Лунев Алексей Анатольевич (Леший). : другие произведения.

Победоносная Ливонская война.

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 3.97*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Альтернативная история. Что было бы если... в данном случае, если бы Ливонская война протекала для России более успешно.

  Предисловие
  
  В мае 1558 года Россия в отместку за обстрел ливонцами во время перемирия Ивангорода возобновила боевые действия против Ливонии. Наступление русских войск проходило весьма успешно. За весну-лето 1558 года без серьезного сопротивления были захвачены Ругодив (Нарва), Юрьев (Дерпт) и еще около 20 городов северо-восточной Ливонии, в результате чего Орден находился на грани краха. Ливонское рыцарство уже давно утратило боевой дух, предпочитая мирские удовольствия тяготам военного дела. Состоящие из наемников гарнизоны крепостей тоже не проявляли стойкости и часто бросали вверенные им укрепления при появлении только слухов о приближении ''Московита''. Казалось победа так близка. Татарский набег в январе 1558 года был успешно отражен. Священная Римская империя, ''имперским леном'' которой официально числилась Ливония, хотя и кипела страстями, но дальше разговоров и, в крайнем случае, субсидий дело не заходило. Швеция, после нанесенного ей русскими поражения в войне 1554-1557 годов, вступать в новый конфликт с Москвой не только не стремилась, но и помогала русским бороться с ревельскими каперами. Даже польский король Сигизмунд II Август, менее всего заинтересованный в захвате русскими Прибалтики, на тот момент не горел желанием заступаться за Ливонию и тем более воевать из-за нее с Россией. Русским войскам оставалось сделать последний натиск, который окончательно сокрушил бы Орден, и отдал бы во власть Москвы крупный кусок побережья Балтийского моря. Но... в самый разгар успехов русское наступление было резко остановлено. Не был даже занят брошенный орденским гарнизоном Вайсенштейн. И дальнейшие действия русской армии в 1558 году ограничивались простыми набегами вглубь ливонской территории. В результате, воспользовавшись представленной передышкой, ливонцы набрали новую армию и перешли в контрнаступление. И хотя оно закончилось для них крайне неудачно, но они выиграли главное - время. В результате этого России, впоследствии, пришлось сражаться не только против Ливонии, но и Польско-Литовского государства, Швеции, Крыма, Турции и даже Трансильвании, что привело к затягиванию войны на четверть века и потери русскими Прибалтики, вопрос о принадлежности которой удалось решить в благожелательном для России ключе только спустя столетие.
  Причина этого "стоп-приказа" - группе сторонников переориентации русской экспансии на юг (А. Адашев, Сильвестр, Д. Курлятеев) удалось уговорить царя "еже бы не ходить бранию" и вновь повернуть против Крыма. Для чего и понадобилось останавливать русские войска в Ливонии. (Как писал Б. Флоря: "Однако с января 1558 года наступление на Крым с нескольких направлений возобновилось с еще большим размахом... . Этими соображениями определялся избранный русским правительством метод действий: с одной стороны, следовало предпринимать военные походы в Ливонию, чтобы заставить магистра явиться в Москву, с другой стороны, следовало все время демонстрировать свою готовность к мирным переговорам, чтобы ливонские власти искали решения своих проблем именно в Москве. Поэтому военные действия в Ливонии, возобновившиеся весной 1558 г., неоднократно прерывались, а воеводы русских полков направляли ливонским властям грамоты с предложением прислать в Москву послов для заключения мира").
  Результаты подобной политики А. Адашева оказались весьма печальны - и Крым не удалось завоевать и в Ливонии упустили благоприятный момент. А ведь был в истории начального периода Ливонской войны случай, который мог бы, на мой взгляд, кардинально изменить ход дальнейших событий. В начале августа 1558 года у Валки русские войска разгромили арьергард ливонской армии и во время боя чуть было не захватили Готхарда Кетлера, которому однако буквально чудом удалось избежать пленения. А ведь попади он в руки русских войск, история государства Российского, по моему мнению, могла бы коренным образом измениться. Ведь в этом случае, помимо потери "литовской партией" в Ливонии своего лидера и как следствие значительного уменьшения ее влияния, стало бы достоянием гласности то, что ливонцы вместо предполагаемого замирения с Россией ведут в это время переговоры о протекторате с Литвой и Польшей. После чего можно уверенно предполагать, что полученная информация приведет к изменению позиции Ивана IV в Ливонском вопросе. В результате удар по Крыму скорее всего был бы отложен и все свои силы царь направил бы на завершениеЛивонской компании, из-за чего русская история могла бы пойти совершенно иным путем. Ведь продолжи в 1558 году русские войска свое наступление, Орден был бы гарантировано сокрушен, что:
  Во-первых, завершало бы конфликт еще до того, как соседние государства "раскачаются" для вмешательства, что позволит России избежать долгой войны, имевшей для страны столь катастрофические последствия. Что, в свою очередь, даст возможность лучше организовать оборону южных рубежей, тем самым снизив колличество татарских набегов и получив возможность более интенсивно осваивать южные земли.
  Во-вторых, отдавало в русские руки порты на Балтике, что позволяло вести прямую, без посредников, торговлю с европейскими странами, приводя к тому, что, торговая прибыль оседала бы в кошельках русских, а не шведских, ливонских или польских купцов, а торговые пошлины шли бы в русскую, а не шведскую или польскую казну. И уже в XVI века Россия вновь имела бы свои торговый и военный флоты, что в перспективеоткрывает совершенно новые возможности для русской торговли и экспансии.
  В-третьих, наличие возможности "прямого торга" с европейскими странами делает русское правительство менее заинтересованным в английской торговле, что со временем гарантировано приведет к отмене привилегий английских купцов, что, в свою очередь, с одной стороны значительно пополнит русскую казну - по данным Н. Карамзина, на сумму около 30 тыс. фунтов стерлингов в год (для сравнения - в середине XVII в. англичанин имевший состояние в 40 фунтов стерлингов считался уже богачом и удостаивался рыцарского звания).
  В-четвертых, отсутствие затяжной и тяжелой войны приведет к тому, что не будет таких ее отрицательных явлений, как голод, повальное разорение крестьянского и дворянского сословий, массовое бегство "тяглого" населения на окраины, что в последствии привело к административному закреплению крестьян к земле и появлению т.н. крепостного права.
  В-пятых, в сложившейся ситуации совершенно иную судьбу может иметь сватовство Ивана IV к сестре польского короля. В реальной истории, после кончины летом 1560 г. своей жены Анастасии, царь просил руки Екатерины Ягеллон. Сам Сигизмунд II был не против этого брака, но, к сожалению, стороны не сошлись в цене (в основном из-за Ливонии) и планируемый брачный союз не состоялся. Но тут, скорее всего, будет иначе и Екатерина станет женой Ивана IV. Соответственно, это сильно повысит шансы русского царя на выборах короля Польско-Литовского государства после смерти Сигизмунда II в 1572 г., что делает вполне реальной популярную в те времена идею объединения России, Польши и Литвы в единое славянское государство.
  Итак, как это было бы:
  
  Часть I
  В начале славных дел
  
  В начале марта 1558 года состоялось экстренное заседание ливонского сейма (ландага) в Кеси (Вендене), на котором после долгих и яростных споров, под угрозой нового русского вторжения, было принято решение собрать требуемые русским царем 60 тыс. марок "юрьевской дани". Но в том же месяце произошло событие в корне изменившее ход дальнейших событий. Нарвский фогт Эрнст фон Шленненберг приказал обстрелять русскую крепость Ивангород. Взбешенный этим вероломством Иван IV принял решение о возобновлении войны с Ливонией, добавив к своим условиям еще и требование уступки Ругодива (Нарвы). В апреле 1558 г. стоявший в Изборске отряд князя Темкина вторгся в окрестности города Валка, где разбив ливонский отряд захватил четыре пушки, сжег имения и села вокруг города, а затем вернулся в Изборск. Примерно в это же время ивангородцы подвергли Ругодив массированному артиллерийскому огню, из-за которого 11 мая в городе вспыхнул сильный пожар. Воспользовавшись оказией русские пошли на штурм и после короткого боя овладели городом, гарнизон которого запершись в цитадели сдался на следующий день выговорив себе право свободного выхода. После чего 1,5-тысячный русский отряд во главе с Алексеем Басмановым, выступив из захваченного Ругодива, 25 мая осадил Сыренск (Нейшлот), который сдался 6 июня. Комендант крепости был отпущен "с немногими людьми", без оружия. Жители города и уезда признали себя подданными русского русского царя. Видя судьбу Сыренска, соседний город Ракобор (Везенберг) сдался добровольно, присягнув Ивану IV.
  Тем временем, в конце мая 1558 года закончилось сосредоточение в Пскове 40-тысячной русской армии во главе с князем Петром Шуйским, которая 6 июня 1558 г. осадила Новгородок (Нейгаузен), защищаемый гарнизоном из двухсот человек под командованием Укскиля фон Паденорма. Несмотря на малочисленность, защитники Новгородка стойко сопротивлялись почти месяц, пока 30 июня 1558 года не были вынуждены сдаться.
  В это же время, 8-тысячный отряд магистра ордена Вильгельма Фюрстенберга и Германа Вейланда, епископа дерптского, стояли возле города Кирьепига (Киремпе), в 30 верстах от Новгородка, однако так и не пришли на помощь, не решаясь напасть на русское войско. Узнав о падении крепости, они подожгли свой лагерь и поспешили отступить: магистр к Валке, епископ в Юрьев (Дерпт). Но организованная Шуйским погоня настигла магистра у Валки, где был уничтожен арьергард орденской армии, захвачен обоз и взят в плен динабургский комтур Готхард Кетлер. Его пленение привело к важным последствиям. На допросе от него стало известно о том, что Орден отнюдь не собирается сдаваться Москве, а вместо этого начаты переговоры с Литвой о переходе Ливонии под защиту Великого княжества. Данная информация заставила русское командование пересмотреть свои дальнейшие планы, поскольку из полученных сведений стало ясно что одной демонстрацией силы, как до этого рассчитывали, не обойтись. Развертывание войск против Крыма было приостановлено, и в Ливонию были посланы подкрепления с наказом усилить натиск на Орден, в котором в это время произошли серьезные изменения. После поражения под Валкой капитул Ордена пришел к выводу о неспособности магистра Фюрстенберга к дальнейшему руководству и принял решение назначить ему коадъютора (заместителя), на должность которого был выбран Филипп фон Белль (в реальной истории им стал Готхард Кетлер), что, в свою очередь, привело к прекращению переговоров между Ливонией и Литвой, поскольку Белль, полагавший что предполагаемый Вильно союз приведет только к покорению Ливонии южным соседом, был яростным противником соглашения с Великим княжеством Литовским.
  11 июля 1558 года русские войска, заняв Костер и Курславль, подошли к Юрьеву. Поначалу местное земское рыцарство собралось было по призыву епископа, как своего ленного владыки; но когда русское войско приблизилось, большая часть рыцарей покинула горожан и бежала в западные области, оставив защиту Юрьева на 2-х тысячный гарнизон из немецких наемников. Кроме того, в городе поднялась распря между католиками и протестантами, которые в этот критический момент посчитали взаимные разборки более важным делом нежели защита своего города. В результате не видя смысла в дальнейшей борьбе, после недельного сопротивления, 18 июля 1558 года Юрьев капитулировал, что вызвало панику по всей Ливонии. Многие гарнизоны покинули свои замки без боя, только при появлении слухов о приближении русских. Используя сложившуюся ситуацию П. Шуйский разделил свое войско на три отряда. Северный отряд (3 тыс. чел.) во главе с Василием Серебрянным двинулся на север, где заняв брошенный ливонским гарнизоном Белокаменск (Вайсенштейн) и оставив в нем русский гарнизон, повернул на юго-запад, имея задачей отрезать Вильян от приморской крепости Гапсаль. Основной отряд (25 тыс. чел.) во главе с самим Шуйским двинулся напрямую к Вильяну. А южный отряд (12 тыс. чел.) возглавляемый Андреем Курбским направился к Тарвасу (Тарваст), на пути к которому 2 августа 1558 года его, расположившуюся на отдых неподалеку от Эрмеса, рать внезапно атаковал 2-тысячный ливонский отряд во главе с ландмаршалом Гаспаром фон Мюнстером. Но эффект внезапности не смог компенсировать превалирующую численность русских, в результате ливонцы были разгромлены, а сам Мюнстер попал в плен. Одновременно с этим, пришли известия, что прикрывавший южный фланг русской армии изборский отряд захватил Алист (Мариенбург) и устремился на юг, в сторону Западной Двины.
  Узнав о разгроме под Эрмесом и падении Алиста находившийся в Тарвасе, где он набирал новую армию, магистр Фюрстенберг приказал собранным отрядам, под командованием коадъютора Филиппа фон Белля, срочно отступать к Владимирцу (Вольмару), а сам отправился в Вильян, откуда планировал эвакуировать орденскую казну и артиллерию в Гапсаль. Но из этих планов ничего не вышло. Князь Серебрянный успел отрезать город от побережья, в результате Фюрстенберг оказался заперт с небольшим (300 чел.) отрядом в Вильяне, осадив который, армия Шуйского подвергла его трехнедельному непрерывному орудийному обстрелу, в следствии чего 30 августа 1558 года оборонявшие город наемные солдаты, не смотря на уговоры Фюрстенберга, сдали город вместе с магистром русским, что фактически уничтожило единое Ливонское государство, которое стало разваливаться прямо на глазах. Почин положил эзель-викский епископ, который после падения Вильяна вступил в переговоры с Данией о продаже ей земель своего епископства. Отпала и Колывань (Ревель), чьи городские окрестности уже разоряли русские отряды Алексея Басманова, и магистрат которой обратился с просьбой о помощи к Дании и Швеции.
  На юге положение Ливонии было не лучше. 11 августа 1558 года русские войска захватили Невгин (Динабург). Рижский архиепископ Вильгельм после пленения Фюрстенберга фактически отложился от Ордена, отказавшись признать избрание новым магистром Филиппа фон Белля, который пытался собрать воедино силы Ордена, но был разбит под Владимирцем Андреем Курбским, который после занятия Тарваса, преследовал отходящие на юг орденские силы. Но от окончательного разгрома Орден спасло дальнейшее поведение Курбского - разбив ливонцев он однако не стал продолжать преследование и захватывать готовую было сдаться Кесь, а заняв Владимирец, остановил войска. И это была не единственная возникшая странность в поведении русских войск. Так, воевавший в Эстляндии Басманов, не смотря на свои многочисленные просьбы, так и не получил подкрепления своему отряду, с получением которого он мог бы в это время легко захватить Колывань (на тот момент не имевшую серьезных укреплений). В результате чего ему пришлось, укрепившись в Ракоборе, перейти к оборонеограничив свою деятельность набегами на незанятую русскими территорию.
  В результате этого, с наступлением осени русское наступление стало терять темп, тем более, что русским командованием были получены сведения о готовящемся крымском походе на русские окраины, из-за чего подготовленный военный резерв был направлен на южную границу, перекрыть путь татарам. Поэтому, после захвата Вильяна Шуйский прекратил активные боевые действия и только отряд князя Серебрянного, заняв Пернов, направился на север, с намерением овладеть Гапсалью. Но встретившись с превосходящими силами эзельского епископа был вынужден повернуть назад.
  Но ожидаемое нападение татар не состоялось (узнав о концентрации на южной границе русской рати крымский хан отменил набег), и осенью 1558 г. Иван IV стал готовить новый, зимний поход на Ливонию. Сложившаяся обстановка явно указывала как первоочередную задачу захват южной части Ливонии, поскольку в Эстляндии, после того, как шведский и датский короли отказали Колывани и епископству Эзель-Вик в помощи против русских, предоставленные сами себе земли могли и подождать. Зато, несколько больше проблем доставляло Польско-Литовское государство. Многие поляки кипели возмущением и требовали немедленно начать войну против "московитов". Но наталкивались на жесткое сопротивление как внутри Польши (где было немало немало противников войны с Россией), так и в Великом княжестве Литовском, где местная знать хорошо знала, что поляки будут воевать с Россией "до последнего литвинского солдата", и потому не горела желанием ссорится с русскими, в чем их поддерживал и король Сигизмунд II, тоже не желавший развязывать конфликт. Но, с другой стороны, тех же литовских землевладельцев привлекала возможность установлениясвоего контроля над Ригой - портом, через который шел основной товарооборот Великого княжества Литовского с европейскими странами. И это тоже надо было учитывать. Поэтому в начале декабря 1558 года, захватив Влех (Мариенгаузен), 60-тысячное русское войско тремя колонами устремилась в сторону Западной Двины. Первая колонна (25 тыс. чел.), на которую возлагалась задача главного удара, под командованием А. Курбского выступила из Владимирца, имея целью захват Кеси и продвижение к устью Западной Двины. Средняя колонна (19 тыс. чел.), под командованием Василия Серебрянного, двигалась по направлению к Риге. И разгромив 17 декабря 1558 года в районе города Тирзен войско рижского архиепископа, Серебрянный беспрепятственно дошел до самой Риги, где простояв три дня и спалив в устье реки рижский флот, но не имея тяжелой артиллерии и не дождавшись подхода войска Андрея Курбского, застрявшего под Кесью, повернул назад. Третья колонна (15 тыс. чел.), под командованием Ивана Шереметьева, в начале направилась на юг заняв Лужу (Лудзен) и Режицу, соединилась в Невгине с изборским отрядом, после чего захватив Герсик (Крейцбург), вынуждено изменила свой маршрут, и вместо запланированного движения на Ригу, повернула в сторону Кеси, на помощь осаждавшему орденскую столицу Курбскому.
  Поторапливаемые приказами из Москвы русские войска спешили, и к этому были вполне объективные причины. Еще в феврале 1558 года для возобновления переговоров в Литву был послан Роман Олферьев, который должен был поднять вопрос о заключении "вечного мира" между Россией и Великим княжеством, на условиях "как меж государей ныне пописаны перемирные", означавшие, что русское правительство в обмен на мир готово на неопределенно долгий срок отказаться от претензий на "государевы отчины" - земли Малой, Белой и Червонной Руси.
  Русская инициатива встретила в Литве, которая только что пострадала от крымского набега, самый благоприятный отклик. Предложения Москвы горячо поддержали такие влиятельные магнаты как Константин Острожский и Стефан Збаражский, предложившие не только заключить мир, но и расширить его до военного союза, с целью поддержки русским планам покорения Крыма. Но спустя год ситуация, в связи с состоявшимся литовско-турецким мирным соглашением, резко изменилась и прибывшее в марте 1559 года в Москву посольство Великого княжества Литовского неожиданно жестко отклонили не только русские условия "вечного мира", но и русский проект антитурецкого союза. И вместо этого, во время начавшихся переговоров, литовские послы не особенно стесняясь намекнули, что было бы неплохо, ради установления добрососедских отношений, поступиться в пользу Вильно частью Ливонии. Подобный поворот не очень-то устраивал русское правительство, но и ссорится в Великим княжеством Литовским никто не хотел, поэтому послам не стали давать отказ в их притязаниях, но предложили провести раздел земель по принципу: кто чем владеет. Проще говоря, русские предложили литвинам самим захватить интересующие их земли у Ордена. Нельзя сказать, что такая постановка вопроса очень уж понравилась литвинам. Их претензии, традиционно, распространялись не только на Ливонию, но и на Смоленск и Северские земли. На что русские в ответ, также традиционно, требовали Полоцк, Витебск, Гомель и Киев. В конце концов в Великом княжестве Литовском были вынуждены согласиться с русскими предложениями и весной 1559 года великий гетман Великого княжества Литовского Николай Радзивилл- Рыжий и польный гетман Григорий Ходкевич, собрав 2,5 тыс. солдат, двинулись к Риге, занимая ливонские замки по левобережью Западной Двины, но были вынуждены задержаться под Куконосом (Кокенгузен), гарнизон которого во главе с коадъютором рижского архиепископа Криштофом Мекленбургским оказал им серьезное сопротивление, остановив дальнейшее движение литвинов. Поняв, что столь малыми силами с Ливонией не справиться Сигизмунд II Август объявил сбор войска, но тут проявились недостатки в военной организации Великого княжества Литовского. Как и в России, в Литве главной военной силой было шляхетское ополчение. Существовали государственные акты, подобные соответствующим русским законам, которые устанавливали, сколько воинов следует выставит с определенного количества хозяйств "дымов" и какие наказания ожидают тех, кто не явится на службу. Однако с расширением прав и привилегий знати, изменением его образа жизни все эти установления перестали строго соблюдаться. Превратившись, подобно ленникам Ливонского ордена, в сельских хозяев, которым вывоз хлеба в страны Западной Европы обеспечивал сравнительно высокий уровень жизни, литовские шляхтичи вовсю старались уклониться от тяжелой и опасной военной службы, а выборные представители дворянства, в руки которых постепенно переходила власть на местах, не желали налагать наказания на своих собратьев и старались скрывать их провинности перед государством. В результате чего, с трудом доведя свое войско до 4 тыс. человек, Г. Ходкевич снял осаду с Куконоса и направился в Курземье, невольно оказав этим услугу Курбскому, который взяв после долгой осады, в марте 1559 г. Кесь, стал продвигаться к Риге. Магистр Белль (собравший к этому времени 10-тысячную армию) попытался остановить русских и внезапно, "изгоном", напал на русское войско, но будучи отбит ушел за Двину, где столкнулся уже с Ходкевичем, результатом чего стало сражение, позже названное ''Курземской битвой''. Имея 6800 пехотинцев и 450 кавалеристов ливонцы 27 марта 1559 года атаковали литвинов, у которых было 3300 чел. конницы и около 1000 чел. пехоты. Несмотря на почти трехтысячное превосходство, ливонцы были полностью разбиты, потеряв убитыми и пленными около 6 тыс. человек. Магистр Белль едва не попал в плен, вместе с ним удалось бежать лишь одной тысяче, с которой Белль пришел к Риге. Но архиепископ Вильгельм, который и до этого был с Беллем в натянутых отношениях, отказался пустить людей магистра в город, в результате чего обозленный Белль двинувшись вверх по Западной Двине подошел к Куконосу, гарнизон которого ничего не подозревая впустил остатки рыцарского войска в крепость, что и решило ее судьбу. Едва оказавшись внутри укрепления люди магистра разоружили гарнизон и объявили Куконос собственностью Ордена, чем привел в ярость рижан. Но принять меры они не смогли - войско архиепископа отслеживало движение литовской рати, а 23 апреля 1559 года к самому городу с севера подошла 15-тысячная армия Курбского. На призыв сдаться горожане дали отрицательный ответ, и Курбский начал обстрел. Но бомбардировка не принесла успеха. Жители Риги проявили большую стойкость, а численность русских войск была недостаточна для осады крупного города с мощными фортификационными сооружениями. В результате, после 30-дневной осады, Курбский приказал отступить на север, но тем не менее, его "рижский поход" оказался успешным благодаря... магистру Филиппу фон Беллю. Укрепившись в Куконосе, но не имея в достатке даже провианта для прокорма своих людей, Белль пришел к окончательному выводу, что дальнейшая борьба абсолютно бесперспективна: большая часть земель Ордена захвачена "московитом" и литвинами (оккупировавшими Семигалию и Курземье), остающиеся еще "свободными"Колывань, Эзель, Рига, отказывались признавать его власть и давать деньги и рекрутов для войны, Священная Римская империя, на помощь которой Орден так расчитывал, отделывалась лишь словами и, лишь иногда давала редкие субсидии на найм войска. Оставалось лишь одно - выбрать того, кому сдаться и выговорить более менее приемлимые условия капитуляции. И Белль выбрал... Когда русская армия под Ригой уже сворачивала свой лагерь, к Курбскому прибыли посланцы магистра и предложили сдачу Куконоса. Курбский жадно ухватился за этот шанс, который позволял ему закончить "рижский поход" хоть с каким нибудь серьезным успехом, и русская армия вместо отхода к Кеси двинулась на восток, где и приняла капитуляцию остатков орденского войска. Сам Филипп фон Белль и его ближайшее окружение были отправлены в Москву, где были приняты царем. Будучи, вследствии победы, в весьма благожелательном расположении духа Иван IV принял Белля на русскую службу, дав ему княжеский титул (приравняв его звание магистра к княжескому достоинству) и выделив крупные поместья под Смоленском, где Белль и поселился, основав род Белевичей.
  Тем временем, в Ливонии уже литовское войско осадило Ригу, но как и русское потерпело неудачу и было вынуждено отступить, что сделало литовских послов более уступчивыми в переговорах с русскими и в августе 1559 года в Москве наконец-то был заключен "вечный мир" между Россией и Великим княжеством Литовским. По нему Литва отказывалась от претензий на Смоленск и Северские земли, а Россия, в свою очередь, отказывалась от своих требований возвратить ей Полоцк, Витебск, Гомель, Киев и пр. Ливония разделялась между двумя государствами по Западной Двине. Все что севернее реки отходило к России, а южнее - к Великому княжеству Литовскому. Самым трудным оказался вопрос о принадлежности Риги, которая по прежнему сохраняла невольно обретенный статус "вольного города" - ни одна из сторон не горела желанием передавать сопернику этот богатый торговый город. Поэтому в августовском соглашении этот вопрос был опущен, договорившись, однако, о том, что ни одна из сторон не будет захватывать Ригу, без согласия другой стороны.
  Уладив дела с Литвой русские войска наконец-то обратили свои силы на север Ливонии, стремясь покончить с последними остатками Ливонского государства. Выступив в конце июня 1559 года из Ругодива во главе с самим царем 25-тысячное русское войско вторглось в Северную Эстляндию и 23 августа вышло к Колывани, приступив к ее осаде. На требование сдать город магистрат ответил отказом и русская армия приступила к бомбардировке, приведшей к страшным пожарам, от которых выгорела значительная часть города. А 5 сентября начался генеральный штурм. Горожане ожесточенно защищались, но русская рать упорно выбивала их с занимаемых позиций, вынуждая отходить к цитадели. Наконец, не выдержав натиска и понимая, что помощи ждать неоткуда, Колывань 10 сентября сдалась на милость победителя, и по приказу царя большая часть жителей города была "выведена" в Россию, а на их место поселены выходцы из центральных русских областей. Одновременно с этим, вышедший из Белокаменска 16-тысячный отряд русских войск во главе с Никитой Захарьиным, после упорного штурма взял крепость Гапсаль, защищаемую небольшим гарнизоном под командованием Гаспара фон Ольденбокена, после чего все северо-западное побережье Ливонии наконец-то оказалось в русских руках. Затем отряд Захарьина, переправившись через пролив высадились на о. Эзель и взяли штурмом Аренбург, где скрывался епископ Менингаузен, из-за чего последние, еще не занятые русскими, части эзель-викского епископства предпочли добровольно капитулировать, признав над собой власть русского царя, после чего боевые действия в Прибалтике прекратились.
  Впрочем, завершение войны в Ливонии еще не означало для России окончание войны в целом. При дворе по прежнему были сильны настроения в пользу продолжения борьбы с Крымом и рассматривавших войну в Ливонии лишь как досадную малозначительную помеху на пути завоевания Причерноморья. Уже в феврале 1560 года князь Дмитрий Вишневецкий выехал в Пятигорск в сопровождении черкесских князей, принявших крещение в Москве, для образования под эгидой России вассального Черкесского княжества с целью возглавив западночеркесские племена для борьбы с татарами и турками, захватить Таманский п-ов, после чего быть готовым нанести удар по Крыму. Другое русские войско, численностью около 5 тыс. чел., во главе с Игнатием Вешняковым, было послано на Северский Донец, имея задание поставить там крепость - опорный пункт для похода на Крым, и на построенных для него кораблях выйти в Азовское море и нанести удар по восточному побережью Крыма, облегчая действия второй 8-тыс. русской рати, во главе Данилой Адашевым, выступившей вниз по Днепру для нападения на западный Крым и которая пройдя за Перекоп спалила несколько прибрежных сел, имея целью выманить орду из Крыма и разгромить ее в решающем сражении. Для чего уже 11 марта 1560 г. был принят приговор о сборе войска против Крыма, которое вместо обычного "стояния" на Оке начало выдвигаться на юг, в степь, концентрируясь в верховьях Дона. Но грандиозные военные замыслы не осуществились. Прежде всего подвел Вишневецкий. Вместо того, что бы наносить удары по Крыму, он, вопреки царскому наказу, целиком и полностью занялся организацией своего собственного удельного княжества, игнорируя волю Москвы. Из-за чего, основав на Северском Донце крепость Изюм, Игнатий Вешняков не решился в одиночку на захват Азова. А ворвавшиеся в Крым восемь тысяч стрельцов и казаков были сравнительно небольшими силами, чье нападение не принесло серьезных результатов. Совершенно зря простояло и основное русское войско - вопреки расчетам крымская орда не пошла на Русь. Все это обозначило полное крушение разработанных кружком Алексея Адашева планов, что окончательно вызвало охлаждение царя к их замыслам. Чем воспользовались противники войны с Крымом, убедив царя заключить с татарами мир. Поскольку к этой "партии" принадлежала и царица Анастасия, то многие приписали падение авторитета Адашева ее влиянию на царя. Обстановка при Государевом Дворе становилась весьма напряженной. Ни сам Адашев, ни стоящие за его спиной круги не собирались просто так сдавать свои позиции. И 7 августа 1560 года произошло событие, оказавшее колоссальное влияние на Ивана IV - внезапно, после резкого разговора с А. Адашевым и Сильвестром, во время которого те не постеснялись открыто говорит царице "злые словеса" скончалась Анастасия. Смерть молодой и здоровой женщины, естественно, вызвало подозрение в отравлении. Подозрение пало на А. Адашева и на княгиню Ефросинью Старицкую. Но поскольку прямых доказательств не было, то Иван IV предпринял другой шаг. По его приказу в сентябре-октябре 1560 г. вотчины Алексея Адашева в Костромском и Переяславском уездах были отобраны в казну, а вместо них ему были выделены земли в Бежецкой пятине Новгородской земли, что по тогдашним нормам означало ограничение служебной деятельности А. Адашева границами русского северо-западного края и сопредельных ливонских земель, и невозможность ему занимать военно-административные должности в Москве. На пытавшегося возражать против этого шага Сильвестра была наложена царская опала, и тот посчитал за лучшее покинуть столицу и осесть простым монахом в Кирилловом монастыре. А недовольный смещением с Черкесского княжения Дмитрий Вишневецкий отъехал назад в Литву.
  В сентябре 1560 года были окончательно прекращены все наступательные боевые действия против татар, а в Крым поехал царский посланник Афанасий Нагой для заключения мирного договора. Ситуация этому благоприятствовала. Поскольку Ливония была разгромлена, а с Польско-Литовским государством был заключен "вечный мир", Девлет-Гирей не видел возможности для успешных боевых действий против северного соседа, и согласился на заключение русско-крымского мирного договора, заключенного в марте 1561 года на весьма выгодных для Москвы условиях - Крым соглашался быть в "дружбе и любви" с русским государем, отказывался от требования подарков ("поминок") и признавал за Иваном IV царский титул. Что, в последствии, послужило важной причиной успешной карьеры Афанасия Нагого при Государевом Дворе.
  В то же время смерть жены в августе 1560 года натолкнула Ивана IV на мысль о возможности окончательного решения литовского вопроса мирным путем. Король Польский и Великий князь Литовский Сигизмунд II Август был бездетен и с его смертью должна была прерваться правящая Литвой и Польшей династия Ягеллонов. Из ближайших родственников у короля были лишь две сестры - Анна и Екатерина, брак с одной из которых делал русского царя законным наследником Сигизмунда II, тем самым кладя конец долгому русско-литовскому конфликту. И в сентябре 1560 года в Краков отправился казначей Федор Сукин, имевший целью сосватать царя за одну из королевских сестер (какую - на выбор посла). Разведав обстановку и остановив свой выбор на младшей из сестер - Екатерине, Федор Сукин официально довел предложение своего государя Сигизмунду II. Сватовство имело успех. Сам король не прочь был выдать за царя свою сестру и дал предварительное согласие. Но вмешался Сенат, который выдвинул ряд условий, настаивая, чтобы русский государь лишил прав на престол детей от первого брака и уступил Польско-Литовскому государству Ригу. Ответ из Москвы не заставил себя долго ждать. В своем письме Иван IV укорял сенаторов за "непригожие слова", сравнивая их предложение с известным из Священного писания случаем уступки права первородства, но в конце письма... соглашался с их требованиями, с условием ответной уступки - признание возможного ребенка Ивана IV и Екатерины Ягеллон законным наследником Сигизмунда II Августа на престол Великого княжества Литовского, тем самым как бы предлагая панам сенаторам самим поставить точку в вековой мечте инкорпорировать Литву в состав Польши.
  Между тем в Польском королевстве и Великом княжестве Литовском вследствии русских предложений возникла странная атмосфера ожидания перемены власти. Гораций Куртиус (Курзо) описывал ее так: "Многие в Польше очень много говорят о будущем избрании короля. Многим нравится Московит... Я слышал это и многое другое на пирах и в частных беседах... все единогласно провозглашают, будто Московит достоин этого королевства благодаря своим всюду прославленным доблестным делам, преимущественно воинственному духу. Не отсутствуют и такие, кто заявляет, что выберут его в короли, если он женится на королевской сестре".
  Под давлением "общественного мнения" сенаторы вынуждены были отыграть назад и сняли это свое требование. Однако продолжая твердо стоять на уступке Риги, на что в Москве, в принципе, были согласны. Но тут всплыл вопрос вероисповедания невесты. Будучи католичкой она не могла стать женой православного государя. Дело опять застопорилось, но влиятельная партия сторонников "русского брака" посоветовала отправить посольство в Рим, где добиться от понтифика разрешение на переход Екатерины в православие, подкупив его обещаниями того, что этот брак пойдет на пользу католической церкви, поскольку это поможет подвигнуть русских на заключение унии и антитурецкого союза. Расчет оказался верен. В "Вечном городе" жадно ухватились за эту возможность и понтифик разрешил брак, заодно отправив в марте 1561 года Захария Дальвино, епископа Фаросского, с приглашение Ивану IV принять участие в Соборе, назначенном в Триденте.
  В результате чего все эти хлопоты закончились приездом Екатерины Ягеллон в июне 1561 года Москву, где 21 августа она была обвенчана с Иваном IV. Одновременно с этим, 23 августа 1561 года к Риге с 3-тысячным войском подошел Николай Радзивилл-Черный (младший брат Николая Радзивилла-Рыжего) и указывая на русско-литовский договор потребовал от рижан капитуляции и признания власти Великого князя Литовского. Его предложения сводились к следующему: Рига должна перейти под власть короля, при этом подданство должно быть оформлено по королевскому усмотрению. Однако данные предложения вызвали возражения рижских бюргеров, которые апеллируя к посредничеству Священной Римской империи настаивали на сохранении свободы торговли, традиционной городской власти, всех своих владений, привилегий и прав. А отношения города с королем предлагали оформить специальной грамотой, добившись в конце концов, что 4 сентября 1561 года Николай Радзивилл-Черный издал акт о предоставлении рижанам политических и конфессиональных гарантий и признание внутригородских свобод судопроизводства и торговли, а 19 сентября требования бюргеров обсуждались на собрании сословий. Прежде всего представители рижского городского совета потребовали свободы торговли с "московитами", как и с "заморскими гостями" (то есть представителями Ганзы и других северо- и западноевропейских городов). Последние должны были так же без ограничения и пошлин торговать с "московитами" при посредничестве рижан. Кроме того, рижане требовали свободы передвижения по рекам с сохранением старых обычаев берегового права и свободы проезда полочан и витебчан в Ригу. Позднее рижане на переговорах с королем парадоксальным образом выдвинули новые требования, на которых в свое время настаивала русская сторона - сохранения в Риге русских церквей, что навело польского короля даже на мысль о "бунте или заговоре рижан с московскими" (из Листа короля Сигизмунда Августа к Радзивиллу. 1562 г.). Литовская сторона со своей стороны подчеркивала, что Литва расположена ближе всех к Риге, которая снабжается товарами из Полоцка и Витебска, а вся Двина находится в королевских руках, посему иного государя, кроме короля Польского и Великого князя Литовского у нее быть не может.
  В результате этих переговоров, получив в конце сентября требуемый гарантийный акт от Сигизмунда II Августа, Рига наконец присягнула ему на верность. Попытка Кристофа Мекленбургского организовать сопротивления литвинам не встретили отклика, после чего коадъютор рижского архиепископа покинул Ригу и уехал в Европу, где еще некоторое время пытался поднять Священную Римскую империю на борьбу за ''свободу Ливонии'', но не достиг на этом поприще существенных результатов.
  А в Москве, тем временем, шли переговоры с Дальвино, который познакомил русское правительство с предложениями Рима. Правда, с самого начала возникла заминка - русских возмутило то, что в папской грамоте Иван IV назван "Его Высочеством", а не "Его Величеством". Епископ Фаросский согласился со справедливостью этого требования и отправил в Рим человека с просьбой прислать новую верительную грамоту, что затянуло переговоры на год, пока 29 сентября 1562 года в Москву не прибыла грамота, где признавался царский титул Ивана IV. Что позволило официально утвердить результаты переговоров, по которым были достигнуты следующие соглашения:
  Во-первых, Россия отправляло новых послов в Рим для продолжения переговоров по устройству унии и набору "мастеровых людей" для работы в России (что оговаривалось соглашением).
  Во-вторых, живущим в России католикам разрешалось свободно справлять свои обряды и строить костелы, но сохранялся запрет на миссионерскую деятельность католических священнослужителей.
  В-третьих, по просьбе Дальвино царь согласился набрать молодых людей для посылки их в Рим, где им дано будет даровое обучение и откуда обеспечено возвращение в Россию.
  Отдельной строкой шли такие вопросы, как предложение Рима организовать на Руси собственное, независимое от Константинополя, патриаршество, и присоединение России к Священной лиге для борьбы с турками. В принципе Иван IV не возражал против этих предложений, но в свою очередь увязывал их с решением ряда вопросов, а именно, временно опуская вопрос о создании собственного русского патриаршего престола, Иван IV соглашался на вхождение в антитурецкий союз, но при условии вхождения туда и Польско-Литовского государства, что фактически ставило на Священной лиге крест. Хотя папские дипломаты всячески побуждали Сигизмунда II Августа начать вместе с Россией войну против турок, обещая отдать Польше Трансильванию, Молдавию и Валахию (а может даже и Болгарию), шляхта и магнаты Польши и Литвы не смотря на весь соблазн этих предложений, не желали начинать войну со всеми ее тяготами и вотировать на нее налоги. Тем более было опасение появления в руках короля мощной боеспособной армии, которую после войны он мог бы использовать в борьбе против разгулявшейся внутри страны знати.
  Внутри России окончание войны привело к целому ряду важных изменений. Прежде всего шло обустройство на новых, захваченных в Прибалтике землях. Владения Ордена, церкви и ленников, отказавшихся поступить на царскую службу, перешли в царскую казну и пополнили фонд государственной земельной собственности, из которой стали наделяться "дачами" переселяемые туда русские помещики. На присягнувших царю ленных рыцарей распространялись права и обязанности поместной военно-служилой системы. Часть ливонского рыцарства была переведена в центральные русские уезды, где наделенные поместьями они вошли в личное войско царя. Кроме того, появление большого количества безземельного рыцарства на русской службе, которых не могли сразу наделить "дачами" привело к появлению нового рода войск - рейтаров. В отличие от поместной конницы, рейтары служили на постоянной основе, за денежное жалование. И лишь спустя 10-15 лет "беспорочной службы" могли получить "дачу" и перейти в разряд помещиков.
  В захваченных портовых городах активно развивалась торговля, которая, после присоединения этих городов к России переживала буквально взрывной рост. Так, к середине 60-х гг. одних нидерландских кораблей приходило ежегодно от 200 до 300. Не считая английских (более 70 кораблей в год), ганзейских (из одного Любека около 70 кораблей в год), французских и пр. Возможность прямого, без посредников, торга привлекло внимание как и русских, так и европейских купцов. В отличие от торга в Холмогорах, где торговля была в основном сосредоточена в руках имевших привилегии англичан, в Ругодиве и Колывани все иноземные купцы были поставлены в равные условия. Попытки англичан добиться распространения своих привелегий и на балтийские порты не имела успеха. Результатом стал массовый наплыв как английских, так и французских, нидерландских и германских купцов, кипение деловой жизни и масштабное строительство в городах.
  Зато сильно пострадали шведы, у которых рухнула приносящая им до этого большие доходы ''выборгская торговля'' - теперь как и русские, так и иноземные (включая собственно шведских) купцы предпочитали торговать в Ругодиве и Колывани. Особенно пострадала Финляндия, правитель которой, принц ЮханВаза для борьбы с "колываньско-ругодивским торгом" стал даже организовывать каперские экспедиции. Что, в свою очередь, вызвало недовольство в России и Дании, которая немало выиграла от оживления балтийской торговли, благодаря которой возросли сборы т.н. "Зундской пошлины" - платы взимаемой с каждого входящего в Балтийское море и выходящего оттуда корабля датским королем. В Москве даже стали подумывать о войне с Финляндией, но неожиданно шведский король Эрик заподозрив Юхана в измене, арестовал брата. А спустя некоторое время началась датско-шведская война, и шведское каперство временно утихло.
  Рост внешней торговли сказался и на хозяйстве внутри страны. И до присоединения Прибалтики, русская знать, в отличие от европейской, не считала для себя зазорным заниматься торговлей. А уж после получения возможности вывозить продукцию своих имений ''за море'', их интерес в увеличению экспорта резко возрос. Но, поскольку, в отличие от той же европейской и польской аристократии, они не могли произвольно повышать четко зафиксированные в "послушных грамотах" повинности крестьян, то главным полем деятельности дворян в целью повышения собственных доходов становится расширение собственной запашки, заведение в своих усадьбах различных "художеств" (ремесленных мастерских и мануфактур - особенно кожевенных и текстильных) и участие в торговых компаниях (куда дворяне как правило вносили свой капитал, но сами, будучи занятые на "государевой службе", не участвовали). Русское правительство очень быстро оценило всю важность этого, тем более, что рост экспорта (особенно хлеба) увеличивал доходы казны. С целью стимулирования расширения дворянской запашки Иван IV даже пошел на ее частичное "обеление" - так, личная запашка дворян (но не земля находящаяся в обработке зависимых от них крестьян) на время прохождения ими "государевой службы" освобождалась от налогов сроком на пять лет, что привело к расширению дворянского приусадебного хозяйства и превращение его в русский вариант фольварков. Благодаря чему к концу XVI века, помимо хлеба и мехов главными предметами русского экспорта в Европу стали кожевенные изделия (в первую очередь юфть), и льняные ткани, а так же "хлебное вино" (водка), продажа за рубеж которого вскоре превратилась в один из наиболее прибыльных источников пополнения русской казны.
  Кстати о водке. Поскольку из-за окончания войны в государстве не наблюдалось финансового дефицита, и не было необходимости изыскивать чрезвычайные средства для наполнения казны, все запретительные меры на производство, торговлю и потребления алкоголя с стране остались неизменными, благодаря чему уровень потребления алкоголя внутри страны продолжал быть (по удивленным отзывам иностранцев) весьма низким. Что, впрочем, не мешало развитию винокуренного производства (которое было государственной монополией), поскольку огромное количество произведенного алкоголя шло на экспорт (в Швецию, Данию, Литву и Польшу).
  Однако рост экспорта, особенно хлеба, имел и отрицательную сторону - рост цен на продовольственные товары внутри страны, что, естественно, не могло не встревожить правительство, которое стало изыскивать способы повысить количество находящегося внутри страны товарного хлеба. Особое внимание привлекли крупные вотчинные хозяйства. Как показала практика, большую часть товарного хлеба производили общины черносошных крестьян и мелкие дворянские поместья. В то же время, крупные вотчины, будучи самодостаточными хозяйствами, не поставляли на рынок большого количества хлеба, тем самым тормозя дальнейшее развитие товарооборота в стране. Следствием чего стала разработка правительством ряда мер, направленных на сокращения крупного вотчинного хозяйства. Одним из первых и важнейших шагов в этом направлении стало новое уложение о княжеских вотчинах принятое 15 января 1562 года, запрещавшее землевладельцам продавать или дарить свои "старинные" родовые вотчины. Сделки подобного рода объявлялись незаконными. И главное - подвергались конфискации вымороченные вотчины. "Великие" вотчины, завещанныекнязем-вотчинником жене или отданное за дочерями и сестрами в приданое, отчуждались с известным вознаграждением, земельным и денежным. Даже ближайшие родственники по мужской линии (братья и племянники, исключая сыновей) могли наследовать старинные княжеские вотчины лишь по царскому указу.
  В результате, все княжеские вотчины, приобретенные "иногородцами" путем покупки или с приданным "после" великого князя Василия III в период боярского правления 1533-1547 гг., отчуждались в казну без всякой компенсации. Вотчины приобретенные с 1548 по 1556 г., отчуждались за известную компенсацию по усмотрению правительства. Пересмотру не подлежали лишь сделки на княжеские и прочие вотчины, заключенные в 1557-1562 гг. Причиной исключения были земельные мероприятия, проведенные правительством в 1556 году в связи упорядочением военно-служилой системы землевладения и проверкой владельческих прав на земли. Результаты "землемерия" 1556 года не подвергались пересмотру: закон о конфискации не распространялся на 1557-1562 гг., и вся практика этого периода признавалась законной. Кроме того, хотя формально Уложение 1562 года не содержало специального пункта о церковном землевладении, но по существу оно ограничивало возможности дальнейшего роста земельных богатств монастырей, поскольку запрещалось отписывать вотчины монастырям.
  Принятие Уложения вызвало массовое недовольство в среде родовой аристократии. Первыми запротестовали владельцы удельных княжеств, располагавшие внушительными силами и достаточно независимыми в своих поступках. Что вынудило царя пойти на крутые меры, с целью недопущения вооруженного выступления оппозиции. Еще в июле 1561 г. был "поиман" князь Василий Глинский, признавшийся на следствии в своем намерении "отъехать" в Литву. Впрочем, с ним обошлись довольно мягко. После "покаяния" он был отпущен и вернулся на службу. Куда более жестко обошлись с Иваном Бельским. В начале 1562 года он был взят под стражу, как раз в тот момент, когда Дума обсуждала Уложение о вотчинах, имевшее целью ограничить княжеское землевладение. В течении трех месяцев Бельского содержали под на Угрешском дворе в Москве. Все его имущество и двор были опечатаны, удельное княжество отобрано в казну. В ходе следствия Бельский был изобличен в заговоре и как повинный в государственной измене должен был предстать перед судом. Но Дума, церковное руководство и вся "земля" выступили против суда, выдвинув "поручителей" за его верность, вынудив царя 29 марта 1562 г. освободить Бельского из под стражи.
  Летом 1562 г. был получен донос от дьяка старицкого князя Савлука Ивана, "что княгиня Ефросинья и сын ее князь Владимир многие неправды царю и великому князю чинят (т.е. подбивают недовольную знать на выступление против царя) и того для содержат его скована в тюрьме". Царь приказал доставить к себе Савлука, и "по его слову" были проведены "многие сыски", которые подтвердили справедливость обвинений. Владимир Старицкий и его мать Ефросинья Старицкая предстали перед судом и были признаны виновными. Старицкий удел был конфискован в казну (позднее, часть его вернули Владимиру), княгиня Ефросинья была пострижена в монахини (впрочем, ее содержание в монастыре было весьма обеспеченным - последовавшие за ней слуги получили несколько тысяч четвертей земли в окрестностях монастыря, а сама княгиня организовала в Воскресенской обители мастерскую по вышивке).
  Пострадали даже люди лично преданные царю. Так, после конфискации выморочной трети Новосильско-Одоевского удельного княжества "погрубил" царю один из наследников удела - Михаил Воротынский, за что на него и его брата Александра была наложена царская опала, а "вотчину их Новосиль и Одоев и Перемышль и в Воротынку их доли велел взять на себя". Впрочем, спустя год, в марте 1563 г. опала с братьев Воротынских была снята, но их вотчина в полном объеме возвращена не была.
  Другим важным следствием войны в Ливонии стала военная реформа. Война выявила целый ряд недостатков русской армии, исправление которых стало немаловажной задачей правительства. В первую очередь, главным бичем оставалось местничество. Не смотря на официальный запрет на местнические счета во время боевых действий, воеводы им всячески пренебрегали и вовсю спорили меж собой из-за "мест". Попытки силой заставить их отказаться от этого не имели большого успеха. И тогда возобладала идея создания особого (опричного) войска, которое стояло бы вне исконной иерархии русской знати, и где царь мог бы по своему усмотрению назначать и смещать военачальников. Первым шагом на пути к такому войску стала организацию двух рейтарских полков из ливонских "немцев", которые подчинялись непосредственно царю (минуя Думу). Опыт оказался удачным - постоянные рейтарские полки оказались более боеспособны чем поместная конница, хотя требовали от казны значительно больших затрат. Результатом стало решение расширить эту практику. Весной 1563 года по всей стране были разосланы грамоты о наборе на службу беспоместных детей боярских, которым предписывалось быть на "ратной службе" в Москве на постоянном государевом жаловании. При этом запрещалось "писать в службу" тех из них, "за которыми поместья есть". Как и рейтары они должны были служить только за казенное денежное жалование, и только спустя десять лет службы получали от казны собственное поместье. Но попытка сформировать опричное войско только из "детей боярских" успеха не имела - количество пришедших записываться явно не хватало для комплектования штата. Тогда правительство смягчило условия набора, разрешив запись в войско "вольных охочих людей", что уже в первый год дало более тысячи новобранцев. Всего, к концу 60-х гг. опричное, или как его иногда называли, дворовое (т.е. входящее в состав Государева Двора) войско состояло из 2-х рейтарских, 1-го гусарского (сформированного в основном из прибывших с Екатериной Ягеллон поляков и литвинов), 3-х "казацких" (укомплектованных в основном из беспоместных сынов боярских, добровольцев из казаков и "черного люда") и Стремянного (комплектовался на основе поместной системы, но составлял личную гвардию царя) полков, общей численностью около 12 тыс. чел. Одновременно с этим было увеличена численность с 7 до 10 тыс. чел. стрелецкого войска, показавшего себя во время последних войн самой боеспособной частью русской армии.
  Выход к Балтийскому морю (получение хороших гаваней) так же подвиг царя на восстановление русского военного флота. Первоначально, в основу русского флота легли захваченные купеческие корабли, которые переоборудовали в военные, а также два корабля были куплены в Любеке. Благодаря чему к концу 60-х гг. Россия имела флот из 12 кораблей. Что было явно недостаточно. Требовалось создание собственной базы для кораблестроительной промышленности, но вопрос упирался в недостаток требуемых мастеров. Попытки нанять корабельщиков в Англии не увенчались успехом - Елизавета, королева Английская отказалась предоставить России требуемых специалистов (хотя русскому посольству, буквально тайком, удалось завербовать и вывезти 16 "мастеровых людей" - в большинстве своем подмастерьев, которые решили попытать счастье в далекой России). Эта проблема так занимала Ивана IV, что когда в Италию отправилось русское посольство возглавляемое отличившимся во время Ливонской войны князем Андреем Курбским, одним из первых пунктов данного им наказа был поиск и вербовка "корабельщиков", с целью строительства в России собственного флота.
  Середина 60-х гг. ознаменовалась в стране массовым городовым строительством. Рост доходов и отсутствие войны привело к строительному буму, как государственному, так и частной застройки. Так, в 19 верстах ниже по течению от Невгина, на месте впадения речки Шуницы в Западную Двину, по приказу царя была заложена новая крепость, которая должна была прикрывать западные рубежи Русского государства, а также дороги, ведущие на Полоцк и Псков. Она представляла собой совершенно новое в фортификационном отношении укрепление и была рассчитана на ведение оборонительных боев в условиях широкого применения артиллерии. Со стороны набережной Западной Двины крепость ограждалась земляным валом длиной 170 метров, а с других сторон - примерно 100 метров. С трех сторон укрепления дополнительно были усилены шестью небольшими земляными бастионами. Впоследствии из этой крепости вырос город Двинск. Было начато строительство новых укреплений в Пскове, Велиже, Смоленске, которые должны были прикрыть западные границы государства в случае возможной войны с Литвой. Масштаб строительства был таков, что потребовалось создание особой структуры занимавшейся конкретно этой деятельностью. Поэтому в 1563 году был образован Приказ каменных дел, занимавшийся как заготовкой строительного камня (включая кирпич) так и строительством каменных сооружений. Одновременно с этим правительство, пользуясь установившимся миром с Крымом, форсировало завершение грандиозных оборонительных работ по всей пограничной линии, начатых еще в начале 20-х гг. XVI века. Ежегодно там трудились тысячи посошных людей, собранных из различных уездов, возводя засеки от северских городов до мещерских лесов, стараясь управиться до той поры, "когда лес листом оденется". После этого работы прекращались, чтобы возобновится весной следующего года. Возводились новые укрепления и регулярно возобновлялись старые фортификационные сооружения по "берегу" - второго рубежа русской обороны. Для охраны возводимых укреплений был принят "Приговор о станичной и сторожевой службе", который регламентировал пограничную охрану, устанавливая "разряды" порубежной службы.
  22 мая 1562 г. в Москву прибыл датский посол Клаус Петерсон, вступивший в переговоры по поводу восстановления дружественных отношений между двумя странами, охладевшими после захвата русскими северо-западной части Ливонии, которую датский король считал своей. Но в политике нет места личным обидам. Дания была столь заинтересована в русской торговле, что на переговорах признавала права России на земли всей Ливонии. Русским купцам гарантировалось свободное плавание через Зундский пролив, и восстанавливались русские дворы в Копенгагене и на Готланде. В свою очередь датчане получили право поставит свои дворы в Колывани, Ругодиве, Ивангороде и Новгороде.
  В мае 1563 года у Ивана IV, от Екатерины Ягеллон родился сын, названный Дмитрием. На Руси на это тогда мало обратили внимания, поскольку у царя был уже наследник, царевич Иван. Но вот в Великом княжестве Литовском рождению Дмитрия придали просто огромное значение. Ведь, фактически, это означало появление у Сигизмунда II Августа законного наследника, что давало противникам унии с Польшей дополнительные козыри. А отсутствие военной "русской угрозы" окончательно укрепляла решимость чинов Великого княжества Литовского сопротивляться претензиям Короны Польской, тем более, что не было необходимости в сборе "сребренщины" (особого налога в реальной истории сыгравшего огромную роль в росте пропольских настроений среди литвинской шляхты) и получения помощи от Короны (получение которой в реальной истории оговаривалось уступками в вопросе унии).
  31 декабря 1563 года скончался митрополит Макарий, смерть которого привела к крупным изменениям во внутренней политике. Макарий был весьма авторитетной личностью в обществе и пользовался огромным уважением царя, который постоянно прислушивался к его советам. Долгое время Макарий, будучи сторонником компромиссной политики, сдерживал Ивана IV в его попытках жесткими мерами обуздать знать и добиться от нее полного повиновения. Но с его уходом положение резко поменялась. Так, на последовавшем 9 февраля Освященном соборе по личному предложению Ивана IV было принято решение уравнять митрополита в знаках святительской власти в новгородским и казанским архиепископами. Отныне митрополит должен был носить белый клобук, на него распространялась та привилегия, которой до того времени пользовались лишь новгородский архиепископ. Получил он право запечатывать свои грамоты красным воском подобно казанскому и новгородскому владыке. После чего царь сделал неожиданный шаг - в обход высших иерархов Церкви предложил на место митрополита своего личного духовника Афанасия, которого Собор под сильным давлением царя утвердил 24 февраля 1564 года. Эта кандидатура вызвала недовольство среди высшего духовенства, но более чем устраивала Ивана IV, поскольку новый митрополит не обладая большим авторитетом и влиянием был сильно зависим от поддержки Государя и не мог столь же решительно, как Макарий, противостоять намерениям царя по укреплению самодержавной власти.
  Впрочем, стремления Ивана IV к установлению своей единоличной власти не были прихотью одного человека. Перед страной стоял ряд проблем для решения которых требовались радикальные меры. Прежде всего это касалось влияния крупной знати на дела государства. Одной из мер, благодаря которой знать влияла на царя, было т.н. "поручительство" (или "печалование"). Когда кто-то из вельмож совершал преступление и навлекал на себя этим царскую опалу, то тут же группа знатных лиц вступалась за него перед царем, поручаясь на него крупной суммой денег, которую они обязывались выплатить в случае совершения им повторного преступления. Будучи внешне верноподданнической акцией "печалование" фактически превратилось в открытый шантаж власти со стороны власть имущих, в результате чего царь часто не мог покарать даже лиц совершивших государственную измену. Дело доходило до того, что царь не мог укомплектовать правительство - Думу компетентными сотрудниками, поскольку знать упорно требовала комплектования правительства "по породе", что не самым лучшим образом сказывалось на качестве работы правительства.
  В июне 1564 г. Иван IV неожиданно для всех объявил о созыве Земского собора, на который были приглашены, помимо членов Думы и высшего духовенства, представители дворянства, приказные люди и богатейшее купечество. Одновременно к Москве подтягивались верные царю силы - в первую очередь "опричное" войско, а так же ряд поместных полков, на чью преданность Иван IV мог расчитывать. И по открытии "Собора вся земли", от имени царя собравшимся была зачитана речь царя в которой он жаловался на "теснины и неправды великие" которые он претерпевает от знати, и от которых "большие убытки государству", после чего Иван IV потребовал ликвидировать традиционное право членов Думы и высших церковных иерархов "печаловаться" за вельмож, совершивших те или иные проступки, которое Дума активно использовала для защиты своих членов в противостоянии с царем, и с которым в предшествующие годы ему приходилось считаться. Царь ставил перед обществом дилемму: или он получит право наказывать изменников по своему усмотрению, или государство будет не в состоянии успешно вести борьбу с внешними врагами по вине светской и церковной знати.
