Фомин Олег Вадимович : другие произведения.

Ночь. Глава 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Когда-то давно, много лет назад, ночь была другой. Просто - темное время суток. Можно было гулять под луной, любоваться звездами, сидеть у костра. Но однажды вместо той ночи пришла Ночь. Почему? Откуда? Никто не мог ответить. Ни власть, пока она еще была, ни наука, ни церковь. Наступала не просто темнота, весь мир переходил в иное состояние. Страшное, чуждое и враждебное. Кризис, коллапс, хаос, разруха. А потом вместе с Ночью начали приходить они. И стало совсем плохо...
  НОЧЬ
  
  Глава 1.
  
  Старая береза над головой еле слышно шумит густой листвой на слабом ветерке, поверхность неширокой, но быстрой речки празднично сверкает сотнями бликов летнего солнца, словно чешуя огромного змея, струящегося между крутых берегов, из рощи за излучиной доносится многоголосый щебет птиц, тёплый воздух наполнен пряными ароматами трав. Умиротворение. Идиллия. Июль. Мой любимый месяц года...
  И как будто в мире все, как всегда. Как будто, все хорошо...
  - А я ведь когда-то мечтал о деревенской жизни. Природа, воздух, тишина... Навоз. - Вадик от души затянулся уже почти не видимой в грязных пальцах примой, закашлялся, и его давно не стриженная голова скрылась в облаке сизого табачного дыма; из которого остались торчать только нос и очки с перевязанной синей изолентой дужкой. - Встать пораньше и по росе на речку, потом кур покормить, дров нарубить, сено скосить, а вечером - костерок и Дуняша под боком. Большая, теплая... А зимой книжку при свечке читать допоздна. За окном - сугробы, мороз, а я на печи... Вот и получил. Сбылась мечта идиота. Только ночью не почитаешь... Да и Дуняши под боком нет.
  - А почему именно Дуняша? - спросил я.
  - Ну так, деревня же. - Пояснил он, вдавливая окурок в трухлявое поваленное дерево, на котором сидел. - Я думал - тут одни Дуни да Прохоры.
  - Ясно. А я, кстати, однажды пробовал читать. Зимой как раз.
  - И как?
  - Бесполезно. Сам знаешь, ночью или спишь, если повезёт, или трясёшься.
  - Ага. А мне ещё, прикинь, закопаться хочется. - Вадик грустно и как-то виновато улыбнулся. - Такое накатит, что в башке только одно - рыть и рыть, чтоб поглубже... Хотя, куда уж глубже?..
  Я покачал головой, представив трясущегося Вадика, который, словно испуганный крот, пытается зарыться в бетонный пол. Забавно. Потом сказал:
  - Бычок свой лучше закопай.
  - Бычок? Опять параноишь, Санек? - Его интеллигентное, но очень немытое лицо скривилось в иронической усмешке. - Ладно около дома осторожничаем, но здесь-то зачем? В двух километрах?
  - Закопай, говорю! Откуда ты знаешь, как они ищут? Сначала бычок найдут, потом нас...
  - Да ладно! Юрич позавчера прям возле входа покурил и в крапиву бросил...
  Я грозно вздохнул.
  - Окей! Закапываю. А то всю плешь проешь...
  Вырыл ямку, торжественно уложил в неё окурок, засыпал.
  - Двинули? - я поднялся, подхватил с земли лямки ремней, протянул одну Вадику, вторую взял сам. - Итак, засиделись - Ночь скоро.
  После произнесённого мною слова "Ночь" мы оба, словно на автомате, испуганно вжали головы в плечи и покосились на солнце. Часов семь, может минут десять восьмого. До девяти по-любому успеем.
  Крякнули, поднатужились, и телега за нашими спинами, скрипнув, нехотя тронулась с места, приминая колёсами траву, которой густо заросли колеи заброшенной просёлочной дороги. Дорога тянулась по высокому берегу речки, петляя между рощами, а потом плавно поворачивала к пологому пригорку, за которым находилась наша деревня, раньше вроде бы называвшаяся Покровкой. "Вроде бы" потому, что указатели на въезде-выезде были давно не читаемы, а коренные жители упорно молчали в виду своего отсутствия. Вообще, из местных остался лишь невзрослый Ванька, который разочек, в самом начале, переночевал на улице, умудрившись встретить утро не потерявшим ни одной части тела, кроме рассудка. Вот из его-то неясного бормотания остальные нынешние обитатели деревни, все, как один, городские, те, "кто успел", и смогли вычленить что-то, похожее на слово "покровка". Да, наверное, и не важно было уже название, ибо все свое время жители проводили вне деревни; днем - на близлежащих полях, выращивая скудный урожай, а ночью - под землёй, вцепившись зубами в матрацы, трясясь от ужаса и молясь о сне. В покосившиеся без пропавших хозяев дома никто даже не заходил. Незачем, да и наследить нечаянно можно. А за нечаянно, как известно, бьют отчаянно...
