Приближение Нового года угадывалось во всем. Огромные хлопья мокрого снега мягко ложились на пушистые лапы елок, шеренгой расположившихся вдоль домов, где-то вдалеке весело звенел колокольчик, витрины магазинов зажглись разноцветными огнями гирлянд, и отовсюду смотрели, смеясь, игрушечные деды Морозы. Один такой старичок, хитро прищурив глаз и лукаво улыбаясь, расположился на столе у Михаила. Вздрогнув от прилива холодного воздуха, Михаил закрыл окно, щелкнул старика по носу, затем расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, одной рукой ослабил узел галстука, снял галстук и небрежно швырнул на стул. Дальше раздеваться не было уже сил, и Михаил просто плюхнулся на диван. Полежав пару минут без движения, он пошарил рукой по дивану. Найдя пульт, он включил телевизор, и комната наполнилась задорными детскими голосами; полежав еще немного, Михаил стал тихо подпевать, покачивая в такт рукой.
Раздался стук в дверь. Выключив телевизор, Михаил нехотя поднялся и, все еще бормоча под нос рождественскую песенку, побрел к входной двери. Стук повторился.
Все, что он увидел, все, что он почувствовал, был огонь. Яркая красная вспышка перед глазами, резкая боль в переносице, и все вокруг закружилось в безумном танце.
Голоса. Кто-то ходит рядом. Кто-то неторопливо ходит рядом. О чем-то говорят, но не разобрать ни слова. Смеются. "Вставай, сволочь!" - вдруг ясно услышал Михаил, и тут же сильный удар в бок, еще удар, еще. Как же больно! А бьют снова и снова. Кажется, что не выдержать очередную волну боли, но тут же она сменяется новой, еще более ужасной, а за ней еще одна. "Ну, куда сейчас?" - все, о чем он думал, сжавшись в комок на полу. - "Откуда ждать боли?". Но вот все, больше не бьют, больше не бьют.
Медленно, каждую секунду ожидая, что удары возобновятся, Михаил отнял руки от головы, чтобы увидеть своих мучителей. Их было трое. Один, самый полный из них, скомандовал: "Поднимите его!", двое других тут же подскочили к Михаилу и одним рывком подняли того на ноги.
- Ну что, Длинный, узнаешь нас? - спросил толстяк.
Да, он узнал их, он узнал бы их сразу и через двадцать, и через сорок лет. Вот этот толстый, который командует, это Блинчик, он же дядя Леня, постарел, правда, за эти годы, поседел, да и поправился еще килограмм на двадцать, а рядом с ним - здоровый как шкаф Костолом. Несколько новых шрамов на ничего не выражающем лице. А вот и Джокер, с неизменной идиотской улыбкой вертит в руках пистолет. Этому все равно кого убивать; пусть перед ним будет даже ребенок, если дядя Леня скажет - убьет не задумываясь.
- А, Длинный, узнаешь своих старых друзей? - повторил Блинчик.
Михаил знал, что они когда-нибудь придут. Столько лет уже прошло, но однажды они все равно пришли бы. Удивительно даже, что они не нашли его раньше. Михаил слишком хорошо знал эту троицу, чтобы надеяться теперь на спасение. Пытаться бежать, сопротивляться, звать на помощь - бесполезно, предлагать деньги, вымаливать себе жизнь также бесполезно. Все кончено, это смерть пришла. И он знал это. Он кивнул.
- Ну вот и молодец. - Обрадовался Блинчик. - Я так и думал, что ты не будешь ломать комедию, мол, я - не я, ты всегда был мужиком, Длинный. Да вот только обидел ты братков. И те деньги, что ты унес, это ерунда. Какие это деньги? Истратил уже, небось, на бабу свою. А вот обидел ты нас сильно. Да и Лысый из-за тебя сел. - Блинчик немного помолчал, затем ухмыльнулся. - Долго же ты от нас бегал, но вот и добегался, пересеклись наши дорожки, отбегал ты свое, Длинный.
Михаил молчал, лишь время от времени подносил рукав к разбитому носу, чтобы вытереть кровь.
