Да. Если бы мои запары по поводу работы, которой у меня теперь нет, способны были проникнуть в мои сны и там тоже капали бы мне на мозги, то звучало бы это примерно так.
В самом деле, куда я теперь пойду? А разве обязательно сразу куда-нибудь идти? Я, может, устал, упахался за последнее время и имею право хоть немного отдохнуть, потому и идти никуда не спешу.
А чем еще объяснить это состояние, эту матовую безынициативность, в которую погрузил меня унылый, мерзопакостный ноябрь, первый в моей жизни месяц без определенного рода занятий?
Ты отдал этой фирме три года с хвостиком. И не просто так - с утра-до-ночи-до-утра. И только теперь, когда мой распорядок дня изменился с точностью до "наоборот", я ощущаю, что тупо устал.
Ушел-то я без тени сожаления и с доброй порцией желчи, совсем как один августейший дядька чуть меньше века тому назад. "Nu da machd doch eiern Drägg alleene, ну, тогда сами разгребайте свое дерьмо", - сказал он своим саксонским подданным и отрекся от престола в восемнадцатом году. Или не он сказал, но приписали ему. Не знаю. Знаю только, что, когда с грохотом опустились за мной гриновские гаражные ворота, сказать мне хотелось именно это.
Сначала я был занят формальностями ухода и переоформлением собственного статуса в различных ведомствах и профессиональной палате адвокатов. Нет, в арбайтсамт, на биржу труда, то есть, не пошел, не доставил удовольствия Флориану.
Фло, этот пи...дюк мне так и сказал, мол, скинь фотку, как будешь в их здании, хочу прикольный кадр, желательно - в очереди из безработных, нет, ищущих работу, а за спиной чтоб герб и стилизованная красная "А", эмблема их.
"А тебе зачем? Хочешь посмотреть, куда ты, сукин сын, их отправляешь в своих планах по реструктуризации?"
Это я прикалывался. И не подумал на него обижаться, он же первый из своего Дюсселя все пронюхал и давай строчить мне:
"Эккс, нужен адвокат по трудовому? Есть один чувачок, толково все делает, без фуфла. "Свиссы" его, как огня: только придет от него письмецо - у них икота. Никого не уволят лишний раз, мы же первые им не советуем".
Свои услуги, мол, предложить не может for obvious reasons. За время секондмента на сторону профсоюзов так и не переметнулся, напротив, успел соскучиться по "этим сукиным детям, мать их всех". Ну и бабло не то - не зря пацаны в Дюсселе его подкалывали.
Я отклонил его предложение, равно как и сигналы поддержки от Эльти ("Ко мне переходи". "Спасибо, старикан, справлюсь. Ценю.")
Решил также не отнимать времени работников биржи труда у тех, кто реально в нем нуждается. Я ж... справлюсь. Да.
Нет, под крылышко Эльти я точно не хочу, административное - та еще тухлятина. Но в гражданскую судебку...
Есть в нашей федеральной земле сроки такие - хочешь идти в юстицию - заявление подавай не позднее четырех лет после результатов устного в универе. Так что мне торопиться надо было. А еще одна занимательная особенность - это три годика прокуратуры, без которых в судьи не допустят. Согласен, суд - это вообще никак со мной не вяжется, но есть у юристов болезнь такая - если есть сроки, то их не пропускают.
Поэтому заполняю анкету в юстицию. В графе: "(а) Находитесь или (b) находились ли вы под следствием?" помечаю (b), хоть сейчас и вспоминать смешно. Когда-то на автобане тиранул разделительную перегородку и остановился, как законопослушный дебил. Сотка села, и я, не дождавшись ментов, но оставив им записку типа "Скоро буду", потопал на заправку позвонить, а подоспевшая тем временем ментовская сволочь составила протокол об удалении с места происшествия. В результате - открытие следствия, которое потом, правда, сразу закрыли. Решаю, что честное изложение всех этих душераздирающих подробностей - наиболее верняковый шанс поставить жирный крест на моей судебной карьере, но отроют все равно, вот и излагаю.
Однако же оказываюсь неправ в своих опасениях, когда мне через некоторое время приходит уведомление о том, что мне предлагается пройти собеседование с председателем Земельного Суда в Линце. Как раз Тоха оттуда свалил, из Линца, то есть. А на собеседовании эта тетка-председатель заявляет мне, что сейчас мест нет, но, мол, "вы же знаете, в суде постоянно беременеет кто-нибудь". Признаться, понятия не имел.