  Но царское предложение встретило яростное сопротивление среди высшей знати и духовенства, которые яростно отстаивали свои интересы на Соборе. И тогда Иван IV пошел на крайние меры, объявив, что в ввиду непринятия своих условий он отрекается от власти, оставляя престол своим сыновьям. Подобное решение вопроса было с удовлетворением воспринято оппозицией, расчитывавшей развернуться при малолетних царевичах, но тут в дело вмешалась "третья сила", а именно "черный люд". Перспектива ухода государя и наступления "безгосударного времени", когда вельможи могут снова делать все что захотят, не могла не взволновать московских горожан. В конфликте царя со знатью население столицы решительно встало на сторону царя. Слух о возможном отречении царя мгновенно распространился по всей Москве. Вскоре площадь перед дворцом запрудила громадная толпа вооруженных горожан, окруживших место заседания заседания Собора и ее представители допущенные в покои, предъявили заседающим свое требование полностью согласиться с царскими предложениями, а то иначе "они сами тех потребят". Фактически правящей элите был поставлен ультиматум. Она должна была отказаться от традиционных обычаев, ограничивавших свободу действий государя, или ей угрожала война со своим законным Государем, и в этой войне к услугам царя было сосредоточенное под Москвой вооруженное дворянское войско и поддержка населения Москвы. Решившись выступить против своего государя, правящая элита оказалась бы в весьма неблагоприятных условиях, особенно учитывая явную враждебность к ним населения. Детей боярских невозможно было поднять на войну для защиты прав узкого круга вельмож, а ведь только об этих правах шла речь в царском послании. К этому стоит добавить, что в отличие от ряда стран средневековой Европы эти права нигде не были письменно зафиксированы, государь не приносил присяги их соблюдать, и, соответственно, не существовало "права на сопротивление" в случае их нарушения. В результате высшее духовенство и Дума обратились к царю с челобитьем, чтобы "гнев бы свой и опалу с них сложил и на государстве бы был и своими бы государствы владел и правил, как ему, государю, годно; и хто будет ему, государю, и его государьству изменники и лиходеи, и над теми в животе и в казни его государьская воля". По сути это была их полная и безоговорочная капитуляция.
  Вдохновленный этим успехом Иван IV, решил воспользоваться благоприятным моментом и вновь перейти в наступление на церковь с целью сокращения ее землевладения. Еще Собор 1551 г. отменил иммунные привилегии (налоговые льготы) церковных земель, запретил отдавать в монастыри земли "на помин души" и повелел заменять их денежным эквивалентом, отдавая сами имения дальним родственникам или государю. Также монастырям и епископату было запрещено покупать вотчины, брать имения под залог и вообще увеличивать церковные земли. В случае необходимости иметь земли для пропитания братии (например, при основании нового монастыря), велено было обращаться к царю - ''бить челом государю''. Такие образом, Собор 1551 года существенно ограничил экономическую независимость Церкви. Соборное решение стало поворотным моментом в истории монастырского землевладения, что было связано, с одной стороны, с возраставшими притязаниями государства, с другой, - с имевшими место злоупотреблениями, которые в это время все чаще стали встречаться в монастырской жизни. Тем самым был сделан крупный шаг в направлении еще большего подчинения Церкви государству.
  Но не смотря на это в руках Церкви все еще оставались огромные богатства (по некоторым данным до 1/5 всех обрабатываемых земель в стране). И весьма значительную часть этих обширных владений составляли земли, которые Иван IV твердо решил вернуть государству, причем на совершенно законных основаниях. Религиозные каноны, подтвержденные постановлением Собора 1551 г. запрещали монахам заниматься ростовщичеством. Но не смотря на это, "святые отцы" вовсю продолжали давать деньги в рост под большие проценты, а в случае неуплаты долга (как правило после неурожая) отбирали у должника имущество, включая его землю. Но делая это церковь грубо нарушала закон (на что государство долгое время было вынуждено закрывать глаза). И вот эти земли, "прибранные" духовенством царь решил вернуть в казну. Для чего вынес и добился принятия на Соборе постановления о проверке всех владельческих грамот находящихся на руках у монастырей и епископов. Отдельной строкой шли митрополичьи земли. Не желая сориться митрополитом Иван IV не стал упоминать о его владениях на Соборе, но добился его согласия на негласную проверку своих земель, с правом изъятия тех из них, на которых не будет подтверждающих право владения документов.
  Однако этим дело не ограничилось. По успешному завершению Собора царь в своем указе заявил о своем желании "учинити ему на своем государстве себе опричнину" - особый государев удел, которым он мог бы править в обход Думы и существовавших местнических порядков.
  В опричнину переходила старая структура "Государева Двора". И если вне ее оставались общегосударственные чины, то чины двора - оружничий, кравчий, конюший и т.д переходили в опричнину. Традиционная иерархия знатности сохранялось, однако местничество между собой строго воспрещается - служат "где государь укажет", и опричные службы не могут являться местническим прецедентом для потомков опричника. Традиционная практика предоставления думных чинов и высоких военных и административных должностей в строгом соответствии со знатностью происхождения ("породой") делало высшие государственные должности монополией группы наиболее знатных родов потомков Рюрика и Гедимина. Это закрывало для отпрысков младших ветвей знатных родов и для представителей менее знатных старомосковских боярских фамилий (потомков старинных бояр московских князей, отодвинутых на задний план княжескими родами) путь к успешной карьере. Создание особого опричного двора открывало для них такие возможности. В состав опричной Думы вошли члены старомосковских боярских родов -- Плещеевы, Колычевы, Бутурлины, Годуновы, Захарьины. Впрочем и некоторые княжата, решившие пойти за царем, отличились на опричной службе - так "всем родом" в опричнине служат Шуйские, и даже удельные князья Северщины - Трубецкой и Одоевский.
  В составе опричнины оказывается вся структура царского двора со всем дворцовым хозяйством (и все придворные должности - оружничий, кравчий и т.д. становятся опричными), отдельная царская казна. Туда же царь забирает промысловые районы севера и все пункты соледобычи, а так же черноземные районы юга, колонизируемые по мере строительства "Засечной черты", и объявленные собственностью "Государева Двора", под управлением которого оказываются не только дворцовые земли, но и часть черносошных, взятых царем "на свой обиход" и ряд государственных предприятий. Опричному командованию был подчинены как личное войско (рейтары, гусары, "казаки", Стремянной полк) царя, так и московский стрелецкий корпус - всего более 20 тыс. чел, ставшие в своем роде царской гвардией, предназначенной не только для подавления оппозиции, но и для проведения его политики. Все государственные дела шли обычным путем через Думу (во главе которой однако царь ставит двух преданных ему родственников - князей Бельского и Мстиславского), однако любое дело могло быть изъято царем из Думы и решено независимо от нее с помощью чиновников Двора. Широко распространяется практика ввода представителей опричнины в состав местного "земского" руководства с целью более эффективного влияния на ход дела и повышения их личной ответственности.
  Другим ударом по верхушке знати стала ликвидация т.н. "белых слобод" - городских земель принадлежащих духовным лицам и светским феодалам и освобожденных от налогов, благодаря чему туда из Посада переходило множество ремесленников уходя тем самым от "государева тягла" и составляя серьезную конкуренцию мастеровым оставшимся под "тяглом". Осенью 1564 года царским указом было введено новое положение о городах, важнейшими постановлениями которого, в практическом его применении были следующие: 1. Все городские слободы светских и духовных землевладельцев с их населением безвозмездно передавались в посады в тягло. 2. Подгородние слободы и дворы землевладельцев "по посадской близости" также включались в посад с вознаграждением владельцев. Слободы и дворы, расположенные на бывшей посадской земле, "по посадской старине" отдавались в посад "без лет и бесповоротно за то: не строй на государевой земле слобод и не покупай посадской земли". Их население, если оно состояло из торговых, промышленных и ремесленных людей, "по торгу и промыслу" включалось в посадское тягло, а если из пашенных людей, то могло быть выведено владельцами слобод. 3. Подгородние земли в Москве на 4 версты от Земляного вала, а в остальных городах "по посадской старине" или "по посадской близости" конфисковывались и безвозмездно передавались посадским людям. 4. Все посадские люди закладчики, за кем бы они ни жили, возвращались в тягло "по посадской старине"; "по посадскому родству" возвращались также ушедшие с посада сыновья от отцов, племянники от дядьев и т.п., если даже они успели превратиться в кабальных людей. 5. Все торгово-промышленные люди города, члены церковного клира, служилые приборные люди, владельческие крестьяне и бобыли, кроме кабальных людей, отдавались в посад в тягло "по торгу и промыслу". 6. Остальные должны были в трехмесячный срок продать посадским людям свои лавки, амбары, кузницы и другие торгово-промышленные заведения; после указанного срока эти заведения отбирались безденежно и передавались посадским людям. Люди, не входившие в состав посадской общины, - гости, гостинной и суконной сотен торговые люди, стрельцы и т.д., могли сохранить за собой эти промысловые угодья на посадах, только если они соглашались платить посадское тягло. 7. Заниматься в городе торговлей, промыслами, ремеслами, откупами и т. п. Могли только черные посадские тяглые люди, а не духовенство, не владельческие крестьяне и бобыли и не служилые приборные люди.
  Этот указ буквально привел в ярость представителей крупного светского землевладения и высшего духовенства, для которых "белые слободы" были крупнейшими источниками дохода. Многие члены Думы, такие как Александр Горбатый-Шуйский, М. Репнин, И. П. Федоров-Челяднин, даже отказались подписать документ. А архиепископ Новгородский Пимен не выдержав, открыто назвал этот указ "бесовским, составленным по совету антихриста". Стало ясно, что миром дело решить не удасться.
  Первым делом опричнины стал разгром верхушки Думы - Ростовских, Ярославских и Суздальских княжат, занимавших почти все боярские места. Землевладение бояр московских великих князей (как, вероятно, и бояр других княжеств, на которые делилась средневековая Русь в эпоху феодальной раздробленности) сформировалось сравнительно поздно - уже в XIV-XV веках, главным образом за счет княжеских пожалований. Владения не только членов виднейших боярских родов, но и князей Гедиминовичей, выехавших на русскую службу и породнившихся с великокняжеской семьей, были разбросаны по многим уездам, не образуя никакого компактного единства. Владения членов одних и тех же родов могли располагаться в совершенно разных уездах. Совсем иной характер имело родовое землевладение княжат. Это были земли, унаследованные ими от предков - бывших удельных государей. Поэтому, в отличие от владений московского боярства, родовые вотчины князей располагались компактно на территории того княжества, которым некогда владел их предок. Нормы права, установившиеся, по-видимому, еще в правление Ивана III, способствовали сохранению этих вотчин в руках княжат, запрещая продавать их родовые земли "мимо вотчич" (то есть за пределы круга родственников). Наличие в руках княжеских родов компактно расположенного значительного родового землевладения делало их влиятельной силой на территориях их бывших княжеств, центром притяжения для местных землевладельцев. Сверх того по неписанной традиции, шедшей со времен присоединения этих земель к Москве, наместники например Ярославля назначались только из ярославских княжат. Содержа многочисленные свиты боевых холопов, и даже жалуя земли в поместья своим вассалам, они представляли внушительную силу, и именно они составляли основу оппозиции царю. В среде князей - потомков Рюрика, хорошо знавших, что они принадлежат к тому же роду, что и правитель, власть и личность монарха не были окружены таким ореолом, как в глазах других слоев дворянства.
  В борьбе с ними царь действует формально по закону, в рамках правового поля. Прецедент был найден в деятельности Ивана III. Некогда он, желая отобрать у московских бояр пожалованные им после завоевания Новгорода вотчины на Новгородчине и раздать их в поместья, передал Новгород в удел своему сыну Василию. Московские бояре, служившие князю московскому, а не новгородскому, вынуждены были оставить свои новгородские вотчины.
  Царь разыгрывает ту же комбинацию. Объявив старшего сына Ивана соправителем, царь жалует удел младшему малолетнему сыну Федору - Суздаль, Ростов и Ярославль. Землевладельцы этих уездов должны были либо перейти из Москвы служить удельному князю, либо расстаться с вотчинами. Но "князь Федор Иванович вотчинников местных на службу к себе принять не изволил".
  На момент объявления указа о создании удела все княжата, имевшие боярский чин, были в Москве, откуда их уже не выпустили. После того, как вся верхушка Думы "едиными усты" выразила возмущение, на нее обрушились заготовленные царем репрессии. Все бояре-княжата, участвовавшие "в акции протеста" были арестованы опричниками. Признанный лидер Думы, князь Александр Горбатый-Суздальский, а так же князь Шевырев были обезглавлены, а на прочих участников "опалу свою клал и животы их имал за себя: а иных сослал в вотчину свою в Казань на житье з женами и з детми". "Тово же году послал государь в своей государской опале князей Ярославских и Ростовских и иных многих князей и детей боярских в Казань и в Свияжской город на житье и в Чебоксарской город".
  В то же время опричные отряды вступают в Ростов и Ярославль. Управление этими землями получает один из ближних советников царя Василий Михайлович Захарьин с чином Ростовского дворецкого (для управления уделом Федора составляется особое ведомство - Ростовский Дворец, подведомственный лично царю). Княжеские вотчины описываются и идут в поместную раздачу дворянам, боевые холопы опальных княжат распускаются на волю, многие из них принимаются на государеву ратную службу и верстаются поместьями из вотчин их бывших хозяев. Движимое имущество и казна опальных отписывается на государя.
  Большая часть опальных была в следующем году помилована, движимость и казна возвращены, но вместо конфискованных вотчин им были пожалованы поместья, разбросанные в разных уездах России. Что обернулось для них изменением статуса. Царь велел по служилой принадлежности написать их дворянами по колонизируемым окраинным уездам. В состав "Государева Двора", в котором ростовские, стародубские и ярославские князья до опричнины занимали видное и почетное место, не входили представители дворянства окраин - Поволжья (начиная с Нижнего Новгорода), Смоленщины, Северской земли. Поэтому превращение князей - потомков Рюрика в земских помещиков Северщины означало их фактическое исключение из состава Двора как объединения людей, причастных к управлению Российским государством. В новом положении они могли рассчитывать на какую-то карьеру лишь в пределах Северщины, либо в опричнине (но для них врата в "государеву светлость" были узкими, и открылись впоследствии только для их детей). Только в виде особой милости за верную службу царь возвращал некоторых великородных потомков Всеволода Большое Гнездо в "московские списки", снова открывая им доступ к высшим государственным должностям.
  В то же время, многие из конфискованных земель царь передавал в качестве поместий опричникам, во-первых, развивая поместную систему, систему "службы от земли", свободную от старых местнических привилегий и ставшую со временем основной базой материального обеспечения дворянского войска. Во-вторых, таким образом "разбавлялись" ряды коренных землевладельцев, не позволяя им выступит единым фронтом.
  Среди прочего состава Думы - Гедиминовичей и старомосковских бояр - расправа с княжатами-Рюриковичами вызвала неоднозначную реакцию, многие отнеслись негативно, понимая, что ставится под сомнение сам принцип осуществления назначений в соответствии с "породой". Но царю удается расколоть данный слой, пожаловав в бояре вместо "выбылых" княжат ряд представителей старомосковских фамилий, и повысив до боярства окольничих - Челядниных, Шереметевых и Морозовых. Во главе Думы встают вполне преданные царю его родственники Гедиминовичи - Мстиславский и Бельский.
  В 1567 году царь вновь изъял у двоюродного брата Владимира Андреевича его удел - Старицу, Верею и Алексин, и дал ему новый - Дмитров, Звенигород и Боровск. В этом же году царь возвращает из ссылки Михаила Воротынского, и жалует ему вместо отобранного Новосиля Стародуб-Ряполовский.
  К 1569 году положение относительно стабилизируется. Несколько бояр попадают в ссылки и тюрьмы, несколько бегут в Литву, но массовых репрессий нет - благодаря окончанию войны и снижению налогов нет голода 1568-69 годов и последующей эпидемии, недоимок и свирепых правежей. Правящее боярство недовольно существованием опричнины, при которой царь может легально изъять из его ведения любое государственное дело, а присланные им опричные представители (как правило на роль "вторых воевод") отслеживают деятельность своих "земских" начальников. Но, не имея никакой поддержки в народе и дворянстве, которые вполне довольны царем, помалкивает.
  Тем временем, на восточных рубежах державы происходят события, которым будет суждено кардинально изменить дальнейшую историю страны. В еще в 1555 году "князь всея земли Сибирской" Едигер добровольно принес вассальную присягу Ивану IV (что позволило тому добавить себе титул "Всея Сибирской земли повелитель) и стал платить ежегодную дань в тысячу соболей. Но ранней весной 1562 г. вместо дани из Сибири пришло известие о том, что бежавшие туда в свое время казанские татары во главе со своим царевичем Едигером Казанцем убили государева данника князя Едигера Тайбуговича. Поскольку убитый Едигер находился под покровительством Москвы, его смерть таким образом становилась и оскорблением Российского государства ибо оно при принятии Едигером вассалитета выступала гарантом того, чтобы "их бы с Сибирские земли не сводил". Поэтому сразу же после получения известий с востока, был разработан план военного похода в Сибирь с целью наказания мятежников и восстановления подданничества тамошнего населения. Был сформирован 6-тыс. отряд (1,6 тыс. стрельцов, 3 тыс. казаков и 1,4 тыс. "охочих людей", включая немцев и литвинов), во главе которого стал Данила Адашев, видный военачальник, который однако к тому времени впал в немилость (из-за своего брата) и для которого задача "замирения" Сибири была по сути почетной ссылкой. В июле 1562 года, отряд Адашева выступил в поход и пройдя по рекам Чусовой и Серебрянке, поздней осенью 1582 г. переволок струги в Баранчу, приток Тагила, пройдя который вошел в Туру, где и произошло первое крупное столкновение с татарским войском.
  Узнав о приближении русского войска татары устроили засаду в том месте, где Тура изгибается широкой излучиной (поблизости от совр. деревни Усениково). Когда струги стали проходить излучину, татарские стрелки стали засыпать их стрелами. Русские остановились на реке и разбив татарский отряд, высадили десант который захватил Тюмень, где Адашев и остался зимовать.
  После окончания зимовки, дождавшись вскрытия рек, 9 мая 1563 г., оставив в Тюмени в качестве гарнизона около тысячи человек, отряд Адашева пошел дальше по Туре, в устье которой встретил идущее навстречу ему крупное войско, состоящее как из татар, так и ополчение остяков и вогулов, битва с которой, превратившись в цепь отдельных схваток, шла несколько дней, и одержав победу в которой, Адашев вышел в Тобол. По нему он мог попасть уже в самый центр Сибирского государства. Но Едигер и не думал отступать после поражения. Он приказал перегородить Тобол цепями и поставить в удобном месте заслон. 29 июня 1563 г. русские вступили с ним в бой около городка Алымай. После перестрелки и рукопашного боя татарский отряд был опрокинут и рассеян, а город Алымай был занят русскими, где отряд остановился на десятидневный отдых для пополнения припасов.
  26 июля 1563 г. отряд Адашева подошел к лежащему в 16 верстах от устья Тобола городку Карачин и после короткого штурма взял его. После чего, 1 сентября, выйдя из Карачина и пройдя вниз по Тоболу русские заняли небольшой укрепленный городок Атика, который был использован Адашевым в качестве базы для подготовки к решающему сражению с Едигером собравшим другое войско, состоявшее как из татарской конницы, так и вассальных отрядов местных племен. И который не дожидаясь дальнейших шагов русских 15 сентября лично возглавив войско, взял стоявших в городке Атика русских в осаду, продолжавшуюся до 10 октября. Отбив первые попытки штурма, Адашев принял твердое решение, что нужно нанести решающий удар и переломить ситуацию в свою пользу, поскольку по недостатку припасов дальнейшее сидение в осаде было делом безнадежным. И отступать вблизи превосходящего числом противника (10 тыс. татар, вогулов и остяков против 4 тыс. русских) было совершенно невозможно, ибо такое отступление неминуемо завершилось бы разгромом и гибелью.
  10 октября 1563 г. русские оставили городок Атика, погрузились в струги и пошли к Чувашскому мысу, где были сосредоточены основные силы Едигера. На мысу была выстроена длинная засека, за которой сидели татарские лучники. Русские высадившись со стругов, выстроились на берегу и пошли вверх по склону, прямо на татарскую засеку. И еще одна сотня казаков осталась в стругах в качестве резерва.
  Это был по сути самоубийственный шаг. Противник обладал численным превосходством, занимал укрепление на высокой горе. Русские же должны были взять укрепление приступом, без всяких осадных приспособлений. Подойдя к засеке на расстояние прицельного огня, стрельцы открыли огонь из пищалей, в ответ на который татары осыпали наступающих тучей стрел. После чего русские развернулись и стали быстро отступать к стругам так, чтобы у татар возникла иллюзия бегства. Едигер быстро оценив обстановку, решил, видимо, что настал благоприятный момент для разгрома русских, и приказал воинам сделать проломы в засеке.
  Вскоре масса воинов ринулась вниз по склону. Русские тем временем добежали почти до самого берега, развернулись, дали последний залп и ружей и вступили в рукопашный бой. Едигер ввел в бой свои резервы и лично повел их в атаку. Со своей стороны Адашев, до этого наблюдавший бой со струга, тоже решил, что наступил решающий момент битвы, и ввел в бой свои последние резервы. Возглавив бойцов лично, Адашев стал прорубаться через массу воинов прямо к бунчуку командующего. Вокруг Едигера закипела жестокая рукопашная схватка. В этой схватке царевич был ранен и вынесен своими телохранителями из гущи боя. После чего тут же переправлен на лодке на другой берег Иртыша в безопасное место.
  В битве наступил перелом. Татарское войско без военачальника резко ослабило натиск и стало понемногу разбегаться. А потом случилась катастрофа. Вассальные ополченцы, не желая гибнуть за чуждую им власть казанцев, массово покинули место сражения, оставив татар один на один с русскими. Поняв что битва проиграна, бросились бежать и татары. Сам Едигер, с которым остался лишь небольшой отряд телохранителей, ушел на юг.
  А на следующий день, 11 октября 1563 года, русские без боя заняли оставленные неприятелем города Искер (Кашлык), Бицык, Сузун, Абалак, поставив под свой контроль центральную часть Сибирского государства. После чего Адашев, неожиданно для себя, столкнулся с такой непредвиденной проблемой, как создавшийся после разгрома Едигера Казанца вакуум власти. Имея полномочия "усмирить" мятежников и вернуть власть законной династии Тайбуговичей, русские обнаружили, что собственно власть передавать некому. Покойный Едигер Тайбугович детей после себя не оставил. А его племянник Сеид-Ахмед был еще слишком мал. В этой ситуации Адашев принял единственно верное решение - стал приводить окружающие племена напрямую "под руку" русского царя. И часть бывших подданных Едигера не заставили себя долго ждать. Уже 17 октября в Искер пожаловали остяцкие князьцы с подарками и данью. Данила Адашев принял их очень приветливо, принял от них подарки, наградил и отпустил с большими почестями. Но не все оказались столь "сознательными". Многие князьцы решили воспользоваться моментом для восстановления "суверенитета" своих угодий. К примеру отложились вогульские князьцы, которые жили по Тавде и Пелыму, создав свое собственное Пелымское княжество. И для их "вразумления" в в июне 1564 г. был отправлен отряд казаков (около 300 чел.). Собранное вогульскими князьцами большое войско в несколько тысяч человек встретило казаков на речке Паченке, притоке Тавды, на берегу Поганого озера, где и произошла сеча. Используя свое численное преимущество вогулы пошли в прямую атаку. Наиболее опытные воины, одетые в доспехи, вооруженные копьями и саблями, шли в первых рядах войска. За ними шли легковооруженные воины, не имевшие доспехов, вооруженные копьями, тесаками (пальмами) и луками. Они укрывались за спинами панцирной пехоты и стреляли из-за них в противника.
  Казаки использовали это обстоятельство. Выстрелами из пищалей они уничтожили первые ряды вогульского войска, наиболее сильных воинов. Затем сами перешли в наступление и прижали к озеру остальное вогульское войско, где полностью их перебили. После чего казаки прошли всю Тавду до верховий успешно приводя вогулов, которые потеряли в битве всех своих князцов и большую часть боеспособных мужчин, к повиновению.
  Впрочем, у местного населения очень скоро оказался еще один стимул для принятия русского сюзеренитета - в южных степях появился новый, но хорошо знакомый враг, а именно средний сын бухарского эмира Муртазы Кучум, который узнав о царящем с Сибири безвластии решил кое-что урвать и для себя. Но по прибытии на место обнаружив, что место уже занято, стал кочевать в степи, совершая набеги на местных жителей, которые будучи не в состоянии отбиться от набегов самостоятельно, стали более охотно подтягиваться под высокую руку русского царя, приносить присягу и соглашались платить дань.
  
  Часть II
  Бей поганых
  
  В апреле 1568 года русский посол в Крымском ханстве Писемский сообщил в Москву, что 3 апреля крымский хан получил султанскую грамоту, присланную с Мегмет-чаушем, с приказанием хану и царевичам идти в поход на Астрахань. Вместе с крымским ханом в поход должен был идти кафинский паша Касым с янычарами и артиллерией. Началась подготовка к завоеванию Астраханского ханства. 10 июля русский посол Писемский под усиленной охраной был переведены в Мангупскую крепость - "для бережения великого". 20 июля 1568 года в Кафу пришли из Стамбула три корабля во главе с Касым-беем, доставившие турецких судовых мастеров, которые должны были готовить морские суда для астраханского похода, саперов, а также 50 пушек и порох. В августе на совместном турецко-татарском совете был разработан план вторжения в Астрахань. Осаду города, доносил Писемский, должны были вести турки паши Касыма под охраной татар: "а татарове де не городоемцы и города ставить не умеют. Я (Девлет Гирей) сижу на коне и тебя берегу. А придут на тебя люди и яз с ними бьюсь и тебя обороняю". Девлет Гирей утверждал, что не хочет участвовать в походе, боясь усиления турецкого влияния в Северном Причерноморье, и после совещания отправил в Москву посла Икинчея предупредить Ивана IV о готовящемся вторжении весной 1569 года. Одновременно хан потребовал назначить астраханским ханом касимовского царевича - и тогда похода не будет. 21 октября к Писемскому прибыл татарский мурза Сулешев, сообщив ему, что крымский хан идет на Астрахань только по приказу султана, он не хочет, чтобы турецкие войска проходя по крымско-татарским землям, разоряли их. Девлет Гирей также боялся, что во время его отсутствия султан назначит нового хана. Однако русский посол Новосильцев, в конце 1569 года побывавший в Стамбуле, сообщал, что именно крымский хан настраивал турецкого султана осуществить астраханский поход.
  Российское правительство, подробно осведомленное о готовящемся походе, предложило Турции через крымского хана мирные переговоры. Иван IV писал в грамоте к Девлет Гирею: "Салтану следовало рать зачинати, коли б от нас ему какая недружба дошла. Салтану турецкому пригоже с нами обослатись и на нас проведати, какая ему недружба от нас дошла. И коли еалтанов у нас посланник будет и мы с ним о всем переговорим. И те речи все ведоме будут за что промежи нами нынеча недружба чинитца. И мы толпы поговоря с салтаном с турецким и с тобою братом нашим в дружбе будем, как будеи пригоже." Одновременно с этим, для предупреждения выступления Больших ногаев на стороне турок весной 1568 года к ним был послан посол Семен Мальцев. К естественному союзнику Ирану в мае 1569 года был отправлено посольство с предложением союза против Турции. В Иран послали 300 орудий, 4 тыс. пищалей и 500 стрельцов для обучения персов "огненному бою".
  Весной 1569 г. в Москве стало известно, что султан Селим II в марте перебросил в Кафу 17-тысячное турецкое войско при 100 орудиях, которое должно было подняться Доном до Переволоки, а затем, проложить канал между Доном и Волгой. Потом, проведя на Волгу корабли с артиллерией, ему предстояло спуститься к Астрахани и захватить ее. Новым астраханским ханом должен был стать Крым-Гирей, сын хана Сагиб-Гирея. Вместе с турецкими войсками во главе с кафинским пашой Касим-беем должна была действовать Крымская орда хана Девлет-Гирея. После чего, срочным порядком в Астрахань "на годование" были назначены окольничий Долмат Федорович Карпов и Василий Петрович Головин, туда же "по вестям" был послан Никита Григорьевич Гундоров. Навстречу турецким войскам в Астрахань "на Переволоку" были отправлены боярин Петр Семенович Серебряный и Замятня Иванович Сабуров с 30-тыс. войском.
  Начало вторжения было назначено на 26 апреля. Однако начало похода было отложено - первоначальный план войны предусматривал одновременное двустороннее наступление на Россию - через Азов на Астрахань и юго-восточные земли, и через Польшу - на западные российские территории. К польскому королю Сигизмунду был отправлен турецкий посол Ибрагим Страта с просьбой султана пропустить через польские земли турецкие войска для нападения на Россию. Но после получения от Сигизмунда отказа, султан принял новый план приказав своим войскам из Кафы и Азова идти на Астрахань.
  В начале июля 1569 г. турки начали поход на Астрахань. От Кафы до Переволоки 100 турецких галер, с погруженными на них пушками, шли 5 недель. 15 августа они достигли места, где ближе всего сходятся реки. Дон и Волга. На Переволоке к турецкой армии присоединилось 50-тысячное татарское войско. Однако осуществить задуманный в Стамбуле проект постройки канала Дон - Волга не удалось. Попытка перетащить "каторги" на Волгу волоком также провалилась. Касим-бею пришлось вернуть корабли и тяжелую артиллерию в Азов и идти на Волгу походным порядком.
  К Астрахани, к тому времени перенесенной на новое, более защищенное место, турецко-татарская армия вышла 16 сентября. Несмотря на помощь астраханских татар и ногайцев, Касим не решился штурмовать расположенную на Заячьем острове хорошо укрепленную крепость, гарнизон которой в начале 1569 года пополнил отряд окольничего Д.Ф. Карпова. Огонь русских пушек и удобное расположение крепости не позволили туркам начать осадные работы и блокировать город. Кроме того, к русским подошло подкрепление из Великого княжества Литовского в лице 8-тыс. казаков во-главе с князем Михаилом Вишневецким (братом Дмитрия Вишневецкого).
   После чего, убедившись в бесплодности своих действий, Касим-бей отвел войска от крепости и встал лагерем на старом городище, готовясь по повелению султана зимовать под Астраханью. Татарское войско должно было вернуться в Крым, однако известие об этом всколыхнуло всю турецкую армию, измученную тяжелым походом и ожиданием новых испытаний. Тем временем, пришедшая с севера русская ''плавная рать'' кн. П.С. Серебряного и З.И. Сабурова смогла перерезать пути снабжения турецкой армии из астраханских и ногайских кочевий, обрекая ее на полуголодное существование. 26 сентября 1569 года Касим-бей приказал начать отступление на Дон самым коротким путем - по Кабардинской дороге. Преследуемое по пятам русским войском оно превратилось в настоящее паническое бегство. Лишь четвертая часть турецкой армии добралась к 24 октября 1569 года до устья Дона, где они прямо у стен турецкого города Азов были вновь атакованы русской конницей. Охваченные паникой турки ринулись внутрь Азова, надеясь за его стенами найти спасение. Но это привело лишь к обратному результату - хаос и неразбериха создавшиеся в воротах позволили группе русских ратников ворваться внутрь крепости и подпалить склад с порохом, взрыв которого разрушил часть городской стены, и сквозь образовавшейся в ней большой пролом значительные русские силы проникли в город, на улицах которого пошла "сеча великая". К вечеру большая часть турок была уничтожена, а Азов оказался в русских руках.
  Падение Азова произвело немалое впечатление как в Москве, так и в Стамбуле. Узнав о захвате этой турецкой крепости Иван IV распорядился немедленно начать ее укрепление, для чего были срочно присланы "зелейная" и свинцовая казна - 300 пудов пороху и 200 пудов свинца, большие хлебные запасы. Было ясно, что турецкий султан, который мог бы "закрыть глаза" на разгром своей армии под Астраханью, после захвата Азова не успокоится и любой ценой попытается вернуть захваченную русскими крепость, поскольку присоединение к России Азова существенным образом изменил всю обстановку на юге. Возникла дополнительная "помеха" на пути крымских набегов, "под руку" русского Государя стали откочевывать татарские роды - за год на русскую сторону Дона перешло 30 тыс. "черных улусных людей". А часть живших на Кубани ногаев принесла "шерсть" (клятву на верность) русскому царю. В этих условиях было ясно, что войны не избежать. Поэтому, весной 1570 г. на юге стали сосредотачиваться крупные силы. Главное командование было поручено Михаилу Ивановичу Воротынскому. Вспомогательную рать в Рязани возглавил Дмитрий Иванович Хворостинин, под прикрытием которых началось как укрепление старой "засечной черты" проходящей по линиям Болхова-Белева-Одоева-Крапивны-Тулы-Венева-Рязани и Скопина-Ряжска-Шацка и одновременно строительство новой линии обороны на 200-400 верст южнее прежней, по линии Ахтырка-Белгород-Новый Оскол-Ольшанск-Усмань-Козлов-Тамбов, для чего, в лесистой местности рубились сплошные засеки, на открытых местах копались рвы, насыпались десятиметровые валы с частоколом. Чтобы связать все это в единую оборонительную систему, строились новые города-крепости: Тамбов, Коротояк, Усмань, Козлов и др. Между городами, через каждые 20-30 верст, ставились остроги для гарнизонов, несущих дозорную службу.
  Совершенно особая ситуация сложилась на Дону. После захвата русскими Азова и "посажения" в нем 5-тысячного гарнизона из стрельцов и "детей боярских" стал вопрос об окончательном приведении местных казаков к "службе Великому Государю". Казаки встретили подобное развитие ситуации без энтузиазма, но наличие царских войск и главное угроза турецкого вторжения на Дон заставила их быть сговорчивей и согласится на требуемую русскими воеводами присягу Великому Государю. В свою очередь, Москва проявила гибкость и гарантировала сохранения самоуправления казачьих станиц, но подчиняла их назначенному царем гетману, кандидатуру которого на первых порах предлагали царю сами казаки. Кроме того, казаки скоро убедились, что нахождение "под рукой" столь могущественного покровителя как русский царь имеет свои преимущества. Поскольку теперь охрану донских земель несло "государево войско", то казаки получали возможность предпринимать куда более масштабные набеги на неприятельские земли, не опасаясь за судьбу оставленных в станицах семей.
  В Стамбуле же весть о падении Азова привела султана Селима II в ярость. За поражение под Астраханью и потерю Азова султан приговорил к смерти крымского хана и турецкого командующего Касим-бея, но благодаря ходатайству сестры султана и, самое главное, благодаря золоту, им удалось отвести от себя удар. Впрочем, при султанском дворе "азовское дело" на тот момент не рассматривалось как первоочередное. Предполагалось, что основные силы "Высокой Порты" следует направить на захват принадлежащего венецианцам острова Кипр, а вернуть город удастся силами одного крымского хана, которому был выслан султанский указ отбить Азов у русских обратно. Не желая противоречить султану Девлет-Гирей стал готовиться к походу на Азов, для чего ввел новый военный налог - "оружейные и тамговые деньги". Однако мурзы отнеслись к военным планам хана без энтузиазма. Понимал безнадежность похода на Азов легкой татарской конницей и сам Девлет-Гирей. Но повеление султана, после того как чудом избежал казни, приходилось выполнять. Тем более, что весной 1570 года султан обещал прислать флот с войском, поднять на русских ногаев и горских черкесов. Но вместо осады Азова Девлет-Гирей принял решение атаковать южный русские уезды, где была возможность набрать полон. И в мае 1570 года его орда выступила в поход. Движение крымских войск не осталось незамеченным. Путивльский наместник П. Татев прислал в Москву с сообщением о готовящемся нападении обнаружившего врага ''донецкого сторожа'' А. Алексеева, но он лишь ненамного опередил врага, вторгшегося в Рязанскую землю. Весь приграничный край подвергся страшному опустошению. Часть татарских ''загонов'' проникла и в Каширский уезд. И хотя воеводам кн. Д.И. Хворостинину и Ф. Львову 21 мая 1570 года за Зарайском удалось разгромить один из таких ''загонов'' и освободить многих пленников, но опасность повторных татарских нападений сохранялась до конца лета - начала осени 1570 года. Обстановка на границе оставалась очень напряженной. Русские разведчики сообщали, что в степи ''стоят люди многие крымские'', а от табунов их "прыск и ржание великое", что "месечных сторожей на Обыкшенской да на Балыклейском громили татар человек с пятьсот и голову их Капусту Жидовинова взяли да товарищев их дву человек убили", писали и о других приготовлениях ''крымских людей'' к походу на Русь. Сообщения становились все тревожнее. Некоторые разведчики приносили вести, что видели огромное 30-тысячное татарское войско, идущее к границе 30 дорогами.
  В этих условиях русское правительство решило навести по Крыму упреждающий удар. Уже 9 мая 1570 года воспользовавшись уходом основных сил татар ''послало Войско 75 стругов по 70-80 казаков в каждом под Кафу и иные места для воинского промысла''. Разграбив и спалив окрестности Керчи, казаки в конце мая возвратились на Дон. В июне из Азова на 30 стругах вышли 1700 казаков и направились под Тамань, где обчистили местные селения. Одновременно с этим, получившие "государево жалование" запорожские (днепровские) казаки сделали набег на западное побережье Крыма. Что вынудило Девлет-Гирей, встревожившегося за свои тылы, отменить большой поход на Русь и запросить помощи у Турции, что не очень понравилось султану, который к тому времени объявил войну Венеции, стремясь отобрать у нее Кипр.
  Война эта уже давно была подготовлена турками; уже 1 июля 1570 года капудан-паша Пиали вышел из Галлиполи (вблизи Константинополя, где находились главные верфи турецкого флота), с эскадрой из 360 судов и высадил, без всякого сопротивления, на южном берегу Кипра армию в 50 тыс. человек пехоты и 2 тыс. кавалерии, под командой Мустафы; венецианский флот, который должен был защищать остров и помешать высадке, не показывался. На самом острове тоже не было решительно ничего приготовлено для защиты; имелся лишь слабый гарнизон из 2 тыс. человек пехоты и 1 тыс. кавалерии; гарнизон этот не мог, конечно, выступить в открытом поле, против неприятеля и отступил в укрепленные города Левкозию (в середине острова, недалеко от северного берега) и в Фамагусту (на восточном берегу). Мустафа осадил сперва Левкозию, которая, после упорного сопротивления, за недостатком провианта и вследствие слабости гарнизона, 9-го сентября пала; при этом было убито 2000 человек.
  Вслед за тем началась осада Фамагусты; она продолжалась более десяти месяцев, но в течение зимы велась довольно вяло, так как флот ушел домой; тем временем подошел и венецианский флот из 12 галер с подкреплениями и запасами. Весной, однако, когда возвратился турецкий флот и заблокировал город, начались серьезные атаки. Венецианский флот не показывался; после шести отбитых штурмов боевые припасы у венецианцев истощились, и комендант города Брагадино не счел возможным дольше защищать город и сдался 1 августа 1571 года. Что дало Турции возможность обратить более пристальное внимание на свои северные окраины. В середине лета 1571 года султан Селим II направил к устью Дона флот из 70 галер и 90 чаек, а так же 30-тыс. турецкую армию во главе с уже проштрафившимся Касим-беем, которому дали таким образом возможность искупить свою вину. Туда же подошел и крымский хан с 40-тыс. ордой, которая, впрочем, в осаде не принимала, занимаясь только прикрытием турецкой армии от возможных действий русской армии.
  14 августа 1571 года турки обступили Азов от реки Дона до моря. Флот высадив пехоту и артиллерию, остановился в 8 верстах от устья Дона. После отказа русских капитулировать, на следующий день Касим-бей бросил войска на приступ города, который защищал 5,3 тыс. гарнизон. Штурм был отбит, и турки потеряв более 1,2 тыс. чел. были вынуждены отступить и перейти к планомерной осаде. Начали возводить батареи, полевые укрепления и насыпать вал, который они попытались подвести к стенам крепости. В ответ казаки организовали несколько вылазок, сумев замедлить строительство насыпи. Но не смотря на это, турки все же возвели вал выше крепостных сооружений, установили на нем более сотни "проломных" орудий и начали жесточайшую бомбардировку, периодически останавливая ее и предпринимая новые приступы, безуспешно пытаясь захватить крепостной вал.
  Тем временем, выше по реке, в районе Черкасского городка началось сосредоточение русских войск, в котором насчитывалось 1,7 тыс. стрельцов, 2,3 тыс. ногайских и юртовских татар и 10 тыс. донских и 2 тыс. подошедших днепровских казаков. И наличие которых не давало татарам возможности выполнять фуражировку для снабжения себя и турецкой армии. Из-за чего, уже скоро турки стали испытывать нехватку в продовольствии. Кроме того, турки выбрали неудачное время для осады. В сентябре пошли дожди, ночи стали холодными и в турецком лагере, расположенном в нездоровой влажной местности близ реки, началась эпидемия, сотнями косившая солдат и рабочих, скученных в палатках и шалашах. Заволновалось и татарское войско, которое стало требовать чтобы их отпустили а набег на русские окраины, а заодно собрать продовольствие. И Касим-бей, чтобы не раздражать союзника, вынужден был разрешить крымскому хану отправить часть сил на ''промысел''. Но находившиеся поблизости русские разъезды засекли начало набега. Одни татарские загоны, едва успев удалиться от главного стана, попали под удары казачьих и ногайских отрядов и были разбиты. Другие уткнулись в свежесрубленные засечные черты и выдвинутые к ним получивших предупреждение русские войска. И были вынуждены повернуть назад. Кроме того, из-за потерь и дефицита боеприпасов турки временно прекратили обстрел и атаки, ограничиваясь блокадой. По хорошему надо было прекратить осаду и отвести войска, чтобы лучше подготовится к новому нападению в следующем году. Но Касим-бей, прекрасно понимал, что коли раз ему чудом удалось спасти голову от гнева султана, то во второй раз это будет, мягко говоря, затруднительно. И упорно продолжал осаду.
  В конце концов, туркам удалось доставить к Азову порох и ядра, и сражение закипело с новой силой. Турецкая артиллерия по очереди разбила три защитных вала, но защитники построили четвертый и отбивались за ним. 24 сентября началось новое наступление турок. Каждый день на штурм крепости шло 10 тыс. турецких солдат. Их отбрасывали. После чего вновь вступали турецкие орудия и грохотали всю ночь. А на утро турецкий командующий бросал в атаку другие 10 тыс. бойцов, предоставляя отдых предыдущим. Но 1 октября 1570 г. татарская конная разведка заметила оживление возле Черкасского городка. У турецкого командования не было сомнений - русские готовятся к удару по измотанным турецким войскам. На экстренном заседании военного совета было принято решение о прекращении осады и немедленном отступлении - было ясно, что удара свежих русских сил уставшие турки и татары не выдержат. Бросив артиллерию и обоз турки в спешке начали отход к берегу, где шла посадка на корабли. Татары же и вовсе бросив все умчались прочь. Воспользовавшись этим уцелевший гарнизон (около 2 тыс. чел.) вышел из крепости и соединившись с русскими разъездами атаковал отступающие деморализованные неудачей турецкие войска. Решив, что их атакуют основные русские силы, турки смешались и побежали нестройной толпой, спеша очутиться на кораблях. Что привело к давке и невозможности организации хоть какого-либо сопротивления атакующим. Фактически это была бойня, усугубленная полным беспорядком на берегу, где многие солдаты опасаясь, что из-за осеннего шторма их бросят на произвол судьбы стали захватывать баркасы, чрезмерно набиваясь в них, что приводило к тому, что многие лодки не выдержав переворачивались, бросались вплавь и тонули... Это был полный крах экспедиции. Из 30-тыс. турецкой армии на родину возвратилось лишь 7-тыс. человек. Остальные либо погибли при штурмах Азова, либо от болезней, или при эвакуации. А около 10 тыс. чел. попало в плен русским.
  Эта победа произвела впечатление в Европе. Еще после разгрома турок под Астраханью, Лука Новосильцев, русский посол в Константинополе в 1570 году, незадолго до своего ареста турками сообщал в Москву: "Да про астраханский поход во фрянские города весть пришла, что Астрахани не взяли, и людем учинился великий изрон. И фрянки деи о том возрадовались и меж себя учали говорить: государь деи Московский великой, и кому деи против его стояти! А от неверных его бог обороняет." А последовавший за этим разгром турок под Азовом произвел и вовсе сенсационное впечатление. По всей Европе пошли по рукам портреты Ивана IV, а также выполненные в апологетическом духе его биографии, где красочно расписывались его успехи по борьбе с ''сарацинами''. Повсюду раздавались призывы начать новый крестовый поход против турок. Из Испании, Венеции и Рима в Москву отправились послы с приглашением русскому царю присоединиться с образуемой под эгидой римского понтифика Пия V антитурецкой коалиции. В принципе Иван IV был согласен, но выдвинул предварительные условия. Так он потребовал, чтобы Венеция и Испания прислала в Россию "корабельных дел мастеров" для строительства флотилии на Азовском море, а также выплачивала Москве ежегодную субсидию в размере 100 тыс. скудо (которая должна была пойти на строительство оной флотилии). На что было получено согласие и в начале лета следующего года, 25 мая 1571 г., наконец, был заключен в Риме формальный союз между папой Пием V, Филиппом II, Иваном IV и Венецией. Западноевропейские союзники обязались выставить флот из 200 галер и 100 транспортных судов и армию из 50 тыс. чел. пехоты (испанских, итальянских и немецких наемников) и 4,5 тыс. кавалерии с соответствующей артиллерией.
  Столкнувшись с угрозой антитурецкой коалиции, в Стамбуле было решено, не дожидаясь пока противники приведут свои силы в полную боевую готовность, нанести решающий удар по одному из участников коалиции с целью выбить его из игры и своей победой посеяв среди своих врагов сомнения и колебания привести Священный союз к развалу. А поскольку на Средиземном море цель турок - захват Кипра был осуществлен, то главный удар был спланирован на севере, имея задачей наконец-то вернуть Азов Турции, после чего, по мере возможностей, развернуть крупномасштабное наступление против России, с целью "возвращения под власть султана Астрахани и Казани".
  Подготавливая новую атаку на Азов турки, как они считали, учли ошибки предыдущих походов (на Астрахань и первую осаду Азова). Численность турецкой армии идущей под Азов была увеличена. Крымские татары должны были в отличие от предыдущей осады не топтаться на месте, а совершить крупный набег на русские рубежи для отвлечения основных русских сил от устья Дона. Были сдвинуты на более ранние сроки выступления для того, чтобы успеть к осенних холодам.
  В конце июня 1571 года 100-тыс. армия турок (20 тыс. янычар и тюфекчи, 20 тыс. спагов, 5 тыс. "немецких" наемников, 5 тыс. черкесов и 45 тыс. валашских, семиградских и молдавских вспомогательных войск) вновь обложила наскоро восстановленный Азов (имевший 10-тыс. гарнизон) с суши и сильной флотилией (150 галер и 200 чаек) блокировали с моря.
  Одновременно с этим крымский хан собрав около 50 тыс. человек (татар, ногайцев и 7 тыс. янычар) пошел в на Русь. Впрочем в Москве также готовились к новым сражениям. Еще в апреле в Коломне был проведен смотр собранным войскам, во главе которых царь поставил М.И. Воротынского, армия которого насчитывала до 20 тыс. человек. Кроме того, на Дон было послано подкрепление, увеличившее численность находившихся там русских войск (вместе с казаками) до 40 тыс. чел. В принципе этого должно было хватить для того, чтобы с самого начала обречь татарский удар на неудачу.
  Первоначально Девлет-Гирей собирался ограничиться набегом на козельские земли и повел войско к верховьям Оки. Но тут произошло событие, заметно изменившее дальнейший ход событий. К крымскому хану прибыли представители от оппозиционных царю русских придворных кругов, предложивших показать неохраняемые "проходы" в "Засечной черте", благодаря чему татары смогут подойти к Москве. И в ночь на 27 июля 1571 г. ногайский отряд мурзы Теребердея, шедший в авангарде крымских войск, стремительным ударом сбил русскую заставу, прикрывавшую "Сенькин перевоз". Находившиеся на ''берегу'' 200 "детей боярских" отступили, а татары стали разрушать укрепления на московской стороне реки. Другой неприятельский отряд, которым командовал Дивей-мурза овладел окским "перелазом" рядом с устьем р. Протвы, "против Дракина". Несмотря на захват второго плацдарма, главные силы татарской армии начали переправляться через ''Сенькин брод''. Русские воеводы, находившиеся в Кашире (Сторожевой полк И.П. Шуйского и В.И. Умного-Колычева) и Тарусе (полк Правой руки Никиты Романовича Одоевского и Федора Васильевича Шереметева) захваченные в врасплох не успели прикрыть эти переправы и помешать сосредоточению врага для решающего броска к Москве. В ночь на 28 июля 1571 г., прорвавшаяся через окский рубеж, армия Девлет-Гирея по серпуховской дороге двинулась к Москве. В этот критический момент самым решительным образом действовал М.И. Воротынский. Находившийся под его командованием Большой полк, оставив позиции под Серпуховом, пошел к Москве, вслед за крымской армией, отрезая ей пути отступления. С флангов от Калуги, наперерез татарам шли Передовой полк А.П. Хованского и Д.И. Хворостинина, от Каширы - Сторожевой полк И.П. Шуйского и В.И. Умного-Колычева. 30 июля на реке Пахре у деревни Молоди, в 45 верстах от Москвы, Передовой полк А.П. Хованского и Д.И. Хворостинина настиг арьергардные отряды армии Девлет-Гирея и разгромил их. Встревоженный ударом русской конницы, крымский хан остановил наступление и начал отвод своих войск из-за Пахры. Пока же он направил против войск Хованского и Хворостинина находившийся при нем 12-тысячный отряд, вступивший в сражение с русскими дворянскими сотнями. Отступая Передовой полк подвел противника под удар подошедшего к месту боев Большого полка, укрепившего свои позиции спешно поставленным "гуляй-городом". Начавшись небольшими стычками, столкновение у Молодей перерастало в большое сражение, от исхода которого зависела судьба всей войны.
  Под прикрытием ружейного и артиллерийского огня засевших в "гуляй-городе" стрельцов, дворянские конные сотни контратаковали татар, затем снова отходили за линию щитовых укреплений, и вновь устремлялись на врага. Во время одной из атак погибли татарские военачальники Дивей-мурза и ногайский мурза Теребердей. Вскоре сражение начало стихать, возобновившись через два дня, в течение которых происходили короткие столкновения конных разъездов.
  Получив известие о шедших к русским воеводам подкреплениях, Девлет-Гирей решил использовать последний шанс и повел свои войска в решительную атаку. 2 августа крымская армия штурмовала ''гуляй-город'', стремясь окончательно разгромить русских. Во время ожесточенного сражения под стенами деревянной крепости Большой полк под командованием М.И. Воротынского смог обойти неприятельскую армию, нанеся мощный удар с тыла. Одновременно противник был атакован находившимися в ''гуляй-городе'' отрядами русской и ''немецкой'' (набранной из ливонцев) пехоты, оставшимися там под командованием Д И Хворостинина.
  Не выдержав двойного удара русских войск, татары отступили, понеся в последних боях колоссальные потери. Среди погибших оказались сыновья хана Девлет-Гирея; при штурме ''гуляй-города'' полегла турецкая янычарская пехота. В ночь на 3 августа крымская армия поспешно отступила на юг, преследуемая русскими отрядами. Стараясь оторваться от погони, Девлет-Гирей выставил несколько заслонов, которые были уничтожены преследователями. Из 50-тыс. армии, перешедшей в июле 1571 года русскую границу, в Крым вернулось около 10 тыс. человек.
  Успех сопутствовал русским войскам и на других фронтах. После высадки в устье Дона турецкий командующий Мустафа-паша разделил свою армию на две части. Одна часть, численностью 40 тыс. чел. и составлявшая ядро османской армии, приступила к осаде города, начав под прикрытием привезенных с собой вязанок соломы, хвороста и мешков с шерстью рыть траншеи и строить батареи. И хотя на рассвете 25 июня гарнизон предпринял вылазку силами 2 тыс. чел., вынудив противника оставить первую траншею, но затем турки контратаковали, и пришлось отступить. Начался обстрел Азова их 3-х батарей. На это гарнизон ответил очередной вылазкой. Около 3 тыс. бойцов атаковали с нескольких направлений, дошли до траншей, перебив турецкий авангард. А после контратаки неприятеля отошли в крепость, потеряв 23 чел. убитыми, а 27 чел. было ранено.
  Другая часть, во главе с заместителем командующего Капланом-пашой, насчитывавшая 60 тыс. чел. и состоявшая в основном из вспомогательных войск и конницы, двигалась вверх по Дону с целью разорить находящиеся по реке казачьи городки. Но под Черкасском, основанным в начале 1570 года 5-тыс. отрядом запорожских казаков, пришедших к Астрахани в 1569 году вместе с Вишневецким, и затем ушедших вниз по Дону, путь им преградило 35-тыс. русское войско во главе с Петром Серебряным. Зная о численном преимуществе противника Серебряный приготовился обороняться. Был возведен земляной вал с частоколом и выдвинуты вперед два небольших "гуляй-города". Левый фланг русских прикрывала река, правый казачья и ногайская конница. Кроме того, 10-тыс. отряд поместной конницы был оставлен в резерве. В центре позиций был оставлен проход в земляном валу между "гуляй-городами", прикрытый "немецким" полком, который по плану должен был выдержав первый натиск турок отойти и увлекая за собой противника, по флангам которого должны будут ударить артиллерия и поместная конница.
  12 июля турки начали наступление. Первыми в атаку пошла турецкая конница - сипахи, обрушившись на центр русских позиций. Несмотря на мощный натиск, атака провалилась и сипахи были вынуждены отойти. Турецкая пехота так же не добилась успехов, атакуя русские позиции вдоль реки. Только ближе к полудню, направив острие атаки на русский правый фланг Каплан-паша смог потеснить казачью и ногайскую кавалерию и дать возможность прорваться сипахам в тыл противнику. Но которые сами тут же угодили под удар стоявшей до этого в резерве поместной конницы. В возникшей давке сипахи потеряли преимущество, понесли большие потери и стали отходить. Однако были атакованы оправившейся казачьей кавалерией. Увидев, что сипахи оказались в ловушке, но при этом и русская конница связана по рукам и ногам Каплан-паша приказал усилить натиск на наиболее слабый центр русских позиций, рассчитывая прорвав его раздробить русские силы и по одиночке разбить их. Ситуация сложилась отчаянная - посколько турки атаковали по всему фронту Серебряный не мог усилить центр. Но положение спасла стойкость "немцев" во главе с перешедшем на русскую службу Гаспаром фон Ольденбокеном. Выстроившись в линию они упорно отбивали все атаки неприятеля, пока на правом фланге окончательно не были добиты сипахи, после чего русская конница обрушилась на турецкую пехоту, приведя ее в замешательство. Затем, с целью поддержать ее удар в ринулась вперед вся русская армия. Не выдержав натиска турки побежали. Как доносил Серебряный: "Гнались и их рубили на версту и больше. И тех воинских людей побили и в полон поимали многих, знамена турецкие наимали многие ж".
  После окончания битвы русские могли считать себя победителями - враг был разбит и был вынужден бежать. Но огромные потери - почти весь "немецкий" полк и половина кавалерии, в результате которых после битвы у Серебряного оставалось в строю 6 тыс. поместной конницы, 21 тыс. стрельцов и казаков. В то время как у турок под Азовом по прежнему находились лучшие войска, к тому же усиленные вернувшимися из под Черкасска частями, которые хоть и потеряли 18 тыс. чел., но по прежнему численно превосходили русскую армию. Впрочем, проблемы были у Мустафы-паши. Проигрыш битвы деморализовал солдат, а потеря почти всей сипахской конницы делала невозможным проведение фуражировки и дальней разведки. Дефицит продовольствия, которое из-за нехватки кораблей часто приходило с задержкой и в недостаточном количестве, заставляла армию балансировать на грани голода. Одновременно с этим, по указу Москвы, днепровские казаки, воспользовавшись уходом большинства боеспособных мужчин из Крыма, вышли в море и атаковав татарские селения сожгли Белгород-Днестровский (Аккерман), посеяв панику как среди татарского населения п-ова, так и в турецких владениях. А после того, как казаки захватили Козлов (Гезлев) с сосредоточенными там запасами хлеба, снабжение находящейся под Азовом турецкой армии стало еще более проблематичным. Но не смотря на это Мустафа-паша продолжил осаду, бросив все силы на взятие Азова. Выставив в нескольких верстах от основного лагеря вспомогательные войска во главе с Каплан-пашой в качестве прикрытия против полевой русской армии, его основные части стали рыть подкопы у городского вала, и одновременно воздвигли две новые батареи, которые стали вести огонь по городу. А 28-го июля турки начали штурм. На городские укрепления были брошены все силы. После ожесточенного боя турки были отброшены. Но на следующий день штурм возобновился. Прикрываясь фашинами, турки подошли к первой линии обороны и взорвав миной часть вала устремились в образовавшийся пролом. Но за взорванным укреплением наткнулись на второй вал, откуда по ним открыли огонь стрельцы. Потом была взорвана вторая мина. И массы турок двинулись в этом месте на приступ сбив стрельцов с этой позиции. В конце концов им удалось захватить "Земляной город", но осажденные укрылись в цитадели, взять которую турки не смогли. Кроме того, турки были вынуждены отвести от Азова большую часть своего флота, поскольку стали получать тревожные известия из Средиземного моря, где в Мессине для войны против Турции сосредотачивались испанская, венецианский и папский эскадры.
  30 июля к Азову подошла армия Серебряного. В нескольких верстах от города путь им преградили укрепления Каплан-паши с "многочисленными пушками" на возведенном валу. 31 июля Серебряный начал штурм "Капланпашева вала". Первая, ночная атака не удалась. Несколько стрелецких и казачьих полков в полночь полезли на вал, подняли переполох в неприятельском лагере, но закрепится не сумели и были вынуждены отступить. День 1 августа русские ограничились простым обстрелом вражеских позиций, а 2-го утром Серебряный вновь двинул войска на приступ, в ходе которого, не смотря на сопротивление турок прорвал их позиции. Не видя возможности удержать вал и бросив 28 пушек, все палатки и обозы Каплан-паша начал организовано отходить, отогнав огнем преследующую конницу. Но отступить в полном порядке ему не удалось. Русские развернули брошенные неприятелем орудия и начали обстрел их отходящих колонн. Оказавшись под огнем турецкие войска в беспорядке ринулись в сторону азовского лагеря, но вновь попали под удар русской кавалерии, которая "на плечах" бегущих ворвалась в основной турецкий лагерь и подпалив его организовано отошла.