  В нашей телеге была установлена здоровенная металлическая клетка, в которой находились свиньи. Две штуки. Откормленные, лоснящиеся. Тяжёлые. Настоящее богатство по нынешним временам. Везли мы их от соседей, обосновавшихся на свиноферме, километрах в пятнадцати ниже по течению. Вчера мы прикатили им последнюю партию зерна, переночевали, а с утра пораньше - обратно. Довольные соседи накормили завтраком, даже проводили немного. Хорошие люди. Раньше с ними воевали. То они на наших полях урожай соберут, то мы у них свинью уведем. И стрельба была, и поножовщина. Потом как-то приспособились каждые к своему хозяйству, теперь вот торгуем. Меняем урожай на скотину. За этих поросей старшие договорились давно, но никак не могли сойтись в цене. Свиноводы требовали столько зерна, что жаба душила всех, особенно двух наших татар, Ильгиза и Руфу. Им эти продукты животноводства, вообще, даром не нужны были, религия не позволяла. Остальное большинство, в том числе и я, считало, что овчинка выделки не стоит, так как съесть свинок, конечно, здорово, вкусно и полезно, но на такую ораву - это очень мало и надолго не хватит, а разводить... Не знаю; лично я даже не мог с уверенностью определить пол хрюшек, не говоря уж о том, чтобы их размножать, да и остальные соплеменники в этом вопросе были не более компетентны. Одно дело кое-как пахать и сеять, дачный опыт все-таки имеется, другое - содержать скотину с целью наращивания мясной базы. Двух свиней для этого точно мало; горе-фермеры их быстро испортят и сломают в силу своей неопытности, не дождавшись даже первого потомства.
  Но старшие - есть старшие. Решили покупаем, значит покупаем, пусть даже за немереные деньги. В смысле, за зерно, конечно. Деньги уже несколько лет, как потеряли всякую ценность. Они не вкусные и совершенно не питательные, не греют и не защищают, переход от рыночных отношений к натуральном хозяйству был неизбежен и стремителен, а вот движение в обратном направлении только-только начиналось, и никакими деньгами у нас ещё не пахло. Рассказывали, правда, что в пригородах придумали какой-то универсальный эквивалент, а в самих городах деньги из употребления и не выходили, но я в это не верил. Я, вообще, не верил, что в городах кто-то ещё жил. Ну невозможно это и все...
  Шаг. Ещё шаг. Вершина пригорка все ближе. Плечо нещадно трёт туго натянутая лямка, вечернее солнце жжёт потную спину, рядом хрипло пыхтит Вадик, телега сзади скрипит и качается. Поднялись, убедились, что груз не покатится назад и, не сговариваясь, повалились в траву. Минут пять просто лежали, дышали.
  - Блин, сделка века, а послали нас двоих! - Наконец простонал мой спутник. - Тут пятеро нужны! Или, вообще, на буханке надо было ехать.
  - Соляры почти нет, знаешь же. - Ответил я. - А мы с тобой - бессемейные, нас не жалко. Не успеем - меньше ртов.
  - Да нас-то понятно, но мясо же столько не каждый день падает. Свиней им тоже не жалко?
  - Вернёмся - у Юрича спросишь.
  - Ага! Спросишь у него, без зубов оставит.
  - А ты много не спрашивай, так, без фанатизма; один вопрос - один зуб.
  - Смешно. Слушай, Саш. - Вадика, видимо, совсем отдышавшегося, явно потянуло поболтать. Он, вообще, был крайне болтлив. Особенно, когда не боялся.
  - Давно хотел спросить... - Он всегда начинал вот так, словно интересовался в первый раз, а не в триста шестьдесят пятый. - А ты правда их видел?
  - Кого? - Уточнил я в триста шестьдесят четвертый.
  - Ну... Их. Тогда, в самом начале.
  Я молчал. В самом начале... Самый конец это был, а не начало. Всё закончилось сразу и навсегда. А то, что происходило потом и продолжает происходить сейчас - это просто затянувшаяся агония. Только тогда ещё никто об этом не знал, все надеялись, что скоро опять и телевизоры заработают, и телефоны зазвонят, и интернет появится... И люди пропавшие вернутся... Не вернулись. Зато остальные почти все пропали. Только кровь да страх...
  - Да не знаю я, кого видел! И видел ли вообще! - С совершенно неожиданным для самого себя раздражением ответил я, переводя разговор с привычных, наезженных рельс на новый, неведомый путь.
  Уже приготовившийся к следующему дежурному вопросу, Вадик опешил.
  - Но ты же сам рассказывал - белесые, изломанные, похожие на пауков...
  - Рассказывал! А теперь сомневаюсь. Может померещилось? Их же никто, вообще, никто не видит, а я типа вижу?! Что я рыжий чтоли?
  - Нет. - Сказал он, посмотрев на мою голову, словно желая убедиться в том, что я действительно не рыжий. - Но ведь...
  - Всё! Хорош трындеть! Солнце садится.
  Странный приступ злости... Ни с того, ни с сего. Наорал на бедного Вадика. И чего меня так подкинуло? Я прислушался к самому себе. А ведь давно что-то гложет, просто сейчас стало настолько очевидным, что не заметить уже нельзя. Знакомое отвратительное чувство, будто что-то произошло, что-то серьёзное и очень плохое, а я ещё ничего не знаю, думаю, что ещё все нормально, все ещё обойдется. А оно не обойдётся, потому что Это уже случилось...
  Вадик глянул на солнце, рывком поднялся на ноги, со злостью схватил лямку.
  - Идём?
  Я тоже встал, чувствуя, как заныло все тело; все-таки, вдвоём переть такой груз правда - перебор. Ничего, чуть-чуть осталось; да и горок больше не будет, наоборот - долгий, пологий спуск.
