Люблю я это время. Наверное, потому, что оно родное для меня. Что я без него? Рыба без воды. Моллюск без раковины. Целый год жду, мучаюсь. Томлюсь в преддверии, как любят выражаться поэты. Тем и живу. Влачу жалкое существование, делая памятные зарубки на гладком поле пестрого как ситец календаря.
Красными крестиками взрываются уносящиеся в прошлое дни. Нескончаемая вереница их, не мигая, глядит на меня со стены: день-крестик, день-крестик. Сегодня я поставлю последний. И тем самым выведу себя на новый виток.
Из года в год, повторяясь, раскручивается замыленный до боли сюжет. Солнце с луной, чередуясь, черепашьим шагом ползут по небу, присматривая за моей маятой. Примерно в середине года наступает неизбежный кризис, появляется ощущение, что на этот раз не дотяну, не выкарабкаюсь, застряну на полпути, задохнусь, захлебнусь летним зноем. Потом чувства стабилизируются, как-то опять приходят в норму. В душе устанавливается странное зыбкое равновесие, и остается слабость, долгие месяцы слабости, предшествующие тому прекрасному, ради чего стоит жить. Месяцы, когда в час по чайной ложке копятся необходимые для дела силы.
Осенняя слякоть сменяется стойкими холодами, и я воскресаю, выныриваю из крепких объятий затяжной спячки, чтоб, пройдя до роковой отметины выделенный мне кем-то отрезок, вновь погрузиться в пучину безысходности.
Я не помню своего детства, я просто не знаю, что это такое - детство, скорее всего у меня его никогда не было. В какой час явился я на этот свет? По чьей воле? И, главное, зачем? Порой мое предназначение кажется мне смешным, а вопросы, гудящие в голове, нелепыми. Вопросы, вопросы... Кто я? Мутант? Пришелец? Или же обыкновенный человек, выброшенный по воле обстоятельств за борт огромного корабля, имя которому - общество? Ночной путник, заблудившийся в лабиринте улиц незнакомого города?
Я где-то читал, что в мире изначально все тщательно продумано и спланировано. Это значит - все целесообразно. Бесполезных созданий нет. Отчего же тогда я не чувствую этой целесообразности, отчего день и ночь бегу по замкнутому кругу, не умея сделать элементарного шага в сторону? Отчего не могу нащупать даже мало-мальски рациональное зерно в монотонном однообразном движении, которому вынужден беспрекословно подчиняться?
Голова трещит, а ответ не приходит.
Многие считают меня древним стариком. Ерунда! Нелепый вымысел. Мой возраст не имеет четких границ (Наверное, правильнее было бы сказать - я не имею возраста). В самом деле, какие могут быть границы, когда неизвестна дата рождения? Все равно, упорно придумывают, рисуют недостающее, стремясь положить свою выдумку на отдельную полочку... И ведь ничего не попишешь - приходится соответствовать сложившимся стереотипам.
Что же остается? Любить и ждать!
Больше всего на свете я люблю снег, ослепительно-белый, пушистый, толстыми пластами покрывающий уснувшую землю. Он такой мягкий и по-домашнему ласковый, что время от времени у меня возникает непреодолимое желание выйти на улицу и прямо с крыльца бухнуться в него коленями, и окунуть затем пылающее лицо в сугроб, как в убаюкивающую добрую перину.
Выхожу в сени и тотчас натыкаюсь на распухший узорчатый мешок. В нем - мириады звонких хрустальных льдинок, одна к одной, словно махонькие звездочки, готовые засветиться по первому требованию. Но нет - еще рано. Они спят, стиснутые непроницаемыми темными стенками. Их время пока не пришло.
Следующая дверь - во двор. Открывается легко и плавно, от едва заметного толчка.
Тишина! Елки-палки, как тихо сегодня! Можно подумать, все вымерло под этим бескрайним холодным небом. Полный покой. Куда ни глянь - лишь снег. И воздух, напоенный ожиданием зимнего чуда.
Все - так, но я-то знаю, насколько обманчиво подобное затишье. Оно - неизменный предвестник бури. Ну и пусть! Пусть будет буря! Пусть крутятся в лихорадочном вихре безумные колкие снежинки! Пусть пляшут свой неистовый канкан, будоража мое воображение и волнуя застоявшуюся в жилах кровь.
Грядет великая минута!
Посреди двора ровным розовым светом горит магическая пентаграмма. Пройдет несколько часов, и она запылает ярко-алым негаснущим огнем - достигнет максимального насыщения. Снежинки станут с легким хлопком исчезать в воздухе, не долетев до пентаграммы, а сам воздух вдруг загустеет и прорастет разноцветными электрическими искрами.
По всей Земле, в каждом доме, в каждой семье, замерцают праздничные елки, и люди наполнят длинноногие фужеры пенным бурлящим шампанским. Я надену теплую красную шубу, расшитую серебром, подвяжу пышную белую бороду и, взвалив на плечо мешок со льдинками, направлюсь прямиком к пентаграмме. Немного постою на краю, любуясь волшебным заревом, и когда стрелки на часах, дрогнув, сольются в одно целое на заветной цифре, ступлю в центр огненного многоугольника.
Новый Год - самый лучший праздник!
Фужеры дружно поцелуются своими крутыми боками, и шампанское восторженно и щедро плеснет через край, а я, замерев в цепких лапах пентаграммы, каждую секунду меняющей свой цвет, почувствую, как превращается в долгожданные подарки хранящийся в мешке ледяной жемчуг. Рассыпавшись на миллиарды образов, я шагну в мир людей.
И всколыхнется январский воздух, оглашенный радостными детскими криками: "Дед Мороз! Дед Мороз пришел!", и в этот призрачный, отвоеванный у реальности миг я осознаю наконец свою необходимость и незаменимость в этом нелепом окостеневшем мире, и сердце мое наполнится торжеством. Вместе с хохочущими детьми я буду водить хороводы, плясать вокруг елки, петь их смешные наивные песни, а когда Новогодняя ночь подойдет к закономерному финалу, отправлюсь в свой неблизкий, не имеющий ни конца, ни начала путь...