  3 августа у турок был совет, на котором большинство командиров высказалось за снятие осады. Но Мустафа-паша тем не менее решился на отчаянный шаг - предпринять общий штурм, а если уж он будет безуспешным, то отступить. 8 августа турки атаковали цитадель, взрывом мины образовали пролом в стене в который и двинулись штурмующие. Навстречу им выкатили две пушки, и огнем из них отбросили назад. Одновременно с этим армия Серебряного атаковала турецкий укрепления, захватив часть внешнего вала. Но контратака янычар отбила позицию назад, хотя вызванное этим ослабление сил задействованных на штурме крепости предопределили его неудачу. После чего несколько дней шла перестрелка и стычки. Турки больше не решались атаковать и лишь ждали прибытия кораблей для эвакуации.
  12 августа русские атаковали, вновь захватив внешний вал и часть орудий, но были контратакованы массой турецких войск. В завязавшейся ожесточенной схватке турецкий вал несколько раз переходил из рук в руки. Наконец, Мустафа-паша бросил в бой свои лучшие силы - янычар, оставив на позициях против Азова лишь вспомогательные войска. Позднее это будет считаться его ошибкой. Состоявшие в основном из валахов и молдаван эти силы не отличались стойкостью. Верно служащие туркам пока те одерживали победы, они, однако, быстро подвергались брожению и теряли боевой дух в случае неудач. И это сыграло свою роковую роль. Когда в городе увидели, что основные турецкие силы брошены против Серебряного, около 2-х тыс. человек сделали вылазку за городские стены, ударив по ослабленным позициям противника. Что вызвало панику среди выставленного против города заслона, которая как пожар распространившись по позициям вызвала полное обрушение турецкого фронта на этом участке. Началось повальное бегство, к которому примкнули и деморализованные черкесы. В результате возникшего хаоса ряды турок смешались. Хоть какой-то порядок сохраняли только янычары и немецкие наемники. Однако о том, чтобы удержать лагерь только их силами не могло быть и речи. В этой обстановке Мустафа-паша отдал приказ бросить лагерь и отступать к устью Дона в надежде спасти хотя бы часть своей армии. Частично его надежды оправдалась. Увлеченные добиванием рассеянных и деморализованных вспомогательных турецких войск, русские не приложили больших усилий к преследованию отходящих сил. Благодаря чему тем удалось дойти до устья реки. Но тут перед турками встала другая проблема. Поскольку основные силы турецкого флота были переброшены в Средиземное море, имевшихся в наличие кораблей было недостаточно для эвакуации всей армии, что вынудило Мустафу-пашу начать вывоз своих сил поочередно. Но это вызвало бунт немецких наемников, которые оказавшись в самом конце списка на эвакуацию решили что их просто собираются бросить на произвол судьбы. Бросившись к берегу они попытались захватить лодки и вне очереди переправится на корабли. Что вызвало вооруженную схватку между ними и янычарами, плавно переросшую в самое настоящее сражение, в котором большая часть наемников была уничтожена, а около 500 немцев смогло спастись уйдя в сторону войска Серебряного, где они поступили на русскую службу.
  И хотя Серебряный не стал мешать уйти остаткам турецких войск (около 15 тыс. чел.), но гибель большей части 100-тыс. армии в устье Дона вызвало в Стамбуле шок. Тем более, что выйдя из Мессины 16 сентября, в составе четырех эскадр, объединенный христианский флот двинулся небольшими дневными переходами через Тарент в Корфу, где часть его осталась, между тем как дон-Хуан с остальными кораблями 30 сентября стал на якорь на другой стороне пролива, у берегов Эпира, в защищенной бухте Гоменице. Отсюда флот отправился в Коринфский залив. 7 октября утром, в то время как флот обходил остров Оксию, на востоке показался турецкий флот, и здесь, у западного угла Этолии, при входе в Коринфский залив, разыгралось сражение, получившее название от города Лепанто, находившегося в 30 морских милях оттуда.
  Флот союзников состоял из 205 кораблей, в том числе из шести венецианских галеасов; на судах было 20 тыс. солдат, не считая матросов и гребцов, так что общая численность экипажей доходила вероятно до 80 тыс. человек. Весь флот был выстроен развернутым фронтом в длинную линию, причем фланги несколько выдавались вперед. Левым флангом, примыкавшим к отмелям у берега и состоявшим из 63 галер, командовал венецианец Агостино Барбариго; правым флангом, выдававшимся в открытое море и состоявшим из 64 галер, командовал генуэзец Дориа. Дон-Хуан с 37 кораблями стоял в центре и имел при себе венецианцев Вениера и Колонну с их крупными флагманскими кораблями.
  Такое построение соответствовало обычному боевому порядку, но в него были введены две особенности:
  1) шесть венецианских галеасов под командой Дуодо были выдвинуты вперед перед центром, с целью использовать их сильное артиллерийское вооружение при самом приближении неприятеля;
  2) позади центра, в виде резерва, были поставлены 35 галер под командой испанца, маркиза де Санта-Крус. Таким образом, вопреки общепринятому порядку, центр был очень усилен и состоял из трех линий.
  Турецкий флот, под командой капудан-паши Али наступал в обычном строю, полукружием. Силу его определяют очень различно; вероятно, он был несколько многочисленнее флота союзников, приблизительно 220-230 кораблей. Большей частью это были галеры с недоукомплектованным экипажем. Али вытребовал из ближайших крепостей гарнизоны и посадил их на суда, но тем не менее экипажи эти оставляли желать лучшего, хотя по численности может быть несколько превышали экипажи союзников. У людей не было огнестрельного оружия, а только луки и самострелы; огнестрельное оружие советовали не брать, как ненадежное.
  Правым крылом командовал Магомед Сироко, паша Александрийский; левым - Улуг-Али (эль-Лук Али), итальянский ренегат, который прославился своими разбойничьими подвигами; центром командовал сам Али. Оба турецкие фланга выдавались за неприятельские.
  Атака произошла в полдень. Огонь шести венецианских галеасов оказался настолько действенным, что две неприятельские галеры были потоплены и еще несколько повреждено. Менее успешны были действия союзников, когда произошло столкновение флангов. На правом турецком фланге крайние корабли, по указаниям знающих местность людей, подошли к берегу ближе, чем расположились венецианцы, обошли их и атаковали одновременно с фланга и с фронта что поставило венецианцев в затруднительное положение. На другом фланге Дориа, чтобы не быть обойденным, рассредоточил свои корабли, что сейчас же заметил и использовал Улуг; он прорвал неприятельскую линию, причем взял в плен или уничтожил несколько галер Мальтийского ордена. Затем он схватился на абордаж с мальтийским флагманским кораблем, и, после долгого и жестокого боя, при помощи других своих кораблей, взял его на буксир и потащил в сторону. Тем временем на помощь подоспел начальник резерва Санта-Крус; он погнался за Улугом и, так как корабль и экипаж последнего сильно пострадали, принудил его обрубить буксир и освободил мальтийский корабль, на котором не оставалось в живых ни одного человека.
  Несмотря на храбрость, Улуг все-таки был скорее морским разбойником, чем флотоводцем, так как после этого он бросил руководство своей эскадрой и уже не достиг больше никаких успехов; таким образом, на правом фланге равновесие было восстановлено.
  Наиболее упорный бой происходил, однако, в центре, где дон-Хуан, как только неприятельский центр подошел ближе, яростно набросился на большую галеру капудан-паши, который со своей стороны тоже бросился на дон-Хуана. Первый же залп турецких орудий повредил грот-мачту "Реала". При столкновении "клюв" турецкого судна проник в неприятельский корабль до четвертой скамьи; начался жестокий абордажный бой, продолжавшийся очень долго, в котором дон-Хуан лично показал пример блестящей храбрости. Бой этот окончился в пользу союзников еще до того, как на помощь своему главнокомандующему подошли корабли из резерва (Колонна). Али покончил с собой, не пожелав сдаться в плен. Пример дон-Хуана воспламенил окружающих и воодушевил всю линию центра. Следуя примеру дон-Хуана, Александр Фарнезе недалеко от него захватил одну из самых больших турецких галер; затем началась общая свалка, в которой абордажные бои следовали один за другим.
  В это время пал командир правого турецкого крыла, Магомед Сироко, а около 30 его галер сели на мель. Среди экипажей их началась паника, люди прыгали через борт и вброд спешили к берегу; паника распространилась и на другие турецкие галеры. Когда победа уже была решена, пал один из союзных командиров, Барбариго, которому стрела попала в глаз.
  При столкновении обеих боевых линий возникла общая свалка. Артиллерия, которая в те времена вообще получила еще недостаточное развитие и ограничивалась исключительно огнем с носа, могла оказывать только очень незначительное влияние во время свалки, и все дело решалось почти исключительно абордажным боем. В рукопашном же бою испытанные испанские солдаты (испанская пехота в те времена считалась лучшей в мире) и немецкие ландскнехты, имевшие лучшее вооружение, стояли выше турецких солдат, даже янычар; точно также и стрелки союзников стояли выше неприятельских, вооруженных только луками и самострелами. Вследствие всего этого, после нескольких часов жестокого боя, в 4 часа пополудни, победа склонилась на сторону христиан. Однако турки только поздно вечером окончательно прекратили бой и остатки их флота отступили.
  Улуг-Али с 30-40 кораблями ушел на юг; союзники, все корабли которых принимали участие в бою и более или менее пострадали, не были в силах его преследовать. Это были единственные турецкие корабли из всего громадного флота, которым удалось уйти, и таким образом, потери турок составляли около 200 кораблей, из которых более половины было захвачено. Из правого турецкого крыла около 30-и кораблей пристали к берегу, при чем остатки их экипажей попрятались. Эти корабли, и еще много других, были сожжены, 117 галер было захвачено победителями с крупной добычей, в числе которой было 117 тяжелых и 256 легких орудий, т. е. в среднем по три орудия на каждом корабле. Потери турок людьми исчисляются в 25 тыс. убитых и 3,5 тыс. пленных матросов; солдаты, по-видимому, были все перебиты. В числе убитых, вероятно, не указаны рабы-гребцы; их было взято в плен около 15 тыс., в том числе около 12 тыс. христиан, которые были отпущены на свободу.
  Союзники тоже понесли значительные потери офицерами и солдатами; потери эти составляли 10 тысяч человек (убитых было 7,6 тыс. чел. и, кроме того, в ближайшие дни умерло 2,5 тыс. тяжело раненых); кораблей они потеряли только 15.
  Весть об этих победах возбудила во всей Европе неописуемое ликование, и породила надежды на полный разгром Османской империи, которая уже долгое время была угрозой христианской Европе. Казалось после таких поражений Турция просто не сможет восстановиться. Но этим ожиданиям не дано было сбыться. Сразу же после победы у Лепанто между союзниками возникли споры по поводу дальнейших действий. Венецианцы настаивали на необходимости завоевать Морею (конечно, в пользу Венеции), что не устраивало дон-Хуана Австрийского, который не желал таскать каштаны из огня для других и предложил идти в Архипелаг, запереть Дарданеллы, отрезать подвоз припасов к Константинополю, а может быть и взять его штурмом, как сделал Дандоло в 1204 году. Но о таких решительных действиях не хотели и слышать испанцы, предлагавшие действовать против Алжира. Все это постепенно привело к развалу коалиции. К тому же понтифик Пий V, который был душой этой войны, умер, и тогда венецианская сеньория, поняв что союз с Испанией ничего кроме военных расходов не приносит (не говоря уже о том, что затягивание войны сильно било по кошельку венецианских коммерсантов делающих деньги на торговле с Турцией), в марте 1573 года сочла за лучшее заключить с султаном сепаратный мир, причем, мир этот был заключен втайне от союзников. Кипр, составлявший предмет спора и другие отнятые у венецианцев владения, остались за турками, а кроме того венецианцы заплатили им 300 тыс. дукатов контрибуции, получая взамен гарантии неприкосновенности остальных своих владений и торговых связей.
  Испания продолжала вести войну с Турцией, но уже не на востоке. Дон-Хуан хотел завоевать Тунис и создать там собственное королевство. Филипп II изъявил свое согласие на это предприятие, и в начале октября 1573 года дон-Хуан с большим флотом (155 галер) и армией (27 тыс. чел.) переправился в Африку, занял без сопротивления Тунис, укрепил его, а затем захватил и Бизерту. Оставив там там сильный гарнизон, он возвратился в Неаполь. Однако план его сделаться тунисским королем, хотя и был горячо поддержан папой, был решительно отвергнут Филиппом II, который вместо Туниса отправил Хуана в Ломбардию. Тем временем турки, восстановившие свои военно-морские силы после поражения, в сентябре 1574 года направив флот 230 судов и 40 тыс. чел. снова отвоевали Тунис.
  Изменилось положение и на севере. После заключения мира с Турцией Венеция отказалась от всех своих обязательств по отношению к России отказавшись прислать обещанные субсидии и мастеров. Так же поступила и Испания, ссылаясь на свои расходы и отсутствие денег в казне. Кроме того, 30 сентября 1568 года в Швеции короля Эрика сменил в результате государственного переворота его брат Юхан и политика Стокгольма кардинально изменилась. Если Эрик считал необходимым поддерживать хорошие отношения с Россией, то его брат круто поменял внешнеполитические ориентиры, стремясь уничтожить русскую балтийскую торговлю, для чего вновь стал поддерживать шведских пиратов, нападавших на торговые корабли идущие в или из русских портов. В результате только одни любекские купцы понесли от морского разбоя убытки больше чем на 100 тысяч талеров. Попытка русской дипломатии решить мирным путем эту проблему не имела успеха, и тогда русским послам в Европе был отправлен тайный приказ найти человека, имеющего авторитет среди моряков и знающего не понаслышке о морских сражениях. Они выбрали Карстена Роде, авантюриста из Дании, который согласился заниматься морским разбоем на Балтике во благо Русского государства и ради собственной выгоды.
  Датчанин получил официальное звание "царского морского атамана" и каперский патент, наделявший его полномочиями вести военные действия на море от имени России: "...силой врагов взять, а их корабли огнем и мечом сыскать, зацеплять и истреблять, согласно нашего величества грамоты... А нашим воеводам и приказным людям того атамана Карстена Роде и его скиперов товарищей и помощников в наши пристанища на море и на земле в береженьи и чести держать, запасу или что им надобно, как торг подымет, продать и не обидеть". По условиям договора, Роде должен был передавать царю каждое третье захваченное им судно и по лучшей пушке с двух остальных. Кроме того, в государственную казну должна была поступать и "десятая деньга" от продажи всех захваченных товаров.
  Прибыв в 1569 году в город Аренсбург на острове Эзель, Роде оснастив и вооружив дюжиной пушек небольшое одномачтовое судно и, набрав команду из 35 человек, в июне 1570 года вышел в море. Вскоре, возле острова Борнхольм, они взяли на абордаж одномачтовый буер, шедший с грузом соли и сельдей. Захваченный буер вооружили, и часть команды пинки под началом Роде перешла на него, саму же пинку он поручил команде одного из своих лейтенантов.
  Сбыв добычу на Борнхольме Роде снова вышел в море, уже на двух судах. Буер и пинка разошлись в разные стороны в поисках добычи, и, когда через восемь дней они вновь встретились в порту Борнхольма, каждый из капитанов привел по захваченному судну. Пинка захватила еще один буер с грузом ржи и отборных дубовых досок, а буер под командой Роде конвоировал взятый на абордаж большой корабль водоизмещением 160 тонн.
  Здесь же, на Борнхольме, Роде прикупил у одного любекского купца восемь пушек и вооружил ими захваченный корабль, ставший флагманом его флотилии. Там же корсар принял на службу десяток датчан. Власти острова, бывшего в то время местом стоянки многих пиратских судов - этакой "балтийской Тортугой", встречали гостей, подобных Роде, всегда радушно, а датский адмирал, командовавший флотилией, базировавшейся на Борнхольме, считал "корсаров царя Ивана" союзниками и даже снабжал их лоциями и картами.
  Флотилия Роде постепенно усиливалась, и к сентябрю под его командой - уже шесть вооруженных судов с полностью укомплектованными экипажами. Дерзость корсара, стремительный рост его сил уже не на шутку беспокоили шведскую корону. Против "московитских пиратов" повели настоящую охоту, пытаясь загнать их в ловушку и уничтожить. Однажды шведы настигли флотилию Роде и сумели потопить несколько его судов, но "московиты" прорвались к Копенгагену и укрылись в его порту под защитой пушек короля Дании. В течение первого месяца Карстену Роде удалось захватить еще 13 кораблей.
  Тогда король Юхан в сентябре 1570 г. приказал своему флоту подвергнуть бомбардировке Колывань с целью сжечь стоявшие там корабли и разрушить городские склады, рассчитывая такой "демонстрацией сили" оказать нажим на Россию, занятой войной на юге. Но результаты бомбардировки оказались совершенно противоположны ожидаемым. Большинство населения Колывани составляли переселенные туда жители русского Севера, в том числе и поморы, не привыкшие к подобному европейскому "маниру". А потому потушив пожары и подсчитав убытки, колыванцы тут же стали собираться для похода в Швецию за "компенсацией". Переправившись через залив они опустошили побережье Финляндии и пограбив тамошние селения вернулись назад, получив полное одобрение своим действиям в Москве, которая будучи связанной борьбой с Турцией не могла сама пойти на риск прямого конфликта с Швецией и войны на два фронта. Тем более, что в следующем году Москве и вовсе было не до взаимных претензий с Стокгольмом. Расследование обстоятельств татарского набега 1571 года выявило наличие заговора возглавляемого конюшенным И.П. Федоровым-Челядниным, который согласно обвинению "навел" татар на столицу, рассчитывая использовать возникшую замятню для ареста Ивана IV и опираясь на собственную многочисленную вооруженную свиту произвести государственный переворот с целью посадить на престол князя Владимира Старицкого, который после взятия под стражу тут же выдал царю всех своих сторонников. По стране прокатилась новая волна арестов, затронувшая даже верхушку Думы. По выдвинутым обвинениям были признаны виновными и казнены конюшенный Иван Федоров-Челяднин, окольничий Михаил Колычев и трое его сыновей - Булат, Семен, Мина, князья Андрей Катырев, Федор Троекуров, Михаил Репнин, Юрий Кашин, Петр Горенский, Никита и Андрей Черные-Оболенские, окольничий Михаил Лыков. Одновременно с этим внезапно скончались приняв яд князь Владимир Старицкий с супругой. Что породило слухи о том, что их заставил сделать это сам царь не желавший предавать своего ближайшего родственника открытому суду.
  А на Балтике тем временем продолжалась война, названная впоследствии Десятилетней Северной, которая велась Данией в союзе с Любеком против Швеции (Польша, в отличие от реальной истории со Швецией не воевала - не было польско-шведского соперничества из-за Ливонии). В начале антишведской коалиции сопутствовал успех. В сентябре 1563 года датчане захватили шведский порт Эльвеборг, отрезав Швецию от выхода к Атлантике. А в мае 1564 года в трехдневном морском бою, происшедшем между Эландом и Готландом, флот союзников под командой датского адмирала Герлуфа Тролле одержал победу над шведами. Но уже в следующем году шведы под командой Класа Горна, назначенного главнокомандующим шведского флота, одержали 7 июля 1565 года, победу над датско-любекским флотом. А в сентябре 1565 года шведской армии удалось прорвать блокаду, захватив Варберг (область Халланд). После чего война между конфликтующими сторонами словно зашла в тупик. Дальнейшие попытки Дании и Любека переломить ситуацию в свою пользу, как правило, оканчивались неудачей. Но и Швеции не хватало сил для победы над противником. Морской бой между шведским и датско-любексим флотами происшедший к северу от Эланда в конце июля 1566 года закончился ничем, так как во время боя поднялся шторм. После этого дастско-любекский флот стал на якорь у Висби, чтобы предать земле тела нескольких убитых в бою. В одну из последующих ночей шторм так усилился, что 11 датских и 6 любекских кораблей потерпели крушение, при чем погибло около 6 тыс. человек; погибло три адмирала, и двенадцать капитанов. Летом - осенью 1567 года датские войска под командованием Д. Рантцау (главнокомандующий датской армией) вновь перешли в наступление, пытаясь занять области Смоланд и Эстерйетланд. Но шведам (которым не надо было как в реальной истории отвлекать часть своих сил на войну в Ливонии) удалось отбить это нападение. В результате в 1570 году, поскольку ни одной из сторон не удалось достичь решающего перевеса в конфликте, война продолжалась (в отличие от реальной истории, где Дании удалось добиться перевеса и заставить пойти Швецию в конце 1570 года на невыгодный ей мирный договор). В результате чего шведский флот оказался сильно ограничен в своих действиях и не мог наладить эффективную охрану шведских морских коммуникаций. Чем не преминули воспользоваться колыванцы, которые весной 1571 года вышли в море целой флотилией из 30 разнотипных судов, которая в очередной раз пройдя вдоль финского побережья и спалив попавшиеся на пути поселения, атаковала Або (Турку). Не ожидавшие нападения шведы заперлись в городе и не оказали серьезного сопротивления, благодаря чему разграбив окрестности столицы Финляндского герцогства, а так же захватив несколько стоявших в городском порту кораблей, колыванцы благополучно вернулись назад.
  Встревоженный подобным развитием событий Стокгольм послал в Финский залив флотилию, которая, по мнению шведов, должна была блокировать активность русских в Балтийском море. И 2 мая 1571 года 5 шведских судов бросили якорь у о-ва Котлин. Узнав об этом ругодивский воевода Григорий Давыдович Путятин вывел в море флот из 12 кораблей и 8 галер и ранним утром 5 мая, воспользовавшись темнотой русские внезапно напали на шведские суда и после полуторачасового боя взяли их на абордаж.
  Произошедшее заставило царя уделить большее внимание северным проблемам. Не будучи в состоянии из-за войны с Османской империей вести против Швеции активные действия, Иван IV приказал провести ряд мер по укреплению обороноспособности этих мест. Осенью 1571 года на Неве была произведена разведка местности для строительства новой крепости. А несколько месяцев спустя, 24 февраля 1572 года, царем был отдан официальный приказ о постройке в устье реки нового укрепления, чтобы иметь возможность защищать всю Неву. Так же, на о-ве Котлин был поставлен острог, названный Царским, имевший задачу недопущения использования шведами острова в качестве своей базы. Одновременно с этим была активизирована работа по строительству флота. До этого на Балтийском море основу русских военно-морских сил составляли купленные или захваченные иностранные суда. Но в мае 1572 года в Ругодиве, Колывани и Пернове на собранные в этих же городах деньги были по приказу царя заложены одноименные этим городам корабли, которые положили начало новому крупному российскому судостроению на Балтике.
  Тем временем дали результат действия русской флотилии во главе с Карстеном Роде и активность колыванцев. Балтийское море оказалось очищенным от шведских каперов, благодаря чему балтийская торговля стала вновь набирать обороты. Причем в ней произошли важные изменения. Прежде всего начала терять свои позиции Англия. Еще в 1570 году, используя в качестве предлога то, что Англия находится в дружеских отношениях с воюющей с ним Турцией, Иван IV лишил английскую Московскую компанию торговых привилегий, что имело для жителей Британии самые печальные последствия - их начали энергично вытеснять с русского рынка нидерландские и германские (ганзейские) купцы. Все попытки королевы Елизаветы Английской добиться восстановления привилегий натыкались на твердый отпор - российское правительство больше не имея зависимости от англичан в торговле с Европой не было склонно идти на этот шаг. Все что раньше в страну через Холмогоры практически монопольно ввозили англичане теперь шло полным потоком через балтийские порты. И потому необходимости поддерживать "особые отношения" с Лондоном больше не было. Да и конкурирующие с ними нидерландцы и германцы ввозили товары по более низким ценам, а в торговых операциях, в отличие от англичан за которыми в России к тому времени закрепилась не самая лучшая репутация, показали себя гораздо более честными и надежными партнерами. Что привело к резкому падению русско-английского товарооборота, от чего прежде всего пострадал британский флот, сильно зависимый от поставок русских комплектующих товаров. Кроме того, морские пути весьма активно стали осваивать и русские купцы, которые к 1572 году уже твердо обосновались в германских и датских портах на Балтийском море, составив серьезную конкуренцию как гданьским, так и шведским торговцам.
  А на юге наступило затишье. Потерпев за период 1569-71 гг. несколько поражений от русских войск турки и татары затихли и отказавшись от наступательной стратегии перешли к обороне, следствием чего стало временное затишье и установление ситуации "не мира, не войны". Что оказалось для Москвы весьма кстати, поскольку из соседнего Польско-Литовского государства в это время стали приходить известия, которые сильно сместили русские внешнеполитические акценты с юга на запад.
  19 июля 1572 года в Польско-Литовском государстве скончался, не оставив наследника, король Польский и Великий князь Литовский Сигизмунд II Август, смерть которого прервала династию Ягеллонов и поставила перед Литвой и Польшей вопрос об избрании нового государя. Впрочем, неожиданностью для поляков и литвинов это не стало. То что Сигизмунд будет "последним из Ягеллонов" было понятно задолго до его смерти, поэтому еще в 1560 году во время переговоров о браке между Иваном IV и сестрой короля Екатериной, как писал Гораций Куртиус (Курзо): "Многие в Польше и Литве очень много говорят о будущем избрании короля. Многим нравится Московит... Я слышал это и многое другое на пирах и в частных беседах... все единогласно провозглашают, будто Московит достоин этого королевства благодаря своим всюду прославленным доблестным делам, преимущественно воинственному духу. Не отсутствуют и такие, кто заявляет, что выберут его в короли, если он жениться на королевской сестре".
  В 1570 году вопрос о возможном выборе царя на польский трон стал уже предметом дипломатических переговоров, когда на одном из приемов у царя польско-литовские послы заявили, что сенаторы "о том не мыслят, что им государя взяти от бессерменских или иных земель... а желают, что им себе избрати словенского роду" и поэтому "прихиляются тебе великому государю, и твоему потомству". И получив из Москвы благожелательный ответ в следующем году "рада польска и литовская" обсудив вопрос о том, кто может быть возможным преемником короля пришла к убеждению, что выход следует искать в соглашении с Иваном IV, поскольку принимать кандидатов предложенных султаном нельзя, так как "будет от турок многое утеснение", а если выбрать австрийского "королевича", то не будет защиты от султана, так как Габсбурги "и за свое мало могут стояти". А Иван IV в отличие от австрийского императора - "государь воинский и сильный, может от турецкого султана и ото всех земель оборону держать и прибавление государством своим чинить". В итоге рада приняла решение просить, чтобы Иван IV "дал" на польско-литовский трон царевича и заключил с Польско-Литовским государством союз против Турции и Крыма. Царю был предложен проект - его младший сын Дмитрий (от Екатерины Ягеллон) будет избран на польско-литовский трон, за что Иван IV объявлял его своим наследником и еще при жизни должен венчать его на царский престол. Однако осуществление этого проекта сорвал Евстафий Волович, действовавший по наущению короля, заинтересованного в передаче трона другому своему племяннику, семиградскому воеводе Яношу-Сигизмунду Венгерскому (сыну Яна Запольяи и Изабеллы Ягеллонки), добившийся принятия этого решения недействительным. Но смерть Яноша в 1571 году устранила его как претендента на трон, вернув помыслы сенаторов к Ивану IV, чья кандидатура пользовалась в Польско-Литовском государстве огромной популярностью. Как докладывал в это время бранденбурскому правителю Гораций Куртиус: "У Московита в Польше очень много могущественных сторонников... к нему благосклонна почти вся знать... Существуют многие, в особенности, те, кто избрал евангелическую веру, которые очень хотят великого князя и его сына и всячески стремяться возвести на королевский трон".
  Впрочем, причины подобной популярности царя в Польше и Литве были легко объяснимы. Во-первых, это было связано с особенностями внутриполитической ситуации в Польском королевстве и Великом княжестве Литовском, где с конца 50-х годов XVI века шла упорная борьба между магнатами и шляхтой за власть и влияние. Шляхетские политики добивались возвращению государству заложенных магнатам земель королевского домена, требовали принятия законов, которые запрещали бы соединять в одних руках несколько высших государственных должностей, настаивали на создании в провинциальных округах института "инстигаторов" - людей, которых шляхта выбирала бы из своей среды на сеймиках и которые осуществляли бы от ее имени контроль за действиями магнатов, представлявших на местах государственную власть. Король Сигизмунд II в этом конфликте встал на сторону шляхты, но вел себя робко и непоследовательно, и ко времени его смерти реформы, намеченные шляхетским лагерем, были осуществлены лишь частично. Поэтому шляхетские политики хотели видеть на троне такого правителя, который решительными действиями сломил бы сопротивление высшей знати. Во-вторых, избрание королем Ивана IV связывалось с целой программой возвращения потерянных Польшей земель на Западе. Предполагалось, что созданное в результате польско-литовско-русское государство окажется достаточно сильным, чтобы вернуть стране Силезию и Поморье (Померанию), а так же аннексировать Восточную Пруссию. И, в-третьих, от унии с Россией польские и литовские шляхтичи ожидали прежде всего организации надежной обороны южных границ: создание для защиты большой постоянной армии и проведения работ по укреплению подольских замков. Далее открывались перспективы изгнания турок за Дунай, восстановления польского влияния в Молдавии и подчинения татарских орд верховной власти Польши. По мнению шляхты выбор предлагаемого магнатами Габсбурга привел бы к разорению Польско-Литовского государства турками (как это, например, случилось с Венгрией), в то время как избрание царя открывало перспективу победы над Османской империей. Что было особенно важно. Ведь успешное решение южной проблемы имело серьезное значение для шляхты. Так, видный идеолог шляхетской партии Петр Мычельский указывал, что после организации надежной обороны Подолии "подольские пустыни" превратятся в "освоенные земли", отчего у Польши прибавится людей и скарбов, а обедневшему и раздробившемуся рыцарству - "маетностей". Освоение Подолии должно было дать новый фонд земель, на которых смогли бы разместиться владения тех групп в составе господствующего класса, для которых на основных, давно освоенных землях в данных условиях уже не было места. В-четвертых, в Великом княжестве Литовском сын Ивана IV царевич Дмитрий еще с рождения рассматривался там как законный наследник скончавшегося Сигизмунда II Августа и чье восхождение на княжеский трон даже не обсуждалось. Что сказывалось в Польше, где даже те представители знати, что были против Ивана IV, но желали сохранения унии с Литвой были вынуждены поддерживать кандидатуру "Московита".
  Но не все было гладко. На пути Ивана IV к польскому и литовскому престолам стояло несколько препятствий. Прежде всего его избранию королем и Великим князем препятствовала группа влиятельных магнатов, справедливо полагавших, что в этом случае их бесконтрольной власти придет конец. Особенно сильно было сопротивление в Литве, где держали власть семейства Радзивиллов и Ходкевичей, имевшие старые связи с австрийскими Габсбургами. С победой австрийского кандидата эти семейства связывали свои расчеты на упрочение магнатской олигархии в Великом княжестве. Весной 1572 года, еще до смерти Сигизмунда II Августа, литовские магнаты обязались осуществить сепаратную элекцию на литовский трон австрийского эрцгерцога Эрнеста (что предрешало его избрание и на трон польский). Находившиеся в Кнышине литовские сенаторы и связанные с ними епископы ожидали известий из Вены и тайного приезда Эрнеста, который должен был вступить на литовский трон. Однако император не желая сориться с русским царем на такой шаг не решился, а по мере развития событий стала все более вырисовываться мощная оппозиция как шляхты, так и части магнатерии (православных магнатов Вишневецких и Острожских земли которых находились на юге и из-за чего они были заинтересованы в союзе с Москвой для организации их эффективной обороны от татарских набегов, а также семейство Сапега имевшее владения в восточной части Великого княжества где они в случае русско-литовской войны подвергались русскому удару) против избрания Габсбурга на трон Литвы.
  В этих условиях активизировалась деятельность тех сенаторов, которые еще при жизни короля склонялись к посажению на польский трон царевича Дмитрия. Глава этой группировки, куявский епископ Станислав Карнковский осенью 1572 года, по соглашению с царицей Екатериной, предложил реанимировать проект 1571 года по "вынесению" на польский трон царевича Дмитрия. Вместе с тем некоторые из сенаторов - влоцлавский воевода Ян Кротоский и другие, выступая против австрийского кандидата, предложил избрать на польский трон самого Ивана IV, который уже в начале сентябре 1572 года послал в Краков и Вильно своих представителей - Луку Новосильцева и Афанасия Нагого, чтобы официально предложить Польше и Литве объединиться с Россией под "царской рукой" и "против всех недругов стояти общее заодин". Речь шла о личной унии, в рамках которой все государства - Россия, Литва и Польша - должны были функционировать как три совершенно самостоятельных и не связанных между собой политических организма. В области же внешней политики с заключением унии все государства должны были принять на себя взаимные обязательства оказывать своему союзнику помощь и оберегать его территорию "ото всяких наших и от их недругов". В этом внешнеполитическом курсе русские дипломаты выделяли проблему, в решении которой в равной мере были заинтересованы и Россия, и Литва, и Польша, была проблема турецко-крымская. По проекту унии предусматривалось строительство крепостей "по Дону, по Донцу и по Днепру", подчинение Крыма, а затем вступление России, Литвы и Польши в союзе с другими европейскими державами против Османской империи. В случае успеха, "и Волосская б земля, и Босны, и Сербы по Дунаю, и Угорская земля, что за турки, те бы все были приворочены к Польше и Литовской земле". Крепости "на поле" царь обязывался поставить на свои средства, а войну против турок и татар также вести "сам своей царской персоной" со всеми силами своими и своих татарских вассалов".
  И эти предложения нашли в среде коронной шляхты самый широкий отклик. Как писал о положении в Польше осенью 1572 года секретарь французского посольства Ж. Шуанен, по мнению польских политиков, выгоды, которые приносит шляхте московская кандидатура "столь очевидны, что, кажется, от них невозможно отказаться". Дело дошло до того, что многие шляхетские собрания самостоятельно послали своих представителей к царю с приглашением официально выдвинуть его кандидатуру на польский престол и рекомендациями того, что нужно сделать царю, чтобы быть избранным. Которые сводились к трем основным пунктам:
  Во-первых, царю рекомендовалось договориться с Римом, чтобы получить для Польши разрешение понтифика на избрание королем человека не принадлежащего к римской католической церкви. Что в принципе было сделать нетрудно. Еще с начала 60-х гг. между Москвой и Римом установились особые отношения. Мечтая о включении русской православной церкви в состав своей юрисдикции, а так же привлечении Москвы в антитурецкую коалицию понтифики охотно шли на контакт с царем, и даже приняли на обучение в Риме около сотни молодых людей из России, намереваясь воспитать из них "добрых католиков", которые затем, вернувшись в свою страну, будут способствовать распространению влияния "святой матери-церкви". Идея, впрочем, не оправдалась. Предполагая нечто подобное со стороны "латынян" вместе с учениками из Москвы в Рим было послано несколько "грамотных и разумных" наставников, которые "аки церберы" следили за "морально-нравственной стойкостью" молодых людей. Впрочем, не смотря на это, отношения между Москвой и Римом оставались довольно хорошими. Прежде всего благодаря участию России в патронируемой понтификом антитурецкой коалиции. Кроме того, Польша в то время отнюдь не представляла из себя образец верной католичеству державы. Скорее наоборот. Бушевавшее в Европе пламя протестантской Реформации захлестнуло и польские земли. Многие магнаты и шляхтичи перешли в протестантизм, а церковь пришла в упадок. Дело дошло до того, что глава католической церкви в стране, примас Уханьский не особенно и скрывал своих планов порвать с Римом и создать отдельную польскую "народную церковь". Поэтому просьба Ивана IV о разрешении полякам избрать его королем без перехода царя в католицизм была принята весьма благожелательно. Чему сильно способствовали донесения папских посланцев из самой Польши, которые сообщали, что большинство поляков столь неустойчивы в вере, что готовы избрать Ивана IV королем не обращая внимание на его вероисповедание.
  Во-вторых, сторонники царя всячески рекомендовали ему не экономить средств на задабривание избирателей и взять на себя обязательство оплатить долги предыдущих королей. На что, по расчетам сторонников царя должно было уйти около 200 тыс. ''венгерских золотых'' (100 тыс. руб.). Сам Иван IV, отнюдь не склонный сорить деньгами, отнесся к этому предложению первоначально без энтузиазма. Но его супруга, лучше него знающая характер своих соотечественников, смогла переубедить мужа и добиться выделения крупных сумм (частично из ее собственных средств) на подкуп чинов Короны Польской.
  В третьих, Ивану IV рекомендовалось подвинуть к польским границам войска, с целью нейтрализации возможного вооруженного выступления можновладцев, а также оказать этим шагом необходимое моральное воздействие на правящих Великим княжеством Литовским магнатские семейства.
  В ответ на эти предложения Иван IV прислал свои условия, на которых он соглашался принять польскую корону. Он соглашался на оплату из своей казны всех долгов Сигизмунда II Августа и обещал щедрые пожалования и награды своим сторонникам. Идя навстречу тем слоям шляхты, которые выступали за избрание царя, рассчитывая с его помощью получить новые возможности для колонизации и тем улучшить свое материальное положение, он оговаривал свое право "абы ему вольно было давати оседлости... людем тым, котори бы того годне заслуговали". Кроме того, Иван IV выражал согласие по избрании на польский престол созвать специальное собрание для "разезнания и померкования веры", с тем чтобы царь имел возможность окончательно решить, какой веры ему следует держаться. Такое обещание мало к чему обязывало царя, но позволяло смягчить возражения тех групп господствующего класса Польши (прежде всего католического духовенства), которые выступали против кандидатуры царя по вероисповедным мотивам. Но помимо обещаний выдвигались и требования. Первым пунктом шло установление в объединенном государстве наследственной власти царского рода. Затем, Иван IV добивался, чтобы его коронация была проведена "не через арцыбискупа, але через митрополита" и настаивал, чтобы за ним был признан царский титул, который начинался бы с Киева, а лишь за ним шла Польша, доказывая "стародавность народов цесарства русского, который... с давне пред нашими монархами было". Наряду с этим в присланных царем условиях был проект общего сената, объединяющего в своем составе вельмож всех трех частей будущего государственного объединения, а также заявление царя о том, что в случае объединения он не будет держать столицу в Москве, но и в Краков, как это требовали поляки, ее не перенесет, а станет держать стол свой в Киеве.
  Тогда противники Ивана IV изменили тактику. Не позиционируя себя как прямых противников его избрания они стали выдвигать условия, которые, по их мнению, были бы неприемлемы для русского царя. Так, приехавший в марте 1573 года в Россию литовское посольство во главе с Михаилом Гарабурдой предложив от имени польского и литовского сената корону для царского сына Дмитрия, оговорило избрание царевича на трон рядом условий. Как то: ограничение власти Государя (фактически полная передача власти Сенату) и превращение его в чисто декоративную фигуру; уступка Литве Смоленска, Северской земли, а так же "иных городов и волостей"; инкорпорация русской земли в состав Польско-Литовского государства и отказ от династических прав на престол.
  Благосклонно встретив послов, царь однако отверг все предложенные польскими и литовским магнатами условия. Прежде всего он отказался отправлять своего сына в чужую страну. Официально такое решение мотивировалось молодостью и неопытностью царевича: "лет еще не дошел, против наших и своих неприятелей стать ему не можно". Вместо этого Иван IV открыто предложил, что "гораздо лучше, чтобы я сам вашим паном был". Он соглашался на оплату из своей казны всех долгов Сигизмунда II Августа и обещал щедрые пожалования и награды своим сторонникам. Но помимо обещаний выдвигались и требования. Первым пунктом шло установление в объединенном государстве наследственной власти царского рода. Затем, Иван IV добивался, чтобы его коронация была проведена "не через арцыбискупа, але через митрополита" и настаивал, чтобы за ним был признан царский титул, который начинался бы с Киева, а лишь за ним шла Польша, доказывая "стародавность народов цесарства русского, который... с давне пред нашими монархами было". Наряду с этим в выдвинутых царем условиях был проект общего сената, объединяющего в своем составе вельмож всех трех частей будущего государственного объединения, а также заявление царя о том, что в случае объединения он не будет держать столицу в Москве, но и в Краков, как это требовали поляки, ее не перенесет, а станет держать стол свой в Киеве.
  Тем временем в Польше, произошла определенная консолидация магнатских группировок вокруг идеи избрания на польский трон французского принца Генриха Анжуйского чьи представители выдвинули программу войны с Россией за новые земли и обещали поддержку французской армии и флота. И поэтому накануне открытия 1 мая 1573 года элекционного сейма сенат попытался провести "номинацию" Генриха Анжуйского, не считаясь с мнением противной стороны. Такой образ действий привел к открытому расколу - коронное рыцарство (шляхта), поддерживающие кандидатуру Ивана IV, собравшись в лагере враждебном магнатам, констатировали, что уже в течении длительного времени сейм не может начать работы, и обвинили в этом сенаторов, которые "интригами тянут время, чтобы шляхта разъехалась" и можно было бы решить вопрос о короне без ее участия. В результате было постановлено, что единственным выходом из ситуации является созыв вооруженного съезда ("рокоша") всей присутствующей на выборном поле шляхты, в том числе и тех ее представителей, которые находятся на службе у отдельных вельмож, которая в этом случае могла бы продиктовать свою волю магнатской группировке. И для исполнения задуманного плана были отправлены особые посланцы к "панским слугам" с призывом принять участие в задуманном съезде с целью "обрать" на польский трон Ивана IV. Дело дошло до столкновения на самом выборном поле. Как сообщал русский посол Афанасий Нагой, магнаты, "убоявся всех шляхт, с великою боязнью до места (города) утекли, а оне тех панов хотели побить". Собравшееся после этого "рыцарское коло" единогласно проголосовало за избрание королем Ивана IV. Впрочем, магнаты еще могли бы переломить ситуация, двинув свои частные армии против многочисленного, но плохо организованного шляхетского ополчения. Но пришедшие известия из Литвы заставили их внешне смириться с избранием на трон русского царя.
  В самой Литве, после возвращения посольства Гарабурды, противники царя позаботились о том, чтобы условия, предложенные царем, были доведены до сведения избирателей, причем в весьма искаженном виде, чтобы "когда это услышали, отпало у всех сердце от Московского". Но это имело лишь частичный успех. Если в Польше угроза ''златым вольностям'' могла дать некоторый эффект ослабив сторону русского царя и усилив позиции иного кандидата, то в Литве все обстояло совершенно иначе. В отличии от Польши в Великом княжестве Литовском шляхта смотрела на династическую преемственность своих государей как на естественную вещь, а угроза ликвидации "златых вольностей" в случае избрания Ивана IV не имела действия, так как в стране "вольности" давно превратились в режим тирании нескольких магнатских семей, которые нисколько не считались с "кардинальными правами" даже шляхетского сословия, для которого таким образом избрание царя означало лишь улучшение своего положения. Кроме того, было широко распространено мнение, что Гедиминовичи это лишь ветвь Рюриковичей (от князя Полоцкого Рогволода Борисовича пошли два внука: Молковд и Давило, у Давило сыновья: Гердень и Вид, у Вида сын Тройден, у Тройдена сыновья: Витень и Гедимин), поэтому после прерывания династии Ягеллонов престол должен отойти к русскому царю, как наиболее близкому им родственнику. Да и брак царя с сестрой последнего короля способствовал усилению его стороны. Поэтому на элекционный сейм весной 1573 года избиратели съезжались лишь с единственной целью - проголосовать за кандидатуру русского царя, что и произошло 8 мая 1573 года. После чего от имени сейма в Москву была послана делегация с извещением Ивана IV о его избрании на трон и приглашением прибыть в Литву.
  В самой России полученные известия об избрании русского царя Великим князем Литовским привели к несколько неожиданным переменам в структуре управления страной. Еще до своего официального избрания, будучи уверен в положительном для себя решении сейма, Иван IV стал готовится к отъезду в Литву, для чего требовалось определится с "местоблюстителем" - наместником Российского государства в отсутствие царя. Наиболее логичным было бы оставление "на хозяйстве" старшего царского сына, царевича Ивана Ивановича, который еще в 1561 году был официально венчан на царство и объявлен наследником и соправителем своего отца. Но в этом случае была велика опасность того, что молодой царевич войдя во вкус самостоятельной власти и по неопытности попав под влияние ряда придворных кругов может пойти на разрыв с отцом и поднять против него мятеж. Поэтому, не смотря на всю гипотетичность подобной ситуации, зная что подобное не раз случались в истории Иван IV решил не рисковать. Нужен был человек, с одной стороны достаточно знатный (желательно царского происхождения), чтобы его назначение "местоблюстителем" не вызвало недовольства высшей аристократии; но с другой стороны - не имеющий сильных родовых связей с московской знатью и права, при всем своем высоком положении, легитимно занять престол. И поэтому еще в марте 1573 г. года царь неожиданно для всех провозгласил бывшего касимовского царя Симеона Бекбулатовича "Великим князем всея Руси", который с одной стороны будучи из татарского царского рода становясь блюстителем престола не делал "урона чести" как Думе, так и самому царю; а с другой стороны, не имея опоры среди русской знати мог занимать это место только с позволения Ивана IV. Кроме того, будучи только Великим князем, хоть и "всея Руси" Симеон по прежнему оставался в иерархической системе Российского государства ниже Ивана IV, который сохранял за собой титулы царя и Великого князя Московского. При этом, поскольку Государев Двор уходил с царем в Литву, то большая часть до этого "опричных" земель вновь возвращалась в разряд "земских". Но в то же время такие, ранее, в основном не входившие в состав Государева Двора, земли как Москва, Псков, Ростов, Дмитров, Старица, Ржев и Зубцов выделялись в особый удел, находящийся в непосредственном ведении Ивана IV для его "кормления" (содержания личного царского войска и прислуги).
  Отъезду царя в середине 1573 года сопутствовали военные приготовления. Ивана IV и его семью сопровождали, во-первых, "бояре и дворяне ближние" и, во-вторых, выборные дворяне "изо всех городов". Им было велено ехать "с людьми и с конями, со всем служебным нарядом". Такими образом 12-тыс. войско, сопровождавшее Государя, было полностью вооружено и готово к военным действиям, что указывало на то, что царь серьезно опасался возможных действий со стороны польских и литовских можновладцев и заранее пытался обеспечить свою безопасность.
  Это вызвало очередной всплеск недовольства магнатов, которые вполне справедливо усмотрели в наличие у царя столь крупного собственного войска угрозу своему самовластию и попытались не допустить Государев Двор на территорию Литвы и Польши. Однако, оправдывая наличие столь крупной силы в своих руках тем, что она была собрана для борьбы против турок и татар и дав обещание в самом ближайшем времени направить эти силы на юг, Иван IV добился сохранения при себе Двора вплоть до самого своего прибытия в Краков, где 12 декабря 1573 года и произошла его коронация.
  Но, в это время, вновь стала обостряться обстановка на южной границе. Господарь Молдавии Богдан Лапушняну еще в 1569 году заключил с Польшей договор по которому признал сюзеренитет польского короля Сигизмунда II Августа, и обещал участие Молдавии в антитурецкой войне в случае, если Польша начнет военные действия. Однако в Стамбуле, узнав о намерении Богдана отложиться от Османской империи, отстранили его в 1572 году от власти, передав престол другому претенденту - Ионе Воде, незаконнорожденному сыну господаря Стефана Водэ, который с предоставленным в его распоряжение 2-тыс. войском сверг Богдана, безуспешно пытавшегося получить помощь от Польши или от Австрии для защиты своего престола. После избрания Ивана IV польским королем он, как родственник царя, был принят при русском дворе и получил имения. Однако реальной помощи и тут не получил - царь, занятый на тот момент укреплением своей власти в Польше и Литве, не мог оказать ему серьезной поддержки в этом замысле. Тем более, что Ион Водэ, жестким мерами наведший в Молдавии порядок и установивший твердую власть, продолжил политику сближения с северным соседом, и даже был женат на дочери влиятельного русского князя Семена Ростовского Марии (от которой имел сына Петра). В результате, так и не вернув себе престол, в 1577 году Богдан Лапушняну умер и был похоронен в Москве, написав перед смертью, завещание, по которому передавал все свои права над Молдавией русскому царю.
  Но вскоре ситуация обострилась. Господарь Валахии Александр, рассчитывая посадить на молдавский престол своего брата Петра, обвинил Иона пред турецким правительством в отступничестве от мусульманства (незадолго до своего господарства Ион официально принял ислам) и в сношении с русскими (что соответствовало действительности - Ион по вступлении на престол посылал к Ивану IV посольство с целью утвердить дружественные сношения между двумя народами). Наконец, валашский господарь предложил, что если брата его, Петра, возведут на господарство, то последний обязывается платить Турции двойную дань, 120 тыс. дукатов вместо выплачиваемых до этого 60 тысяч. Последнее предложение оказалось сильнее всех представлений и убеждений, и в Яссах явился посол от султана Селима с требованием удвоения дани, и угрозой в случае отказа посадить на молдавский престол другого господаря, который даст требуемую сумму.
  В ответ, на заседании Господарской Рады, было принято решение об отказе в выплате столь высокой дани и объявлено о складывании с Молдавии вассальных обязательств перед Османской империей. Понимая, что опираясь только на свои силы Молдавия не сможет сопротивляться туркам и обречена на разгром, Ион направил посольство к русскому царю с просьбой о помощи. Однако, не смотря на продолжавшийся русско-турецкий конфликт (фактическое положение на тот момент было: ни мира, ни войны) ситуация во владениях Ивана IV отнюдь не располагала к оказанию оной молдавскому господарю. После своего избрания, Иван IV, опираясь как на сеймовое определение 1504 года (подтвержденное постановлением Петрковского сейма 1535 года об "экзекуции прав"), по которому королевские имения не должны были раздаваться "в заставу" или в собственность без разрешения сейма, так и на решение сейма 1561/62 годов об изъятии у частных лиц коронных имений полученных ими без разрешения сейма, начал редукцию (возвращение) и уничтожении частных пожалований предыдущих королей местам, церквям и монастырям, полученные ими после 1504 года. Что вызвало ярость магнатов, в чьих руках собственно и сконцентрировалась большая часть "приватизированных" коронных имений. Тем более, что короновавшись царь отказался подписать выдвинутые магнатами статьи, подтверждавшие полученные ими ранее права и наделявшие "благородное сословие" новыми привилегиями. Кроме того, сразу же после избрания Ивана IV польским королем вспыхнул конфликт с Гданьском (Данцигом), который в 1455 г. будучи присоединен к Польше получил широкие вольности. Привилегии Гданьска давали ему право свободного выбора всех чиновников, право собственного суда по городским законам, право чеканки монеты, свободу от пошлин и налогов, право независимо решать вопросы о войне, мире, союзах и т. д. Верховная власть короля выражалась лишь в присылке им обер-графа, который заседал в думе. Кроме того Гданьску было предоставлено право посылать представителя в польский сейм и участвовать в выборах короля. Что, понятное дело, не очень нравилось остальной Польше, в результате чего при Сигизмунде II Августе это особое положение Гданьска стало постепенно урезаться. Поэтому городской патрициат решил воспользоваться смертью короля в 1572 году для возвращения своих привелегий в полном объеме, для чего Гданьск сначала поддержал на элекции кандидатуру Эрнеста Габсбурга, а после избрания королем Ивана IV, отказался признать его власть до полного подтверждения всех своих прежних прав. В этих условиях русскому царю, естественно, было не до военного вмешательства в дела Молдавии и посылки войск ей на помощь, и он ограничившись лишь разрешением польско-русскому дворянству по своей воле оказывать содействие молдаванам, был вынужден отказаться от идеи прямого боевого столкновения с Турцией.
  Оказавшись таким образом в одиночестве, Ион Водэ однако не отказался от борьбы и собрав около 6 тысяч молдавского войска, к которому присоединился 5-тыс. отряд из "русских земель" собранный польным гетманом и подольским воеводой Николаем Мелецким, весной 1574 года выдвинулся на встречу 60-тыс. турецко-валашской армии. Используя фактор внезапности (валахи и турки просто не предполагали, что молдаване с столь малым войском решатся на сопротивление), у реки Серет им была произведена ночная атака на беспечно расположившегося на ночлег противника, которая привела к сумятице в его стане, обрекшее турецко-валахскую армию на полный разгром.
  После победы у Серета увеличив свое войско до 17 тыс. чел. Ион вторгся в Валахию, где осадил турецкую крепость Браилов и захватил ее посад. Но во время осады пришло известие, что на помощь осажденным идет 15-тыс. турецкий отряд из Киликии и Белгорода-Днестровского. В следствии чего Ион был вынужден разделить свою армию - он сам с 10-тыс. молдавским отрядом продолжил осаду Браилова, а 5 тыс. казаков усиленных 2 тыс. молдаван во главе с Яном Сверчевским атаковали турок, разбив которых взяли штурмом Бендеры и спалили Белгород-Днестровский. Затем повернув на запад, столкнулись и нанесли поражение 7-тыс. турецкому отряду, который не зная о разгроме бендерского отряда османов, шел с ним на соединение. После чего Ион отойдя от Браилова захватил оказавшийся беззащитным Бухарест и взял под свой контроль всю западную Валахию.
  На севере события шли своим чередом. Не смотря на то, что 24 сентября сейм 1573 года объявил отложившийся Гданьск государственным изменником, попытка вотировать налоги на сбор армии для возвращения его под власть польской короны не удалась, из-за сопротивления магнатов, которые, по сути дела, используя старую, отработанную временем тактику предъявили Ивану IV ультиматум с требованием прекратить редукцию коронных имений (официально это озвучивалось как требование проводить редукцию не на основании королевской метрики, а по суду - что фактически свело бы "экзекуцию добр" на нет) и присягнуть в соблюдении статей, согласно которым: 1) короли впредь избираются вольной элекцией шляхты; 2) король через два года на третий собирает сейм не дольше, как на шесть недель; 3) он не должен иметь права давать свои резолюции на сеймах, но должен оставаться при мнении, согласном с уставом и вольностями народа; 4) без согласия сената король не имеет права начинать войну или заключать мир, без согласия сейма созывать посполитое рушенье; 5) король должен оберегать границы государства и стараться о возвращении отторгнутых от него земель; 6) при нем будет постоянно находиться прибочная рада из 16 сенаторов, с которыми он обязан обо всем советоваться; 7) в случае нарушения королем всех этих условий его подданные могут отказать ему в послушании. Сверху этих статей общего характера написаны были pacta conventa собственно для Ивана IV. В силу их русский царь обязывался инкорпорировать Великое княжество Литовское и Российское государство в состав Короны Польской, соорудить за собственный счет флот и содержать пограничные замки, пополнить скарб Короны Польской, заплатить долги Сигизмунда-Августа и т.д. и т.п. Таким образом магнатерия, используя нужду царя в деньгах и войске, изо всех сил старалась получить с короля все, не давая ему ничего, и пропагандируя, что с него достаточно одной чести быть королем "такого славного и доблестного народа, как польский".
  Свои требования выдвинули и представители шляхетства, потребовавшие за свою поддержку сверх подтверждения права на вольный беспошлинный вывоз своих сельскохозяйственных продуктов за границу и на беспошлинный привоз различных предметов для собственных надобностей из-за границы, запрещения вывоза польских ремесленных изделий за границу, дабы иметь возможность получать их за дешевую цену (В реальной истории этого права шляхта добилась на сейме 1565 года в обмен на свое участие в войне с Россией. Но тут этой войны не было, и соответственно не было новых уступок со стороны королевской власти). И только по исполнению данных требований, магнаты и шляхта соглашались на выделении средств на войну. И отказавшись от их принятия, Иван IV был вынужден искать иные источники финансирования. Часть необходимых средств была получена им из России. Согласно существовавшему на Руси праву, действие выданных Государем владельческих и иммунных грамот, в случае смены правителя автоматически прекращалось и их владельцы были обязаны подтвердить их. Чем воспользовался Иван IV. Будучи провозглашен Великим князем всея Руси Симеон Бекбулатович отозвал все грамоты, пожалованные церкви и монастырям, и за переоформление которых их владельцы должны были внести в казну крупную плату. Благодаря чему удалось собрать весьма серьезную сумму денег, которая оказалась в полном распоряжении царя.
