Флерова Вера Михайловна : другие произведения.

Вариант бессмертия, ч. 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История о некоей земле, на которой не умерло одно историческое лицо.
  
  
  Часть первая.
  Последняя легенда Анкаианы.
  
  Из дневника летчика.
  
  ...искать свою исчезнувшую цивилизацию, чтобы найти эту землю, ставшую для меня теперь единственным домом.
  Надеюсь, последним.
  Приют захватчика постепенно теряет благородные контуры машины, которую я некогда считал частью себя и разбил в центре самой большой анкаианской свалки. Без сожаления, ибо очарование гибнущей по нашей вине страны захватило меня больше, чем некогда небо. Само собой, ведь небо было выбрано мной в любимые миры прежде, чем я пришел сюда.
  ...около полутора веков назад, когда первые из нас пытались постичь новую землю путем захвата, меня не было на свете, но ...
  ...если я забываю о том, что Анкаиана гибнет, я почти счастлив (я говорю "почти" потому, что полностью никогда об этом не забываю). Я умру там, где мне следовало родиться (я имею в виду страну, а не свалку, хотя скорее всего это произойдет именно здесь).
  ... у меня был гость. Я редко, лишь в самом начале своей карьеры, видел настоящих анкаианцев. Сейчас они наполовину вымерли, наполовину смешались с захватчиками, но за принадлежность своего гостя к ним мог бы поручиться остатками самолета.
  ... как на море, постоянно ветер. Не удивлюсь, если когда-нибудь разбросанный вокруг прах пойдет волнами, на которых станут видны переливы лунной дорожки. Здесь и не такое случается. И хорошо. Я готов прожить много бесплодных лет ради одного счастливого момента. Переживи его во всех красках много раз, и он растянется надолго. Я сказал это ему, а он ответил мне историей...
  ...Он стоял словно бы даже и не на покореженном ржавом кузове старого авто, марку которого не определить, а там, где ему хотелось бы быть сейчас и всегда. Улыбался, придерживая рукой выбившиеся из хвоста волосы, которые ветер, казалось, хотел превратить в себя и унести.
  - Говорят, вам нравится на свалке, - начал он светски. - Вы собираете сюда то, что осталось от моей страны, я не ошибся?
  - Ну, не то чтоб сюда, - подтвердил я, опасаясь, как бы он не обиделся за свою страну и ее остатки, которым я не нашел другого места. - Просто я здесь живу.
  Он не стал обижаться, а рассказал легенду - до глубокой тоски мистическую, но позволившую понять, что все эти маловероятные вещи и есть часть еще не познанного мною. Я искал в них объяснения реальным событиям, я забыл долг хозяина и не пригласил его в дом... но если подумать, то хозяин тут он, а гость - я. И ему, к сожалению, уже было некуда меня пригласить, кроме этой истории.
  
  
  *1*
  Строению на берегу было триста лет. Солнце с дождями превратили скаты его наружных стен в осыпи серых чешуек - где они отвалились, какмни стали рыхлыми и щербатыми, с мусором в дырках.
  "Саван из отбросов - лучший наряд, чтобы обвенчаться с эпохой, уместившейся в одну главу курса школьной истории", - печатали язвительные газеты. А потом перестали, угождая щедрым хозяевам, с которыми замку под старость вдруг повезло. В путеводителях это место стало называться: "живописные руины с двумя благоустроенными этажами".
  Нижний из них раскрасили под бежевую с серым туземную экзотику - так лучше продавались напитки, которые можно было дегустировать за столиками в зале. Стену напротив двери занимали подмостки, наполовину загороженные подвижной декорацией - мшистый утес с дырками-пещерами, через которые публику интриговали частями тел персонала.
  За стеной была лестница наверх - до железной двери с видеокамерой. Помещение за ней наружной вывески не имело и обозначалось лишь надписью "массажный салон" под красной кнопкой звонка.
  Отсюда лестница, уже сильно запыленная, заворачивала и поднималась еще дальше, куда никто не ходил - в аварийные помещения, сквозь две площадки с заколоченными дверьми, туда, где когда-то обрушилось перекрытие, оставив посреди голой стены узкий проем запасного хода. Куда тот ход ведет, никому не было известно, потому что прямо за его порогом кончалась видимость. Зато через другое отверстие в стене пятого этажа можно было рассмотреть соседнюю лестницу - винтовую, с двумя рядами ступенек. И можно было прочитать таблицу у ее подножия: "посторонним вход воспрещен". Сразу после нее ступени исчезали под плотной грудой ржавого хлама, поэтому узнать, что еще завещали потомкам последние хозяева этой похожей на гигантскую сколопендру конструкции, могли разве что крысы.
  Крыс в замке еще никто не видел - то ли есть нечего, то ли они первыми хотели забыть цивилизацию, не оставившую потомкам ничего ценного.
  А может быть, звери чувствовали то, что упускали из виду владельцы 'строения с двумя благоустроеннными этажами'.
  
  *
  
  Кладоискатель Фил чувствам не верил. Он верил только фактам и геологическим слоям. Ведь найти деньги - это не просто пойти и выкопать. Нужно везение. Нужны друзья в городском архиве; среди подводных спелеологов, яхтсменов, летчиков - разных людей, вплоть до уборщиков и бездомных. Пенсионеры с богатым военным прошлым тоже пригодились - Фил успел пошарить в подвале одной древней усадьбы прежде чем ее снесли, в результате чего купил себе двухэтажный дом и засадил вокруг него сад розовыми кустами.
  И вот, твердо уверовав в прибыльное дело, Фил споил архив, взорвал городскую свалку, подрыл лучшую часть пляжа и надоел всем так, что его в какой-то момент вместе с его изысканиями просто прогнали с суши.
  После покупки акваланга и катера финансовое положение потребовало новых сокровищ, и Фил сделал вылазку в недра скалистого острова с туземным названием Лат Ла.
  Оказалось - затем, чтобы понять, как сильно ему не хватает средств.
  Проплыв довольно большое расстояние под водой, он вышел на склизкий берег внутри одной из скальных пещер и тут же упал обратно в воду - оказалось, здешний воздух не просто не годился для дыхания. Он был ядовит, и спасти от него могло только паническое погружение. При последующих визитах Фил, к большому своему огорчению, выяснил, что ни одно из доступных средств защиты от мерзких газов тут не действует. Те же визиты доказали ему, что действуй они, можно было бы до конца жизни ничего не искать - столько это надежное место скрывало ценного.
  Досада Фила была такова, что он чуть все не бросил.
  Отыскав название газа в какой-то умной книжке, он выучил его формулу, нарисовал на стене и долго кидал в нее нож, покуда не стала она тусклой, как его неисполнимая мечта.
  А когда обида на судьбу поутихла, смелый юноша отправился туда, где еще не был.
  Он не особенно надеялся на успех. Место посещаемое - достопримечаельность, претендующая на реставрацию. Не раз меняло хозяев. Правда, в описании ничего нет о верхних этажах кроме "недоступны".
  'Видимо, для посторонних' - обрадовался Фил, обнаружив письменное предупреждение. Ведь табличка - не газ.
  Мешало только какой-то невнятной природы беспокойство - из разряда тех, в которые кладоискатель не верил. Разрезая ржавый металл автогеном, Фил пытался уложить свою тревогу в образ внезапно возникающей снизу фигуры поджарого охранника в черной униформе или того брезгливого господина с натянутыми на воротник щеками, что намедни отказался придать его походу легальность. Пытался испугаться обрушения свода. Но тревога металась в его мозгу, как чужая, и ни один из предложенных поводов не признавала.
  "Наверное, фобия" - порадовался Фил, любивший находить в себе оригинальное. И, осторожно сложив у стенки последний ржавый "уголок", потрогал ногой ступеньку. Прошедшие годы не подкачали - ступенька если и была когда-то плохо приварена, то теперь надежно приржавела. Фил перешагнул ее и начал подниматься.
  Вспугивая со стен золотистых мокриц, он ежился при мысли, что эхо его шагов может раздвоиться - с чего-то эта возможность, внезапно посетившая его голову, пугала больше всего.
  Но здешнее эхо уважало законы природы и оставалось строго одинарным.
  Следующий отсек коридора, где лестница кончилась, оказался и вовсе глух. В таких местах эха нет, а одиночество приобретает оттенок изоляции. Если завалит - не выскочить. Окон нет.
  Под ногами ветхий ковер, в носу - пыль. За годы копания в древностях Фил почти отвык чихать. Он просто морщился и констатировал: в носу - пыль.
  Поведя фонариком вокруг, он увидел, как луч отразился от расставленных по полкам металлических предметов - кружек, залитых воском подсвечников и даже бронзовых часов с выбитым циферблатом. Едва ли все это принадлежало хозяевам. Скорее всего - тем, кто пришел сразу после них. Разве что часы...
  На которых гости, понял Фил, упражнялись в стрельбе.
  Некогда украшенный орнаментом из длинных бронзовых листьев, переплетенных с их обитателями, расстрелянный корпус поблескивал вмятыми сколами и царапинами. "Птицы, - подумал Фил, - Лилии. Заменить механизм - и потянет штуки на полторы".
  Фигуры богов, в отличие от принятых в остальном мире красавцев в расцвете сил, выглядели смущенными подростками.
  Выродки, вздохнул кладоискатель. Страна инвалидов и неудачников.
  Не тронув предмет, он осторожно двинулся дальше.
  За поворотом обнаружилась закрытая дверь - присматриваясь к ней, Фил отвлекся от нагромождения ветоши под ногами, споткнулся и вынужден был схватиться за одну из стенных полок. Та тут же рухнула, зазвенев каким-то стеклянным содержимым.
  - Черт, - выругался Фил. Показалось, что эхо ответило утвердительно. -...! - поправился Фил. На этот раз эхо зловеще промолчало. - Дерьма всякого понаставили.
  Через несколько шагов он нашарил ручку, подумал немного и... дернул.
  Скрипнуло; за воротник пошуршала труха. Фил упрямо надавил - поздно отступать, раз уж схватился. В ответ по голове стукнула притолока - легкая, трухлявая - а он сам чуть не провалился в окрывшийся впереди проем.
  И эта комната оказалась темной. Правда, на противоположной стене виднелись то ли двери, то ли ставни, но они были плотно закрыты. Выродки, похоже, общались ультразвуком, как летучие мыши. Что-то метнулось мимо - значит, здесь жили.
  Какие-то твари, под стать выродкам.
  Фил никогда не согласился бы на такое существование - рядом с гробом, хоть и на красивой бронзовой поставке. Последняя явно была из того же бестиария, что и онемевшие часы в коридоре. 'А почему, интересно, в гроб никто не стрелял? Не нашли? Или гроб появился позже? Пришел, значит, и завалил вход железяками... Или люди постреляли и легли в гроб? Не исключено - позариться на землю вырожденцкв могли только именно такие идиоты'.
  ...Гроб выродка, утешил себя Фил, может оказаться на многое способен. Впрочем, черт с их цивилизацией, главное, чтобы соблюдали свои языческие традиции. Потому что попытки пропихнуть на тот свет ценные вещи, доверив их покойному, всегда приносили потомкам суеверных могильщиков немало радости. Размышляя над вопросом - смог бы он снять украшения с мертвеца - Фил приподнял крышку и посветил внутрь.
  Желудок свело.
  
  *
  
  Тяжелая крышка выскользнула из пальцев Фила и грохнулась на место. Готовый найти что угодно, от банального скелета до интригующего "ни фига" он, как оказалось, предусмотрел не все варианты.
  Его не испугала бы высохшая кожа и ввалившиеся глаза мумии, облезающий остатками плоти череп и другие неприятно видоизменившиеся мертвые экспонаты, но такая находка заставила оформиться в мозгу парадоксальную сентенцию о том, что неприятно встретить свежего покойника там, где ожидаешь найти разложившегося. В принадлежности находки к ордену покойников, а не впавших в летаргию наркоманов убеждало полное отсутствие дыхания.
  Откуда он здесь? И почти не пахнет... Высох, наверное.
  Успокоившись, Фил снова подцепил крышку и, задержав дыхание, приподнял.
  Драгоценностей покойнику никто не положил. Да и сам почивший выглядел так, словно был до сих пор в состоянии встать и загнать на рынке не только свои, но и чужие богатства. Хитрая морда усопшего напоминала что-то нежненькое, веселенькое, словом - неприятное.
  Поразмышляв, Фил понял - сестру. Та страдала каким-то психическим расстройством и жила с матерью в городе, изредка изводя своими приездами на отдых. Который любящий брат изо всех сил старался сделать короче. Неприятной в этой его неродной сестре была угнетающая веселость. Наверно, покойный при жизни был таким же шутником. И оставил после себя восковую фигуру. Будто это смешно. Или хотел откупиться от смерти. А сам тогда где? Вечно живой?
  Свободной рукой Фил потрогал типов нос за острие и подивился невосковой упругости и прохладности. Последняя надежда на рукотворное происхождение феномена покинула кладоискателя. Но если верить газетам - успокаивал он себя - чего только не находят! В своих интервью предшественники Фила упоминали, например, полный склеп печеных яблок - видимо, чтобы покойника не мучали запоры.
  Фил не верил в яблоки, но был убежден, что любой вскрыватель гробниц, археолог и даже просто мародер обязан здраво воспринимать любое, что он ни найдет. Сверять его с каталогами и использовать на благо себя или истории.
  Историю этого места Фил знал и дополнять не собирался - жизнеописание выродков того не стоит. Собственная выгода как-то ближе.
  Судя по слежавшимся в ветошь обильным вихрам, из гроба веселенький незнакомец не вставал минимум лет двадцать, и вряд ли сделает это в ближайшие полчаса, а значит, времени у Фила навалом.
  И он задумался.
  А подумав, умиротворился и даже стал гордиться своим умением приспосабливаться к самым невероятным ситуациям. Доселе их не случалось, но мастерство не пропьешь - Фил вытащил из кармана блокнот и при свете фонарика нацарапал несколько строк. Иероглифами выродков - черному следопыту положено знать если не лицо врага, то хотя бы его любимые буквы. Насадив их на гвоздь возле дверной ручки, Фил покинул гробницу на почему-то все еще нетвердых ногах.
  Выход завалил остатками железок - надо ж наконец дать волю страху.
  На всякий случай - в секунду слабости - попросив неизвестных богов с убогими телами спасти его рассудок, Фил незамеченным покинул здание и только дома вспомнил, что забыл, черт подери, захватить часы.
  
  *
  
  Несколько дней он читал все, что смог найти про интересующую его проблему. Когда через неделю так никто и не появился, Фил рассудил, что был прав. Если это была объективная реальность, а не запоздалая галлюцинация после пещерного газа, то она крепко спит.
  Или не умеет читать.
  Он принял меры предосторожности. Какие смог. Все, кроме мощей св. Ипполита - жившего веков пять назад знатного мракоборца. Эти реликвии хранились далеко и к тому же, могли быть фальшивыми.
  Через две недели серебряную наружную щеколду сперли, а еще через три Фил стал подозревать, что у них в семье ненормальной была не только его сестра. На исходе четвертой молодой человек решил, что источник его бед - одиночество и познакомился с девушкой.
  Красивой, незлой и даже отличавшей в его катере корму от носа. Вдохновленный удачей, он предоставил ей верхний этаж своего дома за смешную сумму.
  Из-за быстрого согласия он даже решил, что нравится ей, но ошибся. Девушка поливала цветы, рисовала на заборах, скучала и бездельничала. На всякие намеки с его стороны реагировала так безразлично и рассеянно, что скоро Филу стало неинтересно намекать.
  Когда она устроилась на работу, Фил пожал плечами и снова занялся поисками сокровищ. Только изредка тоскливо поглядывал на чернеющий по дороге от морского берега к горизонту остров Лат Ла и опасливо - в сторону необитаемых этажей бара.
  И часто, спрашивал он себя, ему будут являться такие видения? Надо еще прочитать про газ. Не табличка же виновата, в самом деле.
  Не табличка.
  - Не табличка... - произнес он вслух.
  - А?
  Постоялица зашла за тряпкой и обернулась на оклик Фила уже на пороге.
  - Э... Слушай, пойдем в бар, а?
  - Куда?
  - В бар. Расслабиться.
  - А-а... В бар, так в бар. С табличкой?
  "Кэсси, спрыгни в пропасть..." - "В пропасть, так в пропасть..."
  Раздражало ужасно.
  - Без таблички!
  - Ты свихнулся, - она вежливо покрутила у виска комком тряпки. - Кто же идет в бар без таблички?
  
  *
  
  Лучи софитов резали полумрак и рассеивались в табачных облаках. Оживляли стены стаканов и тонули в напитках.
  Кэсси с Филом, прислонив к столику наскоро нарисованную Кэсси табличку "не стоять!" - без таблички Кэсси идти отказалась - танцевали вокруг нее степенно и молча. Фил думал об ужасах и сокровищах, девушка - о том, сколько она сможет не стоять и о снах, что накануне пришлись в настроение. Их и теперь напоминал мелькавший перед ней бирюзовый луч и эйфория, смешанная с тоской. Кэсси всегда казалось, что за каждым блестящим или светящимся предметом легко увидеть иной, спокойный и гармоничный мир. Милый и увлекательный. Желающие смотреть его чаще вынуждены прибегать к грубым химикалиям, но Кэсси считала, что это дорого и нездорово. Ей нравилось томиться.
  - Смотри, какие у того типа волосы замечательные, - завела она разговор, кивая куда-то в сторону. - Темно-золотистые. Как ты думаешь, он их красит?
  Фил взглянул. Его никогда не интересовали прически окружающих мужчин.
  - Красит. У него и рожа, не как у рыжего, - рассудил он нехотя.
  - Это они у них, по-твоему, какие? - обиделась Кэсси за рыжих.
  - Белые, красные и в конопушку, - раздраженно сказал Фил. - Рыжий - он бледный, как упырь. Кстати, ты упырей боишься? - и тут же прикусил язык, отказывая себе в праве на помешательство.
  - Приводи, посмотрим, - слегка заинтересовалась Кэсси. - А вон тетка большая, с такой задницей...
  Интеллектуального разговора не получалось.
  Музыка стала более медленной и тихой. Фил, обладатель острой челки до подбородка, изредка прерывал свои реплики, лихо сдувая эту челку носа. Кэсси должно было понравиться, но она смотрела куда-то сквозь него и отвечала невпопад. Мимо несколько раз действительно проходила толстая тетка в длинном белом шарфе, за который Кэсси безумно хотелось дернуть. Это нельзя было назвать похвальным желанием, и, додумав до этого места, девушка решила отвлечься и приступить ко второй части беседы.
  - А теперь этот рыжий пьет текилу, - сообщила она. - Ты любишь текилу? У меня от нее язык болит.
  - Я люблю пиво, - сказал Фил.
  - Я тоже люблю пиво, - подхватила Кэсси. - Оно замечательное! А когда оно высыхает, то становится липким...
  Фил потихонечку изнывал. Изнывая, он взглянул в угол, где рыжий только что допил текилу.
  И, как на крапиву, напоролся на туманный, вязкий, как летаргия, взгляд.
  Расслабленные было нервы напряглись, и он отступил туда, где толпа была гуще. Пытаясь унять сердцебиение, посмотрел снова.
  Он никогда не видел этих глаз. Но ощущение...
  - Это мы куда? - поинтересовалась слегка опьяневшая Кэсси. Она тоже оглянулась и продолжила разговор об интересном: - Смотри, а вон рядом с рыжим сидит такой тип с остреньким носом. Осанка обалденно прямая. Текилу не пьет. Наверное, не любит. Или у него тоже чего-то болит.
  - Терпеть не может... Пошли домой, - Фил кусал губы, увлекая свою спутницу к выходу. Смотреть он не хотел. Как-то боязно было. Рядом с рыжим могло оказаться лицо, которое недавно отпечаталось на внутренней стороне его век. Если оно есть, Фил за себя не отвечает, потому что сошел с ума.
  Но не все так страшно, успокаивал он себя несколькими часами позже. Есть день. Днем можно снова пойти на лестницу и все выяснить - где-то в комнате он видел двери, вряд ли фальшивые. За ними волне могут найтись окна, а за окнами - свет. И тогда мы либо выздоровеем, либо узнаем кое-что новое о стране выродков.
   Половину следующего дня Фил боролся с собой, но после обеда все же взял инструменты и двинулся в замок.
  - Кэсси...
  - У? - донеслось из сада.
  - Если я не вернусь... - Фил вздохнул, потом огляделся. Почему это он должен не вернуться? Погода ясная. До темноты далеко. - Впрочем, я вернусь.
  - Ну, как хочешь, - неподобающе разочарованно протянула квартиросъемщица.
  
  *
  
  А когда он поднимался на второй этаж, то прямо на своем пути увидел давешнего рыжего, беседующего с красивым брюнетом в клубном костюме. Вернее, если бы он в тот момент разговаривал, Фил бы так неожиданно на них не напоролся. Но собеседники, услышав его раньше, чем он их, замолчали, прислушиваясь к шагам. Теперь Рыжий смотрел на него озадаченно, а костюм - сощурившись.
  - Куда путь держишь? - насмешливо спросил брюнет.
  - А то ты не знаешь, - ответил Фил, рассчитывая, что придурковатого кладоискателя знают все.
  - Что-то ты здесь уже не первый раз, по-моему.
  - Так скучно, - объяснил Фил.
  Брюнет зевнул и оглядел потолок. Фил смотрел на него и понимал, что можно поворачивать обратно.
  - Иди-ка ты отсюда, - вспомнил о нем брюнет. - Или нет, подожди, - сказал он, с нехорошей улыбочкой залезая правой рукой под левую полу пиджака.
  - Я лучше пойду, - возразил Фил, стараясь без излишней спешки, но все же быстро исчезнуть из поля зрения агрессора. Он знал этого человека по светской хронике и никак не ожидал встретить его мало того, что не по телевизору, так еще и на пути к Тайне собственного мозга.
  Хоть Фил и понимал, что брюнет - не статуя, на одном месте стоять не будет, но в тот день больше не пытался прорваться в гости к своему фантому.
  А вернувшись домой, всерьез подумал, а не смотаться ли на материк за останками св. Ипполита. Ограничился тем, что увешал себя серебром и другими, если верить архиву, полезными вещами. Даже обруч на голову надел. Оказалось удобно, хоть и непривычно. И должно было защитить от вмешательства в мысли, буде таковые у него возникнут.
  
  *
  
  - Фил, у тебя есть... Что это с тобой? - Кэсси остановилась на пороге, пристально разглядывая экипированного Фила.
  - Все тебе скажи.
  Досадно, что не успел спрятаться. Как такое объяснишь?
  - Угу, - Кэсси остановилась. - Ты похож на персонажа блокбастера про нечисть, пародирующего блокбастеры про нечисть. Лечился? Или собираешься?
  - Уйди, - уперся кладоискатель. Вот она где, настоящая нечисть. Женщина. - Может, я представление разыгрываю.
  - Перед зеркалом? Значит пора. Прямо так пойдешь, или переоденешься?
  - Никуда я не пойду... Не лезь в мою частную жизнь. Нравится мне так ходить.
  - Когда человеку что-то нравится, он не дергается, - скептически заметила вредная женщина.
  - Ты что-то хотела, - напомнил Фил.
  - У меня чайник сломался, а наверху плиты нет. Она есть только у тебя, а ты сошел с ума. Как я теперь чаю попью?
  - Признай меня нормальным, тогда дам кипятку.
  - Низкая цена за огромное усилие, Фил. Я попробую провернуть это дело, если ты мне поможешь, - на всякий случай Кэсси заговорила языком блокбастеров.
  - Это как? - не понял Фил.
  - Колись... У тебя серьезный диагноз, я знаю.
  Фил снова оглянулся на все окна по очереди.
  - Времени нет, - вздохнул он. - Вдруг человек придет, а я тут тебе про него доказываю... Как я буду выглядеть после этого?
  - Вообще-то, - Кэсси критически его осмотрела, - ты и перед этим выглядишь интригующе.
  - Дура, - простонал Фил, пытаясь вернуться в реальность из навязанного.
  - Тебе виднее, - согласилась девушка, не опускаясь до мелкого тщеславия. А может быть просто презирала Фила, как и все они. - Так расскажешь или нет?
  Фил погрыз свисавшую через обруч челку, снова опасливо посмотрел в ближайшее окно, где тускнела заря, уступая звездам, на чернеющие заросли роз и крапивы у забора, на свое отражение и, наконец на Кэсси, заинтересованное лицо которой невероятно льстило.
  
  *
  Уйму лет назад на Анакаиане жила женщина по имени Эста, с голубыми глазами и русой косой. Рассказывая своему маленькому сыну сказки, она и предположить не могла, что некто в будущем повторит вступление к ним почти дословно. А ее сын за три недели до этого напомнит расказчику его собственную сестру. И что все это произойдет тогда, когда ни ее, ни ее сына уже больше ста лет не будет в живых.
  Однако, согласно верованиям ее страны, каждые произнесенные слова рано или поздно должны прозвучать второй раз. И пока они не прозвучат все, мир не повзрослеет.
  И вот Фил говорил, а мир невидимо взрослел - на свой собственный день, или год, или столетие. Никто не мог бы сказать, на сколько, потому что в самом мире уже не осталось людей, верящих в такую возможность.
  Фил за короткое время изложил все, что почерпнул за месяц в архиве. О том, как завлекают, например, вампиры своих жертв сладкими речами, как выбирают их перед этим из бесчисленного сонма людского, как разговаривают с ними, наслаждаясь их вниманием, как, завладев этим вниманием безраздельно, испытывают боль от биения чужого сердца, и как велика в них становится жажда разрушить, разобрать единство души и тела, впустить в себя жизнь и ощутить, как она перестает быть чужой. И они пьют кровь - все, что могут, дабы получить на краткое время иллюзию прежнего существования. Но душу им удержать не под силу - она возвращается к Создателю, а разрушителю остаются только воспоминания о ней. И вот он снова один, обретший и опустошенный, разочарованный и сожалеющий. Но в эту секунду он слышит, как растет трава и мигают звезды, как раскрываются ночные цветы и высыхает земля, как плывет туман над водой.
  В этот миг он неуязвим.
  А убить его можно белым благородным металлом, расплавляющим плоть, воздействовать осиной, омелой и некоторыми другими растениями, обжигающими тело. Можно и некоторыми специальными магическими приспособлениями. Только это трудно - потому, что сила вампира велика, он умеет подавлять волю человека на расстоянии, призывать его, да и просто очаровывать в обычном общении.
  Его собственные чувства близки к человеческим, только тоньше и острее, и их трудно обмануть. Но вампирам свойственно увлекаться, поэтому охотникам иногда удавалось заманивать их в ловушки. Святой Ипполит, например, умел заинтересовать их собственной персоной. Из-за его актерского таланта вампиру казалось, что Ипполит интересен ему просто так, безо всякого хирургического вмешательства. А хитрый Ипполит, улучив момент, сжигал вампира в печке специальным зеленым огнем, который гипнотизирует и мешает убежать.
  И только один единственный вампир не поверил Ипполиту и решил сделать вампиром его самого, и сделал, но святой, преобразившись, первым же делом вытащил его и себя на солнышко, где они превратились в нечто несерьезное, вроде пепла и дыма. А потом прибежали священники и канонизировали угли из-под Ипполита. С тех пор от останков этим тварям тоже плохо.
  - Кошмар, - отметила это место рассказа Кэсси, наливая себе чай мимо чашки. - А глаза у них какие?
  Она завороженно следила за растекающейся по пестрой клеенке лужей, в которой дрожала едва начавшая убывать луна.
  
