Аннотация: Эпизод, в котором кто-то отправляется в путь, а кто-то исполняет свой долг.
Рассвет давно уже наступил. По огромному лесу разносились звуки охотничьего рога, лай гончих, выкрики верховых загонщиков и время от времени - вопли настигнутых зверей.
Маленький бурый тролль, слыша все это, рычал, шевелил длинными ушами и забивался глубже под корни старого ореха. Его мать, опасаясь преследования, не ходила более в подвалы замка - она искала поживу только здесь. Она была самым крупным и опасным хищником в окрестностях.
До сегодняшнего дня.
Он насторожился, уши встали торчком, а узкие зеленые глазки засверкали: с юга долетело эхо знакомого рыка. Его мать нашла кого-то вкусного и собиралась принести ему. Заурчав, тролльчонок облизнулся и в нетерпении заскреб когтями по стенке ямы, отчего она стала сыпаться и набиваться в его ноздри.
Он громко чихнул несколько раз, потряс башкой и снова прислушался.
И тут мать закричала.
Это был именно крик - вопль страшной боли, который издают перед смертью все тролли, лесные, ледяные или горные.
Тролльчонок оцепенел. Потом, словно его хлестнули, вылетел из ямы и прыжками помчался туда, где погибала мать.
Ворота замка распахнулись. Оттуда вышли трое путников: женщина, мальчик в одежде аристократа и другой, одетый в потрепанный дорожный костюмчик, какие носили и торговцы, и ремесленники, и даже кое-кто из зажиточных вилланов, сумевших выбиться в люди.
Их никто не провожал.
Холодало, в воздухе чувствовалось дыхание зимы.
Аморис плотнее закутался в плащ и решительно зашагал вперед. Он не оглядывался. Все, что оставалось в замке, ему не принадлежало - и он этому не принадлежал. Отец сам разорвал последние связи. Мать...
- Подождите, не так быстро, ваше высочество, - донесся голос Вима. Барона Крюгехальма. Его брата. Будь он неладен! - Сапоги великоваты оказались. Не поспею.
- Так остановись, сними их, натяни еще пару носков и напихай в носы тряпок, - прошипел Аморис через плечо. - А ждать я никого не буду. Тем более - тебя, Крюгехальм.
"Провалился бы ты куда поглубже, братец. Вместе с ней и всем вашим семейством", - вертелось у него на языке. Но тут Брунни мягко, но цепко прихватила принца за плечо и многозначительно взглянула сбоку, и Аморис проглотил окончание своей речи.
Стряхнув надоедную руку, он повел плечами и двинулся дальше, печатая шаг. Словно не в ссылку отправлялся, а красовался на смотре королевских войск.
"Смотрите из окон? Смотрите на здоровье, папуля и гадина Шоуэрд. По крайней мере, все ваши уроки даром не пропали. Хотели настоящего принца - вот вам настоящий принц, спина прямая, лицо как у статуи, шаг ровный, сердце - камень".
Насчет камня он, пожалуй, поспешил. После сотни шагов по дороге Аморис почувствовал, как отдается в ушах унылое карканье летевшего где-то очень высоко Бакта, ощутил, как давит вещевой мешок за плечами, как хлюпает под сапогами грязь - и в носу защекотало.
Проклятый, любимый, единственный знакомый ему мир - замок.
Из которого он не выезжал дальше, чем на несколько миль. За всю жизнь.
Чав-чав, откликнулась грязь снизу. Чав.
Брунгильда не лезла к лапусику с утешениями - слишком хорошо его знала. Вместо этого она заговорила с обруганным маленьким бароном и стала расспрашивать о том и о сем.
Вим поравнялся с валькирией и начал охотно отвечать, иногда скашиваясь на грозную принцеву спину.
Аморис усилием воли отогнал мысли о доме и стал размышлять о насущном: выйдет ли из спячки Амина, которая перед самым уходом вдруг заявила, что зимой джинны вообще нетрудоспособны, сколько миль им идти до ближайшего постоялого двора и будут ли там свободные места в такую поганую погоду, а еще - засомневался, стоило ли класть в мешок тяжеленный талмуд "Бестиариус универсум", запас перьев и походную чернильницу с крышечкой. Все-таки стоило, наверное, потому что книги носили с собой только знатные люди, умение читать и писать высоко ценилось, и в случае чего можно было бы подзаработать деньжат. На худой конец, он мог тайком изготовить несколько самых ходовых зелий: от сглаза, от горячки, от несчастной любви и бородавок. Что касается его умений ездить верхом, фехтовать и танцевать - от них в данной ситуации толку было немного.
Ха, если папочка рассчитывает, что он раскается и с поклонами приползет обратно, пусть. Долго придется ждать.
Крышка люка задрожала, потом сдалась и рухнула наземь. Из открывшегося отверстия, кряхтя и ругаясь, высунулся порядком грязный, в клочьях паутины Рудольстарт.