- Ну что ж, не хочешь говорить и не надо. Бабу твою с дочкой мы не тронем, да и ты умрешь быстро. Ну что вы стоите? - Блинчик обернулся к Джокеру и Костолому. - Мешок давайте!
Джокер подскочил к дивану и содрал наволочку с подушки, несколько крупных белых перьев поднялось в воздух.
И вот в этот момент, в ту секунду, когда Джокер накинул наволочку ему на голову, Михаилу стало страшно, по настоящему страшно. Угол комнаты, шкаф, журнальный столик с разбросанными на нем бумагами и вдруг ничего больше, просто белая пелена вокруг. Никогда, ни завтра, ни послезавтра, ни через сто, ни через миллионы лет, вообще никогда не увидит он больше ничего: ни очарования осеннего леса в ясную погоду, ни волшебной картины звездного неба, никогда не услышит он тихий шелест листьев и грозные раскаты грома, никогда не вдохнет больше аромат цветов. Даже те перья, которые поднялись сейчас в воздух, которые прежде не вызвали бы ничего кроме раздражения, показались вдруг бесконечно дорогими. Вот бы просто вновь взглянуть на них, полюбоваться, как они летят, проследить траекторию их неторопливого полета. Как же страшно умирать! Как же это страшно и обидно. От несправедливости хотелось кричать, бить стекла, крушить мебель или, по меньшей мере, просто разодрать на себе эту наволочку, которую накинули, чтобы не запачкаться кровью, его кровью. Но лишь бы он только попытался это сделать, как в него начали бы стрелять, и он бы умер на несколько мгновений раньше, на те несколько мгновений, которые ему еще осталось прожить. В теории он мог бы оказать сопротивление, но даже самый лучший, практически невероятный вариант - выбраться живым из комнаты - означал бы в дальнейшем смерть не только для него, но и для всей семьи. Для семьи, что он так любил, для родных, которых он больше никогда не увидит. Никогда не обнимет он больше жену, не услышит смех дочки, доченьки, дочурки, не потреплет ласково ее волосы. Эта мысль пронзала мозг больнее пули. Но он не заплачет сейчас, не зарыдает перед этими ничтожествами. Так он решил.
- Позвонить дайте! - резко произнес Михаил и услышал, как тут же стихли за спиной шаркающие шаги Джокера.
- Позвонить? - раздался справа насмешливый голос Блинчика. - Уж не в милицию ли?
Придурок Джокер противно засмеялся.
- Дайте позвонить домой!
Тишина вокруг, даже Костолом перестал чавкать жвачкой. Думают. Михаил представил себе растерянное лицо Джокера и задумчивую физиономию дяди Лени. Трусливые люди, всю жизнь они провели в страхе, и все не надоело им бояться. Даже сейчас, когда он полностью в их власти, отовсюду ждут подвоха. "Дадут ли позвонить, или сейчас-то все и кончится?" - лихорадочно думал Михаил, не имея возможности видеть, что происходит вокруг. Он хорошо знал, как это случится, сам видел не раз. Дядя Леня молча кивнет, мол, пора, и Джокер, который уже наверняка целится в голову Михаила, выстрелит в упор.
- Хорошо, - с трудом вымолвил дядя Леня после нескольких ужасных секунд томительного ожидания.
Было слышно, как он подошел к столу и стал набирать номер телефона. Обрадованный Михаил хотел было скинуть с себя эту проклятую наволочку, но тут же услышал резкий окрик Дяди Лени:
- Мешок не снимай! Так звони. И хоть слово о нас, хоть слово, что ты в опасности, они тоже умрут.
И затем тот же голос:
- Песок - это твоя оставшаяся жизнь. Кончится песок - все кончится. Ты понял? Время пошло.
Михаил сообразил, что Блинчик говорит о песочных часах, которые Михаил как талисман часто возил с собой. Значит, у него пять минут. Жить ему осталось пять минут. Всего пять минут! Вернее, с каждым мгновением, с каждой мыслью все меньше и меньше. А в трубке невыносимо длинные гудки. Сердце, тебе осталось сделать три - четыре сотни ударов. Быстрее, быстрее! Но вот наконец-то сквозь шум помех:
- Алло!
