Аннотация: О прочности родственных и кровных уз и о том, что однажды вся жизнь может пойти кувырком или не пойти. Право выбора имеет каждый, даже вампир!
Кровные родственники
- Лирка, вставай, в институт опоздаем! - стукнув дверью о стену так, что загудела даже моя голова на подушке, завопил Лён.
- Сейчас, м-м-м, - торопливо отозвалась я, пока он не повторил трюк.
Вот ведь зараза, братец, свеж и бодр, как лес после ливня, а я больше всего с утра похожа на вареную лапшу, китайскую черную, такая же вялая и черная, потому что волосы со сна растрепались и полностью закрыли лицо. Ну не всем же быть жаворонками и блондинками, я вот брюнеткой-совой уродилась! Зато вечерком Лён уже в десять спит стоя, а я могу и до часу-двух какой-нибудь интересный фильмец глянуть.
Утешая себя мыслями об относительности всего и прелестях биоритмов в частности, побрела в ванную. Вода - это единственное, что может с утра привести меня в чувство. Не ледяной душ, конечно, а такая приятная, тепленькая!
- Эй, Лирка, а на завтрак гренки мама оставила! - донесся из кухни веселый голос брата и демонстративно-громкое чавканье и хлюп.
Ну, может еще кофе и пара-другая гренок тоже будут нелишними.
И в кого я такая сова? - принялась рассуждать я, открывая и регулируя душ. - Неужто в своего биологического папаню? Почему биологического? А потому что настоящий папка для меня отец Лёна. Они с моей мамкой поженились, когда ее муж и его жена отчалили в неизвестных направлениях, оставив 'половинки' с младенцами на руках. Вот два одиночества, живших на соседних улицах, и нашли друг друга. Может, мы бы их родными обоих считали, если б родители не объяснили что к чему. Зачем? Так ведь они оба шатены рыжеватые, мы же точно иной масти. Лён эдакий золотистый, как ретривер, а я - черноволосая, потому и рассказали, пока досужие тетушки во дворе деткам головы какой-нибудь чушью не задурили. Но мне вообще-то всегда наплевать было, кто кому кем приходится, главное, что мы все четверо такая семья, какой не каждая родная бывает, вот! Правда, фамилии у нас разные остались: моя - Князева, Лёна - Травин, как его мать назвала, а родители наши Смирновы, мы менять-то свои не захотели, привыкла как-то до получения паспорта, да и красивые все-таки фамилии, мне моя, братишке его нравятся. Зато волосы...
Ох, они настоящее бедствие! Да еще вьются, зараза! Стоит помыть голову - фиг расчешешь, лей ополаскиватель или не лей. А остричься короче - так я на чернобыльский одуванчик походить стану, сейчас-то скорее на смесь цыганки с испанкой тяну, но это лучше, чем растение-мутант из фильма ужасов. Хорошо хоть, кожа у меня светлая, даже загар не ложиться. Иначе б от ромалэ на улице проходу не было, а так только студенты с иняза иногда пытаются со мной заговаривать на каком-то своем 'бонджорне бамбино', а я в ответ широко улыбаюсь и заявляю 'не андестенд'.
Душ сделал благое дело, пять минут и я стала почти походить на человека! Причесала волосы, натянула синие вполне дисциплинированные джинсы, веселенькую футболку с попугаем Кешей и преображение завершилось: Алира Князева, студентка третьего курса гуманитарного факультета к завтраку готова, если, конечно, Лён не слупил все гренки.
Нет, не слупил, даже кофе в чашку налил и сгущенки намешал, как я люблю! Обожаю брата! За это не стала требовать переключить телек с 'Разрушителей легенд' на MTV!
Из квартиры мы выскочили даже минут на десять раньше обычного и ради чего? Разумеется, чтобы отправиться с девятого этажа пешком по лестнице. Лифт сломался! Этот агрегат опять стоял на приколе как крейсер 'Аврора' и, возможно, имел столь же высокие шансы на дальнейшее 'плавание'.
Внизу кто-то выкрутил лампочку или снова перегорела? Чертыхнувшись, Лён слазил в сумку за фонариком, и узкий лучик света пролег по ступенькам к входной двери. Я уже собиралась спускаться, когда сбоку из хозяйственного коридорчика раздался какой-то рык или хрип. Собака что ли забралась? Или бомж забрел? Дверь, конечно на замке, домофон и все дела, ну так обойти эти замки проще некуда. Звонишь в любую квартиру, на вопрос 'Кто?', отвечаешь 'Я!' и в 80% случаев открывают, не открыли, набираешь другой номер, в случае неудачи, третий! Откроют! Заходи, грейся, дорогой товарищ! Словом, трюк проще пареной репы.