  Дальше и в самом деле пошли намного веселее. Телега катилась практически сама, достаточно было лишь несильно подтягивать её на ухабах. Вскоре впереди показалось деревенское кладбище, утонувшее в зелени акаций, за ним - окраинные дома с резными наличниками и белыми дымовыми трубами, а ещё дальше возвышалась над листвой и весело щекотала глаза бликами закатного солнца позолоченная маковка церкви. Красота.
  Остаток пути мы прошли в тишине. Вадик то ли испуганно, то ли обиженно молчал, свиньи в телеге тоже. Лежали себе на дощатом полу, прижатые друг к другу прутьями клетки, изредка ворочали рылами в стороны. Хорошо им; ни забот, ни предчувствий.
  Деревня встретила нас громким гомоном сверчков, гудением запоздавших пчел и полным отсутствием людей. Странно. Все как раз должны с поля возвращаться...
  - Может сегодня пятница, короткий день? Все внизу уже? - Попытался пошутить тоже напрягшийся Вадик. - А, Саш?
  - Без понятия. - Пробормотал я, внимательно вглядываясь в перспективу деревенской улицы. - Двадцать первое июля сегодня. Может и пятница, а может понедельник...
  Тревога придал сил, вес телеги перестал быть главной нашей проблемой, и до школы, находящейся на другом конце деревни, добрались мы быстро, словно и не висело за спиной пятнадцать верст ухабов и колдобин грунтовой дороги. Покровка была небольшим поселком, и школа, построенная ещё при коммунизме с присущим ему размахом, могла вместить в себя малолетнее население нескольких таких покровок. Но самой главной ценностью школы являлось шикарное бомбоубежище под спортивной площадкой, площадью и глубиной заложения, наверное, достойное целого Кремля. Именно оно было для немногочисленных местных жителей единственной защитой на много километров вокруг от безумия и ужаса, творящихся на поверхности в ночные часы. Именно - "было". Это мы с Вадиком поняли сразу, как только из-за последнего палисадника показалась кирпичная громада школы и заросшее густым бурьяном футбольное поле. Издалека не было видно подробностей, но в том, что торчащая из высоких зарослей крапивы скошенная будка входа под землю жестоко разворочена, сомнений не оставалось.
  Вадик громко и витиевато выматерился. Такое он позволял себе крайне редко, будучи, как он сам выражался, "интеллигентом в пятом поколении". Я молчал. Я всегда молчу, когда случаются такие вот тотальные головняки. Даже, когда весь привычный мир стремительно и бесповоротно накрывался медным тазом, я не сказал ни слова. Просто беззвучно офигевал. Так, что уж сейчас говорить?
  Чем ближе мы подходили, тем больше пугающих подробностей открывалось взгляду. Спуском вниз вторгшиеся не ограничились. Целые пласты земли, словно куски огромного слоёного пирога, где вместо теста и начинки перемежаются корни кустов, чернозем, песок и спрессованный щебень, разбросаны по полю. Бетонные плиты, совсем недавно лежащие под ними и перекрывающие бомбоубежище, вывернуты из земли и торчат в разные стороны. Некоторые просто разорваны и валяются на приличном расстоянии, сиротливо смотря в небо кривыми ветвями арматуры. Какой же силой и яростью надо обладать, чтобы вот так рвать железобетонные махины, будто картон?
  - Нашли. - Тихо и поразительно спокойно констатировал Вадик. - Зря Юрич возле входа бычки разбрасывал...
  Стоит, курит, смотрит на меня. Ждёт чего-то. Наверное, каких-нибудь мудрых фраз или действий. Я старше на два года, значит он - ведомый, а я - ведущий. Видимо, как-то так он считает. А я не знаю, что говорить и что делать; я тоже хочу быть ведомым. Глянул на него. Глаза Вадика за стеклами очков были огромными и блестящими, словно переполненными водой, как у мультяшных героев японских аниме. Даже не моргает...
  - Пойдём, глянем - может выжил кто. - Сказал я первое, что пришло в голову. - Телегу-то куда?! Пусть здесь пока стоит.
  Смотреть на оскверненное место, которое, как ни крути, за последние несколько лет стало для меня домом, было необычно и страшно. Необычно потому, что смотрел я на него сверху, оттуда, где раньше был надёжный бетонный потолок, а страшно... Разбросанные вещи, сломанная мебель и опрокинутые кровати - это все ерунда, но вот кровь... Кровь - это всегда страшно.
  Её было не так уж и много; редкие брызги на стенах, на полу в углу - небольшая засохшая лужица, но, когда я разглядел тут и там широкие, извивающиеся, темно-красные полосы, будто проволокли туши забитых коров на бойне, меня бросило в дрожь. Воображение с нездоровым мазохизмом принялось демонстрировать мне возможные сценарии произошедшей здесь трагедии, один кошмарней другого. Дополнял картину смазанный вниз кровавый отпечаток пятёрни, темнеющий на чудом уцелевшей входной двери. Вот так. Дверь осталась, а стены, в которой эта дверь стояла, нету.
  Мертвая, испуганная тишина. Здесь больше некому её нарушать, всех забрали. Всех, с кем я выживал, работал на поле, спал бок о бок, делил хлеб. Не самые хорошие люди, конечно, тем более, в такой экстремальной ситуации, когда с человеческих душ содрана вся эта искусственная кожа цивилизованности, и оголены истинные моральные качества, тоже не самые лучшие. Никого из них не любил, ни к кому не был по-настоящему привязан... Отчего же так больно?
