Мало в моём жандармском управлении молодых тружеников, очень мало! В основном пожилые и старые. А как же быть в таком положении? Чтобы развеять сомнения я хотел подышать декабрьским воздухом, открыл окно и услышал сзади голос ротмистра Андрея Сарконова: "Господин полковник, тут к вам какой-то пожилой человек просится. Впустить?" "Да, пусть проходит," - ответил я и сразу в мой кабинет вошел с тростью в руках человек, которому на вид под восемьдесят, и сказал: "Господин полковник, прошу выслушать меня внимательно. Я не просто так пришел..." "Присаживайтесь," - сказал я. Гость назвался Иваном Плетовым, бывшим рядовым, и сказал, что одно время служил у графа Крещавского шофёром. "А я при чём? Автомобиля у меня нет... Вы хотите поступить к нам на службу?" - удивился я энергичности старого гостя. Плетов говорил, что жить надо, а чтобы жить, надо трудиться. Он отставник и пенсия невелика... Долго-долго длился мой разговор с Плетовым. Гость высоко поднимал голову, когда говорил, и морщинки под его глазами дёргались. Отказать этому человеку я никак не мог. На второй день моего "рандеву" в управление вошел и.о. помощника московского градоначальника Е. Климович. Увидев незнакомого человека, он вопросительно посмотрел на меня, словно хотел узнать, кто такой Плетов. Последний сказал сам: "Хочу заступить к вам на службу, денег то мало, а человек я отнюдь не молодой..." Воцарилось молчание, которое оборвалось нашим решением взять Плетова ночным сторожем. Но время ныне страшное и надо было наблюдать за работой Плетова, чтобы убедиться в его честности. А Плетов оказался очень откровенным человеком, готовым даже в непогоду дежурить в управлении, которое совсем не отапливалось камином.
Срывался снег, и в тумане декабрьском я увидел, как граф Крещавский и Плетов - оба пожилые люди, радуясь встрече, жмут друг другу руки. Выходит, что знакомые могут быть самые разные по положению в обществе...
А на утро Климович спросил у меня не без осторожности: "Скажите, коллега, а этот пожилой человек с палкой, который поступил к нам, достоин доверия?" Я ответил, что пока вижу в Плетове только хорошее. "Лишь бы было так," - тихо сказал Климович и, отдав мне взаимную честь, удалился...
Гуляя в парке, когда лежал снег по щиколотку, я вдруг услышал знакомый голос: "Да хватит тебе снег жрать! Хватит!" За ветками, наклонившимися от снега, я увидел Плетова с какой-то большой собакой. "Гуляете?" - спросил я, на что Плетов ответил: "Гуляю со своим псом, ваше высокоблагородие. Всё было бы нормально, но у собаки ухо больное. И никакой ветеринар не может вылечить. Сколько не ходи с ним..."
И у меня появилось желание вылечить больное ухо овчарки. Для этого я просил филёра Бартона отыскать матёрого ветеринара и дать лекарство для лечения уха пса. Дмитрий Бартон принёс лекарство на следующий день. "Спасибо, ваше высокоблагородие, спасибо," - говорил Плетов и жал протянутую его руку. Действительно, через неделю ухо пса, которое до лекарства буквально лежало, теперь было нормальным. "Спасибо, господин полковник," - опять повторил Плетов и готов был заплакать, но сжал кулаки, говоря сам себе, что он мужик, а это многое значит...
Р.S. Потом Плетов рассказывал мне про свою встречу с князем капельмейстером Бермондт-Аваловым. Я сразу вспомнил, что и мне доводилось видеть закрученные усы этого князя. Тогда мой разговор с Бермондт-Аваловым длился долго и бесполезно. Когда я уезжал, Бермондт-Авалов провожал меня, говоря, что встречу нашу никогда не забудет... Или я плохо соображаю, или всё кругом - сплошная ложь. Но Плетову я верю.