  *
  
  Было уже далеко заполночь, когда девушка поднялась к себе.
  Фил не сказал, какие у них глаза. Ему показалось, что темные, но это могли быть и не вампирские глаза вовсе, а его собственного страха. Про цвет которых, в отличие от размера, он ничего не знал.
  А Кэсси легла, натянула на себя одеяло и начала размышлять на заданную тему - когда рассказываешь себе на ночь сказку, засыпать куда приятнее, чем тупо глядя в окно.
  Фил, думала она, один из тех психов, что живут в выдуманных собою мирах. Они дурно воспитаны, и играют в эти миры даже с теми, кто не согласен играть. Однако такой Фил - все же интересней нелюдимого маньяка, помешанного на раскопках и деньгах. Надо ему в ответ что-нибудь придумать. И рассказать. А потом обязательно обломать, чтобы он не думал, будто подарил ей своей историей незабываемые ощущения, и она от него теперь без ума.
  И она начала придумывать - это всегда давалось ей легко и доставляло массу удовольствия.
  
  *
  Комнату наверняка сторожило проклятие, которое после ухода Фила осталось в одиночестве. Оно могло попытаться развлечь себя починкой часов, привешиванием на место сброшенной вандалом полки и прочим созидательным трудом, но не преуспело.
  - Черт, - вспомнило оно, как передразнивало человека. - Черт, черт.
  Несмотря на визит, комната все еще выглядела так, словно в нее сто лет никто не заходил - пыльная, пустая, увешанная похожими на старую мешковину недоеденными молью остатками ковров и обломками мебели. Только бронзовая подставка для гроба хорошо сохранилась. И сам гроб.
  Проклятие давно устало поддерживать вокруг себя вечный сон и сильно скучало. Девяносто с лишним лет назад его повесили, а, проигрывая самому себе в "дурака" столько времени даже проклятие может задуматься о будущем. Люди поменялись. Или все те же. Им не скучно, они умирают. Смерть - хорошее лекарство от скуки.
  И оно решилось - спрыгнуло со стенки, подошло к гробу и провело когтистым пальцем по запыленному бортику.
  - Все, - сказало оно хрипло, но ласково. - Вылезай. Срок вышел.
  Строго говоря, проклятие не получилось классическим вариантом служителя Миров Возмездия. Скорее - созданным из темной материи существом с непосильным количеством обязанностей и незапоминающейся внешностью потомственного алкоголика. Видеть и слышать его, как и всякое ругательство, мог только тот, для кого его когда-то произнесли. А любой другой, знакомый с классикой, белой горячкой и прочими продуктами человеческого сознания, без труда признал бы в нем некстати помянутого Филом черта.
  - Скоро нас занесет пыль веков, - продолжал канючить черт, - я замучился тут сидеть уже... Я тебе не могильный камень в натуре.
  Можно было просто покинуть пост, но так и не пообщавшись с тем, за что столько лет отвечал, не хотелось.
  В гробу пробудились. Пошевелились, и довольно резко.
  - Пррррпхи! - сказал черт. - Ты не прыгай. Я очень чувствительное проклятие.
  - Не подметал... чихай теперь, - с усилием прошелестел медленно вылезающий из рассохшегося гроба покойный молодой человек. Он был в истлевшей одежде и обжитых мышами ошметках собственных волос. - Скажи мне... который год на дворе?
  - Ты спал девяносто три. Веник давно съели, - оправдал черт свою нерадивость. - Могу пылесос принесть, его как раз недавно придумали.
  - Да? А это что?
  - Труба с вентилятором и мешком э... для пыли.
  - Наверняка ведь не для такого великолепия твоя труба. Забьется.
  Покойный молодой человек не был уверен, что вообще с кем-то разговаривает. Скорее всего, он был один, а его не совсем пробудившееся сознание само ловило чертей, чтобы не заснуть снова. Оно верило в них - поверив однажды в вампиров, грех не поверить и в них, и в пылесосы.
  Вспомнить бы теперь свое имя.
  - Пожалуй, - согласился черт. - Можешь привести себя в порядок, выйдя на улицу - там вполне ничего себе ураган. Если не унесет.
  Даже бред знал, что ураган вполне мог унести покойного молодого человека.
  - Угу, - пробужденный завершил осмотр на сброшенной с собственного гроба крышке, украшенной залитой пылью надписью " Аланкрес Ги...". Окончание фамилии тонуло в темноте, куда не доходил свет от укрепленного на посохе черта странного вида фонарика, рисовавшего дрожащий круг на потолке. Аланкрес изучил его и ведущий к нему пыльный луч, а затем попросил черта осветить себя. С трудом наклонив голову, осмотрел свое тело - несъеденные мышами остатки одежды обещали непременно отвалиться при ходьбе.
  Ходилось трудно. Ни что, кроме воспоминаний, не говорило о том, что внутри когда-то водились суставы. Глаза тоже резало от сухости, и с трудом верилось, что там положено возникать влаге.
  Зато насчет девяносто трех лет сомнений не было - они прошли. И будь он живым существом, превратили бы его в прах, а заранее мертвое вот не смогли. Как и любой вампир, Алик мог бы проспать под хорошим заклятием и несколько столетий.
  Попробовав сосредоточиться и отразиться в зеркале, он отвернулся - смотреть было на не что. Негнущимися пальцами отцепив от себя все, что можно было отцепить, Алик прошел по запыленному под ковер коридору и остановился на небольшом, огражденном витыми чугунными перилами балкончике с видом на штормящее море. Пропитанный сыростью и запахом гниющих водорослей ветер унес в темноту самую взъерошенную часть его облика.
  Прежде чем что-то менять в своей судьбе, надо хоть один раз подумать. Но Аланкрес еще наполовину спал, поэтому просто запрыгнул на перила а оттуда - в шумящее под стенами своей обители море. Прыжка хватило почти до самого рифа, где на дне среди коралловых веток дремали синие и в полоску рыбки.
  Поборов соблазн доспать в их общесте еще лет сто, пока вода, хоть и соленая, окончательно не погубит его, Алечка вылез на каменистую косу, где уже скучал, поджидая его и ковыряя ножкой мелкие камешки, хромой черт. Как создание Тьмы, находившееся под властью своей стороны земли, он мог общаться с обитателями этой только наедине или до первого встреченного ими сознательного существа. Рыбы не в счет, поэтому черт уходить не спешил.
  - Скоро дождик пойдет, - сказал он радостно. - Хочешь зонтик?
  - А одеть меня не во что?
  - А деньги у тебя есть? - подначил чертик слишком, как ему показалось, требовательного Алика.
  - Рехнулся что ли, адское создание? Я не фальшивомонетчик.
  - И правильно. Ведь это грех большой, - черт захихикал.
  Аланкрес вспомнил, что это была любимая чертова поговорка. Отдав должное собственной шутке, адское создание заковыляло прочь, оставив вампира одного на берегу, лишенного сил и всякой возможности вернуться. Алик решил, что не любит адские шутки. И еще он с неприятным чувством прикинул что проще - сторожить тысячи лет проклятого каким-то идиотом еще большего идиота, или ценой нехитрых усилий развеять по ветру последнего и вернуться домой.
  Вдоль и поперек изругав черта, Алик дошел до какой-то ржавой сетки, ограждающей маленькую искусственную гавань с яхтами (настоящими), посмотрел как они качаются на волнах, никаких планов по спасению себя не придумал и двинулся было обратно, когда вдруг вернулся запыхавшийся черт с сумкой.
  - Ты не против черного цвета? - пробормотал он себе под нос. - Похоже, я грабанул салон каких-то антиобщественных элементов, а они вечно носят такое, наверное, чтоб реже мыться, как ты думаешь? Эту еще никто не успел купить, я выбирал без знаков отличия, а то мало ли что...
  Натягивая на себя последнюю деталь не шибко изысканного, но удобного костюма, внешне являющего собой незатейливое сочетание джинсов, футболки и кожаной куртки, увешанной блестящими застежками, Аланкрес уверился в предначертании свыше его облику вечно пребывать в цветовой гамме шахматной доски. Кожа у него меняла цвет в пределах от очень белого до не очень белого, волосы были лишь немногим темнее. В сочетании с черным цветом одежды вид получался довольно приметный.
  - Как-нибудь еще встретимся, и ты расскажешь мне, как было весело, - напутствовал черт Аланкреса. Тот надеялся, что эта встреча не состоится.
  *
  Среди людей он должен был появиться, но наверняка появился незаметно. С сознанием, что через это надо пройти. На первом этаже устроили бар, при котором, как он узнал из разговоров, присутствовало дополнение в виде борделя. Алик просидел в баре около двух часов, прислушиваясь к разговорам и присматриваясь к жестам. Когда все начало уж слишком навязчиво повторяться, он понял, что теория пройдена, и настало время попробовать самому. Выбрав малолюдное место - лестницу за одной из боковых дверей - он увидел на ней немного примелькавшуюся за эти два часа девицу в компании физически развитого человека, каких часто называют амбалами.
  Придя к выводу, что амбал девице не приглянулся, Алик решил избавить свою чувствительную натуру от наведенного дискомфорта.
  - Эй, дядя, - с положенной унылой наглостью произнес он. Субъект тоже лениво замер. Эта лень скрывала угрозу, из чего Аланкрес заключил, что он на верном пути. - Не огорчай меня, верни девочку.
  Следующим этапом адаптации стала потасовка, в первом акте которой не совсем еще пришедший в себя легкий Алик отлетел к впустившей его сюда двери, а во втором тот же Алик, отыскавший с грехом пополам точку опоры, вернулся и несколькими точными движениями зафиксировал обидчика. Пока он раздумывал, во что бы им кинуть, девица смотрела на него с таким безоглядным восхищением, что ему стало стыдно. При жизни своей, закончившейся давно и трагически, он вряд ли смог бы пленить какую-нибудь даму таким зрелищем. И пойманного даже не потребовалось погружать в глубокий обморок - так сильно подействовало на него обычное удивление.
  Аккуратно выложив врага за дверь, Алик обернулся к даме.
  Она представилась. Аланкрес, как вампир, не любил имен, которые специфика его существования обременяла эпитафиями - такой балласт в памяти был ему неприятен, поэтому он тоже представился, пытаясь переключить свои иссохшие за несколько десятилетий мысли на отстраненное наблюдение за переливами синеватого света на темных волнах ее волос.
  Они станцевали два танца в сонном полумраке зала, после чего Аланкрес ускользнул в еще не совсем рассеявшуюся толпу возле сцены.
  Долго стоял там, соображая, как убирается картонная декорация, прикрывающая единственный ход наверх, потом, так ничего и не придумав, присел на удобный подоконник, длинный настолько, что там могло бы уместиться в ряд человек десять,
  но кто-то, всего лишь второй на нем, сел к Алику слишком близко. Вампир, еще не глядя в его сторону, почувствовал что-то знакомое, и приятный голос произнес:
  - А здорово ты меня приложил.
  - Могу повторить, - приветливо ответил Алик. Он соврал. Остатки его энергии не потерпели бы такой расточительности.
  - Ты прости, если я тебя чем задел, - продолжал его новый знакомый, - но я не знал, что это твоя девушка.
  - Прощаю, -замогильным голосом отозвался Алик. Приятно походить на человека, да еще на такого, у которого может быть эта девушка. Видимо, за сотню лет мода на мужскую внешность поменялась очень сильно.
  Пока Алик выжидал момент, чтобы незамеченным пройти наверх, в обход тошнотворной картинки, ему успели представиться Генрихом, попытались что-то расспросить о здешнем обществе (Генрих оказался приезжим), рассказать пару анекдотов, в ответ на упоминание его полной неосведомленности поделиться всеми известными сведениями и, наконец-то, попрощавшись подозрительно внезапно, уйти, таясь, за какой-то малоприметной фигурой в черном.
  Ночь кончалась; оставаться здесь дольше да еще в опасной близости от окна становилось опасно, и Аланкрес понимал, что придется рискнуть и ломиться сквозь декорацию открыто. Оглядев поредевшую к утру массу посетителей, вампир увидел нечто, заставившее его вздрогнуть. Прошел потерянный миг, впечатление исчезло, оставшись в памяти как краткий взгляд в котором Аланкрес прочел узнавание. Возможно, еще и удивление, но это уже не так занимало - Аланкрес был гораздо сильнее удивлен сам.
  Разбираться не было времени - до художественного творения как раз образовался проход, и Алик, собрав последние силы, незамеченным проскочил отдыхать.
  Череда потайных лестниц и дверей оказалась на своем месте, хоть и обветшала немного, и вампир с сентиментальным наслаждением восстановил в памяти почти не изменившийся рисунок трещин на темных стенах, мимо которых он последний раз проходил в середине ушедшего века.
  Дальнейшее продвижение вверх подбросило второй повод для беспокойства - стало отчетливо видно, что эту лестницу недавно посетил человек. Он даже не удосужился стереть со ступенек свои грязные следы. А на подходе к своей комнате Алик обнаружил оставленное этим человеком послание, заткнутое за ручку двери.
  Гадкое чувство загнанного животного заставило вампира на мгновение замереть. Но ведь если его хотели убить, это можно было сделать сразу, а не оставлять тут всякие бумажки, рассудил он, и, осторожно взяв письмо развернул его. Первая же фраза ошарашила своей нелепостью: "Дорогой Аланкрес!.."
  - Кому это тут я дорог? - вслух произнес он, и, когда пришло успокоение от звука собственного голоса, продолжал читать.
  "...Обнаружив тебя здесь, я сначала не поверил глазам и очень испугался, потому что последний раз подобные тебе твари встречались мне единственно в рассказах, на реализм отнюдь не претендующих, коими меня небезуспешно пытались напугать в детстве. Однако, поразмыслив и изучив некоторые документы, среди которых были и те, что касались прошлого этого места, я пришел к выводу, что если ты тот, кем кажешься, ты смог бы помочь мне в одном очень простом для тебя и очень сложном для меня деле. В случае если ты решишь почтить меня своим согласием, место твоего отдохновения останется, к нашей обоюдной радости, в тайне от людей и особенно от некоей религиозной секты, допускающей существование подобных тебе и очень неприязненно к этому существованию относящейся.
  Искренне надеюсь на наше продуктивное сотрудничество.
  За разъяснениями обращаться в розовый дом на берегу. Спросить Фила.
  
  Фил."
  
  
  Посещению было больше месяца, поэтому и заметил его проснувшийся и немного размокший Алик только теперь. У адских сил, будь им пусто, не было права замечать такие визиты. Автор письма и следов скрупулезно обыскал комнату, коридор и даже ветхий балкончик, что небезопасно, значит был целеустремлен и не боялся риска. Прибавив к вышеприведенным свойствам характера Фила те, что проскальзывали в письме, Аланкрес в полной мере осознал необходимость посещения розового дома.
  Затем смахнул ветошь и остатки гроба с бронзовой подставки в центре комнаты и уснул на ней сидя, обхватив руками колени и уткнув в них лицо.
  
  *2*
  
  Кэсси проснулась с чувством острой влюбленности в Фила. Какой бред, думалось ей, но какие впечатления! Какой сон!
  На материке такие не снятся.
  Она прислушалась - внизу было тихо. Интересно, подумала она - Фил спит или боится?
  Хотя, если размышлять здраво, место жительства следовало бы сменить. Не нравилось ей тут. Эти розы... было в них что-то лицемерное.
  
  *
  
  Фил тоже сомневался в своих розах. Ведь он ими совсем не увлекался - просто надо было, чтобы тут что-то респектабельное росло, а других цветов он не знал.
  Хотя даже если б увлекался - все равно оценить было некому. Вот если б женщина... Если найдется такая.
  Наверное, он слишком нервничал, но прямо сейчас не мог представить такой женщины.
  Включив свет, он рассматривал себя в зеркале и пытался понять, не содержит ли видимое ложных сведений о его сексуальной ориентации. Так и не поняв, пошел закрывать окно.
  - Это у тебя настоящая "Королева Эмилия"? Я видел ее на фотографии, но, посмотрев на цену, не ожидал найти так быстро. Ты смелый и удачливый человек, раз можешь завести себе такую роскошь... Эти выводы я сделал вдобавок к тем, что следуют из письма.
  Филу показалось, что он подслушивает чужой разговор, но, подумав, он решил, что это не так.
  Во-первых, говорившему никто не ответил. Сам же он, несмотря на спокойный тон, сильно запинался, словно разные слова извлекались из его памяти с разной скоростью. У него был акцент - Фил никогда не слышал такого акцента. Во-вторых, "Королева Эмилия" - это то, что именно ему, Филу, весной продал придурочный торговец по запредельной цене, как розу. А в-третьих единственное письмо, написанное Филом в последние полгода, было, как он сказал только Кэсси, адресовано Аланкресу, чье имя значилось на потемневшем дереве гробовой крышки.
  А собеседник стоял на дорожке смиренно, без всякого выражения лица и совершенно не двигался. Только ветер шевелил его подсвеченные луной длинные волосы. "Манекен-скромняга из магазина для любителей тяжелой музыки" - мысленно подбодрил себя Фил.
  В каждой шутке есть доля чего-то, нестрашного только на первый взгляд. На второй же оно очень пугает, и Филу стало бы очень жутко, знай он, что его гость в действительности посетил этот магазин. Манекен после этого обнажился и перестал быть скромнягой, а на Алике появилась одежда с разозленным до желтушности котом, которого на впалой груди было не очень хорошо заметно.
  - Э... Аланкрес?
  И чуть было не пригласил войти, да вовремя опомнился. Нельзя их приглашать. Сердце разгонялось, чтобы проломить ребра изнутри, пока Фил вспоминал, что у него там сегодня со щеколдой.
  Собеседник поднял голову и встретился с ним взглядом. Нормальные у него оказались глаза. Не очень выразительные, но совершенно спокойные.
  Во всех книжках по психологии и умению влиять на людей было написано, что с тем, от кого тебе что-то надо, инициативу надо сразу брать в свои руки. Фил верил науке и с перепугу грозно спросил:
  - Почему ты не пришел раньше?
  - Не мог, - любезно ответили ему. - Ты простишь меня?
  Юмор? Но Фил был дома, и этот выродок не мог войти со свими дурацкими шутками. Это успокаивало.
  - Что ты хочешь?
  - Это ты что-то от меня хотел.
  - Таких, как ты, убивать надо, - поделился Фил.
  - А ты не убил.
  - Ну, вряд ли ты настоящий.
  - Настоящий кто?
  - Вампир.
  - Вряд ли, - согласился Аланкрес.
  Он подошел к окну и запрыгнул на подоконник, заставив Фила отступить на пару шагов. Устроился в проеме, согнув ноги и прислонившись затылком к раме. Вроде как и не вошел, но и снаружи не остался. И проделал это с такой скоростью, что Фил почувствовал себя дома неуютно.
  - Можешь звать меня Алик, - разрешил Алик, отмахиваясь от чрезмерного почтения.
  - Подожди... - Фил пытался не сбиться с мысли. - Я видел тебя в гробу... Это был ты?
  - Если в моей комнате - то я.
  - Что тебя разбудило?
  - Ты снял проклятие, хранившее мой сон, - охотно ответил Алик. - Или не ты. Кто-то снял.
  - И оно разрушилось?
  - Понятия не имею. Но его больше нет.
  - А как я это сделал?
  - Пришел.
  - Знаешь, есть такая сказка, - просветил Фил выродка в вопросах мировой культуры, - о спящей красавице... она сто лет спала, и ее нужно было поцеловать.
  - Я не помню никаких поцелуев, - вампир заинтересованно повернулся. - Я бы запомнил, меня сто лет никто не целовал.
  - Тьфу, да нет же... просто мне странно слышать, что проклятие можно снять визитом.
  - Мне тут вообще все странно, - примирил Алик Фила с его удивлением. - Но я знаю, что люди не меняются, сколько бы новых слов они не придумывали. В письме ты угрожал мне. Ты, как в вашем времени говорят, взял меня на понт, я повелся, потому что человек вроде тебя не будет нормально жить, пока не устранит источник беспокойства. Ты много думал об мне - я это чувствую. Один раз даже пришел убить, но тебе помешали. Ты пришел бы и позже... Это потому, что ты передумал насчет упомянутого тобой сложного дела?
  - Нет, - быстро ответил Фил.
  Там наверняка были миллионы. Сверкающие такие. Насчет них нельзя передумать.
  - Тогда я слушаю.
  Фил прошелся по комнате. Поправил сжимающий голову обруч. Переставил кастрюлю с землей для цветов на пол. Посмотрел на Аланкреса. В голову просились аналогии с джиннами из бутылок, исполнявшими желания. Ничего себе клад.
  - Мне нужно достать сокровища из отравленной пещеры Лат Ла. Вот и все.
  - Откуда они взялись... на Лат Ла? - спросил Алик с некоторым усилием.
  Фил подозревал, что вампир долго спал и теперь с трудом оперировал не только новыми для него понятиями, но и привычными. Остров, например, он должен был знать с детства, а запнулся.
  - Кто-то их туда положил. Насколько мне известно, это произошло в начале экспансии. Когда прикончили здешнего правителя, Кайерса. Тоже мне борец за свободу...
  - Понятно, - Алику явно не нравилось слушать про Кайерса. И это, к удивлению Фила, было первое, что ему не понравилось. Каким бы он мог быть милым человеком... - Отрава?
  - Вон, на стене формула, - кивнул Фил.
  Какая краткость. Какое понимание. И с кем... Впрочем, почему бы и нет? Если верить желтой прессе, искатели кладов и не такие контракты заключали.
  - Мне это ни о чем не говорит. Мне твои ощущения.
  - Охоч ты до чужих ощущений.
  - Тем и живу.
  Очень не понравилась Филу эта тусклая улыбочка. Такой могла бы поприветствовать мокрица или уховертка, а он их не любил.
  - Да ты сдох давно.
  - Да. Но что бы там со мной ни случилось в незапамятные времена, тебя оно устраивает.
  Аланкрес повернулся снова. Высокие скулы и острый подбородок придавали его лицу контуры тощей кошачьей морды. А вздернутая верхняя губа делала выражение его немного обиженным и очень приметным. Где-то не только у сестры Фил уже встречал подобную приметность вместе с такими нежными чертами... Или нет?
  - Это верно. Все довольны. Ты достаешь мне что там... что бы там ни было, а я не трогаю твою усыпальницу. Лат Ла далеко, туда и обратно только на катере, он у меня есть... А газ там гадкий. Щиплет глаза и воняет пылью. - Фил подумал и добавил: - Крупными кусками пыли, если тебе это о чем-то говорит. Они как будто прилипают к коже. И удушье.
  Алик кивнул.
  - А когда я все вытащу?
  - Уедешь куда-нибудь. Если мне не веришь.
  - После того, как ты мне угрожал?
  - А что ты хочешь? Подумай, кто ты и кто я. И вообще, когда я тебя нашел, ты был в моей власти. Я бы мог...
  Аланкрес прервал его снисходительной, полной умиротворения улыбкой. Словно ждал этих слов и обрадовался, дождавшись.
  - Ничего ты не мог. На следующий день, но не тогда. Тогда ты слишком удивился и боялся поступить опрометчиво... Готовь свой катер, завтра я приду.
  - На пристань?
  - Это называется пристанью, - объяснил себе Аланкрес, явно припомнив сгнивший деревянный каркас на берегу. - Нет, сюда. Там мне не нравится. Туда мы пойдем вместе.
  - Подожди...- Фила такой расклад не устраивал, и он лихорадочно соображал, под какой бы причиной его сменить, - Я могу до завтра не достать горючего...
  Аланкрес посмотрел на кладоискателя, как тот смотрел на уховерток и мокриц.
  - Не вноси сумбур в мою хрупкую жизнь, - сказал он. - Послезавтра достанешь?
  Фил кивнул.
  - Договорились. Кто у тебя на втором этаже?
  - Девушка... Она нужна тебе?
  - А ты отдал бы?
  - А ты спросил бы?
  - Если б понадобилась - да.
  - Тогда возьми. Она не моя.
  - Тебе безразлична судьба всего, что не твое? Это очень интересно.
  - Его больше, чем моего, - объяснил Фил. - И потом - зачем мне волноваться о том чужом, которое я могу отдать, чтобы получить что-то в собственность? - Это была его философия, он ей гордился.
   Алик глянул на него широко раскрытыми глазами цвета плесени, соскользнул в сад и пропал в тени.
  А Филу вдруг показалось, что он притащил в свою жизнь страх несколько иного сорта, чем думал вначале.
  
  
  *3*
  
  
  Кэсси шла сквозь большую свалку и думала о кладоикателе.
  Она, как и большинство здравомыслящих девушек, предпочитала романтиков, но со стабильным доходом. Здесь было все наоборот. Фил постоянно говорил о деньгах, зарабатывать которые не хотел. Такие парни, раздраженно думала она, сначала хвастаются своими средствами, а потом обвиняют девушек в презрении к своей неповторимой душе. Будто она у них есть. Из этих неправильных людей состоит если не весь мир, то его значительная часть. И об эту часть большинство здравомыслящих девушек закономерно ушибается. Обидно. Еще и упыря придумал. Вот если б не упырь, Кэсси и не вспомнила бы про кладоискателя, а раз он есть, то есть тайна, а от тайны так просто не отмахнешься, даже если она всего лишь диагноз.
  Самое страшное - в упыря хотелось верить. Он оттенял банальность Фила, влюбиться в которого значило бы для Кэсси примириться с безысходностью женской доли. Ужасный человек. Человек-символ...
  А в остальном Кэсси относилась к Филу очень хорошо.
  Но к свалке - гораздо лучше. Может быть потому, что здесь не найти двух похожих мест. Зато есть все - даже общество. Обитатели называли свои владения Полигоном и говорили, что на полигоне могло произойти все, что угодно, на то он и Полигон.
  Вот домик Оськи. Однажды Оське приснился сон, что она идет по длинному, сколоченному из досок коридору, где много дверей. За каждой дверью еще одна, и, по мере открывания их растет надежда. За каждой дверью начинается короткий проход, который ведет все ближе и ближе к цели.
  Оське оставалось пройти совсем немного дверей, и она узнала бы, что это за цель, но ее разбудил Дебил, пришедший попросить заварочки. И с тех пор Оська строит этот самый коридор. Снаружи. Сначала стены прохода, потом дверь сектора. Потом опять стены. Внутри она еще не была, она зайдет туда когда-нибудь, она будет открывать двери и почувствует надежду. Надежду на что-то очень хорошее, что ждет ее там, в конце коридора, просто не может не ждать.
  Даже если там она ничего не увидит, это уже будет не важно. Потому что она дойдет до цели, и жизнь ее изменится, Оська в это верит... Если кто-нибудь в этот момент подержит Дебила, чтоб чаю не захотел.
  - Оська!
  - А, Кэська... Купила? - отозвалась хрупкая девушка с золотистой косичкой в посыпанной опилками майке. Она сидела на крыльце и щурилась, рисуя ручкой на своих выцветших джинсах.
  - Да, только три не получилось. Осталось всего два, - сказала Кэсси.
  - Ладно, остаток пропьем. Все равно мне этих еще месяца на два хватит, а дальше посмотрим.
  Кэсси высыпала гвозди в большую банку на столе, посмотрела немного в окно, из которого открывался вид на большой красивый самолет и кусочек неба, вздохнула и покатала по полу некогда несработавшую мину, которую Оська где-то выкопала и держала дома из любви к риску. Несмотря на эту любовь, Оська нервничала, если мину шевелили. Поэтому гости катали снаряд тайком. Кэсси изучила оськин шарж на Дебила, подивившись еще раз ее гениальности - сама она не умела рисовать шаржи - и вышла.
  Подруга сидела на крыльце к ней спиной, строгая палочку.
  - Оська...
  - У?
  - Я пойду.
  - Пожрать не останешься?
  - Тороплюсь.
  Оська подняла голову и замерла с ножиком в руке. Встретив непонимающий взгляд подруги, объяснила:
  - Ты меня удивляешь.
  Кэсси вспомнила, что давно никуда не торопилась.
  - Стараюсь.
  Однако Оська нахмурилась.
  - Если что, знай - здесь тебя ждут. И никогда больше не торопись, очень прошу. Меня это беспокоит. - Загорелой мускулистой рукой Оська заправила похожую на кудрявый лошадиный хвост челку за ухо. Почесала комариный укус на щеке. - Кстати, после того, как ты ушла вчера из бара с этим длинным, о тебе спрашивал какой-то рыжий тип. В смысле - кто, откуда.
  - Какой тип?
  - А я почем знаю... Здоровый. Ничего так. Вежливый. Дебил говорит, у него пушка. Я не видела, только пиджак классный. Если бы на свете бывали рыжие шпионы, я бы сказала, что он из них. Ты знаешь, кто он?
  - Без понятия.
  - Значит, клеиться будет. Пушка есть, и думает, все можно. Все они такие, эти...
  Оська вдруг замолчала и коснулась лба кончиками пальцев. Она всегда делала так, когда чего-то не понимала, или заговаривалась, или ей в голову приходили, на ее взгляд, вредные в данной ситуации мысли. Эта привычка, как она однажды поведала Кэсси, осталась у нее со времен психушки. И являлась издержкой самоконтроля, благодаря которому Оська некогда это заведение покинула. Когда помутнение прошло, Оська махнула рукой.
  - Ну ладно... Счастливо. Не смею задерживать.
  Кэсси попрощалась и пошла дальше.
  Дорога с работы должна быть долгой, чтобы прийти домой без обременяющих воспоминаний трудового дня. С проветренной головой. Сегодня рабочая тема забывалась особенно долго.
  
