -- отвечал Джеймс. -- Но мы, по крайней мере, должны поздравить вас с увеличением вашего состояния.
  
   --  Я и с этим не могу согласиться, -- возразил я, но уже без прежнего запала. -- Положим, у меня и так достаточно денег. Да что там достаточно -- того что уже есть и на три жизни не хватит, даже если бросаться золотом направо и налево.
  
   --  Ну, ну, -- сказал он, -- вы гораздо более взволнованы, чем желаете показать. Вот три письма: это значит, что есть минимум трое желающих вам добра. Я мог бы назвать ещё двоих, находящихся здесь, в этой комнате. Я знаю вас не особенно давно, но Катриона, когда мы остаемся одни, не перестает восхвалять вас.
  
   При этих словах она взглянула на него немного удивлённо, и он сразу переменил тему, заговорив о величине моего поместья, и с большим интересом продолжал этот разговор в течение почти всего обеда. Но напрасно он старался притворяться: он слишком грубо коснулся этого вопроса, и я знал, чего мне ожидать. Едва мы успели пообедать, как он сразу открыл мне свои планы. Он напомнил Катрионе о каком-то поручении и послал её исполнить его.
  
   --  Тебе не следует опаздывать,  -- прибавил он, -- а наш друг Дэвид побудет со мною до твоего возвращения.
  
   Она безмолвно поспешила повиноваться ему. Не знаю, понимала ли она, в чём дело. Я думаю, что нет. Я же был очень доволен и приготовился к тому, что должно было последовать.
   Не успела за ней закрыться дверь, как Джеймс Мор откинулся на спинку стула с хорошо разыгранной развязностью. Его выдавало только лицо; оно вдруг покрылось мелкими капельками пота.
  
   --  Я рад, что могу переговорить с вами наедине, -- сказал он. -- Так как при нашем первом свидании вы не поняли некоторых моих выражений, я давно хотел объясниться с вами. Дочь моя стоит выше подозрений, вы тоже, я готов подтвердить это с оружием в руках против всех клеветников. Но, милейший Дэвид, свет очень строго ко всему относится. Кому же знать это, как не мне, с самой смерти моего покойного отца -- упокой его, господи!  -- подвергавшемуся постоянным щелчкам клеветы. Нам надо помнить об этом, надо обоим принять это в соображение.  -- И он манерно потряс головой, точно проповедник на кафедре.
  
   --  Куда вы клоните, мистер Драммонд? -- спросил я. -- Я был бы вам очень благодарен, если бы вы немного приблизились к сущности дела.
  
   --  Да, да, -- смеясь, сказал он, -- это похоже на вас! Это мне больше всего в вас нравится. Но, мой милый, эту сущность иногда очень щекотливо высказать. -- Он налил в стакан вина. -- Но мы с вами такие близкие друзья, что это не должно бы особенно затруднять нас. Мне едва ли надо говорить, что суть -- в моей дочери. Я первым делом должен заявить, что и не думаю упрекать вас. Как иначе могли бы вы поступить при таких неблагоприятных обстоятельствах? Право, я сам не могу сказать.
  
   --  Благодарю вас,  -- сказал я легкомысленно.
  
   --  Я, кроме того, хорошо изучил вас, -- продолжал он. -- У вас отличные способности, вы обладаете большим состоянием, что тоже не мешает делу. Сообразив всё, я рад объявить вам, что из двух оставшихся нам выходов я решился на второй.
  
   --  Боюсь, что я очень недогадлив, -- сказал я. -- Но какие это выходы?
  
   Он сильно нахмурил брови и расставил ноги.
  
   --  Я думаю, сэр, -- отвечал он, -- что мне нет надобности называть их джентльмену с вашим положением. Я или должен драться с вами, или вы женитесь на моей дочери.
  
   --  Вам наконец угодно было выразиться ясно, -- заметил я, посмеиваясь.
  
   --  Мне кажется, я с самого начала выражался ясно! -- яростно воскликнул он. -- Я заботливый отец, мистер Бэлфур, но благодаря богу терпеливый и рассудительный человек. Многие отцы, сэр, сразу же потащили бы вас или под венец, или на поединок. Моё уважение к вам...
  
   --  Мистер Драммонд, -- прервал я, -- если вы питаете ко мне хотя какое-либо уважение, то прошу вас не повышать голоса. Нет никакой надобности орать на человека, который находится в той же комнате и слушает вас с большим вниманием.
  
   --  Совершенно верно,  -- заметил он внезапно изменившимся голосом. -- Простите, пожалуйста, отцу его вполне понятное волнение.
  
   --  Итак, я понимаю...  -- продолжал я. -- Не стану обращать внимание на второй выход, о котором вы совершенно напрасно упоминаете. Я понимаю из ваших слов, что могу ждать поощрения в случае, если захочу просить руки вашей дочери.
  
   --  Вы прекрасно выразили свою мысль,  -- сказал он, -- я вижу, что мы отлично поладим.
  
   --  Вы слишком торопитесь, мистер Драммонд,  -- сказал я. -- Надо выяснить ещё некоторые условия. Здесь есть одно препятствие -- на самом деле мы уже женаты.
  