Я уже собралась двигать дальше к выходу, но Лён негодник, перенаправил лучик фонаря в сторону звуков и тихо охнул:
- Кровь! Лирка, там кто-то в крови!
- Надо ментов вызвать или скорую! - задумалась было я, а этот мой больной на всю голову братец уже шлепал к хозяйственному коридорчику. Щелкнул тамошним выключателем - О! - отсюда лампочку еще не стырили - и зажегся свет. На полу вся в крови и, кажется, без памяти валялась наша соседка с третьего этажа - Сонька. Мы с ней в детстве в один сад ходили.
- Лирка, у нее рука сильно порезана, кровь так и хлещет, - доложил Лён, наклоняясь над соседкой. - Давай, ты же можешь, помоги!
- Если меня заберут в отделение по отпечаткам пальцев на месте преступления, я скажу, что ты заказчик, - пригрозила я, осторожно, чтобы не испачкать одежду, опускаясь на корточки рядом с Сонькой. Взялась за ее располосованную от запястья до локтя - и как ее только угораздило - руку и зашептала: 'На море-океане, на острове Буяне лежит бел горюч камень Алатырь, на том камне Алатырь сидит красная девица, швея-мастерица, держит иглу булатную, вдевает нитку шелковую рудожелтую, зашивает раны кровавые...'
Нет, вы не подумайте плохого, я не колдунья, это как-то еще в школьные годы после кино 'Чернокнижник' с Сэндзом, захотелось чего-нибудь волшебного в жизни. Папка добрый у меня, раз дочке захотелось, купил книжку 'Черная и Белая магия'. Я ее читала, честно пыталась какие-то заговоры учить, амулеты рисовать, но ничегошеньки у меня не вышло, вернее, почти ничегошеньки. Может, это я такая бесталанная колдунья оказалась, а может во всей книге один настоящий заговор и имелся. Зубы там или ячмени не заговаривались, деньги, удача и здоровье мешками не валились, а заговор на остановку крови действовал. С тех самых пор и пошло: стоит дома кому пораниться до крови ко мне бегут. Чуток пошепчешь - раз, другой, редко когда третий, и кровь унимается, а сама ранка потом быстро-быстро заживает.
Вот сейчас мой маленький дар пришелся как нельзя кстати. Пошептала я над Сонькой чуток, и кровь, густой струей текшая, хоть в банку в донорских целях собирай, остановилась. Лён к тому времени уже свою футболку запасную, для физкультуры захваченную, приготовил и накрепко обмотал по руке соседкиной. Сама она тоже маленько очухалась и глядела на нас большими-большими глазами, да всхлипывала. Хорошо хоть не орала, узнала, небось.
- Все, больше не течет, - довольно констатировал братец, указывая на повязку - новых пятен крови не проступало.
- С-сп-пасибо, - простучала зубами Сонька, прислонилась к Лёну и снова собралась было возрыдать у него на груди.
- Сонь, милицию вызывать, что случилось то? - принялась тормошить я соседку.
- Не знаю, нет, наверное, - огорошила она нас признанием, видно, сама удивлена была, потому что даже всхлипывать перестала. - Я в подъезд зашла, собралась к себе подниматься, а тут что-то мелкое, но сильное налетело, по руке резануло, толкнуло об стенку, и все, я очнулась, только когда Вас увидела.
- Что-то? - непонимающе нахмурился брат. - Точно не человек? Может, кот, какой, бешеный? У нас в группе Димку домашний сибиряк так порвал, что зашивать к хирургу возили, когтями, точно бритвой прошелся!
- Значит, мне тоже зашивать надо? - беспомощно пролепетала Сонька.
- Ага, а если не знаешь точно, кто подрал, так еще и уколы от бешенства делать! - порадовал брат, детально знакомый с этой процедурой по опыту другого своего приятеля Вадика, ставшего жертвой собак на даче. - Давай-ка, мы тебя домой отведем, скорую вызовем, пускай тебя в травмпункт отвезут, там пастеровский кабинет рядом. И рану продезинфицируют, зашьют и уколы сделают!
Короче, оттащили мы Соньку домой, сдали на руки испуганно квохчущей бабке, проинструктировали и рванули что было сил на остановку. Даже стометровку на норматив я так не гоняла, как за этим автобусом!