  Когда Кэсси вошла в поселок, навстречу выехала черная "сирена" с непроницаемыми окнами. Игриво посигналила. Девушка сложила пальцы в неприличный знак, однако показывать не стала - вокруг не было ни одного убежища. Сплошные заборы. И еще полчаса вдоль них идти.
  Возле филовского дома забор был еще и засажен высокими кустами, и, только поравнявшись с калиткой, Кэсси увидела, что та открыта. В проеме стоял человек, и снизу против света было не очень хорошо видно, кто он - только фигуру. А кисть его руки висела ниже, на фоне темного забора, и в ней можно было разглядеть кусок мела с покрасневшим кончиком.
  Еще через несколько шагов Кэсси разглядела торчащую из-за угла морду полицейской машины.
  Она ни о чем не подумала. Просто села на лавочку возле забора и стала ждать вопросов, словно уже не раз бывала в такой ситуации.
  Солнце только начало склоняться к горизонту, и Кэсси очень досадовала, что не запомнила то, что оно позволило ей разглядеть - номер "сирены".
  А надо было (ведь не упырь же, в самом деле).
  Все равно, не было у нее никакого предчувствия. У нее никогда не было предчувствий.
  
  *4*
  
  
  Блюстители порядка сказали, что ко времени их приезда пострадавший был пусть неочевидно, но мертв. А перед смертью у него нашлось время на три слова, которые остались на клеенке, нарисованные шариковой ручкой.
  - Кто такой Алик? - спросил следователь. Не тот, который стоял у забора, а маленький и круглый, явно исповедующий собой растиражированный в общественном сознании образ великого сыщика.
  - Я не знаю, - сказала Кэсси.
  - Вы твердо уверены, что не знаете?
  - Нет, но мне так кажется. Мы никогда не говорили о его друзьях.
  - Но вы ведь его девушка?
  - У не было девушки.
  - Вы точно уверены?
  - Нет, не точно. Но я не видела его ни с кем, кого можно было бы так назвать.
  - А юноши?
  "У него была Тайна. По крайней мере, он сам считал, что она у него есть, а я не уверена, поэтому не будем".
  Отметая ответы, в которых была не уверена, Кэсси сильно сократила допрос. Номер машины она так и не вспомнила, но верила, что, как и всякий художник, узнает его, если увидит. Но это вряд ли поможет следствию, так как номер наверняка сменили.
  Те, кто знает. Согласно последним словам Фила, обращенным к Алику.
  "Они знают, Алик".
  Кэсси поежилась от жути и захотела поплакать, однако полицейских стеснялась.
  Расследование свернули поздно. Девушка уложилась только к полуночи и решила пробыть в доме до утра.
  Она боялась, что не сможет спать, но поплакала и смогла. Спала крепко, пока не приснилось, что надо срочно вставать.
  Часы покойного, висящие на стене, показывали три ночи. А Кэсси сидела боком на подоконнике и собиралась спрыгнуть вниз.
  Неподвижно, как нарисованный, господин, которого она почти сутки назад видела в баре, стоял внизу, и сизая трава доставала ему до колен. Он выглядел молодым, пожалуй, даже моложе Фила. При луне белел его острый, чуть вздернутый нос и прямые светлые волосы.
  - Здравствуй, это я - Алик, - серьезно сказал он.
  - Т-ты... кто? - обалдела Кэсси.
  - Алик, - повторил он вежливо. - Раньше - Аланкрес.
  - Почему тогда - одно, а сейчас - другое?
  - Для более верного отражения сути... Кто убил Фила?
  - Не знаю... У полиции спроси, - поморщилась Кэсси.
  - Она не знает.
  - Ты официально спрашивал?
  - Нет, подслушал. Кто такой Энди?
  Вспоминая позже этот разговор, Кэсси удивлялась своей покладистости. Словно ее заставляли отвечать. Или допрашивали во сне.
  - Это гангстер, который снимает этаж в замке, - сказала она. - Вообще-то это тайна, но ее все знают, даже приезжие. Я, например.
  - Спасибо. Что ты желаешь?
  - Перенюхать эти розы перед уходом. Мне жалко их. А почему ты спросил?
  - В благодарность за информацию. У тебя будет время. И, если бы моя вечность подходила живым, я подарил бы тебе несколько сотен лет, - улыбнулся Алик.
  До Кэсси начало доходить.
  - Так ты - его хренов фантом?
  - А ты - его девушка?
  - Девушка, но я просто так, не его. Ты сделал так, чтобы... ну... Это случилось? Фил говорил - вы это можете.
  Алик подивился каше в ее голове. Ведь только что спрашивал... Девушка не была ему нужна - воспоминаниям о чьей-то облагодетельствованной беспредельной свободой душе на улицах города не успело исполниться и часа, а перебор он не практиковал.
  - Тебе еще не надоело говорить о смерти? - спросил он.
  - А о чем еще с тобой говорить?
  - О чем-нибудь, в чем я понимаю несколько больше, - серьезно попросил Алик. - Я не эксперт в том, чего не испытал.
  - Но ты ведь... убиваешь?
  - Да, но я не человек, чтобы этим гордиться.
  Тут он начал ей кого-то напоминать. Спросонок и с перепугу она никак не могла понять, кого именно. Может быть, это было частью положенного ему потустороннего обаяния - находить в голове собеседника воспоминания, на сходство с которыми можно претендовать.
   - А меня убьешь?
  - За глупые вопросы - обязательно.
  - А за умные?
  - Нет. Ты расскажешь кому-нибудь, а тебе никто не поверит. И будет прав.
  А вот и неправда, подумала Кэсси, вспомнив Оську. А Фил..
  - Давай лучше я тебе расскажу, если ты еще чего-то тут не знаешь, - предложила она отважно. Пускай убийцы разбираются с убийцами.
  
  *
  Кэсси когда-то звалась Кассинканой, о чем, в силу некоторых обстоятельств решила забыть, да никак не получалось. И вот тревога вновь воскресила девочку-подростка с древним именем, которая несколько лет назад стояла и смотрела на сорванную с петель дверь соседского дома.
  Пока Кэсси пыталась отделить чувства от воспоминаний и успокоиться, Алик молчал. Те, кому больше пятидесяти, хорошо умеют ждать. Не говоря уж о тех, кому больше ста.
  - Бандиты здесь - что-то вроде светской власти. Монахи - несветской. Главного у них зовут Асет. У гангстеров все сложнее, но этот берег принадлежит одному. Молодому, - она снова покосилась на Алика. - У него дом и земля ближе к городу, но здесь он часто бывает.
  Ей показалось, что Алик не слушает, а замер и смотрит в одну точку. Глаза у него были светлые, миндалевидные, или как это называется, когда длинные. Может быть, подумала Кэсси, он сейчас рассыпется. Какое же это будет невероятное облегчение - и стравливать никого не надо.
  - А у меня, - продолжила она, - когда-то была подруга. Ее отец занимал довольно высокое положение. И даже относительно порядочно вел себя на этом посту. По крайней мере после того, как Энди-Змей его грохнул, всему, чем этот папа управлял, стало труднее жить. Ты понимаешь, о чем я говорю?
  Закончив вопрос, она почувствовала, что ответ ее уже не интересует. Что про Алика без слов все ясно, и он сам тоже может переварить что угодно. Как ее собственное сознание. Как смерть, в которой он ничего не понимает.
  И это впечатление сошло за ответ. Кэсси испугалась, потому как решила, что он транслирует мысли, а она принимает их за свои.
  - Алик?
  - Ты сама догадалась. Знаешь, ты не могла бы общаться со мной, как с человеком?
  - Извини. Я не знаю, каким бы человеком ты был... И кто ты сейчас, - проныла она и поежилась, собираясь плакать.
  Аланкрес походил на куклу, изображенную серой пастелью на черной бумаге. Художник тщательно передал полупрозрачность его неестественно гладкой кожи.
  - Я тогда тоже расскажу, - Алик задумался, склонив голову. - Я сейчас... нечто вроде овеществленной копилки человеческих желаний. Обычно низких и мерзких. Представь, что эти желания поднимаются кверху - невысоко, очень невысоко - словно пар, а когда их становится слишком много, собираются в капли воплощаются в нас. Чтобы привлекать и иссушать людей, но уже физически. Люди видят нас и понимают, на что похожи их... вы называете это грехами? И пугают ими друг друга. Но я - не твое желание, поэтому представь, что видишь меня на сцене, - тут он нечеловечески тепло улыбнулся. - Как человека.
  - Видимо, поэтому ты меня так угнетаешь, - огорчилась Кэсси. - Дурацкая философия... Ты врешь. Я ничего не могла сама понять. Я дура.
  - Не всегда. Назови мне номер машины.
  И она без усилий припомнила его вслух.
  - Видишь, стоит только захотеть, - улыбнулся Алик.
  Кэсси спросила:
  - Ты один тут... такой?
  - Не меньше двух. Но здесь один. Знаешь, тебе лучше уехать в город.
  - Я останусь.
  - Оставайся, - согласился вампир. - Если выдержишь. Видишь ли, на этом свете ты потому, что не знаешь главного - где мой дом. Я уверен в этом, потому что слышал твой разговор с Филом. А бандиты его не слышали, но пытали Фила. Тебе не приходило в голову, что у них к тебе могут быть вопросы?
  Кэсси пожала плечами, пытаясь сопоставить Алика с чем-то в своей памяти.
  - Вряд ли я интересна бандитам... - пробормотала она. - Фил говорил про проклятие. Кто тебя проклял?
  - После войны было много... неадекватных людей.
  Из следующей секунды Алик исчез, хотя Кассинкане показалось, что она слышала шорох травы под окном.
  Вернувшись в постель, она крутила в голове фразу "вы называете их грехами".
  Странный характер. Рассказ в обмен на рассказ. Сам поставил эти условия, сам исполнил. И сам - вроде как в шутку - нарушил. "После войны было много неадекватных людей".
  Ее руки и ноги были холодными и липкими от сраха.
  Она заперла дверь на засов, замоталась в одеяло и заснула лишь на рассвете.
  
  
  *5*
  
  Разные люди умеют разные вещи. И только один из них предпочитал уметь и иметь все, до чего мог дотянуться, негласно отыгрываясь на судьбе за любые прошлые, будущие и даже непоименованные никем несчастья. Это не у него была судьба, считал он, а наоборот. У судьбы был он. Как превышающая ее по вариативности фигура.
  Судьба жила Андрианом, и он этим гордился. Только сегодня эта дрянь схитрила, подбросив Андриану то, что он не догадался предусмотреть и заставила жить собой.
  Позвонил Асет. Редкое явление, тем более потому, что говорил он о каких-то надежных друзьях, коими они со Змеем никогда не являлись.
  По мнению Энди, старик хотел странного. Чуть ли не просто потрепаться. Даже про общие дела упоминал без особенного энтузиазма, что вызывало тревогу - Асет, несмотря на возраст, не выносил пустых тем. Пока Энди изображал светского льва, его мозги вспотели от вопросов. Что не так? Что могло случиться, о чем Асет вдруг неведомо какими путями узнал? Или грядет событие, о котором старик счел нужным предупредить - так почему бы не сказать прямо? Разве что выборы. Хочет узнать, насколько глубок альянс Андриана с новой властью, не обошли ли предводителя монахов?
  В сказки Энди, в отличие от Фила, не верил. И ему, разумеется, не понравилось явление кладоискателя поблизости от своих тайных апартаментов. Тем более, в тот момент, когда он так беспокоился о своем будущем и готов был подозревать кого угодно в чем попало.
  Однако кладоискатель оказался и вправду случайным гостем. Он сказал об этом в ситуации, исключившей сомнения. И это было не все, что он сказал. А как распорядиться дополнительной информацией Энди еще не решил. Известно, что золото здешних аборигенов исчезло неизвестно куда сразу после захвата дворца и ни разу так и не всплыло на материке. Значит, спрятано. И кому бы об этом знать лучше Фила? Проблема в том, что большое богатство обычно сопряжено с большой опасностью. Но, черт возьми, не с такой же гротескной...
  Энди стоял перед зеркалом. Умного взгляда не получалось. Зато властный не портил даже уютный интерьер - фиолетовый плюшевый диван за спиной и лампа с янтарным абажуром.
  Покойный отец Энди был художником, и хобби - рисовать картины маслом, было единственной чертой характера, которую гангстер от него честно унаследовал. Остальные сменились на свою противоположность. Картины висели на стенах его логова и смотрелись импозантно и жутко. Как и сам Змей - девушки его любили. Одну он даже оставил при себе, несмотря на то, что ему не нравилось, когда она звала себя Тенью - Энди не любил неопределенных слов.
  А неожиданности так и вовсе ненавидел.
  - Асет, - позвал он в телефон.
  - Да, Андриан.
  Хорошо поставленный, страческий, немного тетральный голос. Иногда, после его выступлений по телевидению газеты начинали писать о необычном его влиянии на женщин в возрасте. На вопрос Тени, правда ли это, Энди как-то со смехом ответил, что ничего подобного не замечал, но это может быть потому, что он не женщина в возрасте. Хотя лично Энди скорее согласился бы влюбиться в пустую банковскую ячейку, нежели в этого пройдоху - та выглядит не так безнадежно. А в присутсвии Асета переставало хотеться жить, и Энди всегда боялся, что в некий момент переговоров ему просто не хватит силы воли. Но Тени и своим людям он в этом не признавался - слабость, к тому же вряд ли он смог бы эту свою боязнь сформулировать, даже если б захотел. Он существовал не для нее.
  - Да я тут тоже как раз сидел и размышлял о добрых корешах... Не гоню. Как сейчас помню - так тронул ты меня, что я месяц мэра за твою шкуру уламывал... И не знал даже... Ну, что ты... Нет, какие расчеты... Я по вопросу... Да, как я слышал, ты когда-то всяческой некромантией занимался... Нет, кроме меня никто... Уже никто. Хм... Очень рад... Нужна консультация... Нет, добрый дядя психиатр ни при чем... Проблем пока нет, но знать хотелось бы побольше... Ну конечно... Да, присылай. На мою конспиративную квартиру.
  Асет отнесся к запросу с пониманием. Словно ждал.
  
  *
  
  И его человек явился быстро, несмотря на позднее время.
  - Там, - поздоровался он, - внизу охранник уснул. Назвать пароль вам?
  - Я не назначал пароля, - холодно отвечал Энди, подосадовав на свою беспечность. Не следовало сегодня ставить в охрану Гундосого. Ширяется много.
  - Вы ждали человека, - продолжал гость, игнорируя появившееся в руках Андриана оружие и проходя мимо него вглубь комнаты, - который рассказал бы вам о вашей проблеме.
  - Ну? - сощурился Энди.
  - Это сделаю я, - пообещал пришелец, оборачиваясь.
  - Неужели, - язвительно фыркнул Андриан, которому никогда не нравилась потеря инициативы на первом ходу, пусть бы даже и в разговоре.
   - А вы поведаете мне о ваших планах относительно сокровищ Фила, - продолжал гость.
  Энди понял, чем ему не понравилась внешность визитера. И недолго думая, выстрелил - прямо в глаз коту, изображенному на майке пришельца. Тот пошатнулся, потом поднял руку и отмахнулся от подплывающего облака дыма. Взглянул на Энди.
  - Вынужден вас напугать, - сказал он с неожиданным смущением. Оттянув футболку в месте попадания, он засунул в дырку палец, словно проверяя, насколько горячи края.
  Энди перевел прицел повыше и нажал курок еще раз - теперь прицелившись гостю в глаз.
  Тихий шлепок; пуля покачнула один из пейзажей, изобразив на пасмурном небе дырку под второе светило.
  А собственные руки Эди потащило за спину, где из них сплели, судя по ощущениям, нечто вроде веревки. Гость перед глазами больше не маячил.
  Через минуту Андриан поклялся стать умнее. И согласился говорить о чем угодно, однако, отпустив, его попросили только слушать. И замолчали.
  А Энди слушать бы все равно не смог - его колотило.
  - Эт-то, - извинился он, - от-т недоверия.
  В знак доверия Андриану преподнесли его же пулю, вымазанную в черной, с металлическим запахом жиже - назвать это кровью было бы кощунством. Но суть была той же - Энди сам видел, как консультант задрал майку и извлек снаряд из простреленного в себе места. Последнее располагалось на безобразном и абсолютно несиметричном торсе - бледно-синеватом, с выпуклостями и ямами в неожиданных местах, словно кожу с него когда-то ободрали, а потом, перемешав кости батогом, небрежно натянули обратно.
  - Мину, что ли, проглотил? - участливо сострил Энди.
  Гость глянул на него и не ответил. Похоже он просто не знал, что такое мина.
  - Слушай, давай на "ты", а, - на всякий случай уточнил Энди, потирая запястья. Заключил, что если его не убили, можно смириться без последствий. Тварь даже не стала отнимать у него пистолет. Но непонятно чего хочет.
  - Хорошо, - сказала она, занавешивая свой хилый организм окосевшей футболкой. - Только без а... агрессии. Очень мешает.
  - Блин, - на этот раз Энди выразил досаду вслух. - Ну я ж не знал, что ты не живой. Что с моей охраной?
  - Все живы. А зачем ты убил кладоискателя?
  - Ну, это... не знал, что он тебе дорог. Не люблю, когда кто-то здесь топчется. И узнать хотел.
  - О кладах, - уточнил гость. - И обо мне.
  - Второму я не очень-то поверил, - поморщился Энди. - Я верю только в народные приметы. Алик.
  - Я тоже, - кивнул вампир. - И главная из них - я потеряю интерес к твоей смерти, если мы договоримся.
  Энди забавляла его речь. "Потеряю интерес к твоей смерти". Иногда здесь так говорят. Значит, Фил не врал, да и по морде видно, что у этого лишенца не было предков с материка.
  У дяди Асета была целая теория про всякую мистику, но Энди не вникал. Что ж, есть, так есть. Они опасны, а из любой опасности, как известно, можно извлечь выгоду, если извлекать осторожно.
  - Почему ты не можешь взять деньги сам? - спросил он.
  - У меня нет катера и есть конкуренты, с которыми я хочу альянса, а не ссоры.
  - А почему по-твоему их не могу взять я один?
  - Газ, - объяснил Алик. - Можешь сплавать со мной и проверить.
  - Вряд ли Фил соврал, - отказался Энди. - Какую долю ты хочешь, э... как тебя... Аланкрес?
  - Как добытчик, я соласен на половину. Которую выберу сам.
  - Сколько там? - Энди старался не выдать своего волнения, однако по слабой улыбке Алика понял, что не получилось. Впрочем, он же он же почти черт. Надо бы узнать о них побольше, раз уж нарвался. Но не от него.
  Гангстер Алику нравился. Именно тем, чем нравились люди, которых он выбирал в подарок Вечности. Эти люди были просты, сильны и жизнелюбивы - прямо как нынешние хозяева его дома. Жизнелюбивы до отвращения - с точки зрения человека, которым он когда-то был. А у вампира-Алика это отвращение вызывало голод.
  Из всех возможных сокровищ анкаианцу нужна была всего одна вещь. Аланкрес не видел ее с тех пор, как летним днем стоял у окна с ней в руках и переводил взгляд с нее на марширующие по мостовой отряды захватчиков. Через день они лишили его дома и семьи, и с тех самых пор он не имел сведений о судьбе этого украшения - золотого кулона в форме объемного ромба из витых тонких пластинок с чем-то непонятным, но необычайно красивым внутри. Вставка напоминала мерцающую белую звездочку, которая, как ему помнилось, каждый раз смотрелась иначе - то синим отсвечивала, то зеленым, то голубым - но при этом оставалась белой. Этот цвет был для Аланкреса символом спокойствия.
  Ему хотелось увидеть эту штуку через сто лет еще раз. Неизменившейся. Даже ценой общества этого чудесного человека, которого, как он слышал, побаивается сам мэр-губернатор.
  - Я не силен в ценах, - осторожно сказал Алик, - но там помимо четырех бочек золота может быть пара голубых алмазов размером с кулак. В наше время на один такой можно было купить несколько дворцов.
  Энди был сообразительным человеком.
  - Так ты - тот самый? - обалдел он от собственной догадки. - Тот самый Аланкрес?
  - Меня зовут Алик, - мягко настоял гость, приподняв темно-пепельную бровь. - Аланкрес не дожил бы до сегодняшнего дня, даже умри он совсем старым. А он умер молодым.
  Энди нервно хмыкнул. Вот влип.
  - Да я слышал... ему пришлось пережить много несовместимого с жизнью... в итоге, говорят, его скормили псам. Как негуманно. Я бы поступил по-другому.
   Алик снова улыбнулся.
  - Собаки тоже.
  Энди какое-то время не отрывал взгляда от направленных в пустоту тусклых, как асфальт, глаз, пока не осознал, что почти загипнотизирован. Это не нравилось; однако опасности никакой не несло, и Энди тоже пожал плечами.
  - Значит, завтра в полночь на берегу? - спросил он.
  - На пристани? - в свою очередь уточнил Алик.
  - Это пристань? - усмехнулся Энди.
  - Фил говорил: пристань.
  - Значит там, - улыбнулся Энди. Он не знал и трети того, что о рассказывал Фил о вампирах.
  
  *6*
  Бывает, вовремя приснившийся сон меняет настроение, намерения и остается с человеком на весь день, а то и на много.
  Утром Кэсси решила отложить отъезд из филовского дома на целых несколько часов - все равно идти в полицию, а из дома ближе.
  И розы полить надо - они ж не виноваты, что остались без хозяина и не нравятся Кэсси.
  А приснившееся этой ночью ее восвсе не напугало - мало ли что приснится человеку в доме, где произошло убийство.
  