   Джеймс замер, как будто его разбил столбняк. Смотря на его нелепо выпученные глаза я не удержался от усмешки. В этот же момент раздался стук в дверь.
  

XXVIII.

  
   Я отворил Катрионе дверь и остановил её на пороге.
  
   --  Ваш отец желает, чтобы мы пошли погулять, -- сказал я.
  
   Она взглянула на Джеймса Мора, кивнувшего ей головой, и, как дисциплинированный солдат, повернулась и пошла со мной.
   Мы шли по одной из наших прежних любимых дорог, где часто ходили вместе и где были так счастливы. Я шел немного позади и мог незаметно наблюдать за ней. Стук её маленьких башмаков по дороге звучал необыкновенно мило.
   Она избегала глядеть на меня и шла всё вперед, не догадываясь о том, чего можно ждать. Я понимал, что должен поскорее успокоить её, объяснив, что ничего страшного не происходит.
  
   --  Катриона, -- сказал я,  -- скажу тебе откровенно -- я не в восторге от твоего отца. Не то, чтобы он был так уж плох, но его долгое присутствие рядом с нами меня нервирует.
  
   -- Какой бы он ни был, -- ответила девушка, гордо вскинув голову, -- он по прежнему остаётся моим отцом. Признаюсь честно, я тоже замечаю в нём изменения к худшему, произошедшие в последнее время, но это не повод отказаться от нашего родства.
  
   -- Дорогая, ты верно шутишь, -- поднял я руки в примиряющем жесте, -- я вовсе не имел в виду ничего столь радикального. Просто хотел спросить, не будешь ли ты против, если я дам твоему отцу очень важное поручение? В результате чего вы наверняка не сможете скоро увидеться снова?
  
   -- Я уже взрослая девочка, -- с ноткой грусти ответила Катриона, -- мне не нужно, чтобы отец мой непременно был рядом. Главное знать, что он в порядке.
  
   -- Тогда решено, -- ответил я, мысленно потирая руки, -- Иди вперёд, пообщайся с отцом наедине. Он уже знает наш маленький секрет и судя по всему не сильно против. А мне нужно сделать ещё одно важное дело.
  
   Мы расстались, и я, идя в сторону банка, задумался о том, какую сумму стоит взять. Представив, что эти деньги по сути выкуп за Катриону, громко рассмеялся прямо посреди дороги, заставив испуганно шарахнуться в сторону случайного прохожего...
   Спустя несколько часов я входил в съёмную квартиру, отягощённый двадцатикилограммовым кожаным мешком, плотно набитым золотыми луидорами.
  
   -- Прошу меня простить, -- обратился я к жене с порога, -- но у меня возникло очень важное и срочное дело к твоему отцу.
  
   Джеймс Мор вскинул на меня подозрительно довольный взгляд. По всей видимости до разговора с дочерью он и не догадывался о истинных размерах моего состояния, и теперь предвкушал, как он сможет им воспользоваться. Нет уж, тестюшка. Только малую толику, и ту в ответ на твоё доброе имя.
   Катриона понятливо кивнула и вышла в соседнюю комнату, оставляя меня наедине со старым мошенником, по неведомой прихоти судьбы являющимся её отцом.
   Я предпочёл с ходу взять быка за рога.
  
   -- Мистер Драммонд, -- сказал я с предельно серьёзным лицом. -- Я знаю вас как истинного патриота Шотландии, истинно преданного династии Стюартов. Поэтому буду с вами предельно откровенен. Вы позволите?
  
   Он многословно заверил меня, что более искреннего и истового якобита чем он просто не может существовать во всём мире.
  
   -- Дело в том, -- продолжил я доверительным тоном, -- что существует группа людей, которым небезразлична судьба королевского трона. Они готовы на всё, чтобы вернуть его истинному владельцу. Как вы наверное догадались, я тоже принадлежу к этому кругу. Здесь я оказался не случайно -- мне надо было получить деньги и передать их курьеру. А тот, в свою очередь, должен был их доставить молодому претенденту (имеется в виду принц Чарли, если кто не понял) лично. Но я получил известие, что корабль с курьером потерпел крушение у берегов Франции. Золото же нужно доставить срочно. Мне же надо ещё закончить здесь кое-какие дела. Поэтому мне нужен доверенный человек, которому можно без опасения доверить большую сумму.
  
   -- Мальчик мой, вы нашли такого человека, -- с такой искренностью воскликнул Джеймс, что я на секунду почувствовал неуверенность в своих расчётах. Но следующая его фраза и мелькнувший на мгновение алчный огонёк в его глазах снова вернул всё на свои места: -- Но всё же, позвольте полюбопытствовать, о какой собственно сумме идёт речь?
  
   -- В этом мешке, -- я кивнул на принесённый мною из банка груз, -- двадцать шесть тысяч луидоров. Это почти в десять раз больше, чем стоит всё моё владение в Шотландии.
  
   Джеймс Мор выдохнул и облизнул внезапно пересохшие губы.
  