  Но этих разовых средств было явно недостаточно. Были необходимы постоянные источники дохода внутри самой Польши, которые и были найдены в лице городов, которые были весьма недовольны особым положением "благородного сословия" в торговой сфере, которые наносили сильный удар по благосостоянию польского мещанства, которое было готово поддержать любого, кто пообещает им отмену этих разорительных для них стеснений. В этих условиях предложение царя по продаже "паспортов" разрешающим мещанам свободно торговать своими товарами в России на правах русского купечества, в обмен на плату за "паспорт" и 5% налог с оборота в королевскую казну (причем шляхетские привелегии на эту торговлю не распространялись - не имевшие паспортов вне зависимости от происхождения торговали в России на правах иностранцев), вызвал немалый интерес польских торговцев и ремесленников, экстренно нуждавшихся в новых рынках сбыта для своих изделий. Что дало Ивану IV источник регулярного поступления средств, благодаря которым он смог приступить к набору войска в обход сейма. Что не на шутку встревожило магнатерию, опасавшуюся, что заполучив в свои руки армию царь после подавления гданьского мятежа повернет ее против привыкших к самовластию магнатов. Но поскольку с формальной точки зрения действия царя были практически безупречны, и помешать ему воздействуя через сейм не было возможности, то его противники развернули против него шумную пропагандистскую компанию. В стране развернулась "война памфлетов", в которой принял участие даже сам Иван IV, сочинивший и опубликовавший несколько язвительных сочинений направленных против можновладцев. Ситуация еще обострялась и внешними событиями. Успешно завершивший войну с Данией и Любеком шведский король Юхан III стремясь подорвать русскую морскую торговлю вновь развернул каперские операции на Балтийском море, и установив связь с польско-литовскими магнатами выдвинул им предложение о детронизации Ивана IV и избрании на престол (на который он, как муж Анны Ягеллон - второй сестры покойного короля Сигизмунда II Августа, имел некоторые права) своей персоны. В этих условиях 13 февраля 1574 года Гданьску была официально объявлена война, а 14 июня того же года началась его осада 14-тыс. королевским войском (2 тыс. "дворового войска", 4 тыс. чел. "квартового войска" и 8 тыс. чел. немецких и венгерских наемников) под командованием князя Петра Серебряного, который начал массированную бомбардировку города из имевшихся у него 44 орудий. Однако бомбардировка не принесла успеха. Защитники Гданьска не только успешно оборонялись, но и совершали частые вылазки, разрушая осадные сооружения. Численность задействованного в осаде войска было явно недостаточна для взятия столь крупного портового города, 8-тыс. гарнизон которого немногим уступал по численности осаждавшим. Видя бессмысленность продолжения дальнейшей осады князь Серебряный в конце августа предложил прекратить боевые действия и отвести армию. Но царь был неприклонен. Вполне признавая обоснованность предложений князя Иван IV, тем не менее, вынужден был учитывать политический момент - отвод королевской армии от Гданьска будет однозначно истолкован как полное поражение, что подорвет его позиции внутри Польши и вдохновит оппозицию. По его приказу Серебряный продолжил войну, перейдя от бомбардировок к планомерной осаде, в расчете взять город измором. Для чего, с целью организации блокады не только с суши, но и с моря из Финского залива было вызвана русская флотилия из 40 судов, появление которой у южного побережья Балтийского моря вызвало панику даже в соседней Германии (хотя действительно крупных боевых кораблей в ней насчитывалось лишь 16 шт., остальную численность составляли галеры и мелкие суда). Тогда же и произошло первое серьезное боевое крещение воссозданного русского флота на Балтике. Стремясь не дать русским блокировать себя с моря жители Гданьска вывели навстречу свой флот. Не смотря на то, что многие гданьские капитаны в это время были не в городе, а пиратствовали на торговых коммуникациях, в Гданьске всерьез расчитывали на победу, опираясь в своей уверенности на неопытность русских в морском деле и малом количестве у них серьезных (в городе не приняли во внимание галеры, что и стало для них фатальной ошибкой) кораблей. Однако именно излишняя самоуверенность и стала одной из причин поражения. Кроме того гданьских капитанов подвел недостаток опыта ведения боевых действий "в массе". Видя в качестве "достойной цели" лишь 16 крупных кораблей каждый капитан видел своей задачей самолично атаковать их, с целью приписать именно себе их потопление, или захват в качестве приза. В результате, строй гданьского флота сломался еще в самом начале сражения начавшегося 14 сентября 1574 года, в котором каждый корабль действовал сам по себе. Чем и воспользовались галеры, которые в стесненных условиях Гданьской бухты имели преимущество в маневренности и независимости от ветра, разбились на несколько соединений и применяя "осиную" тактику, атаковали отдельные корабли противника. И хотя они понесли большие потери от артиллерийского огня (всего за время боя погибло 3 русских корабля и 10 галер), но поставленной цели достигли - почти половина вражеского флота было либо захвачена, либо уничтожена, вынудив уцелевшую его часть укрыться под защитой городских береговых батарей.
  После этой победы Серебряный возобновил бомбардировку города. Одновременно с этим восточнее Гданьска началось строительство нового порта, который первоначально предназначался в качестве стоянки для прибывших русских кораблей, но из-за блокады Гданьска там стали швартоваться иностранные суда прибывшие за польским хлебом. А 17 октября взорвав три подведенные под городские стены мины, Серебряный бросил в образовавшиеся проломы венгерскую пехоту, которой было обещано щедрое вознаграждение в случае успеха. Но не смотря на то, что штурмующим удалось захватить несколько участков стены, горожанам удалось отбить первую атаку. Однако это не остановило штурм. Возбужденные рассказами об огромных богатствах города венгерские солдаты, подкрепленные немецкой пехотой вновь ринулись на приступ, завладев внешними укреплениями. Бой закипел на перегороженных баррикадами узких городских улочках, где атака королевской армии захлебнулась. Горожане сумели отбит штурм, хотя внешние укрепления остались в руках осаждавших. По приказу Серебряногобольшая часть королевской артиллерии была перетащена на захваченные городские стены, откуда была начат новый, еще более мощный обстрел, к которому присоединилась и русская флотилия. В городе начались пожары, и что еще хуже - возникшая нехватка пресной воды привела к вспышкам эпидемий.
   В этот же месяц защитники Гданьска получили еще две печальные для них вести. Используя уход русских кораблей, шведский флот показался на рейде у устья р. Наровы. В Ругодиве изготовились к бою, но штурм так и не произошел - на море разыгралась жесточайшая буря. Эскадру разметало, часть кораблей затонуло. Уцелевшие в море, выброшенные на берег, члены экипажей в большинстве своем погибли, в том числе и адмирал; оставшиеся попали в плен, а один из них, наиболее знатный, для острастки был повешен. Одновременно с этим пришел ответ из Дании, которую городской патрициат просил о помощи. Не желая сориться с русским царем датский король отказал Гданьску в подмоге, из-за чего горожане могли теперь расчитывать только на свои силы. Но более всего на горожан произвело впечатление не это, а вид проходящих мимо Гданьска торговых кораблей, идущих в новопостроенный порт, получивший название Гдыни.
  В результате магистрат счел за лучшее начать переговоры о мире. Но Серебряный, имевший четкие инструкции от царя, был неумолим - он соглашался только на полную и безоговорочную капитуляцию города и сдачу его на милость победителя. Это затянуло переговоры, но в конце концов магистрат сдался, и 12 декабря 1574 года королевская армия вошла в город, управление которым князь Серебряный тут же взял на себя. Город был лишен всех своих особых прав и подчинен непосредственно назначаемому монархом наместнику. Были арестованы те гданьские купцы, которые проявили себя как наиболее рьяные противники Ивана IV. Их имущество было взято в казну, а на остальных горожан была наложена колоссальная контрибуция в 2 миллиона талеров, которые должны были быть выплачены в последующие 4 года.
  Разгром Гданьска и получение с него крупных денежных сумм развязало руки царю и сделало его в некоторой степени независимым в своих решениях. Что дало ему наконец-то возможность вновь активизировать южное направление своей политики. Создавшаяся обстановка этому благоприятствовала. Падение Гданьска заставило критиков Ивана IV временно примолкнуть и, в тоже время, возродило к жизни партию "политиков" - сторонников реформы государственного управления Польши с целью создания сильного централизованного государства. И чья программа предусматривала ограничение "златых вольностей" знати, установление наследственной монархии (или упорядочение порядка их избрания), и сокращение землевладения римской католической церкви. И хотя конечный результат задуманных реформ рассматривался "политиками" и царем несколько по разному, но на данном этапе их интересы совпадали, что привело к альянсу обоих сторон. Правда это вызвало раскол в стане "политиков", где не всем идея такого союза пришлась по душе. Видный деятель этой партии Станислав Замойский, каштелян холмский, был яростным противником соглашения с Иваном IV, полагая что это приведет лишь к установлению "тирании" и ликвидации "кардинальных прав" польской аристократии. И что не Польша инкорпорирует Русь (как расчитывали "политики"), а Русь "втелит" Корону в свой состав. Что привело к расколу "политиков" на два стана. Большинство оказалось в лагере сторонников царя, а меньшая часть, во-главе с Замойским, перешла в оппозицию. Впрочем, это не было воспринято как серьезная угроза Иваном IV, который пользуясь сложившимся положением стал укреплять свою личную власть, пойдя по проверенному еще в России пути. Прежде всего, нуждаясь в собственном, послушном только его воле войске, он, формально идя на встречу требованиям шляхты, объявил о начале наделения шляхтичей землей в южных воеводствах Великого княжества Литовского. Но при этом обставил этот акт рядом условий. Во-первых, имения давались не в собственность, а лишь во владение на условии службы царю по "русскому образцу". И, во-вторых, желающие получить маетность должны были присягнуть на верность лично Государю, тем самым формально выводясь из-под юрисдикции польского законодательства. Что, по сути, переводило коронное рыцарство в состояние служилого дворянства. Но, не смотря на это, желающих присягнуть и получить за это землю и тем самым относительно высокое "положение в обществе" было предостаточно. Прежде всего это были т.н. "бояре" - особый класс населения образовавшийся в результате проведенной в 50-х и 60-х гг. земельной реформы - волочной померы (известной еще как Устав на волоки), когда в Великом княжестве Литовском и Русском часть шляхты, не сохранившая документов (а то и не имевшая их вообще) обосновывавших их шляхетское происхождение и право владения землей, была лишена того и другого, будучи переведена в разряд низшего сословия. Но при этом помнящая о своем, в недавнем прошлом более высоком положении. Именно эта категория населения стала наиболее активно идти на "государеву службу", тем самым рассчитывая восстановиться в "благородстве", и составила наиболее верную царю часть его людей (как говорил классик: нет более страшного человека, чем офицер с которого сорвали погоны), готовых идти за ним до конца (хотя бы потому, что единственной альтернативой для них было лишь возвращение в "подлое", т.е. низшее состояние). Кроме того, польская шляхта в то время буквально переживала земельный голод. Многие шляхтичи были таковыми только на словах, поскольку не имели достаточно земли для обеспечения своего официального статуса, и были вынуждены вести жизнь простых крестьян (отличаясь от последних только тем, что пахали они с саблей за спиной, показывающей их "благородное" происхождение). Для них получение поместья от Государя, даже на таких жестких условиях было единственным выходом из этой ситуации. И хотя "старики" не спешили менять свою, хоть и тяжелую, но столь привычную жизнь, то их сыновья (особенно младшие) жадно хватались за эту возможность "выйти в люди" и потоками устремлялись на юг. Правда жизнь на Границе не была сладкой. Постоянно тревожимые татарскими набегами эти земли были малонаселенными и не отличались спокойствием. Большинству "новых" помещиков приходилось начинать дело практически с нуля. Вынужденные подчас самостоятельно возделывать пашню, завлекать на свои "места" крестьян, привлекая их высокими урожаями и льготными условиями "тягла", постоянно бороться с татарами, не все выдерживали. Кто погибал. Кто бросив все возвращался назад. Но большинство оставалось, поднимая полученную ими землю, которая со временем станет одной из главных русских житниц, и даже получит прозвище "Золотое яблоко".
  Другими, немаловажными решениями Ивана IV стало, во-первых, придание в мае 1574 года малороссийскому казачеству правильной организации. Сущность этой реформы состояла в том, что было организовано т. н. Малороссийское казачье войско, состоящее первоначально из 6 тыс. чел., разделенных на 6 полков: Черкасский, Каневской, Белоцерковский, Корсунский, Чигиринский и Переяславский; каждый полк подразделялся на сотни, сотни - на околицы, околицы, - на роты; при полках полагалась земельная с поселениями собственность, которая давалась на ранг или чин каждому старшине и оттого носила название ранговой земли. Всем записанным на службу казакам определено было жалованье деньгами и сукнами; им выданы были особые войсковые клейноты; назначен, был центральный, город с монастырем, шпиталем и смежной землей, Терехтемиров; разрешено было иметь собственный в городе Батурине, судебный трибунал; объявлен был вместо старосты и воеводы, особый, назначаемый царем "козацкий старшой", которого казаки обыкновенно называли гетманом; окромя "старшого" остальных старшин - полковников, судей, есаулов, писарей позволено было казакам выбирать самим. (Надо отметить, что эта реформа имела двойственный эффект. С одной стороны Государь образуя регулярную казачью организацию получал послушное своей воле, к тому же постоянное а не временное и случайно набранное войско, всегда готовое к походам силой против неприятеля, которое во всякое время можно было противопоставить как мусульманам, так и другим врагам его государства. С другой стороны эта реформа привела к формированию так называемого Низового Днепровского казачьего войска, известное в истории еще как Запорожское. Не записанные на казачью службу жители Малороссии уходили на низовья Днепра, где складывались в отдельные и небольшие группы, общины или курени, представлявшие на первых порах своего рода землячества: курень Батуринский, т. е. община земляков, вышедших из Батурина; курень Каневский, т. е. община земляков, вышедших из Канева; то же нужно сказать о куренях Крыловском, Переяславском, Полтавском, Уманском, Корсунском, Калниболотском, Стеблиивском, Донском и других. Из мелких групп или куреней составилась потом большая единица общины, так-называемый "вельможный Кош славных низовых козаков". Впрочем, постоянного казачьего населения в Запорожье не было, за исключением отдельного "дежурного" отряда предназначенного для "пригляда" за татарами. Как правило большинство "низовых" казаков проживало непосредственно в Малороссии, где они вели собственное хозяйство, а Сечь служила лишь местом их сбора перед предполагаемым походом).
  Во-вторых, тогда же, весной 1574 года Иваном IV было издано распоряжение отобрать в королевских имениях по одному выбранцу с каждых 10 волок земли (в качестве меры была принята литовская волока - 20 десятин): ''А такого выбрать, чтобы был красивый, стройный, рослый и чтоб имел к службе охоту''. Выбирались неженатые люди, каждому из которых давали по полволоки (10 дес.) земли, свободной от повинностей и податей. Со своих доходов выбранец должен был вооружиться мушкетом и саблей и обмундироваться. Набор производился следующим образом. Все крестьяне одной или нескольких деревень, не менее чем с 30 волок земли, сходились, и государевы представители выбирали из них троих (или соответственно больше) ''самых красивых и самых способных''. Вербовались также беднейшие земяне (мелкие военно-служилые шляхтичи) и "вольные люди, занимающиеся военною службою, которые, известясь о заводимой для сего колонии, приходя с разных сторон, занимали выделенную землю и за оную исполняли воинские повинности...". По сути это было созданием польско-литовским аналогом стрелецкого войска, появление которого давало в руки Ивана IV дополнительный козырь в борьбе с вооруженной оппозицией (до этого частные армии магнатов подчас превосходили по численности небольшое королевское "квартовое войско").
  Тем временем, в Молдавии ситуация стремительно ухудшалась. Обеспокоенный победами молдавского войска султан Селим II снарядил 85-тыс. армию, которой противостояло всего 30 тыс. молдаван и казаков. Рассчитывая, что все зависит от переправы через Дунай молдавский господарь Ион поручил стражу на Дунае, хотинскому коменданту Иеремии Чарнавичу, под началом которого было 12-тыс. войско. Чарнавич должен был на левом берегу Дуная расставить караулы, которые обязаны были замечать явление турок на противоположном берегу, следить за их маневрами и давать знать один через другого командованию. Однако турки, после нескольких неудачных попыток начать переправу на виду молдавского войска, вступили в переговоры с Чарнавичем, и за взятку в 30 тыс. дукатов убедили его изменить своему господарю, снять караулы с берега и оставить туркам свободную переправу.
  Получив сообщение о турецком вторжении молдавский господарь вновь обратился за помощью к царю, который, не смотря на свою занятость под Гданьском принял решение подать Ионе Водэ военную помощь в виде 9-тыс. войска собранного польным гетманом Мелецким. Однако помощь запоздала. Только 7 июня 1574 года войско Мелецкого переправилось на правый берег Днестра и заняло Хотин, где его и застигла новость о произошедшей 10 июня 1574 года у Кагульского озера битве, в которой из-за измены и перехода на сторону турок части войска Иона отступил в укрепленный лагерь у деревни Рокшан, Кагульского уезда. Стремясь деблокировать союзника войско Мелецкого сделало стремительный марш и 18 июня подошло к Яссам, где получило известие о том, что молдаване еще четыре дня назад сложили оружие, а взятый в плен Иона казнен. Военный совет, ввиду численного перевеса врагов, высказался за отступление. Преследуемый турками, которые постоянно нападали на находящиеся на марше войско, сильно поредевший отряд Мелецкого (к концу похода численность отряда составляла всего 4 тыс. чел.) 6 июля с огромным трудом добрался до Могилева-Подольского. Фактически это была катастрофа. Неудачный поход привел к тому, что южная граница отсталась практически без защиты, чем воспользовались татары, чьи отряды грабя население растеклись по Подолии и Галиции, доходя даже до Львова и Перемышля. Лишь благодаря действиям днепровских казаков (как "служилых", так и "низовых"), нанесшим ряд поражений небольшим татарским отрядам удалось вытеснить татар с южно-русских земель назад в степи. Впрочем, чем-то татары даже помогли русским и полякам. Во время войны против Иона Водэ, татары спалили большинство тамошних запасов хлеба, из-за чего в Молдавии начался сильный голод и турецкая армия, снабжение которой благодаря этому стало невозможным, не смогла воспользоваться своим успехом и выбить Мелецкого из Хотина, который таким образом остался в польско-русских руках. Впрочем, все понимали, что это только передышка. Что вдохновленные своим успехом турки на следующий год возобновят наступление.
  В начале мая 1575 года в Стенжице собрался сейм, который принял предложенный царем план защиты Польши и Великого княжества Литовского от наступления противника. Было решено увеличить коронное войско, доведя его численность до 30 тыс. чел., выделив для него 300 тыс. злотых, для сбора которого было объявлено о сборе особого налога - "поголовщины". Был одобрен и набор в пехотную службу королевских крестьян, с каждых двадцати волок (а не с десяти, как было до этого) по человеку (правда в качестве меры была принята не литовская, а более мелкая польская волока - 15 десятин). Санкционирован сбор "посполитого рушенья". Правда и в этот момент противники царя попытались выступить против него с обвинениями в установлении тирании и нарушения "кардинальных прав" знати. В ответ Иван IV отвергнув все обвинения (на территории Великого княжества Литовского, где селились присягнувшие царю шляхтичи не действовало польское право, а формирование "выбранецкой пехоты" происходило в землях напрямую принадлежащих Государю, что выводило этот вопрос за рамки полномочий сейма), сам перешел в наступление подняв вопрос о поведении своих противников во время замирения Гданьска, которое при желании можно было истолковать как государственную измену (а как еще можно классифицировать саботаж, а то и прямое противодействие попыткам Государя умиротворить "мятежную провинцию"?).
  Однако не все было благополучно. Поскольку сбор "посполитого рушения" намечался на время уборки урожая, то шляхтичи не спешили на военную службу, оправдываясь тем, что это может привести к их полному разорению (справедливости ради надо признать, что во многих случаях это соответствовало истине). В связи с этим Иван IV предложил заменить военную службу для неявившихся специальным налогом на войну "во благо Отечества" (мера со стороны царя явно вынужденная, на которую он пошел только из-за полной невозможности собрать "рушение"). Но паны, заседавшие в сенате, представили это как опасный и революционный шаг, нарушающий привилегии знати. Тогда Иван IV прибег к решительному средству: он предложил ввести в сенат представителей шляхетства (по примеру русских "думных дворян"), что поставило под угрозу монополию магнатерии на правление в этом органе власти, заставив их пойти на уступки, согласившись, хотя и с великим неудовольствием, разложить налог и поручить его сбор старостам.
  В Литве ситуация была еще сложней. В отличие от Польши там царь действовал решительней. Чему во многом способствовала сложившаяся в течении двадцати четырех лет, протекших со смерти Сигизмунда I Старого обстановка в Великом княжестве. При Сигизмунде II Августе вся власть сконцентрировалась в руках нескольких магнатских семей (в первую очередь Радзивиллов), что, прежде всего проявилось в сфере отправления правосудия. Можновладцы сосредоточили в своих руках все главные судебные должности в государстве и злоупотребляли своим положением ко вреду всем остальным сословиям, включая даже рыцарство. Своим друзьям и приятелям, которые по делу были ответчикам, судьи давали отсрочку, неоднократно откладывали разбирательство, так что истцы часто бросали свои претензии, потеряв надежду добиться справедливости. Угнетали тяжущиеся также и частые, произвольно назначаемые явки в суд, ибо держали тяжущегося в постоянном беспокойстве, а при неаккуратном вручении судебного "позва" лишали нередко самой возможности стать на суде. Беднейшие рыцари благодаря многочисленным и громаднейшим судебным пошлинам часто даже отказывались от восстановления своих прав судом. Против несправедливого приговора судей, особенно в тяжбе с богатым и знатным человеком, почти не было никаких средств. Официально можно было на несправедливый приговор судьи жаловаться и самому Великому князю; но на решения князя оказывали могущественное влияние те же магнаты, которые опираясь на свою власть, богатство, влияние и связи, позволяли себе чинить всякие обиды и несправедливости в отношении всего остального населения, не останавливаясь подчас даже перед тем, что подвергали открытой экзекуции тех представителей шляхты, которые решались на выражение несогласия с решениями магнатерии. В виду этого не удивительно, что после избрания новым Государем Ивана IV, который демонстрируя "равноудаленность" как от различных магнатов, так и шляхты, позиционировал себя как "третья сила" и гарант соблюдения порядка и "диктатуры закона" в стране. Все это (с учетом начало наделения шляхтичей поместьями в колонизируемых южных областях) принесло ему, с одной стороны, огромную популярность среди шляхты и простолюдинов, которые твердо выступали на стороне нового Государя, особенно в тех его мерах, что были направлены против магнатов. А с другой стороны вызвало ненависть магнатерии, из-за чего в княжестве к 1575 году сложилась взрывоопасная ситуация. Объединившиеся в союз такие семейства, как Ходкевичи, протестантская и католическая ветвь Радзивиллов представляли из себя нешуточную силу, с которой был вынужден считаться даже царь. И хотя в мае 1575 года станы литовского сейма определили дать со своих имений подать на увеличение наемных войск, а именно: 10 грошей с сохи, но собранное на эти деньги войско царь был вынужден оставить по большей части в самой Литве для предупреждения возможного выступления магнатов и прикрытия южной границы от татарских набегов.
  В результате, не смотря на все меры, к августу месяцу на Днестре удалось сконцентрировать только 35-тыс. королевскую армию, численности которой было явно недостаточно для успешного отражения турецкого вторжения. И взгляд царя опять обратился к такой силе, как малороссийские казаки, численность которых было первоначально решено довести до 20 тыс. чел., для чего в дополнение к уже с существующим шести полкам было сформировано еще десять: Браславский, Уманский, Кальницкий, Киевский, Лысанский, Калицкий, Богуславский, Паловецкий, Фастовский, Могилевский (Могилев-Подольский). Однако вскоре количество записавшихся превысило эту цифру в два раза, достигнув 40 тыс. чел. (в реальной истории, согласно Александру Волынскому, в 1575 году польское правительство оценивало общую численность казаков в 60 тыс. чел.).
  Между тем сменивший Селима II турецкий султан Мурад ІІI отмобилизовал войска, приказал капудан-паше (командующий турецким флотом) прикрыть Стамбул эскадрой из 40 галер от возможного нападения морского казачьего войска и в апреле отправился в поход на север.
  Вскоре, Низовое Днепровское казачье войско начало активные военные действия на море. В начале июня 1575 года казачья флотилия показалась напротив устья Днестра. Турецкая эскадра Халиль-паши потопила 5, захватила 18 казацких чаек и пленила около 300 казаков. Для защиты устья Дуная султан отправил главного адмирала с эскадрой. Но казаки миновали турецкий флот, сожгли городок Ахиоль, а затем на 16 чайках пошли к Стамбулу. Имея лишь три галеры, начальник охраны дворца не осмелился на морской бой с казаками которые разрушили ближайшие поселки. Казаки донимали турок и в других местах, держа их в постоянном напряжении, вынуждая постоянно обращаться к султану за помощью. В июле одна часть казаков морем отправилась на Трапезунд, а другая - в район Дуная, где строился мост для переправы турецкой армии. Против них Халиль-паша 11 июля отправил 150 кораблей разного типа. В морском бое казаки вышли победителями, потом высадились на берег над Прутом и завязали бои татарами.
  Достаточно активно действовало и "служилое" казачье войско. В июле - первой половине августа небольшие казацкие отряды разошлись по территории Молдавии и развернули активные военные действия. Они сожгли села в околицах Сорок и других многих городов и даже разбили личную охрану хозяина. Тот должен был убегать за Дунай под защиту турецких войск, а казаки взяли под свой контроль чуть на всю страну. Основное казацкое войско держалось кучи, готовое отбить нападения татарской орды или турок.
  В середине августа вся турецкая армия переправилась через Дунай и двинулась в глубь Молдавии. Казацкие отряды навязывали неожиданные бои авангардным частям турок и таким образом задерживали продвижение всей армии. Один из них численностью 300 чел. при отступлении от Сучавы натолкнулся на татарскую орду и был должен был обороняться лагерем. Турецкий султан бросил против него чуть не все войска. Приблизительно 100 казаков пробились к р. Прут и засели там в большой пещере и несколько дней отбивали все штурмы врага. Только дымом турки выкурили казаков из убежища и всех перебили. 200 казаков переправились через Прут, и, отбиваясь от татарской конницы, заложили оборонный лагерь и целый день защищались от противника. Под прикрытием ночи казаки выскользнули из лагеря, разделились на две части и отступили лесом. Но на утро их догнали вражеские подразделения и вынудили опять стать лагерем. Только под вечер туркам удалось прорвать оборону защитников, ворваться в лагерь и захватить 30 израненных и до смерти замученных казаков. Всего же в руки турок попало до 200 пленных из числа передовых казацких отрядов и почти всех их казнили.
  Тем временем королевское войско под командованием самого царя 20 августа переправилось на правый берег Днестра и заложило лагерь под Хотином. А 26 августа под Хотин подошел и турецкий султан со своей армией.
  Силы противников были неравными. Турецкая армия насчитывала до 120 тыс. чел., не считая 50 тыс. татар. Численность русско-польской армии не превышала 75 тыс. чел. Включая 40 тыс. казаков, на которых и пришлись первые удары турок, которые 2 сентября под прикрытием непрерывного огня ринулись на штурм казачьего лагеря. Но казаки выдержали наступление, под вечер перешли в контратаку, глубоко вклинились в ряды противника и отбросили его на исходные позиции, захватив большие трофеи (включая 12 полевых пушек), и уничтожив до 1 тыс. вражеских воинов.
  3 сентября турки вновь безуспешно штурмовали казачьи укрепления, в ходе чего потеряли до 2 тыс. чел. На следующий день турецкая армия пять часов атаковала позиции казаков и частично русских и поляков. Вся турецкая артиллерия открыла по казачьему лагерю сокрушительный огонь. Как позднее описывали участники битвы, еще никогда они не слышали такого пушечного гула. Казаки метким огнем отбили все атаки, а затем при поддержке польского отряда Котляревского вынудили противника отступить. В темноте казаки ринулись в наступление и вклинились в турецкий лагерь, где началась большая паника. Но не поддержанные основным войском казаки отступили (позднее ряд историков будет критиковать Ивана IV за излишнюю осторожность, из-за которой, по их мнению, в тот день была упущена возможность полной победы над турецкой армией).
  На следующий день противники хоронили погибших. А затем казаки добровольцы из королевской армии сделали ночное нападение на татарский лагерь, много татар убили, хотя и сами потеряли почти тысячу человек. На рассвете 7 сентября 150 турецких пушек открыли сокрушительный огонь по русско-польскому лагерю. Противник ринулся на его штурм. До полудня над полем битвы висел густой пороховой дым и слышался непрерывным грохот. Но общими силами русские и поляки отбросили врага. 8 сентября казаки подпустили тесные вражеские ряды почти до своих окопов, неожиданно приподнялись и открыли сокрушительный залповый огонь по ним. Первый ряд стрелял, другие заряжали мушкеты. Огонь велся непрерывно, вынудив противника прекратить наступление и отступить.
  10-11 сентября королевские войска опять отбивали атаки врага. А на следующий день командующий казаками Богдан Ружинский организовал самостоятельное нападение на противника. Вечером, подобравшись к турецкому лагерю, казаки тихо сняли часовых и всей толпой навалились на палаточный лагерь. Где, благодаря эффекту неожиданности, им сопутствовал успех. Захватив все, что можно было, казаки начали отходить, а оставленное прикрытие отбросило преследователей. Обе стороны понесли тяжелые потери.
  Положение русских и поляков, впрочем, также ухудшалось. Нехватало пищи, фуража, начались эпидемии. Татарские орды отошли с целью опустошения малороссийских земель, что вызывало сильное волнение среди казаков. Они даже были готовы оставить позиции и идти на спасение своих близких и родственников. Только личное вмешательство царя спасло дело.
  А между тем Мурад ІІI перегруппировал войска и 15 сентября бросил их на русско-польский лагерь. Наступление велось с трех сторон, а пушечный огонь был таким, что от него, как писал позже участник битвы, земля тряслась. Однако русско-польской армии удалось отстоять свои позиции.
  На совете 16 сентября польско-русское командование констатировало падение боевого духа защитников и решило для его поднятия перейти к наступательной тактике малыми силами. Это была победа гетмана Ружинского, который с самого начала войны ратовал за нее. 8 тыс. казаков во главе с Ружинским ночью ворвались в лагерь турок и вдребезги опустошил его. Такие же ночные атаки они повторили и 18 сентября. Вынашивался замысел генерального наступления на противника. Тем более, что были явными признаки падения морального духа турецкой армии. 25 сентября русские и поляки отбили дежурный штурм противника. А 28 сентября произошла решающая битва Хотинской войны. В ней принимали участие все силы воюющих сторон. Пушки вели беспрестанный огонь, турки и татары шли бесконечными волнами. В отдельных местах они вклинились в русско-польский лагерь и только упорное сопротивление защитников позволило избежать взлома турками русско-польских позиций. Под вечер на обессиленное турецкое войско перешел в наступление уже сам Иван IV, отбросив противника от Хотина. Победа была полной. Но потери были таковы, что ни преследовать отступающую турецкую армию, ни занимать Молдавию не стали, ограничившись лишь только закреплением в Хотине.
  Эта победа имела несколько неожиданное продолжение. В октябре 1575 года в Краков прибыло посольство Иоганна Кобенцля и Даниила Бухау от императора Священной Римской империи Максимиллиана II, которое предложило Ивану IV участие в антитурецкой лиге из империи, Испании, Рима и других христианских государей, чтобы "тех неверных людей могли выгнать за Арапы до Азии" и чтобы "все цесарство Греческое на всход солнца к твоему величеству пришло". Перед Иваном IV рисовалась перспектива утверждения его власти после победоносной войны с османами в бывших владениях Восточной Римской (Византийской) империи - перспектива, к которой царь не мог остаться равнодушным. Тем более, что среди государей католической Европы XV-XVI веков представители Австрийского дома - Габсбурги - занимали особое место. Так сложилось, что с середины XV века только представители этого рода занимали трон императоров Священной Римской империи. Носившее это имя огромное государство, границы которого охватывали территорию Германии, Нидерландов, значительную часть Франции и Италии, уже давно превратилось в эфемерное политическое образование, но обладателю императорского трона было обеспечено наиболее почетное первое место в иерархии европейских государей, а историческая традиция возлагала на носителя императорского сана (подобно тому, как это было в православном мире с басилевсом Восточной Римской империи) особую ответственность за судьбы христианского мира. В эпоху Нового времени эта традиция стала наполняться новым содержанием. Дело в том, что в первой половине XVI века под властью Фердинанда Габсбурга оказались такие страны, как Австрия, Чехия и Венгрия, лежавшие на пути продвижения османов в Европу. Волею обстоятельств носители императорского сана оказались в роли защитников христианской Европы от угрозы со стороны мира ислама. Османская империя представляла собой мощную военную державу, с которой было нелегко бороться, поэтому Габсбургам приходилось, апеллируя к общехристианской солидарности, выступать организаторами союза христианских государств - союза, который положил бы конец продвижению османов и даже, может быть, отбросил их в Азию, откуда они пришли.
  Эта роль Габсбургов в европейской политической жизни была хорошо известна в России, где в правление отца царя Василия III неоднократно появлялись австрийские послы, предлагавшие свое посредничество для заключения мира между Россией и Великим княжеством Литовским, чтобы затем эти государства вместе с Габсбургами обратили оружие против османов. В малолетство Ивана IV эти связи прервались и долгое время не возобновлялись. Лишь в конце 60-х годов XVI века, когда резко возросла опасность, угрожавшая России со стороны Османской империи и Крыма, царь принял решение возобновить утраченные связи с Веной.
  Речь шла прежде всего о том, чтобы найти союзников в борьбе с угрожавшей опасностью с юга. Однако уже в это время у царя существовали гораздо более далеко идущие планы. Не смотря на удаление Адашева, Сильвестра и Курлятеева, Иван IV по прежнему мечтал о покорении Крыма и богатых южных земель. Сближение с Габсбургами было одним из путей, ведущих к этой цели. К началу 1572 года царь уже знал, что его инициатива встретила благоприятный отклик в Вене: император Максимилиан II просил "опасной грамоты" для послов, которых он намеревался прислать в Москву. В этих условиях, заинтересованные в союзе с Россией против Турции Габсбурги не стремились противодействовать желанию Ивана IV стать польским королем, поскольку вступив на польский трон и заключив союз с Габсбургами, он повел бы соединенные силы России и Литвы и Польши против османов.
  Еще в ноябре 1572 года Максимилиан II отправил в Москву своего дипломата Магнуса Паули с миссией договориться о согласованных действиях обоих государей на польских выборах и заключить с Москвой антиосманский союз. Император Священной Римской империи заявлял, что хотел бы видеть на польском троне Ивана IV, но при условии: "И стоят б им с одново против турецкого и против всех татарских государей". Таким образом, соглашение двух государств по польскому вопросу должно было сопровождаться заключением между ними союза, направленного против Османской империи. О заинтересованности Габсбургов в заключении такого союза Магнус Паули говорил и специально: ''И цесарь со всем цесарским чином приговорили со государем Московским мир вечной постановити, на татарских государей стояти с одного''.
  После избрания Ивана IV королем Польши и Великим князем Литовским, казалось пришло время для осуществления этой договоренности. В декабре 1574 года царь снова принимал Магнуса Паули. Император сообщал о своем намерении прислать в Москву "великих послов", которые выработали бы соглашение по всем интересующим стороны вопросам и "промеж ими любительное приятельство и суседство крестным целованьем закрепили". И вот теперь, император Максимилиан II не только изъявлял свое согласие на союз, но и выступал инициатором создания военной коалиции против общего с Россией врага. В свете всего этого планы большого антиосманского союза Габсбургов, России, Польши и Литвы приобретали реальные очертания. Ответное посольство князя Сугорского и дьяка Арцыбашева прибыло прямо в Регенсбург к 7 июля 1576 года, где в это время в полном разгаре была работа Регенсбургского рейхстага. Русский вопрос, продолжавший интересовать Ганзу и восточно-имперских князей, недавно привлекший внимание французской и испанской дипломатии, был злобой дня и в порядке занятий рейхстага занимал первое место. Русское посольство князя Сугорского вызвало всеобщий интерес и внимание; по рукам ходили резанные на дереве изображения (своего рода "фотографии") московских послов; около них и имени московского царя выросла богатая памфлетная литература. Звезда московского царя, "единственного под солнцем страшилы басурман и латинов", стояла в зените.
   Сам царь, не дожидаясь окончательных результатов переговоров по проекту совместной антитурецкой борьбы, стал предпринимать первые шаги для его осуществления. К этому времени при дворе Ивана IV нашел себе приют и изгнанный незадолго до этого османами молдавский воевода Богдан Александрович. В окружении царя появились и другие знатные выходцы с Балкан: "Радул мутьянской воеводич, Стефан волоской воеводич, Микифор гречанин". Подготавливая почву для формирования такого союза, царь одновременно предпринял новые шаги для подготовки наступления на Крым и османские крепости в Северном Причерноморье. Зимой - весной 1576 года к гетману днепровских казаков (как "служилых", так и "низовых") князю Богдану Ружинскому было послано денежное жалованье, ''запасы'' и порох, и казаки ''ялись государю крепко служити''. Тогда же за днепровскими порогами появились и отряды ''государевых'', то есть московских служилых казаков. Выполняя царский наказ Ружинский с 15 тыс. казаков ворвался в татарские владения за Перекоп. Вступивший с ними в сражение наместник Перекопа мурза Дербыш был разбит и бежал. Опустошив Кафу и Гезлев Ружинский после похода на Крым пустился в открытое море, к побережью Турции, где взял штурмом Трапезунд и Синоп, после чего подходил даже к Константинополю и "взяле поде ниме многія корысти". После новых нападений на крымские улусы, как сообщал в Москву русский гонец Иван Мясоедов, "за Перекопом, де, никово людей не осталось, все, де, за Перекоп збежали от казаков".
  Но на этот раз нападениями казаков дело не ограничилось. В конце 1575 года началась подготовка к крымскому походу, заключавшаяся в объявлении указа "Великого Государя" о сборе ратных людей, в составлении в разрядах росписей их по полкам, в определении сборных пунктов, в изыскании денежных средств, в подготовке наряда и боеприпасов, в заготовке продовольствия, в комплектовании обоза. Как всегда встал вопрос о финансировании. В октябре 1575 года в Москве, по распоряжению царя, был созван Земской собор, на котором Иван IV потребовал от церкви, в связи с нуждой государевой казны пополнить ее своими средствами. Встретившись с сопротивлением духовенства, царь обрушился с упреками к высшим церковным сановникам: они "захватили все богатства", в частности "пятую часть аренд и деревень", ведут праздную жизнь, "гоняются" за боярами, лукаво оправдываясь тем, что без боярских даяний их обители оскудеют. Но на Соборе царю пришлось столкнуться и с другой проблемой. Русское дворянство уже давно с завистью смотрело на особое привилегированное положение польской знати, с ее "кардинальными правами" и "златыми вольностями". И на Соборе 1575 года значительная группа дворян подала царю прошение о выдаче русскому дворянскому сословию грамоты уравнивающей их права и свободы с польскими. Реакция царя была жесткой. Свыше ста дворян, подписавших это прошение было арестовано. Из них было казнено 40 человек, остальные драны кнутом. Репрессии обрушились и на духовенство. Видя, что "добром" церковь нельзя заставить расстаться с частью своих богатств, царь увязал выступление дворян на Соборе с рядом церковных иерархов. Были арестованы новгородский архиепископ Леонид, архимандрид Чудова монастыря Евфимий, архимандрид Симонова монастыря Иосиф, начато "сыскное дело" против митрополита Антония. Обвиненные в связях с шведским королем, распущенности и занятии колдовством (последние два обвинения подтвердились полностью), архимандриды Евфимий и Иосиф были казнены. Приговорен к смерти был и Леонид, но Иван IV проявил снисхождение, заменив ему смертную казнь вечным заточением. Владыку посадили на хлеб и воду, и он вскоре умер. Благодаря этому царю удалось сломить сопротивление духовенства и добиться от них отчуждения в пользу казны вотчин, незаконно отданных монастырям и выплаты ими крупных штрафов за прием этих земель. Получив таким образов "на руки" необходимые средства Иван IV наконец-то смог приступить к осуществлению своих замыслов. Принятый план удара по Крыму был грандиозен по своему размаху. Наступление было решено проводить силами Русского царства и Великого княжества Литовского - в связи с тем, что по польским законам сбор "посполитого рушенья" разрешался только для войны на территории собственно Польши, а за заграничные походы шляхте надо было платить, от использования польских сил было решено отказаться.
  К западу от Белгорода в районе Ахтырка-Сумы-Хотмыжск-Красный Кут началось сосредоточение русской армии, во главе с князем Иваном Федоровичем Мстиславским, и вторым воеводой князем Федором Михайловичем Трубецким. По специальному решению в этом походе воеводы должны были служить "без мест". 22 февраля 1576 года назначенные воеводы выехали из Москвы к своим полкам. И маю месяцу войско окончило, состоя согласно росписи:
  Дворяне, дети боярские - 18105 чел. (их сопровождало более 20 тыс. боевых холопов)
  Стрельцы - 11262 чел.
  Посошная рать (обоз и "инженерные войска") - 8735 чел.
  Итого: около 40 тыс. чел. конницы и 20 тыс. чел. пехоты.
  Кроме этого большого войска, была организована "плавная судовая рать" во главе с князем Никитой Тюфякиным из трех полков; в их состав наряду со служилыми людьми из разных городов входили донские казаки.
  В начале мая полки двинулись мимо Полтавы на юг, переправились через реки Орель и Самару и соединившись в у построенной на правом берегу Днепра по приказу Ивана IV в августе 1575 года возле первого из днепровских порогов - Кодацкого, крепости Кодак с собранной литовской ратью (15 тыс. "служилых казаков, 5 тыс. "немецких" наемников и 5 тыс. чел. шляхетской конницы) во главе с самим царем, медленно продвигались в направлении к Конским Водам.
  13 июня войско переправилось через р. Конские Воды и стало лагерем недалеко от Днепра. Вскоре стало известно, что степь горит, подожженная татарами с целью лишить подножного корма конницу, обозных и артиллерийских лошадей. Вся степь ''почав от Конских Вод до самого Крыму пожарами'' выгорела, вследствие чего оказалась широкой (200 км) оборонительной полосой на подступах к Перекопу.
  На собранном царем военном совете решили продолжать поход. За двое суток прошли только около 12 верст, но лошади и люди обессилели, так как сказались отсутствие подножного корма, воды и недостаток продовольствия.
  Только на флангах главного операционного направления обозначились тактические успехи. У Овечьих Вод донские казаки разбили значительный отряд татар. Посланные к Казы-Кермену казаки нанесли поражение противнику в районе урочища Каратебеня. Но все это не решало исхода борьбы, так как главные силы русско-украинского войска не могли продолжать поход.
  17 июня вновь был собран военный совет, высказавшийся за прекращение похода. Иван IV приказал отступать, прикрывшись сильным арьергардом, состоявшим из русско-литовской конницы, получившей задачу осаждать Казы-Кермен. 20 июня походное войско снова было у Конских Вод, где отдыхало около двух недель. 14 августа полки возвратились в свой исходный район - берега р. Мерло, где были распущены по домам.
  Неудача этого мероприятия не остановила царя, который тут же стал готовить следующий поход. По его приказу, южнее Кодака, на о-ве Хортица была заложена новая, Свято-Георгиевская крепость, имевшая задачей подвинуть русские рубежи поближе к Крыму, и создать опорный пункт для готовившегося следующего похода. Правда в самом конце 1576 года из Германии пришли известия о смерти императора Максимилиана II. И хотя его сын и преемник Рудольф II не менее своего отца горел желанием изгнать турок, имперский военный совет 1577 года принял предложение Лазаруша Швенди, командующего войсками Верхней Венгрии, воздерживаться от провокаций и сохранять мир, укрепляя тем временем линию обороны (последнее было исполнено без должной эффективности), что означало полный крах идеи антитурецкой коалиции. Тем не менее, Иван IV не стал отменять свое решение об организации второго крымского похода русского войска. Новый план заключался в том, чтобы поход осуществить ранней весной, избегая степных пожаров и имея достаточное количество подножного корма и воды.
  Учитывая опыт первого похода была проведена более тщательная подготовка следующего похода, в частности, было решено взять с собой стенобитные машины, заготовить штурмовые лестницы (в степи для их изготовления не было материалов), построить на Днепре чайки (для действий со стороны реки против Казы-Кермена). Предполагалось также для обеспечения тыла при наступлении через каждые четыре перехода устраивать небольшие земляные укрепления. Пунктами сосредоточения походного войска были назначены Рыльск, Обоянь, Чугуев и Сумы (большой полк). На рубеже р. Самары намечалось присоединение литовской рати.
  Но второй поход на Крым так и не состоялся. Еще накануне первого похода шведский король Юхан III, который будучи женат на Анне Ягеллон используя тот факт, что основные силы русского царя были связаны на юге, вступил в соглашение с рядом как литовских, так и польских магнатов, предлагая им восстать против "тирана", и обещая свою помощь. Как утверждали сторонники шведского короля, в этом случае "Юхан если не всем Московским государством овладеет, то по меньшей мере возьмет Псков и Смоленск, а военными кораблями шведскими загородит морскую дорогу в Балтийское и Белое моря, отчего Московскому государству великий убыток будет". Следствием чего стала определенная консолидация польских и части литовских магнатов вокруг персоны шведского короля. Немалую роль в этом сыграл римский посланник в Польше и Литве нунций Викентий Лаурео, который был настроен радикально против Ивана IV. Ему удалось привлечь на свою сторону таких видных магнатов, как Альберт Лаский, Станислав Пац, Андрей Зборовский, люблинский воевода Ян Тарло, епископ краковский Филипп Падневский, которые и составили "пентархию", в котором оппозиция Ивану IV нашла для себя сильную опору и руководство.
  Уладивши таким образом дело в Польше, Лаурео обратился к Литве, где заимел верного помошника в лице киевского епископа Николая Паца (брат Станислава Паца). Ему удалось убедить самые сильные фамилии - Радзивиллов и Ходкевичей, примкнуть к выступлению против "тирана", обещая что шведский король восстановит их в прежнем влиянии в Великом княжестве и прекратит редукцию имений.
  В октябре 1576 года большая часть сенаторов предъявила царю ультиматум с требованием немедленно утвердить требуемые статьи ("артикулы") о правах и свободах знати. Иван IV, как и ожидалось, отклонил его. После чего собравшиеся в Сандомире магнаты составили конфедерацию направленную против царя, и под их давлением большая часть сенаторов своим решением объявила о его низложении и провозгласила новым королем Юхана III Шведского. Хотя это решение было недействительным с юридической точки зрения, поскольку его отказался утвердить польский примас католической церкви Яков Уханьский, в отсутствие Государя выполнявший функции наместника, но после того как один из конфедератов, Самуил Зборовский, в припадке гнева убил примаса прямо в зале заседания сената, второй человек в церковной иерархии страны (и один из лидеров конфедератов) краковский епископ Филипп Падневский самовольно приняв на себя обязанности примаса подписал акт о детронизации Ивана IV. Правда не все в Польше поддержали эти действия. Куявский епископ Станислав Карнковский, радеевский староста Рафаил Лещинский и коронный гетман Николай Мелецкий провозгласили это решение незаконным и объявили о своей поддержке Ивана IV. В стране, по сути, началась гражданская война.
  Одновременно с этим в Литве виленский и жмудский старосты Николай Радзивилл и Иван Иеронимович Ходкевич заявив о незаконности отбора у них ряда имений, полученных их семьями от предыдущего Государя, так же подняли мятеж, установив свой контроль на северо-восточной частью княжества. К их мятежу примкнула и Рига, решившая воспользоваться моментом и восстановить свой статус "вольного города". Собранное ими 12-тыс. войско 11 декабря осадило Полоцк. Были проведены подступы к стенам внешних укреплений, и открыта по ним бомбардировка из пушек. Видя невозможность здесь удержаться, возглавлявшие оборону города князья Василий Телятевский и Дмитрий Щербатый подожгли укрепление и отошли в Большой город.
  Царь, узнав об осаде Полоцка в Киеве, в декабре послал туда три отряда. Воеводе Хилкову он приказал с двумя тысячами татар разорять Курземье и Жемайтию. Второй отряд получил задание идти в Карелию воевать со шведами. Воеводе князю Ивану Шуйскому поручил как можно скорее идти на усиление гарнизона Полоцка. И который став лагерем недалеко от города оттуда препятствовал подвозу фуража и продовольствия к осаждавшим, в лагере которых из-за этого начался голод. Положение осложнялось еще тем, что не привыкшие воевать зимой немецкие и венгерские наемники начали бунтовать. И не видя способа справится с возникшими трудностями, возглавлявший мятежников Николай Радзивилл "Рыжий" созвал военный совет, на котором большинство предводителей высказалось за то, чтобы прекратить осаду и отойти на зимние квартиры. И 29 декабря сняв осаду с Полоцка мятежники были вынуждены отступить.
   В самой Польше царила "замятня". Избегая крупных сражений друг с другом вооруженные отряды противников и сторонников Ивана IV нападали на имения своих оппонентов. Грабили их усадьбы, выжигали деревни. В ноябре 1576 года, по договоренности с Сандомирской конфедерацией, под Гданьском высадилось 10-тыс. шведское войско во главе с Понтием де ла Гарди. По плану оно должно было овладеть городом (где не было крупного королевского гарнизона), и вместе с конфедератами вступить в Литву, где предполагалось соединится с тамошними мятежниками. Но этот замысел дал сбой. Хотя жители Гданьска не имели никаких оснований любить Ивана IV, но желания уходить под власть Швеции у них было еще меньше. Тем более, что условия сдачи предусматривали взятие Гданьском на себя обязательств по финансированию и снабжению шведской армии в Польше. В то время как возглавлявший оборону города князь Петр Серебряный обещал от собственного имени, что в случае сохранения верности Гданьск будет освобожден от оставшейся части контрибуции. В результате шведская армия застряла на севере (наступать на Краков имея у себя в тылу неприятельские силы де ла Гарди не решился). И хотя, после тринадцати недель осады шведам удалось взять и сжечь Гдыню, Гданьск по прежнему держался, сковывая шведскую армию.
  В январе 1577 года по приказу Ивана IV две русские рати отправились в поход. Князь Иван Петрович Шуйский во главе с 17-тыс. армией выступил из района Полоцка, а воевода Дмитрий Иванович Хворостинин с 15-тыс. войском - из Вязьмы. Оба войска соединившись возле Орши двинулись оттуда к Минску и Новогрудку. Сам царь с основными силами (собранными для предполагаемого похода на Крым, и состоящими из 32-тыс. войска стоящего в Чернигове и 25-тыс. армии дислоцированной под Белой Церковью) был вынужден оставаться в Киеве, так как в середине января 20-тыс. крымская орда ворвалась в юго-западные русские земли и дошла до верховьев Ингула, где разошлась на мелкие отряды.
  В этих условиях Иван IV счел за лучшее начать переговоры о мире. Для чего было освобождено несколько захваченных ранее татарских вельмож и в их сопровождении в Крым выехал Афанасий Нагой, должный склонить хана к прекращению войны.
  В Литве события тем временем шли своим чередом. Первый бой с мятежниками обернулся не в пользу русских. Передовой отряд (1,5 тыс. чел.) повел себя легкомысленно, шел без разведки, на привалах не выставлял охранения. Благодаря чему 4-тыс. литовский отряд во главе с Кристофом Радзивиллом смог скрытно приблизиться и устроив ночное нападение уничтожить русский авангард. Но при подходе основных сил Шуйского и Хворостинина начал отход к Минску, где под Борисовым соединился с основными силами мятежников, которые достигли численности в 12 тыс. чел. И 17 февраля подошедшие части русской армии были вынуждены принять бой. Построив стрельцов и "немецкую" пехоту в центре, а рейтар и поместную конницу сосредоточив на флангах, Шуйский и Хворостинин приняли удар литовской панцирной конницы, которая всей массой навалилась на русский центр, рассчитывая смять его, но уткнулась в пики пехоты, и попала под обстрел из пищалей и легких пушек. Возникла мешанина побитых лошадей и всадников. По которой с флангов и ударила русская кавалерия. Армия Радзивилла стала пятиться. Наконец дрогнула - и пошло повальное бегство, преследование и рубка бегущих. Армия мятежников была разгромлена наголову. Было взято в плен 3 тыс. человек, из них 6 полковников. Захватили весь лагерь, обозы, знамена, даже шатер и бунчук Радзивилла. Сам Николай Радзивилл и его сын Кристоф были оба ранены, но ушли с небольшим отрядом в Минск, где сумев собрать около 1,5 тыс. чел. оставили город отступив к Вильно. Однако оборона столицы Литвы была проблематичной. Город был укреплен весьма слабо. Шаткими оказались и настроения горожан. Перебежавший на сторону царя шляхтич Григорий Пиотровский докладывал, что ''мещане виленские приговаривали... город сдать и государевых бояр и воевод встретить с образами и с хлебом от города за 10 верст, потому что им против государевых людей сидеть в городе не в силу''. Не видя возможности удержать Вильно своими силами Радзивилл, направил делегацию в Ригу, а оттуда в Стокгольм - просить помощи у шведов. Но его положение в Вильно ухудшалось буквально не по дням, а по часам. Основу вооруженных сил мятежников составляли либо шляхтичи входящие в "почту" магната, либо наемники. Привлечь на свою сторону мелкую и среднюю шляхту не получалось - та сохраняла верность царю, а на попытки силой привлечь ее к борьбе отвечала сопротивлением. Содержание наемников требовало денег. Но все имевшиеся средства были уже израсходованы и платить было нечем. Собственно говоря, если бы Шуйский и Хворостинин продолжили бы натиск, то мятеж в Литве был бы полностью подавлен еще весной 1577 года. Но, вместо этого, русские воеводы заняв Минск остановили наступление. На что было несколько причин. Во-первых, войска устали и им требовался отдых. Во-вторых, начиналась весенняя распутица, и дальнейшее продвижение войск было сильно затруднено. В-третьих, требовалось закрепить власть на уже ''умиротворенных'' территориях с целью обеспечения безопасного тыла. В-четверых, приближалось время весеннего сева и воеводы были вынуждены отпустить в имения большую часть поместной конницы для проведения посевных работ. И в пятых, была еще одна, негласная причина. Не желая делить лавры с Хворостиным, князь Шуйский преднамеренно не стал торопить свою армию, чтобы добившись устранения Хворостинина, самому взять столицу Великого княжества и приписать всю славу победителя себе.
  Все это дало мятежникам время оправиться и восстановить свои силы. Опираясь на финансовую помощь Риги, которая согласилась выделить ему крупную субсидию в обмен на отказ с его стороны от всех прав сюзеренитета над Ригой и признания свободного статуса города, а так же собрав с виленцев чрезвычайный военный налог в 50 тыс. злотых, Радзивилл смог довести численность своей армии до 8 тыс. чел. А учитывая, что мещане ненадежны, Радзивилл решил не подпускать русских к Вильно, а дать полевое сражение на подступах. Он выбрал удобную позицию на левом берегу р. Вилии, приказав построить тут укрепленный лагерь.
  Впрочем, усиливались и русские. Не смотря на то, что царь убрал Хворостинина из Минска, назначив его вторым воеводой стоящей под Белой Церковью армии, разгром мятежников склонил многих до этого колеблющихся на сторону царя. Видный витебский магнат Иван Сапега и его сын Лев собрав на свои средства около тысячи человек привел их на усиление русского войска. Их пример вдохновил остальных, и скоро под русские знамена потянулись и иные литовские хоругви, благодаря чему к середине лета, когда русские возобновили наступление, численность армии Шуйского насчитывала более 20 тыс. чел. И 28 июля русская армия подойдя к Вильно начала выдвигаться на исходные позиции для битвы. Форсировав болото и две речки, она на следующий день сосредоточилась у вражеского лагеря и начала атаки. Сражение длилось ''от шестого часа дни до ночи''. Постоянным натиском оборону мятежников сломили. Части Радзивилла, сбитые с позиций, откатывались по мосту на правый берег Вилии.
  Для прикрытия на верную оставили заслон немецкой наёмной пехоты. Наёмников перебили полностью, но свою задачу они выполнили - когда русские прорвались к переправе, противник поджёг мост и таким образом спас остатки войска. После этой победы, не встречая сопротивления, царские полки вступили в Вильно. У Радзивилла осталось менее 3 тыс. чел., он уже без боев поспешно отступал в Жмудь. А части Шуйского, двигаясь за ним, занимали города, 8 августа - Ковно, через три недели - Гродно.
  Разгром вызвал брожение в стане мятежников. Часть восставших, во главе с жмудским старостой Иваном Иеронимовичем Ходкевичем пошла на переговоры с Шуйским, согласившись в обмен на прощение сложить оружие. Благодаря чему под власть Ивана IV без боя вернулась Жемайтия и Курземье. После чего армия Шуйского, сделав стремительный бросок, 21 августа вышла к Риге. Магистрат города не ожидал столь быстрого появления русских, даже не успел сжечь пригороды и вырубить обширные сады вокруг города, закрывающие сектора обстрела собственной артиллерии. Что оказалось очень удобно для осадных работ. Под прикрытием садов, почти без потерь, войска устроили шанцы и шесть осадных батареи, которые открыли по городу непрерывную стрельбу. Понимая, что для успеха необходимо отрезать Ригу от моря, Шуйский отрядил часть войска для захвата крепости Динамюнде, контролирующую устье Двины. Но захватить крепость с налета не удалось. Тогда ''для принятия с моря неприятельских судов'' был построен свайный мост через Западную Двину. Перед мостом были протянуты связанные цепями брёвна. А на обоих берегах реки возле моста построены батареи с тяжелыми пушками.
  Эти мероприятия не замедлили сыграть свою роль уже 28 августа, когда девять небольших шведских судов попытались пройти к Риге. Шведы попали под сильный огонь русских батарей и, не сумев форсировать заграждения на реке, вернулись обратно. А 29 августа из Полоцка к Риге подошла "плавная судовая рать" усилившая осаждавших. Однако, не решаясь штурмовать хорошо укреплённый город, Шуйский предпочел усилить блокаду, чтобы вынудить город сдаться.
  12 сентября шведский флот вновь попытался оказать помощь осаждённому городу. Под Динамюнде сосредоточилась эскадра в составе 24 судов. Её появление вызвало "необычайную радость" среди осажденных. Но высадить десант противнику не удалось. Все его атаки отбивали русские батареи с обоих берегов Западной Двины. 13 сентября трем шведским судам удалось прорваться к Риге, но огонь с русских батарей заставил их отойти назад к Динамюнде. В конце концов, вся шведская эскадра ушла в море и более не появлялась в устье Западной Двины.
  Этот успех вдохновил русское командование и началась подготовка к штурму. Шуйский предложил рижанам сдать город, однако магистрат ответил отказом. 14 сентября русские начали интенсивную бомбардировку Риги. Атака была назначена на 2 октября. Но 25 сентября магистрат наконец вступил в переговоры с русскими. К этому его побудили не столько бомбардировки, сколько требования населения города о прекращении боевых действий. Было ясно, что русские не отступятся пока не возьмут город, а надежда на помощь шведов пропала.
  Переговоры о сдаче Риги продолжались более недели, наконец 4 октября был подписан акт о сдаче города. Согласно условиям капитуляции, город безоговорочно сдавался на милость победителя, лишался всех своих прав и привилегий и соглашался на выплату контрибуции. Были арестованы 22 члена магистрата и 610 горожан. А в крепость Динамюнде, переименованную в Усть-Двинск, вводился русский гарнизон.
  В это же время, южнее наступала собранная под Черниговом армия во главе с Василием Федоровичем Скопиным-Шуйским. В июне-июле 1577 года захватив Гомель, Чичерск, Речицу, Жлобин, Рогачев, Бобруйск, взяв ''с налёту'' Быхов, и заняв Могилев, который не только сдался без боя, но и выставил на русскую службу около 800 человек, его армия 28 августа приблизилась к Слуцку, где 8 верстах от города его встретил князь Семён Слуцкий, который не желая воевать с единоверцами (такова официальная версия - князь Слуцкий был православным) согласился на сдачу города и всего княжества на милость русского царя. Что оставило без защиты окрестные города. И в начале сентября полки Скопина-Шуйского при минимальном сопротивлении взяли Клецк, Мышь, Ляховичи, Столовичи, Миргородок, Слоним, Новогрудок. Но под Несвижем встретил упорное сопротивление, и только 29 сентября столица владений Радзивиллов была взята.
