Аннотация: История времен СССР. Виктор сбежал за границу в поисках счастья. Через семь лет он вернулся к тем, кого бросил. И только один человек захотел его увидеть...
- О Троя великая! Древние стены твои под натиском варваров пали. Горят на обломках... что там дальше, Лида?
Она бессильно смотрела на лист пьесы, не видя ни единой буквы. Кубик Рубика валялся на столике: зеленые пятна, желтые, красные. Светофор. Любимая игрушка Вовки.
- Лида, ты слышишь? Очнись!
Сашин голос, раздраженный сашин голос. Ни капли тепла, только колючие, холодные нотки.
- Они за ним следят. Ты же знаешь, они за ним следят каждую секунду, - ответила она невпопад.
Муж умолк на полуслове, их взгляды наконец встретились. В его круглых темных зрачках проблескивал азарт, потом откуда-то выполз страх и под занавес - брезгливость. Так он смотрел обычно на старух, сидевших на обочинах и торговавших овощами. Или на того щенка, которого Вовка позавчера притащил со двора. "Немедленно отними у ребенка эту гадость и выкинь! Слышишь, Лида?". Пришлось выполнить просьбу - а по сути, приказ - мужа.
- Знаю. Прекрасно знаю. И поэтому никто из нас к нему в гостиницу не поедет. Ни мама, ни отец, ни я. А ты прекрати думать о невозможном. И хватит о нем! Перестань о нем говорить и даже думать, Лидия! У тебя есть я, есть наш сын, дом. Этого довольно. Читай дальше пьесу.
Она почувствовала, как сердце тяжело уползает вниз, словно шматок масла. Вот так и умирают. Из-за того, что сердца больше нет на нужном месте. Поднесла к глазам лист и, с трудом вчитываясь, начала монотонным голосом:
- Горят на обломках шлемы гребнистые, кровью политы поля, и мечи не звенят в жажде смертоубийства...
Витя сбежал из Союза семь лет назад. Выехал с ансамблем во Францию на гастроли. Перед этим каждого из танцоров возили в министерство культуры в сопровождении вежливых и молчаливых "серых костюмов" из госбезопасности. Железный занавес в начале восьмидесятых уже ослабел, но по-прежнему стоял на своем месте. Советский человек обязан был соблюдать принципы Страны Советов. Особенно в чужой стране.
Витя прекрасно об этом знал. Перед его отъездом они лежали вдвоем под одеялом, в темноте, и курили, передавая друг другу сигарету. "Не уезжай. У меня плохое предчувствие". "Дурочка. Совсем ничего не понимаешь, моя глупышка-гусыня..." "Не смей над этим смеяться. Мне страшно. Понимаешь, очень страшно!" Он засмеялся, выбросил окурок в пепельницу, провел жадной ладонью по ее прохладным обнаженным ногам. Она ощутила его неторопливый поцелуй на правом плече, попробовала оттолкнуть, но он был весел и неумолим, как всегда. И она сдалась. Как всегда.
В тот момент, когда он выбирался из окна кухни французской гостиницы и крался задними дворами к поджидавшей его машине, Лида мыла посуду. Тарелка вывалилась из ее ослабевших рук, и вот именно тогда она в первый раз поняла смысл выражения "внезапная смерть". Перед глазами потемнело. Она услышала собственный сдавленный выдох и куда-то провалилась.
В больнице, куда ее отвезли перепуганные родители, врач сказал Лиде: "Поздравляю, вы скоро станете мамой". Она потеряла сознание во второй раз.
Саша навещал ее все месяцы, что она пролежала на сохранении. Газет и радио ей не давали, боясь новых приступов. А там, в газетах, долго и люто разносили поступок предателя Виктора Галактионова, звезды русского народного танца.
Один раз к ней пришли те "серые костюмы". Они просто сказали - забудьте. Он умер. Она отвернулась к стене, промолчала.
Вчера она сняла трубку, не дождавшись мужа. И окаменела, услышав его голос. Семь лет.
- Привет, Сашок, - голос Виктора был напряженным, ломким, чужим. - Я понимаю, неожиданно, но меня тут друг привез в Ригу из Цюриха частным самолетом, родню захотел навестить. А я о тебе вспомнил. О маме, папе. И... о Лидке. Хочу вас всех повидать. Саша, алло, плохо слышно. Саша?..
Тут подошел муж, вопросительно вскинул бровь. Он молча передала трубку телефона, отошла, оперлась левой рукой о шкаф и застыла. Внезапная смерть. Через семь лет. Бейся, сердце, бейся, пожалуйста, бейся.
- Нет, об этом не может быть и речи, - она уловила злобу и страх в голосе мужа и тихо ушла, цепляясь по дороге за мебель. Бейся же, сердце.
Саша отрепетировал свою роль и рано лег, завтра генеральная репетиция. А он - ведущий актер. Ему нельзя быть не в форме.
Вовка спал, посапывая в кулачок, ночник горел так, как ему нравилось. Она, уже одетая, долго смотрела на сына, потом осторожно забрала из-под подушки его любимый кубик Рубика.
Ночные улицы были пустынны. Но у гостиницы, которую назвал Витя Саше, народа было довольно много. Туристы. Она поежилась, запахнула пальто. Вошла в ярко освещенный вестибюль, кивнув на приветствие швейцара. Спросила у дежурного администратора, как найти номер 64. В лифте никого больше не было, она сумела немного успокоиться, но сердце все равно так же уползало вниз.
На стук он открыл не сразу. Потом дверь распахнулась, и сонное, до малейших черточек изученное лицо появилось перед ней. Вот он, весь - голова, руки, ноги. Сердце, лживое, предательское сердце. Его глаза изумленно распахнулись, и, не дав ему открыть рот, Лида заговорила сама. Монотонно и тихо.
- Нет, не здоровайся. Здоровья желают тем, кто близок, а мы чужие, Витя. Навеки, и даже после скончания веков эту пропасть не закрыть. Но я хотела только сказать, что у меня все хорошо. Я вышла за твоего брата, чтобы спасти твоего сына от клейма предателя. Я живу счастливо семь лет и буду так жить и дальше. Не пытайся это изменить. Будет хуже. Возвращайся к себе во Францию, будь тем, кем всегда мечтал быть. А эту вещь забери, ее тебе дал бы твой сын, я знаю, так что - она твоя. Прощай.
Ее каблуки уже стучали где-то в дальнем конце коридора, последний стук, взмах юбки - и Лида исчезла.
Он все так же стоял, моргая, в дверях номера, а на ладони лежал кубик Рубика. Красные, желтые, зеленые пятна. Игрушка его сына. Не его сына. Сына не его женщины.
Внутри кто-то крикнул: "Беги за ней!". Но ноги не слушались. Те самые ноги, которые так легко носили его по лучшим мировым сценам. Он медленно опускался вниз, пока не сел на пол. И сидел так долго.
На рассвете, выпив много водки, он непослушными руками крутил кубик туда и сюда. Но, конечно, сложить его правильно Виктору не удалось. Он не сумел этого и в самолете. И позже, в своей парижской квартире.
Отчего-то каждый раз, когда он доходил до финального этапа, в голове звучало эхом: "У меня плохое предчувствие...". Игрушка падала на пол и крутилась там, как живая.
А он закрывал глаза и понимал, что если бы и знал - сбежал все равно. И пил снова.