  Мы застыли на самом краю вскрытого, словно консервная банка, бомбоубежища и молчали. Надо было что-то срочно предпринимать, куда-то двигаться, искать укрытие от приближающейся Ночи, но тело и мысли сковало аморфное, но непреподъемное осознание того, что все бесполезно. Некуда нам больше бежать и прятаться тоже некуда.
  Наверное, так бы и стояли до темноты, если бы не звуки, вдруг начавшие исходить откуда-то из развороченной глубины. Скрип. Очень противный и знакомый скрип. Кто-то от души крутил педали нашей динамо-машины, сделанной из старого велосипеда и вырабатывающей жалкие крохи электричества. Кто?!
  Оступаясь на неровных краях, оббежали зияющий прямоугольный провал по периметру с нетерпением и надеждой только для того, чтобы снова в отчаянии замереть. Выжил лишь один. Тот самый слабоумный Ванька, подросток лет тринадцати. Не забирают его и все! Бракованный, наверное. Приглядевшись, я понял, что слабоумие у пацана ещё больше усугубилось. Глаза в точку, рот открыт, с нижней губы свисает нитка слюны, вцепился в руль, наяривает педали. Гирлянда из лампочек на длинном проводе, чудом уцелевшая после падения с потолка, радостно сверкает. Господи, вторая Ночь на улице - и полное сумасшествие... Что же он видел-то?! Впрочем, минут через двадцать сам узнаю...
  - Иван! - Визгливо, с надрывом позвал его Вадик. - Иван! Колес нет, куда ты едешь?!
  Шутник, блин. Трясётся весь, а все равно юморит. Защитная реакция такая у Вадика. Ванька услышал, вздрогнул, перестал двигать ногами, поднял голову, посмотрел на Вадика, на меня и улыбнулся. Скорее, оскалился. Жутко и совершенно безумно. А потом снова заскрипел педалями, сверля меня взглядом и щерясь.
  И вот тут наконец пробрало по-настоящему. Не от следов крови на бетоне и полной беззащитности перед неумолимо надвигающейся Ночью, а от этой улыбки и этих пустых глаз, бессмысленных, и в то же время, наполненных каким-то уловимым исключительно на уровне инстинктов внутренним посылом. Спину покрыл холодный пот, ноги стали ватными и словно не моими, а в голове что-то переключилось, заставляя мозг судорожно искать пути спасения.
  - Погреб! - Сказал я, хватая Вадика за предплечье. - Погреб в доме с голубятней! Здоровый такой дом, сосна ещё около ворот высокая... Да вон она торчит. Видишь?
  - Вижу. И что? - Я тащил его обратно к телеге, он машинально упирался в землю ногами, не понимая.
  - Серёга-Злой рассказывал, они там с Лариской обжимались постоянно. В доме этом погреб глубокий, он специально лазил смотрел, и люк запирается изнутри. Говорил, теоретически, там можно пересидеть. Блин, Вадик, мне тебя на руках туда тащить?! Шевели булками, уже!
  - Погреб не катит. - Протянул он, однако, все же пошёл сам, причём довольно быстро. - В погребах сразу находят, сам знаешь.
  - Говорю же, он глубокий! Можно попробовать. Или у тебя другие предложения есть?! - Я понимал, что он прав, и от этого заводился ещё больше. - Хочешь, здесь ночуй!
  Но Вадик не хотел; до телеги он добежал даже быстрее меня. Схватился за лямки, потянул. Я не удержался и от души отвесил ему пинка под зад.
  - Ты свиней с собой вниз потащишь чтоли, болезный?!
  - Но...
  - Этим мы нужны, а не свиньи, Вадим. Свиней они не тронут. А нам с тобой вообще не факт, что хрюшки пригодятся теперь. Пусть здесь остаются, ничего им не будет.
   Когда мы открывали массивную, скрипучую дверь заброшенного срубового дома под раскидистой сосной, солнце на западе уже налилось багровым и касалось верхушек деревьев. Давно я не любовался закатом, обычно мы уходим под землю заранее. В детстве очень любил наблюдать, как огненный блин медленно опускается к горизонту, осторожно трогает его нижним своим краем, а потом, словно ускоряясь, буквально на глазах проваливается вниз, освещая теперь другие, далёкие и неведомые земли. Сейчас это уже не казалось ни красивым, ни сказочным; сейчас закат обозначал лишь наступление Ночи, и ни одной положительной ассоциации по этому поводу возникнуть не могло. Только отрицательные, и очень много...
  Зашли внутрь. Дом ещё хранил память о пропавших хозяевах. В пыльном полумраке можно было разглядеть горшки с засохшими цветами, детские игрушки, фотографии на стенах, большие часы на комоде. Часы громко тикали, показывая половину второго. Надо же, идут до сих пор... Здесь, конечно, мародерили; еще в самом начале мы прошерстили всю деревню, но аккуратно, стараясь не оставлять заметных следов, которые могли выдать наличие нас поблизости. Поэтому разрухи, обычно сопровождающей поиск полезных вещей, в интерьере не наблюдалось.
  - Иди, погреб ищи. - Скомандовал я Вадику, плотно закрывая дверь в сени и размышляя, чем бы её подпереть.