  Одновременно с этим, в конце августа 1577 года на речных судах из Киева вверх по Днепру отправился отряд князя Александра Вишневецкого (300 чел.) - приводить "под царскую руку" Полесье. Эта флотилия вошла в Припять и 10 сентября подошла к Турову, где не встретив никакого сопротивления двинулся сухим путем к городу Давыдову. 16 сентября в версте от Давыдова его встретил отряд мятежников, общей численностью около 300 человек. После непродолжительного боя мятежники бежали в город, но русские ратники "на плечах противника" ворвались следом и захватили город. После чего вернулись к своим судам и поплыли вниз по реке Горыне к Припяти, затем по ней вверх до реки Вятлицы. Оттуда войско Вишневецкого сухим путем 20 сентября подошло к городу Столин. Там повторились события у Давыдова: мятежники после непродолжительного сопротивления бежали, а русские заняли город. От Столина Вишневецкий вернулся к Припяти, ратники опять сели на суда и поплыли до реки Пины. 25 сентября флотилия подошла к Пинску, который сдался практически без сопротивления.
  Последняя значительная операция в 1577 году состоялась поздней осенью на Брестчине. В начале октября 7-тыс. русский отряд во главе с Василием Юрьевичем Сабуровым пошел прямо на Берестье (Брест). Однако штурма не произошло. 3 ноября 1577 года жители Берестья сами открыли ворота подошедшему русскому авангарду и выдали скрывавшихся в городе мятежников.
  В соседней Польше ситуация развивалась следующим образом: с наступлением 1577 года на сторону конфедератов перешел коронный гетман Николай Мелецкий, что позволило им установили свой контроль над большей частью коронных земель и начать проникновение в Галицию. Узнав о начале мирных переговоров между русским царем, Крымским ханством и Турцией, Понтий де ла Гарди прекратил осаду Гданьска (тем более что его войска разорили окрестности из-за чего их снабжение стало проблематичным) и, оставив возле города 3-тыс. отряд, с основными силами устремился вглубь Польши и занял Краков, где соединился с основными силами конфедератов. Весной 1577 года сенат объявил ''посполитое рушение'' под началом Николая Мелецкого, собиравшееся в районе Люблина. Выдвинув лозунг "возвращения" под власть Короны таких "исконных польских земель", как Вост. Подолия, Волынь и Киевщина, и колонизации этого края, конфедератам удалось привлечь на свою сторону часть шляхты. Правда, в самый разгар сбора войска между Понтием де ла Гарди и частью магнатов произошел раскол из-за т.н. "Прусского вопроса". Суть его была в следующем. 20 марта 1568 года ушёл в мир иной скованный параличом престарелый прусский герцог Альбрехт Гогенцоллерн. Спустя 16 часов в замке Нойхаузен за герцогом последовала его жена Анна Мария Брауншвейгская. (Почти одновременную смерть царственных супругов, разделенных расстоянием в 50 километров трудно объяснить простым совпадением. Хотя, возможно, герцогиня скончалась от огорчения, получив известие о смерти мужа. Возможно, кое-кто помог ей уйти в иной мир, и на то были веские причины).
  Последние годы земной жизни герцога Альбрехта оказались далеко не безоблачными. Старый герцог почти выпустил из рук бразды правления и наивно доверился людям авантюристического склада характера. Брожение охватило умы. Народ пребывал в недоумении.
  В личной жизни у герцога Альбрехта не всё ладилось. Его первая супруга Доротея Датская подарила ему шестерых детей, но до совершеннолетия дожила лишь Анна София, выданная замуж за Иоанна Мекленбургского. Затем герцог Альбрехт женился вторично на юной Анне Марии Брауншвейгской. Более чем сорокалетняя разница в возрасте не смутила пожилого герцога: слишком велико оказалось желание иметь наследника. Наследник действительно родился в 1553 году - принц Альбрехт Фридрих. Однако с принцем природа сыграла злую шутку. Дурные наследственные признаки сконцентрировались в несчастном юноше сверх всякой меры. Он явно отставал в развитии от своих сверстников. Постепенно его душевное равновесие нарушилось. Можно предположить, что его нервная болезнь стала результатом частых близкородственных браков, принятых в аристократических семействах.
  К примеру, прадедушка несчастного принца - Альбрехт Ахилл - женился на своей двоюродной племяннице. Мать принца страдала эпилептическими припадками. Кроме того, отец и мать принца доводились друг другу родственниками; герцог Альбрехт женился на своей двоюродной внучке или внучатой племяннице. Следовательно, для Анны Марии Брауншвейгской супруг доводился двоюродным дедушкой.
  Итак, после смерти родителей 15-тилетний Альбрехт Фридрих в одночасье очутился в роли правителя прусского герцогства. К такому повороту событий он был совершенно не готов. Тем не менее, на следующий год (1569) он съездил в город Люблин, где принес верноподданническую присягу польской короне. Необходимость такого шага диктовалась тем обстоятельством, что Пруссия с далекого 1454 года находилась в вассальной зависимости от Польши.
  Преждевременная смерть Анны Марии Брауншвейгской, матери новоиспеченного герцога, не позволила ей стать регентшей при несовершеннолетнем сыне, на что она, может быть, рассчитывала при поддержке родственников из земли Брауншвейг. Впрочем, и семейство Гогенцоллернов не желало упускать лакомого кусочка в виде богатой Пруссии. Для Польши же появилась возможность лавировать и поторговаться с максимальной для себя выгодой.
  Пока шла некая подковерная дипломатия, над юным герцогом Альбрехтом Фридрихом учредили опеку из нескольких высших советников - оберратов. Советники, в первую очередь, ограничили герцога в свободе передвижения, предложив ему поселиться в уединённом замке Фишхаузене. Во вторую очередь, они старались не слишком афишировать прогрессирующую нервную болезнь герцога, проявляющуюся в меланхолии, склонности к уединению, тоскливости и приступах отчаяния. Таким образом советники предполагали взять власть над герцогством целиком и полностью в свои руки. Но тут вмешался Георг Фридрих Гогенцоллерн - племянник покойного герцога Альбрехта и двоюродный брат герцога Альбрехта Фридриха.
  9 ноября 1573 года Георг Фридрих неожиданно появился в Кенигсберге, где стал осторожно нащупывать почву на предмет принятия опекунства над герцогом. Тут-то Георг Фридрих наткнулся на значительное сопротивление советников-оберратов и даже супруги больного герцога - Марии Элеоноры. Советники не желали отдавать власть бойкому пришельцу, а Мария Элеонора, наверное, лелеяла мысль о собственном регентстве над супругом при помощи влиятельной родни из земли Юлих-Клеве.
  Тогда Георг Фридрих предпринял обходной маневр. Он принялся обхаживать ставшего польским королем Ивана IV - формального сюзерена Пруссии. Георг Фридрих стал доказывать русскому царю, что он, Георг Фридрих, при ''наличии отсутствия'' у герцога Альбрехта Фридриха потомков мужского пола, вполне может претендовать на наследное управление Пруссией, ввиду близкородственности к герцогу. Но исходя их условий Краковского договора, заключенного еще в 1525 году, согласно которому при прекращении мужской линии у потомков герцога Альбрехта и трех его братьев, Пруссия должна автоматически войти в состав Польши, как обычное воеводство, Иван IV предпочитая иметь в Вост. Пруссии в качестве управителей послушных ему "оберратов", чем враждебно настроенного к нему бранденбуржца, отказал в Георгу Фридриху в его претензиях. Но Георг Фридрих не оставил своих попыток прибрать к своим рукам Прусское герцогство и после начала мятежа предложил Понтию де ла Гарди 500 прекрасно обученных солдат и солидную сумму в размере 200 тыс. дукатов.
  Щедрый жест Георга Фридриха вызвал в Польше первоначально доброжелательную реакцию. Но после того, как Понтий де ла Гарди на основании того, что договор с Бранденбургом заключен от имени Юхана III, прибрал эти деньги к своим рукам и не стал делиться с сенаторами, то такие магнаты как Станислав Конецпольский-старший, Петр Зборовский, Николай Язловецкий и др., возмутившись подобной "несправедливостью", откололись от основных сил и сосредотачивали свои хоругви под Зборовом, где собрав свыше 12 тыс. чел. и более 60 орудий выступили в поход на литовский город Збараж. В конце марта 1577 года польские войска обложили город, рассчитывая на то, что его защитники быстро израсходуют боевые и продовольственные припасы. Однако осада Збаража затянулась. Организуемые конфедератами штурмы русские успешно отражали и часто предпринимали ответные успешные вылазки.
  Стремясь овладеть земляным валом, который опоясывал город, поляки насыпали вал, превышавший вал городской, установили на нем орудия и открыли огонь. Оборонявшиеся насыпали второй, более высокий вал, но с меньшим обводом и укрылись за ним. Конфедераты тоже насыпали себе второй вал, выше русского, и стали вести обстрел с него, заставив защитников города устраивать индивидуальный окоп для себя.
  Вслед за этим развернулась минная война. Конфедераты вели подкопы, а русские - контрминные галереи. Борьба затягивалась. Постоянные "реквизии", а попросту обыкновенные грабежи и бесчинства со стороны конфедератов, а также обыкновенных банд, которые пользуясь отсутствием твердой власти во множестве расплодились в стране, очень быстро довели население до полного остервенения. В результате в Галиции бежавшие в леса крестьяне и пострадавшие от действий конфедератов шляхтичи сформировали отряды т.н. ''опришников'' и стали устраивать нападения на имения, обозы и мелкие отряды конфедератов, тем самым полностью разрушив тыл осаждающих. К концу июля у поляков оказались на исходе боеприпасы и продовольствие. И руководство конфедератов решилось на общий приступ. К городским укреплениям покатили ''вагенбург'' (подвижное укрепление), за которым шли конфедераты. Началась артиллерийская подготовка штурма. Но в это время осажденные произвели сильную вылазку и подожгли ''вагенбург''. Приступ не удался.
  Тем временем в направлении Зборова началось встречное движение двух армий. С востока, на помощь Збаражу двигалась 30-тыс. русская армия под командованием Ивана Михайловича Бутурлина. Несколько позже с запада через Львов, на помощь застрявшим под Збаражем конфедератам, начало выдвигаться 20-тыс. польское войско (13 тыс. ''ополченцев'' и 7 тыс. шведов и наемников) во главе с Мелецким.
  Одновременно, для обороны южной границы царь оставил 5 казацких полков: Уманьский, Брацлавский, Калницкий, Белоцерковский, Киевский. Так же, для недопущения возможного татарского набега (которые могли воспользоваться уходом основных сил на запад) в начале июня 1577 года в Азовское море вышла русская флотилия в количестве 7 галер и 38 стругов прошедшая через Керченский пролив и 18 июня, на подходах к Кафе, заметив шесть судов с хлебом и товарами, следовавших из Стамбула в Кафу, взяли их на абордаж. А два дня спустя, 20 июня, русские высадились в Кафе и после жесточайшего боя овладели посадом, освободили многих невольников, зажгли город, но были выбиты, потеряв убитыми трех человек. Тем не менее блокада побережья Крыма и Тамани продолжалась. Лишь в середине августа флотилия оставив за кормой Черное и Азовское моря и вместе с 120 освобожденными невольниками ушла в устье Дона.
  5 июля русские войска подошли к Збаражу, вынудив конфедератов прекратить его осаду и самим перейти к обороне. 6 июля русские начали артиллерийский обстрел неприятельского лагеря, а в 11 часов утра пошли на штурм. Поляки упорно защищались, но захватив валы русские втащили на них легкие пушки и начали обстреливать противника сверху. Понимая, что их положение безнадежно конфедераты решились на прорыв. Но тут их подвело отсутствие единого командования. Все три вождя Збаражского лагеря действовали независимо друг от друга, никак не координируя свои действия. Поэтому вместо единого удара получилось лишь несколько слабых попыток отдельных групп вырваться из окружения, легко предотвращенных русскими. К вечеру все было кончено. Большая часть Збаражской группы войск конфедератов была уничтожена. Немногие оставшиеся в живых взяты в плен. Конецпольский и Зборовский погибли в бою. Язловецкий был смертельно ранен, попал в плен и вскоре скончался.
  Ничего не зная об их судьбе польско-шведское войско подошло к Зборову и вечером 4 августа расположилось у деревни Млыново. Сообщению одного из разъездов о появлении казаков не придали значения, и переправу через реку Стрыпу назначили на утро следующего дня. Поскольку целый месяц продолжались сильные дожди, размывшие дороги и затопившие низины, то долина реки Стрыпы превратилась в болотистую трясину, непроходимую для повозок и конницы. С дороги и тем более с плотины свернуть было невозможно. И хотя ночью солдаты навели через реку две переправы - выше и ниже города, но этого было явно недостаточно.
  Утром 5 августа польское войско начало переправляться через р. Стрыпу по двум мостам. Переправа шла медленно, так как повозки двигались в один ряд и часто застревали. На левом берегу реки польское войско располагало свой обоз табором. Бутурлин выжидал разделения сил противника на отдельные изолированные группы с тем, чтобы иметь возможность уничтожить польское войско по частям.
  Отсутствие признаков близкого расположения русского войска и переправа через реку без помех с его стороны способствовали усилению беспечности в рядах поляков. В полдень, когда на левый берег реки перешла половина главных сил конфедератов, все войско расположилось обедать, прервав переправу.
  В это время гетман получил донесение от арьергарда о том, что его атаковали крупные силы казаков и татар. На помощь было послано несколько хоругвей, но было уже поздно, так как её остатки спасались от преследования.
  Затем подверглось нападению казаков и поместной конницы ''посполитое рушение'' у первого моста (выше Зборова). Только немногим удалось проскочить в город, большинство хоругвей мятежников были уничтожены.
  Развивая успех, русские атаковали часть польских сил, оставшихся еще на правом берегу реки у второго моста, который оказался забитым возами. Повозочные разбежались. Гетман приказал сломать мост, обеспечив себя от атаки русских с тыла. Мятежники, оказавшиеся на правом берегу реки, были брошены на произвол судьбы и уничтожены.
  После чего на опушке дубовой рощи показался русский отряд, с которым вступил в бой отряд передовой стражи. В это время Мелецкий приказал строиться для боя. Боевой порядок состоял из трех частей: ''ополченцы'' составили правый и левый фланг (''крылья''), а в центре расположились шведский корпус.
  Затем большой отряд поместной конницы подскакал к правому крылу войска конфедератов, и обстреляв его, проскакал вдоль фронта и врубился в левый фланг. Это явилось сигналом общей атаки, которую начало русское войско по всему фронту.
  Состоящее из примкнувших к конфедерации шляхтичей, большая часть которых ранее никогда не участвовала в боях, левое крыло не выдержало и побежало. Попытки гетмана остановить бегство оказались бесполезны. Положение спас Понтий де ла Гарди, ландскнехты которого придя на помощь левому крылу приняли удар русских сил на себя, дав возможность бежавшим полякам укрыться в обозе. Одновременно правое крыло боевого порядка контратакой пыталось спасти положение, благодаря чему продвижение русских удалось задержать до наступления темноты.
  Рано утром 6 августа еще до наступления рассвета, не видя ни возможности, ни смысла продолжать бой, польское войско свернулось в походные колонны и начало движение в направлении Львова. Обоз был построен прямоугольником, в котором каждый боковой фас состоял из четырех рядов повозок. В середине колонны шла артиллерия, с внешних сторон - пехота, арьергард составлял конный отряд.
  За походной колонной конфедератов в небольшом удалении двинулись русские, совершая непрерывные нападения на отступающее войско. Одновременно с этим, посланные вперед казаки организовали на пути следования колонны завалы из срубленных деревьев, дойдя до которых походный порядок конфедератов смешался, чем решил воспользоваться Бутурлин, приказавший начать общую атаку с тыла и флангов. Для конфедератов сложилась критическая ситуация. 2 тыс. жолнеров сели на коней, бросили обоз и обратились в бегство. Из них 900 чел. погибло, остальные добрались до Львова. Другие пытались укрыться под защитой обоза, чем окончательно дезорганизовали его. Мелецкий, под прикрытием все еще сохраняющего строй шведского корпуса пытался навести хоть какой-то порядок. Но все было бесполезно. Хаос в войске конфедератов нарастал. Многие бросали обоз и пытались спасаться бегством в сторону от дороги, где их уничтожали выставленные Бутурлиным боковые засады. Но благодаря действиям шведов, которые продолжали успешно отбивать все русские атаки конфедератам удалось избежать полного разгрома и уйти с места боя. Правда самим шведам это обошлось весьма дорого. Большая часть их корпуса погибла, включая и самого Понтия де ла Гарди, чья смерть вызвала распад остатков его войска. Около 300 шотландских наемников тут же прекратили сопротивление и перешли на сторону русских, присягнув на службу Ивану IV. Остальные были рассеяны и мелкими группами смогли добраться до столицы Галиции.
  После победы под Зборовом, в конце августа армия Бутурлина вторглась на Львовщину. Николай Мелецкий дать новую битву не решился, оставил в Львове сильный гарнизон, а сам с основными силами отошел к Слонигородку, чтобы извне оказывать помощь осажденным и угрожать тылам осаждающих. Вынудив тем самым Бутурлина, когда он обложил Львов отрядить крупные силы против Мелецкого.
  Поляки выбрали позицию очень сильную, расположили укреплённый лагерь между Слонигородком и глубоким озером, прикрывшим их со стороны русских. А справа и слева от озера тянулись леса и болотистые протоки, служившие естественными преградами. В местах возможного их форсирования выставили заставы и чувствовали себя в полной безопасности. Но в ночь на 8 сентября казаки разобрали дома в ближайших деревнях и скрытно навели из бревен переправу через протоки. По ней во вражеское расположение проникли охотники и сняли караулы. А следом Хворостинин немедленно бросил остальных казаков, имевшийся у него полк поместной конницы и отряд шотландских наемников. Мелецкий опасность сперва недооценил, послал к месту прорыва лишь отряд кавалерии. Его разбили и обратили в бегство. Удирающая конница заразила паникой и поляков, укрепившихся на центральном участке, у озера. Узнав о прорыве на фланге, они испугались, что их отрежут от города, и ринулись отступать к Слонигородку.
  Хворостинин приказал ратникам преследовать врага, не отставая. И городская стража, пропуская бегущих поляков, не успела закрыть ворота. На плечах неприятелей русские ворвались в крепость. Пошла потасовка на улицах, в нескольких местах вспыхнули пожары. Тогда Мелецкий оставил город и стал через другие ворота выводить войско в поле. Унял панику, привел части в порядок, построил и начал возводить временные укрепления. Но и Хворостинин не отставал. Проведя полки через город, тоже стал разворачивать их для сражения. Лаский принялся атаковать. Бросал вперед то гусарские хоругви, то пехотные роты, силясь сбить русских с рубежей, на которые они вышли, и тем самым переломить ход битвы. Стрельцы и казаки отражали неприятельский натиск огнем. Но конницу Хворостинин до поры до времени приберегал в резерве. И лишь когда пехота стала подаваться назад, а воодушевившиеся поляки кинулись "дожимать" ее, нарушив свой строй, на фланги им обрушились свежие силы. Конфедераты дрогнули, смешались и стали пятиться.
  А в это время Мелецкому спешила помощь из Перемышля. Оно вполне могло дать полякам решающий перевес. Но их дух был уже надломлен. Сперва утренний прорыв, потом неожиданный контрудар русской кавалерии подорвали боеспособность конфедератов, они уже ждали только новых катастроф. Едва вдали показалось облако пыли и какие-то отряды, пронесся крик: "Свежее войско идет на нас!" И армия устремилась в бегство, бросая знамена и орудия. Когда Мелецкий разобрался, что идет подкрепление, и попытался образумить подчиненных, было поздно. Их охватила полная паника, они уже не слушали ни сигналов трубы, ни своих командиров. Затем и перемышльская рать, увидев, что творится, повернула коней и бросилась прочь. В результате армия конфедератов была разгромлена вдребезги, только темнота спасла ее от полного уничтожения.
  Эта победа стала решающей. Узнав о разгроме мятежников под Слонигородком сдался Львов. Капитулировал и Перемышль, заняв который Хворостинин осадил Люблин и добился сдачи города "на царское имя". Сандомирская конфедерация распалась и фактически перестала существовать. Шведский король Юхан III отозвал из Польши остатки своих сил и вступил в переговоры с царем, согласившись на заключение унизительного для Швеции мирного договора, по которому шведы, по прежнему обязаны были сноситься с Русью не на прямую, а через Новгород; обязались "возместить издержки" в размере миллиона талеров; предоставляли ряд привилегий русским купцам и признавали за Россией Кемь (Северную Финляндию).
  После чего сенат, поняв что мятеж обречен, сечас же постановил распустить собранное ополчение и вступил в переговоры с царем. Иван IV, не дав определенного ответа, с русскими и литовскими войсками двинулся в Малую Польшу и, остановившись в Сандомире, разослал панам и рыцарям (шляхтичам) приказ явиться на сбор, и обещал помилованием всем, кто явится с повинной и присоединится к царскому войску. В ответ на это около тысячи панов и шляхтичей из числа не примкнувших к восстанию приехали в Сандомир и заявили о своей преданности Государю. Их примеру последовали и другие аристократы, благодаря чему удалось добиться изоляции сената. Вслед за этим царь двинул часть войска к Кракову, который без сопротивления сдался на его милость. Город был помилован, но на тяжелых условиях; мещане должны были отказаться от всех своих прежних привилегий (прежде всего от Магдебурского права), выдать все оружие и запасы, уступить все общинные земли и доходы и платить налагаемые Государем налоги. Затем Иван IV привлек к суду тех панов и рыцарей, которых считал главными виновниками мятежного движения. Большая часть из них подверглась денежным штрафам или конфискациям имущества; а главные зачинщики, как, например, Альберт Лаский, Станислав Пац, Андрей и Самуил Зборовские, Ян Тарло, Николай Мелецкий, епископы Филипп Падневский и Николай Пац, объявлены были лишенными чести, арестованы, а их огромные земельные владения изъяты в пользу королевского домена. На сейме, собравшемся в ноябре 1577 года, Иван IV пошел еще дальше. Назначенный им чрезвычайный суд приговорил к смерти арестованных шестерых магнатов и двух епископов, и приговор этот тут же был приведен в исполнение. На другой день после казни царь потребовал, чтобы паны и шляхта отреклись от всех статей, принятых сенатом во время мятежа. А после исполнения этого требования, вынудил у польских чинов согласия на коронование наследника престола еще при жизни короля, чем наносился удар принципу свободного избрания государей в Польше. При этом, в качестве обоснования этого шага были использованы требования самой коронной шляхты. Так, шляхта, используя как предлог указание на то, что поскольку высшая юридическая власть над шляхтой, как и над мещанством, принадлежит королю, то долгое отсутствие Государя в пределах коронных земель привело к скоплению дел в надворных королевских судах (в эти суды дела поступали по апелляции от низших судов, и от местских судов, судивших мещан по магдебургскому праву) и происходившую отсюда медленность в отправлении правосудия, добивалась устройства сословного выборного суда (''трибунала'') в центре государства, для разбора дел по аппеляции от поветовых шляхетских судов, отправлявшиеся прежде королем и его урядниками. Ухватившись за эту идею, царь однако вместо введения требуемого трибунала, добился от сейма постановления о пожаловании его сыну и наследнику Ивану титула принцепса, который должен был в отсутствие короля исполнять его обязанности, председательствовать в суде и быть главнокомандующим вооруженных сил, тем самым становясь в отсутствие Государя его наместником в стране. И как гласила официальная версия - благодаря этому царь, оставляя своего сына ''на хозяйстве'' в Польше, сможет уделять куда больше внимания делам Русского царства и Великого княжества Литовского. Но была другая, куда более важная причина заставившая царя пойти на этот шаг. Царящие в Польше права и вольности аристократии представляли большой соблазн для их русских собратьев, которые были не прочь ввести подобные установления и в своих землях. И после воссоединения, хоть и в качестве только личной унии, Польши, Литвы и Руси в единое государство, требования уравнять русских вотчинников и помещиков с польскими магнатами и шляхтичами звучали все громче и громче. В чем мог убедится сам царь на Земском соборе в октябре 1575 года. Тогда, жесткими мерами, ему удалось подавить возникшее движение. Но было ясно, что одними репрессиями против аристократии успеха добиться невозможно. Тем более, что после объединения с Польшей их требования как бы обрели видимость законности - раз польские подданные Государя имеют подобные привилегии, то отказ в них своему, русскому "благородному сословию" выглядел в их глазах вопиющей несправедливостью. Выходом из создавшегося положения было два пути. Первый - пойти на встречу требованиям русской знати и предоставить ей тот же статус, что и польской. Понятно, что сделать это без ущерба для своей власти и внутриполитической стабильности царь просто не мог. В этом случае оставался второй путь - силового подавления польской аристократии, лишение ее существующих привилегий и нивелирование ее положения с русской знатью. Что, само собой, привело бы к долгой и кровопролитной войне, успех в которой дался бы очень большой ценой. Поэтому Иван IV пошел иным путем. Коронацией собственного сына, предоставлением ему титула принцепса и вручением ему всей полноты королевской власти, царь, по сути, отделял Польшу от остальных своих владений, устраняя тем самым главный аргумент своих оппонентов. Стремясь всячески подчеркнуть этот факт Иван IV даже приказал во всех документах именовать своего сына Великим Государем (Польского королевства), а себя титуловать только Верховным Государем (в качестве обоснования был взят прецедент с соправительством Владислава-Ягайло и Александра-Витовта).
  Одновременно с этим, в самом конце 1577 года из Крыма наконец-то пришло сообщение о том, что в Бахчисарае, после долгих споров и проволочек, заключено в долгожданное перемирие между Россией с одной стороны и Крымом и Турцией с другой. Еще в начале 1577 года начатые мирные переговоры буксовали - стороны никак не сходились в условиях будущего мира. Надеясь на то, что мятеж в Польше и Литве сделает русского царя уступчивей турки и требовали возвращения Азова, отказа от каких-либо претензий на Молдавию, разрушения крепостей Кодак и Св. Георгия и возобновления выплаты "поминок", как со стороны России, так и Великого княжества Литовского. Причем последние должны были быть выплачены и за последние пять лет (с 1573 по 1577 годы). В случае отказа татары угрожали возобновить удары по русским землям. В свою очередь русские послы отказывались от уплаты ''поминок'', указывая, что: "Понеже государство Русское самовластное и свободное государство есть, дача, которая по се Время погодно давана была крымским ханам и крымским татарам, или прошлая, или ныне, впредь да не будет должна от его священного царского величества Русского даватись, ни от наследников его", требовали уступки Азова, установления границ по рекам Ея, Кальмиус, Конские воды, Днепр, Южный Буг, Кодыма, и соглашаясь признать верховенство Турции над Молдавией, тем не менее настаивали на передаче господарского престола сыну покойного Стефана Водэ Петру.
  Разгром Иваном IV мятежа и кончина 29 июня крымский хан Девлет-Гирея, преемник которого Мухаммед-Гирей был настроен более миролюбиво, заставило турок и татар пойти на уступки, в результате чего в октябре и было подписано соглашение о перемирии сроком на 10 лет, согласно которому Молдавия по прежнему признавалась вассалом Османской империи, которая, однако, соглашалась на оставление ''под царской рукой'' Азова с окрестностями, низовий рек Ея и Маныч. Русско-крымская граница должна была пройти по линии рек Берда - Конские воды - Днепр - Ингулец - Висунь - Южный Буг - Кодыма. Русские соглашались оставить крепость Св. Георгия, но при этом сохраняли Кодак, отказывались от своих претензий на Молдавию в обмен на признание царского титула Ивана IV со стороны Турции и Крыма. Наиболее острым был вопрос о "поминках". По договору с Крымом 1561 года Россия прекращала их выплату, а после избрания Ивана IV литовским князем, их выплату прекратило и Великое княжество Литовское. Крымский хан требовал возобновления ''поминок'', а русские послы долго упорно отказывались от этого пункта. Но в конце концов возобладало компромиссное решение. Устанавливалось оговоренное соглашением "государево жалование" крымскому хану в размере 7 тыс. руб. в год. Одновременно, сверх этой суммы, русская казна соглашалась выделять около 10 тыс. руб. на ''жалование'' различным крымским вельможам.
  После чего, по завершению польского сейма в конце ноября 1577 года, Иван IV отъехал в Киев, в котором и расположил свой ''стол''. Официально это объяснялось необходимостью улучшения обороны южных границ от татарских набегов и турецкой опасности. Но как показали дальнейшие события, планы царя были куда более масштабными и радикальными.
  Разгром мятежников в Великом княжестве Литовском, Русском и Жемойтском сделал вполне реальным объединение княжества с Русским царством не только личной унией, но в качестве единого и неделимого государственного образования. Главные противники соединения, литовские магнаты, были частью запуганы демонстрацией военной силы царя, а частью (Радзивиллы) бежали за пределы княжества и более не представляли серьезной угрозы царским планам. В январе 1578 года, по приказу Ивана IV в Киеве собрался литовский сейм, в котором, согласно распоряжению Государя приняли участие не только "послы" благородного сословия, но и представители городов и казачества, которые, по мнению царя должны были служить сильным противовесом влиянию литовской магнатерии и шляхетства. 10 января сейм был официально открыт, и в самом начале заседания царь вынес на обсуждение проект слияния Великого княжества Литовского и Русского царства в единое государство. По предложенному им первоначальному проекту унии оба государства должны были стать единым и неделимым целым. Правитель - наследственный самодержавный монарх, который принимая царскую корону, тем самым становился и великим князем Литовским. Управление землями производится одним общим государственным актом (а не по отдельности для каждого государства), но государственные советы (в каждом государстве по проекту сохранялся свой Государственный совет - Дума или Рада) и сановники присягают Государю по отдельности. Договоры с другими странами заключаются совместно. Сеймы (Соборы) созываются общие. Для обсуждения текущих дел предусматривались отдельные сеймы, но с допуском участия представителей другой стороны. При этом уния не затрагивала права, свободы, обычаи и законы Великого княжества Литовского, сохранялись отдельные литовские должности, тем самым сохраняя Великое княжество как отдельную государственную структуру.
  Однако, даже такой умеренный проект вызвал сильную оппозицию среди литовских чинов, главным образом из рядов магнатерии, которые не соглашались на требования царя и выдвинули в ответ свой вариант унии. Предлагаемый ими проект предусматривал общего монарха, русского царя, чья власть признавалась наследственной. Но он должен был короноваться отдельно в каждой стране, при участии представителей другой страны и принимать присягу от каждой страны по отдельности. Сохранялись отдельные государственные печати. Созываются общие сеймы по вопросам войны и мира, отправки послов, военных налогов; их решения удостоверяются печатями обеих стран. Монарх, по решению обеих сторон, созывает в приграничье сеймы, они проходят попеременно в обеих странах. Дела каждой страны решают их отдельные сеймы. Оборона осуществляется совместно. Сохраняются титулы и должности. Приобретать землю и селиться можно в обеих странах, но церковные и светские должности предоставляются лишь жителям своей страны. Денежный курс уравнивается, но на легенде литовских монет чеканится титул Великого князя Литовского, Русского и Жемойтского. Экзекуция имений в Великом княжестве Литовском не проводится (этому пункту своих требований литовские магнаты придавали прямо таки особое значение, и оговаривали его наиболее подробно).
  Подобный вариант унии был неприемлем уже для Ивана IV, который не считая возможным пренебречь протестом магнатов, хорошо зная, какую они представляют силу в Великом княжестве, долго пытался уговорами переломить сопротивление панов, которые упорно спорили с русской стороной и не соглашались на требования царя. Но в самый разгар сейма в стане литовских послов произошел раскол; послы от рыцарства, разойдясь с можновладцами, просили не обращать внимания на упорство магнатов и договариваться об унии с ними на условии общих сеймов и общей Рады (Думы), подавая надежды на то, что остальные спорные пункты будут потом легко разрешены на общем совете (тут важно отметить следующий факт - в следствии отсутствия русско-литовской войны из-за Ливонии в этой альтернативной истории, литовская шляхта не получила от магнатов тех уступок, которые были сделаны в 60-х гг. XVI века реальной истории в виде платы шляхетскому сословию за участие в войне против России). Дальше других пошли "послы" от Киевского и Брацлавского воеводств (как правило, из-за ''пограничного'' статуса этих земель, среди их представителей доминировала мелкая шляхта и казаки, а сторона магнатов была заметно слабее), которые прямо на сейме, указывая на постоянные разорения со стороны татар, просили Государя, чтобы он напрямую привел их к унии с Россией; в противном случае, говорили они, русские земли (Малороссия) станут скоро пустыней. И после некоторого колебания, получив подтверждение готовности населения данных воеводств отстаивать свои требования от натиска магнатов, 28 февраля 1578 года Иван IV разослал универсал о возвращении Киевщины и Восточной Подолии (Брацлавщины) к Русскому царству. В этом универсале царь объявил, что Киевщина и Брацлавщина всегда, с древнейших времен, были его царскими ''отчинами'', и приказывал всем чинам этих земель принести ему присягу уже как русскому царю, а не только как литовскому великому князю.
  За ними последовала Волынь. В отличие от киевской и брацлавской земель, там сидел целый куст магнатских фамилий, которым принадлежала большая часть городов и местечек края - Острожские, Чарторыйские, Вишневецкие, Сангушко. Почти вся местная шляхта входила в клиентеллы князей, и мало того, связано со своими патронами боевым братством, рожденным в непрерывных боях с татарами (Волынь - основной фронтир "обороны поточной"), боях, в которых шляхта выступает под знаменами княжеских полков, пользуется их жалованием и защитой, и их поддерживает. Но постоянные набеги татар и неспособность обеспечить безопасность своих земель собственными силами, вынуждала тамошних магнатов отнестись к идее унии более благосклонно и пойти на присягу русскому царю. Правда, тут в дело вмешались и личные интересы. Так князь Константин Острожский не хотел терять должность киевского воеводы, а за Александром Вешневецким царь закрепил право на пустынные земли по реке Суле.
  Этот шаг Ивана IV привел литовских панов в сильное негодование. Ходили слухи, что двое из них даже отправились в Крым поднимать на Русь татар, а многие другие готовят новое военное выступление против царя. Но наличие крупных царских воинских контингентов на территории княжества, а главное, благожелательная к царю пассивность шляхты, не желавшей проливать свою кровь за интересы кучки магнатов, вынудила их пойти на попятную. В составленном на имя Государя прошении они умоляли не отделять от Литвы ее областей и выражали согласие на первоначально предложенный царем вариант унии. Но было уже поздно. Готовый к компромиссу в начале сейма Иван IV, почувствовав слабость позиций литовских магнатов, теперь пошел на радикальный вариант, требуя полного слияния Русского царства и Великого княжества Литовского в качестве ''единого тела'', с отменой отдельных литовских урядов и законов.
  Правда, это вызвало взрыв возмущения в Польше, где уже давно мечтали об инкорпорации Литвы в свое государство. И, после того, как не получилось присоединить Великое княжество целиком, поляки решили присоединить к Короне хотя бы те области, на которые они издавна притязания. Еще до издания царского универсала от 28 февраля, польские представители на Переяславском сейме требовали присоединить к Польше такие области, как Подляшье и Волынь, которые, по их словам, искони принадлежали полякам, и были лишь временно уступлены литвинам предыдущими польскими королями (Владиславом-Ягайло и Казимиром), без согласия коронных чинов. Ситуация накалилась настолько, что казалось в Литве и в Польше вспыхнет новая война. Но, крымский хан, на помощь которого так расчитывали противники Ивана IV в Литве, отказался денонсировать только что заключенный в Бахчисарае мир с царем. Так же, довольно прохладный прием польские посланники встретили и в Стокгольме - король Юхан III не желая драться с Иваном IV один на один, на этот раз не проявил особого интереса к планам новой военной компании против России, и на словах выразив полякам свое сочувствие и горячую поддержку, от реальных действий уклонился. Что остудило даже наиболее буйные головы. Попытка воздействовать на царя через его сына тоже не удалась - царевич Иван показал себя истинным сыном своего отца, и все притязания польских сословий решительно отверг.
  В результате Киевский сейм принял постановление о слиянии Великого княжества Литовского и Русского царства по принципу ''единого тела'', и литовские области, по очереди, стали приходить к присяге Ивану IV, как царю, выходя из под юрисдикции Господарской Рады. 1 мая 1578 года присягнули три южных русских воеводства. А спустя примерно месяц, 8 июня, унию признали и остальные литовские земли, полностью подчинившись воле царя.
  
  Часть III
  Царь славян
  
  Слияние России и Литвы повлекло за собой важные внутриполитические изменения. Став во главе объединенного государства царь столкнулся с целых рядом проблем, решение которых требовало коренной реорганизации административно-хозяйственных структур нового государственного образования. Прежде всего требовалось устранить разность в праве, которое было необходимо свести к единому своду законов. Для чего была сформирована комиссия из представителей обеих сторон, задачей которой было составление нового ''сводного'' Судебника (точнее, дополнение и исправление русского Судебника с учетом новых реалий). Кстати, именно с работы в этой комиссии и началась карьера молодого Ивана Сапеги, во многом заслугой которого было быстрое создание нового российского свода законов.
  Кроме того, объединение двух государств обладавших до этого несколько отличными управленческими структурами, привело к целому ряду административных реформ, призванных унифицировать систему государственного управления. В результате чего к концу 70-х, началу 80-х годов сложилась система управления во многом исходящая из аналогичных реальной истории земских и судебных реформ Ивана IV, но несколько модифицированная под влияние литовского и польского опыта. Страна, по польско-литовскому образцу делилась на области, включавшие в себя несколько уездов (или поветов - некоторое время эти названия употреблялись одновременно), во главе с назначенными царем воеводами, которым поручался набор войска и оборона порученного им края, раздача денежного и хлебного жалованья, разверстание службы между служилыми людьми; они обязаны были ловить воров, разбойников, принимать меры против пожаров, заразных болезней, запрещенных игр, соблазнительных зрелищ, корчемства; они должны были искоренять ереси и заботиться о том, чтобы духовенство исполняло свои обязанности. Так же воеводы должны были иметь надзор на органами земского самоуправления, но без права вмешательства в их финансовую и хозяйственную деятельность.
  Административную власть в уездах представляют наместники. Канцелярией наместника и финансами заведует прикомандированный к нему дьяк. В уезде помощникам наместника являются городовой приказчик и губной староста. Городовой приказчик избирается местным дворянством и является его верховным распорядителем, отвечает за сбор уездного дворянского ополчения, являясь фактически его местным командиром в мирное время. Во главе полицейского управления стоят губные старосты, избиравшиеся на всесословном уездном съезде, но только из дворян, по одному или по два на уезд. Они вели дела вместе с губными целовальниками, которых выбирали из своей среды одни тяглые люди, посадские в посадах, волостях, станах и селах. Старостам подчинены были сотские, пятидесятские и десятские, выбиравшиеся населением по сотням, полусотням и десяткам, полицейским участкам, на которые делились по числу дворов губные округа.
  Хозяйственным управлением и сбором налогов ведают в городах и уездах выборные земские старосты ("излюбленные головы"), а гражданский суд - земские судьи (''присяжные целовальники''). Земские выборные действовали в посадах, станах, волостях и слободах. Каждый округ выбирал одного, двух или больше земских старост с несколькими присяжными целовальниками. Крестьянская волость выбирала одного присяжного в окружной суд, а сбором податей ведал общинный староста при круговой поруке общины. Обложение было поземельным (по количеству обрабатываемой земли), и ''помера'' проводилась раз в пять лет. Помещики не имели судебной власти над крестьянами, и только некоторые вотчинники после реформы сохранили в своих землях право суда, но и это право было ликвидировано несколько позднее.
  Ведомство суда присяжных разнообразилось по местным условиям. В него входили собственно судные дела исковые, т. е. гражданские, которые велись состязательным, исковым порядком, а не губным, следственным. Уголовные дела - поджог, душегубство, разбой и татьба - ведались присяжными земскими судьями совместно с губными старостами, а на Севере, в Двинской земле, где за недостатком дворян не из кого было выбрать губных старост, губные дела поручались одним земским старостам.
  На земских излюбленных головах лежал сбор и доставка в казну окладных налогов. Земские старосты или земские судьи вели порученные им судные и казенные дела под личною ответственностью и мирской порукой: недобросовестное или неумелое исполнение судебно-административных обязанностей наказывалось смертной казнью "без отпросу" и конфискацией имущества виновных, которое шло пострадавшим от их неисправности истцам. Все общество, выбиравшее старосту и судей, отвечало за их неисправную деятельность в случае их несостоятельности.
  Таким образом, земские выборные старосты собирали в казну прямые налоги. Сбор налогов косвенных, таможенных пошлин, также эксплуатация доходных казенных статей (питейное дело, соляные и рыбные промыслы и т. п.) отдавались на веру. Для этого земские тяглые общества обязаны были из своей среды выбирать ''верных'', т. е. присяжных, голов и целовальников, которым вверялся сбор таких доходов. Исправность сбора обеспечивалась кроме веры, присяги, еще имущественной ответственностью сборщиков и поручительством ставившего их земского общества. Таможенные сборы в крупных торговых пунктах и казенные монополии находятся на откупе у крупных купцов, из среды московской ''Гостинной сотни'' и торговых людей, либо избираются на местах из людей ''добрых'', ''не воров, не бражников, которые были бы душой прямы и животом прожиточны, и которым бы можно было верить в сборе государевой казны''.
  Верховное правление осуществляется Великим Государем всея Руси при котором существует Государственный совет (правительство), составлявшийся преимущественно из начальников отдельных ведомств, которые разделяются на три группы или чина. Первую группу составляют бояре (постепенно это название вытеснит пришедший из Польши термин ''министры''); вторая группа состоит из окольничих, и, наконец, третью группу составляют ''думные дворяне'' (позднее ''государственные советники''). В состав Государственного совета входят под именем думных дьяков и начальники её канцелярий по отдельным отраслям управления, но без права голоса. Руководителем Государственного совета считался сам царь, который и вел его заседания. Но постепенно росло значение начальника правительственной канцелярии - печатника (позднее переименованного в канцлера), чья роль особенно выросла после того, как Иван IV упразднив должность конюшего (''старейшего'' боярина имевшего право замещать Государя в его отсутствие), передал ему право вести заседания правительства.
  В царствование Ивана IV относительно регулярными становятся созывы Земских Соборов. Иностранцы называют Собор "сословиями", но сами русские сильно удивились бы, если бы узнали, что это называется "сословным представительством". В тогдашнем понимании выборные "излюбленные головы" в городах и уездах благодаря их фискальным функциям считались государственными служащими, которых выдвигала на службу община. Так смотрели на них и правительство, и избиратели. Собор, таким образом, был совещанием правительства с местными управленцами, от которых правительство получало нужную информацию о местных делах и нуждах и доводила до местных обществ свои директивы. Законодательный почин мог исходить от Собора в форме челобитной. В этом случае проработкой нового закона обычно занималась комиссия, составленная из нескольких депутатов Собора и нескольких государственных чиновников, и в окончательной редакции он шел на обсуждение в Государственный совет и на утверждение царю.
  Но пожалуй самымсложным вопросом, ставшим перед царем, был церковный. Долгое разделение русских земель на ''Московские'' и ''Литовские'' привело и к расколу Русской Православной церкви на отдельные Московскую и Киевскую митрополии. При этом московские митрополиты считали ''истинными'' митрополитами только себя, считая киевских митрополитов лишь наглыми узурпаторами своих прерогатив. В то же время, киевские иерархи привыкли считать себя отдельной от Москвы структурой, и не собирались поступаться своим статусом. И пока положение Ивана IV в его новых владениях не было достаточно крепким, он был вынужден мириться с таким порядком вещей. В результате, когда в 1576 году скончался киевский митрополит Иона III (Протасевич), царь был вынужден утвердить новым главой киевской митрополии представленного еще Ионой в качестве своего преемника Илию Кучу. Но после кончины оного в 1579 году Иван IV, чье положение заметно укрепилось, повел политику на слияние обеих митрополий, назначив новым митрополитом в Киеве выходца из московских земель, хутынского архимандрита Дионисия. А в начале 1580 года в Москве открылся Освященный Собор, на котором присутствовали под председательством московского митрополита Антония все русские архиереи, включая Киевскую митрополию. На котором Иван IV объявил собравшимся о негодности раскола ''священства'', которое творит смуту в умах и порождает множество ересей, наполнивших русские земли (в западных и юго-западных русских землях в то время было огромное колличество приверженцев не только пришедших с Европы протестантских учений, но и множество своих "самородных" учений, например получившая широкое распространение "ересь Косого и Башкина"), и поставил вопрос об объединении обеих ветвей русской православной церкви в единое целое. Не без труда (на иных иерархов - как из Москвы, так и Киева, пришлось оказать давление, а некоторых и вовсе отстранить от "священства" - впрочем, за вполне реальные прегрешения) удалось добиться того, что ''Отцы Собора, поболев с благочестивым Государем о затруднительных обстоятельствах Веры и Отечества, постановили быть митрополиям русским в братской любви и соединении''. Правда чины отдельных митрополитов (как Московского, так и Киевского) сохранялись, но согласно принятым решениям, следующим московским митрополитом, после Антония, должен стать Дионисий (при сохранении им киевской митрополии), и создавалась ''согласительная комиссия'', имевшая задачей привести к единому знаменателю догматы и порядки обеих ветвей Русской Православной церкви.
  Особое внимание царя занимал вопрос просвещения. И ранее на Руси имелось хорошо поставленное начальное и среднее школьное образование (в реальной истории до начала 18 века практически в каждой деревне имелась своя церковно-приходская школа, в которой приходской священник был обязан обучать детей местных жителей грамоте). Но ощущалась отсутствие высших учебных заведений, которые бы могли готовить не просто грамотных людей, но подготовленных к квалифицированному участию в государственном управлении и церковных делах. По избранию Ивана IV литовским великим князем и польским королем, ему ''по наследству перешли'' Ягеллонский университет в Кракове и открытая в 1570 году Виленская коллегия, которая находясь под контролем иезуитов принимала детей вне зависимости от их вероисповедания и бесплатно давала им качественное образование, чем привлекала не только семьи католиков, но и протестантов и православных. Тем более, что открыто иезуиты не пытались переманить учеников в католичество, полагая, что достаточно заронить в юные души семена ''истинной веры'', а уж те сами прорастут. Но эти учебные заведения имели, с точки зрения русских властей, один серьезный недостаток - они были католическими, и обучение в них, по мнению православных, привело бы к ''совращению'' неокрепших детских умов в ''латинство''. Что породило необходимость создания своей, православной высшей школы, тем более, что на 70-е годы пришелся рост активности католических миссионеров, связанный с началом так называемой ''католической реформации'' (известной более как ''контреформация''), и как следствие возникшая необходимость в грамотных священниках низшего и среднего звена, способных вести спор с католиками на равных (особенно это было важно для бывших литовских земель, где уровень тамошнего православного ''священства'' был крайне низок). Результатом этого стала развернувшаяся под руководством киевского митрополита Дионисия энергичная работа по созданию своей, православной высшей богословской школы, что привело к открытию в 1581 году Киевской, а в 1583 году Московской Духовных семинарий (позднее преобразованных в академии). Согласно привилегии, пожалованной семинариям ставилась цель подготовки образованных людей для государственного и церковного аппарата; им поручались цензура книг духовного содержания, суд над отступниками от православия. На государственные должности назначались только лица, окончившие школы (это ограничение не касалось детей ''благородных''). Новым учебным заведениям был пожалован иммунитет: изъятие из-под суда приказов, исключая дела уголовного характера; преподаватели и ученики подчинялись училищной юрисдикции, а ''блюститель'' (ректор) - суду митрополита.
  Первые годы своего существования семинарии объединяли три класса - низший, средний и высший. Обучение начиналось с подготовительного класса, так называемой русской школы, где изучалась отечественная и мировая история, география, литература, поэзия, нотное пение, арифметика, церковнославянский, русский и польские языки. После него ученики переходили в ''школу греческого книжного писания'', штудировали славянскую и греческую грамматику и латынь, затем приступали к изучению иных предметов, соответствующих высшей ступени обучения (риторика, диалектика, богословие, физика). Впоследствии, семинарии имели уже 8 классов, делившихся на младшее (4 класса), среднее (2 класса) и старшее (2 класса) отделения.
  Еще одной важной проблемой вставшей перед страной стал вопрос флота. Прошедшая война с Швецией выявила ряд недостатков последнего, главным из которых было отстутствие единого командования и финансирования. До этого постройкой кораблей ведали местные воеводы. Да и сам флот не представлял из себя единого целого, будучи разделен на несколько, совершенно независимых от друг друга флотилий, подчиняющихся тем же воеводам, которые строго блюли свой контроль над ''своими'' кораблями, поскольку на их содержание по царскому указу напрямую шла часть ''морских'' сборов, что позволяло местному начальству пользоваться оными средствами по своему усмотрению, держа в тоже время подотчетные корабли ''в большой скудости и небрежении''. Кроме того, не смотря на то, что действия шведского флота заметно вредили русским интересам (например, подвоз припасов шведскому корпусу под Гданьском и нападения на русские торговые суда), воеводы предпочитали отпускать корабли в море ''для добычи'' (значительная часть захваченного добра шля им) и всячески противились использованию подконтрольных им флотилий для боевых операций против неприятеля.
  В результате, для пресечения данной порочной практики, по царскому указу строительство кораблей и командование над ними было выведено из ведения воевод и поручено особому Приказу Морского дела. Все отдельные флотилии на Балтийском море были сведены в единый флот, насчитывавший в своем составе 20 кораблей и около полусотни галер, предназначенных для деятельности в финских шхерах. Командование которым было поручено назначенному ''государевым морским гетманом и военачальником'' Карстену Роде (в отличие от реальной истории, где он в 1570 году был арестован датчанами, а с 1573 года о нем нет никих известий, в этой реальности он не попадает в тюрьму и к 1578 году жив и здоров), который расположил главную морскую базу в Риге. Еще одна база (для гребной флотилии) была создана недалеко от Колывани, в местечке Рогервик, откуда можно было оперировать возле финского побережья, прикрывая идущие в северной части Балтийского моря торговые суда.
  Продолжалось и русское движение ''встречь солнцу''. После прихода в Западную Сибирь русских войскам под началом Даниила Адашева местное население было обложено натуральной данью - ясаком. А для закрепления новых территорий начато широкое строительство укреплений, с постепенным усилением численности русских войск. Еще в 1563 году, во время похода Адашева, был построен Верхне-Тагильский городок. Позднее, в связи с неудобством Искера (Кашлыка) недалеко от него в 1567 году был построен Тобольский острог, ставший новым центром Зап. Сибири. В 1570 году постройкой Лозьвинского городка был закреплен путь в Сибирь Вишерой с переходом на Лозьву и Тавду. Поставленный приблизительно в это же время Березов должен был обеспечить сообщение с Сибирью ''чрезкаменным путем''. К середине 70-х была открыта новая прямая дорога от Соли Камской до Верховьев Туры, ставшая почти на два столетия правительственным трактом, на котором был основан город Верхотурье (1578). С постройкой Туринска (1580) на среднем течении Туры путь Кама-Тура-Иртыш был окончательно закреплен.
  Дальнейшее освоение Западной Сибири опиралось на Тобольск и укрепленную линию, связывающую его с Россией, и шло в трех направлениях: вниз по Оби на север, вверх по Оби на восток и вверх по Иртышу на юг. Почти тотчас же после постройки Тобольска были обложены ясаком остяцкие (хантские) княжества, по Оби до ее устья, - Ляпинское, Кодское, Казымское и Обдорское. С постройкой Обдорска (1573) на нижнем течении Оби за Россией был закреплен и новый камский путь на Обь и старый печорский путь. В 1574 году был основана Тара, надолго оставшаяся самым южным русским укреплением по Иртышу и передовым форпостом в борьбе с степными кочевниками. А в 1578 году, после принятия русского подданства чатскими и барабинскими татарами, их примеру последовали и эуштинские татары. Их племя было малочисленным, насчитывало всего лишь 300 человек мужского населения, и переходом "под высокую государеву руку" с постройкой русского укрепления на их земле они рассчитывали обеспечить свою безопасность от ударов куда более многочисленных и сильных соседей. Благодаря чему, почти на стрелке Томи и Оби, откуда можно было контролировать верховья Оби, верховья Томи с Кузнецкой котловиной и Причулымье с Толы-Хоорай (союз киргизских княжеств) в верховьях, был построен город Томск, который стал базой для дальнейшего русского продвижения в верховья Оби, в Кузнецкую котловину. И что немаловажно - уже через несколько лет в районе Томска была заведена небольшая государственная пашня для казаков, благодаря чему удалось хотя бы частично обеспечить поселенцев не привозным, а местным хлебом.
  В феврале 1572 года из Москвы была направлена небольшая группа служилых людей для закрепления в составе России земель Приобья выше устья Иртыша. Соединенный отряд направился вверх по течению Оби в пределы земель остяков (хантов), которые добровольно приняли русское подданство и оказали русским помощь в постройке крепости в центре подвластной ему территории на правом берегу Оби при впадении в нее реки Сургутки. Новый город на Оби стал называться Сургутом. Все селения остяков в Приобье выше устья Иртыша вошли в состав нового Сургутского уезда. Сургут стал опорным пунктом царской власти в Приобье в борьбе с союзом племен, известным в источниках под именем Пегой Орды. А вслед за ним, в 1574 году с целью предотвращения набегов Кучума в центре Пегой орды, был построен Нарымский острог.
  Управлять Сибирью, далекой и огромной "государевой вотчиной", было очень трудно, поэтому здесь рано сложилось областное деление (разряды), предварившее областное введенное позднее управление. Уже с середины XVI в. в Москве стремились к созданию непосредственно в Сибири административного центра, главенствующего над другими уездами.
  С постройкой в 1567 году Тобольска роль такого центра была отведена ему. В наказах воеводам Сибирских городов предписывалось всякие дела согласовывать с Тобольским воеводой, который должен был сообщать о них в Москву. Такой порядок был необычным для административной практики Русского государства и встречал сопротивление со стороны уездных воевод, но систематическое и настойчивое проведение его в жизнь скоро выработало определенную традицию. К началу 1580-х гг. Тобольский разряд окончательно сложился и включал в себя все уезды тогдашней Сибири.
  Начиная с самых первых дней освоения Сибири на царскую службу стали привлекать представителей коренного сибирского населения. Татарские отряды принимали участие уже в военных действиях против Кучума как составная часть служилых. Постепенно в этот процесс вовлекались и другие народы, в том числе угры - остяки и вогулы (ханты и манси). Чаще всего это происходило в отдаленных городах, таких как Пелым, Березов, Сургут и др., где явно ощущалась нехватка людских ресурсов.
  Деятельность служилых ''из местных'' была многогранной и помимо участия в военных акциях и охраны рубежей именно они возводили города и остроги, исполняли таможенную службу, обязанности, связанные со сбором налогов и ясака, изыскивали новые для освоения пригодные земли, были послами и участниками дипломатических миссий, сопровождали грузы и казну, выступали в роли переводчиков-толмачей, писарей - короче, выполняли все необходимое для нормальной жизни Сибири как части Российского государства в соответствии с царскими указами и предписаниями местных воевод.
  Чтобы попасть в этот престижный слой общества, получать жалованье, иметь оружие, пользоваться определенными льготами и статусом человека, состоящего на государственной службе, прежде всего необходимо было принадлежать к единственно признававшейся государствам конфессии - православию. В полиэтничной Сибири этническое самосознание в большей степени было связано с осознанием религиозной принадлежности. Первым и необходимым условием для поступления на государственную службу неправославных было крещение. Следует отметить, что в XVII веке (с развитием миссионерской деятельности) определенная часть сибирских угров (особенно это касается манси, проживающих вблизи Урала) довольно безболезненно приняла православие. В подавляющем большинстве новоявленные христиане будучи фактически ''двоеверцами'' носили кресты, посещали по праздникам церкви (если такие имелись в близлежащей округе), назывались данными при крещении именами, но не понимали и не делали попыток понять чуждую им религию, оставаясь в душе приверженцами своих богов и духов.
  Сибирская администрация и духовенство сибирских городов достаточно лояльно относилось к внутреннему неприятию ''инородцами'' православия. И дело здесь не только в установках русского правительства, требовавшего любыми способами избегать конфликтных ситуаций со вновь обретенными государевыми подданными. Немаловажную роль в выработке такой позиции играло то обстоятельство, что среди служилых было немало иноземцев с Запада, католиков или протестантов по происхождению, как правило, занимавших высшие должности в иерархии служилого сословия. Поступив (или попав, если речь вести о пленных) на службу к русскому царю и приняв православие, многие из них в душе оставались приверженцами католицизма и лишь формально, по долгу службы, посещали православный храм. Документальные свидетельства того времени отмечают, что поляки, немцы и пр. нередко сохраняли свои исконные имена, читали и писали только на латинице и говорили на родном языке. Нужда в грамотных и военнообученных людях в Сибири была столь велика, что духовенство и воеводская администрация, зачастую сама состоящая как минимум на треть из иноземцев, смотрела на формальное отношение к православию сквозь пальцы. Стереотипы поведения по отношению к крещенным в православие бывшим католикам отчасти переносились и на обращенных в христианство бывших язычников.
  Надо сказать, что крещение привлекало аборигенов не только возможностью стать членом привилегированного служилого сословия со всеми вытекающими последствиями в будущем, но и вполне конкретными благами в настоящем (получением при крещении денег, сукон, сапог и других крайне привлекательных и престижных вещей). Грамота 1603 года приводит сведения о том, как "...крестился на Верхотурье, Верхотурского уезда Часовские вагуличи... да тагильский вагулятин... а нашего жалованья тем новокрещенам дано на Верхотурье для крещения по два сукна средних, да по рубашке, да по сапогам".