Короче, в список меня внесли, теперь остается только ждать.
Припоминаю, что мне про свое поступление в суд рассказывал Эльти. Когда он проходил тестирование на годность, его перед комиссией спросили:
- Г-н Эльтер, считаете ли вы, что наша страна несет ответственность за то, что разразилась Первая Мировая война?.. А Вторая?..
Ну, если вопрос про Первую по зубам любому школьнику, на истории хоть разок слыхавшему про стечение обстоятельств и совокупность причин, то про Вторую - это чистой воды развод, игра на лоха, да, собственно, в этой части вопроса и спрятан был сам тест. Любой неверный звук мог привести куда угодно, только не в Фау-Гэ-Ха. Но Эльти на вопрос ответил правильно - на первую, а в особенности на вторую его часть, добавив, что Вторая - это, естественно, был наш авторский проект, от коего нам не отвертеться во веки веков и столько же его не искупить и более сказать тут нечего. Ну, его и взяли.
Интересно, о чем спросят меня, когда кто-нибудь забеременеет, а они обо мне вспомнят и захотят взять на смену.
Да, вот чем я был занят в начале. Теперь, когда все сделано и остается только ждать, я пялюсь в монитор своего ноута и вынужден признать, что заняться мне нечем.
Я отдыхаю - да, возможно. И вот уже десять минут, как силюсь связать буковки у себя перед глазами в слова и предложения и понять их смысл - не получается, а значит, мне скучно. Наконец мне это удается: "В каком объеме для залога корпоративных долей обязательно нотариальное заверение?" - вопрошает у меня заголовок моей статьи для "Вестника ценных бумаг", и в ответ на него я думаю сам себе - а кого это нынче волнует? Кто собирается закладывать доли и кто - их принимать? Кому вообще дают кредиты, кроме горсточки избранных?
Пойду проедусь на кроссе, все равно надо было еще завезти кое-что в суд да забрать у врача результаты каких-то Оксанкиных анализов. А статью завтра доправлю, все равно в "ценном вестнике" ее ждут не раньше следующей недели. Кажется, они огорчены были немного, когда предупредил их, чтоб не писали в конце об авторе, что он - адвокат в Гринхиллз. Может вовсе публиковать не будут? А и все равно.
Помимо публикаций, на которые у меня не было времени, пока я был занят практикой, я взял себе еще одну "нагрузку" - корректорство госэкзаменационных работ в нашем универе. Тут меньше спрашивают, где и кем ты работаешь, вернее, я им просто не говорил, что теперь - нигде. И никем.
Оксанка несколько удивилась, когда рассказал ей:
- А что, за это даже платят? И много?
- С полтинник за одну. Хватает? - спросил резче, чем хотел.
- Да, конечно, - поспешно ответила она и ничего не спрашивала больше.
Итак, мне скучно так, а назад не хочется - да и не можется? Что ни одни "большие" теперь не возьмут - а может сгоряча я так решил? И я, шутки ради, пробиваю по каналам.
Да нет, реальность оказывается куда более жесткой. Оказывается, Вольфинговское "вы - плохой адвокат" вшилось в меня багровым "А", совсем как у Готорна и его телки-прелюбодейки. Каналы мне вываливают, что весть о моем косяке разнеслась повсюду и вышла далеко за пределы Гринхиллз. Конкретной информацией, в чем я накосячил, не располагает никто. Просто он, сука, распространил в нужных кругах, что выкинул одного оборзевшего принсипала, вздумавшего ставить личные соображения выше интересов клиента и, не дай боже, выше процветания фирмы. Слил кому - не знаю, но, видать, кому надо, туда и попало.
Одним холодным и ненастным вечером Оксанка возвращается с работы радостная, видать, потому что дома ее жду я. Подходит ко мне, сидящему за ноутом, чтобы поцеловать, и я слышу, как у нее в животике происходят боевые действия.
Но в ответ на ее безобидные:
- Как дела? Ой, ужинать охота, покушать есть что-нибудь? - я неожиданно взрываюсь:
- Нет. Я ничего не приготовил. И - нет, работу тоже не нашел.
Вот урод. Будто она, беременная в состоянии контролировать позывы своего желудка. И будто наезжала на меня за то, что я без работы до сих пор.
Я тут же жалею о своем взрыве, а от ее реакции, робкой, пристыженной и виноватой мне только хуже.