  Тот кивнул, исчез из виду, но через несколько секунд вернулся.
  - Ванька. - Растерянно произнёс он. - Ваньку-то забыли.
  Вспомнил... Я надеялся не до этого Вадику, а он вспомнил. Ваньку я оставил в бомбоубежище вполне осознанно. Сам бы он вряд ли сразу пошёл с нами, а пытаться что-то объяснить слабоумному или, тем более, тащить его сюда за руки-за ноги было некогда. Жестоко, подло, но свои пороха дороже.
  - Не успели бы мы его забрать. - Уверенно, насколько мог, сказал я, стараясь, чтобы это не было похоже на оправдания. - Втроём бы на улице торчали. К тому же, он две Ночи уже наверху провел и целый остался. Наверное, и сегодня не тронут. Ищи погреб, Вадим.
  - Так нельзя! Он же...
  - Ищи погреб!!! - Рявкнул я. - Или к нему иди ночуй!
  Вадик подавился словами, в глазах блеснули слезы. Зажмурился, шумно выдохнул и шагнул обратно внутрь дома. Альтруист! У самого на шее петля, а он за Ваньку переживает. Почему я так не умею?
  Придвинул к двери тяжеленную деревянную лавку, начал вставлять под ручку в распор. Торопился, получилось раза с четвёртого, дёрнул дверь - крепко вроде. Все! До прихода Ночи от силы - минута, может меньше. Побежал за Вадиком. Тот уже обнаружил погреб и стоял, заворожено смотря на массивную дубовую крышку люка в полу. В руках он держал строительный лом; нашёл где-то, молодец.
  - Чего смотришь? Открывай...
  Начал я и осекся, увидев здоровый амбарный замок, замкнувший через две торчащие проушины люк и железную балку, утопленную в полу. Заперто. Кто? Зачем? Выхватил лом у Вадика, с первого удара вогнал тяжёлое острие в щель рядом с замком, навалился всем телом. Люк приподнялся на пару сантиметров и встал наглухо. Бесполезно, так не открою, замок хороший, такой только болгаркой срезать. Я начал со всей силой долбить по ближней проушине. Попадал через раз, но проржавевший язычок металла вроде бы отвечал на удары чуть заметным покачиванием.
  А с востока уже катилось. Словно бесконечная дрожащая стена, уходящая и в небо, и под землю, с бешеной скоростью неслась на нас. Её приближение чувствовалось самим естеством. Не было ни звуков, ни вибрации, ни запаха, ничего, что можно было бы почуять человеческими органами восприятия. Была лишь с каждым мигом расширяющаяся совокупность неуловимых признаков, определяемая только подсознанием, которое за прошедшие годы научилось безошибочно чувствовать приближение Ночи.
  Я успел ещё несколько раз долбануть ломом по петле, а потом нас накрыло. Часы в соседней комнате с громким, испуганным щелчком остановились. Каждый раз, как в первый раз. Это было похоже на резкий и очень сильный удар поддых, только нанесённый словно откуда-то изнутри организма. Независимо от того, где я находился, на поверхности или в самом глубоком подвале, ощущения всегда были одинаковы. Гулкий взрыв внутри черепа, темнота перед глазами, тело выгибается в судороге боли, мысли путаются, наступает полная потеря ориентации в пространстве и чувства времени, а потом все проходит. Только трясутся кончики пальцев, да в ушах затихает тонкий, режущий слух писк.
  Всё. Вэлкам ту мэднесс.
  Я открыл глаза. Кромешной тьмы ещё не было, в брошенном деревенском доме царили вечерние сумерки. Сквозь грязные стекла окна, обращенного на запад, даже пробивалось неясное свечение уходящего заката, однако, это ничего не значило. Вокруг уже царила Ночь.
  Мир стал другим. Чужим, враждебным, злым. Казалось, воздух загустел и мелко дрожал от чудовищного напряжения, очертания предметов на периферии зрения плыли и колебались, будто я находился под водой, а все, на что падал взгляд, было теперь каким-то выцветшим, но полупрозрачным и объёмным, словно сделанным из мутного хрусталя. В уши врывался гул, похожий на многоголосый скорбный стон, то нарастающий до запредельных частот, то срывающийся в самую низкую тональность. Изменились и телесные ощущения. Ноги стали ватными и налились тяжестью, торс и плечи, наоборот, как будто полегчали и стремились вверх, из-за чего казалось, что все тело вытянулось и я стал выше ростом. А ещё я чувствовал свою кровь. Чувствовал, как она струится по артериям и венам, как питает каждую клеточку, как пульсирует волнами энергии и жара в окружающее пространство, которое жадно впитывает в себя эти незримые эманации и распространяет их все шире и шире вокруг. Но самые неприятные изменения происходили в сознании. Его заполнял страх. Тяжелый, липкий и парализующий. Когда-то, во время первых приходов Ночи, бесформенный и необъяснимый, спустя несколько месяцев он обрёл плоть и стал более конкретным. Я примерно осознавал, чего и кого я боюсь, но от этого было ничуть не легче. Страх лишал сил и здравомыслия, превращая меня в дрожащую, безвольную мышь. К нему нельзя было привыкнуть, даже сидя в относительно безопасном укрытии, а уж здесь, без бетона и трехметровой толщи земли над головой... В укрытии, по крайней мере, можно было попытаться уснуть и дождаться утра; сейчас же оставалось лишь сжать зубы и спасать свою жизнь.