   -- Можете всецело рассчитывать на меня, мастер Бэлфур, -- сказал он мне, отводя в сторону взгляд, -- я отправлюсь в путь немедленно и буду спешить как только могу. Но не могли бы вы выделить мне средств на дорогу? Моё финансовое положение настолько зыбко, что имеющихся наличных денег не хватит на путешествие до Парижа.
  
   Я глубоко в душе восхитился его непомерной наглостью. Вот тот человек, который готов выдоить любую ситуацию до самого конца.
  
   -- Да, конечно, -- ответил я, -- вот вам ещё сто луидоров на дорожные расходы.
  
   С этими словами я передал тестю небольшой туго набитый кошель. Суетливо схватив его, он тут же споро бросился собирать свои вещи и прощаться с дочерью. Уже через полчаса Джеймс Мор МакГрегор покинул наше жилище и нашу жизнь навсегда. Я не ошибся, искушение для этого скользкого типа оказалось слишком велико. Неудивительно, что принц Чарли так никогда и не узнал о моём щедром даре. А репутация старого жулика в глазах его дочери была погублена раз и навсегда.
  
   После отъезда отца Катрионы мы немедленно собрали свои вещи и отправились во Францию. Поскольку море в это время года было неспокойным, пришлось на себе почувствовать все "прелести" наземного передвижения. Жаль, что нельзя было просто купить верховых лошадей, так как Катриона последний раз ездила верхом ещё в детстве. Поэтому пришлось вначале нанять повозку, а в Базеле, встретившись с Аланом, пересесть на дилижанс до Дюнкерка. Ехать прямиком на Париж вышло бы короче, но Брэка настойчиво попросил по пути заехать к нему в гости старый сослуживец. Унылую дорожную тряску скрашивали только частые остановки в придорожных тавернах и разговоры с попутчиками. Но вот и это путешествие подошло к концу.
  

XXIX.

  
   Встреча с Аланом прошла без особого ажиотажа. Мы вместе позавтракали в базельском трактире, причём друг всячески демонстрировал мне что одобряет мой выбор спутницы жизни. А с женой моей, в свойственной ему манере, был говорлив, но вежлив и почтителен.
  
   Смущение Катрионы при нашей встрече длилось только минуту, и она с оживлением обратилась к Алану.
  
   --  А вы его друг, Алан Брэк?! -- воскликнула она. -- Много, много раз муж говорил мне о вас, и я полюбила вас за вашу храбрость и доброту.
  
   --  Ну, ну,  -- сказал Алан, держа её за руку и разглядывая,  -- так вот наконец и эта молодая леди! Ну, Дэвид, должен сказать -- ты очень плохо описываешь людей.
  
   Я не помню, чтобы он когда-нибудь говорил так задушевно: голос его звучал как пение.
  
   --  Как, разве он описывал меня? -- воскликнула она.
  
   --  С тех пор как я приехал во Францию, он только и делал это в каждом письме, -- отвечал он, -- не говоря уже об одной ночи, проведенной в Шотландии, в лесу около Сильвермиллса. Но радуйтесь, милая, вы гораздо красивее, чем это можно представить себе по его описаниям. А теперь вот что: мы с вами должны стать друзьями. Я точно паж Дэвида, я как собака у ног его: что интересует его, должно интересовать и меня, и, клянусь богом, его друзья должны любить меня! Теперь вы знаете, как относиться к Алану Брэку, и увидите, что вряд ли потеряете от такой сделки. Он не особенно красив, милая, но всегда верен тем, кого любит.
  
   --  От души благодарю вас за ваши добрые слова,  -- сказала она.  -- Я чувствую такое уважение к храброму, честному человеку, что не нахожу слов для ответа ему.
  
   -- Так что там с твоим другом? -- наконец я смог вставить свой вопрос в их воркование (и нет, я не приревновал -- разве что самую малость), -- Ты писал, он твой бывший сослуживец?
  
   -- Ну друг -- это слишком сильно сказано, -- отвечал Алан, -- по правде говоря, этот Джаспер Клефан тип достаточно скользкий. Мы познакомились в славном сорок пятом, затем недолгое время служили вместе в полку Огильви. Но в сорок седьмом году, в Берген-оп-Зоме, он так зверствовал, что его убрали по-тихому из части. Вроде бы затем он какое-то время был порученцем у неких высокопоставленных особ. А затем, поговаривают, совсем спился.
  
   -- То есть, ты просто собираешься, сделав небольшой крюк, навестить малознакомого наёмного убийцу и алкоголика? -- переспросил я Алана, и мы оба расхохотались, распираемые радостью встречи. Катриона же смотрела на нас со стороны с милой улыбкой.
  
   -- Ну да, -- ответил Брэк, -- как бы ни был плох человек, ему надо же дать шанс исправиться.
  