Потом мы это как-то заминаем, попросту не говоря на эту тему. И вообще - она чувствует, что со мной что-то не то творится, но не расспрашивает. Не говорит на эту тему. Заикнулась поначалу, чтоб я не волновался, мол, на крайняк у нее же тоже сбережения, но моя реакция на это была настолько ледяной, что она больше не заикалась. Да будто нам больше поговорить не о чем и нечем больше заняться. Кстати, наши привычные встречи на брачном ложе и вне его от всего этого не страдают.
Меня ни в чем не винят и ничего не требуют. А мне не хочется слышать требований, но долбят и молчанки эти, обруливание острых углов, будто больной я и нужно щадить мою нервную систему.
Кстати, не все щадят. Майнхольд, узнав про то, что я безработный, сначала пробует подкалывать:
- Чувак, будет туго - свистни. Я за базар отвечаю.
Это он про то, что когда-то обещал помочь мне с баблом, если работу не найду. Как ни странно, его идеи, которые он рисовал мне этой весной, нашли спрос на нужном ему рынке, и насущное его на данный момент не беспокоит.
- А в натуре - ты как щас? - спрашивает он уже вполне серьезно.
- Нормально, - отвечаю уклончиво. - Сбережения есть. Хата есть. Тачка есть. Две даже. И зарабатываю по мелочи.
Меня жена теперь содержит, а она у меня экономная.
***
На Николаус тесть с тещей решают, что нам всем нужно посидеть у них "по-семейному", то есть, приглашают нас и моих-родителей-своих-сватов помечтать сообща, как будет, когда в будущем году у них родится внук или внучка.
Про мой теперешний статус все аккуратно молчат и вообще-то обстановка непринужденная и радостная в преддверии праздников. За столом тесть про между прочим рассказывает:
- Сосед злится - балкон ему строить не разрешают. Мол, не по плану. Судиться собирается, по инстанциям идти готов. Только когда ж это все разрешится.
- Года два-три, - отзываюсь. - Это если не пойдет дальше второй. Судебные сенаты по строительному праву сейчас вроде не так загружены.
- Да ну! - восклицают все в один голос.
Им это кажется много. Потом уважительно смотрят на меня - я вообще-то никогда не афиширую своей осведомленности в подобных делах и никогда не говорю... не говорил о работе.
- У меня друг и бывший коллега работает судьей по строительным процессам, - поясняю.
- Андрюша, а ты разве не мог бы?.. - спрашивает мать тихонько.
- Нет, я в гражданский суд запрос подал.
- А я не смог бы так - судить людей, - вдруг твердо произносит отец.
Никогда не выказывал восхищения моим родом занятий. Работу мою воспринимал как "сидение в бюро", а значит, нечто лучшее, чем выпало ему, но - будем откровенны, разве нормально мужику заниматься таким?
- Правильно, Коля, - одобрительно кивает тесть. - А вдруг ошибешься? Не судите - и не судимы будете.
Мать напрягается, Оксанка напрягается, тетя Аля тоже улавливает, что стало как-то неуютно. А я не говорю ничего.
- Ничего, Андрей, найдешь, - отец с тестем в итоге чокаются - за меня или за то, чтоб "нашел"?
Спасибо за веру в меня, думаю. Никто больше не муссирует тему "сын/зять - безработный".
Что-то не тянет меня у них задерживаться. Оксанке в понедельник на работу, а воскресенье хочется провести дома, и мы уезжаем на Примавере в холодную, синюю темноту декабрьской ночи. Николаус.
Оксанка дрыхнет на переднем сиденье. Она теперь часто засыпает в машине, в которой ей...
"...неудобно ездить" - замечаю, глядя на ее скукожившуюся фигурку.
Примавера... ковер-вертолет... Так, только не начинай, а... Ладно.
Но все- таки - это и седан, и все такое, но - нет, неудобно, я же вижу. В ее зелененькой ящерице и то удобнее. Почему так?
"Да", - думаю. "Время собирать камни".
***
В понедельник она, должно быть, пришла с работы пораньше, но меня дома не застала, поэтому по своем приходе домой вместо приветствия слышу ее удивленный возглас:
- А ты чего так поздно?
- Бастуют.
- Кто бастует?
- Работники нашего у-бана, метро. Вообще - весь городской транспорт стоит. Автобусы, трамваи...
- А... можно нескромный вопрос? Ты что, на транспорте ездил?
- Да.
- А-а... м-м-м... почему?
- А мне теперь не на чем больше ездить.
- Андрюх... ты... зачем?..
Затем.
Какой дурак покупает такие дорогостоящие тачки, думаю сегодня днем. Все нормальные люди, все адвокаты у нас... блин... у них в Гринхиллз берут в лизинг, и мне надо было.