  Резкий толчок вырвал меня из оцепенения. Вадик пришёл в себя раньше, выхватил у меня лом и прицелился острием в замок. Руки его тряслись.
  - Вадим, негромко... - Прошептал я.
  - Ага. - кивнул он, такой же тусклый и объёмный, как все вокруг, и ударил. Вроде несильно, но было ощущение, что металлический лязг разнесся по всей планете, несколько раз облетел её и вернулся, затихая в жутком стоне Ночи. Вадик постоял, прислушиваясь, ударил еще, опять замер, а потом начал бить без пауз, методично и размеренно. Проушина качалась уже вполне заметно.
  Я стоял и смотрел. Мне было страшно оттого, что за звуками ударов и тяжёлым дыханием Вадика я не мог слышать, что происходит снаружи, но остановить его и прислушаться было ещё страшнее. Хотя, пронзительного ощущения голодного, липкого взгляда в спину, как в самом начале, когда я столкнулся с ними впервые, пока не было, поэтому я робко предполагал, что нас ещё не почуяли. Раньше они редко появлялись сразу с наступлением темноты, обычно - через час после заката, однако, были слухи, что последние года два они приходили одновременно с Ночью. Не знаю, не проверял. Я последние года два под землёй сидел...
  Наконец раздался тихий хруст, и проушина оторвалась от балки. Есть! Вадик с торжествующим хрипом вогнал лом в щель, повис на нем всем телом, а я схватился за замок обеими руками и потянул крышку люка вверх. Наверное, крышка была тяжёлой, но нам было так страшно, что мы даже не поняли. Лихо подняли её вертикально, я упёрся плечом, чтоб не упала, а Вадик осторожно опустил лом в глубину чёрного прямоугольника, из которого тянуло тухлой сыростью. До дна, видимо, не достал, так как вытащил свое орудие обратно и полез сам, нащупывая ногами перекладины деревянной стремянки, еле различимой в полумраке. Я держал крышку и вслушивался в Ночь.
  Вроде все спокойно. Никаких новых звуков и ощущений. Неужели успеем?
  Я начал вслепую спускаться вслед за Вадиком, придерживая крышку над головой.
  - Подожди, у меня спички. - Раздался его шёпот, но я не мог ждать. Оставаться наверху было невыносимо, хотелось скорее забиться в этот погреб, запереть люк, закрыть голову руками и не дышать. В итоге я оступился в темноте и рухнул с трехметровой высоты прямо на жалобно пискнувшего Вадика. Над нами хлопнула крышка люка. Громко. Слишком громко.
  Мы лежали во мраке, боясь пошевелиться и слушали. Наверху выла Ночь. Через полминуты я слез с Вадика и спросил:
  - Не раздавил?
  -Не. Нормально.
  - Извини. Что-то я перенервничал. Спичку зажги.
  В свете дрожащего огонька, мечущегося по сырым бетонным стенам, я поднялся к люку и запер его на задвижку, сделанную из согнутого прута толстой арматуры. Спичка погасла, Вадик зажёг новую. Я осмотрел сверху наше убежище. Вдоль стены в глубине - деревянные закрома с давно сгнившей картошкой, на полках - несколько открытых банок с соленьями, на полу - толстый пружинный матрац, баклажка с водой, завязанный пакет и черно-желтый фонарик. Пока я спускался, Вадик развязал пакет.
  - Сухари. - Прошептал он, садясь на матрац. - Кто-то целую нычку соорудил. Наверное, Серёга с Ларисой, они всегда особняком держались... Ты смотри, какие продуманные - засов, вода, жратва, фонарик. Фонарик-то, кстати, зачем? Все равно Ночью не работает...
  Я уселся рядом с ним, взял фонарик, щёлкнул раз, другой. Действительно, не работает. Кто бы сомневался, сейчас ничего не работает.
  - Не помогла им эта нычка. - Ответил Вадику, шуршащему коробком. - Всё, не жги больше. И не говори. Итак, нашумели...
  Когда не спишь, Ночь кажется бесконечной. Ты чувствуешь её всей кожей и одновременно изнутри, в полной мере ощущая её неправильность и чуждость всему привычному. И дело даже не в тех, кто приходит вместе с ней. Просто с каждым разом все осознаней становится понимание того, что теперь Ночь - это не другое время суток, а иное состояние мира, и то, что оно наступает именно вечером, а кончается утром, вообще, не принципиально. Сложно выразить это понимание словами, но на уровне образов оно очень яркое и глубокое. А ещё в голову лезут непрошеные мысли, воспоминания и вопросы без ответов. Откуда? За что? Почему? Что же дальше?..
  Минут через пятнадцать Вадик, лежащий рядом, засопел. Ровно и размеренно. Уснул, зараза! Жаловался, что трясёт каждую ночь, закопаться хочется, а тут лёг и спит. Молодец он, кстати, сегодня. Кажется, я даже больше, чем он, боялся, когда люк этот вскрывали. Взрослеет парень. К двадцати пяти годам такого насмотреться, такое пережить, и остаться нормальным здравомыслящим человеком - это дорогого стоит... И за Ваньку вон как беспокоился, чуть спасать его не ушел. Может так и надо? Больше думать о других, меньше о себе. Может так на самом деле легче?..