   В ранних сумерках январского дня мы наконец приехали в Дюнкерк. Мы оставили своих лошадей па почтовой станции и взяли проводника до гостиницы Базена, расположенной за городскими стенами. Идти было недалеко, поэтому мы решили взять Катриону с собой и остановиться на ночлег уже на месте. Было почти совсем темно, когда мы последними покинули город и, пройдя по мосту, услышали, как за нами захлопнулись ворота. По другую сторону моста находилось освещенное предместье. Мы его прошли, а затем повернули по тёмной дороге и вскоре очутились в полном мраке. Мы слышали только скрип песка под ногами и близкий рокот моря. Некоторое время мы шли, ничего не видя, следуя за нашим проводником по звуку его голоса. Я начинал уже думать, что он заблудился, когда мы наконец взошли на вершину небольшого склона и увидели тусклый свет в окошке дома.
  
   --  Вот гостиница Базена, -- сказал проводник. Алан чмокнул губами.
  
   --  Немного чересчур уединенное место, -- сказал он, и по тону его я догадался, что он не в самом большом восторге от этого обстоятельства.
  
   Немного позже мы очутились в большой комнате, занимавшей весь нижний этаж дома. Скамьи вдоль стен и столы посредине составляли всю её мебель. Дверь сбоку вела в номера. В одном конце комнаты был очаг, в другом -- полки с бутылками и лестница, ведущая в погреб. Базен, высокий человек, весьма подозрительный на вид, сообщил нам, что искомый шотландский джентльмен ушел неизвестно куда, но обещал вернуться ещё до наступления ночи.
  
   Пользуясь привилегией путешественников, мы не стали ждать знакомого Брэка и сели за ужин втроём. Около Алана сидела Катриона и угощала его. Он заставил её выпить первой из его стакана и всё время мило ухаживал за нею, не давая мне, впрочем, никакого явного повода ревновать. Он целиком завладел застольным разговором и поддерживал его в таком весёлом тоне, что обстановка за столом сразу же стала непринуждённой. Если бы кто-нибудь посторонний увидел нас, то подумал бы, что Алан -- старый друг Катрионы, а я -- малознакомый ей человек. У меня было много оснований ценить и уважать этого человека, но я никогда не почитал и не восхищался им более, чем в этот вечер. Я не мог не заметить, хотя иногда забывал об этом, что у него было не только много жизненной опытности, но и своеобразного врожденного такта. Катриона казалась совсем очарованной им. Смех её звучал как колокольчик, и лицо её было весело, как майское утро. Сознаюсь, что хоть я и был в хорошем настроении, но мне немножко взгрустнулось -- таким я казался себе прагматичным и необщительным человеком в сравнении с моим другом.
   Мне казалось, что я возможно недостоин того, чтобы играть такую роль в жизни девушки, чью весёлость я так часто омрачал.
  
   Вскоре вернулся вызвавший Алана на встречу наёмник. Он довольно грубо отказался от предложения отужинать вместе с нами и, захватив у Базена графин вина, отозвал Стюарта в сторонку. Без сомнения, он имел что сообщить моему другу. Причём, судя по всему, известия эти были не только важные, но и весьма неприятные. Алан был вынужден покинуть нашу компанию, уединившись с Джаспером за боковым столиком.
   О Джаспере Клефане нет надобности говорить много. Мне он не понравился с первого же взгляда. Не смотря на представительную осанку и благородную седину, его красное лицо, утиный нос и маленькие злые глазки наглядно демонстрировали недобрую натуру. А багровый шрам, пересекающий левую бровь и продолжающийся на щеке, придавал ему в свете свечей ещё более зловещее выражение.
   В конце-концов Джаспер уговорил Брэка перенести дальнейший разговор на завтра, о чём друг не замедлил сообщить вернувшись за наш стол. Отложить это было тем легче, что Алан и я порядочно устали от поездки и вскоре вслед за Катрионой ушли спать. Кровати в этой гостинице оказались узкими и неудобными, а бельё сырым. Когда я вошёл в нашу комнату, Катриона уже спала. Стараясь не разбудить её, я быстро сбросил верхнюю одежду и скользнул под одеяло. И потом ещё некоторое время лежал, глядя в темноту. Меня не покидала упорная мысль, что надо завтра с утра сменить парадную шпагу на боевой клинок и приготовить к использованию револьвер.
  

XXX.