Ох, лето люблю, весну люблю, но общественный транспорт в теплое время года в часы пик ненавижу! А всему виной мой 'личный кондиционер', как шутливо именует братец особенность моего организма: чем жарче на улице, тем прохладнее моя кожа. За что и страдаю! Народ плотной стеной обступает и так и норовит прижаться: мужики, бабы, жаркие, потные, вонючие все липнут, почище мух на варенье. С одной-то стороны меня Лён прикрывает, поэтому хорошо, если удается в уголок забиться, тогда проблем никаких, но если людей в автобусе больше, чем сельдей в бочке, то шанса занять местечко поукромнее ноль целых хрен десятых и приходится терпеть.
В это майское утро нам повезло, может, в качестве компенсации за добрый поступок, взвешенный где-то там, на небесных весах в божественной канцелярии? Но уголок нашелся и до института мы добрались относительно быстро, хотя все равно опаздывали уже почти безбожно! Хорошо еще у меня первая лекция у Саныча намечалась, мужик добрый, 'опоздунов' и 'опозданок' прощал и вообще отметок о посещении не делал, так только, если уж сверху сильно нажимали, пускал по рядам листочек, и народ записывал себя и своего брата (сестру). А вот Лёну, бедолаге, небось, лабораторку отрабатывать придется. У них физик такой, что хоть на цепь перед домом сажай, ни один враг не пройдет...
Денек за лекциями, семинарами и практическими промелькнул стремительной птицей, потом пришлось еще с девчонками задержаться, к финальному КВНу готовились, репетировали так, что под конец уже животы от смеха болеть устали и разошлись только тогда, когда нас сердитая уборщица шуганула. У нас хиханьки, а у нее полы не мыты. Войдя в бабкино положение, мы сложили реквизит и отправились по домам.
Почти середина мая, темнеет медленно, все цветет, на улицах пахнет просто одурительно, так бы воздух черпала ложками и ела или по флаконам разливала, чтобы зимой дышать и вспоминать. Поэтому сошла на одну остановку раньше, завтра все равно семинаров нет, готовиться не надо, и пошла пешком по улице, где каштаны цветут. Бело-розовые пышные свечки, а аромат цветущей вишни и черемухи палисадников соседней улочки - лепота! В голове закружились какие-то глупые весенние стишки: 'Каштан погладит лапкою, подбросит свечку ввысь, за душу мою грешную молись весна, молись.....'
- Какая прелестная чернокудрая дева одна в столь дивный вечер, - раздался вкрадчивый голос справа.
Я резко дернулась, выныривая из блаженного состояния. Какой-то мужчина. И откуда только взялся! Еще, кажется, секунду назад улочка пустая была, я даже порадоваться успела, что народу нет, люблю одна побродить иногда. А тут вдруг этот.... Высокий, волосы едва ль не длиннее, чем мои, в черных брюках, светлой рубашке. Эй, а чего это у него на воротнике и рукавах? Кружева что ли? Маньяк с придурью или ролевик балуется?
- А я не одна, - парирую гордо и шествую дальше. 'Ролевик' не отстает, пристроился по левую сторону и мурлычет, будто обожравшийся сметаной кот:
- И кто же сопровождает столь прелестный цветок в бархате сумерек?
- Тень, - отвечаю я, не оборачиваясь, и опускаю руку в карман.
- Тогда, быть может, юная дева позволит разделить нам с тенью почетное звание спутника? - настаивает длинноволосый, лыбится, не разжимая губ, посверкивает глазами. Нет, слишком настырный для ролевика, спиртным от него не пахнет, скорей уж какими-то цветами и почему-то хвоей. Может, и впрямь грабитель или маньяк? Сексуальный, конечно, если отстранено судить, но чего-то мне в нем все равно не нравится.
- А я уже почти дома, не стоит, - пытаюсь отговориться и ускорить шаг.
Не тут-то было, этот настырный протягивает руку и цап меня под локоть железным хватом. Пытаюсь вырваться, никак, вцепился намертво и к себе разворачивает, нашептывает:
- Не стоит торопиться, прелестная...
Значит, все-таки маньяк или грабитель. Ага, развернул достаточно, пора! Моя свободная рука резко выныривает из кармана и связкой ключей с серебряным брелоком на удачу (подковка, циферка тринадцать, клевер-трилистник и кинжал на большом кольце) - подарок родителей к первой сессии - с размаху хлещет настырного типа по лицу.