  Русское правительство на протяжении всего рассматриваемого периода вело целенаправленную политику на подчинение родоплеменных угорских объединений (княжеств) и сохранение мирной обстановки в регионе, откуда поступал ясак, ''мягкое золото'' в русскую казну. Именно интересами казны следует объяснить четкую установку ''нежесточить'' коренное население. Эта позиция сохранялась и по отношению к родоплеменной знати угорских княжеств, признавших вассальную зависимость от русского царя и по отношению к рядовым общинникам (ясачным).
  Теоретически каждый ясачный мог креститься и подать прошение о поверстании в служилые люди. На практике же, как правило, ряды служилых пополняли представители родоплеменной знати. И дело здесь не только в имущественном положении, более высоком социальном статусе. Рядовой общинник по роду занятий, образу мышления был несравненно менее подготовлен к вступлению в ряды служилого сословия.
  Угорское общество до прихода русских в политическом плане представляло собой множество небольших племенных объединений (княжеств), возглавлявшихся князцами, власть которых уже переросла власть племенных старейшин. Социальный состав таких княжеств был несложен: княжеский род, простые люди и немногочисленные рабы. Представители княжеского рода формировали ''дружину'' князя. Положение мало изменилось с подчинением русскому царю. Заинтересованное в мирном развитии событий русское правительство оставило нетронутыми существующие структуры власти у угров, требуя лишь признания царской власти и исправных поставок ясака. В наиболее могущественном Кодском княжестве даже в конце XVI века все население распалось преимущественно на две группы: военную знать, куда входил и княжеский род, освобожденную от уплаты ясака, и ясачных людей. Первые должны были составлять войско князя, вторые - поставлять к сроку ценные меха. Вооруженные из княжеского арсенала панцирями, шлемами и другими необходимыми предметами обмундирования, воины по первому зову должны были являться к своему князю. Такая же или подобная организация существовала и в других родоплеменных объединениях остяков и вогулов. Поэтому представители угорской родоплеменной знати, принявшие крещение и поверставшиеся в ряды государевых служилых людей, по сути меняли одного господина на другого, подчиняясь теперь не князцу, а русскому воеводе. Структура отношений оставалась в целом привычной и понятной, как и круг обязанностей, ибо служилые люди несмотря на многоплановость своей деятельности прежде всего являлись войском, формирующим гарнизоны сибирских городов. И многие из которых, подчас достигали высокого положения. (Примером такого рода из реальной истории может служить родословная вогульсткого князя Аблегирима, отмеченного в документах XVI века. Его сын был крещен в Москве, а внук проживал в Пелыме в качестве государева служилого человека. Правнук Аблегирима Семен в 40-х годах XVII в. был поверстан в Пелыме в ''дети боярские'' с высоким окладом, женат на дочери ссыльного литвина Андрея Вернадского. Сыновья от этого союза были также поверстаны в Верхотурье в ''дети боярские'', а внуки впоследствии определены в сибирские дворяне. Конечно далеко не все служилые новокрещены достигали такого положения, однако оседая в городах и слободах, их потомки по своей культуре и образу жизни практически не отличались от русских жителей).
  Кроме ясака одним из источников доходов для местного населения стала торговля со среднеазиатскими государствами. Однако постоянные нападения Кучума, отряды которого постоянно грабили купеческие караваны ставили оную под удар. Что вынуждало русское правительство регулярно отправлять в степь вооруженные экспедиции для преследования шаек ''кучумовичей'' и охраны торговых путей. В 1573 году к казахскому хану Хак-Назару было отправлено русское посольство во главе с Чебуковым с целью склонить казахов на активные действия против Кучума. Пытавшийся создать единое казахское государство и ведший тяжелые войны с Моголистаном и Бухарой хан Хак-Назар встретил посольство благосклонно и обещав русскому царю мир и дружбу в свою очередь просил прислать ''огненный бой'' для борьбы против своих врагов. Зажатый таким образом со двух сторон, Кучум попытался вступить в союз против русских с Большой Ногайской ордой, но без успеха. К нему ненадолго примкнули только несколько мелких ногайских отрядов, в то время как большая часть ногайских родов предпочла сохранить в русскими мир. Наконец, весной 1578 года был собран большой отряд из 700 русских стрельцов и 300 ясачных татар, который под командованием воеводы Болховского 9 мая 1578 г. вышел в поход на Кучума. 20 августа русские окружили его ставку и после ожесточенного боя татары потерпели полное поражение, потеряв в бою около 400 человек. Сам Кучум попал в плен и был отправлен в Москву.
  Само русское правительство очень скоро по достоинству оценило свои новые владения, ставшие источником постоянного поступления драгоценной пушнины, и активизировала свои усилия по освоению данных земель. Для чего вербовались путем ''прибора'' ''охочих'' людей (добровольцев) в русских городах и из лиц самостоятельно приходивших в Сибирь служилые люди, из которых комплектовались гарнизоны сибирских крепостей. Другим, немаловажным контингентом колонистов стали военнопленные, особенно после подавления мятежа в Польше и Литве, когда несколько тысяч (включая членов их семей) захваченных в плен мятежников было выслано ''за Камень'', где оказавшись в окружении чужеродного и, подчас, враждебного им населения, где их единственной опорой была только царская власть, они поневоле стали верными проводниками русского влияния в этих местах. На конец 70-х пришлась еще одна волна поселенцев. Прекращение войны сделала ненужным довольно значительную массу т. н. ''служилых казаков'', которые по окончании боевых действий оказались не у дел. Держать их дальше в армии было накладно, распускать же на ''вольные хлеба'' опасно - выброшенное из рядов вооруженных сил большое количество вооруженных, привычных к войне и отвыкших от мирного труда людей могло серьезно дестабилизировать обстановку в стране. Поэтому правительство вместо их демобилизацииначало ''раскидывать'' казачьи отряды по всей стране. В том числе и в Сибирь, куда их заманивали льготными условиями службы.
  Помимо направляемой государством колонизации, ежегодно разными путями в Сибирь пробирались сотни торговых и промышленных людей, преимущественного из поморских уездов, и расходились по Сибири в поисках ''угожих соболиных мест''. Среди них выделялись богатые торговые люди, московские гости, действовавшие обычно через своих приказчиков. Торговые люди везли в Сибирь для продажи ткани, обувь, кожи, железные и медные изделия, галантерею, бисер, олово, продовольственные товары и т. д., из Сибири же вывозили закупленную или вымененную пушнину. На свои средства они организовывали мелкие и крупные экспедиции из наемных людей (''покрученников'') на соболиные промыслы. Наряду с крупными торговыми людьми и их представителями в Сибирь шел мелкий промышленный люд, промышлявший на свои скромные средства или нанимавшийся в качестве ''покрученников'' к богатеям. В поисках пушнины, ''рыбьего зуба'' (моржовой кости) и других ценностей ватаги промышленных людей направлялись на новые места и открывали ''новые землицы''. Добывать меха разрешалось каждому, только не в угодьях ясачных и при уплате пошлины - ⅔ шкурок сдавалось в казну (ведь Сибирь считалась государевой вотчиной). И хотя часть этого промыслового населения уходила с добычей обратно в Россию, часть оседала в Сибири, поступала в гарнизонную службу, становилась крестьянами и сибирскими посадскими людьми.
  Обратили внимание и на Мангазею. Поморы тут действовали ''самостийно'', основали в 1572 году поселение, торговали с местными и даже, как стало известно, ''дань с них имали на себя''. Правительство взяло этот пункт под контроль, в 1580 году сюда прибыл воевода Глухов, упорядочил ясачное обложение, а позднее был отстроен город и порт Мангазея.
  Однако весной того же, 1578 года в худшую сторону изменилась ситуация в Поволжье, где во главе Большой Ногайской орды стал князь Урус, взявший курс на открытый разрыв с Москвой и с избранием которого ногайцы всех улусов вновь возобновили набеги на русские земли. Кроме того, ногайцы стали провоцировать на восстание проживающие в Казанской земле народы, где возникло недовольство русской властью. Русский гонец Кулват Алгазеев доносил из Орды: князь Урус ''на украину на мещерские места и на резанские, и в луговую черемису посылал татарина, что б черемиса с Урусом князем за один с Государем завоевалися''. Поскольку, из-за военных расходов русское правительство было вынуждено поднять размер ясака с тамошнего населения, то призывы Уруса пали на благодатную почву. И в конце апреля 1581 года ногайцы (численностью до 25 тыс. чел.) начали массированное вторжение на русские земли, стремясь поддержать разгоревшееся восстание черемисов. В ответ в Москве был принят ''приговор'', по которому казаки получили приказ устроить засаду на переправах и разгромить ногайцев, которые будут возвращаться с Руси с ''полоном''. Казакам надлежало закрепиться на волжских переправах и помешать ногайцам переходить с берега на берег. Фактически царь предоставил казакам свободу действий, чем те и воспользовались, атаковав практически беззащитные из-за ухода большей части боеспособных мужчин ногайские станы и спалили столицу Ногайской Орды - город Сарайчик. После чего часть из них осела на реке Яик, положив начало Яицкому казачьему войску.
  Осенью подняли восстание ''луговая черемиса''. Попытка чебоксарского и свияжского гарнизонов подавить восстание своими силами потерпели неудачу. Не смотря на то, что в помощь посланной в середине апреля на Волгу воевать против ногайцев флотилии Ф. М. Лобанова-Ростовского7 октября 1581 года были отправлены полки во главе с князем И. М. Елецким, а 10 декабря против ''горной черемисы'' - князя И. М. Воротынского и князя Д. И. Хворостинина, к восстанию присоединились татары, удмурты, чуваши и башкиры. Отряды восставших начали нападения на русские территории. Повстанцы, "пришедши на пределы Российского государства, якоже и прежде, пленующе намнозе", - писал летописец. Отряды повстанцев угрожали Хлынову, ими были сожжены деревни всего в трёх верстах от города. Дозорная книга дворцовых сёл и деревень по Нижегородской земле за 1588 год сообщает, что в 14 сёлах, 116 деревнях и 70 пустошах на 1044 жилых крестьянских двора приходилось 616 пустых и мест дворовых, "а дворы пожгла черемиса". Успехи повстанцев были настолько ощутимыми, что в разрядных книгах вновь появился подзабытый термин "казанские украйны". Обеспокоенное правительство вынужденно было принимать меры . Еще в 1575 году на Переволоке между Волгой и Доном по указу царя был основан город Царицын, а 1576 году построена крепость Самара. А после начала ''черемисского мятежа'' и вторжения ногайцев, для укрепления позиций в Черемисском крае принимается крупномасштабный план сооружения системы городов-крепостей в Поволжье, где поселяли ''служилых людей'', при этом местному, нерусскому, населению запрещалось селиться в районе этих укреплений в радиусе пяти верст от городской стены.
  Опираясь на часть оставшегося верным местного населения весной 1582 года ''плавные'' русские рати заняли переправы по Волге, Каме и Вятке и к весне 1583 года восстание на Горной стороне было подавлено. В то же время восстание ''луговых черемисов'' продолжалось. Они не только оборонялись, но и сами совершали дерзкие набеги. В Галицком летописце сообщается о появлении отрядов черемис на правом притоке Унжи р. Виге в Костромской земле. 14 апреля 1583 года на Волгу была направленна ''плавная'' рать из трёх полков для блокады речных путей и переправ. Тогда же был построен еще один город в марийском крае - крепость Козмодемьянск, призванный взять под контроль Волгу и населённую черемисами территорию. Летом в новом городе было сосредоточено войско, которое совершило карательный поход против луговых черемисов. Летопись сообщает, что "тогда Луговую сторону воевали и многие улусы по Луговой стороне разорили... и татар и черемисы побили много." Однако и русские понесли потери, были ранены даже воеводы Ф. Янов и П. Пивов.
  Зимой 1583-84 гг. "воевать луговую черемису" было отправлено войско из пяти полков. Повстанцы отчаянно сопротивлялись, но постепенно русские восстанавливали контроль над территорией ''замиряя'' мятежные уезды. И к концу 1584 года восстание было окончательно подавлено.
  В целом, в 1570-х - начале 1580-х годов в России продолжается дальнейшее развитие ремесла, совершенствование техники, орудий производства и навыков мастеров. Как и в реальной истории, усилилось развитие как в городе, так и в деревне мелкого товарного производства. Все с большей отчетливостью выделяются районы, специализирующиеся на производстве тех или иных предметов. Развивается металлургическая промышленность. Еще во время войны в Ливонии, когда Священная Римская империя объявила России торговую блокаду, Иван IV обратил внимание на необходимость снижения зависимости страны от ввозного железа и изделий. В традиционных центрах кузнечного ремесла и добычи железа - Туле, Устюжне, Ладоге - организуются ''белые'' (освобожденные от податей) Кузнецкие слободы (позднее называвшиеся также Оружейными), обязанные выполнять государственный заказ (но в остальное время работают на себя и сами сбывают свои изделия). Выплавлять железо для государевых ''белых'' слобод обязаны вместо государева оброка местные черносошные крестьянские волости. Кроме того, недалеко от Тулы, вблизи Дедиловского месторождения бурых железняков, в середине 70-х годов с помощью вывезенных из Нидерландов специалистов были построены Городищенские (Тульские) доменные и железоделательные вододействующие заводы, на которых производились в основном пушки, пищали, ядра, выделывалось прутковое и связное железо.
  Ввод в эксплуатацию Городищенских заводов послужил началом строительства ряда других металлургических предприятий в России. В течение второй половины XVI века были построены две плавильни (''домны'') на Олонецких заводах и по одной плавильне на Поротовском, Угодском (Калужский уезд), Вепрейском (Алексинский уезд) и Павловском (Подмосковье, вблизи г. Можайска) заводах.
  Во время ливонской войны происходит вывод многих немецких ремесленников с семьями и пожитками из завоеванных городов Ливонии в Москву и другие русские города, где мастерам не развитых на Руси ремесел предоставлялись не только выгодные казенные заказы, но и освобождение от налогов при условии обучать определенное количество русских учеников. Привлекаются по найму так же многочисленные мастера из Швеции, Германии и Нидерландов, которым после подчинения Ливонии ничто не препятствует прибывать в Россию.
  Впрочем главной проблемой производства вооружений и пороха остается отсутствие на Руси собственных месторождений меди (будут обнаружены несколько позднее). Пока приходится закупать ее в Германии и Англии. Расцветает железоделательная промышленность Устюжны (получившей даже название Устюжна Железная). Железо производилось также в Новгородском районе, Тихвине, Белозерском крае, Карелии, Ижорской земле. Так, согласно Писцовой книге Водской пятины конца XVI века в 3-х уездах - Ямском, Копорском, Ореховецком - зарегистрировано до 215 домниц, в каждой из которой за сезон (с декабря по апрель) выплавлялось от 1.5 до 3 тонн металла.
  По окончании войны с Османской империей, по результатам первых столкновений русской судовой рати с турками, было принято решение о создании галерной флотилии в Азове. В основанном в 1575 году городе Воронеже была заложена верфь, на которой под руководством нанятых в Европе (в первую очередь в Венеции) мастеров началось строительство галер. Уже тогда русским пришлось самим организовать производство канатов и парусины, что и было сделано. Под руководством нидерландцев возникает канатная мануфактура - в Вологде, традиционном районе производства пеньки, и мануфактура по производству парусины в Вязьме.
  В это время появились еще более важные соображения на счет торговли с Персией, которая была вынуждена большую часть своего шелка продавать европейским купцам транзитом через Османскую империю. Чем пользовались турецкие султаны, установившие государственную монополию на торговлю персидским шелком, и бравшие пошлину в размере 100% стоимости купленного товара. Как писал в XVII веке член шведского посольства Кильбургер: "шах очень неохотно видит, что ежегодно идет караванами в Алеппо через Турцию еще значительное количество [шелка], которое потом продается из Смирны, Триполя, Александретты и других мест в Италию и Францию, ввиду того, что наибольший его враг - турок - извлекает из этого такую большую пользу и этим увеличивает свою казну; он потому тем более и старается отвлечь эту торговлю и всецело направить ее в Россию''.
  Торговые связи с Ираном были установлены сразу же по завоевании Астрахани. Русские товары, экспортируемые в Иран - пенька, смола, юфть, сало и меха - составляли монополию казны. Казенные же монополии традиционно сдавались московским правительством на откуп группе богатейших московских купцов - гостям. Гости должны были вернуть в казну установленную правительством цену товара, за что отвечали своим имуществом. Все что им удавалось взять сверх того, составляло их прибыль. Поскольку в некоторых случаях один купец подобный откуп потянуть не мог, гости умели работать группами, объединяя свои капиталы. Именно они и произвели первые закупки шелка в Иране еще до установления монополии.
  В 1563 году персидский посол в Москве предложил государю закупать у шахской казны иранский монопольный шелк и продавать его на запад. В гавани Низабат между Баку и Дербентом была основана русская фактория. Оттуда шелк вывозился Каспием в Астрахань. Поскольку вверх по Волге приходилось в ряде мест идти "бечевой", караваны сопровождались военными конвоями - как стрельцами, размещенными на судах, так и шедшими берегом отрядами конницы. За лето речными путями товар перевозился в Балтийские гавани, откуда торговая флотилия, конвоируемая русскими военными кораблями, отплывала к берегам Франции и Нидерландов. Но русские купцы не ограничиваются шелком - в обратную сторону, в Иран, она экспортирует продукцию русской железоделательной промышленности, выделанные кожи, предметы вооружения, в том числе огнестрельное оружие, весьма редкое на Востоке, а так же реэкспортирует в Иран западноевропейские товары, закупаемые на европейских рынках - в первую очередь английские и фламандские сукна, а так же бумагу, стекло и цветные металлы - олово, медь, свинец. Из Ирана купцы кроме шелка ввозят так же многие виды готовых тканей - шелковых (камка, тафта, атлас, бархат и др.) и хлопчатобумажных (бязь, пестрорядь), ковры, хлопок, пряности, изюм, чернослив, миндаль и сахар, рис, москательные товары (краски, камедь, квасцы), нефть, употреблявшуюся на Руси главным образом в качестве растворителя в живописной технике, ладан, мыло, и наконец драгоценные камни и жемчуг, которые сдаются в казну государеву.
  На северо-западе активность развивает новгородско-псковское купечество. Новгородская земля в торгово-промышленном отношении в то время продолжала оставаться наиболее развитой областью России, и новгородцы и ранее вели обширную торговлю на экспорт, но вынуждены были продавать товары ливонским купцам. Новгородцы сразу же включились в торговлю с иноземцами через Ругодив и Колывань. В 1567 году по челобитью новгородских купцов им было позволено вывозить свои товары за рубеж на государевых кораблях. Новгородцы вывозят в основном лен, пеньку и воск, которые, составляя казенную монополию, продаются новгородцами "в доле" с казной, а из готовых изделий - парусину, канаты и канатную пряжу, кожи и кожевенные изделия. Строго подлежат вывозу на государевых кораблях только монопольные товары, остальные иноземцы имеют право закупать на месте. На северо-западе это в основном продукты промыслов - лес, деготь, смола, вар, зола, поташ, мед. На поморском севере англичане и нидерландцы закупают в большом количестве продукты морского промысла и рыболовства: моржовую кость, ворвань, акулий и тресковый жир, кожи морских животных, икру, рыбу ценных сортов - треску, палтус, семгу. За границу направлялись так же мачтовый лес, алебастр и слюда.
  Основную статью импортных товаров, ввозимых в Россию, составляют английские и фламандские сукна различных сортов. Возились так же стеклянная посуда и предметы утвари, бумага, стекло и зеркала. Из химических товаров предметами ввоза были квасцы, купорос, ртуть, киноварь, чернильные орешки, горячая сера, краски, сулема, бура, ярь, белила, мыло. Из металлов в Россию ввозились железо, медь, свинец, олово, а также золото и серебро в монете, слитках и изделиях.
  Особую статью казенных доходов составляет пушнина, приносящая огромную прибыль. Уже начало торговли ею с Нидерландами в 1550 году дало весьма приличные доходы, которые росли по мере дальнейшего продвижения русских в Сибирь и обложения новых народов натуральным налогом - ясаком в виде ''мягкой рухляди''.
  Увеличение товарности сельского хозяйства в известной мере стимулировалось ростом денежных налогов, ради уплаты которых крестьянам приходилось продавать не только излишки, но и часть необходимого продукта. Рост налогов уже в конце 40-х годов 16 века (в связи с началом борьбы за Казань) привел к резкому увеличению количества товарного хлеба, что вызвало бурное оживление местных рынков. Кроме того, присоединение Ливонии привело к тому, что начиная с середины XVI века экспорт хлеба, хотя и был ограничен из-за неразвитости путей сообщения, тем не менее постепенно становится одним из главных источников доходов казны.
  Из городского купечества в XVI веке выделились скупщики сельскохозяйственных продуктов, приобретавшие товар у крестьян мелкими партиями. Особенно интенсивно в 1560-х идет скупка льна для продажи за границу, что стимулирует резкое увеличение его посевов.
  Продажа продуктов животноводства осуществлялась по преимуществу крестьянами, И в этой сфере действовали скупщики, без участия которых было бы невозможно осуществлять сбыт продуктов животноводства иностранным купцам. Как и в реальной истории XVI века, продукты животноводства идут на экспорт, особенно сало и масло.
  Как и в реальной истории происходит рост и развитие городов Для XVI века в реальной истории выявлено 210 названий городских ремесел (в Новгороде - 293). Степень специализации в отдельных ремеслах была довольно высокой: так, среди ремесленников, изготовлявших обувь, известны голеньщики, каблучники, подошвенники и т. д. Мастера, производившие промышленные полуфабрикаты, постепенно превращались в мелких товаропроизводителей. В составе городских ремесленников преобладали те, кто занимался изготовлением съестных припасов (34 специальности), далее - приготовлявшие предметы домашнего обихода (25 специальностей) и затем - ремесленники всех других 119 специальностей. Среди последних важнейшими были профессии, связанные с металлообработкой. Как и в реальной истории, происходит постепенное увеличение объема ремесленной продукции, предназначавшейся для вольного сбыта. Некоторые ремесленники выступают одновременно и в роли продавцов своих изделий. Характерным является сочетание работы на заказ с работой на рынок. Здесь, так же как и в сельском хозяйстве, возрастает роль скупщика, чем занимается местное купечество. В отличие от реальной истории, где торговле провинциальных городов был нанесен серьезный удар тем, что Иван IV после сожжения Москвы татарами в 1571 года свел всех "лучших людей" других городов в Москву, обескровив провинциальные посады, в этой, альтернативной истории, этого, разумеется, не произойдет. В городах торговля производилась местными жителями в лавках, а приезжими торговцами - в гостиных дворах, которые имелись во всяком более или менее значительном городе, и только оптом. Приезжавшие из ближайших сел крестьяне торговали на площади, обычно один-два раза в неделю.
  Отдельные ярмарки существовали в России уже в XVI веке. В отдельных городах и при крупных монастырях происходят ярмарки, приуроченные к дням местных праздников. Так возникали общерусские связи, ведшие к складыванию общерусского рынка. На небольших местных рынках, изобиловавших предметами мелкого производства, господствовали ремесленники и торговцы. Ярмарочная торговля содействовала налаживанию постоянных торговых связей Новгорода с Москвою, а также поморского севера с центром страны. Налаживаются связи и между другими областными рынками.
  В целом темпы развития страны в середине XVI века и в реальной истории были достаточно интенсивными. Только чрезвычайно длительная и тяжелая Ливонская война, потребовавшая огромных расходов и сопровождавшаяся небывалым ранее ростом налогов, затормозила этот процесс, а наложившийся страшный голод, вызванный неурожаями 1568-69 годов и две эпидемии чумы - в 1570 году и в 1578 году - в сочетании с разорением "от государевых податей" ввергли страну в экономический кризис. Не задержанный разорением, вызванным длительной ливонской войной, а затем Смутой, процесс возникновения всероссийского рынка придет в данной альтернативной истории к завершению к концу XVI века.
  Здесь необходимо обратится к обоснованию одного из важнейших факторов данной альтернативной истории - тому, что в этом мире в России не будет крепостного права. В реальной истории двадцатипятилетняя Ливонская война привела к росту налогов, повальному разорению крестьянства и служилого дворянства, голоду и эпидемиям. Что повлекло значительное сокращение численности населения России (по некоторым данным - примерно на 30%) и привело к необходимости введения т.н. ''заповедных лет'' - первоначально рассматриваемых как временная мера по ограничению свободы передвижения крестьян с целью упорядочения сбора податей. И которые со временем трансформировались в крепостное право, окончательно оформившееся в начале XVIII века.
  В данной альтернативной истории быстрое и победоносное окончание Ливонской войны позволит отменить чрезвычайные налоги, и соответственно избежать голода и воспоследовавшей из него чумы, а значит - избежать демографической катастрофы и оскудения дворянства. Более успешная борьба с татарскими набегами позволит разрешить ситуацию с перенаселением колонизацией лесостепи. Стабилизация экономики позволит обеспечить службу дворянства, так как его доходы в отличии от реала не снизятся, и потребность в закреплении крестьян не возникнет.
  В культурной жизни Руси также произойдут значительные перемены. Объединение России и Литвы привело, например, к тому, что при царском дворе, особенно среди молодых дворян, получила распространение польская мода. Как писал современник: ''...стали волосы стричь, бороды брить, сабли и польские кунтуши носить, школы заводить''. Правда это вызвало недовольство ряда церковных иерархов, усмотревших в этом нарушение ''древнего благочестия'', но царь к нововведениям отнеся благожелательно и недовольные были вынуждены приумолкнуть, ограничившись лишь ''разгромными'' проповедями на этот счет в церквях. По иронии судьбы, для успешного противодействия своим, по их мнению ''олатыневшихся'' оппонентам консерваторы были вынуждены сами изучать ''латинские'' книги, что даже при неприятии содержащихся там идей, заставляло консервативных иерархов активизировать работу русской церковной мысли и развивать такие направления как написание ''своих'' трудов (особенно полемических) и книгопечатание.
  Осенью 1581 года из Польши неожиданно пришло страшное известие - в середине ноября ''разнемогся'', а вскоре и скончался старший сын царя и его наследник царевич Иван Иванович. Смерть молодого (на момент смерти ему было всего лишь 27 лет) и здорового царевича вызвало сомнения в естественности смерти наследника русского престола. Царевич, будучи наместником своего отца в Польше, правил ''железной рукой'' и, как ''единорог, злобно дышал огнём своей ярости на врагов''. И, что вполне естественно, имел немало недоброжелателей в среде польской аристократии. Кроме того, в 1580 году он провёл законы запретившие дальнейший переход земских имений и мещанских земель в руки духовенства путем дарений, продажи, отказа по душе и т.д. Земские имения, оставшиеся по смерти ''белого'' кнезда, наследовали его родные; вступающий в монастырь должен был предварительно продать свои имения. Кроме того, духовенство со своих имений обязывалось нести военную службу и платить подати (ранее оно было от этого освобождено), а также отменялась церковная десятина со всех имений, как королевских, так шляхетских. Что не добавило царевичу популярности со стороны католической церкви. Это породило версию о возможном отравлении наследника. Проведённое ''по горячим следам'' следствие подтвердило это версию. Было схвачено и допрошено ''с пристрастием'' несколько человек из польской части окружения Ивана Ивановича, но главных виновников найти не смогли. Схваченные оказались мелкими пешками, а более крупные фигуры успели скрыться.
  В самой Москве смерть царевича Ивана резко изменила ситуацию при царском дворе. Наследником престола, согласно действующему порядку, становился царевич Фёдор. Но способности к управлению второго царского сына вызывали сильные сомнения и как повествовал дьяк Иван Тимофеев в своих записках, все ''заболели'' недоверием к нему. В этой ситуации внимание к себе приковал царевич Дмитрий, третий сын Ивана IV от Екатерины Ягеллон. Родившийся в 1563 году он к концу 1581 года достиг ''телесной крепости'' и по словам современников обладал живым умом и волевым характером, что привело к формированию при дворе сильной партии его сторонников. Сам царь склонялся к мысли в обход слабовольного Фёдора сделать своим наследником третьего сына. И после торжественного погребения царевича Ивана он обратился к Государственному совету (Думе) с речью и начал с того, что смерть старшего сына произошла из-за его грехов. И так как, продолжал он, есть основания сомневаться, способен ли Фёдор к принятию на себя бремени власти Государя, он просит собравшихся подумать, кто из его сыновей более подходит для царского трона. Совет раскололся. Большая его часть высказалась в пользу Дмитрия, но традиционный порядок принятия решений требовал единогласного постановления, поэтому конкретного решения принято не было. Тогда Иван IV обратился непосредственно к Фёдору, который, по выражению современников, ''всю жизнь избывал мирской суеты и докуки, помышляя только о небесном'', официально отрекся от своих прав на престол в пользу младшего брата (в реальной истории Федор не стремился занять трон и даже планировал по достижении совершеннолетия Дмитрия передать власть ему), после чего был послан в Польшу, где он должен был заменить своего покойного старшего брата. Вместе с тем понимая, что Фёдор ''по простоте и слабости правление над грубыми и непокорными народами с трудом мог воспринять и удержать'' усилил его окружение несколькими верными людьми, первое место среди которых занял молодой шурин царевича - Борис Годунов, который вскоре занял лидирующее положение в окружении нового польского принцепса, который поставил своего шурина на должность коронного канцлера. При этом Дмитрий остался в столице при отце, который открыто объявил его своим наследником и начал подготовку к процедуре венчания Дмитрия на царство.
  Тут необходимо сказать несколько слов об окружении младшего царского сына. По имевшему в то время положению, каждый член царской семьи (царь, царица и царевичи) имел свой собственный ''двор'', в который входили своя ''Дума'', окольничие и служилые дворяне. Понятное дело, что высшая знать пыталась пристроить при этих ''дворах'' своих представителей. Прежде всего они стремились укрепиться при дворе старшего царского сына Ивана, который до своей кончины считался наследником и его воцарение приводило к возвышению людей входящий в его окружение. Меньшим вниманием пользовался ''двор'' Фёдора, который комплектовался по ''остаточному'' принципу (те кто не попал в ''двор'' царевича Ивана или был для этого недостаточно знатен). А ''двор'' Дмитрия, который был третьим сыном и при жизни царевича Ивана даже гипотетически не рассматривался как вероятный наследник престола, вниманием высшей знати обделялся и комплектовался в основном из представителей мелкого служилого дворянства, тех чьи семьи возвысились благодаря опричнине (Бельские, Нагие, Собакины) и литвинской знати (для которых Дмитрий был ''свой''). После кончины царевича Ивана ситуация правда изменилась и родовитая московская знать стала активно просачиваться и в окружение Дмитрия, но уже устоявшаяся ''старая гвардия'' цепко удерживала свое влияние и ''новички'' могли играть лишь второстепенную роль.
  Последние годы своей жизни Иван IV с одной стороны смягчил свою внутреннюю политику. Многие из наказанных им были прощены и им было разрешено вернуться в Москву. Кроме того, после смерти своего старшего сына фактически была отменена смертная казнь (с конца 1581 по начало 1584 года не было казнено ни одного человека). Не смотря на то, что царь по прежнему был скор на расправу, дело ограничивалось крупными штрафами и палочными ударами - торговой казнью. Был издан указ, грозивший жестокими карами за ложные доносы. Указ предписывал казнить тех, кто необосновано обвинит кого-либо в мятеже против царя. Наказанию подвергались также холопы за ложные донос на своих господ. Мелких ябедников били палками и определяли на службу в казаки в южные крепости.
  Так же, в 1581 году была начата поземельная перепись. Были предприняты меры по упорядочиванию и расширению ямской службы, а 4 марта 1582 года Иван IV утвердил план строительства города Архангельска в устье Северной Двины с целью дальнейшего развития торговли на севере (в реальной истории во время Ливонской войны даже когда Нарва была в составе России торговля с Европой по Северному морскому пути не прекращалась). Одновременно с этим было решено организовать постоянную пристань в городе Коле (совр. Мурманск).
  В июле 1583 года был торжественно венчан на царство его сын Дмитрий, которому Иван IV при всех вручил символы царской власти, тем самым объявляя его Великим Государем вся Руси и своим соправителем. Этот шаг царя был его последним крупным деянием. В начале 1584 года Иван IV тяжело заболел и 19 марта 1584 года печальный звон колоколов возвестил стране, что на 54-м году своей жизни и 31-м году своего правления скончался царь и Великий князь всея Руси Иван IV Васильевич, вошедший в историю под прозвищем Грозный.
  В ту самую ночь, с 18 на 19 марта 1584 года, когда представился царь Иван IV, на престол спешно был возведён его третий сын Дмитрий, который вступил на царство, как это специально подчеркивалось в грамотах, по ''благословению и повелению'' своего отца. Причины выделения и активного тиражирования этой формулировки были в том, что хотя сам Иван IV в своей ''духовной'' указал в качестве преемника своего третьего сына Дмитрия, но и у прав находящегося в Польше Фёдора так же нашлись весьма сильные и многочисленные защитники. Расстановка сил в придворных кругах была довольно сложной. Существовали две основные группы знати, хотя внутри их единство не всегда было прочным. Первую, т.н. ''земщину'', представляли княжеские семьи, связанные с земской средой, вторую - те, возвышение которых определялось не родословными традициями, а придворной, в первую очередь опричной, службой. Формальным главой первой группировки был князь Иван Федорович Мстиславский, которому перевалило за 80. В политике он был скорее представительной, чем действующей фигурой. Зато его сын Федор был в расцвете сил. Мстиславские принадлежали к крупнейшим землевладельцам страны. Их владения (волость Юхоть и Черемха), располагавшиеся на Ярославщине, восходят ко времени, когда Мстиславские находились на полуудельном положении ''служилых князей''. Первым браком кн. И. Ф. Мстиславский был женат на дочери казненного виднейшего боярина князя А. Б. Горбатого и Анастасии Петровны Головиной, вторым - на сестре жены боярина Н. Р. Юрьева, которая была дочерью князя В. И. Воротынского.
  Пожалуй, наиболее влиятельным лицом в Государственном совете был боярин Никита Романович Юрьев. Он, как и И. Ф. Мстиславский, тоже был ''в возрасте'', служил при дворе около 40 лет. Первая его жена была внучкой Д. В. Ховрина, а вторая - дочерью князя А. Б. Горбатого. Дети Никиты Романовича с их мужьями и женами составляли сплоченный клан. Так, второй сын Никиты - Александр женат на дочери князя И. Ю. Голицына; дочь Анна была замужем за князем И. Ф. Троекуровым; Ефимия - за князем И. В. Сицким; Марфа - за служилым князем Б. К. Черкасским; племянница Фетинья - за князем Ф. Д. Шестуновым. Через Троекурова Юрьевы состояли в родстве с Шереметьевыми (отец И. Ф. Троекурова был шурином И. В. Шереметьева). Известно также, что ''Федор Романович и князь Иван Сицкий и князь Александр Репнин меж собой братья и великие други''. К старинной знати принадлежали и свойственники бояре князь В. Ю. Голицын и князь П. И. Татев (Голицын был женат на дочери князя Ф. И. Татева). Примыкал к этой группе и окольничий Ф. В. Шереметьев. Несколько особняком держались князья Шуйские, связанные родством с Григорием (Малютой) Скуратовым-Бельским и опричной службой, хотя боярин князь В. Ф. Скопин-Шуйский женат был на дочери П. И. Татева.
  Разнородной коалиции земских княжат и бояр противостояла группировка ''Двора'', включавшая в себя Григория Скуратова, назначенного опекуном Дмитрия, оружничего Богдана Бельского, боярина Д. И. Годунова, окольничего С. В. Годунова, боярина Б. Ю. Сабурова, окольничего Федора Нагого и его брата, главы Посольского приказа Афанасия Нагого. Поддерживал их опричный боярин князь Ф. М. Трубецкой, окольничий князь Дмитрий и дворецкий князь Фёдор Хворостинины, служившие ранее в опричном войске. Кроме того к ним примыкали поступившие на службу русскому царю князья - выходцы из бывшего Великого княжества Литовского, которые не смотря на всю свою знатность и богатства оказались на самом конце русского местнического списка. Их в окружении Дмитрия представляли молодые князья Константин и Адам Вишневецкие.
  Не было единодушия и в административном аппарате государства. Влиятельные дьяки Андрей и Василий Щелкаловы, а также казначей П. И. Головин поддерживали кандидатуру Фёдора, а дворцовый аппарат - Дмитрия. По сути, линия противостояния проходила не по вопросу большей легитимности того или другого претендента, сколько по вопросу дальнейшей политики новой власти. Многие представители знати связывали со смертью царя надежды на изменение внутренней политики, расформирования ''Двора'', и возвращения к ''старому порядку''. Дмитрий и его окружение, в котором на первых ролях были представители ''худородных'' фамилий, олицетворял собой сохранения прежней ''опричной'' политики. В то же время, как воцарение слабовольного Фёдора делало бы возможным реванш старой родовитой аристократии. Сложившаяся ситуация вызывала смятение в Кремле, где не были уверены в том, что высшая знать пойдет на признание в Дмитрии царя. По степени влияния безусловно лидировала ''земщина'', которая имела достаточно оснований, чтобы после смерти Ивана IV укрепить свои позиции. Но реальное соотношение сил определялось не столько формальными данными, сколько активными действиями. А в этом ''земщина'' явно уступала ''двору''. К тому же в момент смерти Ивана IV в Москве не было нескольких бояр, в их числе трех Шуйских (Иван Петрович находился в Вильно, В. Ф. Скопин - на наместничестве в Новгороде, В. И. Шуйский - в Смоленске). Кроме того, преклонный возраст Мстиславского не давал ему возможности выступить с большой энергией.
  Сразу же после смерти Ивана IV, когда все находящиеся в столице члены Государственного совета собрались у постели покойного царя, дворцовые стрельцы подчинявшиеся Богдану Бельскому заперли Кремль и отказались выпускать из него кого либо. Одновременно с этим Григорий Скуратов потребовал от собравшихся немедленно принести присягу Дмитрию. Оказавшийся в безвыходной ситуации Государственный совет в эту же ночь присягнул на верность новому царю и только после этого всех отпустили по домам. Несколько сложнее было с сидящим в Польше царевичем Федором Ивановичем. Сам Федор, как уже указывалось, к власти не стремился. И воспринял коронацию своего брата даже с облегчением. Но действующее тогда на Руси понятие ''старшинства'' с трудом воспринимало мысль о том, что третий царский сын внезапно оказался ''старше'' второго сына Ивана IV. Кроме того, его шурин Борис Годунов был человеком крайне властолюбивым и действуя через свою сестру царевну Ирину вполне мог сподвигнуть царевича на выступление за свои ''законные права'', против младшего брата. Тем более, что группировка сторонников Федора по прежнему была сильна. Особенно ярко это проявилось на Земском Соборе 20 апреля 1584 года, созванном по инициативе митрополита Дионисия. Хотя большинство собравшихся поддержало Дмитрия, но тут в очередной раз сказалась русская традиция ''единогласия'' - часть собравшихся, как среди духовенства - Иов, епископ Коломенский, так и среди знати - мощный клан Годуновых, Сабуровых, Клешниных, Телятевских, Морозовых, Салтыковых и Шеиных и ''примкнувших к ним'' Захарьиных-Юрьевых, высказалась в пользу Федора упирая на то, что ''негоже младшему брату быть выше старшего''. После долгих и ожесточенных споров возобладал компромиссный вариант - вспомнили про восточно-римскую традицию соправления ''кесарей'' и для окончательного урегулирования ситуации в Польшу выехал глава Посольского приказа Афанасий Нагой, который должен был просить Фёдора прибыть в Москву, дабы он мог занять свое законное место рядом с братом в качестве Великого Государя и соправителя. Сам Фёдор воспринял эту идею без энтузиазма, но подталкиваемый своей женой и шурином поехал в столицу.
  14 июня 1584 года Москва торжественно встречала царского брата. Въезд Фёдора в город был торжественным: сам Дмитрий выехал, чтобы за 5 верст от столицы встретить своего брата. Встреча прошла со взаимными земными поклонами и весьма растрогала ее очевидцев. А 22 июня состоялось наречение Фёдора титулом Великого Государя. Правда царское титулование сохранялся единолично за Дмитрием, который таким образом оставался царем и Великим Государем всея Руси, а Федор получал титул Государя и Великого князя Московского.
  Первоначально предполагалось, что оба брата будут оба иметь свой ''стол'' в Москве, что было для Дмитрия даже удобно, поскольку в этом случае он своим ''братским влиянием'', мог воздействовать на слабовольного Фёдора. Было даже установлено два одинаковых трона, на которых братья восседали во время официальных мероприятий. Однако в дело вмешался ''проклятый польский вопрос''. Находясь только в личной унии в Россией поляки были весьма недовольны отъездом Фёдора и требовали его возвращения, связывая с этим возможность сохранения унии, которая в случае дальнейшего ''пренебрежения интересами Короны Польской'' могла быть по их мнению расторгнута. Но Фёдор не горел желанием возвращаться в Краков, где чувствовал себя чужим среди тамошних иноверцев. В дело вмешались и сторонники Фёдора, указавшие, что Дмитрию, как потомку польских королей сподручней править Привисленским краем. Что вызвало, в свою очередь, сопротивление со стороны уже сторонников Дмитрия, усмотревших в этом предложении, и вполне справедливо, попытку клана Годуновых оттеснить Дмитрия и поставив на Москве в качестве единоличного правителя Фёдора, править за его спиной. Дело чуть было не дошло до прямой драки в Государственном совете и только личное вмешательство митрополита Дионисия остановило конфликт. Именно он предложил братьям разделить управление страной. Фёдор оставался на Москве, где под его властью, в качестве удела, оставалась большая часть ''старых'' московские владений, Казань, Поволжье и Сибирь. При нем формировалась своя Государева Дума - правительство удельных земель, но при этом Фёдор не имел право самостоятельно вести внешнеполитические сношения, объявлять войну и заключать мир, что оставалось в единоличном ведении царя. Кроме того, Дмитрий оставлял за собой право отменять неугодные ему решения Фёдора, в то время как Фёдор обязывался держать сторону своего брата и быть с ним ''заедин'' во всем.
  Сам же Дмитрий переносил свой ''стол'' в Киев, откуда он мог часто бывать наездами в Польше, тем самым удерживая её ''под своей рукой''. Под его властью напрямую оставались земли бывших Великого княжества Литовского и Ливонского ордена, за исключением Ругодива, который передавался в управление Фёдору. Кроме того, Дмитрий ''взял на себя'' Смоленск, Новгород-Северский и Чернигов. В Киев также переезжали Государственный совет и митрополит.
  Помимо этого, Дмитрием были предприняты шаги по укреплению своего положения собственно в Москве, и ослаблению позиций сторонников Фёдора. Прежде всего было объявлено о желании царя вступит в брак. Ничего удивительного или неожиданного в этом не было. Дмитрию уже перевалило за 20 лет, и по русским понятиям ему давно было пора жениться. Несколько неожиданным, хотя вполне объяснимым, стал выбор невесты - юной княжны Ирины Ивановны Мстиславской. Хотя княжна Мстиславская и была писаной красавицей, но мотивы брака все же были явно политическими. Её отец, могущественный князь Иван Фёдорович Мстиславский принадлежал к стану противников Дмитрия (точнее к стану противников партии Государева Двора), и брак царя с его дочерью менял его политическую позицию на прямо противоположную, превращая Мстиславских в опору царской власти в Москве. Кроме Мстиславского, в Думу при Фёдоре по настоянию Дмитрия были включены державшие его сторону князья Шуйские, а также вызванный из Твери в столицу Симеон Бекбулатович, возглавивший командование поместной конницы. Таким образом в окружении Фёдора образовалась мощная группировка, способная противостоять влиянию Годунова и проводить линию Дмитрия.
  С первых же дней своей деятельности правительство царя Дмитрия столкнулось с рядом трудностей. На проведенном в июне 1584 года Освященном соборе правительству удалось добиться издания соборного приговора 10 июня 1584 года об отмене податных привелегий монастырей, которые во время правления Ивана IV все же получили от царя иммунные грамоты. Было подтверждено запрещение монастырям приобретать земли путем покупок и вкладов, держать закладчиков, так как ''крестьяне вышед из-за служилых людей, живут за тарханы во льготе, и от того великая тощета воинскому чину прииде''. Продолжалось восстание ''черемисы'', представлявшее из себя серьезную опасность: они ''побиваху московских людей овогда на станех, овогда на походех, бояре же и воеводы не можаху их обратити''. 20 июля 1584 года в Казанскую землю ''луговые черемисы воевать'' послан был князь Д. П. Елецкий. Но его военная экспедиция большого успеха не имела. Тогда, 11 ноября 1584 года новый поход возглавил князь И. А. Ноготков. На этот раз воеводы ''татар и черемисы много побили... и тогда Луговую сторону воевали и многие улусы разорили''. В итоге черемисы ''добили челом... вековым миром''. Продолжая политику отца Дмитрий ''чая от них впредь измены'', повелел ставить города ''во всей Черемиской земле'', причем ''насади их русскими людьми и тем... укрепил царство Казанское''.
  Продолжалась политическая борьба и в Москве. Опираясь на поддержку влиятельных боярина Никиту Романовича Захарьина-Юрьева и дьяка Андрея Яковлевича Щелкалова Борис Годунов получил в Думе высший боярский чин - конюшего, упраздненный было при Иване IV, но восстановленный Федором. Помимо этого Годунову удалось протолкнуть на должность командующего дворцовыми стрельцами своего родственника - князя И. С. Туренина. А после того, как в конце лета 1584 года скончался Никита Захарьин-Юрьев, Борис Годунов опасаясь усиления партии Мстиславского нанес упреждающий удар. В сферу конфликта было втянуто центральное финансовое ведомство - Казенный приказ, находившийся в ведении противостоящих Годунову двоюродных братьев Петра и Владимира Головиных. По настоянию Годунова Дума постановила провести ревизию казны. Проверка обнаружила большие хищения, за что ''приговорили бояре Петра Головина за государеву краденую казну Казенного двора казнить смертию''. С его двоюродным братом Владимиром обошлись мягче: его сослали в Казанский край, где он и умер в тюрьме.
  Суд нал Головиными послужил поводом к смене высшей приказной администрации, куда Борис стал проталкивать своих родственников и друзей. Пост главного казначея занял думный дворянин Д. И. Черемисин. Приказ Большого дворца и Казённый приказ возглавил Г. В. Годунов. Одновременно с этим Годунов стал проталкивать вверх по церковной иерархии своего верного клеврета, епископа Коломенского Иова, который в 1586 году получил должность архиепископа Ростовского и открыто стал претендовать на московскую митрополию, вступив в конфликт с митрополитом Московским и Киевским Дионисием. Утверждая, что негоже одному человеку занимать обе кафедры (тем более, что после переезда Дмитрия в Киев, Дионисий также постоянно обосновался в этом городе, бывая в Москве лишь наездами) Иов при поддержке Годунова стал требовать, чтобы Дионисий освободил одну из кафедр. Правда на этом пути у него лежало серьезное препятствие. Хотя большинство священников московской митрополии было недовольно тем, что глава русской православной церкви в качестве своей постоянной резиденции избрал Киев, но Иов в качестве кандидатуры нового митрополита Московского не вызывал у них энтузиазма (в реальной истории, когда удалось сместить Дионисия митрополичий престол пустовал почти два месяца - священнослужители долго отказывались выбрать новым митрополитом Иова - и это при том, что кандидатура Иова открыто поддерживалась царем ) и возможный Освященный собор не свел бы Дионисия с кафедры. Тогда Годунов пошел иным путём. Летом 1586 года, через Львов на Русь для сбора денег на нужды своей епархии приехал Иоаким, патриарх Антиохийский. И во время посещения Киева с ним случился казус - при встрече Иоакима и Дионисия, русский митрополит первым благословил патриарха, что вызвало неудовольствие последнего, заметившего, что вообще-то должно быть иначе, но не посмевшего протестовать открыто - слишком велик был контраст между роскошью русского святителя и бедностью приехавшим в качестве просителя ''восточного патриарха''. Чем не преминул воспользоваться Годунов, пригласивший Иоакима в Москву, где устроил ему торжественную встречу, после чего неожиданно негласно предложил тому поставить на Руси патриарха, кандидатом в которые выдвинул ростовского архиепископа Иова, который таким образом стал бы главой Русской православной церкви и оттеснил бы Дионисия. Патриарх Иоаким поблагодарив за все милости, признал, что в России учредить патриаршество ''пригоже'', и обещал посоветоваться с остальными патриархами: ''То дело великое, всего собора, а мне без этого совета учинить то дело невозможно''. Предложение Годунова в обмен на 8 тыс. дукатов, не откладывая дело в долгий ящик, самому поставить патриарха, а задним числом искать потом подтверждения, Иоаким отверг, хотя обещал содействовать делу среди своих восточных собратий.
  Не смотря на то, что в Москве не добились своего, столь настойчивые попытки свести Дионисия с митрополии и поставить во главе ее ''своего'' человека не на шутку встревожили Киев, где стали готовить ответные меры. Но вскоре события на южных границах страны отвлекли внимание на иные проблемы.
  
  Часть IV
  Юг в огне
  
  В 1576 году, в соседней Персии со смертью шаха Тахмасиба вновь вспыхнуло, до этого сдерживаемое сильной властью шаха, соперничество между племенами кызылбашей. Вопрос о престолонаследии не был решён: завещание не было оставлено. Всего у шаха было девять сыновей (не считая дочери) от различных жён, принадлежавших разным племенам. Между ними вспыхнула междоусобица. Наиболее вероятным претендентом на трон был Исмаил-мирза, рожденный от Солтаным из племени туркман. Он имел большую популярность в войске, но отец, видя это и боясь переворота со стороны сына, заключил его в крепость, где Исмаил протомился около 20 лет. Воспользовавшись заточением Исмаила, другой сын Тахмасиба, Хейдар-мирза, рожденный от грузинской наложницы, при поддержке грузинской знати и племени шейхавенд провозгласил себя шахом. Однако ''правление'' Хейдара продолжалось всего один день. Сторонники Исмаила ворвались во дворец, убили несостоявшегося шаха и возвели на престол Исмаила, чье короткое правление (1576-1577 гг.) характеризовалось бурными внутриполитическими событиями. Не поддержавшие нового шаха племена подверглись резне. Опасаясь, что другие братья могут также попытаться его свергнуть, Исмаил II приказал уничтожить их. Таким образом были уничтожены практически все сыновья Тахмасиба, кроме одного брата Исмаила II (от одной матери) Мухаммед-мирзы. Были уничтожены также двоюродные братья и их потомство на перефирии. Везирем был назначен перс Мирза Салман, но большинство должностей (причем военные - все) оставались за кызылбашами. Сам Исмаил II государственными делами занимался мало, предпочитая предаваться наслаждениям наверстывая упущенное за 20 лет заключения. А 24 декабря 1577 года, выйдя переодетым в нетрезвом виде на улицы города, Исмаил II был найден мёртвым в доме своего кондитера (Халвачи), предположительно отравленный своей сестрой Перихан-ханум, которая помогла взойти ему на престол, но потом была недовольной его пренебрежительным отношением.
  После смерти Исмаила II вновь стал вопрос о престолонаследии, что привело к кровавой смуте. В стране создалось нечто вроде двоевластия. В столице Казвине власть прибрала к рукам 30-летняя Перихан-ханум, поддержанная своим дядей по матери Шамхал-салтаном. Все эмиры вначале подчинились ей. Но единственный оставшийся в живых сын Тахмасиба Мухаммед-мирза, находившийся тогда в Ширазе, предъявил свои права на престол. И к которому примкнул везир Мирза Салман.
  Когда Мухаммед-мирза двинулся в Казвин, эмиры стали переходить на сторону этого претендента. Перихан-ханум, преданная своими людьми, была казнена, был убит ее дядя Шамхал-салтан, уничтожен и годовалый сын Исмаила II Шахшоджа, как возможный претендент на престол. 13 февраля 1578 года в Казвине торжественно короновался Мухаммед-мирза как шах Мухаммед Худабенде. Фактически страной стала править его жена Махди Улья - ''Высокая колыбель''. Она была введена в должность векиля высочайшего дивана. Было установлено, чтобы ее печать ставилась на обороте указов и грамот падишаха над печатью везира.
  В период правления Мухаммеда Худабенде экономическое положение страны сильно ухудшилась. Значительная часть шахской казны ушла на ''жалование'' войску. Расцвело казнокрадство и коррупция. Как сообщал Искандер Мунши: "Ежедневно из государственной казны целыми сундуками растаскивали чеканное золото и подолами раздавали курчиям (гвардейцам). Двери выгоды открылись перед должностными лицами дивана, и расцвело взяточничество. Кызылбашские племена при попустительстве своих предводителей поднялись против власти и, взятками ублажая визирей и столпов государства, добивались всего, чего хотели. Кызылбашские племена, сочтя достижение своих целей образцом самоотверженности, стали мало считаться с интересами государства и веры, и вскоре казна была полностью опустошена и в ней не осталось чего-либо от наличных денег и товаров". Племенная знать фактически разделила страну на сферы своего влияния. С шахской знатью эмиры совершенно перестали считаться и управляли областями по своему усмотрению. Возникшие междоусобицы и слабость центральной власти создали для внешних врагов, особенно Турции, благоприятный момент для нападения.
  Еще в 1577 году пограничные курдские племена, подстрекаемые османским правителем Вана Хосровом-пашой, подняли мятеж. Поддержанные турецкими войсками курды захватили Хой, а затем крепости Гегерчинлик и Урмию. Назначенный к этому времени правителем Азербаджана Амир-хан Туркман с 10-15 тыс. воинов двинулся из Тебриза к границе. Мятежники укрылись в крепостях, но закрепиться в курдских районах Амир-хан не смог. К мятежу примыкали все новые племена.
  В это же время антисефевидское восстание вспыхнуло в Ширване. Объективной его причиной стало взимание давно не собранного налога. Ввиду крайней бедности местного населения даже жадный Тахмасиб не собирал тут податей 7 лет. Но при общем расхищении казны при Мухаммеде Худабенде финансовые чиновники, решив, что теперь все позволено, выпустили ассигновки (хавале) на право взимания податей, которые были розданы курчиям (гвардейцам) в счет жалования. Недовольством народа воспользовался потомок ширван-шахов Абубекр-мирза, который собрал вокруг себя 2-3 тыс. человек ширванской бывшей гвардии и из лезгин, к которым присоединилась беднота. Восстание началось резней кызылбашей в Дербенте и Шабране. Сам Абубекр 20 лет с самого детства провел в Дагестане, скрываясь от сефевидских властей. Затем он посетил Крым, где стал зятем Девлет-Гирея (1551-1577 гг.), и заручившись поддержкой самого султана, тайно прибыл в Ширван, где и поднял мятеж.
  Тщательно подготовившись к войне, инспирировав мятежи в Курдистане и Ширване, заручившись поддержкой правителей Дагестана, турки в 1578 году начали свое открытое, непосредственное вторжение. Главнокомандующий турецкими войсками Мустафа Леле-паша со 100-тысячной армией выступил из Эрзурума. Кызылбашские предводители, занятые междоусобицами не объединились и теперь. Ополчение Имамкум-хана Каджара и Чухурсаада в 15 тыс. человек расположилось к северо-востоку от Карса на берегу озера Чилдыр. Тут они одержали победу над османским авангардом, но, увлекшись преследованием, не заметили нового подошедшего отряда Мустафы-паши и были разбиты. Чилдырская битва открыла туркам дорогу в Грузию. 24 августа 1578 года они вошли в Тбилиси. Царь Картли Симон оказал сопротивление и повел партизанскую войну. Царь Кахетии Александр выразил покорность туркам. После того, как Грузия была занята, правитель Шеки Иса-хан оставил свое владение и ушел к Сефевидам.
  Осенью 1578 года, не смотря на усталость, голод и недовольство значительной части солдат, турки, форсировав реку Алазань, вступили в Ширван, где Мустафа-паша с большим трудом убедил воинов продолжить поход. 16 сентября они вступили в Ареш, отдохнув и обеспечив себя провиантом на месяц для продолжения похода. Беглярбек Ширвана Арас-хан Румлу благоразумно покинул Ширван и расположился на правом берегу Куры. Турецкая армия без особого труда заняла, кроме Ареша, города Шемаха, Кабала, Баку, Махмудабад, Шабран и Сальян. Успех турок был в значительной мере обусловлен поддержкой населения, которое много потерпело от кызылбашской знати; местная знать в свою очередь все еще надеялась на возрождение своего государства с помощью внешней силы.
  Ширван был разделен турками на две области (бейлербейства) - Дербент и Шемаху. Не дожидаясь наступления зимы, Мустафа-паша начал отход из Ширвана, оставив в крепостях гарнизоны. Их положение было крайне неустойчивым. Не сразу удалось найти военачальника, который согласился бы принять командование войсками в Ширване. Им стал решительный, волевой и воинственный Осман-паша. Обратный путь в Эрзурум через Грузию стоил туркам тысячи жизней: только от снежного бурана 25 октября 1578 года между Тбилиси и Гори погибло от 5 до 6 тыс. солдат. В районе Тбилиси Мустафа-паша подвергся совместной атаке войск карабахского беглярбека Имамкули-хана и картлийского царя Симона, устроивших засады в лесах. Было убито около 20 тыс. турок, захвачены богатые трофеи. Что вдохновило кызылбашей. Вскоре в Ширване они освободили Ареш и стали готовить главное войско, чтобы выбить турок из страны и перенести войну на неприятельскую территорию. Главнокомандующим был назначен молодой талантливый военачальник царевич Хамза-мирза, при нем находилась его мать Махди Улья.
  Не сидели без дела и турки. Нуждаясь в легкой мобильной кавалерии турецкие султаны привлекли к участию в боевых действиях татар, которые по приказу Высокой Порты двумя путями отправились на персидский фронт. Меньшая, но наиболее боеспособная часть татарской конницы была погружена на корабли и морским путем доставлена в Анатолию. А основная часть крымского войска была переправлена турецким флотом через Керченский пролив на Таманский п-ов, где соединившись с ногайцами своим ходом двинулась в сторону Каспийского моря, откуда обрушилась на персидские земли с севера. Что имело позитивные последствия для русских земель, поскольку уход в Персию большей части боеспособного населения Крымского ханства привел к прекращению татарских набегов на пограничье и позволил сконцентрировать силы против Большой Ногайской орды.