  
   При свете дня мы ещё яснее увидели, как уединенно была расположена гостиница. Она находилась очень близко к морю, которого, однако, не было видно, и со всех сторон была окружена причудливыми песчаными холмами. Только в одном месте открывалось нечто похожее на красивый вид -- там, где над склоном виднелись два крыла ветряной мельницы, точно два уха осла, который сам оставался скрытым. Поутру была мертвая тишина, потом поднялся ветер, и странно было видеть, как эти два громадных крыла над пригорком завертелись одно за другим. Дорог здесь почти не было, но в траве по всем направлениям пролегало множество тропинок, шедших от двери мистера Базена. Дело в том, что он занимался многими ремеслами, среди которых не было ни одного честного, и расположение его гостиницы благоприятствовало его занятиям. Её нередко посещали контрабандисты; политические агенты и люди объявленные вне закона ожидали здесь возможности отправиться за море; думаю, что бывали дела и хуже, так как тут можно было вырезать целую семью так, что никто и никогда не узнал бы об этом.
   Я спал мало и беспокойно, томимый предчувствием опасности. Рассвет ещё не наступил, как я уже выскользнул из постели, в которой ещё сладко спала жена. Я немного посидел у огня камина, подкидывая туда поленья. Потом походил взад и вперед перед запертой на надёжный засов дверью. Затем сел напротив начавшего сереть окна, всматриваясь в полутьму за ним и пытаясь понять, почему на душе так тревожно. Наступивший вскоре рассвет был пасмурным, но немного позже с запада подул ветер, прогнавший тучи, так что выглянуло солнце и крылья мельницы пришли в движение. Чувствовалось что-то весеннее в солнечном свете, а может быть, и в моём сердце. Большие крылья, появлявшиеся одно за другим из-за холма, очень забавляли меня; по временам я слышал даже скрип мельницы. Около половины девятого утра в комнате раздалось тихое пение Катрионы. Я пришёл в неописуемый восторг, унылые пустынные окрестности показались мне раем.
   Время шло, никто не приближался к гостинице, но я продолжал испытывать какое-то беспокойство, которое не сумел бы объяснить. Казалось, вокруг было что-то тревожное: вращавшиеся над холмом крылья ветряной мельницы словно высматривали что-то; и, даже отбросив в сторону воображение, надо было сознаться, что этот дом и его окрестности -- довольно странное место для встречи с бывшим соратником.
   Во время общего позднего завтрака было заметно, что Джаспер Клефан в каком-то затруднении или чего-то боится, а также, что Алан настороже и внимательно наблюдает за ним.
   Притворство одного и бдительность другого держали меня точно на горячих угольях. Не успел кончиться завтрак, как Джаспер, очевидно приняв какое-то решение, начал извиняться. У него якобы было назначено конфиденциальное свидание в городе с французским дворянином, сказал он, и он просил разрешить ему удалиться часов до двенадцати. Затем он, воспользовавшись тем что Катриона ненадолго вышла, отошёл к хозяину гостиницы и принялся с ним о чём-то тихо разговаривать.
  
   --  Мне все менее нравится этот Джаспер,  -- промолвил тихо Алан. -- Что-то в нём неладное, и мне думается, что Алану Брэку следует немного понаблюдать за ним сегодня. Мне бы очень хотелось посмотреть на этого французского дворянина, Дэви. А ты, я думаю, мог бы сам себе найти занятие, а именно: выведать у девушки что-либо относительно нашего дела. Говори с ней совсем откровенно, скажи ей, что мы планируем начать новую реставрацию династии истинных королей. Я же вижу, что она целиком на стороне правого дела.
  
   --  Я не умею лгать, Алан, я не могу делать это "естественно", -- отвечал я, передразнивая его. -- Поэтому она уже давно всё знает.
  
   --  И очень глупо было так торопиться, -- заметил он. -- Тогда можешь сказать ей, что я тебе это посоветовал, -- это рассмешит её и, может быть, окажется столь же полезным. Но взгляните только на наших хозяев! Если бы я даже был совсем уж глуп, то и так подумал бы, что они готовят ловушку.
  
   --  Мне кажется очевидным, Алан,  что ты далеко не прост, -- сказал я. -- А уж Катриона в тебе нисколько не сомневается.
  
   --  Она обо мне чрезвычайно высокого мнения, -- сказал он кивнув. -- Я не похож на тебя, я умею разбираться в этом. О, она действительно очень высокого мнения об Алане. И, честное слово, я сам разделяю это мнение. С твоего позволения, Шос, я пойду немного на холмы, чтобы видеть, куда отправится этот Джаспер.
  
   Все ушли, и я ненадолго остался один за столом. Джаспер отправился в Дюнкерк; Алан пошёл выслеживать его, а Катриона поднялась в нашу комнату. Я подумал, что мне лучше всего поступить так же, как Алан. Если я скроюсь из виду среди песчаных холмов, то смогу проследить, если кто-то посторонний будет проявлять излишнее внимание к гостинице.
  
   Сказано -- сделано. Я для начала пошёл по тропинке, которая вела прямо к морю, противоположной той, куда пошёл Алан. Тропинка поднималась в гору и привела наконец на вершину холма. Отсюда я в первый раз настолько ясно увидел, в каком пустынном, диком месте пряталась гостиница: поблизости не было видно ни одной живой души и ни одного строения, кроме дома Базена и ветряной мельницы. Немного далее виднелось только море и на нём -- два или три парусных корабля, красивые, как на картине. Один из них стоял очень близко, и я невольно вздрогнул, узнав оснастку "Морского коня". Зачем было английскому судну находиться так близко к французскому берегу? Зачем завлекли Алана в такое соседство, в уединённое место, где нельзя было надеяться на помощь французских властей?
  
