Сердце сжимала, страшная боль и беспокойство, я ждала, получилось или нет, когда же, наконец, мне принесут моего ребенка. И вот он торжественный момент, медсестра внесла в палату моего новорожденного Темку, сына.

Положила на пеленальный столик с подогревом:

- Ну вот, мамашка, получай, перепеленай и потом покорми,- шепотом скомандовала медсестра, дородная, с большими надежными руками женщина, лет пятидесяти пяти.

На столике лежал маленький сверток, я с опаской подошла поближе: "Боже мой, как давно я пеленала Темыча, того моего, настоящего" - боясь дышать и разбудить ребенка, подумала я. А он словно услышал меня, верхние веки глаз задрожали, чуть-чуть поерзав, он приоткрыл глаза. Через две узкие щелочки между густыми черными ресницами за мной следили два черных зрачка, а я не знала что делать, чувствовала себя как на экзамене.

Наконец выдохнув, я подошла, распеленала сына, погладила ножки ручки, они были крохотные, такие кукольные, и тут меня накрыло волной чувств, в горле встал комок, на глазах набухли слезы, и мысль, что я могу испугать ребенка, заставила меня отвернуться, я сделала два шага назад, взяла чистую пеленку. Повернулась обратно...и замерла:

На пеленальном столике лежал мальчик и, несомненно, мой сын, и внимательно смотрел на меня темными бусинами карих глаз, это был мой сын, но уже месяцев так шести, с легким пушком темных волос. Я схватила его на руки, целовала:

-Как, о боже, как, такое возможно, - шестимесячный Темка улыбался и агукал мне в ответ.

Я, обо всем позабыв, погрузилась в волну материнских чувств и забот.

Через несколько часов, провожая меня с сыном на руках до выхода из клиники, главный врач, и генетик, удивленно взирали на годовалого ребенка на моих руках, который ни на минуту не переставал улыбаться, обхватив меня за шею и прижавшись щекой к моему плечу.

- Лена, простите, правда, что-то пошло не так, ну в смысле, все хорошо протекало, и процесс проходил как всегда в случае клонирования.... - лепетал главный врач, а генетик периодически разводил руками, удивленно взирая на сына:

- Да, да, простите, какие-то нарушения в ДНК, еще видимо не изученные... нужно взять срочно анализы... провести исследования... созвать симпозиум... такого еще никогда не было, как...- и дальше он сыпал тирадами научных фраз, но я уже плохо понимала их. Я бежала и уносила своего ребенка с собой, мне было не важно, что он рос и развивался с огромной скоростью. Это был мой Сын и больше я его не потеряю.

Вечер дома прошел в заботах, какие только возможны с маленьким ребенком, благо, что все было готово к появлению малыша, но главная трудность была в том, что одежда, для новорожденного была конечно мала, и мне пришлось открыть святая святых, комнату моего Темки, того, так бесследно исчезнувшего.

Что удивительно, когда мы вместе вошли в комнату, Темыч разулыбался, и начал показывать на игрушки, лепеча: "Дай, дай", я опустила его на ковер, он пополз в сторону кровати, поднялся на ножки и, чуть качаясь, начал переступать, по-хозяйски деловито, к письменному столу, на котором все так же царил рабочий хаос творчества, который я оберегала уже столько лет. На большой деревянной столешнице, лежали листы ватмана с незаконченными акварелями. Тут же лежали наборы красок, кисти, карандаши, наброски.

Он дошагал до стола и, подтягиваясь на цыпочках, пытался заглянуть на стол, но у него это не получалось: "Мама, мама..." просил и теребил мою руку, которой я поддерживала его от падения.

Я отодвинула стул, подняла ребенка, посадила к себе на колени, он сначала шлепнул двумя руками о стол сверху, не разбирая, обо что шлепает, но в какой-то момент он напрягся и замер, я проследила его взгляд, Темка внимательно смотрел на акварель того Темыча. Я не выдержала, нарастающая тревога снова невидимой рукой сжимала сердце:

- Так дите, быстро умываться и спать....

- Спать....- повторил Темка и показал на кровать Темыча.

Сердце бухало сильными ударами, отдаваясь в виски, мы умылись, одели пижаму оставшуюся от моего сына, и легли в его кровать, я выключила свет, включила настольную лампу, развернув ее к окну, чтобы свет не падал на ребенка, я все это сделала на таком автомате, как много лет назад. Много?

Малыш быстро уснул, он что-то бормотал во сне, улыбался.

Я долго сидела рядом смотрела на сына, я то улыбалась, то слезы катились градом, я не в состоянии была о чем-то думать, я просто сидела и смотрела, каждую черточку на его лице, каждую конопушку, каждую прядку черных волос. Буря чувств, бушевавшая целый день в моей душе, наконец победила и я не заметила как уснула у Темки в ногах на кровати.

Проснулась от того, что кто-то меня тихонько трогал. Я открыла глаза, не понимая, где я и что со мной. Пятилетний мальчишка лежал под одеялом и усердно толкал меня тихонечко ногой.

- Мама, мама, я хочу в туалет и кушать, ты сваришь мне кашу? - этот голос вернул меня к жизни.

- Да, мой хороший конечно, давай вставай, бежим умываться.... - язык не слушался меня, я была в какой-то прострации, вроде все наяву, но и не наяву.

-Мам, а мы с тобой сейчас порисуем? Ты мне поможешь? - Темка со свойственной ему деловитостью, устанавливал планы на день.