  *
  Выдержав очередной допрос и отоспавшись за день, Кэсси посвятила ночь банальному, но в ее ситуации просто необходимому делу - пошла и напилась. После четвертого коктейля она уверилась, что Фил был ее судьбой, после шестого - что ей никогда не найти хоть кого-то столь же благородного, а восьмой коктейль ознаменовался переполнением Кэсси. Поняв, что следующая капля заставит ее встать и искать хотя бы выход, что она уже физически сделать была не в состоянии, девушка отставила пустой стакан и уронила голову на руки. Удивилась, что не на стол.
  Хотелось, чтоб пришла Оська, или хотя бы Дебил, но очевидно, они забыли Кэсси навсегда и никогда не почувствуют, куда им, что она тут одна, уставшая пить и в еще более похоронном настроении, чем в начале пиршества...
  А снаружи, куда она все-таки нашла силы выйти, у входа стояла машина, чья марка и цвет заставили девушку протрезветь. И тут ее не остановила бы и самая громкая сигнализация, но следом из бара вышли подозрительные люди, и, пропустив их, Кэсси уже остыла. Пришлось вернуться в зал.
  Время которое она провела, уставившись в пустой стакан, она не считала.
  - Вы не танцуете? - раздалось рядом.
  - Никогда, - категорически ответила девушка. Ей показалось, что при этом она слишком энергично кивнула.
  - Тогда простите, - сказал приятный голос и перешел в удаляющиеся шаги. Кэсси удивилась. Она было просчитывала в уме варианты его следующего вопроса (благо, чтобы просчитать реплики мужика, который клеится, сильно напрягаться не надо) а этого вот не ожидала... Поэтому даже дала себе труд повернуться и проследить взглядом за уходящим. У него была шикарная фигура. А вдруг, даже при ней, он не дурак, а она его так?!
  С мужем они расстались год назад, и она уже прошла стадию "никогда больше". Парень с хорошей фигурой вряд ли надолго повиснет на шее. Вряд ли будет претендовать на серьезные обязательства. Вряд ли... и может быть, жаль.
  Она подумала про Фила. Теперь про него можно было думать как угодно хорошо. Почти как...
  Надо было пойти и поправить макияж - Кэсси вытащила из сумки косметичку, положила на стол и тут же забыла, зачем произвела это действие.
  Блики прожекторов кружились в стенках стакана, а ей виделось вечное, изнуряющее погружение в бесцветную, беззвучную и безвременную пустоту...
  Когда Кэсси была меньше, она читала книжку о судьбе последнего анкаианского правителя Кайерса.
  Там говорилось, что у него было трое детей, из которых, как впрочем, и из всей его семьи, удалось спастись только одному, который потом сам хоронил их тела ночью за городом, обламывая ногти об землю. Через полгода он пропал. Но в книжке больше говорилось о том, как они жили, а не как умерли - лет двадцать назад автор ее уже осмелился написать о них с симпатией, и книжка вышла хорошая, Кэсси очень понравилась. Был там и портрет сына правителя, Аланкреса, и даже его стихи. Мало.
  Еще некоторое время помнилась из них волшебная и жуткая фраза про бегство из нижнего небытия в верхнее, только сейчас от нее в памяти не осталось ни слова. А ведь когда-то Кэсси красиво намазала из тюбика с масляной краской на стенке какого-то сортира.
  Алик, наверно, и сам ее забыл, потому что сказал иначе. А может, просто не хотел повторяться.
  Скорбь превращалась в отчаянье. Кэсси уже собиралась выйти и поплакать, как вдруг над пустым стаканом зависла рука и покрутила его на пальце по столу.
  - Что за гадость ты пьешь, - приветливо прозвучал за спиной голос Алика.
  - Кто б говорил... - вздохнула Кэсси. Страха больше не было.
  - Ты домой-то дойдешь?
  - Дойду, - Кэсси встала. Мебель была как живая, и Кэсси решила, что лучше посидеть еще. - Но я туда пока не собираюсь.
  - Оно и видно... Хоть больше не пей.
  - Чего это ты такой заботливый? - съязвила она. - Грехи замаливаешь?
  - Если только чужие, - без всякого выражения произнес Алик. - Свои-то уже бесполезно. Когда твое время движется в никуда, на шкале твоих ценностей таких понятий может и не быть.
  Кэсси тряхнула головой, вымарывая из воображения безысходность очередной представленной картины.
  - В никуда? Хорошо, хоть там ты от меня отстанешь, - нахамила она. - И не лезь в мои сны.
  - Прости, если был навязчив. Хотел предупредить, чтоб ты не трогала машину Энди, а то случайно проходя мимо, видел какими глазами ты на нее смотрела.
  - И что? Тебе ее жалко?
  - Нет. Ты мне напоминаешь кого-то, а она - нет. Как эти вещи работают?
  - Точно не знаю, но говорят, у них внутри двигатель внутреннего сгорания, куда поступает бензин. Горит, пиная цилиндры, и они шевелятся. Нашел у кого спрашивать.
  - Но ведь это распространенный предмет.
  - Ты все еще уверен, что ты - Аланкрес Гирран?
  - Нет, а кто это?
  - Так звали здешнего принца. В позапрошлом веке.
  - И сейчас зовут. Подумай - я бы вряд ли подошел к тебе, если б не твои мысли. Они куда опаснее, чем нападение на машину кого-то из людей Андриана.
  ...А теперь его напротив уже не было. Он сидел с какой-то блондинкой в зеленом, и был настолько вдохновлен и любезен, что Кэсси стало дурно. Теперь она поняла, что он имел в виду, когда говорил "если выдержишь". Определенно не выдержит. Вряд ли она еще увидит эту даму.
  Нет, пора домой, в свою новую квартиру - там жила тетка, которая съехала, оставив ей ключи, чтоб до отъезда следила за домом и кормила черную кошку. Эта одинокая душа тут же прониклась сочувствием к Кэсси и в первый же день на ней немножко поспала.
  - Простите, но, такое впечатление, что здесь никто не танцует, не только вы, - обратился к ней упущенный было обладатель фигуры. Кэсси подняла голову.
  - Да нет, я уже в состоянии. Только принесите мне соку.
  Выпив сок и протанцевав с несколько раз с молодым человеком, который почему-то решил, что к ее сегодняшнему настроению подойдет только пачка свежих анекдотов (и оказался прав), Кэсси вернулась за столик. Подавленное настроение, развеянное было не столько анекдотами, сколько милыми комментариями ее собеседника, вернулось снова.
  Она огляделась. Недавний ее партнер стоял перед стойкой, где горел нормальный свет. Парень был рыжим.
  Алика с блондинкой нигде не было, да и вообще народ стал потихоньку расходиться. Кошмар какой-то, подумала протрезвевшая Кэсси. Точно не выдержу. Как там в той сказке : "...и проткнул жестокий правитель сердце птицы длинной спицей, и выпил по капле кровь ее..." Ну, держись, Гирран! Я конечно, не правитель, и кровь свою можешь себе оставить, но спица у меня найдется. Теткина посеребренная спица, под которой плоть твоя будет плавиться, как пластилин, если верить покойному Филу.
  Жалко тебя, конечно, бедного, но ведь стихов ты все равно больше не пишешь.
  О том, что Аланкрес может все понять раньше, и ее светлый подвиг во имя человечества так никогда и не будет совершен, она думала меньше всего. Плохо, конечно, обманывать чужое доверие, но она будет прощена. Если это вообще потребуется.
  Был уже третий час ночи, но спать не хотелось.
  Сбегав до тетки, Кэсси, стараясь поменьше думать о своей миссии, остановилась и задумалась. Если он вернется в бар, можно будет сделать это там, тем более, что народу мало.
  Потом аккуратно вытащить его наружу (Фил говорил - они легкие) и прибить там где-нибудь. Брр... А может, проще и впрямь уехать?
  То, что на нее сейчас нашло, похоже на помрачение, а это плохо. И ведь никто не похвалит - тоже обидно. А скорее всего, она его просто не найдет, если он уединился куда-нибудь с блондинкой. И ведь не предупредишь ее.
  Так вот, приведя мысли свои в состояние обычного сумбура, Кэсси шла по берегу к бару и поскальзывалась на камешках. А когда, наконец, все же упала, почувствовала, что ее растрепанные сомнениями силы совсем закончились. Посидела, поплакала, покурила. А когда глаза подсохли и привыкли к темноте, увидела вдалеке, в сумерках что-то маленькое и блестящее, замершее на прибрежной полосе.
  Оказалось, что можно черпать силы в любопытстве. И много, по какой причине до блестящего она дошла быстро.
  Оно оказалось вовсе не таким уж блестящим. В первом приближении походило на брошенный кем-то крупногабаритный мусор, а во втором - искомой жертвой, сидящей спиною к ней на валуне с низко опущенной головой. Это его волосы под звездами блестели. Такое вот испытание.
  - Ты? - севшим голосом сказала Кэсси. - А я сначала думала - какая-то свинья пакет на пляже выбросила.
  - Если подумать - каждого из нас когда-то кто-то выбросил... Спасибо. В летучую мышь я превращаться не умею, так хоть пакетом показаться - удовольствие.
  - В мышь? - Кэсси вдруг стало грустно, и она решила польстить ему напоследок. - Скорее - в чайку.
  Грубая лесть - вещь подозрительная, но Алик не обернулся.
  - Сильно же эти птицы мутировали за сто лет.
  Стало светлее - ветер отогнал с луны непрозрачное облако. Серые волосы Алика отсвечивали тусклым неоновым блеском - в одном направлении зеленоватым, в другом - розовым. Человеческие волосы так не интерферируют.
  - Ты - общая могила, - не выдержала Кэсси. Плевать ей, если он повернется.
  А он не повернулся, а только склонил голову, подтянул колени и обхватил их, сжавшись в комок. Тонкая шелковая рубашка, словно кожа, облегала острые верхушки позвонков. Казалось, там больше ничего и не было, только кости и сквозняк. Легче будет. Кэсси поднесла спицу, направив ее точно между ребер, с той стороны где они были нормальными. С другой вот что-то казалось странным...
  - Кэсси...
  - Что? - произнесла Кэсси так с интонацией усталого ментора, готового разразиться обвинительной тирадой.
  - Я б на твоем месте завтра уехал в город.
  - Мешаю?
  - О, нет, что ты...
  Черт подери этот голос! Чего он еще скажет?
  - Нельзя объяснить, не вдаваясь в подробности. Не хочется.
  - Алик... То есть, Аланкрес... Фил говорил, что без желания вампирами не становятся, ведь так?
  - Угу.
  - А причина?
  - Вроде твоей вчера, только в более уважительной степени. Месть называется. Не советую, кстати.
  Это он о чем? Будем думать, что не о себе, а то страшно. Если станет страшно, он это почувствует.
  - Алик, научи меня убивать.
  - Кого?
  "Тебя". Эффектно.
  - Вообще.
  - Никогда при этом не думай о смерти. Лучше о жизни. О том, как она соединяется с твоей.
  - Фу. Я не хочу никаких соединений. И не умею так.
  - А по-другому не умею я. Гнев проходит с возрастом.
  Тут голос наконец-то сорвался и Кэсси увидела, как его передернуло.
  - Да что с тобой?
  Ответом ей был смешок, от которого стало совсем грустно - она сбросила сумку, положила на нее спицу, вздохнула погладила мертвую тварь по плечу. И тогда он обернулся. Все-таки, у него были замечательные глаза.
  Полные слез.
  Очень трогательно, а главное, что не в первый раз. Как-то кошка выдрала хвост любимой птичке, надо было дать ей пинок, но за грустную морду тварь отделалась шлепком тапкой. Правда, кошка была живой, но ведь и говорить не умела.
  - Сто семьдесят шесть - или семь? - лет назад родился Аланкрес Гирран. И он не всегда был в таком упадке. Нынче он отдыхает, а ты мешаешь.
  - Я в бар шла ...
  Она поймала направление его взгляда и вздрогнула. Ну конечно... Ладно будем смелыми, хоть это и трудно.
  - Видишь ли, я все-таки решила, что не выдержу и пришла убить тебя.
  Алик вздрогнул и тут же закрыл глаза.
  - А почему не стала? - прошептал он, призрачно улыбаясь.
  - Пожалела, - спокойно объяснила девушка.
  Алик два раза моргнул.
  - Спасибо, добрая Кэсси. Знай - есть вещи, которыми нельзя пресытиться.
  Он уткнул лицо в ладони и истерически всхлипнул:
  - Ты меня уморишь.
  Потом еще минуту смеялся беззвучно, после чего сразу вернулся в прежнее спокойное состояние.
  - Ничего смешного, кстати, - возмутилась Кэсси. - Тебя не умори, ты тут весь народ порешишь.
  - Тут - нет, - возразил Алик, неподвижно глядя в никуда. - Близко и мало. Город - другое дело... Там мрачно, грязно и скучно. Но выбирать не приходится, хоть я и тоскую. Помню его другим... Эти пастельные тона, эти пыльные одежды, от которых кажется, что ты во сне, эта пьяная музыка, похожая на легкое прикосновение... Жизнь, набранная сновидениями и картинами из оттенков светлых и приглушенных цветов. Не отыскать ни черного, ни белого - жизни и смерти. Наверное, поэтому анкаианцы так легко променяли одно на другое. Для нас не существовало по отдельности ни боли, ни праздника, ни тьмы, ни звезд - только впечатление, только оттенки и отголоски. Нерезкие превращения теней в отблески, отблесков в образы и навеянные ими едва очерченные идеи, задевающие тонкие чувства... Этим была бы для тебя Анкаиана. Вернее, впечатление от нее.
  - Я не успела, - извиняющимся тоном сказала Кэсси.
  - Твое счастье. Они умерли в тот день, когда потеряли свою страну. Им стало незачем жить... В вашем мире это зовут депрессией. С тобой было? Если не было, то сейчас начнется. Я скучен, когда устаю.
  - От блондинки? Или от меня?
  - Она утомляет сама по себе и не способна создать полноценное впечатление. А твоя... эманация содержит так много, что мне лень разбираться... Нет, это усталость от себя и собственной жажды.
  - Жажды чего? - подозрительно спросила Кэсси.
  - Жизни. Мертвое тело на такую не расчитано.
  Диалог с мертвым анкаианцем создал у Кэсси впечатление, что она похмелилась. Поток его почти бесцветных слов выглядел осязаемым и гипнотически приятным - укачивал перепадами интонаций и отнимал волю, рождая подобие безумного, мягкого азарта, восторга и очарования. Она уже забыла о земле под собой, когда фраза, прозвучавшая резким диссонансом, вернула ее в реальность.
  - ... лучше не возникай какое-то время в районе замка.
  - А что?
  Было что-то страшное в том, с какой скоростью он обучался соответствовать обществу, в котором проснулся. Ему требовалось все меньше времени на обдумывание лаконичных выражений.
  - Шквал. Может накрыть.
  Замечая, что ему это нравится, Кэсси вспоминала фильмы с хищниками, для собственного удовольствия преодолевающими немыслимые препятствия и расстояния. Кэсси с трудом вытаскивала себя из отупляющего, первобытного восхищения для нормального разговора.
  - Тебе-то что?
  - Я обещал Филу твое благополучие.
  Алик огляделся, словно что-то искал. Но вокруг было только черное небо, черные скалы, черные волны и камни.
  - Фил умер.
  - Да и я пошутил.
  Алик перестал оглядываться. Теперь он был в профиль, и ночной свет мерк в его глазах, как в пустоте.
  - А еще я тоже умер, как это ни парадоксально - вопреки твоим замыслам. Ты согласишься, что я мерзкий (я разный, но и такой тоже), но обещания свои выполняю, даже когда не произношу их вслух, а придумываю из чувства противоречия!
  - Что?
  - Ничего. Выполняю. Иногда.
  Алик улыбнулся, повернулся и посмотрел на нее нормальными, широко раскрытыми глазами.
  - И как же узнать, когда?
  - А, нужно меня хорошо знать.
  Кассинкана вздохнула.
  - Я знаю Гиррана. Я про него книжку читала. Про Аланкреса тоже... Про его жизнь.
  Алик усмехнулся.
  - У него была очень короткая жизнь, на биографию не хватит, - сказал он с нежностью.
  - Там была не биография. Там были его стихи и портрет. Он жалел о том, что стало с его страной.
  - Теперь он знает, что исправить ничего нельзя. Ручаюсь, как близко его знавший. Поэтому не сильно переживает, во всяком случае, по этому поводу. Еще ему интересно, откуда в вас столько сочувствия.
  - Он бы знал, - обиженно сказала Кэсси, - если б прочитал про себя...
  - Иной был бы эффект, если б он написал про себя.
  - Почему?
  - Потому что это была бы правда. Он, этот жалкий, избалованный и самонадеянный идиот, возомнивший себя на пару лет мировой справедливостью, не стоит сочувствия.
  Порыв влажного ветра неприятно взъерошил ей волосы и напомнил об осени, заставив обхватить себя за локти. На безразличного к таким вещам Алика смотреть было холодно.
  - Так ему и надо?
  - Как?
  - В-в-ввот так, - почти неслышно сказала Кэсси и ткнула его пальцами в холодное плечо.
  - Еще раз пожалели. Я -то уж тем более этого не достоин, это он был героем книг.
  - Но ты до сих пор говоришь от имени справедливости.
  - Ну вот, теперь ты знаешь, как я поступлю.
  - Как он?
  - Хоть я его и не люблю, - кивнул Алик. Потом продолжил: - Тебе бы он тоже не понравился. Капризный, замороченный ребенок, хилый, рассеянный, похожий одновременно на унылого кузнечика, птицу, крысу, лису... да на кого он только не был похож! Иногда его так обзывали...
  - Он обижался?
  - Когда замечал. Он стал внимательным только после того, как проходящий мимо вампир придал его облику некоторую инфернальность.
  - Подошла.
  - И научил не думать о цене. Он говорил, что молодые девушки - это все равно, что трава под копытами, если считать нечисть вроде меня, например, коровой. Всегда есть, никуда не убегут и влюбляются на счет "один". Тебе не обидно?
  - Это живым мужчинам должно быть обидно! За мою некрофилию.
  - Ты права. Мы живем ради мгновений, и каждым из них надо насладиться.
  - Аланкрес тоже так считал?
  - Еще слово о нем, и я начну вести себя также безобразно. Или обижусь.
  - Ну ладно... Пойду я.
  Кэсси встала, растирая затекшую ногу. Только миг назад она поняла, что совсем замерзла и безумно хотела бы спать, но почему-то не хочет.
  - Кэсси! - окликнул ее Алик самым чарующим голосом.
  - Да...
  - Надеюсь, мы больше не увидимся?
  Кэсси пожала плечами. Когда до нее полностью дошел смысл последней фразы, она обернулась и увидела на фоне черных камней только мелькнувший блик.
  Или впечатление от него.
  
  
  *7*
  
  Проспав до полудня, который выдался странно теплым и солнечным, Кэсси встала, выпустила изнывающую кошку и долго стояла на крыльце, согреваясь и сонно гадая для чего нужны надетые теткой на забор стеклянные банки (кроме того,что они так замечательно блестят под сегодняшним небом).
  Если б не желтеющие листья, пейзаж позади них сошел бы за лето. Кэсси любила лето. До тех пор, пока она не пошла работать и не уехала из города оформлять дома для сильных мира сего, она с родителями каждое лето отдыхала на Озере.
  На Анкаиане существовало только одно озеро, потому какого-нибудь специфического названия оно не имело. Когда она влюбилась, оно стало Озером ее любви, а когда рассталась - Озером ее воспоминаний. Теперь же у него наклевывался статус Озера, где она вот уже два года не была.
  Всюду по его берегам валялись поросшие мхом каменные глыбы, между которыми встречались невысокие кустарники с причудливо изогнутыми ветками, напоминавшими корни, а лесные деревья скрывали свои стволы в мелколистных лианах и серебристых орхидеях, с которых иногда бесшумно взлетали черные, размером с птицу, окруженные синеватым сиянием бабочки, лаково блестели коралловой чешуей тонкие древесные ящерицы а в глубине крон можно было угадать незримое присутствие удивительной птицы - серой иволги...
  Движение у калитки не сразу вернуло Кэсси обратно к банкам. Ей показалось было, что это полиция, которая явилась за новыми сведениями по своему безнадежному делу, но костюм стоящего у калитки человека не подошел бы полицейскому и на карнавале. Гость был в джинсах и белой фланелевой рубашке, завязанной узлом спереди в районе талии (можно было бы определить местонахождение узла коротким словосочетанием "на пузе", но ничего похожего на вместилище кулинарных излишеств у него в том месте не росло).
  Поняв, что замечен, обладатель красивой фигуры улыбнулся и постучал суставом согнутого пальца в доску забора.
  - Извините, - улыбнулся он.
  Только после этого Кэсси признала в нем вчерашнего партнера по пьяным танцам. В свободной руке он держал смутно узнаваемую вещь.
  - Привет, - сказала Кэсси.
  - Привет. Ты вчера на столике забыла вот это, - он протянул то, что держал.
  "Вот это" относилось к тем вещам, названия которых мужчины считают ниже своего достоинства запоминать. Именовалось косметичкой. Кэсси еще и не вспомнила, что успела ее забыть на столике.
  - Ой... Спасибо.
  Тут всякая приличная девица должна была всплескивать руками и кидаться на шею герою, взявшему на себя труд возвращения чужой собственности. Кэсси решила, что это вульгарно и тут же себя мысленно отругала решив, что вот так вот оно и сказалось, знакомство с Гирраном.
  - Впрочем, - сказал рыжий, - это меня совсем не напрягло. Я могу еще что-нибудь принести, если забудешь.
  Кэсси знала, что хороша собой, однако, когда тебе это повторяет такой внешности парень, приятно, как в первый раз. Теперь, подумала она, он станет напрашиваться в гости.
  - Ну... Я пошел, - сказал рыжий. У него были бронзовые волосы, что переливались на солнце, словно перья диковинной птицы, и красивый загар, а классические черты лица вполне могли бы принадлежать герою сериала, заставляющего домохозяек сгонять своих благоверных с любимого места у телевизора. Только взгляд поумнее. Словом, обстоятельства напоминали Кэсси о том, что лето кончилось, а у нее так и не было романа.
  - Подожди, - сказала она. - Я сейчас оденусь и позавтракаю, а потом можно будет прогуляться на берег.
  - Давай вместе позавтракаем, - обрадовался рыжий. - Меня, кстати, зовут Генрих.
  - А меня Кассинкана.
  - Это откуда?
  - Из какой-то легенды. Там вечно кого-то то Кассинкана зовут, то Аланкрес...
  - ...Генрихами тоже иногда.
  - Не примазывайся. Мы из разных легенд.
  - У нас еще все еще впереди.
  Кэсси отложила сборы.
  Они с Генрихом позавтракали в баре, потом там же пообедали и поужинали. Кэсси опомнилась только, когда за единственным окном заведения стало черно, а помещение заполнилось веселым народом. Подойдя к стойке за соком, она отодвинула рукой чью-то газету.
  - Этот господин стоит такого риска? - послышалось из-за нее. - Не оборачивайся.
  - Это всего лишь личная жизнь, - услышала Кэсси отразившийся от бумаги собственный охрипший голос.
  - Этот человек - не тот, за кого себя выдает.
  - Я знаю, он шпион.
  - Не совсем. Но по сути верно.
  - Откуда ты знаешь?
  - Чувствую.
  Кэсси бесцеремонно отодвинула газету.
  - Угрожаешь меня снова пожалеть? - спросил Алик. - Это так унизительно...
  - Я тебя убью. Прибью на осиновый крест серебряными гвоздями. А потом пожалею.
  Алик расправил и сложил газету. Кэсси показалось, что она его обидела.
  - Ты не обиделся? - решила уточнить она.
  Алик пошарил по ней взглядом и промолчал. Потом положил газету на стойку и быстро вышел. Кэсси огляделась, ища Генриха - тот беседовал о чем-то с незнакомцем в серых, военного покроя плавках с лампасами.
  - Извини, я на минуточку, - сказала Кэсси пробегая мимо. Генрих успокоительно кивнул.
  На улице было тихо, темно и пусто.
  -Алик...- негромко сказала Кэсси зная, что если вампир поблизости, он ее услышит.
  "Сюда" - раздалось у нее в голове. Завернув за угол - откуда звали - она не увидела ничего, кроме темного неба, луны и лениво шевелящихся волн. Неподвижно стоя минуту, потом еще пять, она ждала, но зов не повторялся.
  Кэсси подосадовала на свое послушание.
  Кэсси сделала было шаг в направлении "прогуляться по берегу", но почувствовала, что левое плечо застряло в чьей-то руке. Кэсси дернулась, обернулась, и устыдилась своего желания бежать.
  Глаза мертвой твари схватили ее волю изнутри - так , подумала Кэсси, смелый яхтсмен наматывает на руку шкот, чтобы управлять парусом.
  Кэсси принадлежала Алику и больше ни за что в своей жизни не отвечала. А остановившееся время не позволяло даже отвести взгляд.
  Да и не хотелось ничего отводить. Прикосновение неживой силы - равнодушное, как осколок Вечности, неестественно легко пронзивший волю - открыло перед ней неведомый прежде уровень счастья. И даже польстило - ведь и реальности, и людям на ее волю и душу давно было наплевать. А Смерть оказалась внимательной - как эти мягкие глаза, хранящие истоки покоя, исторгшего подобных Алику и давшего им их запредельную, вкрадчивую власть. Никогда не казалось ей, как сейчас, что тайна бытия лежит перед ней, словно наскоро нацарапанная записка, в которую даже неинтересно смотреть на фоне безумия и восторга от сознания того, что прочитать эту тайну так просто... И не было никакого страха, когда Алик наклонился и коснулся ее шеи прохладными губами. Только сердце забилось так, что он, должно быть, тут же услышал. И вновь причиной был не испуг, а чувство, которому не нашлось имени в ее взбудораженном сознании. Она понимала, что жест Алика производится по другому, нежели обычно, поводу.
  Она знала Алика настолько, чтобы это понять.
  Он отстранился.
  - Ты любишь играть со смертью, Совсем как те, кто все это начал. Благодаря кому все стало так, как есть.
  Кэсси все своим видом выразила готовность послушать про "тех".
  - Это было, - начал Алик медленно, словно бы прислушиваясь к чему-то в своей памяти, - не здесь. На материке. Во времена повального язычества. Стояли храмы, в них - идолы, которым служили жрецы... - он, насколько мог выразительно взглянул на Кэсси, - ...жрицы тоже... Их воспитывали в строгости и с детства внушали им, что они станут избранными. Обучали искусствам и обрядам, развивали способность видеть невидимое и обращать неведомое в слова ритуалов и заклинаний... Они увлекались и ничего другого, разумеется, знать не хотели. Проявления обычных человеческих эмоций не поощрялось. Эти люди потом чувствовали, что им многого не хватает - это многое заменяли им тоска и томление. Однако ограниченные соплеменники их уже не привлекали. Не знаю когда и где, но они создали себе равных сами. Единственным способом, который, как им казалось, мог наделить их создания божественными качествами - вытесали из камня. Разумеется, это были те же идолы. Они воплощали мечту о неведомом и прекрасном, величественном и сильном. Им приносили жертвы. Зачастую не из корысти, а из любви. Им посвящали песни, танцы, обряды. В которых было через край искреннего чувства, страсти, томления и тоски... Экстатические песнопения сотрясали стены, кровь лилась на алтари, и все это - из года в год, из столетия в столетие. А ведь ни одна жертва не бывает напрасной. Так случилось, что сила человеческих желаний дала этим прекрасным камням...
  Алик замолчал. Казалось, он выбирал слова из того запаса протворечий, которые накопил в своем извращенном посмертии.
  - Жизнь? - неслышно для себя самой спросила Кэсси.
  Алик моргнул.
  - Жизнь... Да, они ожили. Люди вложили в них душу. По какой-то причине это племя, или что это там было, погибло и храм достался захватчикам. Они оказались более скупы. Идолы проснулись и тогда...
  - Что же? - истомленная долгой паузой зачарованная Кэсси поставила себя на место каменных богов и ждала подтверждения.
  - Они захотели крови, - сказал Алик. - Жрецы предвидели это, но не уничтожили их... Они любили играть со смертью. Совсем как ты.
  - Но ведь ты не был этим... первым вампиром.
  - Да, всю романтику я пропустил. Однажды легионеры, те самые, древние, шли на кого-то наступать и нашли вымершую землю и развалины. Один из них... один из них умирал от чахотки. Его бросили в развалинах. Через много веков он стал моим ментором здесь, на моей земле.
  Теперь перед глазами Алика явно была не Кэсси, а прошлое.
  - Он нашел Аланкреса на кладбищенской скамейке, где тот отдыхал от поиска спаведливости в руинах своей жизни. Ваша религия поощряет терзания - согласно ей, я в тот момент был почти святым. Я не боялся ни тех, кто ходит по земле, ни тех, кто лежит в ней. Мои чувства притупились, остатки жизнелюбия питались ненавистью - я был молод и верил, что месть - это обезболивающее, хотя и не мог им воспользоваться. Но мечтал это сделать.
  И вот кто-то заслоняет мне свет, я поднимаю голову и вижу широкоплечего господина в драном ватнике военного покроя.
  - Идем со мной, - сказал он так, словно я назначил ему тут встречу много лет назад и не ушел, считая знамения свихнувшись на собственном религиозном чувстве. Я принял эту игру, сказав "Нет" так, словно ждал слишком долго и потерял веру в него.
  - Зря, - укорил он. Я четко видел его глаза, хотя единственный на этом кладбище фонарь находился точно позади его головы. И образовывал вокруг нее голубоватый нимб.
  Я рекомендовал ему идти в кварталы красных фонарей и взять с собой много денег, чтобы хоть кто-то из их обитателей согласился обслужить такое убожество, как он. В тот момент я не верил в его реальнось - он двигался, как одно из видений, часто посещавших меня от голода. И выглядел похоже.
  - Я никогда, - ответил он, - не оплачиваю своих удовольствий - ни деньгами, ни судьбой. Я не смертный.
  Это было так пошло рассчитано на испуг с моей стороны, что я искренне пожалел его. Но понял, что говорит правду.
  Он рассердился и сказал, что я сейчас навсегда разучусь дышать воздухом своей паршивой страны. И, отведя руку назад, одним ударом сломал мне часть ребер. Из горла текла кровь, и он пил ее.
  Приоткрыв рот, Алик провел пальцем по нижней губе. Кэсси хотела бы почувствовать отвращение, но не смогла. Она вспомнила, что пришла просить прощения, но сейчас это намерение было лучше пересмотреть. Неспешно обойдя замеревшего вампира, она с вязкой, ослабляющей тяжестью в душе направилась прочь.
  
  **
  
  - Знаешь, - сказал Генрих, - увидев твои глаза, когда ты влетела в бар, я подумал, что здесь прорубили еще два окна... Что-то случилось?
  - Угу, - ответила Кэсси, изо всех сил сжимая челюсти. Не сделай она этого, из нее хлынул бы неконтролируемый поток слов, обращенных к себе самой.
  Поостыв, она залпом выпила заказанный для нее Генрихом стакан сока и сообщила, что забыла покормить теткину кошку. Отвергнув всякие предложения проводить, исчезла.
  Генрих посмотрел ей вслед, вздохнул и медленно пошел к стойке. Там он заказал себе двойной мартини, не спеша выпил его и оглядел бар. Наткнулся на Алика. Тот поднял голову от очередного журнала и невыразительно посмотрел вперед. Генрих отставил мартини. Подойдя, он спросил:
  - Это что, твоя девушка?
  Голос его звучал легко, однако Алику почудилась в нем некоторая нервозность.
  - Не знаю, - честно признался он. - Но ты зря ее не проводил.
  - Она отказалась. И сбежала, поговорив с тобой.
  - Извини. Я ее об этом не просил. Я ее знаю только два дня. - На самом деле, это были ночи, но для ревнивого Генриха годились и дни. - Я за ней не ухаживаю, если ты об этом.
  - Понятно, - сказал озадаченный Генрих. Только у него выдалось немного свободного времени из ненормируемого рабочего для личной жизни, как та прекратилась из-за неуравновешенности вроде бы симпатичной девицы.
  
  А Кэсси, пока разговаривала с ним, пока шла домой, пока дома кормила кошку, думала совсем не о личной жизни.
  Ее мучил упомянутый Аликом шквал. Он уже обрел форму, цвет, содержание - все свойства навязчивой мысли.
  Кэсси бегала по дому и искала маленькую вещь.
  Отыскав, положила в самый внутренний карман кофты и выскочила за дверь.
  Была почти полночь.
  