   Я вышел из-за песчаных холмов и вступил на берег. В этом месте он был узкий и пустынный; неподалеку стояла лодка, спущенная с военного корабля, которую сторожил офицер, шагавший взад и вперед по песку, точно ожидая чего-то. Я сейчас же опустился в прибрежную траву, которая почти скрыла меня, и ждал, что будет дальше. В то же время, точно ей ничего больше не оставалось делать на суше, лодка отплыла, направляясь к "Морскому коню". Я заметил, однако, что офицер остался на берегу и исчез среди холмов.
   Мне всё это очень не понравилось. Чем больше я думал, тем больше у меня являлось подозрений. Незаметно последовав за офицером я заметил как он у чёрного хода передал Базену какое-то письмо и тут-же скрылся в холмах, на стороне противоположной от моря.
   Вернувшись в гостиницу я приготовил наши револьверы и начал с тревогой ожидать Алана. К счастью, мне удалось уговорить Катриону пока запереться в нашей комнате не открывая дверь не перед кем кроме меня с Аланом. А сам направился ему навстречу. Мне повезло -- едва поднявшись на дюну я увидел друга медленно поднимающегося навстречу. В своём новом, с иголочки, офицерском мундире он смотрелся очень представительно. Но я не сомневался, что это ему нисколько не поможет если его поволокут на английский военный корабль как дезертира и подозреваемого в громком убийстве.
  
   --  Что тут новенького, Дэвид? -- спросил он.
  
   --  Всему своё время, Алан, -- отвечал я, -- а теперь время серьёзное. Что тебе удалось разузнать?
  
   --  Я прогулялся понапрасну,  -- сказал он с досадой.
  
   --  Мне кажется, что мне удалось гораздо больше, -- заметил я, -- по крайней мере, есть многое, что нам следует обсудить. Видишь ли ты это? -- продолжал я, указывая на корабль, который с холма был хорошо виден. -- Это корабль английского королевского флота "Морской конь", его капитана зовут Пэллисер.
  
   --  Я тоже знаю его, -- сказал Алан. -- Он как-то доставил мне немало затруднений, когда стоял в Форте. Но зачем ему понадобилось сегодня подходить так близко?
  
   --  Я скажу тебе, зачем он пришёл сюда, -- сказал я. -- Он привёз какое-то письмо хозяину гостиницы. А почему он продолжает стоять, когда письмо уже доставлено, почему между холмами прячется офицер, и один ли он там, или нет -- это ты уже сообразишь и сам.
  
   --  Ну, могу сказать тебе ещё больше, -- сказал Алан. -- Прошлою ночью, под утро, когда вы крепко спали, я слышал, как человек этот разговаривал с кем-то по-французски и как затем дверь гостиницы отворилась.
  
   --  Алан, -- воскликнул я, -- ты что, не спал всю ночь?
  
   --  Ну, нельзя никогда поручиться, спит ли Алан или нет! -- сказал он. -- Однако это дело выглядит довольно скверно.
  
   Ещё раз глянув на корабль, друг помрачнел.
  
   -- Скорей соберем наши вещи -- это место для меня сущая смерть. -- И он энергично пошёл по направлению к гостинице.
  
   Быстро собравшись и прихватив Катриону, мы бросились прочь из западни. Алан предусмотрительно не пошёл по пути на котором его могла бы поджидать засада.
   Тропинка, по которой он шел, привела нас к ветряной мельнице, где я заметил человека в матросских брюках. Спрятавшись за нею, он, казалось, наблюдал. Но мы, зайдя с тыла, конечно, видели его.
  
   --  Смотри, Алан!  -- тихо сказал я.
  
   --  Тсс...  -- отвечал он,  -- это моё дело.
  
   Человек, вероятно, был немного оглушен шумом мельницы, так как не замечал нас, пока мы не подошли совсем близко. Тогда он обернулся, и мы увидели, что это высокий полный матрос со смуглым лицом.
  
   --  Надеюсь, сэр,  -- сказал Алан,  -- что вы говорите по-английски?
  
   --  Non, monsieur, -- отвечал он с невероятно плохим французским выговором.
  
   --  "Non, monsieur"! -- передразнил его Алан. -- Так-то вас учат французскому языку на "Морском коне". Ах ты толстобрюхое животное! Вот тебе шотландский кулак для твоей английской рожи!
  
   И, подскочив к нему, прежде чем тот смог убежать, нанес ему удар в подбородок, от которого матрос рухнул ничком. Затем Алан с жестокой улыбкой стал смотреть, как тот неуверенно поднялся на ноги и удрал за песчаные холмы.
  
   --  Однако мне давно пора убраться отсюда,  -- сказал Алан и быстрым шагом продолжал путь в глубь холмов.
  
   Мы последовали за ним.
   Случилось так, что, взойдя на очередной песчаный холм, мы лицом к лицу встретились к Джаспером Клефаном, поднимающимся на него с другой стороны. Я жестом показал Катрионе остановиться, сам бросившись к другу.
  
   Между тем Джаспер и Алан встретились на середине длинной гряды. Действительно, на них сейчас стоило посмотреть. Когда они встретились, в Алане, несмотря на самый любезный и дружеский вид, чувствовалось что-то несомненно воинственное, так что Джаспер почуял опасность -- так же, как по дыму узнают, что в доме пожар, -- и встал, готовый ко всему.
   Время было дорого. Положение Алана, окруженного врагами в этом пустынном месте, устрашило бы даже Цезаря. Но в нём не было заметно никакой перемены, и он начал разговор в своём обычном насмешливом тоне.
  