На Мюнхенском народу больше, чем людей, я юлю между ними и искренне не понимаю, что им всем здесь надо.
Наконец я приехал, меня встречает серая "ракушка" автохауза с огромной багрово-красной фирменной надписью по периметру. Под этой надписью нижний виток ракушки будто отрезали, вместо него за витринными стеклами - выставочные модели на зеркально-антрацитовых полах, черные, серые-металлик, белые, а вход в ракушку охраняет рекламная колонна - герб с красным да черным на золотом.
- Назад возьмете? - с ходу говорю подошедшему ко мне чуваку-продавцу. - Я сильно не отрывался - так, в рамках.
Он узнает меня, здоровается:
- Вижу. Возьмем, конечно. Что показать вам новенького, г-н Эккштайн?
Мне льстит, что он помнит мою фамилию и думает, будто я просто хочу поменять на более новую модель. И он мне нравится. Правда.
- Показать - что угодно. Одобрю все. За этот год влюбился в Порше. А возьму в следующий раз.
Он понимает и даже бровью, нет, ни единым мускулом на лице не ведет. Учись профессионализму, пацан, говорю сам себе. Я говорил, что он мне нравится? Нет, не то. Я его уважаю, вот что.
- Проходите, обсудим, - приглашает он в кабинетик в глубине шоурума, почти незаметный с входа.
Если верить его бэджику, то зовут его Юлиус Фердинанд фон Кибитц.
- Послушайте, Юлиус, а можно вопрос?
- Можно на "ты". Я - Ферди. Давай коньяка, а? У меня Хеннесси есть. А то я шампанское не люблю вообще-то, а приходится клиентов угощать.
- Понимаю. Я его и сам не очень. Так это... - киваю на визитку, - своего рода псевдоним?
- Нет, всё настоящее, - говорит он невозмутимо. - У меня потомственный титул барона. Полное имя - Юлиус Фердинанд Карл Теобальд фон Кибитц фрайхерр (барон) цу Остеркамп, - строчит с такой же скоростью, с какой нотариус на заключении сделки бубнит заверяемый им документ на тысячу страниц. - А теперь впихни это на визитку. А образование финансово-экономическое. Просто машины люблю.
- А не легче было бы их "просто" коллекционировать?
- На это деньги нужны, а мы... ну, в общем, относимся к балтийской знати - слыхал про такую?
- Возможно.
- В сорок пятом Красная армия пришла, потом экспроприация - вот и потеряли все владения восточнее Шаальского озера. А те, в Эстландии, так и подавно. А дед мой в видерштанд, сопротивлении участвовал, Штауффенберга знал лично. Знаю, теперь все так говорят... Да ладно. Это я - так. Всегда не тем достается.
- Согласен.
Даю понять, что верю. С какого ему мне врать, я - человек посторонний.
- Потом - стена. Короче, у нас было, как у наших родственников под Кенигсбергом.
- Вернуть не пробовали?
- Без вариантов. Да и зачем? Я не жалуюсь. Денег мне хватает. А камни - не моя стихия. Не люблю старину. Пусть кто другой с ними возится, реставрирует, там, или что. В нашем пале во времена остблока психбольница была, а после стены там сделали музей. А и пусть будет, я - альтруист, - он снова простует, поднимает свой Хеннесси мне навстречу.
Интересно, думаю. Все мы куда-то откуда-то приехали. Этот, к примеру, начхал на восточные владения. Ему бы пыжиться, строить из себя, а он забил на голубую кровь и вместо этого здесь, на Западе, продает люксусные тачки чисто из любви к ним. И ведь нашел себя чувак. А я - нет?
На прощанье пожимаю ему руку с максимальной сердечностью - я же независтливый. Так уж устроен: мало, о чем жалею.
"Но тебя...", - думаю, глядя с улыбкой на Примаверу, которая, кажется, тоже горько-сладко улыбается мне на прощанье - "...мне будет не хватать".
- Зачем? - спрашивает дома Оксанка.
- Как это - зачем? Ликвидность повысить, - поясняю. - Мне, видишь ли, кроссы новые нужны... старые - ну, ни к черту... всё... не годятся... никак не пойдут...
- Андрюх... - она пытается шутить мне в ответку. - Так ты это... надолго так собрался?.. Вон, имущество распродаешь...
![[]](/img/f/flo_rencen/glava9kalibrovkanikolausa/aviary-image-1565077137378_redacted_improved_slightly_slate_mini.jpg)