  *8*
  
  То, что Фил называл пристанью, состояло из нескольких ржавых рам, где на кривых гвоздях крутились остатки сгнивших досок, да намотавшиеся водоросли с осколками морских ракушек. Алик пришел пораньше, устроился на каркасе в двух метрах над землей и сидел там, подобно нахохлившейся чайке.
  Энди с двумя охранниками опоздал на три минуты. Один охранник оставался на берегу ждать - разумная предосторожность - а другой управлял катером.
  Гангстер прошел мимо Алика и, как только прыгнул на борт, увидел, что вампир уже сидит на носу, а катер под ним даже не покачнулся. Гангстер припомнил, как отгонять злых духов.
  Мотор завелся, и катер, прочертив по воде красивую дугу, встал на курс.
  Цель выглядела чуть различимым участком небесной черноты, лишенным звезд.
  А замок с воды смотрелся совсем уж руинами, и при взгляде на их темное пятно, Алик в деталях представлял себе свое убежище, чтобы мысленно хоть чем-то их заполнить. Вместе с тем помнил, что рисковал, засыпая там вчера утром.
  Поставив на планы гангстера относительно он персоны, он выгадает от силы сутки.
  Будучи в городе, он встретил свою старую подругу детства Ирму - та была удивлена, что Алик еще существует, а не развеян по ветру. Сказала, что скучно без Элиса (тут Алик был, конечно, согласен и высказался в том духе, что существование без Элиса практически утратило смысл). Но убежище предложить не смогла.
  Значит, придется предлагать бандиту что-то еще. Или он сам предложит. А может, вовсе и не он, а Генрих, например...
  Кэсси относила его к "шпионам" - легкий в общении, интересный и ничего о себе не говорящий. То же сочетание явной и тайной жизней, как и у самого Алика.
  Как у гангстеров.
  И как у монахов - по сути те же гангстеры, но в ином образе.
  Их главный известен под кличкой Асет.
  *
  Что до Энди, то ему на катере вообще было не до сокровищ, в чем он даже сам себе пока не признался. День выдался напряженным и утомительным, закидавшим его массой неприятных вопросов. Одна, самая большая проблема, носила собирательное название "мэр". Энди не расценивал его место, как на продолжение собственного пути, но всегда приходит час, когда мечты меняются. Энди это чувствовал. Да и мэр, вероятно, тоже. И кое-чем уже начинал беспокоить Энди. Пока еще можно развеяться, сгоняв за сокровищами, но скоро, уже очень скоро придется выбирать сторону для прикрытия.
  Большие перспективы, думал Энди, таит в себе эта вот галлюцинация на носу, как она там держится... Вчера еще он был удивлен и растерян, а сегодня привычка приспосабливаться расставила все по местам.
  И, когда черные скалы Лат Ла закрыли половину звезд, а охранник заглушил мотор, Энди сказал Алику:
  - Ну, смотри теперь, чтобы тебя не утащила русалка.
  Алик улыбнулся.
  - Фил не говорил тебе, сколько тут пещер? - спросил он, вглядываясь в темную воду.
  - Три. Нам нужна крайняя, непонятно с какой стороны, если они тут вообще есть.
  Вампир снова улыбнулся и кивнул, а затем неожиданно исчез, лишь слегка взволновав гладкую, словно ртуть, воду.
  Энди припомнил, что никогда не слышал о пристрастии вампиров к воде. Хотя морская вода должна быть немного похожа на кровь, во всяком случае, по вкусу. Правда, Алик вряд ли сможет находиться в ней так долго, чтобы самому доплыть до берега.
  Это успокаивало.
  Алик, погрузившись глубоко в подводную тьму, немного замешкался перед тем, как залезть в первую же попавшуюся пещеру, и услышал следующий разговор:
  - Сливай, - приказал Энди.
  - Узнал, - ответил ему голос его спутника. - Говорит - из Конторы спеца прислали.
  - Кто?
  - Деляга один... Типа торговец. Мимо нас прошла его телега, что у него уже против тебя бумаги есть.
  - Давно?
  - Неделю.
  - Где он живет?
  - Снимает хату в поселке.
  - Достанем. Его не трогать, но тащи ко мне Гундосого... Нельзя это запускать.
  - Гундосый в курсе. Трандычит, что есть маза...
  Алик вплыл в пещеру. Кораллы в темноте - совсем не то, что освещенные. От них больше неприятностей, они не видны и цепляются. Правда, был фонарик, но его сиротский свет помогал мало. Медленно, очень медленно проплыв несколько метров, Алик обнаружил разветвление - вниз шла щель, в которую он не пролезал, а вверх - отвесная стена. Над ней скоро обнаружился потолок. Ничего живого на глаза не попадалось, и Алик понадеялся, что выбрал верный путь - ведь газ определенно должен был отравить воду вокруг. Но куда плыть теперь?
  Он задел обломанную веточку коралла и понадеялся еще раз. На то, что именно ее поломал Фил своим аквалангом. Плохо, что эта надежда не объясняла, куда Фил делся потом. В дальнейшем ему мог пригрезиться газ с сокровищами, он испугался и поплыл обратно.
  Хотя таким ничего не грезится.
  Фил, правда, мог быть исключением (каковым уже один раз стал, потому что обычно подобные люди живут долго и счастливо), и это вряд ли обрадует Энди. Гангстер любит побрякушки, это видно, и очень интересно преобразится, если Алик притащит ему этот мифический клад.
  В заросших стенах нашлась еще одна дырка. В нее Алик пролезал. Пролезая, пожалел, что на нем не гидрокостюм, а тряпки, а потом порадовался, что хотя бы они на нем есть. Немного огорчила цепляемость собственной прически, но не стричься же в самом деле, из-за каких-то сокровищ.
  Узкое нутро следующего поворота было похоже на погружение в тушь. Только повернув фонарик лампочкой к себе, Алик уверился, что тот еще не погас. Поднимаясь вверх, он уже представлял, как уткнется головой в шершавый от кораллов потолок, когда услышал преображенный эхом глубин, но все же различимый ритмичный плеск. Когда звук стал четче, Алик почувствовал, как пронизал головой поверхность воды.
  Слабые волны тихо бились об какие-то, только им доступные стены. И темнота здесь имела запах. Море, водоросли и еще что-то, что было неприятно набирать внутрь.
  Оплыв по периметру три стороны помещения, Алик обнаружил выход к цели только с четвертой, что заставило его уже в который раз недобрым словом помянуть собственное везение. Но, если ему и не везло по мелочам, то исключительно подфартило в главном - газ мертвых не обижал, хоть и неплохо ощущался кожей.
  А бочек, точнее, цилиндрических алюминиевых коробок, в под ожившим фонариком блеснуло две - одна закрытая, другая - со срезанным и оплавленным краем. От чего край тот срезался и оплавился Алик задумываться не стал, но похоже было, что металл каким-то своим слабым местом вступил в реакцию самоуничтожения с окружающей его атмосферой.
  Коснувшись этого места, Алик ощутил, как то, во что превратился металл, неохотно, но все же липнет к пальцам. К этой субстанции, стекающей до низу по стенке сосуда прилипла цепочка блестящих искр, преображаясь на полу в золотые монеты. Цепочку Алик узнал, монеты - нет.
  Вытянув из дырки несколько вещей, вампир уверился, что Фил перед смертью видел чудо и был близок к исполнению своей мечты. Значит, можно по нему не особенно скорбеть.
  Распаковав всю дорогу проклинаемый огромный пакет прочного волокнистого пластика, Алик перекатил в него бочки с кладом. Они были такими тяжелыми, что обратно пришлось идти по дну.
  Дальше все складывалось ненормально хорошо - предусмотрительный Энди захватил трос, доставший до дна, где Алик сгрузил пакет с бочками, открыть которые оказалось легко, и звездочка, та самая - белая и не очень звездочка лежала на самом верху.
  Алик подцепил ее и повесил ее на шею. Теперь можно было понадеяться еще на одно чудо - что на этом их с Энди общение благополучно закончится. Однако чудо в планы гангстера не входило.
  - Хочешь, поделим сейчас, или за остальным зайдешь завтра? Кстати, в качестве дружеской услуги, могу отдать деньгами.
  - А что тогда должен буду сделать я в качестве ответной дружеской услуги?
  - А что захочешь. Думаю, ты способен многое сделать, не напрягаясь.
  Алик, удрученный этим намеком больше, чем ему хотелось бы, кивнул и, не напрягаясь, оказался на своем прежнем месте - на носу катера. Там и замер, подобный мокрой чайке, попавшей в нефтяное пятно, и в тусклых мертвых глазах его перестали отражаться небо и вода.
  
  *9*
  
  
  На следующий вечер Алика разбудил Энди. Он сидел у него в комнате на принесенном с собой стуле и разглядывал вампира, как насекомое под стеклом. Под этим взглядом Алик чувствовал себя не обычным, а трудно доставшимся насекомым. Так и виделся Андриан, бегающий с сачком по полям.
  - Добрый вечер, - ухмыльнулся он выждав, пока Алик проникнется своим положением. - Как спалось?
  - Мне снилось, что ты помер, - кротко ответил Алик.
  - Не успев отдать тебе бабки? Обижаешь.
  - Бабки мне никогда не снятся, - сказал Алик, скидывая ноги с постамента. Одежда его после купания приобрела ужасный вид.
  - Я тут привез шмоток, - заметил Энди. - Прибарахлишься, как пижон.
  - И где они?
  - Тут мой ответственный прикинул, что тебе может подойти, а дальше ты сам...
  Ничего хорошего такая доброта и честность не сулили, но выбора у Аланкреса не было уже довольно давно, он привык, поэтому без возражений спустился следом за гангстером в его комнату, пообещав себе, что когда-нибудь все будет лучше, хоть немного лучше, чем сейчас.
  *
  На обитом синем плюшем знакомом диване лежала Кэсси. Ее присутствие не ощущалось, что стало для Алика неожиданностью. Странно было слышать сердце и дыхание человека, но не ощущать его.
  - Не обращай внимания, - бросил Энди. - Это заложница.
  - Не обращаю, - сказал Алик, и подумал, что раз она жива и спит, а не чувствует ее, нет, чувствует, конечно, но узнать по такому нельзя, это что-то общее и неопределенное, более чуждое, чем обычная Кэсси, наверно, дело в дозе...
  Надо полагать, заложник и есть маза, о которой трандычал Гундосый, что ж еще? Значит, Генрих действительно агент (если он Генрих, что вряд ли, впрочем, кто их, стукачей, знает.... да он бы знал, было б оно важно; а все так запуталось, тут уж не знаешь, что важно, а что нет, это нервирует, вон и Энди тоже...)
  А Энди стоял у окошка и звонил, судя по произношению в трубке, Гундосому. Алик не вникал, но что-то у них не ладилось. То ли Генриху было наплевать на заложницу, (добытую, Алик подозревал, без особого труда), то ли какие-то документы уже куда-то ушли, а не должны были...
  Алик застегивал последние пуговицы на рубашке из мелкого вельвета (цвет которого хоть и шел ему, но мог бы, как показалось Алику, сочетайся он с гладкой фактурой, вызвать у вампира и любителей свеклы чувство голода) и вспоминал, когда последний раз у него в голове царил такой умиротворенный сумбур. Хорошо бы ему исчезнуть, как только этот аутсайдер выдаст ему наличные, но. На покупку недвижимости нужно время и связи, времени нет, у Ирмы свои проблемы, ей не до Алика. Это могла бы сделать Кэсси, она ему явно симпатизирует, но судьба заложника - штука хрупкая.
  - Жди меня здесь, - закончив разговор, обратился к нему Энди и, набросив плащ, схватился заручку двери. - Если вернусь, - бросил он, - принесу тебе бабки... Молись, чтоб вернулся.
  - Если я буду за тебя молиться, ты и туда-то не дойдешь, - проникновенно сказал Алик.
  - Девку не трогай.
  - Что ты с ней сделаешь? - меланхолично спросил Алик, соскабливая с манжета наклейку.
  - Тебе отдам, - ухмыльнулся Энди и выскочил за дверь.
  *
  
  Алик остался один. Если не считать Кэсси, которой, по его ощущениям, тут вроде как и не осталось вовсе. От мысли, что теперь можно спокойно пробраться в смежную комнату, где Алик еще не был, и полюбопытствовать, Аланкресу стало скучно, и он не пошел.
  Вместо этого он сел рядом со спящей девушкой и долго сидел неподвижно, глядя на нее, наслаждаясь ее обликом сильнее, чем было возможно при его сытости. Алик не знал, заснула ли она здесь сама, или ее принесли, подмешав наркотик в выпивку еще в баре, но выглядело так, словно она всю жизнь только тут и ночевала. Он долго разглядывал ее точеное лицо в тонких подсвеченных лампой штрихах русых волос. Насмотревшись, осторожно пропустив мягкие пряди сквозь пальцы, убрал их в сторону гадкого синего плюша, с которым они по странной причине сочетались. Внешность ее состояла из сложных полутонов и теней - тонкая и слегка диковатая. Маленький носик, тонкие губы и, как он помнил, очень выразительные глаза в красивых ресницах. Будь у нее более порочный или непокорный характер, Алик запросто не заметил бы ни собственной шутке о несуществующей просьбе Фила, ни хамского распоряжения гангстера... Но симпатичная фаталистка Кэсси настолько привыкла подавлять в себе инстинкт самосохранения, что ее нынешняя беззащитность вызывала оскомину. И Алик представил ту тоску и сожаление, которые ему придется испытать в случае ее смерти. А перед смертью Кэсси, очевидно, будет думать о чем-то отстраненном и излучать все ту же молчаливую покорность судьбе. Фу.
  *
  На этом месте его размышлений Кэсси проснулась. В странном настроении - никакого отходняка, только спроецировавшиеся в действительность остатки грез. Она увидела темное окно, синий диван и Алика в светлых джинсах.
  - Это я где? - спросила она.
  Алик объяснил. В ответ почувствовал ее испуг, потонувший в общей подавленности.
  - Отсюда сбежать можно? - спросила она, оглядываясь.
  - У дверей охрана, если только ты решишься прыгать примерно с восьмого этажа - тогда запросто.
  Кэсси огляделась, и поняла, что не решится. Но и решимость едва ли увеличила бы шансы - то ли любовь к тюремному антуражу, то ли недоверие к Алику заставили Энди зацепить ее левую руку наручниками за стоящую вплотную к дивану чугунную подставку торшера, намертво вделанную в пол. Кэсси села и тихо выругалась.
  - Похоже, я зря не вняла твоему совету... и попала - прошептала она. Некоторое время она молчала, лихорадочно пытаясь придумать какой вопрос задать Алику первым.
  - А ты здесь что делаешь? - додумалась она наконец.
  - Он решил отдать мне треть филовских сокровищ (больше мне и не надо) и завербовать меня киллером.
  - А ты?
  - А я в недоумении.
  - А какие они были? Сокровища?
  - Я уже не поэт, Кэсси... Ценные.
  - Как ты думаешь, - Алик оторвал взгляд от нее и оглядел потолок со стенами, - здесь может быть какая-нибудь аппаратура слежения?
  - За кем? - фыркнула Кэсси. - За Змеем? Вряд ли. Ты говоришь, тут только он, его баба и Гундосый изредка... Что ему, самому за собой следить? Если только кто-то другой, но это маловероятно. А ты, что, пообещал ему меня не трогать, а теперь проголодался?
  Немного склоненная голова Алика помешала ей полностью разглядеть его призрачную улыбку.
  - Энди сегодня заявился ко мне в гости без приглашения, и я могу себе позволить нарушать его заветы. Только я не люблю казаться себе чудовищем, пожирающим узников.
  С этими словами он взял ее руку и, просунув каким-то образом пальцы между кожей и металлом, просто сломал кольцо наручника. Усилие было таково, что обломок впился девушке в руку. А Кэсси сама не поняла, что заставило ее в этот момент задержать дыхание и сжать зубы - будущая ссадина или мысль об их с Аликом катастрофической недолговечности.
  - Аумх!!! Ну, ладно.... прежде, чем ты начнешь, я бы хотела предложить тебе ключ от места, где ты будешь избавлен от тягостной обязанности принимать Энди.
  - Что?
  Алик не переспрашивал, он все прекрасно понял. Он просто очень удивился.
  - Я накануне вечером все перерыла в поисках ключа от подвала... Там окно открыто, залезешь. На бумажке адрес. Тетки не будет еще полгода. Хочешь?
  Алик поднял глаза от железки, которой он пытался на всякий случай придать зрительно первозданное состояние и взглянул на девушку. Внимательно, словно пытался понять, не подвела ли память насчет ее выразительных глаз. Долго молчал.
  - И как это понимать после... спицы? - спросил он наконец.
  - Не хочешь, не надо, - обиделась Кэсси, убирая ключ в карман пушистой сиреневой блузки.
  Алик поднялся, протянул было руку к плечу девушки, но потом опустил ее на подлокотник.
  - Ты мне... доверяешь? - спросил он немного иронически, немного озадаченно.
  - Ты же мне помог, - отозвалась Кэсси.
  - Не особенно. Я не люблю беседовать с теми, кто не может отстегнуться от чугунной стойки - все время преследует мысль что они терпят мое присутствие лишь поэтому. Даже то обстоятельство, что ты любезно перерыла все в малознакомом доме для того, чтобы избавить меня от незванных гостей, не избавляет от сомнений. Впрочем, если бы догадывалась о том, что попадешь сюда и рассчитывала на меня в качестве избавителя, разумнее было бы отдать мне его потом.
  Кэсси грустно кивнула. А потом снова вынула из кармана ключ.
  - Очень прикололо твое желание мне поверить. И Энди я не люблю.
  Она отвела глаза и вздохнула.
  - А этот... Генрих, или как там его...
  - Тебе лучше знать...
  - ...отказался выполнить его условия?
  - Я не знаю.
  - Ладно... Возьми ключ и... корми там кошку. Черная такая. С зелеными глазами. Она замечательная. Может быть она даже будет грустить, если я умру.
  Она не догадывалась, что неподвижно сидящий в профиль к ней потомок странной расы, проклятый древними богами, в этот миг готов кормить всех кошек на свете.
  - Кэсси...
  - А?
  Он хотел выказать что-то вроде благодарности, но вместо этого произнес:
  - У меня тоже были зеленые глаза. При дневном свете.
  - Вот бы посмотреть, - усмехнулась Кэсси.
  - Не успеешь.
  Кэсси глянула на тонкие, опалесцирующе-бледные пальцы с синеватыми ногтями, протянула руку с ключом и ощутила легкое прикосновение плоти, чуждой живому. А Алик вдруг стремительно наклонился и поцеловал ей руку.
  - Аланкрес, - Кэсси вздохнула, но голос у нее стал мягким и отрешенным, - если ты еще помнишь продолжение, скажи как дальше: "Мы ушли из этих комнат, ярких свеч не потушив...."
  - Чтобы в памяти оставить дымный сумрак наших снов. - отозвался Алик.
  - А дальше?
  Снов, что больше не напомнят
  о спасении души
  И вовеки не избавят
  от мистических оков.
  Жребий брошен, и страданье
  обрело беспечный вкус
  Все-иного понимания,
  страшных и извечных уз,
  Что от времени не рвутся...
  А почему именно это?
  - Спасибо, дальше я помню. Странный ты. Ты и тогда был мистиком?
  - Да... А ты нормальная? Тебе смертельная опасность грозит, а ты, вместо того, чтобы попытаться выбраться, читаешь мне мои стихи!
  - Не твои, а Аланкреса.
  - Согласен, если ты найдешь между нами четкую грань.
  - Время.
  - Это - размытая.
  - Характер, образ жизни, да и сущность в общем -то...
  Алик поменял позу на более вольготную и теперь лежал, закинув ноги на противоположный подлокотник дивана, а голову определив Кэсси на колени. Глаза закрыл, но было заметно, что разговор этот одновременно и доставлял ему удовольствие, и слегка нервировал. Кэсси подумала, что он вряд ли когда-либо обсуждал с людьми подобные вещи. Это сейчас он попал в такую вот странную ситуацию, где нужно быть крайне осторожным и предусмотрительным с одним человеком и можно, даже приходится довериться другому.
  А теперь они вовсе получил независимость, можно балдеть.
  - Это все неправда, - прервал ее размышления Алик. - В характере если что и меняется, то только со временем. В каждом человеке есть задатки вампира: разрушать то, что любишь. Чтоб не волновало. Не тревожило. Не сушило душу. И еще из любопытства - что там есть такое, что заставляет меня трепетать перед этим существом? Неужели ты никогда в детстве не ломала понравившиеся игрушки, и не плакала от того, что они, не хотят сами чиниться? - и Алик вдруг резко сменил тон своей речи с суетного на повествовательный: - Аланкрес тоже не был безгрешен в этом отношении...
  Кэсси подавила смешок, а Алик на секунду открыл глаза и улыбнулся - незаметно, только впечатлением от улыбки. Она подумала, что спросить его, плакал ли от этого сам Алик, будет неделикатно и не спросила. Алик ее ни капельки не раздражал и говорить ему гадости не хотелось.
  - Алик, а это с каждым вампиром человеку легко и спокойно?
  - Вампир может внушить человеку любое ощущение, - серьезно ответил тот. - Если ему не лень. Но я тебе ничего не внушал, ты сама ненормальная. Я тут придумал, как тебя вытащить, если что...
  - О, я тоже... Но у тебя, наверное, лучшая идея - ты меня старше.
  - Ненамного.
  - Ну да... Ты со своим ментором, как ты его называешь, во сколько лет повстречался?
  - В двадцать два.
  - А через сколько проклят был?
  - Еще шестьдесят три... или четыре?
  - И еще почти век.
  - Его можно не считать.
  - Конечно. Ничегошеньки за него не изменилось.
  - Это ты быстро освоился.
  - Нет. Я первые полночи вообще молчал, только старался слушать все сразу и запоминать. А потом прочитал пачку газет, несколько бестселлеров... Один, кстати, посеял, не дочитав. А может, бандит спер.
  - Как называется?
  - "Потерянное ничто".
  - Все умерли.
  - Стильно.
  - Да ну, сопли...
  - Поэтому и стильно. Туда им и дорога всем, вместе с соплями...
  - Да, похоже, ты меня не сильно старше, - засмеялась Кэсси. - Те, кто старше, так не сказали бы.
  - Тут дело не только в возрасте, - вяло сказал Алик, а затем продолжил он более вдохновенно, - а в желании выглядеть на один из множества доступных возрастов...
  Кэсси изо всех сил старалась отвлечься от скорби о возможном предательстве Генриха и вместо этого думала о том, насколько лучше в этом отношении вампир. От него хоть знаешь, чего ждать.
  - Подвинь башку, я встану, - сказала Кэсси. Однако это у нее не получилось даже когда Алик вообще ушел с дивана.
  - Последействие, - сказал он. - Кстати, внизу подъехала машина твоего тюремщика.
  С самого пробуждения обстоятельства складывались так, что эта машина была просто обязана подъехать именно сейчас.
  - Когда решишь прыгать в окно, позовешь меня, - сказал Алик.
  - Я боюсь высоты.
  - Тогда извини. На руках мне тебя отсюда не унести.
  Кэсси торопливо забренчала сломанным наручником, с горем пополам облепляя им руку, как старым пластырем. А на лестнице уже слышались шаги гангстера. Показалось, что ключ поворачивают не в замочной скважине, а в желудке Кэсси. Чтобы обрести хоть призрак душевного равновесия, она уставилась на Алика - тот, стоявший посреди комнаты в свойственном ему спонтанном анабиозе точно не выглядел наделенным душой. Будь у него хоть впечатление от нее, он вел бы себя иначе... А может, и не вел бы.
  "Алик, я моложе тебя и передо мной неизвестность... Скажи хоть что-нибудь, чтоб я знала, что ты здесь!"
  - Замри. - сказал Алик. - И не
  двигайся резко.
  