   --  Доброго утра ещё раз, мистер Клефан,  -- сказал он. -- Так какое же у вас было ко мне важное дело?
  
   --  Так как дело это довольно секретное и рассказывать его довольно долго, -- сказал Джеймс, -- то, я думаю, лучше будет отложить его на после обеда.
  
   --  Я не вполне уверен в этом, -- отвечал Алан. -- Мне думается, что это должно случиться теперь же, или вообще никогда. Я и мистер Бэлфур получили важное письмо и думаем уже совсем скоро уехать.
  
   Я заметил удивление в глазах Джаспера, но он сдержался.
  
   --  Одного только намёка моего достаточно, чтобы удержать вас, -- сказал он, -- одного названия моего дела.
  
   --  Тогда говорите,  -- возразил Алан, -- нечего стесняться Дэви и его жены.
  
   --  Это сделало бы обоих нас очень богатыми людьми,  -- продолжал Джаспер.
  
   --  Неужели? -- воскликнул Алан с хорошо разыгранным воодушевлением.
  
   --  Именно, сэр, -- сказал Джаспер.  -- Это -- сокровище Клуни.
  
   --  Не может быть! -- воскликнул Алан. -- Вы что-то разузнали о нём?
  
   --  Я знаю точное место, мистер Стюарт, и могу указать его вам, -- сказал Джаспер.
  
   --  Это лучшее известие из всего! -- пафосно воскликнул Алан. -- Я, право, рад, что приехал в Дюнкерк следуя вашему настоятельному приглашению. Так вот оно, ваше дело, не так ли? Мы поделим богатство пополам, надеюсь?
  
   --  Это и есть моё дело, сэр, -- сказал Джаспер.
  
   --  Отлично, отлично! -- продолжал Алан свою актёрскую игру. Затем с тем же детским интересом он спросил: -- Так оно ничего не имеет общего с "Морским конём"?
  
   --  С чем? -- сказал Джеймс.
  
   --  Или с тем упитанным малым, которого я только что бросил на землю за этой мельницей? -- продолжал Алан. -- Ну, любезный, довольно уже вам лгать! Кончено, Джаспер Клефан, это конец вашей репутации! Вам никогда больше нельзя будет показываться в обществе порядочных людей!
  
   Джаспера это заявление явно застало врасплох. Он простоял с минуту бледный, неподвижный; затем вдруг в нём запылал страшный гнев.
  
   --  Ты смеешь говорить это мне, выродок? -- зарычал он.
  
   --  Грязное животное! -- воскликнул Алан и закатил ему звонкую пощёчину.
  
   В следующий миг они оба уже скрестили свои шпаги прямо перед моим лицом.
   При первом звуке обнаженной стали я инстинктивно отскочил. Следующее, что я увидел, был удар, который Алан отпарировал так близко от своего корпуса, что я испугался за его жизнь. На этот раз моему другу попался достойный соперник. Они в ярости не обращали на меня внимания, нападая друг на друга как бешеные. Я не стал ждать развития событий -- тут же выхватив револьвер выстрелил в Джаспера, самым радикальным образом прерывая схватку этих двух Родомонтов .
  
   -- Зачем ты это сделал?!! -- яростно воскликнул Алан, потрясая шпагой над упавшим с простреленной головой недавним противником.
  
   -- Потому что эта свинья не достойна смерти от честной стали, -- ответил я, дозаряжая барабан. -- И, кроме того, нам надо бы поспешить.
  
   Тут ко мне приблизилась Катриона и, порывисто обняв, впилась в губы поцелуем. Я видел как она перепугалась, когда мне пришлось внезапно оказаться прямо в самом центре схватки. Брэка это зрелище мгновенно привело в себя, переключив с ярости на привычную галантность.
  
   --  А меня неужто никто не поцелует? Я ведь ещё отродясь не упускал такого случая -- спросил Алан и, отстранив меня, взял Катриону за плечи.  -- Милая моя, -- сказал он, -- вы настоящая дочь Эпина. Он, по слухам, был прекрасный человек и может гордиться вами. Если я когда-нибудь женюсь, то буду искать в матери моим сыновьям женщину, подобную вам. А я ношу королевское имя и поэтому всегда говорю только чистую правду.
  
   Он сказал это с неподдельно глубоким и пылким восхищением, которое было чрезвычайно лестно для девушки, да и для меня тоже. Казалось, проникновенные слова его снимали с нас всё напряжение предыдущего дня. Но тотчас Алан снова стал самим собой.
  
   --  Всё это прекрасно, дети мои,  -- сказал он озабоченно, -- всё это очень хорошо. Но Алан Брэк сейчас чуточку ближе к виселице, чем ему самому хотелось бы. И, честное слово, я думаю, что это место нам следует возможно скорее покинуть.
  
   Эти слова призвали нас к благоразумию. Я поднял узел Катрионы, который она бросила на землю. С трёх сторон из-за дюн на нас уже наступали матросы; в отдалении офицер махал шляпой, словно торопил их. А как раз за ним, точно нелепо размахивающий руками человек, виднелась ветряная мельница с вертящимися крыльями.
  