- Будь я умнее, - произнес он, выбравшись на поверхность и упав на четвереньки, - так не связался бы с этой ходячей гранатой, принцем Аморисом. От сопляков одни неприятности, а от высокопоставленных сопляков - только смерть нашему племени алхимикусов.
- Все философствуешь, Руди, - из люка вылез и Динан. В отличие от спутника, он сразу встал на ноги, потянулся и зевнул, показав крепкие прокуренные зубы, один из которых поблескивал золотом. - Не думаю, что сейчас для этого подходящий момент. Ноги в руки, и скорее дальше, пока Венни и его присные не спохватились и не выслали особый отряд для нашей поимки.
Рудольстарт уставился на него со знакомым выражением затравленной енотихи.
- Помилуйте, - хрипнул он, - какой еще особый от... отряд? З...за нами?
- Ах да, - спохватился Маятник. - Не совсем точно выразился. За мной. Потому что я уникум, и Венни это знает, а ты всего лишь один из дураков в колпаках. Одним словом, вперед, рассуждать о сопляках будешь позже, если вообще будешь.
И Динан расправил за плечами лямки вещмешка и зашагал в лес по почти уже заросшей тропинке, насвистывая какую-то народную песенку о черноглазой красотке и ее милом дружке, ушедшем воевать за родину и сложившем буйную голову. Двигался он на удивление быстро для грузного мужчины под сорок.
Алхимикус при словах "один из дураков в колпаках" стиснул зубы и напрягся, но, видя, что Маятник и не думает извиняться, вскочил, отряхнулся и, тихо проклиная все окружающее, потрусил следом.
Барон Август Крюгехальм с тоской опустил копье, с которого капала густая зеленоватая кровь тролля. Еще одна жертва, еще одна победа.
Победа? Он с шумом выдохнул, широкая грудь затряслась, на глазах выступили слезы. Август оплакивал своего сына, по доброй воле отправившегося в поход вместе с наследником престола, свою предательницу-жену, сумевшую обмануть и мужа, и любовника, и всю родню, и в конечном итоге - самого себя.
Проведя всю жизнь в военных походах, он мечтал лишь о том, чтобы дома его ждали любящие люди. Люди, которым он сможет доверить свои печали и заботы, с которыми сумеет отогреть усталое, замерзшее на жизненных перекрестках сердце. А вместо этого он обнаружил рядом с собой пустоту. Абсолютную, страшную, невыносимую пустоту.
И поэтому даже некогда любимая забава уже не трогала, и валявшееся перед ним тело хищного тролля не радовало. Всего лишь очередная голова на стене, украшенной сотнями трофеев.
Всхлипнув и неловко утерев ручищей влагу с рыжих ресниц, барон воткнул копье в ближайший пень и огляделся. Он далеко отъехал от охотничьего поезда, стоило, пожалуй, подождать до сигнала общего сбора и уже потом двигаться к условленному заранее месту встречи - поляне у пещеры отшельника.
После вчерашнего неудачного пира король вознамерился на славу развлечь роптавших гостей: охота, затем беседа с отшельником, слывшим провидцем, затем возвращение в замок и потешные петушиные бои с высокими ставками.
Август рвался в последний раз взглянуть на сына, но ему не дали - охранники попросту преградили вход в ту часть замка, где жили король и наследник и куда поместили на ночь беднягу Виммердама.
А на рассвете король собрал всех феодалов и велел отправляться.
С тяжелым сердцем барон уехал в лес и, воспользовавшись минутной заминкой Венцарпетиса, исчез, свернув на юг, а там наткнулся на овраг, в котором тролль грыз свою добычу.
Август глубоко вдохнул, выдохнул, сосредоточился.
Кажется, сигнал?
Он уже взялся за древко копья, чтобы вытащить его и как следует обтереть, но вылетевшая из чащи стрела вонзилась как раз под рыжую лохматую бороду. Булькнув, барон схватился за нее обеими руками и зашатался.
Когда Август Крюгехальм рухнул на землю, из леса выпрыгнул тролльчонок. Заверещав, он обнюхал мать, которая уже окаменела, потом повернул башку к барону.
Он помедлил, выбирая между убитым матерью оленем и человеком, потом окончательно решился и скачками подобрался ко второму.
Стоя в зарослях кустарника, Шоуэрд наблюдал за разыгравшейся в овраге трагедией и слегка улыбался.
Двое наемников рядом с ним вопросительно посмотрели на советника-казначея. Он молча махнул рукой в сторону поляны, они кивнули и пропали из вида.
Немного полюбовавшись на чавкающего тролльчонка, Шоуэрд накинул капюшон плаща и вернулся к своей лошади. Он успешно исполнил свой долг, долг верноподданного и просто друга. И теперь с чистой совестью вернулся к излюбленному занятию - перебору четок и монотонному "Да придет Создавший Храм Мироздания".