  
  *10*
  
  Энди ворвался стремительно и шумно, сбросил плащ и грохнул на стол черный кейс.
  -Там столько, сколько ты просил, - сказал он Алику.
  Алик, словно передвинутый сквозняком, скользнул к столу. Осторожно, как будто прислушиваясь к нутру кейса, открыл его. Убедившись, что в нем всего лишь пачки денег, небрежно захлопнул крышку.
  - Ну что ж, - сказал он, - благодарю за услугу, добрый Энди. Я тебе что-нибудь должен?
  Кэсси была убеждена, что гангстер получил со всего этого дела больший навар и мог бы в этом случае помолчать из скромности, но вслух этой мыслью не поделилась.
  - В этом собрании должна быть одна вещь, которой я не нашел. Кулон со звездой.
  Энди в полоборота, чуть склонив голову, смотрел на Алика черными и, на взгляд Кэсси, довольно холодными глазами. Очень это было похоже на сценку из одной сказочки, где все умерли.
  - Эта вещь, - ответил Алик устало, без малейшего намека на высокомерие, - по праву принадлежит мне, и у меня останется.
  - А о каком праве идет речь? - неприятно сощурился Энди.
  - У меня их много, не удивительно, что все сразу трудно припомнить. Тем более, когда речь идет о праве личной собственности, которым бандиты, как правило, пренебрегают, - ответил Алик мягко. А потом, словно порадовавшись какому-то своему воспоминанию, отметил его мгновенной, но широкой улыбкой; скорее - бесшумным и коротким смехом. И в память присутствующих ненавязчиво и навсегда впечатался вид тонких, как рыбьи кости, клыков, заостренных до полупрозрачности.
  - Ну извини, запамятовал, - миролюбиво произнес Энди. - Покажи хоть ее, эту бирюльку.
  Алик провел по шее указательным пальцем и вытащил из-под воротника золотую цепочку. Она оказалась довольно длинной и, когда появился кулон, то появился он на таком расстоянии от хозяина, как если бы был к нему вовсе и не привязан.
  Некогда в описи найденного в захваченном доме, эта вещь фигурировала как "подвеска, состоящая из остроконечного шестилучевого светящегося креста, окруженного со всех сторон четыремя выгнутыми наружу и сходящимися внизу и вверху под острым углом золотыми полосками в виде изогнутых стеблей, украшенных мелкими сапфирами и изумрудами...". В описи не указывалось из какого материала этот крест. Никто не понял - ни тогда, ни сейчас.
  Вампир почувствовал безумный восторг девушки и какое-то непонятное, болезненное волнение гангстера, очень похожее на желание послать ко всем чертям право алечкиной личной собственности.
  - Я слышал легенду о том, что эту вещь создал человек, видевший анкаианский Купол Смерти. После сеанса он усилием воли удерживался от самоубийства, пока не воспроизвел его частицу. А потом с облегчением помер, - просветил Алик, глядя как подвеска медленно поворачивается на цепочке. Когда он отвел взгляд и медленно опустил ее обратно под воротник, Кассинкана вспомнила, что они так и не посвятили друг друга в его замыслы относительно ее побега, а поэтому штучку эту она может больше никогда и не увидеть, и вздохнула.
  Интересно, как повел бы себя Энди, посмотрев на Купол Смерти? Да и вообще, чем это таким убойным надо воздействовать на человека, чтобы все земное ему враз полной туфтой показалось? И из чего же сделана эта звездочка, если уже при взгляде на нее веришь, что стоишь у края блаженства, которого не бывает жизни? Может, это впечатление внушает сам Алик?
  - Спасибо Алик, приятно было, - сказала она.
  А Энди думал, что такая вещь может кое-кому заменить и золото, и наркотики и еще очень и очень многое, и уж страшно подумать сколько она может стоить. Она смешала ему даже самые простые мысли.
  - И все же, добрый Энди, какой услугой я тебе обязан? - напомнил Алик. Ничего не закончилось, и осторожность все еще требовала этой фразы.
  - Да фигня, - ответил Энди. - Ты поспособствуешь кончине следователя по особо важным делам. А по исполнении принесешь мне, дабы я не мучался неизвестностью, фотографию. Вместо головы и прочих частей тела врага. Хватит с меня этого стрема. Я на отдыхе. Дам тебе фотоаппарат.
  - А я думал, ты приедешь туда с мольбертом.
  - Нет. Художественное оформление останется тебе. Можешь изобразить маньяка.
  - А если я откажусь?
  - Уговора не будет... Но этого не случится. Нашелся человек, изложивший мне в подробностях, что ты любишь, а что не очень.
  - Предлагаешь мне поверить, что после всего этого ты меня отпустишь на все четыре стороны, а сам всю жизнь будешь
  ходить в серебряном обруче?
  - Если все завершится удачно, дорогой мой призрак, я останусь на всю жизнь тебе полезен, - рассмеялся Энди. - Так что не будем ссориться.
  Алик одновременно и сделал движение в сторону лежащего на столе кейса, и оказался неподвижно стоящим с ним в руке возле двери.
  - Последний раз дорогим называл меня Фил, - сказал он озадаченно.
   Потом повернулся и медленно вышел.
  *
  Кэсси так и не дождалась, когда гангстер заинтересуется ею. Он даже не отвечал на вопросы, а только несколько раз позвонил куда-то, никого там не застал а потом удалился, заперев дверь и окно. Кэсси решила, что двум смертям не бывать, и по прошествии некоторого времени подошла к оставленному на столе телефону. Цифровая клавиатура была заблокирована, очевидно, кодом. Бестолково потыкав в нее, Кэсси мстительно нажала кнопку повтора.
  - Я просил не звонить мне ночью, - раздалось из трубки после пары гудков - кем бы он не был, он не спал.
  - Дело срочное, - сказала Кэсси, ожидая в ответ закономерного возмущения и попытки идентификации, но ошиблась.
  - Слушаю.
  - Энди хочет узнать ответ на его вопрос, - сказала Кэсси первое, что пришло в голову.
  - Ну конечно. Как я узнал, он попадает в группу, подверженную наибольшей опасности...
  - Если не трудно - критерии, - приказала она сурово.
  - Разумеется... Начать с того, что для существ, которые его интересовали, то есть для вампиров, люди, условно конечно же делятся примерно на три группы. Их разделяет уровень жизненной энергии. Люди с высоким ее уровнем рискуют больше всего - жажда жизни, пусть даже наведенная, сводит мертвых с ума. Они хотят покорения, власти, подчинения себе этой фонтанирующей энергии, хотят познать от недоступного с им некоторых пор источника и поддержать им свои силы.
  Лучше всего это удается с теми, кто силен, порочен, энергичен и даже не особо привлекателен в общении. Ваш босс считает себя таким, и он прав.
  Вторая категория - люди, не отличающиеся ничем подобным: вялые, с притупленными инстинктами, вынужденные долгое время их подавлять и если увлеченные, то чем-нибудь из области тонких материй. С этими людьми интересно общаться без насилия.
  Есть еще третьи - сумасшедшие фанатики, жаждущие смерти. Иногда священники. Этих людей мало. Они - крайность. Вампиры их боятся. Часто разум таких людей становится им неподвластен, а иногда этот разум способен даже подчинить себе темный разум, разумеется, не без помощи специальных упражнений...
  Кэсси слушала, открыв рот. Значит, себя можно смело относить ко второй категории. Оську - к третьей. А голос в трубке уже давно сделал многозначительную паузу.
  - Вы знакомы с ними?
  - Да. И я хотел бы попросить Энди дать мне потом возможность это проверить. Пусть уважит старого Асета. Впрочем, это не важно. Вопрос был, как я помню, о желаниях, так вот...
  Кэсси стояла с трубкой в руке, окаменев от ужаса, сама не понимая почему. Асет... Вопрос... Реакция... Бандит, монах, мистика... Алик, опять этот чертов Алик. Плохо ты скрываешься, последний анкаианец. А потому не будет тебе покоя и после того, как ты убьешь Генриха и даже после того, как кинешь к ногам Энди город. Асет - это тебе не Фил и не Энди, и не неизвестно девчонка для поговорить, придумывающая витражи на окна виллы ближайшего друга мэра. Это св. Ипполит во плоти, если он такой был...
  А девочке скоро каюк.
  Кэсси дослушала до конца, вежливо попрощалась и села на диван без единой светлой мысли. Ситуация нашла себе место в ее сознании и стала до обморока четкой. Генриха - последнее, что могло ее спасти, сегодня убьют. Аликом. Он принесет фотографию и уйдет жить в теткин подвал, потом на сокровища купит себе дом. Энди узнает об этом, он все знает.
  А не менее информированная Кэсси станет ему не нужна уже сегодня... Пригласить Асета сюда, если он такой доверчивый? И сказать, что пошла искать Энди... Нет, всякой доверчивости есть предел. А больше-то и делать нечего. Хуже не будет.
  Кэсси встала и хотела было снова обратиться к телефону, но тут откуда-то из-за портьеры, синей, как проклятый диван, вышла женщина. Явно стоявшая там все это время. Высокая, невзрачная с каким-то нездоровым лицом, одетая в серое платье. Неподвижные глаза ее, похожие на глаза наркоманки, притягивали взгляд. При этом она улыбалась.
  Кэсси, заметив у нее в одной руке маленький пистолет, а в другой вилку, уже не очень удивилась. По крайней мере, действительность вокруг начала подчиняться каким-то законам, пусть даже и ночного кошмара.
  Женщина, высокая и даже мускулистая, преодолела разделяющее их с Кэсси расстояние почти со скоростью Алика. Все в том же страшном молчании, и с каменной улыбкой. Она зацепила Кэсси вилкой за блузку и неслышно рассмеялась, откинув голову назад и продолжая в то же время идти и теснить пленницу к стене.
  Эта шизофреническая сцена не могла продолжаться долее. Отступив назад, Кэсси изо всех сил выбросила вперед сжатую в кулак руку, стараясь придать ей максимальное ускорение только возле тетки, как ее кто-то когда-то учил, и попасть в какой-нибудь твердый мосол, чтоб эта каннибалка отлетела подальше.
  И та не то что бы отлетела, но все же немного отодвинулась, многообещающе при этом покачнувшись. И вилку убрала. Улыбка ее исчезла, однако нападать дальше она не спешила.
  - Скучно мне, - услышала Кэсси.
  - Э... - обалдела Кэсси. - Ты ищешь сочувствия? Тогда зачем пугаешь?
  - Энди зовет меня -Тень, - призналась женщина.
  - Ну и пусть. Тебе это не нравится?
  - Нравится. Меня всегда тянуло на мерзавцев.
  - А меня - нет, но других не бывает, поэтому жаль, что я - не ты, - буркнула Кэсси, немного успокоившись.
  Тень тихо захихикала и распустила волосы по плечам - густые, вьющиеся и очень светлые.
  Тень была натуральной блондинкой, причем очень редкого оттенка.
  - Ты ищешь хороших... Но это скучно.
  - Никого я уже не ищу, - вздохнула Кэсси. - Я уже все нашла. Приключений на свою задницу.
  - Он убьет тебя.
  Кэсси легла на диван.
  - Я знаю. Будь в этом случае так добра, если тебе больше нечего сказать, кроме этих сенсационных новостей, скрась мои последние часы хотя бы тишиной.
  Тень снова развеселилась. Похоже, ее жизнь действительно была тусклой.
  - А кому ты звонила? - спросила она.
  - Да так, поболтать... Что мне, сидеть тут, как пень все время? А куда ушел твой милый?
  - В город. Можешь поспать.
  Кэсси послушалась и спала до середины следующего дня. Просыпаться не хотелось. Энди так и не вернулся, а Тень позволила Кэсси принять душ, покормила, напоила чаем, хоть Кэсси не была настроена на посиделки и аппетита у нее не было. Вскользь упомянула о своей несчастной любви к Энди.
  - Он держит меня при себе но... Но совершенно не заботится. Я ему безразлична.
  - И не отпускает?
  - Да мне некуда идти. И без него скучно. Хотя иногда... - в голосе ее звякнуло что-то, для понимания чего нужно было быть Аликом. Неприятное. И она не стала продолжать.
  
  *11*
  
  Алик, наделенный ключом, быстро нашел спасительный дом с черной кошкой, влез в окно и в маленькой, завешанной коврами комнате под половичком отыскал закрытый на внутренний замок вход в подвал. Вход удобно запирался изнутри и снаружи. Не вникая во внутреннее убранство помещения, Алик вылез обратно. У него еще было
  больше половины ночи на приведение себя в порядок. В связи с отъездом Энди в город, о гангстере можно было пока с превеликим наслаждением забыть.
  Через полчаса он танцевал в все в том же полутемном зале с самой красивой женщиной, которую нашел. Просто так, чтобы отвлечься, заворожить себя ритмом движений. Под них думалось обо всем, кроме насущного, потому и следили за ним рассеянными взглядами люди усталые, мечтающие забыть о повседневности, потому и мешала ему очень разговорчивость и нетактичность его великолепной партнерши.
  - Живем в дерьме, - говорила она, сдувая запахом фруктовой жвачки волосы с левого глаза. - Хочу жить, как этот... как Змей.
  - У него на совести много... чего, - рассеянно заметил Алик. Хотел сказать про грехи, но слово не нравилось.
  - Да я бы нагрузила свою совесть чем угодно, лишь бы из этого дерьма вылезти, - запальчиво сообщила Луиза.
  Алик не стал задумываться над ответом. Неприятное напоминание о гангстере, выведшее его из блаженных глубин рассеянности, уже и так лежало на совести этой дамы без надежды на понимание. Алику даже захотелось поразмышлять о пределах ее нагрузки на собственное чувство меры и справедливости. Иногда бы следовало честно общаться с людьми, каким бы странным они его не находили. Как с Кэсси.
  Пока до нее не добрался этот подонок. Но может, оно и к лучшему.
  - Никто не предоставит вам такой возможности, - сказал он Луизе. - Если только вы не попробуете оборвать его земной путь.
  - Шлепнуть, что ли? Нет уж. Я бы с ним лучше... наладила отношения, если выражаться вашим языком. А то нынче такие мужики... К вам это не относится, вы симпатичный - не тупой и не мрачный.
  Алик подумал, что несмотря на его опалесцирующую бледность, внешнее впечатление от него, наверное, ассоциируется с мыслями о зеленой травке, поющими птичками и прочей веселенькой ерундой, милой человеческому сердцу.
  - Не думайте, - продолжала дама, - я очень привередлива там, где дело касается мужчин.
  Алику вдруг отчего-то понравилась ее вульгарность.
  - Я давно заметила вас. У вас такие изумительные волосы...
  Она обмахнулась рукой.
  - Жаль, что у вас нет веера, - низким и нежным голосом сказал Алик. Все это было банально и мило, его усталая натура с ностальгическим наслаждением отдавалась разговору, который был вовсе не разговором, а легким скольжением к обоюдной благосклонности.
  Она засмеялась.
  - Да, в это время года в помещениях не заметно кондиционеров , - сказала она, увлекая его к выходу.
  Сырая и прохладная осенняя ночь радовала тишиной. Сиреневое платье Луизы казалось темно-серым, как волосы Алика. Луиза подбирала его, проходя мимо аккуратно постриженных кустов, что пытались расти по краям заасфальтированной дороги и вампир, двигаясь немного позади, зачарованно наблюдал за игрой теней на атласном подоле.
  Внезапно девушка повернулась к нему, и ничего не оставалось, как осторожно обнять ее за талию. Это он пытался осторожно. Она же притиснулась довольно сильно, что заставило его с неудовольствием услышать, как усилился болезненно-приятный и тихий шум, с которым волны ее крови мягко ударяли в упругие стенки сосудов.
  - Я провожу вас домой, - сказал он, ощутив, как заломило скулы. Луиза неохотно отлепилась - все же предложение показалось ей привлекательнее, чем перспектива остаться на дорожке.
  Двигаясь рядом с ней, Алик все острее чувствовал пустоту и голод своего неподвижного сердца. Скоро все мотивы его сдержанного поведения сдадутся и исчезнут, уступая место острой, разрушительной жажде человеческой жизни. Он сможет ощутить эту жизнь своей. Ненадолго, потому что не хотелось лишать мир этой странной и приятной, хотя и несколько грубоватой красоты, что пришлась ему так в настроение.
  На крыльце дома своей спутницы он без всякий объяснений опустился на колени и приложил к холодным губам своим тыльную сторону ее ладони. Она молчала и не двигалась, отдавшись охватившему ее наведенному оцепенению. А темная часть натуры Алика уже парализовала разум, и вампир, забывший обо всем, кроме упоительных вибраций тепла и крови, прижался холодной щекой к пахнущей загаром коже. Это было болью и наслаждением его мертвой природы, его странной крови, служившей, как он предполагал, только топливом для выработки той непонятной энергии, которая ночами поддерживала его в движении, питала его разум и позволяла питаться ощущениями, недоступными никому из живых.
  Когда же он вдохнул и ощутил на языке горячую боль разорванных тканей, мир пропал, и Алик остался один на один с такими простыми чувствами человека и такими сложными и страшными своими собственными.
  А когда Алик, немного растрепанный и уже пришедший в себя, отнес мирно спящую Луизу в ее собственную постель, мысленно пожелав ей назавтра головокружения послабее, то еще раз с иронией отметил свое трогательно-нежное отношение к жизни. Теперь его долго будет тянуть сюда жуткой силы желание взять эту женщину. Конечно, он приложит все силы, дабы не одолело. Во-первых, охотник не окружает свой дом трупами, а во-вторых, она слишком красива.
  Вернувшись в опустевший перед рассветом бар, Алик зачем-то поискал там Генриха, не нашел, и через некоторое время вернулся к себе, вернее, к Кэсси в подвал.
  Обнаруженное там его тронуло. Девочка не поленилась на огромный сундук, стоящий там, положить подстилочку. На ней спала кошка. Услышав Алика, она сорвалась с места и шипящей ракетой вылетела наверх.
  
  
  
  *12*
  
  
  Кэсси проснулась за минуту перед приходом Энди. Тень исчезла. Гангстер стоял и звонил. Асету.
  Сжавшись в комок, заложница отползла на самый краешек синего дивана и приготовилась незнамо к чему, вероятно, к худшему. Пока он разбирался с кнопками, в ее мозгу успели сменить друг друга множество картин собственной смерти.
  Асет оказался на месте, но Энди ограничился только коротким:
  - Заглядывай. Когда мы закончим, я предоставлю все тебе. Конечно... Непременно...
  Кэсси отвлеклась от размышлений о собственной судьбе. Что он предоставит? Не ее, и то хорошо. Впрочем, при живых таких разговоров не ведут. Энди положил трубку и тут, наконец, впервые повернулся к своей заложнице.
  - Ускользнул твой рыжий приятель, - сказал он. - Хоть и знал о тебе. Рассчитывает нагрянуть сюда позже, думает, я тут просто так обещания раздаю. Так что вечером поедем смотреть апартаменты.
  Кэсси попыталась скрыть озноб.
  - Куда?
  - На стройку, куда же еще, - спокойно объяснил Энди. - Некогда мне тут... Хотел тебя одному психу презентовать, да не вся маза проходит, как следует.
  Была неподалеку тут стройка. Начали ее, когда деньги были, да не закончили, никто не знал, почему. Так и осталось все на ней, будто вчера оставили и завтра
  продолжат. Стояла техника, лежали материалы, носилась над ними полугодовой давности пыль.. Может, и продолжат, конечно, только Кэсси об этом уже ничего знать на будет.
  Энди ушел к себе, а она все сидела, лихорадочно соображая, что такое можно сделать до вечера, чтобы появилась хотя бы надежда. Через час у нее уже была готова какая-то идиотская версия о том, что о ее присутствии знают, что гангстеру будет плохо, если с ней что-то случится, и еще много измышлений на ту же тему, в эффективности которых она сильно сомневалась, потому что устала, нервничала и не в состоянии была придумать ничего лучше. Возможно, она даже попробовала бы ухватиться за них, но гангстер в тот день больше с ней не разговаривал. Были мысли выпрыгнуть в окно, вырваться в дверь, уговорить Тень, но мысль об Энди в соседнем помещении вгоняла ее в шок до полной потери сил. Несколько раз она пыталась подойти к внешней двери, но шевеление за ней убеждало ее, что этот путь - один из многих закрытых.
  А вечером, когда девушка уже устала бояться, ее вывели, крепко держа за руки, два парня и затолкали в машину. Кэсси вспомнила, что перед кончиной принято помолиться, но не нашла в душе своей ничего, кроме одного вопроса: неужели она за свою короткую жизнь уже успела настолько нагрешить, что не достойна увидеть напоследок ничего, кроме этих рож и захламленной стройки, не достойна услышать хоть слово сочувствия вместо их издевательских реплик, которые почему-то сразу прекратились, как только они въехали на место назначения.
  Вид эта стройка, особенно в сумерках, имела жутковатый. Возведенные щербатые этажи, уже начавшие рассыпаться, торчащая во все стороны толстая арматура, похожая на черные изломанные кости, ржавеющий покореженный кузов грузовика, неоднократно горевший и потерянная в черном небе застывшая стрела подъемного крана с наискось державшейся на тросе бетонной плитой, уткнувшейся углом в землю, словно покосившаяся стена.
  Кэсси была благодарна пейзажу молчание охранников. Хотя скорее всего у них просто иссяк словарный запас.
  Девушка в оцепенении стояла на холодном ветру, понимая, что больше уже никакого ветра в ее жизни не будет, да и жизни тоже, даже те, кто помнит ее, решат, что это несчастный случай, уж эти господа постараются, а может быть, ее просто никто никогда не найдет...
  - Ну, иди, - сказал кто-то сзади.
  Кэсси никак не реагировала, покуда ее не подтолкнули.
  Она пошла, удивляясь хрустящему под ногами мусору и шла медленно и, как ей казалось, бесконечно долго, покуда не переступила через какой-то бордюр и не остановилась. Ее провожатый остановился на несколько шагов сзади и крикнул кому-то что все готово. Наверно, он двинулся назад, этого она уже не заметила, потому что, посмотрев вверх, увидела падающую на нее темный прямоугольник из бетона. Запоздалый всплеск инстинкта заставил дернуться в сторону, ее оглушило, и только поэтому она уже не почувствовала скользящей по плечам шершавой каменной стены.
  
  
  *13*
  
  Днем раньше Генрих стоял перед дверью кабинета, который у него всегда ассоциировался с неприятностями. По какому бы пустяковому делу он не навещал начальника, оно всегда оборачивалось сонмом неразрешимых проблем. И теперь, когда он принес сюда, помимо выполненного задания, немало требующих срочного решения вопросов, казалось, что они непременно начнут размножаться, как только он откроет дверь.
  Шеф на этот раз был не один. Сначала Генриху почудилось, что рядом с ним сам мэр, но потом, приглядевшись, он понял, что это просто кто-то на него очень похожий, возможно, один из двойников или тайных заместителей, который отличался
  более грубым и в то же время более умным лицом и, конечно же, совершенно другими жестами.
  -Вполне прилично, - заметил шеф, указывая на уже знакомый Генриху текст. - Только мало. Хотя, у вас было не так уж много времени... Теперь, благодаря вам, мы можем подключить к делу ударные силы, - он вежливо кивнул в сторону своего первого гостя. - Кстати, познакомьтесь, - и он назвал имя, ничего не говорившее его подчиненному, а затем представил его самого. Тут Генрих почуял неладное.
  
  - Так, значит, я должен буду передать это дело? - спросил он прямо.
  - Разумеется, - спокойно ответил шеф. - Но если у вас будут пожелания...
  У Генриха было много пожеланий. Пока он излагал их, стена непонимания между ним и шефом росла и надстраивалась.
  И ему, и новым подключенным силам, мыслящим, несомненно, уже только государственными понятиями, было абсолютно непонятно беспокойство Генриха о судьбе какой-то заложницы, попавшей к давно выслеживаемой и заботливо окученной фигуре по его же, Генриха, собственной неосмотрительности, которую он теперь старается компенсировать, поторопившись и рискуя завалить все дело. И вообще, ясно читалось в глазах шефа, какая может быть заложница, когда речь идет о годах
  непрерывной и тяжелой работы, которая вот-вот закончится триумфом, если только подождать, бить наверняка, ведь тут еще и личные интересы сами понимаете чьи, дело прошлое, но все же...
  Генрих сказал, что он понимает. Подключенные силы остались с непроницаемым лицом, по которому можно было с одинаковым успехом заключить и то, что силы уважают Генриха, как следователя, и то, что силам и следователь Генрих и его аргументы глубоко безразличны.
  Они с начальством знали друг друга давно. И в чужом присутствии Генрих не мог позволить себе некоторых замечаний, на что шеф, собственно, и рассчитывал. Со
  своей стороны он упорно не замечал настроения подчиненного, хотя, Генрих был в этом уверен, прекрасно его видел. Минут через сорок беседы Генрих окончательно уверился, что шансы на помощь с этой стороны у Кэсси равны нулю. Может быть тогда он и пожалел, что бандиты немного запоздали со своими действиями, и он узнал об их планах только по приезде в город, где уже имел полное право не реагировать на угрозы, может быть пожалел, что не реагировал, только это было не первое и далеко не последнее такого рода огорчение, и нервы Генриха, оберегая его здоровье, начали уже понемногу привыкать.
  В тот вечер он напился дома, решив на следующий день вернуться в поселок, что бы его там не ждало. Он еще не знал, что собирается делать и, главное, каким образом, ведь ни о какой конспирации речи больше нет. Он и сам два года ждал этого момента, расслабился вот... И зря.
  А когда почувствовал себя лучше - предметы вокруг стали множественными и нечеткими, голова опустела - ему вдруг привиделось два знакомых, но совершенно не связанных друг с другом лица - лицо Алика и еще одно, недавно встреченное. Это было непохоже на двоение предметов в глазах, но все же что-то в них было общее... даже одинаковое. И следователь провалился в забытье с мыслью о двоении впечатлений.
  
  
  
  *14*
  
  
  
  Темнота и холод - ощущения, о которых живые мечтают реже, чем о свете и тепле. И реже, испытывая их, живые чувствуют себя довольными. Оказавшись же в таких условиях случайно - неприятно удивляются. Особенно припомнив историю, приведшую их темноту с прохладой, но так и не объяснившую, почему у них еще что-то в ногах лежит, не давая пошевелиться. Живые существа пугаются, иногда даже впадают в глубокую панику...
  Таким образом, все переживания этой ситуации сводятся исключительно к неприятным.
  Но как же все изменяется, когда память подсказывает существу, что темнота, холод, сырость и непонятная тяжесть на ногах заменили иное, страшное и неведомое, которое казалось неизбежным; то что принято называть небытием. Таким вот нехитрым способом тьме и холоду придается некоторая приятность.
  Поэтому когда Кассинкана открыла глаза и абсолютно ничего не увидела, почувствовала, что лежит спиной на очень холодном и колючем субстрате, да еще с одной стороны ее что-то придавило, она первым делом порадовалась, что жива, и только потом уже задалась вопросом, как такое могло получиться и почему в этой, по непонятной причине обретенной жизни ей так неудобно.
  Она обводила глазами темное пространство, стараясь найти хоть одно светлое место, способное ей хоть что-то разъяснить, но не нашла. Тогда она попробовала повернуть голову, чтобы расширить обзор но кто-то, располагавшийся очень близко и напротив, прошептал:
  - Осторожнее.
  - Почему? - с трудом произнесла она.
  - У тебя голова разбита.
  - Как, совсем? - Кэсси от удивления чуть не подскочила.
  - Не совсем... Но, если судить по умозаключениям, изрядно.
  - Где я?
  - В ловушке, из которой вряд ли скоро выберешься. И я вместе с тобой.
  - А ты-то что здесь делаешь?
  - А я ее держу.
  - Зачем?
  - Трудно жить спокойно в подвале дома, хозяин которого пропал без вести. У меня уже не те нервы, что были у Аланкреса.
  - Ты рисковал собой...
  - ... а больше нечем...
  - ...чтоб только спасти меня?
  - Моя не в меру благодарная Кэсси, все было бы проще, если б ты решилась, вопреки своим принципам, прыгнуть в окно...
  - Восьмой этаж?
  - Когда тебя ловят? Так что не спас я тебя, боюсь, а просто в очередной раз попытался. Вот если нас отсюда вытащат...
  - А не вытащат, мы умрем?
  - Моей смерти ты не увидишь.
  - Потому что темно?
  - Мне сейчас кажется, что я приподнял эту крышу ради тебя самой, умная Кэсси, - сообщили ей после долгой паузы.
  Кэсси достигло впечатление от его улыбки. Ну конечно, первое, что должно было ей прийти в голову на его фразу о смерти - что-то касательно самого Алика, но это почему-то не пришло, может быть ее сбил с мысли мрак, или она забыла о собственной хрупкости, а его это развеселило, а ведь он и сам тут может помереть со временем, но до этого будет вынужден терпеть ее останки...
  - Блин, как же я устала. То мру, то не мру, то мне опять это угрожает... Алик, будь добр, не дай мне загнуться самой.
  - Кэсси, ты не обидишься, если я попрошу тебя сейчас порассуждать на любую другую тему? Я люблю наведенное настроение только, если оно хорошее.
  - Хорошее?
  - Ну что у тебя в жизни хорошего было? Неужели совсем ничего? Любовь там всякая...
  - Ну ты сказал! Любовь... Чего в ней хорошего? Переживания одни; никакого здоровья не хватит.
  - А друзья? О них ты тоже переживаешь?
  - Тут поровну.
  - Расскажи тогда о них. О ком-нибудь одном, самом лучшем.
  - Ну... Есть у меня Оська. Она милая, хоть и странная немного.
  Кэсси и сама не заметила, как увлеклась. И Аланкрес оказался хорошим слушателем.
  - Когда-то, когда я еще только училась, в мою фирму пришла заявка на укрепление окон в... одной закрытой лечебнице. Туда богатые семьи помещали своих родственников, которых считали психами. Не страдающих психическими расстройствами, как мы выяснили позже, туда тоже помещали, денег-то много.
  Пациенты себя неплохо чувствовали; мы тоже. Шлялись по саду, только нас предупредили, чтобы мы с аборигенами не общались, они, мол, могут быть опасны. Так вот мы с ней и познакомились. Говорить с ней можно было о чем угодно, кроме ее собственной жизни. Но как-то, когда наш контракт подходил к концу, Оська раскололась на какую-то невероятную историю, я до сих пор не уверена, что это правда, хотя по моим каналам все подтвердилось.
  Оська (настоящее имя - Олеся) увидела свет в виде дочери одного очень известного политика с материка. Подростком она кому-то из родственников она очень помешала, и ее потихонечку упекли в дурдом. За несколько лет пребывания там Оська насмотрелась такого, что к моменту нашей встречи сильно сомневалась в своей нормальности и, надо заметить, не без оснований... Мы с ней подружились, и, как закончили работу, устроили ей побег. Распорядок мы знали, ее переодели, сломали идентификатор на входе и вывели ее оттуда. Может, ее и искали, не знаю. Только не нашли, потому что домой она не вернулась. Живет теперь на свалке анкаианской, построила домик, на что живет - не знаю, сильно подозреваю, что кто-то из родственников денежки на ее счет все же потихонечку переводит... Только никуда она не собирается возвращаться. Строит туннель, чтобы когда-нибудь пройти по нему и почувствовать надежду на лучшее... на то, что в конце него откроется другой мир, а не осточертевший ей наш. И никто не знает, в шутку она, или серьезно. Ей просто заняться нечем... И не хочет вовсе. Живет себе, довольная и счастливая, учится даже заочно в каком-то институте какому-то языку. Говорит, хочет туда потом уехать, только знаю ее, не уедет никуда. Такая уж она. Домик у нее тут, дворик даже с цветами и деревьями... И никто на землю не претендует, и ей на все наплевать, кроме этого дворика, своих друзей и соседей... Две кошки у нее и какая-то собака, которая все время спит...
  А внешне Оська очень интересная - крупнее меня, волосы у нее золотистые и мелко вьются, поэтому она их в косы заплетает, чтоб хоть немного пригладить, сама красивая. И глаза, кстати, тоже зеленые, холодного оттенка. Однажды она завалилась в бар в вечернем платье, произвела фурор. Один к ней знакомиться пошел, она отказала на тему, что у него лицо неумное или что-то в этом роде. Был бы он посообразительнее, отшутился бы, а он начал занудствовать и обижаться. Но она очень добрая, порядочная и... наверно, мой самый хороший друг. С нее станется в память обо мне расстрелять тачку Энди, например. Но, скорее, она испишет моим именем стены замка. Красной масляной краской в недоступных, но хорошо видных местах. А еще она... она, если бы я рассказала о тебе, мне поверила бы. И попросила бы показать.
  Алик молчал. Кэсси, решив, что под ее долгую болтовню он давно задумался о чем-то своем, замолчала. Потом протянула руку перед собой и облегченно убедилась, что он хотя бы не исчез.
  - Можно, я посмотрю на твой кулон в темноте? - спросила она.
  - Можно.
  Кэсси нащупала под воротником на ключице тонкую цепочку и потянула. Звездочка светилась, но не белым, а слабым разноцветным свечением, отблесками нежных тонов, которые возникали в ней, теперь почему-то прозрачной.
  Стало немного видно.
  - Такой она еще не была, - сказал Алик.
  - Может быть она тоже - впечатление?
  - Может быть. Сделана из него.
  Теперь Кэсси различала его лицо и беззастенчиво всматривалась, потому закрытые глаза не смущали, а мысленное отсутствие тем паче.
  - А почему она светится?
  - Может быть, радиоактивная... Мне кажется, слева есть немного места для твоей левой ноги.
  - Спасибо. А то я ее уже не чувствую.
  Так прошел еще час. Кэсси могла еще как-то шевелиться, в отличие от Алика, который только один раз опустил голову, уронив ей на нос часть своей прически.
  - Ты устал? - спросила она тихо.
  - Я не знаю, - ответил Алик. - Физически я не уставал очень давно. Скоро утро; не давай мне заснуть.
  - Как?
  - Как-нибудь. Можешь громко кричать и толкаться.
  - Как ты думаешь, днем нас найдут?
  - В этом случае, Кэсси, будь добра, успей со мной попрощаться.
  - Алик... Теперь ты расскажи что-нибудь.
  - Да ты про меня все знаешь.
  - Тех, про кого я все знаю, я не прошу рассказывать о себе, чтоб не скучать.
  - Я не могу похвастаться чьей-то дружбой. Это тебе повезло...
  - Не знаю...
  - Настаиваю. Повезло. И, кажется, поблизости от нас кто-то появился.
  Кэсси прислушалась и через некоторое время уловила какое-то движение за стенами их каменной темницы.
  - Но ведь сюда никто не ходит. Кстати, а ты как здесь оказался? Прыгнуть под эту хрень, когда она падала, я понимаю, можно. Но для этого нужно случиться поблизости.
  - Ты была в шоке; это отлично можно почувствовать даже издалека. Ты отсюда не слышишь, кто бы это мог быть?
  - А почему я? Ты же лучше... Но, Алик! Ты хочешь, чтобы я их узнала?
  - Да, - улыбнулся Алик. - Ты ее так подробно нарисовала... Я ее все же нашел,
  хотя не был уверен.
  И тут Кэсси явственно различила голоса Оськи и Дебила.
  - А что тут можно найти, кроме все тех же старых железяк, скажи пожалуйста?
  - Не знаю... Но вдруг оно будет интересным? Я видела это место так ясно...
  Кэсси набрала остатки подплитного воздуха и гаркнула:
  - ОСЬКА!!! Здесь меня можно найти!!! Я тут под плитой!!! Бетонной!!!
  - А что ты там делаешь? - донеслось сверху. Оська, как всегда, не проявляла ничего, кроме любопытства.
  - Это я сдуру с тем рыжим шпионом связалась!
  - Говорила я тебе... Дебил, ну-ка марш на кран. Ты им управлять умеешь?... Ну вот и учись... А можно я по этой штуке пройду? А то там главная петля в центре.
  - Можно? - прошептала Кэсси. Алик как мог, кивнул.
  - Да хоть танцуй там, только сними с меня!!!
  Как только каменный потолок задрожал и начал, качаясь, подниматься, Алик поморщился, оглянулся на него и исчез. Как ему удалось это сделать в узком пространстве, Кэсси понять не могла, однако думать над этим не стала и поспешила
  наружу.
  Только дома она поняла, насколько же ей плохо. Она безнадежно простыла, устала, измучилась и поэтому, выпив глоток заваренного Оськой чая, упала на кровать и забылась.
  А Оська, несмотря на то, что многое в этом происшествии должно было показаться ей странным, не стала донимать ее расспросами ни по пути домой, ни после.
  