Пленную руку тут же выпускают из захвата, маньяк дико орет, зажимает лицо руками и, не разбирая дороги, опрометью бросается прочь, мимо каштанов, ломая бедные кусты сирени и дальше... Я остаюсь одна, снова почти тихо, пахнет только каштанами, вишней, черемухой и почему-то паленой кожей. Сердце стучит поначалу так, будто из груди выскочить и домой драпануть впереди хозяйки собирается, а потом ничего, понемногу успокаивается, да я все равно уже иду в сторону нашего дома быстрым шагом. Нагулялась, поэтесса хренова, хватит!
Пока добралась до подъезда, успокоилась окончательно. Связкой, спасшей меня от маньяка, отперла дверь. Раз ключ действует, значит, дома никого, так замок устроен. Если закрыли изнутри, снаружи ключом не открывается! Значит, отец на суточных испытаниях в лаборатории завис, мама с аудитом в область на три дня укатила, а вот Лён куда подевался? Наверное, с очередной девушкой в кафе, киношке или просто по улицам бродит. Девчонки от Лёна без ума, так и липнут, а вот мне с парнями, хоть убей, не везет. Я уж и братца спрашивала, почему так, он плечами пожал, своих приятелей расспросил и ответил: дескать, я слишком красивая и надменная с виду, потому они и шарахаются. Шарахаются, ну и ладно, трусы мне ни к чему, подожду кого-нибудь храбрее!
Сбросила туфли и пошлепала босиком на кухню, размышляя на ходу, рассказывать родичам о 'маньяке' или нет. Пока шарила в холодильнике, решила не говорить. Что если чудик и правда под кайфом был и ничего плохого не хотел, а я его брелоком на удачу промеж глаз съездила! Ладно, если он не виноват, я ж его не покалечила, в другой раз будет осторожнее к девушкам подкатывать, а если виноват и чего плохое замышлял, так, может, больше ни к кому и не полезет....
Бутерброд с копченой колбаской и сладкий чай (на ночь вредно, но как же вкусно-о-о!) окончательно утвердили меня в сем эпохальном решении. Я как раз пережевывала последний кусок, когда в дверь позвонили. Небось, Лён вернулся. Вот ему можно и рассказать! Брат у меня правильный, все понимает! Рванула в коридор, распахнула дверь и замерла.
На пороге стоял не братец, а какой-то совершенно незнакомый мужик. Нет, не мужик, мужчина. Высокий, в светлом весеннем плаще (не умеют обычно наши мужики носить такие вещи, а этот умел, стильно смотрелось), волосы впереди аккуратные, будто модная укладка, а как голову чуть развернул, вижу, они у него в хвост собраны за спиной и какой-то блестящей штуковиной сколоты. Глаза темные, какого цвета сразу и не разберешь, брови соболиные вразлет, нос хищный, красивый такой нос, а губы почти пухлые, еще бы чуток и некрасиво было, а так - просто модель для журнала, каких-нибудь итальянских мод. И что он тут на нашем коврике в России делает? А этот модель окинул меня таким взглядом, точно мерку для гроба снимал или еще чего столь же важное задумал и говорит:
- Приветствую, дочь.
- Привет, - говорю я, почему-то сразу поверив, что это явился мой блудный папаша.
- Час пробил! Я пришел за тобой, - торжественно продолжает вечерний гость.
- И что с того? - пожимаю плечами, не понимая, чего он этим хочет сказать.
- Собирайся, пойдем, - надменно поясняет назвавшийся моим отцом, да ведь и правда мы с ним похожи, смотрю в его лицо и со своим отражением сравниваю. Похожи, да, но что это меняет? Ничего! У меня есть дом и есть отец!
- Мне и здесь замечательно, уходи, - отвечаю и собираюсь закрыть дверь.
А он кладет пальцы на створку, и я ни на миллиметр ее сдвинуть не могу. Открывает дверь, заходит по-хозяйски и продолжает, будто я его не прерывала:
- Зов крови текущей, зов плоти манящий не подействовал на тебя, но от зова рода истинного не отвернуться, - заявляет отец, прокусывает себе палец и быстро мажет мои губы своей кровью. Я машинально облизываю и замираю, будто парализованная.
- Пойдем, - повторяет он, и я чувствую, что против собственной воли готова сделать шаг за порог, чувствую, но ничего сделать не могу, не знаю, как этому помешать. Что за наваждение, что за гипноз? Кровь... Он говорил что-то о крови.... Значит, Сонька в подъезде, тот маньяк вечером - все было подстроено. Кровь... В голове словно сами собой возникают слова затверженного до автоматизма заговора и звучат, изменяясь на новый лад: 'На море-океане, на острове Буяне лежит бел горюч камень Алатырь, на том камне Алатырь сидит красная девица, швея-мастерица, держит нож булатный, режет нитку шелковую рудожелтую, разрезает узы кровавые....' Слова вспыхивают в сознании красно-желтой вязью, и я чувствую, что снова могу распоряжаться собой, отступаю назад, тяжело дыша и мотая головой.