  Тем временем 30-тыс. армия Хамзы-мирзы двинулась через Ардебиль в Карабах, не занятый турками. Дальше планировалось идти освободить Ширван. Беглярбек Ширвана Арас-хан Румлу, боясь, что его обвинят в трусости и бездействии, узнав о походе Хамзы, сам предпринял попытку отвоевать свое владение. Когда он перешел Куру и осадил Шемаху, через Дербент в Ширван ворвалось 20-тыс. татарское войско во главе с братом хана и наследником престола Адиль-Гиреем. Отряд Арас-хана был окружен и почти полностью уничтожен. Вслед за этим турки двинулись на юг в Муганскую степь, где находилось родное племя Арас-хана - румлу. Там большинство именитых людей было убито, а роль и значение племени румлу сильно подорваны. Татары захватили также множество пленников, которых повели назад в Ширван.
  В это время шахское войско во главе с Мирзой Салманом вышло из Карабаха и, оставив осаждать Шемаху 3-х тысячный отряд, вышло навстречу татарам. Стороны встретились 28 ноября 1578 года в местечке Моллахасан, на берегу реки Аксу. Татары были наголову разбиты, Адиль-Гирей был захвачен в плен. Вся военная добыча татар была отобрана. Узнав о разгроме, Осман-паша покинул Шемаху и двинулся на север в Дербент (город был охвачен восстанием, и туркам пришлось брать его вторично).
  Дербент остался единственным городом Ширвана, в котором удержался турецкий гарнизон с самим Осман-пашой. Известие о почти полном очищении Ширвана было с ликованием воспринято в шахской ставке в Караагаче, где находился принц Хамза и его мать. Все войска после этого вернулись в Карабах, не пытаясь взять Дербент, что оказалось роковой ошибкой. Ответственность за это одни историки возлагают на везира Мирзу Салтана, другие - на шахиню Махди Улья. В конце 1578 года, несмотря на зиму, войско по приказу шахини и Хамзы вернулось в Казвин. Засевший в Дербенте Осман-паша с гарнизоном, хоть и отрезанный от своих главных сил, продолжал тревожить кызылбашей набегами, ему помогали в этом дагестанцы и повстанцы Абубекра.
  Дальнейшим успехам кызылбашей в войне помешали внутренние распри. К лету 1579 года конфликт между азербайджанскими эмирами и шахиней Махди Улья достиг наивысшей точки. Утверждая на престоле Мухаммеда Худабенде, эмиры рассчитывали, что будут сами править, пользуясь своим влиянием. Однако фактически стала править шахиня, которая приблизила ко двору персидскую знать: своего личного везира Мир Кавам ад-Дина Хусейна Ширази, столичного калантара (градоначальника) Афзала Мюнеджжима Казвини и упомянутого выше Мирзу Салмана Исфагани. Возмущение эмиров вызвала казнь правителя Мазандарана Мирзы-хана по приказу Махди Улья. Против шахини созрел заговор эмиров, которые потребовали от шаха ее устранения от двора (фактически убийство). Шах согласился отправить супругу назад в Шираз, но согласия на убийство не дал. Впрочем, эмиры сделали это и без его согласия, что произошло 26 июля 1579 года. Персидские придворные были отправлены в отставку. Кызылбашские эмиры добились своей цели: они стали по существу полновластными хозяевами в государстве, шах стал марионеткой в их руках. Днем раньше, 25 июля, в результате того же заговора был убит пленный крымский царевич Адиль-Гирей.
  Летом 1579 года крымский хан Мухаммед-Гирей со огромным войском (в источниках называется цифра до 100 тыс. чел. - хотя это возможно преувеличение) пришел в Ширван и радостно был встречен в Дербенте Осман-пашой. Татары вновь заняли весь Ширван. Сефевидские войска во главе с Мухаммедом-халифе были разгромлены, а последний убит. Взяв огромную добычу и уведя тысячи жителей для продажи на невольничьем рынке, татары ушли, оставив турецкий гарнизон в Дербенте в одиночестве, благодаря чему кызылбаши вновь овладели Ширваном.
  Но в конце 1579 года возникла острая напряженность между племенами туркман, с одной стороны, и шамлу и устаджлу, с другой. Вследствии непрерывных опустошений, нанесенных турками и татарами, зимой 1578 - 1579 года в Азербайджане начался страшный голод. Дело доходило до людоедства. Весной 1579 года люди ели молодую траву, от чего умирали еще быстрее. В 1580 году интриги знати достигли наибольшей остроты. Амир-хан Туркман со своими соплеменниками фактически вырезали в Тебризе всю знать шамлу. Устаджлу, боясь подобной участи, затаились на время. В Хорасане же шамлу со своим эмиром Ашкули-ханом фактически отделили восточную часть страны и создали свое государственное образование, объявив живущего там сына шаха принца Аббаса шахом в 1581 году.
  В 1580 году крымские татары татары вновь ворвались и разграбили Ширван, разбив кызылбашское войско под предводительством Салман-хана, беглярбека Ширвана. С помощью татар турки из Дербента взяли Баку, оставив там гарнизон. У известного местечка Моллахасан вновь произошла битва главных кызылбашских сил с татарами, после которой те вернулись в Крым. Турки вновь заперлись в Дербенте. Вернуть Баку кызылбаши не сумели, так как в город морем постоянно поставлялось продовольствие и снаряжение из Дербента. В том же году между Персией и Турцией состоялись мирные переговоры о судьбе Ширвана, но из-за воинственных реляций султану Мураду III от Османа-паши из Дербента переговоры сорвались и военные действия продолжались.
  Полыхавшая на ее южных границах война не могла не обеспокоить Россию, тем более, что из-за боевых действий страдала очень выгодная русско-персидская торговля, а в случае победы османов создавалась угроза, что турки смогут привести под свою власть местные племена, тем самым ослабив русские позиции в этом регионе. Результатом стало направление на юг крупных воинских контингентов, для усиления границы. Тем более, что идущие с Кубани в Азербайджан орды крымских татар часто проходили по подвластной русским территории, грабя и убивая местное население находящиеся в русском подданстве. Особенно страдала от этого Кабарда, которая в 1578 году, сразу же после начала турецко-персидской войны, направило в Москву посольство с просьбой прислать войско и заложить в Кабарде русские крепости для преграды татарам. Все чаще и чаще начинались разговоры о необходимости посылки в Дагестан крупной рати для приведения к покорности тамошних народов и выдавливанию оттуда турок.
  Весной 1581 года на Ширван в очередной раз напали татары во главе с Гази-Гиреем и Сефи-Гиреем, но были наголову разбиты. Гази-Гирей попал в плен. Турецкий гарнизон в Дербенте получил подкрепление через Северный Кавказ. Борьба за Ширван шла с переменным успехом. В 1583 году после ряда побед кызылбаши во главе с Имамкули-ханом потерпели поражение под Дербентом от Осман-паши.
  Внутри страны продолжались смуты. В 1582 году шах возглавил поход против хорасанских мятежников, многие взятые в плен эмиры устаджлу и шамлу были казнены по настоянию везира Мирзы Салмана. Но огромная власть этого единственного оставшегося при дворе перса вызывала ненависть кызылбашских эмиров. Против него созрел заговор, и в Герате в 1583 году они потребовали у шаха и Хамзы убить Мирзу Салмана, угрожая в случае отказа присоединиться к Аббасу. Бессильный шах не смел возражать, и Мирза Салман был убит.
  В 1582 году на переговорах в Стамбуле турки настаивали, что условием мира должно быть оставление за ними Ширвана. Посол Ибрагим-хан Тархан Туркман предлагал шаху принять эти условия, опасаясь, что может быть хуже. Однако в Казвине отвергли эти предложения.
  Летом 1583 года новый турецкий командующий Фархад-паша выступил из Эрзерума с 70 - 80-тысячным войском, взял Ереван и занял Чухурсаадскую область. Однако развить успех у турок не получилось из-за возникших трений с крымским ханом Мухаммед-Гиреем, который не остался зимовать на театре войны, а преспокойно, без согласия турецкого главнокомандующего и без разрешения Порты, вернулся восвояси. На султанские же ферманы он годо отвечал: ''Что же, разве мы османские беи что ли?!''. Раздосадованный строптивостью хана султан повелел Осман-паше наказать непокорного вассала. Но большая часть армии Османа уже возвращалась домой, при нем оставалось около 3 тыс. чел., с которыми он сперва не решался идти на хана, но, получив вторичное повеление исполнить волю султана, пошел в Кафу, чтобы действовать совместно с тамошним пашой. Хан же гордо протестовал, заявив: ''Я падишах, господин хутбы и монеты - кто может смещать и назначать меня?'', и осадил с 40-тыс. войском Кафу. Тогда, Осман-паша, не надеясь силой усмирить мятежного хана, пустился в политику: он объявил Мухаммед-Гирея низложенным, а передавшегося к нему ханского брата и калгу-султана Алп-Гирея провозгласил ханом, рассчитывая этим произвести еще большее разделение татар на партии. Эта мера сперва оказалась недействительной: осада Кафы продолжалась и под стенами ее происходили ожесточенные стычки. Порта хоть и не утвердила распоряжения Осаман-паши относительно замены Мухаммед-Гирея Алп-Гиреем, но сама его политика сеяния раздоров среди татар ей понравилась и охотно принята была ею. Для чего в Стамбуле назначили ханом другого брата ханского, Ислам-Гирея, которому для поддержки была командирована эскадра под начальством Кылыджан-Али-паши. Этот шаг султанского правительства оказался более целесообразным: как только Ислам-Гирей прибыл в Кафу, на стороне Мухаммед-Гирея началось враждебное ему движение; во главе изменников оказался зять его, ширинский мурза Али-бей, за которым и другие татары стали переходить к Ислам-Гирею. Потеряв всякую надежду, Мухаммед-Гирей вынужден был уступить своему противнику и бежал за Перекоп, намереваясь пробраться в Большую Ногайскую орду. Но был настигнут Алп-Гиреем и убит в 1584 году.
  После чего, весной 1584 года крымско-ногайские отряды численностью до 40 тыс. человек во главе с Арасланом-мурзой предприняли попытку вторгнуться в русские пределы. Но войскам во главе с думным дворянином М. А. Безниным удалось 7 мая разбить ногайцев, а войска под командованием боярина князя Ф. М. Трубецкого отбросили от рубежей крымские ''загоны''.
  Чем воспользовался горящий мщением за отца своего, Сеадат-Гирей, сын Мухаммеда-Гирея, поддержанный малыми ногаями и азовским воеводой (разрешившим донским казакам примкнуть с Сеадат-Гирею) вскоре привел в Крым отряды ногайцев и казаков, взял Бахчисарай и выгнал оттуда Ислам-Гирея, который бежал в Кафу и стал просить заступничества Порты. Тогда сам Осман-паша, ставший к этому времени везирем, собрался было идти с войском усмирять мятежника; кафский паша также присоединил свой гарнизон к войску Ислам-Гирея, и после сражения в Индальской равнине Сеадат-Гирей принужден был удалиться в ногайскую степь, а его брат Мурат-Гирей отъехал в Россию в надежде заручиться поддержкой русского правительства в борьбе за власть в Крыму. При царском дворе ему был оказан теплый прием, тем более, что в начале 1585 года в Москве и Киеве получили известие, что князь Урус и мурза Тинбай обращались к крымскому хану с предложениями дружбы и союза против общего недруга: русского царя, просили писать султану, что Большие Ногаи по-прежнему готовы ему служить. Урус и Тинбай также просили султана о присылке под Астрахань воинских людей, и жаловались на тяжелое положение Орды, стесненной русскими и страдающей от нападений казаков. На Покров в 1585 году крымцы, убедившись в бесполезности походов восточнее Днепра (где русские создали мощную систему обороны) пришли на Киевщину, которая благодаря пренебрежительному отношению к своим обязанностям воеводы князя Константина Острожского была практически беззащитна. Взяв крупный полон (по сообщениям русски летописей якобы до 70 тыс. человек, хотя это явное преувеличение) татары повернули назад. Но у Большой Выси были атакованы днепровскими казаками возглавляемыми Богданом Ружинским и тремя полками поместной конницы под командованием Дмитрия Хворостинина, которым удалось рассеять татар и отбить полон.
  Летом 1584 года шах с войском двинулся навстречу неприятелю из Казвина в Тебриз. В это время придворные интриги вновь изменили расстановку сил среди племен. Принц Хамза приблизил к себе некоторых молодых представителей племени шамлу и устаджлу. Они сумели настроить принца против племен текели и туркман. Беглярбек Тебризской области Амир-хан Туреман был отстранен от должности и убит в мае 1585 года. Это известие вызвало мятеж племен туркман и текели, чем не замедлили воспользоваться турки.
  Летом 1585 года когда принц Хамза был в Карабахе, Осман-паша, поставленный за успехи в Ширване главнокомандующим, начал новый большой поход на Тебриз. Хамза срочно стал собирать ополчение племен, но ввиду указанных выше мятежей, в шахское войско удалось собрать только 20 тыс. человек, что было в несколько раз меньше, чем у неприятеля. На военном совете многие военачальники предлагали, как и во времена Тахмасиба, вывести из Тебриза население, забрать все продовольствие и ценности и сдать город врагу без боя. Огромная вражеская армия не смогла бы долго оставаться без припасов и вынуждена была бы вскоре отступить. Это было самое разумное предложение в данных условиях. Но верх взяли наиболее горячие головы. Жителей призвали остаться и встретить турок баррикадами. В уличных боях турки применили артиллерию и после трех дней боев в сентябре 1585 года взяли Тебриз, вырезав около 15 - 20 тыс. горожан.
  Побыв в Тебризе месяц, Осман-паша с основными силами ушел из города. Был оставлен 7-тысячный гарнизон в городской крепости под командованием Синан-паши с годичным припасом снаряжения и пищи. Во время пребывания турок в Тебризе кызылбаши постоянно и успешно нападали на врага в окрестностях города, наносили чувствительные удары и при отступлении. После ухода Осман-паши двор переехал в Тебриз, где возвышалась турецкая крепость. Неоднократные попытки взять ее штурмом зимой 1585 - 1586 гг. были отбиты турками с большими для кызылбашей потерями. Весной 1586 года к Тебризу подошли мятежники туркман и текели. Хамза был вынужден отказаться от осады турецкой крепости. Ряд придворных предлагали пойти на уступки мятежникам, но Хамза был непримирим и подавил новые попытки начать беспорядки. Мятежники похитили младшего брата Хамзы, принца Тахмасиба, и провозгласили его шахом.
  В стране таким образом стало уже три ''шаха'' - законный Мухаммед Худабенде, незаконные Аббас в Хорасане и Тахмасиб в Казвине, - и фактический правитель, законный наследник Хамза. Анархия достигла пика. Хамзе все же удалось найти сторонников и летом 1586 года под Казвином у местечка Саинкали он разбил мятежников туркман и текели и их главари были взяты в плен. После этого Хамза вновь штурмовал турецкую крепость в Тебризе, но безуспешно. Фархад-паша вновь пришел сюда, сменил гарнизон и двинулся назад.
  В сентябре-октябре 1586 года Хамза с одной стороны стал склоняться к заключению мира с турками на условиях оставления за ними занятых территорий, кроме Тебриза. С другой стороны, от имени своего отца Мухаммеда Худабенде, в Москву и Киев было послано посольство, которое предлагало царю дружбу и союз против османов и ''милостиво'' жаловало русским города Дербент и Баку, коль скоро те отвоюют их у Турции. В обмен на это принц настаивал на посылке войск против османов. Но вскоре враги Хамзы подкупили его брадобрея, который и зарезал наследника персидского трона. Центральная власть со смертью Хамзы фактически перестала существовать. Усобицы продолжались, некоторые племена переходили на строну турок.
  Также, в мае 1586 года Киев посетили послы Сеадат-Гирея (считавшегося в Москве ''законным'' крымским ''царем'', так как он несколько месяцев сидел на крымском престоле), Сафа-Гирей и шамхала тарковского (правителя Северо-Восточного Дагестана). Они передали настоятельную просьбу послать Мурат-Гирея на их недругов, в первую очередь на Крым. Что породило у русского правительства далеко идущий план - с помощью крымских царевичей превратить Крым в вассальное государство. Большое значение при этом придавалось отношению с Большой Ногайской ордой, которая по прежнему находилась в состоянии войны с Россией. Но выступление ногайцев явно выдыхалось. Созданная по Волге система городов и укреплений надежно заперла переправы, а строительство крепостей на нижнем Яике (для чего туда был послан отряд стрельцов во главе с Федором Гурьевым, заложившим город в устье Яика) и на Белой Волошке (Уфа) вытесняло ногайцев с привычных им мест обитания. И в начале 1586 года русское правительство при посредничестве Мурат-Гирея добилась от ногайского князя Уруса присяги на верность. После чего, тот час же Мурат-Гирей с 1 тыс. стрельцов и 900 ''вольных казаков'' был ''отпущен'' в Астрахань, где он должен был ''итить промышлять над Крымом, сести ему на Крыме царем, а служити ему царю и великому князю...''. На случай казалось неминуемой войны с Турцией Государственный совет в декабре 1586 года принял решение сосредоточить все наличные силы в Елецке. Выступление номинально должен был возглавит царь Дмитрий. С должности киевского воеводы был сведен князь Константин Константинович Острожский, которого сменил князь Иван Петрович Шуйский. Предполагалось, что русская армия займет оборонительное положение, чтобы надежно прикрыть подступы к Москве с юга.
  Соединившись с ногайцами (до 30 тыс. чел.) Мурат-Гирей двинулся на Малую Ногайскую орду, которая без сопротивления отложилась от Ислам-Гирея, признав ханов Сеадат-Гирея. После чего объединенные силы ногайцев, казаков, стрельцов и примкнувших к Сеадат-Гирею татар ворвались в Крым. Попытка кафинского гарнизона вместе с оставшимся верными Ислам-Гирею татарскими силами встретить Сеадат-Гирея ''в поле'' закончилась катастрофой, во многом по вине самого Ислам-Гирея, который бросив свою армию умчался в Кафу, деморализовав тем самым своих людей, чем воспользовались ногайцы, тотчас же произведя атаку и рассеяв турецко-татарские силы. На следующий день ногайцы заняли Кафу, подвергшуюся полному разорению. Все жители были обращены в рабство и розданы в качестве награды воинам. Не в силах хоть как-то военным путем повлиять на ситуацию в Крыму скованная персидской войной Османская империя сочла за лучшее официально признать Сеадат-Гирея новым ханом и принять объяснения русского посольства, что вмешательство России в крымские дела не являлось нарушением Бахчисарайского мира с Турцией, поскольку москва всего лишь поддержала ''законного претендента'' на крымский престол.
  9 октября 1586 года царь Дмитрий принял послов кахетинского царя - священника Иоакима, старца Кирилла и черкашенина Хуршита, которые подали царю грамоту в которой сообщалось, что Александр ''сам своей головой и со всей своей землею под кров царствия ти и под Вашу царскую руку рад поддаетца'' и предлагалось сделать шамхалу ''великое утеснение'', отняв у него Тарки и посадив туда на шамхальство Александрова свата. 3 апреля 1587 года Дмитрий ответил, что готов направить посланника в Грузию, чтобы ''царя к вере привести''. 11 апреля грузинские послы вместе с русскими посланниками Р. Биркиным и П. Пивовым отпущены были в Кахетию.
  В 1586 - 1589 гг. почти весь Азербайджан был занят армиями султана Мурада III. В мае 1587 года правитель Хорасана юный Аббас-мирза занимает Казвин и принимает титул шаха. Отца своего, старого слепого шаха Мухаммеда Худабенде, он убеждает отречься в свою пользу. Новый шах принимает на службу 12 тыс. грузин-эмигрантов, принявших мусульманство, и приступает к реформам в области военной и гражданской администрации. Прежде всего Аббас сурово отомстил эмирам племен, которые были виновны в смерти его матери Махди Улья и брата Хамзы: сразу же после восшествия на престол устроил казни заговорщиков в Казвине. Затем были казнены эмиры, выступившие против регента Муршидкули-хана Устаджлу. Был подготовлен указ о поголовном истреблении противников хана в Казвине. Основную роль в ограничении традиционных прав кызылбашских военачальников на участие в управлении страной сыграла ликвидация дивана (военного совета), восстановления которого требовали выступившие против регента представители высших военных кругов 1588 года. Ответ шаха, за которым последовала казнь дерзких эмиров, был короток и ясен: ''В настоящее время следует позабыть тот порядок, право решать важнейшие государственные дела принадлежит падишаху''.
  Положение Ирана было трудным. Потеря почти всего Хорасана (его теснил бухарский хан Абдулла II) и Герата (в 1588 г.) ставила шаха в тяжелое положение. Османская империя захватила Ирак. В переговоры с ней вступил и властитель Гиляна Ахмед-хан. У шаха было два выхода. Первый - создать коалицию против султана из европейских держав, в которую втянуть не только Россию, но также Священную Римскую империю, Францию и Испанию. Другим выходом для шаха было скорейшее заключение мира с султаном. К нему и склонялся Аббас I. Чтобы не допустить этого в Иран был отправлен русский посол Григорий Борисович Васильчиков, который должен был укрепить антиосманские позиции Аббаса, убедить его в полной поддержке Сефевидов со стороны России, и обещать, что русские не допустят прохода османского войска в Иран через Северный Кавказ. Правда по прибытие на место с посольством произошел дипломатический казус. Отправляя посла русское правительство составило грамоты на имя шаха Мухаммеда Худабенде, поскольку в России еще не было известно о приходе к власти Аббаса I. Только в Гиляни посольство узнало о смене иранского монарха. Поскольку посольство было срочным и сопровождал его от Москвы персидский посланник Хади-бек, возвращаться за новыми грамотами не было возможности. Васильчиков посоветовавшись с другими членами русского посольства, решился на довольно смелый поступок: переписал грамоту на имя Аббаса I и привесил к ней печать от запасной грамоты.
  Названный в грамоте ''брат наш, Аббасово величество'', Аббас I не только ''не заметил'' переписанной грамоты, но и принял русское посольство настолько дружественно и тепло, что вызвал удивление у многих своих подданных и даже у русского посла, который впоследствии свидетельствовал царю:
  ''А шах Аббас меня, холопа твоего, принял с великой любовью и хочет с тобой государем в братской любви и дружбе и в соединении, и городов Баки и Дербени тебе государю поступаетца, и на всех недругов твоих государевых и своих хочет с тобой государем стояти заодин''.
  В нарушении придворного этикета и общепринятых иранских традиций Аббас I пошел на встречу требованию Васильчикова и, отменив положенное для послов по протоколу целование ноги у шаха, согласился соблюсти обычай русского царя возлагать руку на голову посла по завершении его речи. Шах подтвердил все обещания, которые давал его отец русскому царю и отправил вместе с Васильчиковым новое персидское посольство в Москву, где будучи заинтересованы в союзе с Ираном, в свою очередь направили посольство к ставшему в 1586 году казахским ханом Тевеккелю. Ни о задачах этого посольства, ни о его результатах не сохранилось упоминаний в документах, но сразу же после него хан Тевеккель в 1588 году разорвал свой вассальный договор с Бухарским государством и выступил против хана Абдуллы, что привело к ряду затяжных войн между казахами и Бухарой на протяжении всей первой половины XVII века.
  Однако с наступлением 1587 года внешнеполитическое положение России начинает ухудшаться. Не имея возможности свергнуть негодного ей Сеадат-Гирея силой, Стамбул прибегнул к ''дипломатическим'' мерам. В апреле 1587 года внезапно скончался от отравления Мурат-Гирей, занимавший при своем брате должность калги-султана (главнокомандующий вооруженными силами). Подозреваемый в убийстве человек из окружения Мурат-Гирея бежал. Далее пошло по нарастающей. Собранный Диван, где основную роль играли карачи - четверо глав крупнейших бейских родов - Ширинов, Барынов, Аргинов и Кипчаков, и сераскиры трех орд, кочевавших вне полуострова, отказался утвердить в качестве нового калги-султана другого ханского брата Сафа-Гирея и утвердил в этой должности поддерживаемого турками Казы-Гирея, прозванного за военные успехи ''Бора'' (Буря). Одновременно с этим было получено известие о том, что по приказу султану буджакская орда Кан-Темира пройдя Перекоп вошла в Крым и движется в сторону Бахчисарая, а к Кафе подошел турецкий флот. Поняв, что это начало конца, Сеадат-Гирей с братом и группой сторонников тайно покинул дворец и бежал к Азовскому морю, где на лодках они добрались до Азова, рассчитывая получить убежище в русских землях. Казы-Гирей провозглашенный вместо Сеадат-Гирея новым ханом потребовал от русских властей выдачи беглеца. А получив отказ, собрав 40-тыс. армию в июне двинулся на Киевщину. 30 июня против них посланы полки И. П. Шуйского, которые пришли 13 июля ''за Корсунь к Желтым водам'', где и простояли неделю. Крымцев удалось разбить. По летописным данным побито было около 30 тыс. человек, 2 тыс. попало в плен.
  Тогда же Дмитрий предложил императору Рудольфу II ''стояти заодин... на турского'', рассчитывая на его поддержку в разворачивавшейся борьбе за Крым, для чего в Москве планировали воскресить антиосманскую лигу. Предложение в Вене встретило самый горячий отклик, но дело застопорилось из-за Испании, без согласия (а главное без финансовой поддержки) которой Рудольф II не решался на выступление. А у испанского короля Филиппа II на тот момент были совершенно иные планы.
  Испания в то время было самым крупным и могущественным государством Западной Европы. Помимо собственно Испании, это была большая часть Италии (Сицилия, Южная Италия, Сардиния, Милан), Нидерланды (вкл. Артуа - северная часть совр. Франции), Франш-Конте (северо-восточная часть совр. Франции); сверх того обширные колониальные владения, включавшие в себя Мексику, Перу и пр. А после присоединения Португалии в 1580 году, Испания получила помимо ее заморских обширных владений (Бразилия, Ангола, Мозамбик, Цейлон, Индонезия и пр.) сильный португальский военно-морской и торговый флот, который стал серьезным подспорьем к ее могуществу. Сама Испания в то время находилась на высокой степени благосостояния; одна Андалузия заключала в себе более 3 млн. жителей; вся эта часть Испании была превосходно возделана, здесь процветало земледелие и садоводство. Испания могла прокормить не только свое народонаселение, но отпускала за границу на огромные суммы хлеб, особенно вино и шерсть. Ее мануфактурная промышленность ставила ее наряду с первыми промышленными народами того времени: в Европе славились испанское оружие, толедские клинки, сукна, шелковые изделия. В одной Севилье жило более 130 тыс. ткачей; в Сеговии их было 32 тыс. Иными словами, Филипп II владел империей, в пределах которой, по словам современников, ''никогда не заходит солнце''.
  Однако во второй половине XVI века Испания испытывала все большие трудности по поддержанию и расширению своей империи. Торговые льготы Нидерландов, которые они имели как часть Короны привели к оттоку из Испании золота и серебра, в обмен на поставляемые изделия нидерландских мануфактур. Что в свою очередь привело к увяданию собственной испанской промышленности. Постоянные войны на нескольких фронтах (против Османской империи, Франции, германских протестантов) привели к хроническому бюджетному дефициту, который испанские монархи пытались покрыть повышением налогов и постоянными займами. Ситуация еще больше ухудшилась с начала 1572 года, когда в Нидерландах началось восстание. Несмотря на огромные затраты и посылку отборных войск, Испании не удавалось восстановить контроль над мятежными провинциями. Кроме того, очень скоро англичане обнаружили такой великолепный источник увеличения собственных доходов, как грабеж испанских торговых кораблей, особенно тех, что шли из Нового Света в метрополию груженные серебром и золотом, и контрабанда товаров в испанские владения. Что наносило огромный урон испанской казне. Все попытки Филиппа II дипломатическим путем добиться от английского правительства прекращения пиратства оканчивались ничем. Что было в принципе понятно, поскольку весьма значительный процент захваченного у испанцев добра шел в английскую королевскую казну. А учитывая, что Англия поддерживала нидерландских мятежников (как предоставлением убежища на своей территории, так и прямой посылкой войск), то неудивительно, что сам факт возможного умиротворения мятежных нидерландских провинций напрямую увязывался в Испании с решением проблемы Англии. Еще в середине 70-х гг. прославленный испанский военачальник и королевский наместник Нидерландских провинций дон-Хуан Австрийский предлагал план морской операции против Британских островов, с высадкой на их побережье крупного десанта, с последующим свержением Елизаветы и передачи трона ''законной королеве'' Марии Стюарт. Тогда это план забраковали как авантюристичный, а вскоре скончался и сам дон-Хуан.
  Однако, во второй половине 80-х гг. ситуация резко изменилась в благоприятную для Испании сторону. Франция, главный соперник Испании в Европе, после гибели на турнире короля Генриха II, стала погружаться в пучину гражданской войны. После Генриха II правили три его сына - Франциск II (1559-1560), Карл IX (1560-1574) и Генрих III (1574-1589). Старшему сыну Генриха - Франциску в 1559 году было 15 лет. Ничего не разумевшему в делах государственного управления ему хватило ума фактически передать власть дядям своей жены Марии (королевы Шотландии Марии Стюарт). Талантливый полководец Франсуа де'Гиз стал во главе армии, епископ Лотарингский и кардинал взял в свои руки гражданское управление. Не будучи ни принцами крови, ни даже знатными французскими сеньорами (хотя де'Гизы считались потомками самого Карла Великого), они таким образом оказались противопоставлены французской родовитой знати. И этого было достаточно, чтобы оттесненные от власти принцы крови и вельможи образовали единый фронт против Гизов. Старший представитель Бурбонов Антуан по браку с королевой Наваррской был королем крошечного государства, расположенного на границе Франции и Испании. Его жена была горячей поклонницей Кальвина, и обиженный принц стал склоняться к кальвинизму, а Наварра сделалась центром всех недовольных. И уже в августе 1559 года три вождя будущей оппозиции - Антуан де'Бурбон, его брат Конде и адмирал Колиньи совещались о мерах, которые следовало принять для того, чтобы ''освободить короля'' от ''тирании'' Гизов.
  Тут необходимо сказать несколько слов о гугенотах - французских кальвинистах. Во Франции гугеноты были скорее не религиозным, а политическим движением, разделяясь на ''гугенотов религиозных'' и ''гугенотов политических'' - действительно активных участников религиозных войн во Франции, и состоявших в первую очередь из аристократов, лишь временно влившихся в среду кальвинистов. Они воспользовались организационными формами кальвинисткой церкви, но в массе были мало затронуты ее учением. По сути протестантизм стал во Франции идеологическим знаменем знати, боровшейся против усиления королевской власти и требовавшей сохранения всех старинных прав и свобод аристократии. ''Имя гугенотов, - писал венецианский посол во Франции Джовани Микеле, - превратились в название недовольных, и борьба идет не из-за религии, а из-за ''общественного блага'', как во времена Людовика XI'' (''Лигой общественного блага'' называлась организация французских сеньоров, выступивших в 60-х годах XV века под предводительством бургундского герцога Карла Смелого против объединительной политики Людовика XI).
  Об этом свидетельствовали не только оценки наблюдателей. Ненависть гугенотов к этому королю - объединителю Франции, была настолько велика, и, скажем от себя, понятна, что они не могли удержаться от надругательства над его останками. Они разрыли его могилу и развеяли по ветру его прах еще в самом начале религиозных войн. Эти сеньоры охотно переходили в кальвинизм. Реформа сулила им конфискацию церковных земель и - в идеальной перспективе - превращение их в самостоятельных потентатов на манер германских князей.
  Но кальвинизм нужен был им и по другой причине. Многочисленные дворянские свиты знатных родов юга Франции в церковной организации кальвинисткой церкви обретали новые узы, которые связывали их с ''оптиматами'', превращавшимися в пресвитеров новой церкви. Для этих сеньоров религиозная война была и потому желательна, что внешние войны предшествующих царствований подняли авторитет королевской власти и дворянство стало уходить из-под влияния сеньоров. Теперь во главе своей религиозной общины сеньоры шли на борьбу с королевской властью за свои вольности, а в случае удачи - и за свою политическую независимость. Как писал современник событий Клод Антон: ''крупные гугенотские сеньоры, группирующиеся вокруг Конде, мечтали вовсе не о высоких должностях при короле, но о разделе королевства на ряд самостоятельных провинций, в которых они были бы суверенными, не признающими над собой ни короля, ни кого-либо другого''.
  При жизни Генрих II, поддерживающий протестантов вне своей страны (как врагов Габсбургов), тем не менее жестко давил их в самой Франции, не давая им развернуться и набрать силу. Положение поменялось после его смерти. На орлеанских штатах 1560 года группа сеньоров представила королю мемориал, в котором она высказывала мнение, что каждый крупный сеньор имеет право избрать ту религию, которая ему больше нравится, в полном соответствии с постановлением аугсбургского религиозного мира 1555 года, т.е., прибавляли петиционеры, согласно принципу ''cujus regio ejus religio'' (чья страна, того и вера).
  Усилению влияния гугенотов способствовала и сложившаяся внутренняя обстановка в стране. Смена на престоле совпала с заключением мира в Като-Камбрези, которым закончился долгий период войн с Габсбургами. В июле 1559 года королевский указ частично распустил армию. Большое количество офицеров и солдат осталось без занятий. Они сошлись в Фонтебло требуя вознаграждения. Франсуа де'Гиз уговаривал их разойтись, кардинал пригрозил виселицей. Они удалились затаив злобу. Многие из них были с юга, из непокорного, теперь кальвинистки настроенного дворянства. Они и составили первые кадры дворянского мятежа.
  Первоначально Гизам удалось подавить первые вспышки недовольства, но смерть юного короля Франциска II кардинально изменила ситуацию. Гизы были отстранены от власти, а новый король Карл IX попытался вести политику компромисса. Как и следовало ожидать, ничего толкового из этого не вышло. И в 1562 году напряженность в стране переросла в т.н. ''религиозные войны'', на протяжении нескольких последующих десятилетий опустошавших страну (и которые до 1587 года шли как и в реальной истории).
  К 1587 году во Франции сложилась следующая ситуация. Смерть Франциска Алансонского, младшего брата бездетного короля Генриха III, неожиданно сделало наследником французского трона лидера гугенотов Генриха де'Бурбона. В ответ на это католики объединившиеся в т.н. Католическую лигу выдвинули в качестве своего претендента на престол герцога Генриха де'Гиза, который, как уже упоминалось, выводил свой род от Карла Великого, и поэтому казался его сторонникам лучшим кандидатом на престол вместо окончательно ''сгнивших'' Валуа. 9 сентября 1585 года папа Сикст V опубликовал буллу, в которой он лишил прав на престол Генриха де'Бурбона и его брата Конде. В стране начался третий этап религиозных войн, получивший название ''война трех Генрихов'' (короля Генриха III де'Валуа, Генриха де'Гиза и Генриха де'Бурбона).
  Меж тем в Нидерландах уже громко заявила о себе партия мира. Хотя большинство политических лидеров Голландии и Зеландии решительно противились переговорам с Испанией, в некоторых городах наметился раскол, а соседние провинции, вынесшие на своих плечах главные тяготы войны, все чаще высказывались за заключение договора. В реальной истории один из английских послов в Нидерландах описывал сложившуюся там обстановку так: ''содружество Соединенных Провинций состоит из представителей множества партий и религий, а именно: протестантов, пуритан, анабаптистов и испанских клевретов, которых совсем немало. Скорее всего следует ожидать распада на пять частей, причем протестанты и пуритане вместе едва составят и одну часть из пяти. При этом, - продолжал посол, - только протестанты и пуритане последовательно стояли за продолжение войны. Если бы нашествие на Англию увенчалось успехом и молодая республика осталась одна противостоять всей мощи Филиппа, давление сторонников компромисса, скорее всего, было бы непреодолимым''.
  Спала напряженность и в Средиземноморье. Османская империя занятая войной с Персией, а также конфликтом в Крыму вынуждена была заметно ослабить свой натиск на западном направлении, что позволило Филиппу II сконцентрироваться на решении европейских дел. Как писал один из послов при испанском дворе: ''В данный момент католический король (Филипп II) пребывает в полной безопасности. Франция не в силах угрожать ему, равно как и турки, не говоря уже о короле Шотландии, обиженном на Елизавету из-за смерти своей матери. Единственным способным противостоять ему монархом был король Дании, но он недавно умер, а сын его слишком молод, и ему есть чем заняться в своей стране... В то же время Испания может быть уверена, что швейцарские кантоны не выступят против нее сами и не позволят сделать это другим, ибо между ними теперь союз''.
  Уже в начале 1586 года Филипп поручил составление плана формирования такого флота маркизу де'Санта-Крус, который при Лепанто командовал резервом и немало способствовал победе; Санта-Крус еще в 1583 году рассматривал, по поручению короля, приблизительно такой же план, но те цифры, которые он тогда приводил, были настолько громадны (он требовал армию в 94 тыс. человек и флот свыше 550 судов, в том числе 150 больших кораблей и 40 галер), что Филипп на них не согласился.
  В 1587 году, после казни Марии Стюарт, вопрос об экспедиции был окончательно решен, и приготовления немедленно начались. Все подходящие суда в испанских и португальских гаванях были задержаны и собраны; взяты были, кроме испанских кораблей, еще и португальские, неаполитанские, и венецианские суда, как парусные, так и гребные; среди них оказалось и несколько ганзейских судов. Сборным пунктом был назначен Лиссабон. Первоначально предполагался двойной удар: вышедший из Лиссабона военный флот высаживает десант в южной Ирландии, а герцог Александр Фарнезе Пармский (командующий испанскими войсками в Нидерландах) в это же самое время совершаете внезапное нападение на Кент. Предполагалось, что армия Фарнезе беспрепятственно переправится в Англию на небольших транспортных судах, ибо военно-морской флот Елизаветы отправится защищать Ирландию. Впоследствии в план внесли коррективы - флот из Лиссабона должен плыть не в Ирландию, а в Нидерланды, чтобы ускорить и облегчить переправку в Англию Фламандской армии.
  Известия об этих приготовлениях возбудили большую тревогу в Англии. Как впоследствии, в реальной истории, писал об это английский историк, автор увидевшей свет в 1614 году ''Мировой истории'' сэр Уолтер Рейли: ''Англичане не располагали силами, способными противостоять армии принца Пармского, сумей тот высадиться в Англии''. И действительно, испанское войско, с 1572 года почти непрерывно сражавшееся с голландцами во Фландрии, за это время приобрело несравненные боевые качества. Некоторые ветераны находились в строю по тридцать лет, все они служили под командованием опытных, заслуживших свои чины на поле боя офицеров. Фарнезе разработал подробнейший план вторжения, определил порядок действий каждого подразделения и дважды провел тренировочные учения. Во Фландрии строились небольшие плоскодонные суда, на которых предполагалось перебросить войска на корабли "Армады". Был прорыт канал из Сас-ван-Гент в Брюгге и углублен фарватер Иперле от Брюгге до Ньюпорта, чтобы подходящие к берегу суда не попадали под огонь голландского флота или пушек крепости Флиссинген. Из Испании, Италии, Германии и Бургундии перебрасывались войска и стекались добровольцы, желавшие принять участие в экспедиции против Англии.
  В то время, как очень немногие замки и города юго-восточной Англии могли бы устоять при осаде, поддержанной тяжелой артиллерией. Во все крае, пожалуй только замок Эпнор на реке Медуэй, построенный для защиты верфей Чатэма, мог похвастаться выступавшими за линию стен и прикрытыми широкими рвами бастионами, необходимыми для успешной обороны. Крупные города Кента (Кентербери и Рочестер) по прежнему полагались на давно устаревшие средневековые стены. Между береговым плацдармом Маргейт и Медуэем оборонительных сооружений не было вовсе, а один Эпнор едва ли мог остановить герцога Пармского и его войско. Даже столица страны не могла считаться хорошо укрепленной, ибо ее защищали устаревшие оборонительные сооружения, оставшиеся неизменными как минимум с 1554 года. Тогда сэр Томас Уотт поднял мятеж, протестуя против брака Марии Тюдор, сводной сестры и предшественницы Елизаветы, с принцем Филиппом - будущим Филиппом II. Повстанцы прошли маршем через весь Кент, у Кингстона (к западу от столицы) переправились через Темзу, беспрепятственно вступили в Вестминстер и, лишь спустившись по Флитстрит, уперлись в крепостные стены. Эти стены и остановили Уотта, поскольку он не располагал артиллерией.
  Кроме того, Александр Фарнезе располагал еще одним немаловажным средством, способствующим покорению враждебных городов. Как писал один служивший на стороне голландцев английский офицер, ''всем известно, что золото короля Испании проделывает в сердцах изменников бреши побольше, чем осадная артиллерия''. В этом отношении войска Елизаветы, воевавшие в Нидерландах, имели не слишком воодушевляющий опыт. В 1584 году английский гарнизон Аальста продал Фарнезе ключи от города за 10 тыс. фунтов, а в 1587 году сэр Уильям Стэнли и Рональд Йорк сдали вверенные им опорные пункты (Девентер и форт Зутфен), причем многие из англичан сами перешли к врагу и впоследствии сражались на стороне Испании против бывших товарищей по оружию.
  Таким образом, Елизавете и ее советникам приходилось полагаться на не слишком надежных людей, ведь основу сил, призванных воспрепятствовать вторжению, тоже должны были составить 4 тыс. солдат из английского экспедиционного корпуса в Голландии. Генерал-квартирмейстер Елизаветы доводился Рональду Йорку родным братом, а сэр Роджер Уилямс в 1570-х годах сам служил в Нидерландах под знаменами Филиппа. Нельзя было исключать, что эти вояки продали бы испанцам английские твердыни так же, как их товарищи продавали нидерландские крепости. Однако у Елизаветы попросту не было выбора. Она зависела от ветеранов голландской компании, поскольку практически не располагала другими обученными войсками. Возможно, городская милиция Лондона, отряды которой муштровались по два раза в неделю, и годилась для настоящего боя (хотя многие сомневались и в этом), но от ополчений графств многого ожидать не приходилось. Огнестрельное оружие имелось далеко не у каждого. На тех, у кого оно было, приходилось всего по четыре заряда, а сами ополченцы, по отзывам их же командиров, представляли собой неорганизованный сброд, способный скорее ''перебить друг друга, нежели нанести урон врагу''. При этом королеве приходилось держать 6 тыс. солдат на границе с Шотландией, из опасения, что король Яков VI Стюарт (мать которого она казнила) выступит против нее одновременно с испанцами.
  Единственной надеждой Английской короны был флот. Это понимали и в Испании. В день отплытия армады папский представитель в Лиссабоне послал Его Святейшеству рапорт о состоявшемся накануне разговоре с одним из офицеров флота, который сказал следующее:
  "Всем прекрасно известно, что мы сражаемся за Божье дело, так что, когда мы встретимся с англичанами, Господь без сомнения устроит так, чтобы мы могли взять их на абордаж - вызвав для того резкую перемену погоды или, что вероятнее, попросту помутив разум англичан. Если мы сможем сойтись с ними борт-о-борт, то испанская доблесть и испанская сталь (а также огромная масса солдат, которая будет на борту) обеспечат нам верную победу. Hо если Господь не поможет нам чудом, англичане, поскольку их корабли быстрее и маневреннее наших и пушки бьют много дальше, и о преимуществах своих они осведомлены не хуже нашего, не подойдут к нам на ближнюю дистанцию, а просто будут стоять на расстоянии и разносить нас в щепки огнем из своих кулеврин - а мы не сможем нанести им мало-мальски серьезного вреда. Так что мы выступаем против Англии в твердой надежде на чудо".
  Но вот как раз с флотом, у Англии, в отличие от реальной истории, были проблемы. Тогдашнее слабое развитие английской промышленности приводило к тому, что товары и изделия Англии не находили большого спроса у окружающих стран и народов (T.S.Willan. The Early History of the Russia Company). Ситуация изменилась к лучшему в 1553 году, когда первый английский корабль случайно добрался до устья Северной Двины, где он пристал к монастырю св. Николая - ''в 24 день прииде корабль с моря на устье Двины реки и обослався: приехали на Холмогоры в малых судех от английского короля Эдварда посол Рыцарт а с ним гости''. Чанслер был вызван в Москву Государем и представил ему грамоту, экземпляры которой были даны каждому кораблю ко всем владетелям стран, в которые они могли бы попасть. ''Мы предоставили почтенному и храброму мужу Гугу Вилибею и прочим с ним находящимся - говорится в ней - нашим верным и любезным подданным идти по их усмотрению в страны, им прежде неизвестные, чтобы искать того, чего у нас нет, и привозить из наших стран то, чего нет в их странах. И таким образом произойдет выгода и для них и для нас и будет постоянная дружба и ненарушимый союз между ними и нами''.
  Чанслер был милостиво принят Иваном IV, желавшим установить сношения с Англией, в особенности для получения с Запада вооружения, которого поляки и шведы не хотели пропускать: государь, царь и великий князь - говорится в той же Двинской летописи - королевского посла Рыцарта и гостей аглинские земли пожаловал, в свое государство российское с торгом из-за моря на кораблях им велел ходить безопасно и дворы им покупать и строить невозбранно. Чанслер во время своего пребывания в Московском государстве собирал сведения о торговле, как это известно из записки его к дяде своему Фронтингэму, а находившийся при нем Иоган Гассе описал для английского купечества русские монеты, меры и весы, указал производимые в России товары и советовал устроить складочное место для английских товаров не только в Москве, но и в Вологде. После этого Чанслер благополучно ''отошел в свою землю''.
  После таких успешных результатов, открывавших для английской торговли новое поприще и подготовивших все для нее необходимое, образовалась уже новая компания, во главе с губернатором, 4 консулами и 24 ассистентами, получившая в 1555 году у короля Филиппа и королевы Марии хартию на исключительное право торговли с Московским государством, как и с другими странами, которые она откроет на севере, северо-востоке или северо-западе от Англии; всякая попытка посторонних лиц нарушить монополию компании, торгуя с этими странами, наказывается конфискацией товаров.
  Результаты не замедлили сказаться. Уже в 1555 году Иваном IV была выдана компании первая привилегия, в которой установлена беспошлинная торговля англичан, свободный приезд в Россию и обратный выезд, а также было гарантировано, в случае кораблекрушения, возвращение компании всего спасенного имущества. В знак особого благоволения царя, она получила в Москве дом на Варварке.
  Однако победа в Ливонской войне кардинально изменила ситуацию. Возможность прямого, без посредников, торга привлекло внимание, как русских, так европейцев. Результатом стал массовый наплыв в русские порты не только английских, но и нидерландских, французских, датских и германских купцов, кипение деловой жизни и масштабное строительство в городах. Отчего сильно пострадали англичане, у которых рухнула приносящая им до этого большие доходы практически монопольная торговля - теперь, как русские, так иноземные купцы предпочитали торговать в Ругодиве и Колывани. Попытки англичан исправить ситуацию путем распространения своих привелегий и на балтийские порты не имела успеха. Напрасно английские послы, ссылались на выгоды для Москвы от британской торговли, на жертвы, которые несут англичане, завязывая сношения с Россией. В ответе Ивана IV указывалось, что англичане на Руси не ''великие убытки терпели'', а наоборот, ''торгуючи беспошлинно много лет, многие корысти себе получили''.
  А в 1570 году, возмущенный тем, что Англия находится в дружественных отношениях с Турцией, Иван IV лишил англичан всех их торговых привилегий, обязав их торговать на общих основаниях с другими иноземными купцами. Что стало настоящей катастрофой для английской промышленности, продукция которой не могла успешно конкурировать с более дешевой и качественной продукцией из других стран. Англо-русские торговые обороты резко упали, что сказалось на английском флоте, который в реальной истории, как отмечает шведский историк Артур Аттман: ''построенный в эти годы и победивший испанскую Непобедимую Армаду в 1588 году был оснащен преимущественно русскими материалами''.
  С этим мнением согласен и английский историк Уиллан, который отмечает, что в XVI веке ''Русские канаты и снасти для тогдашнего английского флота имели такое же значение, как нефть для современного''.
  В результате, для противодействия испанцам англичанам удалось собрать только 12 галеонов принадлежащих королеве, еще 10 галеонов было предоставлено частными лицами, и еще около 70 гораздо более мелких кораблей, включенных в состав флота скорее для численности. Кроме того английская казна испытывала огромные финансовые трудности. Государственный долг достиг суммы в 40 тыс. фунтов стерлингов, и, как докладывал королеве государственный казначей: ''нет ни малейшей возможности раздобыть денег, чтобы их оплатить''. Елизавета не могла получить денежных займов - ни дома (в силу того, что война с Испанией окончательно подорвала английскую торговлю), ни за границей (поскольку банкиры на континенте в большинстве своем не сомневались в победе Испании), и это вынуждало ее в целях экономии средств откладывать все оборонительные мероприятия до последней возможности.
  В результате, когда весной 1587 года Елизавете Дрейк вместе с Хоукинсом предложили ей организовать нападение на испанцев, она после долгих колебаний, не желая рисковать и без того дефицитными кораблями, ответила отказом на этот авантюрный и кажущийся фантастическим план (Даже в реальной истории, где Елизавета имея больший по численности и силе флот согласилась на эту авантюру с большим трудом. Причем, эту экспедицию сами англичане считали настолько безумно смелой, что капитан одного из самых крупных кораблей, участвовавший в ней, со страху вернулся с дороги назад, и сама Елизавета отдала приказ о возвращении экспедиции, но приказ этот застал Дрейка уже в пути).
  Как следствие нет апрельского нападения 1587 года Дрейка на Кадис, гибели около 30 испанских кораблей, и захвата испанской каракки с богатым грузом на сумму в 114 тыс. фунтов стерлингов. Нет задержки выхода ''Счастливой Армады'' (название ''Непобедимая'' ей дали в реальной истории позднее английские памфлетисты), которая насчитывая 160 кораблей (103 военных и 57 транспортных - благодаря сохранению эскадры в Кадисе и отвлечению турецкого флота на крымскую проблему, из-за чего испанцы смогли снять со средиземноморского региона часть своего военного флота, количество боевых кораблей в составе Армады было увеличено) как и планировалось, в октябре 1587 года вышла в поход на север под командованием маркиза Санта-Крус.
  Тут надо заметить, что Филипп II и не собирался завоевывать Англию и тем более присоединять ее к своей империи (будучи ранее женат на Марии Тюдор, он мог претендовать на английский престол). В его планы входило либо свергнуть Елизавету и посадить на престол своего ставленника-католика, либо заставить ее выполнить все прежние требования Испании, которые сводились к следующему: Англия должна была: а) вывести английских солдат из Испанских Нидерландов, особенно из Флашинга, блокировавшего гавань отвоеванного испанцами Антверпена; б) прекратить поддержку нидерландских повстанцев; в) прекратить пиратские действия против испанских судов и признать монополию Испании на торговлю с Вест-Индией; г) возместить Испании расходы по снаряжению Армады и убытки, нанесенные ей действиями английских пиратов; д) восстановить в правах английскую католическую церковь и прекратить преследования католиков.
  Ожидая прихода испанцев англичане разделили свой флот на две эскадры: Западную, под командованием лорд-адмирала Говарда, числом в 24 корабля, к которой чуть позднее примкнуло собранных английскими купцами еще 30 кораблей под во главе с Дрейком, и которая дислоцировалась в Плимуте; и Восточную, численностью в 40 кораблей под командованием Генриха Сеймура, в чье задачу входило патрулирование Ла-Манша. Была еще небольшая голландская эскадра графа Юстина Нассауского блокировавшая Дюнкерк и Ньюпорт, в которых стояли плоскодонные суда герцога Пармского.
  10 ноября 1587 года испанский флот появляется на траверсе Плимута, где была сосредоточена Западная эскадра Ее Величества Елизаветы Английской. 54 английских корабля против 103 испанских. В виду столь превосходящих сил противника командующий английски флотом Говард отказался от предложения Дрейка выйти в море и принять бой с испанцами. Чем не преминул воспользоваться Санта-Крус, решивший напасть на вражеский флот прямо в порту, где английские корабли теряли свое преимущество в маневренности. Англичане открыли по атакующим ураганный огонь и смогли потопить идущих в авангарде четыре испанских галеона. Но остальные испанские корабли прорвались сквозь огонь и сцепились с английскими. Спустя пару часов все было кончено. Испанские солдаты недаром считались лучшими в Европе, не говоря уже об их численном превосходстве. Большая часть английских кораблей была захвачена, немногие уцелевшие английские моряки спаслись вплавь. Командующий флотом лорд-адмирал Говард и его заместитель Дрейк погибли в бою. А испанцы, расправившись с английской эскадрой высадили десант в городе, предав его огню.
  Покончив с Плимутом и присоединив к своему флоту захваченные английские корабли Санта-Крус направился в Ла-Манш, где его ожидал герцог Пармский собравший на фламандском берегу около 17 тыс. солдат, которые только и ждали приказа о посадке на суда. Правда проблемой было отсутствие дружественных портов в Ла-Манше, где Армада могла бы пополнить запасы или укрыться от шторма. Испания и Франция, хотя формально и не были в состоянии войны, оставались соперниками, поэтому рассчитывать на радушный прием у берегов Франции испанцы едва ли могли. Франция в это время пребывала в состоянии вялотекущей гражданской войны, и там периодически возникали столкновения между католиками и гугенотами. Тогда 15 ноября Армада двинулась к Кале, комендантом которого в то время был Жиро де'Молеон, католик, симпатизировавший испанцам и ненавидевший англичан (он потерял ногу при штурме Кале в 1558 году, когда французам удалось вновь отобрать этот город у Англии). Гавань Кале была слишком мала для такого огромного флота, но он позволил испанским судам встать на якорь под прикрытием береговых батарей, где они были в относительной безопасности от английских атак, и пополнить запасы воды и продовольствия. Извещенный об этом в тот же день, Александр Фарнезе 16 ноября начал погрузку своих войск на транспортные суда.
  Спустя трое суток, 18 ноября, испанцы атаковали эскадру Сеймура. В этом сражении, произошедшем между Гравелином и Остенде, сказалось преимущество английской артиллерии. Англичане пытались избегать абордажных схваток, обстреливая противника, но теперь уже на близкой дистанции, где их пушки причиняли испанским кораблям значительные разрушения, и сосредоточив огонь на отдельных, оторвавшихся от строя кораблях. Испанская артиллерия была не столь эффективна. Но используя свое численное преимущество, к тому же усиленное захваченными в Плимуте кораблями, испанцы медленно, но верно теснили английскую эскадру. Вполне возможно англичане могли бы если и не победить, то хотя бы закончить бой вничью, но тут на ходе боя сказалась ''экономность'' королевы Елизаветы, поскаредничавшей на порохе, запасы которого на английских кораблях были ничтожно малы. Канонада продолжалась около девяти часов и была столь интенсивной, что к концу боя большинство английских кораблей израсходовав все свои заряды, оказались беззащитны перед испанской артиллерией и были вынуждены выйти из схватки, очистив путь Армаде, которая потеряв всего один корабль подошла к Дюнкерку, где прикрыла транспорты герцога Пармского. Позднее проведенную операцию назовут классической. Всего за 36 часов Александру Фарнезе удалось погрузить 17 тыс. солдат на корабли и выйти в море. Вторжение началось.
  Как и ожидалось, первый удар оказался сокрушительным. Англичане оказались совершенно не готовы к войне на суше. Не смотря на то, что о готовящемся вторжении было давно известно, их приготовления опасно запаздывали. Лишь 7 ноября, когда Армада уже приблизилась к английским берегам, Елизавета объявила сбор южного ополчения, тогда же приказав ему выступать в Тилбери (графство Эссекс) - место, отделенное от выбранной Филиппом точки высадки восемьюдесятью милями пути и рекой Темзой. Плавучее заграждение на реке, предназначавшееся, чтобы помешать проходу неприятельских кораблей, разрушил первый же высокий прилив. Мост из соединенных между собой лодок, по которому войскам следовало пройти из Эссекса в Кент, так и остался незавершенным. Даже в Тилбери, сосредоточии английской обороны, фортификационные работы начались лишь 13 ноября - в тот день, когда Армада прошла мимо острова Уайт. Два дня спустя, когда испанцы бросили якорь в Кале, среди собравшихся в Кенте войск началось повальное дезертирство. А ведь они и без того насчитывали лишь около 4 тыс. человек - смехотворно мало для того, чтобы остановить закаленных в боях испанцев, да и командование англичан не имело единой стратегии. Местный командир, сэр Томас Скотт, призывал рассредоточить силы вдоль побережья, чтобы ''встретить врага на берегу моря'', а возглавлявший юго-восточную группировку сэр Джон Норрис настаивал на отводе войск в Кентербери, чтобы закрепится там и ''не пропустить врага в Лондон или в сердце королевства''.
  Но после высадки Фламандской армии у Маргейта (графство Кент) оба этих плана рухнули как карточный домик. Получив известия об этом английская армия стала стремительно отступать к реке Медуэй, где планировалось закрепиться в районе Рочестера. Сложнее было с остатками флота. Сеймуру удалось собрать около 30 кораблей, но стал вопрос, что делать дальше. Многие корабли по прежнему не имели пороха, получить который в ближайшее время не было никакой возможности. На посланные Сеймуром запросы в сначала в Тилбери, а затем и в Лондон никакого вразумительного ответа не последовало - в Лондоне сами не знали что делать дальше. Столица Англии была охвачена паникой. Все дороги на север были забиты груженными экипажами, пытавшихся спастись от приближавшихся испанцев жителей юго-восточных графств. В самом городе начались погромы католиков, которые доведенные до отчаяния постоянными преследованиями в целях самообороны стали вооружаться против соотечественников. В ряде мест даже вспыхнули уличные бои. Впрочем, сама королева в этот критический момент проявила немалую храбрость, заявив, что останется в Лондоне и призвав ''истинных англичан'' сражаться с противником ''на земле и на воде''. 21 ноября на реке Медуэй произошла решающая битва. Хотя битвой это можно было назвать с большой натяжкой. Испанцы одним ударом смяли нестройные ряды англичан, которые дрогнули и стали разбегаться после первого же натиска. Дорога на Лондон была открыта. Но Фарнезе не решаясь форсировать Темзу на виду английских батарей, двинулся на запад, где без боя переправился на левый берег Темзы в районе Кингстона, откуда начал марш на столицу Англии.