  *15*
  
  - Надоели! Как же вы меня все достали, прах вас побери!
  Кэсси, поднявшись в полдень с больными головой и спиной ходила по комнатам и, снимая с полок мелкие вещи, складывала их в чемодан. Проснувшись, она решила, что больше ни дня здесь оставаться не будет.
  Осознание того, что она несколько часов провалялась в бетонном склепе с вампиром на груди и им же вместо потолочной балки, на свежую, но больную голову показалось ей той последней каплей, которая превращает рискованные и интересные приключения в оскорбительные шутки со стороны судьбы, обязывающие нормального человека предпринять все, чтобы избежать их впредь. Глупо рискнув один раз, Кэсси твердо решила теперь приложить все усилия, чтобы оказаться как можно дальше от зоны действия возможных далеко идущих последствий.
  Подумать только - стоит Энди узнать о том, что человек, которому известно место его тайного логова, остался непридавленным, она все-таки отправится туда, куда в свое время так и не дошел Алик, и куда по его вине отправились столь многие... ужас, если так подумать... Бредовое создание.... Гадость, кошмарное, немыслимое нечто с человеческим набором эмоций, благодаря которым Кэсси никак не может побороть свою симпатию.
  А еще и не особенно пытается, дура больная. Конечно, не ее это профиль. На такие вещи есть великий и чуть ли не канонизированный при жизни Асет.
  Асета она видела один раз по телевизору на какую-то годовщину чего-то там, чему сама значения не придавала, но лицо запомнила на всю жизнь. Говорили, что он чуть ли не из вод морских явился, и Кэсси не особенно напрягалась, чтобы в это поверить, потому что такое не могло быть рождено женщиной. Она склонялась к мысли, что подобный ужас специально выращивают в пробирках, а потом фотографируют, чтобы иллюстрировать газетные статейки об инопланетянах.
  Нет, он не был страшен и уродлив, вполне даже смог бы затеряться в толпе, если б глаза свои безумные заклеил и замотал покрепче.
  Кошка - маленький сгусток тьмы с парой подвижных хризолитовых кружочков - без интереса следила за ней с подоконника.
  А за ней, на улице возле калитки стоял Генрих.
  - Кэсси...
  И вошел.
  От такой наглости девушка даже ворчать перестала. Это он пришел добить ее, или как?
  - Я что-то не понимаю, - сказала она тихо. - Теперь-то ты зачем здесь? У тебя что, больше некого подставлять?! Люди кончились?! Меня второй раз нельзя убивать!!!
  Она не докончила. Генрих, которого уже успели известить об участи заложницы, ворвался в дом со скоростью стихийного бедствия.
  - Я думал ты... - начал он, чуть не сорвав с петель дверь ее комнаты. Вид у него был счастливый до идиотизма.
  - Так, - сказала она жестко. - Я умерла. То, что ты видишь, это не я. Это призрак, который будет преследовать тебя остаток жизни, подлый шпион.
  - Я не шпион, я следователь по особо важным...
  - Ну конечно! - всплеснула руками Кассинкана. - Как я раньше не догадалась! Есть несусветное множество особо важных дел, по сравнению с которыми жизнь какой-то девицы с материка и упоминания не стоит. Ну и как там дела? Идут? Или мой отказ отправляться на тот свет им помешал? Так давай, можно попробовать еще раз, попытка, она, знаешь...
  - Знаю. Когда Чогар позвонил мне, то, что он хотел предотвратить угрозой твоей смерти, уже произошло. Меня тут же отстранили, но я приехал снова и узнал, что вчера ночью заложник был уничтожен, что Чогар слов на ветер не бросает, что он уходит на дно, и что мы можем подавиться своими сведениями...
  -Я знаю, куда он уходит. Я там была.
  - Ну, у него тут есть вилла, но он оттуда выехал...
  - Меня он держал не на вилле. У него на верхних этажах замка есть пара комнат, - буркнула Кэсси, проклиная свою доброту.
  Генрих кивнул, потом повернулся к тумбочке за спиной, не спеша взял стоящую там каменную статуэтку, непонятного зверя изображающую, и сжал в кулаке. Будь статуэтка фарфоровой, она бы хрустнула.
  - На обыск меня не таскай, понятым не буду.
  Кэсси отвернулась и занялась своими делами. Она как раз держала в руках горсточку своей косметики раздумывая, куда бы ее положить. Генрих протянул ей уже знакомый ему предмет. Выучил.
  - Что ты говоришь, какой обыск, - вздохнул он. - Если так пойдет и дальше, я даже не знаю, позволят ли нам применить к нему что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее меру пресечения.
  И, хотя Генрих обращался более сам к себе, чем к девушке, почудилось, что ее почтили некоторым доверием.
  - А я как раз собралась уехать, чтобы он меня не нашел, - ответила она тем же.
  - Если будешь сидеть тихо, он и не станет. Ему не до тебя теперь.
  - Откуда ты знаешь, тебя же отстранили?
  Оторвавшись от рассматривания зверя в руке, Генрих взглянул на нее искоса и ничего не ответил.
  Кэсси бросила наполненную косметичку на кровать и занялась чемоданом.
  - Как ты спаслась?
  - Меня жахнуло по башке плитой, и я откатилась в какую-то яму, а было темно, и они не заметили. А потом меня нашла подруга.
  "На самом деле плиту поймал Алик, он вообще это любит все ловить, как увидит, что где-то чего-то падает, сразу бежит ловить, интересное хобби, не правда ли?"
  - Ночью? подруга? Как она там оказалась?
  Следователю полагается быть недоверчивым, но этот что-то уж быстро соображает. Жаль, что второй раз его не отстранить.
  - Ну да. Ты думаешь, ночью подруги превращаются во что-то иное? Мои не превращались.
  - Так что же она там делала? Я так понимаю, это было на стройке.
  - Гуляла, - гордо ответила Кэсси. - Она живет на свалке, гуляет на стройке. Пейзаж должен внушать надежду.
  Она прервалась, услышав тихий смешок. Недоверчив, но не безнадежен.
  - Извини. Я должен был понять, что у твоих подруг не менее сложные мотивации, чем у тебя. Ведь это твои подруги, которые по ночам ни во что не превращаются...
  Он крутил в руках статуэтку слишком быстро для того, чтобы разглядывать.
  Кэсси пожалела его. И отстранили, и оплаканная девица воскресла, и подруги у нее ненормальные... Хотя это меньшее из зол. Вот знай он, как было на самом деле, он был бы как никто достоин жалости, а может быть даже и в помощи нуждался бы.
  Она положила руку ему на лопатку и утешительно погладила.
  - Не расстраивайся. Это все не так сложно, чтобы не понять.
  Генрих осторожно взял ее руку и прижал к губам, а потом внезапно повернулся и обнял ее.
  - Я думал, что больше не увижу тебя. Ты уедешь в город?
  - Не знаю. Пока в город. А может, еще куда...
  - Не теряйся. Если не трудно.
  Кэсси улыбнулась и провела рукой по рельефным перышкам бронзовых волос. Следователь чуть прикрыл глаза. А когда он поцеловал ее, она да и не нашла, что возразить. В какой-то момент она вспомнила о том, с кем делит это жилище, но успокоила себя, рассудив, что он не настолько глуп, чтоб не понять что такое правила общежития, а значит, его можно не стесняться.
  Они провели вместе весь день. А когда у Кэсси включились первые проблески сознания, они уже вдвоем решили, что отъезд - не такое уж спешное дело.
  Порывшись в памяти, Кэсси сообщила Генриху, что замученная им статуэтка - штука, кажется, древняя и самая и что ни на есть подлинная анкаианская. А то, что из нее не понятно, что она за зверь - как раз в очень анкаианском духе.
  Генриха порадовало ее понимание.
  - Удивляюсь я народу, - говорил он, - который не возымел никаких возражений по поводу собственного вымирания.
  - Им уничтожили хрупкий и прекрасный мир их благополучия, - сказала Кэсси. - А в другом они жить не хотели. Жизнь не была им так дорога, у них какая-то другая система ценностей.
  - У них другая система всего. Помнишь, Дзанкмуаля, покровителя их страны? Как они его называли, бог бирюзового солнца. Это ж надо додуматься. Кстати, у тебя вот имя анкаианское... Тоже надо додуматься. Наверняка переводится как-нибудь...
  - Наверняка. Жалко их.
  - Кого жалеть-то теперь уже? Их не осталось.
  Кэсси подумала о том единственном анкаианце, которого она знала, и который нынче валялся в самой неподвижной фазе своего постоянного анабиоза где-то у них под ногами. Надо спросить у него, как переводится ее имя. Она знала много анкаианских слов, и что эти слова значат иногда совсем не то, что кажется, а иногда означают не предмет, а что-то только похожее на него, а бывает, что и полностью не похожее, но все равно этот предмет. И вообще, о смысле сказанного анкаианцы, наверное, судили только по впечатлению от фразы. Оська бы их поняла, да и вообще вся их свалка...
  Додумав до этого места, Кэсси решила, что начала позволять себе слишком неуважительные мысли о своих замечательных друзьях, поэтому чтобы отвлечься решила сходить в магазин.
  - Может быть, они и остались, - после долгой паузы продолжил Генрих развивать свою мысль, - вот хотя бы Асет... Или этот твой лохматый экстрасенс.
  - Почему экстрасенс?
  - Похож. Где ты его подцепила?
  - Нигде, - обозлилась Кэсси. - Он был знакомым парня, которого убили, и у которого я снимала квартиру.
  Все-таки, подумала она, мужики, какими бы они замечательными не казались - хамы. Но пора бы уже перестать по этому поводу огорчаться. Ему бы сенситивность Алика, и сразу бы десять раз подумал прежде, чем вредничать. Но чего нет, того нет.
  - Я пошла в магазин, - сказала она.
  Генрих кивнул и лениво потянулся к телефону.
  
  Вернувшись, она обнаружила полное отсутствие Генриха и
  записку:
  
  " Извини. Надо срочно уехать. Держи связь.
  
  Генрих."
  
  Год назад Кэсси зашипела бы от обиды и злости, долго задавала бы себе вопросы, почему было ему не сказать нормально, что ей, двенадцать лет, чтобы ее так динамить, или у нее рожа такая... А на этот раз она просто постояла немного, отрешенно глядя в пространство, а потом вздохнула и пошла мыть посуду.
  
  *16*
  
  Впервые за двадцать с лишним лет Фрэнк, считающий себя знатоком женщин, боялся быть покинутым.
  Этот страх посетил его на платформе напротив самой, на его взгляд, привлекательной женщины из всех, что ему дотоле встречались. Той, которой было наплевать на него так же, как и на других своих любовников, которая могла уехать и не вернуться, и на которую только что стало совсем не наплевать ему.
  Луиза была непредсказуема. Что привлекало уравновешенного Фрэнка, как необъятные небесные просторы привлекают не имеющих крыльев, чтобы их покорить.
  Луиза была жадной до удовольствий, не скрывая любовь к тем, кто мог ее этими удовольствиями обеспечить. И Фрэнк тосковал вдали от этой грубоватой искренности. А когда приближался, в нем появлялась сила. Та, что делала его движения
  более плавными, ум - более острым (особенно, когда дело касалось развлечения Луизы), и наподняющая его жизнь тем больше, чем больше он ее тратил. Даже сейчас, когда Луиза, махнув на прощание унизанной кольцами рукой, исчезла в закрывающихся дверях, и ему показалось, что это - их последнее свидание, он был счастлив. Его не раздражала обычная для исхода дня вокзальная суета, большая бабка о четырех сумках, чуть не сбившая его с ног (и откуда у них сила берется?), страшненькая девочка, продающая пирожки и рекламирующая их таким голосом, от которого хотелось блевать, а не есть, не бесило безнадежное отсутствие автобусов на стоянке, радовала погода.
  Даже стоящий неподалеку рокер в косухе и идиотском кислотного цвета шлеме, чуть ли не умиление вызывал.
  - Провожаешь? - послышался из-под шлема приветливый голос, не ждавший ответа. - Шикарная у тебя женщина...
  Рокер развернул мотоцикл вокруг Фрэнка и уставился фасадом шлема в пустоту за его спиной.
  - Да, - подтвердил Фрэнк. - Только вот не знаю, вернется ли... Похоже, она слишком хороша для меня.
  Рокер наклонил шлем и пожал плечом.
  - Ты только ей этого не говори, - посоветовал он. - А то поверит. Но я б на твоем месте ее не отпускал.
  - Да я и так уже провожаю ее докуда могу. Теперь вон, черт знает сколько автобуса ждать.
  - Автобус - плохо, - зевая, медленно говорил рокер, копаясь где-то в области бензобака, - мотопер - хорошо. Вот. Но если тебе в центр, то ты почти у цели. Мне сегодня туда. Если не боишься огрести, можешь развлечь меня по дороге.
  Фрэнк решил, что не боится. Доехав на рокере почти до самого дома, он слез и собирался было уже углубиться в жутковатую тьму переулка, когда услышал позади слово, на которое не мог не обернуться.
  - Луиза.
  Рокер, увидев, что услышан, медленно снял свой безобразный шлем, обнажив текучую серую прическу, беспорядком упавшую на плечи, и глянул на него. Внимательно и с каким-то сумасшедшим сиянием в скрытых тенью глазах.
  - Подойди, - мягко попросил он, и Фрэнк даже не подумал, что можно сделать иначе. Парень чуть прикрыл глаза и приподнял острый подбородок.
  - Думай о ней, - произнес он тихо. - Желай ее...
  Это было просто. И принесло столько облегчения и восторга, что Фрэнк с наслаждением погрузился через темные, туманные глаза, жадно смотрящие на него, в блаженную бездну собственного сознания, где уже ничто не могло отвлечь его или побеспокоить.
  
  *17*
  Разбудил какой-то резкий и неприятный звук. Проснувшись, чтобы выяснить его природу, Кэсси всмотрелась и увидела на фоне наполняющей окно звездной ночи знакомый неподвижный силуэт. Алик.
  В руках у него была прежде висевшая на стене теткина скрипка.
  - Это ты? А потише нельзя? - недовольно проворчала девушка. - Я ж сплю.
  - Это не я, - возразил вампир. - Это ты в своем неспокойном сне придавила кошку, и она ушла спать в шкаф. А я не имею обыкновения будить своих соседей тогда, когда они должны спать.
  Кэсси проигнорировала этот намек. "Общежитие" - мысленно то ли оправдала, то ли оправдалась она. Не скучно.
  - А на что тебе теткина скрипка? - сказала она более миролюбиво. - Ты же играть не умеешь.
  Алик жестом остановил ее.
  - Я научусь, - сказал он проникновенно.
  Кэсси фыркнула.
  - Ну-ну.
  Алик некоторое время что-то делал, дергал за струны, а затем все-таки взял смычок и заставил теткино стенное украшение издать нежный и протяжный звук, потом звук пониже, потом повыше, а в следующий момент Кэсси поняла, что Аланкрес умеет играть на скрипке, а теперь, когда его движения легче и точнее человеческих, ей вообще выпало счастье присутствовать при уникальном явлении. Музыка получалась сначала симпатичной, понятной, затем приятной, потом стала чарующей, а когда Кэсси вставила в магнитофон первую попавшуюся кассету, то поняла, что это - самое восхитительное из всего, что она слышала в жизни. Мелодия становилась все сложнее, вбирая все больше тем, словно их исполнял не один инструмент, а несколько; отвлекала, увлекала, захватывала. Перед глазами проходило прошлое и настоящее, казалось, даже будущее выступало из своего несостоявшегося небытия, хотелось плакать и смеяться, умереть и воскреснуть, радоваться, грустить и забыть, начать все заново и все бросить, хотелось свободы и наоборот, любви, а это все настолько больно несочеталось, что хотелось плакать, и было настолько живо, что хотелось смеяться.
  Когда же он отнял смычок от струн, Кэсси некоторое время собирала сознание, сидя на постели и глядя перед собой в пространство восхищенными глазами. Вздрогнув от звука вылетевшей кнопки, ознаменовавшей конец пленки в кассете, девушка сфокусировала взгляд на Алике.
  Он уже успел повесить скрипку на место и теперь сидел на чемодане посреди комнаты, уперев локти в колени и склонив голову.
  - Аланкрес?
  Аланкрес не пошевелился.
  - Аланкрес, кто это... сочинил?
  Вампир приподнял голову и глянул на нее сквозь свисающие на лицо выбившиеся из хвоста спутанные волосы.
  - Ты.
  Кэсси пожала плечами, затем вынула из магнитофона кассету и запихнула ее под подушку.
  -Нет, - сказал Алик, появляясь рядом и протягивая руку, - ты оставишь ее мне.
  - Но почему?
  - Она мне нравится. Это могло быть только раз.
  - Ее можно переписать...
  - Жизнь нельзя переписать. Или я получаю от тебя единственный экземпляр, или...
  - Или?
  - Или я получаю и то, и другое, - сказал он глухо.
  Костлявые пальцы сомкнулись по другую сторону, и девушка настойчиво притянула Алика за кассету.
  - Всегда так, - сказала она. - Всегда мне остаются только воспоминания... "И то, и другое..." А мне, елки, ни того, ни другого.
  - У тебя останется твоя жизнь, - вкрадчиво и немного насмешливо сказал Алик. - Твоя. На память обо мне.
  - На хрена мне такая жизнь!.. Давай.
  - Что?
  -Сыграй себя и отдай мне. А то я тебя растворю в царской водке, разолью по бутылкам и буду хранить в подвале.
  - И не забудь набить чучело из теткиной кошки, заморозить симпатичные тебе продукты, засушить все цветы, до которых дотянешься... А я, кстати, не такое уж золото, чтобы растворяться в царской водке.
  Кэсси отобрала у него кассету, вставила в магнитофон. Отмотала. Нажала кнопку воспроизведения.
  И ничего не услышала.
  - Как ты совершенно правильно заметила, - сказал вампир, садясь рядом и обнимая ее за плечи, - я не умею играть на скрипке. Просто мне сегодня хорошо, и я решил поделиться. А это все действительно о тебе.
  - Спасибо, любезный Алик, - через некоторое время смогла произнести Кэсси.
  
  Черные листья всплывали за окном из предрассветного тумана. Кэсси деликатно, двумя пальцами убрала со своего плеча руку Алика, осознав, что его прикосновения отвратительны. Только осознала она не сразу, потому что рука была теплой. Подумав том, каким образом сосед по комнате этого тепла набрался, она вздрогнула и отстранилась. Аланкрес повиновался.
  - Ты...
  Кэсси рассматривала тонкие пальцы. На безымянном ноготь был разломан надвое, точно вдоль.
  - Ты, когда... когда ты уходишь от этих людей, - выдавила из себя Кэсси, и сделала паузу, обозначая ситуацию, - ты... оглядываешься?
  - Нет.
  Очерченные слишком прямыми линиями губы чуть разомкнулись на фоне светлеющего окна.
  - Ты не... - внезапно возникшая мысль показалась ей абсурдной.
  - Возможно. Иногда мне так кажется. Вот сейчас, например. Я не боюсь рассвета, а он будет уже через полчаса.
  - Но в тебе зло.
  - Не знаю. Мы не различаем добра и зла так, как их различаете вы.
  - Кто "мы"?
  - Те, кто остались на пороге между мирами жизни и смерти .
  - Ты сейчас в своем живом прошлом?
  - Я ... - поймав взгляд Кэсси, он стал отвчать на другой вопрос, незаданный, - ...очень любил встречать рассветы. Все кажется замершим и загадочным. Ветер стихает, холод. На листья медленно оседает туман. А потом, когда капли росы поделят между собой оттенки радуги, начинают петь птицы. Они еще сонные, им холодно, но они знают, что это ненадолго... Встреть за меня рассвет.
  Кэсси вышла в холодную тишину осеннего сада, посмотрела на желтеющие и краснеющие листья, намокшие и увядшие цветы, облетевшие несколько последних роз на грядке, землю, покрытую инеем и затем, опустившись на ступени крыльца, увидела, как смешиваются перед глазами дрожащие и посветлевшие краски чтобы, подобно росе, стечь по щекам.
  *
  В этот день она тоже не уехала.
  Спать больше не хотелось, кошка бегала следом и громко орала, обрадовавшись, что, наконец, исчез Алик. От своего корма тварь отказалась, Кэсси сварила ей кашу, налила в миску и поставила у двери, а сама решила помыть оставленную с вечера тарелку. В процессе оторвалась труба из-под раковины, немного воды вылилось прямо в помойное ведро, Кэсси взяла его и понесла выливать. По дороге
  вспомнила, что забыла выключить воду. Быстро вытряхнув помои, наполовину себе на ноги, она бегом вернулась в дом, отловила в луже трубу и, выключив воду, попыталась приладить трубу на место, попутно задев оставленную на краю раковины
  тарелку и разбив ее. Кошка, вся на нервах с прошедшей ночи, от этого звука ломанулась вон, опрокинув по дороге недоеденную кашу, пробежала по ней и, оставляя в сторону двери богатые манные следы, исчезла.
  Кэсси собрала тарелку. Бросила в ведро, куда тут же грохнулась труба. Вынимая ее, скользкую и мокрую, Кэсси порезала палец о фарфоровый осколок с незабудками. А когда вытирала разлитую по полу кашу, налила на порез грязной воды, от чего в пальце появился источник противной дергающей боли. Пол она, правда, все же вытерла, миску помыла, а ведро чуть не вынесла вместе с трубой, но потом вернулась, осторожно выковорила ногой последнюю, попытавшись не просыпать осколки и пошла к помойной куче. По дороге ее догнала кошка, вспомнившая о своем голоде. Наступив на нее, Кэсси решила в этот день никуда не ехать. Она поставила ведро на грядку, села поверх, еще немного посидела, покурила и решила сегодня, соблюдая всю возможную осторожность, пойти к Оське.
  У калитки увидела прислоненный к стене дома мотоцикл и вспомнила обещание Алика охотиться в городе. Почувствовала себя сторожем бомбы, которую планировали сбросить в мирном поселке.
  Впрочем, она не смогла бы его убить. Он не позволил бы.
  Какой позорный плен... а хуже всего, что теперь и она сама сомневалась в ценности человеческой жизни - своей и чужих.
  Когда Алик проснется, надо сказать ему, чтобы убирался вон.
  Мысли о питании Алика почему-то напомнили о собственном голоде - она не завтракала. Во время осторожного приготовления еды пошел дождик, и Кэсси решила не выходить и во двор тоже. Немного позанимавшись уборкой с избеганием колюще-режущих предметов, засела в ванне с книжкой. Та была такой замечательной, что Кэсси очень скоро забыла о своем неудачном дне, о бандитах, об Алике, Генрихе и прочей дребедени. Она заснула, и ей снился какой-то очень замечательный сон, который забылся, как только она открыла глаза.
  В ванну текла струйка горячей воды. Кэсси поняла что, если б не эта струйка, она замерзла бы. В руке у нее была книжка, а между книжкой и пальцем - записка, на которой мелким и округлым почерком было:
  "Кошка твоя очень любит ваниль - она съела кашу с ней даже в моем присутствии. А еще у тебя странная раковина, у них вообще-то внизу труба, если я правильно понял, но у твоей ее нет, поэтому я какую-то приделал, чтобы помыть миску. Хотя, может, не надо было, кошка ее оставила почти чистой.
  Умоляю, хоть раз посиди вечером дома, дочитай книжку, там дальше забавно.
  Я ухожу, не знаю, вернусь или нет, поэтому на всякий случай прощаюсь. Прости, если мое присутствие тебя сильно угнетало - я знаю, что перед человеком, общающимся с врагом рода человеческого, возникает масса морально-этических проблем, которые нельзя решить иначе, как прекратив это неестественное общение.
  Еще раз прости, если что не так. Если повезет, с удовольствием извинюсь лично.
  А. Г.
  
  Кэсси встала, накинула халат, выключила воду и, проходя к себе в комнату провела ладонью по кошке, сидевшей в коридоре на тумбочке.
  - Интересно, - пробормотала она и замолчала, не сумев сформулировать, что же именно.
  Потом взяла телефонную трубку и некоторое время смотрела на нее, пытаясь собрать несколько мыслей вокруг одной. Главной.
  