  Громкий звук удара где-то прямо над нами выдернул меня из только-только завязавшейся дремоты. Погреб тряхнуло, с потолка на голову и за шиворот посыпалась земляная крошка. С запозданием пришло то самое ощущение ищущего голодного взгляда, пока не сфокусированного конкретно на мне, но все равно крайне неприятного.
  Нашли!!! Паника и ужас затопили сознание обжигающе-ледяным потоком. Проснувшийся Вадик скатился с матраса и прошуршал куда-то в угол; наверное, к закромам с гнилой картошкой, я не видел в темноте, мог лишь догадываться. Только молчи, Вадим! Пожалуйста, молчи...
  Еще удар, потом без паузы ещё и ещё. Сверху что-то тяжело и громко упало; вроде бы прямо на крышку люка. Земля с потолка сыпалась уже без остановки, банки с соленьями весело дребезжали друг об друга. Грохот наверху не прекращался, мало того, к нему присоединился жуткий, сводящий зубы, скрежет, словно по огромной железной доске вели не менее огромным гвоздём. Продолжалась эта вакханалия секунд пятнадцать, а потом резко закончилась, остались только непонятное шуршание и звуки шагов над головой, ранее неразличимые в общем шуме. Во всяком случае, я решил, что это шаги, хотя топот был слишком странный для человека. С другой стороны, с чего я вообще взял, что наверху люди? Людей здесь скорее всего только двое - мы с Вадиком, еле живые от ужаса.
  Прошла минута. Я вцепился зубами в матрац, зажмурился и глубоко дышал через нос, насыщая мозг кислородом, чтобы успокоиться. В углу, куда уполз Вадик, тоже было тихо. Зато над нами стучало и шуршало без перерыва. Ещё несколько раз проскрежетало, что-то снова тяжко обрушилось на пол, а потом кто-то встал прямо на крышку погреба. Тут уж сомнений быть не могло, жалобный скрип прогнувшихся досок люка был настолько отчетливым, что я чуть не раскрошил друг об друга зубы. Справа, в непроглядном мраке, чуть слышно всхлипнул Вадик. Доски скрипнули ещё раз, осыпалась очередная порция земли, послышались тяжёлые удаляющиеся шаги, и наступила тишина.
  Я медленно разжал зубы, выпуская край вонючего, сырого матраса, расслабился, опустился на живот. Лежал, слушал, как облегчённо затихает сердце. Давно я так не боялся. Седой весь теперь, наверное. Надо будет завтра утром зеркало найти, посмотреть. Если будет для нас это утро, конечно... Второй раз в моей жизни они были так близко. Первый раз я помню плохо. Тогда ещё ничего не понимал, не знал, кто они, чего от них ждать, зато сегодня прочувствовал сполна... Хотя, в принципе, я и сейчас не знаю, кто они, зато примерно в курсе, что будет, если они меня найдут. Размазанные следы крови в нашем бомбоубежище до сих пор перед глазами. Странно, кстати. Там люди намного глубже сидели, да и прятались заранее со всеми мерами предосторожности, а их нашли. Мы же с Вадиком уже после заката сюда залезли, да и наследили наверху, наверное...
  Кто-то прикоснулся к плечу. Так неожиданно, что я чуть не подпрыгнул.
  Вадик! Как тихо подполз-то!
  - Саш. - Раздался тревожный шёпот. - Саш, они что, ушли?
  - Тсс... - Прошипел я. - Ни звука пока.
  - Да у меня тут что-то... - То ли не услышал, то ли проигнорировал он. - Не могу, посветить надо...
  Среагировать я не успел. Чиркнула спичка, глаза больно резанула вспыхнувшая сера, а спустя долю секунды Ночь со страшным треском проломленного дерева ворвалась в наш погреб. Что-то огромное и холодное пронеслось мимо, отбросив меня в сторону. Я успел услышать тонкий и какой-то совсем нечеловеческий вопль Вадика, а потом меня впечатало головой в стену. Перед глазами снова вспыхнуло, и все исчезло...
  
  Интерлюдия 1.
  
  - Откуда название такое - "Ночь"?
  - В народе с самого начала так назвали. Мы решили не изобретать велосипед. Пусть будет "Ночь".
  - В народе?
  - В новостях, в интернете... Пока ещё хоть как-то все работало.
  - Понятно... Ваш доклад я читал... Три раза. Описывать такое официальным, уставным языком... Не знаю, я ничего не понял, поэтому и пригласил Вас. Как в вашем народе говорят, "на пальцах" мне объясните, чего вы тут понаписали. Кратко, без научных выкладок, основные тезисы. Прямо по пунктам, вот распечатка.
  - Кратко? Так... С чего бы начать?
  - А прямо с введения и начните.
  - Понял... Девяносто дней, прошедших с первого прохода Ночи, позволяют сделать некоторые обобщенные выводы, основанные на подробном анализе...
  - Стоп! Ладно, пропускайте введение. Давайте с первого пункта.
  - Пункт первый... Официально установленное начало... зафиксировано пятого апреля... текущего года, в 6:14, то есть... в 8:14 Московского времени, что совпадает со временем Инцидента... Хронологичекий анализ выявил местоположение... Первые сообщений поступили из Аляски. Потом Камчатка, Япония, Австралия и так далее, на запад. Скорость движения составляет восемьсот девяно... Вобщем, около девятиста километров в час. Это в Москве. Изменяется в зависимости от широты... К югу увеличивается, к северу, соответственно, уменьшается. На экваторе скорость максимальная - тысяча шестьсот.