- Алло, Галя, Галенька! - кричал в трубку Михаил. - Как же я люблю тебя! Подожди, не перебивай, подожди, просто послушай. Знаешь, ты в моей жизни была самым родным человеком! Родней тебя никого для меня не было. Ты меня прости, если когда я что не так сказал, если, может, обидел тебя когда нечаянно. Как же я хочу быть сейчас с тобой! Прости меня. Прости и прощай!
Господи, да что же можно сказать за пять минут? Мысли путаются. Михаил представил себе эти песочные часы на столе. Песок все течет и течет. Что же можно сказать за эти мгновения, если за всю жизнь не сказано?
- Миша, что случилось? Не пугай меня.
- Да ничего, ничего не случилось! Ничего. Что со мной может случиться? - Безуспешно пытался успокоить свой голос Михаил. - Ты просто послушай меня, у меня мало времени. Осталось.
- Господи, что произошло, Миша? Миша! Твой голос!
Неужели эти пять минут так и пройдут: "Что случилось?", "Ничего не случилось!"? С дочкой, надо успеть попрощаться с доченькой.
- Галя, позови Марину к телефону. Только быстрее, быстрее, умоляю.
- Да ты что, она уже спать легла.
- Быстрее!
Тишина в трубке. Сколько осталось? Две минуты, три? Или уже все? Да неужели они смогут выстрелить сейчас? Люди они или звери?
- Алло, Миша? - мужской голос в трубке. Это отец Гали подошел к телефону.
- Здравствуй, папа, - сказал Михаил, а про себя подумал: "Какого черта?"
- Здравствуй, Миша. А у нас тут, ты знаешь, настоящее ЧП было, да. Прихожу я, значит, домой, раздеваюсь я так не торопясь, медленно так раздеваюсь, ничего не замечая, и вдруг наступаю ногой в лужу. Это из трубы течет горячая вода, ты знаешь, прямо кипяток. Ну, я хотел сперва...
- Дайте поговорить с дочкой! - страшным голосом крикнул Михаил.
- Хорошо, папа. А у меня сегодня по рисованию пятерка. Только у Светы Беловой и у меня.
- Ну, ты же молодец у нас, - слушал Михаил звонкий родной голосок, не вникая в смысл слов. Слезы градом катились по его щеке.
- А по математике у меня... Ты не будешь меня ругать?
- Нет, конечно, Мариночка, радость ты моя. Как я могу тебя ругать?
Как же он смог бы ругать ее теперь из-за какой-то оценки! Да никогда в жизни не стал бы он больше ее ни за что ругать, никогда в жизни. Если бы она только была, эта жизнь. Ах, если бы!
- Ты у меня самый добрый, самый лучший папа в мире!
Михаил не мог больше произнести ни слова от слез. Слезы душили его.
- Папа, а когда ты приедешь? Приезжай поскорее, мне так скучно без тебя. Обещаешь приехать поскорее? И мы будем вместе встречать Новый год, ты, я и мама. Мы вчера уже нарядили елку, и шары повесили, и снеговиков. Папа, ты плачешь?
Михаил сделал над собой усилие и продолжал сквозь слезы:
- Доченька моя, я скоро приеду. Я очень-очень скоро приеду. Я уже передал твое письмо деду Морозу, а сейчас сяду в поезд и приеду. С наступающим Новым годом тебя!
Михаил почувствовал, как дуло пистолета уткнулось ему в голову.
- Доченька моя, - рыдал в трубку Михаил. - Ты ведь умница, ты вырастешь большой, и ты будешь счастлива. Папка твой очень любил тебя. Запомни это, запомни навсегда. Пройдут годы, и что бы кто тебе ни говорил, знай, я всегда любил тебя, папка твой очень любил тебя. Будь счастлива, дочка!
Раздался тихий щелчок, и вдруг короткие гудки в трубке. Пип-пип-пип-пип-пип...
- Прощай, дочка! Прощай! - Кричал Михаил, зная, что она его уже не слышит. - Прощай, доченька! Прощайте все и будьте счастливы!
О его смерти родные узнают вечером 31 декабря, за несколько часов до нового года. Пока же он лежал на полу, раскинув руки. А за окном по-прежнему кружили огромные хлопья мокрого снега, и где-то вдалеке весело звенел колокольчик.