- Сильна, - кажется, в голосе отца слышится гордость и удовольствие. - Ты достойное семя в роду. Зачем ты отвергаешь свою суть, дочь?
- Ты вообще о чем? Я просто хочу, чтобы ты прекратил свои штучки с гипнозом, ушел и не мешал мне жить, - отвечаю ему.
А он начинает смеяться, хохочет громко, запрокинув голову, веселится от души, и мне почему-то становится страшно.
- Глупое дитя, неужто ты так ничего и не поняла до сих пор? - покровительственно улыбается он, простирая ко мне руки. Пальцы длинные, сильные с крепкими острыми ногтями, перстень с темно-красным камнем на указательном посверкивает. - Твоя красота, твоя бледная кожа, твоя власть над кровью, все это знак высшего предназначения - ты дочь князя, семя вампира!
Теперь ужа начинаю смеяться я, смеюсь долго, почти сползая по дверному косяку, а он молчит и смотрит, пока я не прекращаю и не говорю медленно:
- А ведь ты и впрямь веришь во всю эту чушь....
Он снова улыбается, на сей раз коротко, а потом скрещивает руки на груди и оскаливается. Ой-е, у него клыки прямо на моих глазах удлиняются, как у зверя, только не такие толстые, а скорее острые, точно лезвия-иглы. Протягивает руку к высокой чугунной корзине с зонтиками и ложками для обуви. Легко, будто хворостинку, отрывает один из толстенных железных прутов и связывает его в букву 'А', мой инициал.
- Другие доказательства нужны? - уточняет отец, протягивая мне 'фенечку'.
- Не надо, ничего не надо, ни объяснять, ни говорить, - качаю я головой и упрямо повторяю: - Все равно уходи. Даже если все так, как ты сказал, у меня своя жизнь и своя семья, если ты хотел, чтобы я стала подобной тебе, надо было или остаться или забрать меня с собой, теперь поздно. Может, кровь вампира во мне и есть, но я человек!
- Волк не сможет жить с овцами, - отвечает он недовольно, хмурится, а потом неожиданно отступает и изрекает, точно пророчествует с самодовольной улыбкой: - Время не имеет существенного значения. Я уйду сейчас, но ты позовешь меня снова, позовешь сама, и тогда я приду и мы уйдем вместе!
- Вряд ли, - завершаю я наш разговор, отбрасывая прочь металлический вензелек, и закрываю дверь на все замки. Меня трясет, разворачиваюсь, а в прихожей стоит взъерошенный со сна и какой-то чуток растерянный и испуганный Лён.
- Ты был дома? - глупо спрашиваю брата.
- Э, да, я пришел и чего-то так спать захотелось, вот и лег.... - смущенно отвечает он, - даже дверь закрыл на ключ, чтоб не просыпаться... Я...это, сестренка, весь твой разговор слышал с тем... с отцом... А что если он правду говорил?
- Ну и что, - пожимаю плечами, - для меня все равно семья и дом здесь, что бы ни случилось.
- Неужто тебе совсем не хотелось бы стать вампиром? - коварно спрашивает брат, но я вижу, губы у него уже начинают подрагивать в улыбке.
- Не то чтобы совсем, модный прикид в стиле вамп и эдакие трюки с железками конечно круто, но, видишь ли, я ненавижу вкус крови, - 'смущенно' поясняю я под хороший, искренний, совсем не похожий на надменный вампирский смех, заливистый хохот Лёна.
И тут снова раздается звонок в дверь. Мы переглядываемся, и я первая оказываюсь у двери. Если отец что-то не понял, я объясню еще разок.
На пороге стоит женщина. Очень-очень длинные волосы цвета светлого льна, огромные раскосые глаза глубокого голубого цвета, вертикальные зрачки и заостренные кончики ушей, вся такая хрупко-воздушная и изящная, пахнет ветром и травами. Травами... Ага...
- Вы эльфийка и мама Лёна? - в лоб спрашиваю гостью, она с достоинством королевы наклоняет голову.....
- Здравствуй мама и пока, я остаюсь здесь! - тараторит мой брат, подлетая к двери, и захлопывает ее прямо перед благородным носиком неземного видения, а потом мы, привалившись к двери, долго хохочем до одури так, что едва не надрываем животы....
Вампиры, эльфы.... Какая на фиг разница, мы - родственники и этим все сказано!