  Пункт два. Наблюдается абсолютная корреляционная зависимость времени начала-конца Ночи и географического времени захода-восхода солнца для конкретной точки земной поверхности. Проход Ночи начинается при пересечении этой точкой условной оси орбиты вращения Земли вокруг солнца и заканчивается при повторном пересечении в обратном направлении...
  - По русски, пожалуйста.
  - Начало этой Ночи, как и ночи обычной, всегда совпадает с закатом и восходом в каждой точке земного шара. Общая продолжительность прохода поступательно меняется каждый день вместе с географической долготой дня.
  - То есть, чем ближе зима, тем дольше будет твориться это безобразие?
  - Совершенно верно.
  - Хорошо. Дальше.
  - Дальше... Третий пункт. Тут уже начинается не совсем научное... После начала Ночи по необъяснимой причине меняется рисунок звезд, наблюдаемый с поверхности планеты невооружённым глазом. Ни одного известного созвездия, насколько можно определить визуально. Современные методы изучения космического пространства применить не представляется возможным. Подробнее о причине этого - в четвёртом пункте... Также с небосвода исчезает луна. Вместо неё видны два крупных объекта, предположительно - планеты, но не спутники, если судить по их траекториям. Никаких ощутимых гравитационных изменений не выявлено.
  - Но днем-то, насколько я понимаю, все возвращается на круги своя?
  - Да. И луна, и звезды... Днем и телескопы работают...
  - Ну, хорошо хоть так. Давайте к самому интересному, к четвёртому.
  - Четвёртый. В течение всего прохода не функционируют механизмы и приборы. Ни механические, ни электронные. Чайники, телевизоры, телефоны, серверы, двигатели, генераторы - ничего не работает. Даже обычные часы и огнестрельное оружие. Объяснить это до сих пор не могут, и вряд ли смогут, так как накрывается все, с помощью чего можно было бы изучить данное явление в момент его активации. После прохода все опять налаживается... Если, конечно, не сгорает от перепадов, что в большинстве случаев и произошло... Следствием этого стал полный экономический и социальный коллапс по всей планете в первую же неделю после начала. Энергетика, промышленность, транспортная инфраструктура, все обрушилось... Что происходит сейчас, спустя три месяца, в доклад включать не стали. Думаю, это вы знаете лучше нас.
  - Да уж... Знаю... Представленные данные соответствуют данным Кремля?
  - Полностью. Выводы те же. Даже немного шире. В правительственных сводках отсутствует слово "необъяснимо". Учёная братия не может признать собственную некомпетенцию и использует обтекаемое выражение - "по невыясненным пока причинам". Также у нас имеется пятый пункт, где изложено то, о чем они говорить побоялись.
  - Исчезновения?
  - Именно. В конце июня, то есть на исходе третьего месяца, начали появляться сообщения о пропавших при довольно пугающих обстоятельствах людях. Сначала их не воспринимали всерьёз, но потом география сообщений значительно расширилась, а исчезать начали уже целыми населенными пунктами, поэтому в данный момент ведётся серьёзная работа по изучению нового феномена. Хотя шансы что-то выяснить, на наш взгляд, ничтожны. Причина этого изложена выше, все в том же четвёртом пункте... Вроде все. Очень кратко, но обо всем.
  - Да. Обо всем... Еще вопрос. В докладе этого не было... Что происходит в сознании? Откуда этот душевный дискомфорт Ночью. Этот... беспричинный ужас?.. У меня психика крепкая, но тут... Просто что-то немыслимое...
  - Нет ответа. У всех так. Может быть, какое-то излучение, поле... Нет возможности определить.
  - Понятно... Ваш прогноз? Не для протокола, так сказать.
  - Прогноз?.. Это конец. Тотальный конец привычного мироустройства. Даже если вдруг проходы прекратятся, на восстановление уйдут десятилетия, и все равно, полностью все вернуть не удастся. А уж если Ночь так и будет приходить... Определённый процент населения как-то приспособится со временем. Очень малый процент. Через кровь, через огонь, но приспособится, однако...
  - Однако?
  - Пропажи людей. Они разворачиваются в геометрической прогрессии, так что может статься, что приспосабливаться будет уже некому...
  - Да... Мрачновато. Зато откровенно... Хорошо. И последнее.
  - Слушаю.
  - В начале доклада упомянуто, что начало всего этого светопреставления совпадает со временем Инцидента.
  - Так и есть. Слишком точное совпадение. С большой долей вероятности можно предположить, что именно Инцидент спровоцировал...
  - Меня не интересуют предположения. Я хочу знать, может ли это просочиться наружу? К спецслужбам, к правительству?.. В народ?
  - Исключено. Доклад формировался для внутреннего пользования, вся информация о наших разработках удалена со всех носителей, исполнители, принимавшие участие в проекте и не входящие в список, тоже... Удалены. Ничего не всплывёт.
  - Хорошо. Думаю, это все. Благодарю. Можете быть свободны.
  - Распоряжения?
  - Нет распоряжений.
  - Тогда... До свидания?
  - Да, всего доброго. Хотя, подождите... У вас есть семья? Жена, дети?
  - Нет. Пока не успел... А почему...
  - До свидания.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"