Двум горцам Халмакидзе и Хазазаве, принявшим мусульманскую веру для того, чтобы вступить в "дикую дивизию", спустя несколько лет после 1917 года так и не пришлось покидать сёдла своих коней. А однажды было так.
Полный георгиевский кавалер Роман Николаевич влетел в сени: "Дорогие мои! Нас собираются поджигать! Выйдем на улицу и начнём бой!" Первый удар рогатиной Романа Николаевича получил высокий красноармеец. Он упал, а вопли "Контра! Контра!" неслись со стороны улицы. Но всё почему-то быстро стихло.
На утро Мирошин обнаружил, что Халмакидзе и Хазазавы в конюшне нет. Они оказались во дворе. Первый чистил свою бурку, а второй обратился к Мирошину: "Дело наше плохо... Но вчера Аллах нас спас. К нам направляют целых пять эскадронов большевиков, с которыми придётся сразиться. При Колчаке мне приходилось быть с войсками атамана Анненкова. Уж если воевать, так с оголённым кинжалом!" - произнёс Халмакидзе.
Собираясь в дорогу, горцы предались воспоминаниям о корниловском мятеже. Говорил Халмакидзе: "Нас было 135О шашек! Булата я тогда ещё плохо знал, к тому же он сильно переменился за эти годы. В нашей дивизии были дагестанцы и кабардинцы, татары и черкесы, ингуши и чеченцы, осетины. Лозунг "Да здравствует генерал Корнилов!" я слышал всюду. На Дону, сами помните, прошумело калединское выступление. На заборах, на домах, везде я видел надписи: "Смерть контре!", "Долой Ставку!" и подобное. Меня взяло за душу, когда я увидел, как обнимаются войска Туземной, иначе говоря "дикой дивизии" с теми, кто за революцию. Сказал я тогда одному своему верному другу: "Что же ты, шакал голодный, делаешь? День тому назад говорил, что за Корнилова стоишь, а теперь "лижешься" с большевиком?! А он начал кричать, что меня надо отправлять назад, на Кавказ," - закончил Халмакидзе в глубокой задумчивости.
Тогда Хазазава полез в свой чемодан и достал оттуда один большой лист: "Это телеграмма - письмо Корнилова войскам о предательстве министра - председателя Керенского. Зачитаю вам его содержание: "Телеграмма министра - председателя 4163 во всей своей части является сплошной ложью: не я послал члена Государственной Думы В.Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне как посланец министра-председателя. Тому свидетель член Государственной Думы Алексей Аладьин." Таким образом свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу Отечества. Русские люди! Великая родина наша умирает. Близок час её кончины."
"Вынужденный выступить открыто, - я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большинства советов, действует в полном согласии с планами германского генерального штаба и, одновременно с предстоящей высадкой вражьих сил на рижском побережье, убивает армию и потрясает страну внутри."
"Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьётся в груди русское сердце, все, кто верит Богу, - в храмы, молите Господа Бога об явлении величайшего чуда спасения родимой земли."
"Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России и клянусь довести народ путём победы над врагом до Учредительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад государственной жизни."
"Предать же Россию в руки исконного врага - германского племени - и сделать русский народ рабами немцев я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли."
"Русский народ, в твоих руках жизнь твоей Родины!"
"Да-а, сильный был мужчина Корнилов," - сказал Хазазава, вспоминая август 1917-го и довольный сегодняшней встречей.