- Да, да Темка....- только и могла ответить ему я.

Весь день до вечера мы с ним рисовали карандашами, акварелью, гуашью - всем, чем только можно. Он смеялся, мешал краски, и размазывал их по листам.

Сын был весь вымазан красками, с головы до ног, руки, лицо. Все напоминало палитру художника, который решил поэкспериментировать, смешивая не смешиваемое.

Я не могла сказать "нет" строгим голосом, я не отвечала на телефон, не реагировала на звонки в домофон, я никого не хотела видеть, я наслаждалась каждой секундой проведенной рядом с ним.

Около восьми вечера Темка начал зевать и тереть глаза:

-Все, сына? Пора отдыхать - сказала я, и мы пошли принимать ванну, так как после наших художеств в пору было отмокать. Из ванны я вынесла его на руках, завернутого в махровую простыню, он пах шампунем. Когда стала опускать на пол, на ноги, то, замерев, увидела перед собой десятилетнего мальчишку, с сырыми отросшими вихрами, который преданно смотрел, улыбаясь, на меня:

- Мам, я так устал...- и он нырнул в кровать...

Темка уснул быстро, а до меня начало доходить, что еще немного и произойдет что-то неизбежное, то о чем я догадываюсь, но как назойливую муху, гоню эту мысль прочь.

Ночь прошла в муках я то засыпала, проваливаясь в темноту, то соскакивала и неслась в комнату к сыну, замерев на пороге и боясь нарушить его сон.

Поздно утром я очнулась от забытья на диване, на кухне была слышны хлопанье дверкой холодильника и шлепанье босых ног в сторону комнаты Темки.

Я тихонько встала и на цыпочках направилась по коридору к приоткрытой двери в детскую. Заглянула. Не оглядываясь на меня, четырнадцатилетний мальчишка, что-то старательно вырисовывал на листе ватмана:

-Мам, я там яичницу приготовил, иди, завтракай,- он поднял на меня серьезный взгляд.

"Темыч, мой Темыч, о господи, нет..." - моя душа искала пристанища в пятках, коленки дрожали, горло душили слезы.

-Мам, что с тобой, тебе плохо, ты меня пугаешь - сын серьезно смотрел на меня, нахмурив брови и не отводя взгляд.

-Нет, нет, просто резко встала, голова закружилась - соврала я.

Мне было безумно плохо, такого Темку я видела в последний раз много лет назад, он серьезно смотрел тогда на меня и пытался объяснить, почему ему так необходимо ехать с отцом в Индию:

- Мам, пойми, чтобы нарисовать индианку я должен посмотреть, как она живет, какая природа, архитектура, ну ты пойми, как я нарисую махараджу, если я не постою рядом с ним, ну пойми, мне нужно обязательно - пытался мне объяснить сын. А я пыталась убедить его, что не обязательно для этого лететь в Индию, а достаточно все это посмотреть на снимках в интернете, но убеждать было бесполезно. И они улетели, мне потом сказали, что самолет бесследно исчез над Тибетом, поиски обломков ни к чему не привели.

Вот теперь мой оживший сын, рисовал на листе ватмана ту самую, не нарисованную индианку.

День прошел тихо, он выходил из комнаты только перекусить на кухню, все остальное время рисовал.

А я практически весь день просидела в оцепенении, пытаясь понять, когда же все пошло не так, как я рассчитывала, неизбежность накатывала на меня холодной пустотой.

Ближе к вечеру Темка принес мне законченный портрет ... индианки. Он был счастливый, какой-то совсем взрослый, незнакомый, и голосом с нотками баса спросил:

- Как, мама, нравится, наконец- то закончил,- его глаза пристально вглядывались в мое лицо, пытаясь понять мои эмоции.

-Да, красивая,- еле слышно прошептала я. На меня смотрела индианка в красном сари, длинные волосы собранные сзади в пучок, немного растрепались, голова склонена чуть в поклоне, руки сложены в индийском приветствии. Она была как живая, а вот фона не было. Взрослый сын смущенно добавил:

- Не знал на фоне чего рисовать, сделал простой фон, но, мама, я обязательно перерисую ее на фоне индийского пейзажа, мне бы посмотреть, хоть одним глазком Индию.

"Эх, Темка, Темка...Индия..."

- Ну так надо значит съездить посмотреть,- ответила я, понимая, что неизбежность, вот она пришла, подкралась, и я не вправе больше бороться, что-то не так, и я не вправе мешать, пусть будет, как должно быть.

На мои слова Темыч расцвел, радостно начал мне рассказывать, что он в первую очередь хотел бы посмотреть. А я смотрела на него, пытаясь запомнить каждый взгляд, каждую черточку, такого не знакомого мне восемнадцатилетнего сына.

Перед сном я обняла его, зарывшись в его волосы лицом:

- Я люблю, тебя, сильно, сильно...

-Мам, ты чего...

-Да так, спи...

Под утро я заснула, проплакав в подушку, всю ночь, когда проснулась, нашла рядом записку:

"Мам, не стал терять время, улетел в Индию, люблю, целую. Твой Темка.

P.S. Не волнуйся, все хорошо"

Через неделю курьер почтовой службы принес мне посылку: большой плоский конверт. Распечатав его, я нашла две картины: индианка на фоне белоснежных вершин Гималаев и махараджа на фоне индийского храма. Они были как живые. Я поняла, что больше никогда не увижу своего сына...

От резкой судороги свело ногу, я подскочила, проснувшись в кровати...