   Алан коротко взглянул вокруг и тотчас пустился бежать. Он нёс тяжеленный сундук, но, я думаю, скорее лишился бы жизни, чем отдал бы своё добро. Он мчался с такой быстротой, что я едва поспевал за ним, восхищаясь проворной женой, легко бежавшей рядом с нами.
   Как только мы побежали, противная сторона отбросила осторожность, и матросы с криками стали гнаться за нами. Нам предстояло пробежать до вершины следующего холма около двухсот ярдов. Матросы-преследователи были неуклюжие малые и не могли сравняться с нами в беге. Я думаю, что они были вооружены, но не хотели пускать в дело пистолеты на французской территории, да ещё и на таком расстоянии. Едва я заметил, что мы не только сохраняем дистанцию, но даже немного удаляемся, как совершенно успокоился насчет исхода дела. Дюнкерк был ещё далеко, но когда мы взбежали на холм и увидели солдат гарнизона, которые строем шли на учения, я вполне понял Алана.
   Он сразу остановился, вытер лоб и сказал с облегчением:
  
   --  Эти французы действительно славный народ.
  
   Как мы узнали значительно позже -- этой неудавшейся ловушкой Алан был обязан в первую очередь Джеймсу Мору. Тот недаром так подробно расспрашивал меня о предполагаемом маршруте нашего путешествия. Эти сведения он передал судебным властям Англии, беспринципно увеличив и так доставшийся ему большой куш ещё на малую толику.
  

Заключение

  
   Наконец я смог осуществить своё очередное заветное желание, покинув надоевшую старушку Европу. Встреча с молодым претендентом, принцем Чарли Стюартом, разочаровала не только меня, но и когда-то почти боготворившую его Катриону. Недавно брошенный из-за пьянства женой, шотландкой Клементиной Уокиншоу, которая ушла от него с маленькой дочерью, бывший красавчик-принц окончательно опустился. Теперь он выглядел скорее отталкивающе со своим длинным носом и выпуклыми водянистыми глазами. Во время нашей аудиенции он был в подпитии, рассказывал о абсолютно нереальных прожектах, обещая вскоре перекроить карту всей Европы в компании с французским монархом. Это не вызывало доверия ни на грош даже у жены, которая готова была ему многое прощать только из-за памяти о прошлых деньках сорок пятого года.
  
   И теперь наши корабли взяли курс на Кубу. Отказавшись от идеи реставрации Стюартов, как малоинтересной и бесперспективной, я подумал: а почему бы мне самому не стать где-нибудь королём? Так сказать, в честь уходящей эпохи правления аристократии? Нет, не в Старом Свете -- боже упаси от подобного "счастья". Стал вспоминать, что сулит история в ближайшем будущем для регионов с подходящими условиями. И первой на ум пришла именно Куба. С её постоянными восстаниями рабов вплоть до 1880 года, когда рабство было наконец отменено. С относительно скорой оккупацией англичанами Гаваны в конце Семилетней войны, в 1762-63 годах.
   Я собрал всю доступную мне информацию о данном острове, имеющуюся сейчас. Получилась довольно интересная картина. На текущий момент на принадлежавшей Испании Кубе насчитывалось 335 крупных скотоводческих ферм, 476 плантаций сахарного тростника, 7811 владений мелких хозяев, скотоводов, табаководов и поставщиков экзотических фруктов. Я пошёл по самому простому пути -- официально купил себе на острове землю. Поскольку из-за испанской табачной монополии, действующей ещё с 1717 года, выбор был ограничен фермами и плантациями тростника, пришлось временно заделаться производителем сахара. Ничего, революция неминуема, и Куба намного раньше чем в моём прежнем мире станет называться Островом Свободы, уж это я гарантирую.
  
   Наш караван из трёх кораблей с "Фалконом" во главе вёз не только мою маленькую личную армию, вооружённую и обученную так, как никто в современном мне сейчас мире и представить не мог. Он вёз также мастеров, станки, материалы для будущей технической революции. Да, это значило, что я наконец всё-таки решил заняться прогрессорством.
   Но лично для меня было гораздо более важно то, что Катриона была со мной. И Алан разделял с нами все самые грандиозные планы на будущее. А если так -- мы обязательно победим. Мир скоро изменится. К лучшему ли? Не знаю. Но я обязательно сделаю его гораздо более комфортным для хороших людей. В первую очередь -- как минимум конкретно для троих вышеупомянутых...
  
   А уже в конце плаванья Брэк признался мне что Рыжего Лиса на самом деле застрелил Дональд Стюарт, старший сын Джеймса Глена. Причём осуществил он это только с помощью своего младшего брата и самого Алана, Джеймс же о их затее не знал абсолютно ничего.
   *Боуби -- шотландская мелкая монета, около полпенни
   *Нет, сударь (франц.)
   *Родомонт -- действующее лицо поэмы Ариосто "Неистовый Роланд", храбрый, но хвастливый король Алжира
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"