  
  *18*
  
  - Свою часть договора мы выполнили...
  Энди, присев на ручку синего дивана одной рукой прижимал к уху трубку, а другой выдирал из дивана ворс. Нервничал.
  Успех следовал за успехом, но напряжение не отпускало, и он все ждал неведомых проблем, вместо того, чтобы оборудовать свой замечательный
  дом, где он решил создать коллекцию анкаианских сокровищ - благо, начало положено.
  Энди любил скорость, с которой жизнь вынуждала его принимать решения, и ту, с которой сам был способен менять жизнь. Пока он лидировал в гонке случайностей и знал, что когда-нибудь, если повезет, придет время отойти в сторону. Если не повезет - его отодвинут.
  Но должно повезти - ведь повезло же с оружием.
  На этой мысли дверь отворилась, впуская Алика. Он вошел, как к себе домой - мимо занятого разговором гангстера - и остановился напротив окна.
  Был бы Энди повпечатлительнее, его бы уже начало трясти от этой хрупкой и бледной фигурки, возникающей самым неожиданным образом и в самых неожиданных местах, словно природное явление сродни туману.
  Бандит положил трубку.
  - Аланкрес...
  - М?
  Аланкрес изящно повернулся и склонил голову.
  - У меня есть предложение.
  Энди снял обруч, положил его на стол и начал отстегивать цепочки.
  - Стриптиз, - обрадовался Алик. - Чего добрый Энди ждет
  от меня? Спилить клыки? Питаться тухлой рыбой?
  - Ты, я вижу, переселился, - сказал бандит. - Думал, я причиню тебе вред?
  - Конечно. Именно так я и думал. А как ты догадался?
  - Мы должны доверять друг другу.
  Аланкрес некоторое время ничего не говорил, и, будь на его месте нормальный человек, Энди сказал бы, что он выглядит ошеломленным. Потом он моргнул и спросил:
  - А зачем?
  - Я с прошлой ночи знал, что ты у Кэсси, но не пришел. А она уже должно быть рассказала своему любовнику обо всем, хорошо еще, что то он не успел передать все это своим. Ведь это ты ее спас?
  - Откуда ты знаешь, что не успел?
  - Я тебя первый спросил... Знаю, там мои люди.
  - Конечно я. Но она первая.
  - Фигня, - отмахнулся Чогар. - Зачем тебе это?
  - А зачем мне альянс с тобой?
  - Власть и деньги.
  Алик мотнул головой.
  - Покой, - возразил он. - Власть покоя не дает, деньги... отчасти. Мне пока достаточно. Это благодаря тебе, и я не остался в долгу. Вот фотография.
  Он передал ему неизвестно откуда взявшийся в его руках снимок из разряда моментальных, Энди взял его и повертел в руках. Но думал он о другом.
  - И теперь ты уедешь?
  - Помнишь, как ты не верил, что я есть? - спросил Алик после долгой паузы. - И ты был прав. Я не существую. Для тебя и других людей вампиры не существуют. Они существуют для себя. Нарушая это принцип, они перестают существовать. Что нежелательно.
  - Но власть может дать покой!
  - Дорогой мой Энди, - пробормотал Аланкрес, подходя вплотную так, что гангстер начал чувствовать исходящий от него холод, - мне не нужна власть в человеческом понимании этого слова.
  Энди смотрел прямо в вязкие серые глаза, затененные длинными ресницами, темные и влекущие. Они казались мягкими, как серый, теплого зеленоватого оттенка мех. Или могильная плесень. Огромного труда Энди стоило не отскочить назад. На его плече лежала рука, и он, несмотря на притягивающий взгляд вампира, мечтал отодвинуться подальше, жалея, что отказался от мер предосторожности.
  Власть у него действительно была. Нечеловеческая. Энди понимал, что сейчас его могут заставить сделать все, что угодно.
  И еще он понимал, что не заставят. Аланкрес слишком самонадеян.
  - Тогда зачем ты пришел?
  - А помимо желания записаться тебе в киллеры, поводов
  быть не может? Не люблю, когда меня вынуждают. А насчет девицы... Я не хочу, чтобы она умирала.
  - Но тогда мне придется менять место.
  Энди был бы удивлен, если б Алик привел ему в качестве аргумента что-нибудь о ценности человеческой жизни.
  - Она забудет.
  - А ты? Ты уже предал меня, вытащив ее.
  - Ну так убей меня.
  Алик отвернулся, стянул с хвоста на затылке странного вида скрепку и вертел ее в руках.
  А под стенами возник шум мотора, даже двух, и Алик насторожился, но решил подождать и посмотреть.
  
  Окна Энди выходили на другую сторону, и Алик не видел, как к дверям бара подъехали две машины. Из одной вышли охранники в черном и отворили дверь седовласому старцу в красном просторном одеянии. Его неторопливые движения, скрывали больше физической силы, чем положено человеку его возраста. Рукой в тонкой черной перчатке он придерживал край своей накидки, а другую руку прятал в складках. Не обращая внимания на скопившуюся у крыльца подгулявшую толпу, он, подобно видению, проскользнул в узкую дверь черного хода.
  Из другой машины тоже вышли двое, но в форме государственных служащих и открыли дверь перед широкоплечим господином в белом костюме, чей цвет контрастировал с черными кудрями, зачесанными назад от смуглого худого лица. Пальцы господина украшали три одинаковых перстня с разного цвета камнями - два на левой руке, алый и желтый, и один, цвета морской волны - на правой. Брюнет поприветствовал старца церемонным поклоном. Было видно, что человек в красном удивился, встретив его здесь. Обладатель же разноцветных перстней, если и был удивлен, то ничем этого не показал.
  И вошел в другую дверь.
  
  *
  
  Алик услышал звук шагов на черной лестнице и посмотрел на Энди. Тот по-прежнему пребывал без какой-либо защиты и не особенно волновался. Здравый смысл подсказывал Алику, что пора. Он раскрыл окно, сел на подоконник и тут Энди сказал:
  - Подожди.
  - Чего?
  - Кого, - поправил его Энди, когда дверь в его комнату отворилась, и вошел Асет.
  Некоторое время они с Аланкресом смотрели друг на друга. Асет вспоминал висевший у него в галерее портрет Эсты.
  А перед глазами Аланкреса возникла целая сцена с участием его матери. Это был ее последний день, вернее, ночь. Она смотрела на тусклый квадратик рассвета в окне под потолком и молчала. Они все молчали. Может быть из-за приступа лихорадки, может быть, потому, что память, оберегая его разум, выбросила все остальное, Аланкрес помнил только одну ее фразу, которую она сказала беспечным тоном, это был ее обычный тон, и он не менялся, хоть это и казалось диким тогда, но теперь, только теперь, почему-то успокоило его, и он подумал, что может быть, это от того, что их судьбы сейчас пересекутся...
  Она тогда улыбнулась, как будто знала что-то, недоступное остальным, и в ответ на какую-то обычную в ситуации плена его фразу, сказала: "Это не важно, птенчик. Это абсолютно не важно..."
  - Добрый вечер, - сказал монах глухим и низким голосом, совершенно не похожим на то, что можно было бы от него ожидать. - Энди, представь меня.
  - Асет, - невыразительно сказал Энди, но тон показался ему не по ситуации глупым, и он добавил, - в силах которого спасти твою бессмертную душу.
  Алик почувствовал накатившую вдруг волну слабости, и понял, что и говорить ему будет уже трудно.
  *
  Лицо дедушки Асета было из тех, что не запоминаются, если не смотреть в глаза. Под капюшоном - седые волосы, заплетенные в три косы, из большого числа мелких
  прядей, украшенных различной магической фурнитурой.
  - Как любезно, - сказал Алик, изо всех сил стараясь, чтобы не заплетался язык, - жаль, что я не могу ответить вам тем же... Я верю в катарсис.
  Жуткая слабость усилилась, когда Асет шагнул к нему, и Аланкрес не стал напрягаться, чтобы удержаться на подоконнике. Он просто откинулся назад - и никто не успел его удержать.
  Асет опомнился первым. Он выхватил из складок одежды черный, расшитый серебром мешочек, подскочил к окну и кинул его следом. Потом сделал еще шаг и посмотрел вниз, перегнувшись через подоконник.
  - Идиот, - сказал он, обращаясь к Энди. - Я же просил не дать ему уйти.
  - Кто ж знал, что оно через окно собирается...
  - Можно было предположить. А теперь вот он упал. И мне опять придется тащиться вниз.
  Асет легко скользнул к двери и так же легко - за дверь.
  - Если ты так таскаешься, то как же ты ходишь, - проворчал Энди, сбегая следом за ним по черной лестнице.
  Асет видел в темноте, очевидно, лучше, потому как не спотыкался. Когда они сбежали вниз, кто-то приоткрыл дверь из бара, чтобы заглянуть в черный проем. В пробившемся из-за нее луче света, Энди и Асет увидели дверь на улицу. Она была
  заперта.
  Энди, не долго думая, вышиб ее ногой, после чего хромал, но зато надеялся, что немного поднял себя в глазах Асета.
  Вампира они нашли у самой кромки воды. Асетов мешочек попал ему на руку.
  - Мощи св. Ипполита, - прокомментировал монах. - Эту нечисть к земле прижимает, словно тяжесть немыслимая. Слабеет эта тварь в его присутствии.
  Из-под ногтей вампира выступила черная кровь, масляно блестевшая в звездном свете. Рука и голова его находились в воде, и волны играли длинными волосами, словно тонкими водорослями.
  Энди, пиджаку которого меньше мешал океанский бриз, чем облачению Асета, подошел и осторожно переложил мешочек с мощами на землю рядом.
  - Что, и тебя тоже? - пробормотал Асет. - Только святой Ипполит мог устоять перед этой нежитью...
  - И ты, - тихо сказал гангстер.
  - Давай, сгребай его в кучу, и потащим, - скомандовал Асет. - Они легкие...
  - Куда потащим?
  - Ко мне, чтоб не сбежал... Там и поговорим с ним.
  - Он обидится.
  - Извинишься.
  Энди поднял руку и указал на себя чуть согнутыми пальцами.
  - Я?
  - Ну не я же... Я их вообще не выношу. А еще василисков не люблю жутко, но они не такие, конечно...
  - А русалок? - тупо спросил Энди.
  - Кого? На Анкаиане нет русалок.
  - Так она, в натуре, суша...
  Асет презрительно на него посмотрел, однако нести Алика доверил. Энди обхватил вампира правой рукой, мешок - левой, чтобы не очень увеличивать между ними расстояние. Обе ноши цеплялись за хилые кусты по краям узкой тропинки,
  что вела к площадке перед входом, освещенным полудохлой лампочкой, и Энди радовался краткости их пути. Не по себе ему было в обществе этих трех трупов.
  Удалось попасть в тот редкий момент, когда перед входом никого. Энди погрузил Аланкреса в машину Асета. Асет тем временем огляделся и, махнув рукой Энди, чтобы подождал, ушел искать свою свиту. Она не теряла времени и, скорее всего, сидела в баре. Энди, не совсем понимая, что монах хочет от Алика, решил на всякий случай извиниться заранее, но потом, разобрав в темноте заднего сиденья выражение глаз пришибленного вампира, счел за лучшее сгонять за своими сброшенными аксессуарами. Когда он подошел к пролому двери, оттуда вышел человек в белом костюме и поздоровался. Незнакомец звонко и благозвучно грассировал, и речь его осталась бы в памяти, встречайся он Энди раньше. Но раньше он Энди не встречался, и непонятно было, зачем он здоровается. Пока Энди прикидывал, как отвязаться от него до прихода Асета, господин в белом рассеянно
  протянул руку, из атрибутов которой Энди больше всего позабавил большой перстень с синеватым камнем, и повернул выключатель над входом. Чахлый свет немного усилился. Энди всмотрелся в лицо пижона и чуть не упал.
  Это был мэр.
  Некоторое время бандт мог только безмолвно взирать на правительство, встреченное, так сказать, в подъезде собственного дома, пытаясь увериться, что ни зрение ни память его не обманывают.
  - Добрый вечер, - сказал он наконец, соображая, на какой уровень необходимо подвинуться башкой, чтобы предпринять такую психическую атаку. Пришел к выводу, что сильно.
  Глубоко очерченные выразительные глаза с темными веками смотрели сторону машины Асета.
  - Капитан Халтреане, служба безопасности мэра, - представился пижон.
  Теперь Энди вспомнил, что мэр не страдал никакими дефектами речи. Надеясь, что его реакция быстрее, он сунул руку в карман и выхватил пистолет. Однако в Халтреане не попал.
  А в следующий момент остался без оружия.
  - Двигай в машину, - приказал Халтреане.
  
  *
  
  Мир для Аланкреса уже несколько минут был тусклым, двухмерным и серым, как если бы он опять стал человеком.
  Когда-то он надеялся, что перестанет испытывать хотя бы часть человеческих страданий, изменив способ существования (тогда он стал бы ради этого кем угодно) и не ошибся. Ни один человек не вынес бы того, что он испытывал сейчас. Если б он смог рассуждать, он позавидовал бы способности людей испытывать шок и лишаться чувств. Увы, несмотря на свое состояние, этого он сделать не мог. Чувства оставались острыми, хоть и были перегружены болью, усталостью и страхом, а разум реагировал на окружающее с прежней силой, и Алик знал, что так будет, покуда не свершится чудо и он не умрет наконец или не потеряет это никому не нужное сознание.
  В машину залез Энди. Вместо Асета с ним был господин в белом, положивший, как только влез, руку на спинку сиденья. Блеск его перстней резал глаза. Они о чем-то говорили, Алик тут же забывал услышанное, уловил только, как пришелец наклонился через спинку и взглянул на него. Алик слышал голос, воспринимал эманацию, видел белый костюм и глаза, напомнившие темноту латлайских пещер. Это было некоторй оплошностью, но побороть этот импульс сил не нашлось.
  - Элис... - вырвалось у него, после чего он все-таки провалился в блаженное полубессознательное состояние, за которое, очевидно, надо было благодарить носителя прозвучавшего имени.
  - Элис? - переспросил Энди. Ему это имя ничего не говорило.
  - Элис Халтреане, - любезно пояснил вампир, рукой с двумя перстнями закрывая дверцу а другой поворачивая ключ зажигания.
  
  
  *
  
  На пустыре за свалкой Элис остановил машину и вытащил из кармана пистолет Энди.
  - Вылезай, - скомандовал он гангстеру, - и захвати эти... останки.
  - Которые? - мрачно сострил Энди.
  - В мешке, - бросил Элис, сбрасывая пиджак.
  Энди ничего не оставалось, как выйти следом, сжимая в руке мешок со святыми мощами и дрожа от невероятно холодного ветра. Он думал - покуда у него мешок, Элис, в нечистой природе которого он был почти уверен, близко не подойдет. Вот если бы исхитриться и приблизиться к нему...
  - Оставь эти мысли, - произнес стоящий к нему спиной вампир.
  - Вы меня убьете?
  - Я всех убиваю. Но тут есть Аланкрес, который может захотеть отомстить более тонко. Ему иногда такие вещи в голову приходят, до которых я, грубый легионер, додуматься не могу.
  Энди передернуло.
  - Дабы избавить от унижения, - продолжал Элис, - быть подвергнутым волевой диктовке, я предлагаю тебе самому осуществить ритуал погребения останков святого. Таскать с собою трупы - это варварство, с которым я боролся еще при жизни. Обернувшись, Энди увидел Алика, стоящего рядом с машиной, держась за крышу. Вторая рука у него бессильно висела, как сломанная. Склонив голову, облепленную мокрыми волосами он пристально, но как всегда без каких-либо чувств смотрел на гангстера.
  - Интересное ощущение - выслушивать от Элиса про варварство, - негромко произнес он. Совершенно сенрьезно.
  - Ты придумал, как мне отомстить? - спросил Энди.
  - Да. Представь Тень за спинкой своего инвалидного кресла. Она тебя ненавидит. Видишь, я не ошибся насчет доверия.
  - Если ты про Асета, то это не я, - отрезал Энди.
  - Ты хочешь сказать, что был искренним?
  - С тобой-то? Я тебя не понимал, и никогда не пойму. Ты - анкаианец, помимо прочего... Нет, это невозможно, с кем я говорю? Ты, натурально, что-нибудь из нормальных эмоций хоть зрительно помнишь?
  - Конечно, - подключился к беседе Элис. - Ведь в этом секрет нашего воспетого легендами обаяния. Мы всегда чувствуем то, что вы видите. И это делает нас очень
  уязвимыми.
  - Тошно мне от вас, - Энди лег на землю, и закинул руки за голову. - Вы предпочитаете порочных людей, так можете меня высосать. Уверяю, порочнее не найдете. Только не заставляйте каяться, а то до утра не управлюсь.
  - Я на службе, - Элис пожал плечами и достал телефон. - Так что придется ограничиться опергруппой.
  Энди вскочил.
  - Да? Да что ты говоришь? А улики? Мощи Ипполита?
  - Улики собрал наш следователь. Толковый мужик.
  Энди посмотрел на Алика, уже сидящего на земле рядом с машиной.
  - Я тоже художник, - объяснил тот угрюмо.
  - Гений мести, - заметил Элис, скучая. - Любит раскрашивать спящих агентов красной гуашью.
  Энди выругался. Но даже Элис был не готов к тому, что он сделал в следующий момент, настолько это было банально и потому совершенно непредвиденно. Из кармана на рубашке он вынул что-то такое миниатюрное, о чем даже подумать нельзя было, что оно способно стрелять. И выпустил в Алика две пули прежде, чем Элис его остановил.
  Когда подъехала опергруппа, гангстер уже не сопротивлялся.
  Проследив за погружением его в броневик, Элис подошел к Алику.
  - Чем он в тебя?
  - Обычными...
  - Выживешь?
  - Не знаю... Эти мощи меня доконали, но постараюсь. Тебе про меня Ирма сказала?
  - Она за тебя волнуется. Извини, мне нужно ехать. Я - второе лицо мэра.
  - Легенда... что он никогда не спит?
  - Она.
  - Прощай.
  
  
  *
  
  Алик не знал, хочется ли ему выживать. Желанный покой наконец-то наполнил его голову, и если это смерть - то почему бы и нет?
  Тутт влез какой-то противный, хоть и знакомый звук.
  - Алечка... Алька...Это не ты, что ли?
  Невероятным усилием Аланкрес собрал разбегающиеся в предчувствии свободы части своего сознания и открыл глаза.
  Небо светлело. Он с облегчением отметил, что поблизости нет никакой техники, способной домчать его в укрытие затемно. Зато в углу левого глаза мелькал чертик.
  - Ты только подумай, - орал он, - такая новость! Знаешь, Князь Тьмы, он, конечно, идея, Антилогос и все такое, но в чем то он содержаться должен... Эти идиоты засунули его в образ и подобие свое, вот что ужасно! Но это все ретроспектива... Ты меня слышишь?
  Алик болезненно вздрогнул от обрушившихся на него звуков.
  - Слышишь... - признал черт. - Ну, я так думаю, должен же он быть в хоть в чем-то... собой, понимаешь?
  - Ну что еще? Помер я. - прошептал Аланкрес, удивившись пришедшему извне ощущению, похожему на поддержку. Ну, да ведь рядом - Тьма, будь она неладна.
  - Так вот, будучи собой он просто, охренел, понимаешь? Он решил подарить чьей-то приглянувшейся душе приятную вешь с присущим ему широким размахом. А она без ума от миленького мирка Анкаианы, сечешь?
  На это он должен был ответить, тем более, что слабость прошла.
  - И что дальше?
  В кривой лапке материализовалось нечто вроде бумаги, при другом взгляде - карточки, а еще это было похоже на все, что может быть документом.
  - А ты у нас анкаианец? Анкаианец. Вот тебе и ксива...
  - Что?
  - Об амнистии... Индульгенция.
  Лапка протянула ему грамоту с трудноразбираемой печатью.
  - О грехах?
  - Почти...- лукаво сказал черт. И исчез.
  Алик сел, прочитал грамоту, вспомнил все приятное, что было в его жизни, без сожаления потому как даже усталости не осталось, только апатия и жажда покоя, и, почему-то, как в память о странном характере, немного нежности к Аланкресу Гиррану...
  Он повернулся немного, не обращая внимания на стихающую боль в груди, и стал смотреть туда, где светлело небо, решив, что это и должен быть восток.
  
  
  *19*
  
  
  Ранним утром...
  Это было другое раннее утро. Потому что все было иначе.
  Раньше, конечно, так тоже бывало, но давно, и об этом очень хотелось забыть, потому что изменения в мире, похожие на то, что увидела Кассинкана этим ранним утром, ничего хорошего не сулили. Некстати вспомнились эти жрицы...
  Он употребил слово "томление", вот, это оно и было, но на фоне всего прочего оно называлось "облом", или, в лучшем случае, грозило им стать.
  Ранним утром зашла соседка, и сказала, что завтра приедет тетка, кошка обрадовалась, словно поняла, а, может и поняла, кто ее, скотину, знает.
  За окном трепетали отжившие свое листья, некоторые отрывались и исчезали, такой был ветер, и Кэсси была готова приклеить обратно каждый, если бы это смогло хоть что-то изменить.
  Она оделась и поела. Если б ее спросили, что именно, она бы не вспомнила что, едва ополоснув тарелку, даже если бы и расслышала вопрос. Увидев у калитки мотоцикл, она села на него, даже не задав себе вопрос, как передвигаются на этой хреновине, просто завела его и поехала по спящей улице по направлению к свалке.
  Сонная Оська, рассмотрев ее лицо, ничего не сказала, а просто помогла ей определить мотоцикл у своего забора, прошла в дом, и Кэсси тупо проследовала за ней.
  Разобрав завал около двери в чулан, Оська открыла ее и исчезла в пыльной темноте.
  - Ну вот, - сказала она, вернувшись, - можешь идти.
  Она пожалела, что уже не сможет сегодня рассказать своей подруге о своих снах за последние ночи, в которых почему-то присутствовал целый Князь Тьмы, такой обаятельный, но такой урод, но это можно было отложить на потом, чего тут сенсационного...
  - Куда? - тупо спросила Кэсси.
  - А тебе не все равно?
  - Точно, извини.
  И Кэсси шагнула в темноту.
  Сначала под ногами только глухо скрипели доски, потом она увидела свет - он пробивался сквозь щели из стен, из них же торчала и трава, ветки, мусор, и Кэсси поняла, что это оськин дурацкий коридор, к строительству которого она сама всегда относилась с пониманием, но не смысла его, а только лишь того факта, что каждый имеет право сходить с ума по-своему, если хочется что-то испытать, испытывай на здоровье, если никому не мешаешь. Теперь же Кэсси вдруг почувствовала трепет и тут же приписала его восхищению строительными талантами подруги. Она сама и гвоздя-то вбить не могла.
  Так, оглядываясь, она шла вперед, покуда не уперлась рукой в корявую, щелястую дверь, чудом не посадив себе занозу. Ручки не было, пришлось толкнуть ее ногой и не раз. За дверью оказался еще один, более длинный сектор. И когда Оська все успела?
  На этот раз ручка была. Правда, хилая, но открыть за нее было можно.
  В третьем перегоне щелей между досками почти не было.
  Научилась Оська строить. А может, просто сильнее утвердилась в вере своей, подумала Кэсси с завистью.
  Четвертая дверь, была, по сравнению с предыдущими, улучшенной модели. Гладкая. Красивая. С изысканной ручкой из коряги. Стены за ней, обработанные и украшенные странной резьбой, наверху завершались полукруглым сводом.
  ... Обитая тисненой кожей дверь восьмая, после почти километрового перегона, воспринималась, как должное. Открывалась, если позвонить в колокольчик. На стенах висели неизвестно чем закрепленные шелковые ковры.
  Ощущение реальности Кассинкану не покидало аж до самой тринадцатой двери, серебряной, с лазуритовыми вставками. Коридор за ней был увешан картинами. Золотая дверь с бриллиантами почему-то никак не попадалась, но Кэсси не унывала. Двери становились все оригинальнее, а перегоны - все длиннее. После шестнадцатой, сердоликовой с чем-то еще, Кэсси начала натыкаться на стены, затканные нитями, схожими с блестящей паутиной - мягкие и гладкие.
  И очень удивилась, что осталась жива, добравшись до двери семнадцатой.
  Это была уже совсем не дверь. Состоящая из многих и многих частей, словно, мозаика, она искрилась и переливалась, то нежными и глухими, то резкими и яркими
  цветами; иногда можно было подумать, что внутри нее возникают слабые сполохи, или, наоборот, тусклые и темные пятна. Давно перестав думать об Оське, как о создателе этого великолепия, Кэсси некоторое время полюбовалась, а потом осторожно прикоснулась, точно зная, что столько, сколько она прошла, уже даже для надежды слишком много, но теперь это не важно, если путь был прекрасен... Чувствовалось, что больше ничего удивительного на ее пути придумать уже невозможно, дабы не повториться.
  - Спасибо, Оська, - сказала она. - Приятно было пройтись.
  И стало грустно от того, что путь завершился. Путь вкратце повторил ее жизнь, показав все, что могло бы быть и то, что было вместо.
  И виделось ей, что показанное она знала уже тогда, когда стояла на берегу озера, а на воде трепетали закатные блики, перемешиваясь с тенями древесных крон, и все это вместе было теплом, покоем и счастьем.
  И трудно в эти моемнты придумать что-то лучше, чем дождаться какого-нибудь Алика, который может избавить от будущих дней - горьких, странных, заполненных пустотой и одиночеством.
  
  *20*
  
  В глаза ударил яркий свет, а в нос - неповторимый запах Полигона.
  Вокруг было место, куда она раньше не попадала, но видела его издали. Пейзаж тот же, только земли почти не видно под обломками машин.
  Скамеечка, на скамеечке - старичок, ассоциирующийся с пасторалями деревенских садиков, цветущих вишен и старых качелей. Сидел к ней лицом, очень приятный старичок. А напротив, к нему лицом, стоял тощий обсос в желто-голубой курточке с накинутым капюшоном и, показывал рукой на появившуюся Кэсси.
  - Здрасьте, - сипло сказала она.
  Старичок улыбнулся и кивнул. Даже подвинулся, приглашая ее сесть на лавочку. Она бы и рада, да только перед тем, как двигаться, ей требовалось серьезно отдохнуть.
  - Подал бы девушке руку, - укорил старичок собеседника.
  - Угу, - отозвался тот, поворачиваясь. У него был такой вид, словно внутри него вселенные рождаются и гибнут, а он ими давится и говорить не может. Хотелось громко и неприлично заржать, чтобы он перестал, наконец, сдерживаться, и присоединился. А то как-то неловко.
  - Меня зовут Дзанкмуаль, - представился он, прерывающимся от смеха голосом.
  - И что в этом веселого? - поинтересовалась смертельно уставшая Кэсси.
  - Ничего... Просто ты...
  И тут он не выдержал. А смеялся он так заразительно, что Кэсси тоже пришлось. А Дзанкмуаль продолжал:
  - ...можешь называть меня, как привыкла, Аликом...
  Он отличался от Аланкреса, как цветная фотография от черно-белой.
  - А когда выучишь мое новое имя, пойдем пить текилу. Мне сегодня... бога дали. За все мои грехи.
  - Быть богом погибшей страны? - спросила Кэсси.
  - Конечно...
  - Это наказание?
  - Жизнь вообще наказание.
  Он обернулся к старичку.
  - Вот вам, Летчик, последняя анкаианская легенда... А ты, - он резко повернулся и указал на девушку, - пойдешь со мной надираться текилой, иначе я обижусь.
  - У меня от нее....
  
  
  Из дневника летчика.
  
  
  -...голова болит, - сказала девушка.
  - Пусть поболит. Из солидарности со мной. На мне вообще живого места не осталось.
  Девушка приложила палец ко рту.
  - А еще и обидишься.
  Потом они прыснули оба, Алик подал ей руку, и чуть не упал с железяки, на которой непонятно как удерживался.
  И тогда дневной свет показался мне лазурным, как их легендарное солнце.
  
  Я смотрел на них и думал, что это - не последняя анкаианская легенда.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"