  Одновременно с этим стали поступать тревожные сообщения с севера. В ряде графств заполыхали крестьянские мятежи. А шотландский король Яков Стюарт получив известия о высадке испанских войск объявил Англии войну и во главе 20-тыс. армии пересек реку Твид, устремившись к Йорку. И хуже всего было то, что северная английская армия вместо сопротивления начала отступать, а ее командующий вступил в переговоры с шотландцами о возможном признании Якова английским королем и переходе на его сторону сосредоточенных на севере королевских вооруженных сил. Это стало последней каплей. Королева покинула столицу и бежала на север, где, возможно, надеялась своим присутствием отвратить местные силы от перехода под знамена Якова. 25 ноября войска Фарнезе подошли к Лондону. Одновременно с ним, в Темзу вошли корабли испанского флота, начавшие обстрел города со стороны реки. Остатки лондонской милиции пытались организовать сопротивление, но вспыхнувший в результате бомбардировки пожар, с которым не было никакой возможности бороться, вскоре охватил значительную часть города, вынудил его последних защитников больше думать о спасении собственных жизней, чем о борьбе с неприятелем. И 26 ноября выгоревший большей частью город пал к ногам победителей. А спустя трое суток к Якову прибыли представители английского парламента, укрывшегося в Кембридже с сообщением, что королева Елизавета отреклась от трона в его пользу, а потому господа парламентарии нижайше просят Его Величество принять английскую корону и взойти на трон в качестве английского короля Якова I.
  Получение этих известий (отречение Елизаветы и восшествие на трон Якова) застало Александра Фарнезе в Лондоне, несказанно его обрадовав. Испанцам совершенно ''не улыбалось''продолжать боевые действия на Британских островах, где, безусловно, после того как прошел бы первый шок, англичане начали бы вооруженную борьбу по примеру голландцев. А заполучить еще один долгий и изматывающий театр военных действий испанцы не горели желанием. В результате чего обе стороны были заинтересованы в скорейшем урегулировании отношений, и соглашение было довольно быстро достигнуто. Яков брал на себя обязательства уравнять католиков в правах с последователями англиканской церкви, вывести английские войска из Нидерландов, и прекратив поддержку пиратов наказывать тех англичан, которые будут нападать на испанские суда. Правда Яков отказался вернуть католической церкви конфискованные у нее земли и возместить испанской короне все убытки от действий английских пиратов и расходы на снаряжение Армады. Но и испанцы, понимая несбыточность этих требований не стали на них настаивать и начали эвакуацию своих войск обратно в Нидерланды, где разгром Англии сильно подорвал позиции ''партии войны'' и активизировал ''партию мира'', требующей заключения мирного соглашения с королем Филиппом II. Чем воспользовался Фарнезе, без боя занявший капитулировавший Флашинг, что еще более посеяло разброд и сомнения в стане мятежников.
  Но основные события развернулись во Франции. Получив в 1587 году крупный заем от Елизаветы I, Генрих де'Бурбон собрал крупную армию и заключил союз с курфюрстом Пфальца, который в обмен на обещание отдать ему в случае успеха города Мец, Туль и Верден двинул на помощь гугенотам 10-тыс. армию, которая в сентябре 1587 года вторглась в Лотарингию и несмотря на отчаянные попытки лотарингских принцев отбросить захватчика, 17 сентября пфальцские войска подошли к французской границе, и провинция Шампань также оказалась оккупированной. Переправившись через Сену и Понну, они двинулись к Луаре, пересекли Берри, чтобы как можно скорее воссоединиться с армией гугенотов, которая в это время была расквартирована в Пуату и в Сентонже. Генрих III, которому с трех сторон грозили одновременно немцы, Лига и гугеноты, задумал довольно смелый план, по которому собирался разом избавиться от всех своих противников. На юго-запад он отправил одну из своих армий под командованием герцога де'Жуайеза, в надежде, что эта армия разобьет Генриха де'Бурбона и даст возможность герцогу де'Гизу беспрепятственно пройти на Восток, а уж там герцога наверняка сомнут немцы. Видя опасность и желая любой ценой добиться, чтобы встреча войск Лиги с войсками немцев произошла в Гатине (на севере Луары), Генрих III приказал тщательно охранять, а если понадобится, то и разрушить все мосты, переброшенные через реку на отрезке между Орлеаном и Шарите.
  А тем временем герцог де'Жуайез ускоренным маршем добрался до Пуатье, имея под началом восемь тысяч человек и две тысячи лошадей и желая дать бой гугенотам, чтобы помешать их воссоединению с союзниками. Столь стремительное наступление встревожило Генриха де'Бурбона, и он срочно вернулся в Гиень, чтобы там набрать дополнительное войско.
  Жуайез следовал за ним по пятам и вечером 19 октября оказался неподалеку от города Кутра, где остановилась армия гугенотов. Бурбон, который теперь чувствовал себя готовым принять бой, решил начать наступление на рассвете следующего дня.
  И вот взошло солнце, осветив стоящие лицом к лицу два войска, и сражение началось.
  С самого начала бой был жарким. Яростно нанося удары направо и налево, хватая противника за горло, разрывая на части, убивая на месте, обезглавливая, роялисты и гугеноты без устали уничтожали друг друга в течение нескольких часов. В конце концов войско Бурбона, хотя и меньшее по численности, добилось преимущества, и королевская армия обратилась в бегство, оставив на поле боя три тысячи убитых, в том числе четыре сотни дворян и самого герцога де'Жуайеза. В Париже нарастала паника. Все ожидали, что после этой победы гугеноты всем своим войском двинутся к Луаре, переправятся через нее южнее Шарите, доберутся до Монтаржи и соединятся с немцами.
   Однако Генрих де'Бурбон промедлил и 24 ноября Генрих де'Гиз во главе отрядов Священной (католической) лиги нанес поражение пфальцким войскам при Вимори. Возросший авторитет Гизов в католическом лагере вызвал опасения короля, который стал склоняться к соглашению с протестантами. Откровенно опасаясь Гизов больше чем гугенотов Генрих III запретил герцогу де'Гизу приезжать в Париж. Не смотря на это Генрих де'Гиз прибыл во французскую столицу 10 мая 1588 года. Когда де'Гиз приехал в город, народ встречал его как спасителя; женщины осыпали его цветами. Народ только что не нес его на руках. Генрих III был в ярости и когда де'Гиз прибыл во дворец представиться королю, то вместо поздравлений по поводу победы, был встречен строгими упреками - зачем он приехал в Париж.
  12 мая король решился подавить движение в Париже, королевские войска (около 6 тыс. чел.) заняли главные тракты города: но было уже поздно - в городе вспыхнуло восстание против короля (День баррикад). Вскоре горожане, благодаря численному перевесу, одолели королевских солдат. Тогда король вынужден был послать за герцогом де'Гизом, в надежде, что тот успокоит взбунтовавшихся парижан. Но вместо этого, вдохновленный успехом испанцев в Англии, Генрих де'Гиз прибыв в Лувр в сопровождении 400 вооруженных дворян, предъявил королю ультиматум с требованием об отречении от трона. 13 мая Генрих III предпринял попытку бежать из Парижа в Шартр. Но схваченный городской милицией был возвращен под конвоем в Лувр, где его под угрозой применения силы заставили подписать отречение в пользу престарелого Карла де'Бурбона, представлявшего католическую ветвь рода Бурбонов, который таким образом взошел на французский трон трон под именем Карла X. Впрочем, все понимали, что он лишь переходная фигура, должная узаконить передачу власти в руки Генриха де'Гиза, который был возведен в звание генерал-капитана и назначен майордомом (наместником королевства). Сам Генрих III Валуа после отречения был сослан в один из ближайших к Парижу монастырей, где содержался под строгим надзором до 20 июля 1587 года, когда стране объявили, что последний король из рода Валуа ''скончался от желудочных колик''.
  Однако главный претендент на трон - Генрих де'Бурбон отказался признать это решение и заявил о своих правах на престол. Правда, его позиции были весьма слабы. Разгром Англии лишал гугенотов английской поддержки, а официально оформленное отречение Генриха III в пользу Карла де'Бурбона обеспечило тому поддержку роялистов и королевской армии (в реальной истории перешедшей на сторону Генриха де'Бурбона, после того, как Генрих III назначил его своим преемником). Но это не помешало ему объявить себя королем и возобновить военные действия, начав весной 1588 года наступление на город Дре.
  В ответ герцог Генрих де'Гиз выступил из Парижа во главе с 24 тыс. войском с целью сразиться с гугенотами. В июне 1588 года при Иври - торговом пункте на реке Ере, в Нормандии, произошло сражение, в котором католики одержали победу. Генрих де'Бурбон бежал на юг, где опираясь на подконтрольные гугенотам территории (т.н. Соединенные Провинции Юга) продолжил борьбу. Хотя количество гугенотов оценивалось примерно в 1.2 млн. чел., что составляло всего 8% от общего состава населения Франции, но угроза полной победы католиков заставила их мобилизовать все свои силы. Кроме того, некоторые города юга были полностью в их руках (Монтобан, Ла-Рошель, Милло, Кастр, Нерак, Клерак, Монпелье и др.). Около 2 тыс. аристократов и менее знатных лиц насчитывалось среди гугенотских общин. К ним относились, например, семейства Буйон, Роан, Шатильон, ла Форс, ла Тремуй. Они были владельцами собственных замков и в случае необходимости могли выставить собственные армии из числа своих многочисленных арендаторов. В сентябре 1588 года на чрезвычайной ассамблее в Ла-Рошели они решили продолжить вооруженное сопротивление. Ассамблея распорядилась о наборе войск, выплата жалованья которым должно было осуществляться, где возможно, за счет общественных фондов. Контролируемая гугенотами часть Франции была разделена на восемь военных округов (cercles), под верховным командованием Генриха де'Бурбона. Благодаря чему, к началу следующего года ими была собрана 25-тыс. армия, способная сопротивляться королевским войскам, начавшим поход против гугенотов на юго-запад, и 24 июня взявших штурмом Сен-Жан-д'Анжели. 4 августа, после десятидневной осады, сдался Клерак. Однако при Монтобане католики встретили стойкое сопротивление. Осада тянулась с 21 августа по 18 ноября, королевская армия буквально растаяла вследствии дезертирства, измены и эпидемии чумы. Из 20 тыс. человек в строю осталось лишь 4 тыс. Генриху де'Гизу пришлось отступить, и даже начать мирные переговоры с гугенотами. Но зима миновала, а результат так и не был достигнут. В апреле 1589 года де'Гиз собрал свою армию в Нанте, откуда предпринял наступление в западном направлении и столкнулся с большой армией гугенотов под командованием Кондэ, опустошившей Бретань и Пуату. 15 апреля королевские войска разгромили Генриха Кондэ при Иль-де-Рье. Вслед за победой была построена крепость (в реальной истории Форт-Луи), господствовавшая над прилегавшими к Ла-Рошели землями. В середине лета восемь тысяч солдат короля стали лагерем близ городских стен. Но вместо того чтобы немедленно штурмовать Ла-Рошель, де'Гиз предпочел начать осаду другой гугенотской твердыни, расположенной несколько южнее - Монпелье. Осажденные ожидали помощи от Генриха де'Бурбона, но 2 августа 1589 года молодой монах, доминиканец Жак Клеман выдав себя за протестанта проник в лагерь гугенотов, нашел доступ к Генриху де'Бурбону - и в то время, как тот читал поданное им прошение, заколол его кинжалом, лишив гугенотов их предводителя. И хотя сам Клеман заплатил за это своей жизнью, но он добился поставленной цели - после кончины Беарнца протестанты распались на несколько враждующих группировок. Наиболее умеренные из них предпочли пойти на компромисс с королем и вымолить себе прощение. Непримиримые избрали своим предводителем Генриха Кондэ. Но у него возникли сложности с набором войск и денежные проблемы. Когда в октябре он предпринял наступление в направлении Монпелье, то обнаружил, что путь прегражден королевской армией, и не отважился дать сражение. Тем самым обрекая Монпелье на капитуляцию, которая произошла 18 октября 1589 года.
  Война 1589 года серьезно ослабила позиции гугенотов. Кроме пяти городов они утратили контроль над нижним Лангедоком. Еще держалась Ла-Рошель, но она систематически отделялась от других территорий, находясь фактически в блокаде. Еще хуже было то, что эти неудачи вдохновили крестьян на более активные действия против протестантов. Еще Колиньи в свое время жаловался на то, что крестьян очень легко поднять на погром гугенотов. И в начале 1590 года доведенные до отчаяния многолетней войной и постоянными грабежами крестьяне в ряде южных провинций восстали, серьезно затруднив положение на этих территориях гугенотов.
  Стремясь восстановить свой контроль над охваченными пламенем мятежа территориями Генрих Кондэ был вынужден пойти на жесткие репрессии. Целые села сжигались, а их жители полностью уничтожались не взирая на возраст и пол. Разьяренные гугеноты не щадили никого. В ответ ожесточившиеся крестьяне, часто под предводительством местных католических священников, устраивали безжалостные расправы над всеми заподозренными в сочувствии гугенотам и сжигали замки сеньоров-протестантов. Напуганные размахом движения многие исповедующие протестантизм аристократы начали переходить в католический лагерь, официально отрекаясь от своих ''заблуждений''и возвращаясь в лоно римской католической церкви. Королевская власть относилась к таким ''раскаявшимся''довольно милостиво, сохраняя за ними титулы и имущество. Но при этом обрушивая жестокие репрессии на головы ''упорствующих''. На территориях возвращенных под власть Короны протестанты, даже из ''благородного сословия'', подвергались всевозможным утеснениям. Заподозренных в содействии Кондэ либо казнили, либо отправляли на каторгу (как правило гребцами на галеры), их имущество конфисковывалось, а женщин и детей отправляли ''для покаяния и на перевоспитание'' в монастыри и католические школы. Тех же, кто приносил клятву на верность королю, облагали повышенными налогами и ставили на постой солдат.
  Правда, воспользоваться столь благоприятным моментом для возобновления наступления католики не смогли по внутренним причинам. 9 мая 1590 года скончался король Карл X, объявивший своим наследником Генриха де'Гиза, который и взошел на трон под именем Генриха IV. Кроме того, королевская казна была пуста и требовалось собрать средства для финансирования боевых действий. Нужда в деньгах вынудила Генриха де'Гиза в очередной раз обратиться за помощью к испанскому королю. Но Филипп II уже израсходовавший на поддержку ''божьего дела'' во Франции за период 1587-1590 годы около 1.5 млн. дукатов на этот раз выдвинул условие - получение денег увязывалось с браком ставшего наследником французского трона Карлом де'Гизом (сыном Генриха) с испанской инфантой Изабеллой Кларой Евгенией. Правда невеста была на пять лет старше жениха, но на такую ''мелочь'' никто не обратил внимания. Тем более, что это брак был выгоден и Гизам - по материнской линии Изабелла была из рода Валуа, и имела право на французский престол. Таким образом брак между Карлом и Изабеллой окончательно укреплял и узаконивал восхождение на трон Гизов.
  Осенью 1590 года Генрих IV повел армию на юг, стремясь захватить Беарн, бывшую личную вотчину Генриха де'Бурбона. Приближение королевской армии вызвало раскол среди чинов Беарна, большинство которых стали склоняться с прекращению борьбы. Что, впрочем, легко объяснялось тем, что одновременно с этим, у границ сосредотачивалась крупная испанская армия, готовая, по мнению гасконцев, в любой момент оккупировать этот последний осколок Наваррского королевства. 15 октября, в По беарнские штаты пошли на капитуляцию и лишь умоляли короля о прощении. Двумя днями позже был отправлен в отставку губернатор-протестант и назначен на его место католик. 19 октября официально объявили о союзе Беарна и Наварры с Францией. В то же время было дано распоряжение о восстановлении католического богослужения на обеих территориях, равно как и о возвращении собственности церкви.
  Аннексия Беарна Францией подорвала моральный дух защитников Ла-Рошели, последнего крупного оплота гугенотов в стране. Осажденные как с суши, так и с моря ларошельцы не могли рассчитывать самостоятельно, без помощи извне, снять блокаду. Некоторое время они уповали на Кондэ, ставшего после смерти Генриха новым лидером протестантов. Однако многие гугенотские города отказались поддержать его, что привело к затруднениям для Кондэ в сборе денег, необходимых для армии. Он довольно успешно сражался против королевских войск на юге, но постепенно оказался в безвыходном положении в Севеннах. Таким образом, он был не в состоянии прийти на помощь Ла-Рошели. 26 октября крепость решила сдаться на милость короля. Мнения католиков разделились: одни были сторонниками сурового наказания мятежников, другие желали, чтобы наказание понесли лишь предводители. В конце концов Генрих де'Гиз склонился к тому, чтобы проявить милосердие. Ларошельцам была сохранена жизнь, имущество и даже вера, но отнюдь не укрепления и привилегии. У них не было иного выбора, кроме капитуляции. В связи с этим к Генриху направили делегацию. На следующий день его армия вступила в город, получив строжайшие указания не обижать жителей. 18 ноября, определив свои правила для городской администрации, Генрих покинул Ла-Рошель, оставив в городе в качестве гарнизона четыре полка.
  В некотором смысле корона обошлась с ларошельцами милостиво, но они лишились всего того, что придавало им совершенно исключительную степень независимости среди прочих французских городов. Управление крепостью было передано королевским чиновникам, а их доходы присвоены короной. Законная власть, которой официально обладал городской муниципалитет, была передана гражданскому и уголовному судьям, действовавшим под началом местного сенешаля. Утрата Ла-Рошелью привилегий, которыми она обладала еще с XIV века, оставила ее беззащитной перед суровостью королевской налоговой политики. Она должна была теперь уплачивать пошлины на импорт и экспорт товаров, и выплачивать ежегодную субсидию, для того чтобы освободиться от тальи. Корона получила также непосредственный доступ к соляным месторождениям близ Ла-Рошели, с которых извлекала высокие пошлины.
  Что касается религии, то ларошельцы должны были согласиться с возрождением католичества. Корона разработала положение о реорганизации церковных округов, поддержке священнослужителей и патронаже католической церкви над больницами. Протестантская церковь в центре города превратилась в католическую, хотя гугенотам и разрешили построить новый храм. Были предприняты шаги, чтобы получить от Рима разрешение учредить епископство в Ла-Рошели. Гугенотам запрещалось селиться в городе, если они не жили в там до 1590 года. Что, в купе, привело к росту численности католического населения, которое, спустя десять лет составило большинство, хотя гугеноты продолжали занимать господствующее положение в торговой и морской жизни Ла-Рошели.
  Падение Ла-Рошели в 1590 году почти неизбежно вело к капитуляции гугенотов в центральных районах страны. Правда это произошло не сразу, а только после того, как в мае 1591 года королевские войска после десятидневной осады безжалостно разграбили город Прива, что привело другие города к покорности и отказу от борьбы. 28 июня 1591 года в городе Нанте Генрих IV издал эдикт, по которому гугенотам гарантировалась неприкосновенность и право исповедовать их религию, что привело к их умиротворению. И хотя этот эдикт запрещал протестантам занимать государственные должности и накладывал на них ряд ограничений, но уставшие от войны и не видя никаких иных перспектив, кроме бегства из страны, большинство гугенотов пошло на заключение мира и признание власти короля. Принц Кондэ в обмен на полное прощение (и щедрое вознаграждение в 2.5 млн. ливров) сложил оружие, официально объявил о своем возвращении в католицизм и отказавшись от своих прав на престол присягнул на верность королю. Во Франции наконец-то воцарился мир.
  Что имело последствия и за ее пределами, поскольку победа католиков во Франции окончательно деморализовала мятежников в Нидерландах, где большинство склонилось к соглашению с испанской короной. В 1592 году в Брюсселе было подписано соглашение, по которому мятежные провинции складывали оружие и признавали власть Испании, но при этом Нидерланды выделялись из числа остальных владений короны, получали широкую автономию (но при этом лишались права свободной торговли с Испанией) и передавались под управление одному из родственником короля Филиппа. Покончив таким образом со своими делами в Европе, Испания наконец-то смогла вернуть свои взоры на Восточное Средиземноморье, где в это время события шли своим чередом.
  В мае 1585 года у Дмитрия от Ирины Мстиславской родился сын, названный Иваном. А в ноябре 1586 дочь Мария. В Константинополе произошла перемена патриархов. Султан низверг патриарха Феолипта и на место его возвел в третий раз Иеремию II, находившегося в заточении, и который возвратившись на свою кафедру увидел, что все патриаршее достояние разграблено Феолиптом, кельи обвалились и даже патриаршая церковь Богородицы Всеблаженной, ограблена и обращена в мечеть. Ему велено было строить себе новую церковь и кельи в другом месте Константинополя, а средств не было никаких. И Иеремия поневоле должен был обратиться за милостыней к православным и решился предпринять путешествие на Русь. В начале мая 1588 года он прибыл в Трансильванию, откуда послал письмо русскому царю с просьбой разрешит ему въезд на территорию России. В Киве это известие вызвало легкую сумятицу. Незадолго до этого русское правительство вело с патриархом Феолиптом переговоры об учреждении патриаршества на Руси и даже, зная сребролюбие греков послало в Константинополь крупную сумму денег. И сообщение о смещении проворовавшегося Феолипта и возвращении патриаршего престола Иеремии было для Киева неприятным сюрпризом. Тем не менее разрешение на прибытие Иеремии в Киев было выдано, а местным властям по пути проезда константинопольского патриарха дозволено проявлять приличествующий случаю энтузиазм. Однако само правительство встречало прибывшего 3 июня в столицу Иеремию заметно прохладнее. После многолюдной встречи у ворот столицы Иеремия со спутниками был препровожден на подворье и устроен на житье со всеми почестями, но под крепкой стражей. Никому не дозволялось ни приходить на подворье, ни выходить из него без специального разрешения - ни русским, ни иноземцам, включая живших в Киеве православных с Востока. ''И когда даже монахи патриаршие ходили на базар, - пишет митрополит Иерофей Монемвасийский, - то их сопровождали царские люди и стерегли их, пока те не возвращались домой''.
  Через неделю после прибытия патриарха в столицу ему была дана краткая аудиенция у Государя, причем Дмитрий, после окончания обмена дарами бесцеремонно выдворил из палаты всех спутников Иеремии и прямо спросил патриарха: зачем он приехал в Киев, кто, собственно, ведает Константинопольской патриархией, где старый патриарх Феолипт и что сам Иеремия хочет сообщить государю?
  Очень скоро выяснилось, что Иеремии и в голову не приходило заботиться об учреждении патриаршего престола в Москве. Он много рассказывал о себе: как управлял Константинопольской патриархией, как был оклеветан перед султаном, как к тому же Феолипт подкупил турецких пашей, обещая давать султану на две тысячи дукатов в год больше. В результате султан велел быть патриархом Феолипту, а Иеремию сослал на Родос. Однако честолюбивый Феолипт переоценил возможности пополнения патриаршей казны. На пятый год патриаршества Феолипт был отставлен султаном, турки разграбили патриарший двор, а из церкви сделали мечеть. Иеремия был возвращен из ссылки и получил распоряжение султана строить патриарший двор и церковь в другом месте Константинополя. Денег не было - и патриарх с разрешения султана отправился за подаянием. Что же касается учреждения на Руси собственного патриаршества, то тут Иеремия проявил упорное нежелание способствовать его учреждению - нежелание, свойственное вообще восточному духовенству, утратившему былое богатство и влияние и потому особенно рьяно отстаивавшему свое номинальное первенство в церковной иерархии. Дмитрий не стал действовать в лоб. Вернув Иеремию и его спутников на подворье, царь словно забыл о них. Недели шли за неделями, русское правительство не обращало на константинопольского патриарха никакого внимания, приставленные к Иеремии люди вели с ним ничего не значащие беседы. А само подворье было строго изолировано от внешнего мира. По сути константинопольский патриарх оказался в безвыходном положении. Без получения милостыни от русской казны нечего было и думать о возвращении назад в Константинополь, где вряд ли бы обрадовались нищему патриарху. С другой стороны затягивание ''сидения'' в Киеве угрожало Иеремии возможным смещением с кафедры и избранием патриархом другого лица.
  Одновременно с этим сменило тактику и русское правительство. Не требуя от Иеремии учреждения русского патриаршества напрямую, оно стало избрало окольный путь. Охранявшие патриарха русские приставы как бы невзначай стали намекать Иеремии, что на Руси были бы не против иметь своим патриархом его самого, что оказалось достаточно для самолюбивого патриарха уже успевшего сравнить свою бедствование в Константинополе с достаточно роскошной жизнью в Киеве, и потому приняв намеки своей охраны за желание самого царя и его окружения он сам выступил с инициативой остаться в Киеве навсегда и перенести сюда патриарший престол. Тем более у него не было резонов заподозрить русских в лукавстве. Для всех было очевидно, сколь выгодно Российскому государству переманить к себе первого по значению вселенского патриарха, перенести в Киев или Москву его престол. Даже в том случае, если бы в Константинополе на место Иеремии поставили другого патриарха, русская патриархия, опираясь на идею ''пренесения'' к ней всех святынь с Востока, могла бы претендовать на главное место во Вселенской Православной Церкви. Но относившийся с пренебрежением к ''северным варварам'' Иеремия и его греческое окружение и не подозревало о том презрении, с которым русские относились к своим единоверцам из Эллады. За прошедшие более чем столетие с момента завоевания Константинополя турками греческие священники во множестве прибывавшие на Русь за милостыней или для продажи ''реликвий'' (часто фальшивых, из-за чего еще при Василии III был издан указ о тщательной проверке привозимых греками для продажи ''святынь''), уже успели зарекомендовать себя с не лучшей стороны, а само слово ''грек'' стало синонимом лукавого и двуличного человека. И для русских властей согласие Иеремии о переносе патриаршего престола на Русь было нужно только для того, что этим свои решением он фактически признал, что Россия достойна иметь патриарха.
  В результате, после полугодового перерыва царь Дмитрий Иоаннович, посоветовавшись с супругой и поговоря с боярами, объявил о необходимости учреждения в России патриаршества, но так, чтобы константинопольский патриарх Иеремия не стал патриархом Киевским.
  ''И мы о том, прося у Бога милости, помыслили, - говорилось от царского имени, - чтобы в нашем государстве учинити патриарха, кого Господь Бог благоволит: буде похочет быти в нашем государстве цареградский патриарх Иеремия - и ему быти патриархом в начальном месте Вильно, а в Киеве митрополиту по-прежнему; а не похочет цареградский патриарх быти в Вильно - ино бы в Киеве учинити патриарха из российскаго собору, кого Господь Бог благоволит''.
   После чего грекам было дано задание решить вопрос о патриаршем престоле в России соборно, и предложено Иеремии ''быти на патриаршестве в нашем государстве на престоле Виленском и всея России''. В ответ Иеремия заявил о том, что он очень хотел стать патриархом на Руси; тем более, что султан все равно уже разорил Константинопольское патриаршество. Но при этом, согласившись патриаршествовать в России, отказался ехать в Вильно, заявив, что ''Мне в Вильно быть невозможно, потому что патриарх при Государе всегда''.
  Впрочем, мнение греков русских уже не интересовало. Сразу же после ответа Иеремии от царского имени об этом было четко и определенно заявлено боярам:
  ''Мы помыслили было, чтобы святейшему Иеремии быть в нашем государстве на патриаршестве Виленском и всея России, а в царствующем граде Киеве быть по-прежнему отцу нашему и богомольцу митрополиту Дионисию. Но святейший Иеремия на виленском патриаршестве быть не хочет, а соглашается исполнить нашу волю, если позволим ему быть на патриаршестве в Киеве, где ныне отец наш митрополит Дионисий.
  И мы помыслили, что то дело не статочное: как нам такого сопрестольника великих чудотворцев Петра, и Алексия, и Ионы, и мужа достохвальнаго жития, святаго и преподобнаго отца нашего и богомольца митрополита Дионисия изгнать от Пречистыя Богородицы и от великих чудотворцев и учинить греческаго закона патриарха?! А он здешняго обычая и русскаго языка не знает, и ни о каких делах духовных нам нельзя будет советоваться без толмача.
  И ныне, - объявлялось царское решение, - еще бы посоветоваться с патриархом о том, чтобы он благословил и поставил на патриаршество Киевское и Московское из российскаго собора отца нашего и богомольца Дионисия-митрополита по тому чину, как поставляет патриарха Александрийскаго, Антиохийскаго и Иерусалимскаго.
  И чин поставления патриаршескаго у него, Иеремии, взять бы, чтобы впредь поставляться патриархам в Российском царстве от митрополитов, архиепископов и епископов. А митрополиты бы, и архиепископы, и епископы поставлялись от патриарха в Российском царстве - а для того бы учинить митрополитов и прибавить архиепископов и епископов, в каких городах пригоже''.
  Неизвестно, какие ''аргументы'' еще привели Иеремии, чтобы окончательно сломить его, но в конце концов он сдался. 17 января 1589 года состоялось заседание царя Дмитрия Иоанновича с Освященным Собором, на котором духовенство во главе с Дионисием формально одобрило замысел государя и ''положилось на его волю''. 19 января царь, митрополит и Освященный Собор приговорили направить делегацию церковных иерархов к патриарху Иеремии для ''совета'' о предстоящих церемониях. А 26 января было произведено торжественное поставление Дионисия в патриархи. После чего, щедро отсыпав грекам денег их отпустили домой.
  Правда, на этом дело не закончилось. Долгая осада константинопольского патриарха и поведение монемвасийского митрополита, который до последнего сопротивлялся установлению на Руси патриаршества, свидетельствовали, что при утверждении новой патриархии православным Востоком может возникнуть серьезное сопротивление. В такой ситуации позиция Иеремии становилась особенно важной. Когда патриарх, покидая Россию, уже доехал до границы, его нагнал царский посланник с дополнительным денежным пожалованием, грамотами от царя обещавшими дальнейшие милостыни. Особая грамота была направлена турецкому султану. Царь Дмитрий Иоаннович просил его, во имя дружбы между государствами, ''держать патриарха Иеремию в бережении, по старине, во всем''. Русское правительство не желало, чтобы Иеремия был свергнут прежде, чем соборно утвердит учреждение нового патриаршества.
  Грамоту восточных иерархов, утверждающую поставление первого русского патриарха, привез в Киев митрополит Тырновский Дионисий только в июне 1591 года. Константинопольская Уложенная грамота о русском патриаршестве была подписана Иеремией, антиохийским патриархом Иоакимом, иерусалимским патриархом Софронием, 42 митрополитами, 19 архиепископами и 20 епископами в мае 1590 года. Она сильно отличалась от киевской грамоты, прежде всего тем, что восточные архиереи отводили русскому патриарху последнее, пятое место после патриарха Иерусалимского (а не второе, как в русском варианте грамоты).
  Об этом прямо говорилось в грамоте царю Дмитрию: ''...признаем и утверждаем поставление... патриарха Дионисия, да почитается и именуется он впредь с нами, патриархами, и будет чин ему в молитвах после Иерусалимскаго''. В грамоте к Дионисию восточные патриархи с Освященным Собором писали: ''Имеем тебя всегда нашим братом и сослужебником, пятым патриархом, под Иерусалимским'' - и предлагали признавать константинопольского патриарха ''начальным'' себе.
  В Киеве, однако, с беспокойством заметили, что поручение выполнено не до конца: Уложенная грамота не имела подписи второго по значению в Восточной церкви александрийского патриарха. Прежний александрийский патриарх Сильвестр оставил престол, а его преемник Мелетий Пигас резко отчитал Иеремию за самоуправное и незаконное создание новой патриархии. Известный ученый-богослов, строгий канонист и весьма влиятельный на Востоке архиерей потребовал отменить это решение. ''Я очень хорошо знаю, - писал Мелетий Иеремии, - что ты погрешил возведением Российской митрополии на степень патриаршества, потому что тебе небезызвестно (если только новый Рим не научился следовать древнему), что в этом деле не властен один патриарх, но властен только Синод, и притом Вселенский Синод; так установлены все доныне существующие патриархии.
  Поэтому ваше святейшество должно было получить единодушное согласие остальной братии, так как, согласно постановлению отцев Третьяго Собора, всем надлежит знать и определять то, что следует делать, всякий раз, когда рассматривается общий вопрос. Известно, что патриарший престол не подчиняется никому иному, как только Католической церкви...
  Я знаю, что ты будешь поступать согласно этим началам, и то, что ты сделал по принуждению, по размышлении уничтожишь словесно и письменно!''
  Русское правительство предвидело это затруднение, а возможно, получило информацию о позиции Мелетия Пигаса, которую могли поддержать многие на Востоке. В феврале 1592 года осыпанный милостями митрополит Дионисий Тырновский отбыл из Киева, везя с собой богатые подарки всем четырем патриархам. В грамоте Мелетию от царского имени предлагалось особо известить государя ''о утверждении'' патриарха Дионисия.
  Царь Дмитрий и патриарх Дионисий официально уведомляли каждого из четырех восточных патриархов, что Российская патриархия претендует на третье место во Вселенской Церкви. Льстя Иеремии, московские власти соглашались считать его главой православия вместо ''отпадшего'' Римского Папы. Александрийского патриарха Мелетия приходилось опасаться - и его признали вторым по значению. На большие уступки милостынеподатели соглашаться не желали.
  ''Мы, Великий Государь, - значилось в русских грамотах, - с первопрестольником нашим Дионисием патриархом, и с митрополитами, архиепископами, и епископами, и со всем Освященным Собором нашего великаго царства советовав, уложили и утвердили навеки: поминать в Киеве и во всех странах нашего царства на божественной литургии благочестивых патриархов, во-первых, Константинопольскаго вселенскаго, потом Александрийскаго, потом нашего Российскаго, потом Антиохийскаго, наконец Иерусалимскаго''.
  В феврале 1593 года в Константинополе составился новый Собор восточных иерархов во главе с Иеремией Константинопольским, Мелетием Александрийским (он распоряжался и правом голоса недавно умершего Иоакима Антиохийского) и Софронием Иерусалимским. Русские подарки оказали самое благотворное влияние на Мелетия, игравшего ведущую роль на Соборе. Ссылаясь на канонические правила, он успешно доказал правильность действий константинопольского патриарха и законность учреждения Российской патриархии. Однако, ссылаясь на другие правила, наотрез отказал новой патриархии в притязаниях на третье место во Вселенской Церкви. Это решение было единодушно принято и подписано участниками Собора.
  Учреждение в России патриаршества было с полным соблюдением формальностей признано Восточной Православной Церковью, но русскому патриарху отводилось лишь пятое место в ряду других патриархов. Многольстивые послания Мелетия Пигаса царю, царице и патриарху Дионисию, сопровождавшие соборное деяние, не могли скрасить недовольства русских таким решением. Однако, на данном этапе, в Киеве решили не настаивать. Главное было сделано - возникла пятая по счету патриаршая кафедра. Русская Церковь считавшаяся доселе только одною из митрополий Константинопольского патриархата, сделалась сама независимым патриархатом и самостоятельною отраслью церкви вселенской.
  Впрочем, за церковным переустройством на Руси не забывали и о делах более насущных. Неудача с попыткой посадить в Крыму ''своего'' хана, а также отказ австрийских Габсбургов от заключения военного союза и конкретных договоренностей, временно остудила ''горячие головы'' и снизило влияние ''партии войны''. Кроме того в 1587 году во всей Восточной Европе стояла продолжительная и суровая зима. В Крыму снег лежал в течении пяти месяцев. В районе Пскова сильные снегопады прошли в конце мая. Значительная часть посевов пострадала и начался голод. В этой обстановке правительству было не до широких экспансионистских планов. И русская политика временно приобрела вновь оборонительный характер. В 1588 году по приказу царя в устье Терека было заложена еще одна Терская крепость. В то время как старая Терская крепость (на месте впадения Сунжи в Терек) была усилена и переименована в Сунженскую. Однако замышлявшийся до этого военный поход на шамхала тарковского был отменен (первоначально строительство новой Терской крепости задумывалось как начало боевых действий против турок и их союзников в Дагестане). Что повлияло и на позицию персидского шаха Аббаса I, который видя нежелание России вступать в войну против Турции, принял окончательное решение о заключении в 1590 году мира с Османской империей, который по договору отходили почти весь Азербайджан с Тебризом, Армения, Грузия, Карабах, а также западные области Ирана (Нехавенд, Луристан, Шахризур). Граница прошла с севера на юг от Каспийского моря по линии Зенджан - Хамадан до Персидского залива. Не смотря на крайне тяжелые условия мирного договора, Аббас тем не менее пошел на них, поскольку нуждался в передышке как для отражения агрессии узбеков на свои восточные владения, так и наведения порядка внутри страны.
  В свою очередь вдохновленная победой Турция покончив с войной на востоке повернула свои взгляды на запад, где у нее как раз возник конфликт с Австрией, государь которой, император Священной Римской империи Рудольф II отказался выплачивать Османской империи ежегодную дань в 200 тыс. дукатов. Впрочем, дело было не только в этом. На новую войну Турцию толкало и внутреннее положение в стране. В XVI веке положение крестьянства Османской империи ухудшилось из-за серьезных финансовых затруднений страны. Государственную казну опустошали все возраставшие военные расходы, содержание огромного штата двора султана, центральной администрации. Все чаще в обращение выпускались неполноценные монеты, вследствие чего вес турецкого акче по сравнению с началом века снизился к концу столетия в два раза.
  В XVI в. резко повысились цены на продовольствие и предметы первой необходимости. Цены на пшеницу выросли в течение этого столетия более чем в три раза, цены на хлопчатобумажные ткани, мыло - в два-три раза, на мед - в пять раз. Цены на масло к концу века повысились по сравнению с началом века в пять раз, цены на овец - в три раза.
  Армия порой сидела без денежного довольствия, а янычары и сипахи не раз отказывались принимать жалованье в порченой монете. В войсках часто возникали волнения, вызванные финансовыми и экономическими неурядицами. Общую картину положения, в котором находилось население империи, турецкий историк второй половины XVI в. и крупный сановник Мустафа Селяники представлял так: ''В провинциях государства чрезвычайные налоги довели... народ до того, что ему опротивел этот мир и все, что находится в нем... Управители и судьи стали назойливы... непрерывно один за другим следуют повторяющие одно и то же срочные султанские указы, где говорится: ''Пусть будут взяты авариз, нюзуль и кюрекчи (чрезвычайные налоги и сборы на нужды армии и флота) или их замены''. Чужаки (так автор именует правительственных чиновников разных рангов) ходят из дома в дом и берут с бедняков и неимущих по 300 акче, и опять эти доходы не поступают целиком в государственную казну, а часть их застревает между судьями, наибами и чаушами''. Селяники красочно описывал произвол султанских чиновников и откупщиков, не упускавших случая, чтобы поживиться за счет податных крестьян. Он писал, что ''бейлербеи и беи, являющиеся управителями провинций, по три раза в месяц совершают нашествия на подданных государства'', собирая не только большие суммы сверх установленных налогов и сборов, но и буквально разоряя крестьян расходами на свое пребывание в деревнях и поселках. Во время этих поездок потреблялось много мяса, вина и иных продуктов, а еще больше увозилось в обозах чиновников, возвращавшихся в свои города. ''Подданные страны, - писал Селяники, - начисто разорены''.
  В XVI веке в среде крестьян Османской империи было немало ортакчи (издольщиков). В отличие от крестьян, обрабатывающих земли тимариотов, ортакчи не имели установленных законом прав на владение земельным участком. Кроме того, если крестьянин, обрабатывавший землю тимариота, отдавал ему десятую часть урожая, то ортакчи, как правило, целиком зависевшие от воли феодала, отдавали землевладельцу значительно большую долю урожая.
  Издольщина и откупная система налогов, произвол чиновников и откупщиков, барщина и широкое распространение (особенно в период столь частых в XVI в. войн) чрезвычайных налогов и сборов, как денежных, так и натуральных, особенно тягостных, - все это вызывало рост недовольства широких крестьянских масс. Это недовольство выразилось в увеличении числа крестьян, бросавших свои земельные участки и бежавших, несмотря на запрет и страх наказания, в другие места, чаще всего в города. В XVI веке в турецком языке появилось специальное слово для обозначения беглых крестьян. Их называли ''чифтбозан'', букв, ''оставивший свой надел невозделанным'', т. е. крестьянин, бросивший свою землю. Специфической чертой жизни городов того времени стало умножение численности городского плебса. Фактически для османского общества XVI века значительная масса покидавших деревни крестьян и обширный слой лиц без определенных занятий в городах оказались "лишними людьми".
  Проблема "лишних людей", получивших в османских документах название левендов, решалась Высокой Портой путем их привлечения к участию в завоевательных войнах в качестве стрельцов - тюфекчи. Со временем отряды левендов превратились в грозную мятежную силу, угрожавшую порядку в Османской империи. Отказываясь сдавать оружие по возвращении из походов, левенды большими и малыми группами расходились по анатолийским и балканским провинциям в надежде найти место в военной свите того или иного крупного феодала, губернатора провинции или уезда. Те, кто не смог обрести себе такого пристанища, легко превращались в разбойников. В конце XVI века число последних выросло настолько, что слово "левенд" обрело значение мятежного человека, разбойника.
  Множество молодых крестьян ушло в медресе. Их появление здесь сделало софт - учащихся медресе зачинщиками и участниками многих волнений и бунтов в городах и селах империи. В результате чего периодические вспышки недовольства крестьян переплелись с бунтами учащихся медресе, остро и чутко реагировавших на положение бедных слоев крестьянства, к которым они в подавляющем большинстве принадлежали по происхождению. В 70-80-х годах XVI века антиправительственные выступления софт в Анатолии доставили немало хлопот султану и Порте. В 1576 году бунты учащихся медресе, сопровождавшиеся пожарами и кровавыми побоищами, произошли в ряде мест в бассейне реки Ешильырмак на северо-востоке Анатолии. Особенно опасный для властей характер приняли волнения софт в санджаке Джаник, которые удалось ликвидировать только с помощью сил санджакбея Амасьи. В Джанике учащиеся медресе не просто бесчинствовали и грабили, но принуждали тимариотов выплачивать им значительные денежные суммы. Вскоре аналогичные события произошли и в районе Амасьи. В 1576-1577 гг. софты бунтовали в Бурсе, Долу, Анкаре, Карахисаре, Коджаэли, Кастамону, Синопе и ряде других городов Анатолии. Население повсеместно поддерживало мятежи софт.
  Волнения приобрели настолько опасный для властей характер, что весной 1579 года султан был вынужден даже издать указ, в соответствии с которым учащиеся медресе, участвовавшие в беспорядках, получали высочайшее прощение, а также обещание, что их самих и их родственников не будут притеснять правительственные чиновники. Несмотря на эти меры, в 1579-1583 гг. софты вновь не раз поднимали бунты. Антиправительственные выступления софт произошли в Амасье, Кастамону, Кютахье, Конье и в ряде других районов. Порта была вынуждена даже вести переговоры с бунтовщиками. В 1584 году вновь был издан указ, в котором султан заверил учащихся медресе, что все их жалобы, направленные непосредственно в столицу, будут тщательно рассмотрены. Султан обещал всем бунтовщикам прощение в случае прекращения мятежей.
  Однако положение не улучшалась. Крупные феодалы - владельцы зеаметов и хассов - самовольно увеличивали налоги. Неуклонно росли и многочисленные, в основном денежные, государственные налоги. Особенно безудержно увеличивались чрезвычайные налоги. Так, размер одного из таких налогов, периодически взимавшегося на нужды султанского флота, на протяжении XVI века возрос в семь-восемь раз. К этому надо добавить продолжавшееся падение курса акче и бурный рост цен на продовольствие и предметы первой необходимости. Особенно тяжелым было положение немусульманского крестьянства. Подушный денежный налог, джизье, который взимался только с немусульман, на протяжении столетия - с начала XVI до начала XVII в. - возрос примерно в 15 раз.
  Необходимость выплачивать многочисленные денежные налоги и сборы все чаще толкала крестьянина в хищные руки ростовщиков. Последние давали деньги в долг под чудовищные проценты, доходившие до 50-60 в год. Множество крестьян, запутавшихся в сетях ростовщиков, годами бесплатно работали в счет долга в их владениях. У вконец разоренных крестьян ростовщики отбирали землю в возмещение займа. Многие крестьяне принуждены были не только уплачивать тяжкие налоги, но и отдавать большую часть остававшегося в их распоряжении урожая ростовщикам. Все это вело к появлению нового слоя землевладельцев, в основном ростовщиков, ставших собственниками крупных поместий, в которых трудилось немало батраков из числа разорившихся издольщиков. Количество безземельных крестьян во второй половине XVI в. начало резко возрастать, что привело к бегству крестьян из своих сел и упадку сельскохозяйственного производства. Все эти обстоятельства вызвали к концу столетия продовольственный кризис и многократное повышение цен на продовольствие. В этот период в ряде районов Османской империи наступил голод. Дело доходило до того, что люди ели траву, чтобы спастись от голодной смерти.
  Между тем многочисленные войны, которые вела Османская империя, требовали огромных затрат. За вторую половину XVI века численность наемной армии более чем удвоилась, а расходы на нее выросли почти в три раза. Средства на это давала главным образом жесточайшая эксплуатация издольщиков. Поскольку государственная казна то и дело оказывалась пустой (ее не всегда даже хватало на нужды султанского двора и на содержание штата придворных), испытывала материальные невзгоды и армия, находившаяся на жалованье. Солдатам и военачальникам порой по нескольку месяцев задерживали выплату денежного довольствия. В этих условиях расквартированные в провинции войска, в особенности янычары, и ранее позволявшие себе поборы и вымогательства, буквально грабили население. Мустафа Селяники сообщает, например, что весной 1592 году в Стамбул пришла жалоба от населения Эрзурума. В ней говорилось, что ''янычарские отряды захватили у нас землю, поселились на ней и чинят препятствия нашим делам и заработкам. Не позволяя нам касаться до съестных припасов, поступающих извне, они сами насилием и несправедливостью, ничего не платя, забирают их в свои руки и продают нам втридорога. Да и прочие военные люди - латники, пушкари и обозники - поселились у нас по причине войны (имеются в виду, вероятно, военные действия против Ирана)... и нет границ и пределов разного рода их насилиям и притеснениям... Это явится причиной величайшего мятежа и беспорядка''.
  Ситуация ухудшалась и кризисом тимарной системы, представлявшей собой основу социальной структуры османского общества, краеугольный камень его государственности. В то время как цены на рынке и государственные налоги выросли, размеры финансовых поступлений сипахи с их держаний осталась на прежнем уровне. Что толкало сипахи на усиление эксплуатации прикрепленных к земле крестьян. Однако тимарная система не могла удовлетворить возросшей нужды в деньгах, так как размеры поступлений и права сипахи в отношении своих держаний были строго регламентированы законом. В итоге доля тимариотов в общем объеме ренты, получаемой с крестьян, резко сократилась. Например, если в начале XVI века в их пользу шло от 50-70% сборов с сельского населения, то к концу века доля тимариотов сократилась до 20-25%. В итоге военные расходы, которые несли на себе сипахи, перестали окупаться сборами с тимаров, и феодалы стали все более терять интерес к своим владениям. Боевой дух и желание воевать неуклонно падали, из 10 тимариотов лишь 1 являлся под знамена санджакбея. Поэтому резко возросла роль военной добычи, которая подчас увеличивала доход сипахи втрое, а ее сокращение наносило значительный ущерб тимариотам, которые оставаясь без средств к существованию нередко примыкали к бунтовщикам, усиливая нараставшие сепаратистские стремления. И в этой обстановке Высокая Порта просто нуждалась в ''маленькой победоносной войне'', которая позволила бы дать военную добычу сипахи и занять военной службой массу левендов, которые в ином случае превратились бы в горючий материал опасный для внутренней стабильности. А мятеж янычар, которые по окончании персидской кампании в 1590 году слонялись без дела и плохо оплачивались, заставил Порту пообещать им новые завоевания и добычу.
  Первоначально в качестве нового противника Турция рассматривало Россию. Образование подконтрольных русскому правительству казачьих войск не привело полному искоренению казачьих вольностей. По прежнему существовало фактически независимое Низовое Днепровское казачье войско (Запорожская Сечь). На реке Ея ушедшая с Дона часть казаков основали новую воинскую общину, неподвластную центральному правительству. И конец 70-х и 80-е годы стали временем расцвета казачьих набегов на территорию Османской империи, которая будучи занятой войной с Персией не могла наладить эффективную оборону своих границ. Ежегодно стаи казацких ''чаек'' устремлялись по морю к турецкому побережью, грабя прибрежные селения и захватывая купеческие корабли. Так, по официальным жалобам османов русскому царю, только малороссийские казаки в 1570-1580-х гг. совершили более 40 нападений на турок и татар, угнали 100 тыс. быков и овец, 17 тыс. коней, взяли 120 тыс. рублей деньгами. Иногда казачьи набеги приобретали черты крупномасштабных боевых операций. Так, в 1583 году несколько тысяч казаков бросились в Молдавию и опустошили ее, а потом вторглись в турецкие владения и тут взяли крепость Ягорлык и разграбили предместья города Бендеры. А в 1589 году казаки опять напали с моря на город Козлов (Гезлев; совр. Евпатория) и разорили его, а на обратном пути спалили посад Белгорода-Днестровского. Кроме того, османов встревожило заключение договора ''о дружбе'' между Россией и императором Священной римской империи (хотя сам договор был довольно ''беззубым'', но сам факт его существования сильно раздражал турок). В результате в сентябре 1589 года было получено сообщение, что через Дунай переправляется сильное турецкое войско под начальством беглербега готовое идти Львов. И что у Перекопа собирается татарское войско, готовое атаковать Южную Русь. Хотя до прямого столкновения дело не дошло. Дмитрий отправил к беглербегу предложение приостановить военные действия, пока в Стамбул не прибудет русский посол для урегулирования спорных вопросов и заключения мирного соглашения; и так как главный повод к вражде со стороны Турции были казацкие набеги, то Дмитрий тогда же послал обещание, что Россия будет удерживать казаков от походов на Черное море. Беглербег, обманутый слухом об огромности собранного русского войска, не пошел далее и приостановился. Хотя отдельные татарские отряды подкрепленные добровольцами из турок начали опустошать Подолию. Сам беглербег не был сторонником войны и в разговоре с русским послом Григорием Нащокиным выразился, что главная причина несогласия одни казаки; пусть только Россия укротит их, не допустит более делать морских набегов, тогда твердый мир последует. Но в самом Стамбуле обстановка была совершенно иная. Визирь Синан-паша был настроен на конфронтацию и предъявил Нащокину ультиматум: для предотвращения войны Россия должна выплатить Турции крупную контрибуцию, вернуть Азов, срыть свои крепости на Тереке и не допускать новых казацких набегов.
  Ситуацию ухудшал тот факт, что шведский король Юхан III сосредоточил в Финляндии флот и большую сухопутную армию, насчитывавшую до 10 тыс. солдат. Видимо рассчитывая на то, что война с Османской империей оттянет на себя основные русские силы, шведы организовали ряд нападений на пограничные волости. В июле 1589 года их отряд пришел в Кандалакшскую волость, где сжег несколько поселений, уничтожив около 450 человек. Осенью другой шведский отряд, численностью до 400 человек, разорял Керетьскую и Кемскую волости. Одновременно его эмиссары были замечены в Польше, где они убеждали всех в скорой войне России с Турцией и Швецией, и подбивали местное дворянство воспользоваться моментом чтобы снова выступить против царской власти. Перед страной замаячила угроза войны на два, а то и на три фронта. В этой ситуации было главным выиграть время. Нащокину было дано указание тянуть переговоры и даже сделать вид, что в России готовы пойти на уступки. А тем временем русское командование стало сосредотачивать силы на шведской границе. 26 октября 1589 года Разрядный приказ ''по свейским местам'' распорядился усилить гарнизоны Орешка, Корелы и Царского острога (о-в Котлин), а 2 августа направил в Новгород ''для свицких людей приходу'' воеводу Дмитрия Ивановича Хворостинина со значительными военными силами.
  4 января 1590 года собранная для войны армия сосредоточилась в Новгороде, откуда 6 января выступило на Выборг. До присоединения Ливонии к России этот шведский порт в течении долгого времени служил крупнейшим перевалочным пунктом, из которого товары из России направлялись в Западную Европу, обогащая как местных жителей, так и королевскую казну. Но разгром русскими Ливонского ордена привел выборгскую торговлю в полный упадок, что нанесло серьезный ущерб финансам Шведской короны. И потому шведы при каждом удобном случае пытались военным путем вернуть себе контроль над идущим с востока грузопотоком, стремясь подмять под себя большую часть балтийской торговли. Предпринимая наступление на Выборг русское правительство выдвинуло задачу оттеснить шведов от основных центров балтийской торговли и обезопасить свои северные границы от посягательств агрессивно настроенного молодого Шведскогогосударства. Русское командование использовало для наступления все имевшиеся в его распоряжении силы, собрав на русско-шведской границе 35-тыс. армию во главе которой стояли князья Ф. И. Мстиславский и Ф. М. Трубецкой.
  23 января 1590 года передовые части русские войска достигли окрестностей Выборга, в районе которого находился 4-тыс. шведский корпус, который пытался остановить продвижение русских. Хворостинин не дожидаясь подхода главных сил атаковал шведов. Сражение продолжалось с 2 часов дня до вечера и закончилось победой русских. Шведы отступили на север, оставив в Выборге около 1600 солдат.
  В ночь с 28 на 29 января русские завершили установку батарей и приступили к методичному обстрелу крепости. Отряды русской конницы были посланы разорять селения вглубь Финляндии, где находились главные шведские силы во главе с командующим королевскими войсками в Финляндии Г. Банером. После двухнедельной бомбардировки в стенах образовались большие проломы. На рассвете 12 февраля русская армия предприняла генеральный штурм. Крепостные стены подверглись атаке разом в семи пунктах. Колонна, устремившаяся в главный пролом, насчитывала 5730 человек, в том числе 1850 стрельцов, 1 тыс. казаков и других ратных людей, 2380 боевых холопов. Но несмотря на громадное численное превосходство, русский осадный корпус после четырех-пяти часов боя потерял множество людей и был вынужден прекратить штурм.
  В неудаче воеводы обвинили Бориса Годунова, который сам руководил обстрелом крепости. Но не имея боевого опыта Годунов направил весь огонь артиллерии на стены крепости, ''а по башням и по отводным боем бити не давал''. В итоге огонь с башен нанес тяжелый урон штурмующим колоннам, а самого Годунова стали подозревать в том, что он ''норовя'' шведам, помешал воеводам занять Выборг.
  Тем не менее, на другой день русская артиллерия возобновила бомбардировку северной части крепостной стены. Пролом был значительно расширен. Воеводы подвели к крепости свежие силы и приготовились к новому штурму. Обороняя крепость, шведы понесли тяжелые потери. Восполнить их они уже не могли. Не надеясь на благоприятный исход борьбы, штатгальтер Выборга К. Горн обратился к русским с предложением мира. И не смотря на возражение остальных воевод, настаивавших на новом штурме, Годунов прекратил боевые действия и начал переговоры, рассчитывая добиться сдачи города мирным путем. В свою очередь шведский главнокомандующий соглашался только на выплату контрибуции. Между тем зима была на исходе. Поверх льда появились талые воды. В такой ситуации, не добившись никаких конкретных результатов, русские заключив со шведами перемирие, отошли от Выборга.
  Однако перемирие не было признано шведским королем. В результате Г. Банера за то, что он не пришел вовремя на помощь гарнизону Выборга, отправили в отставку, заменив его фельдмаршалом К. Флемингом, вступившим в командование направленной к восточным границам королевства армией, численность которой довели до 18 тыс. солдат. В ноябре 1590 года шведское командование предприняло попытку захватить Корелу. Атака была отбита. Преследуя отступающих, русские войска обложили Выборг, но по приказу из Москвы сняли осаду и отошли за свой рубеж.
  10 января 1590 года была получена информация о наступлении на Невск 14-тыс. шведского войска во главе с Ю. Бойе. Навстречу шведам к границе выступила рать под командованием князя Д. А. Ногтева-Суздальского и М. М. Кривого-Салтыкова, состоявшая из трех полков. На соединение (''в сход'') с ними из Орешка подошел отряд князя Ф. А. Звенигородского. Бои на Карельском перешейке продолжались 3 недели. В результате шведские отряды Ю. Бойе и подошедшего к нему на помощь М. Грина не смогли продвинуться дальше озера Вуокса, а в феврале 1591 года ''пошли из земли вон''.
  Улучшилась обстановка и на юге. В 1590 году император Священной Римской империи Рудольф II прекратил выплату ежегодной дани, тем самым бросив вызов величию Османской империи (не говоря уже о том, что из-за этого турецкая казна лишилась солидного источника доходов). Что привело к смягчению позиции османов в переговорах с русскими послами, тем более что агрессивно настроенный Синан-паша был снят в том же 1590 году со своей должности, а его преемник Фергет-паша был согласен на примирение. Благодаря чему удалось добиться сохранения мира. Турция отказывалась от своих претензий к русским, а Россия должна была заплатить сто сороков соболей за вред, который нанесли Высокой Порте казаки своими набегами.
  Однако облегчение было недолгим. Крымский хан отказался признать русско-турецкое мирное соглашение, и 10 июня 1591 года сторожевые станицы донесли ''с поля'' о движении 60-тыс. крымской орды к русским границам. Во вторжении помимо крымчаков участвовали Малая Ногайская (Казыев улус) и Едисанская (Буджакская) орды, турецкие отряды из Очакова и Белгорода-Днестровского и янычары. В распоряжении хана находилась также полевая артиллерия с турецкими пушкарями. Получив эти известия Дмитрий III приказал всем ''украинным'' воеводам немедленно собраться у Белой Церкви, а затем выступить к Киеву, оставив ''на берегу'' (р. Рось) небольшой сборный отряд головы Степана Борисовича Колтовского с 300 ''детей боярских добрых одвуконь изо всех полков''. Его отряду предстояло узнать и сообщить в Киев сведения о времени и месте перехода татар через р. Рось, по возможности атакуя их авангарды. Они сделали попытку задержать наступление крымских войск. Однако силы были слишком неравные, противник шел на Киев большими силами. В произошедшем столкновении русская застава сразу же была разгромлена татарами, которые разорив окрестности Чигирина и Черкасского городка 22 июня вышли к р. Рось, и переправившись через нее у Богуслава (между Корсунью и Белой Церковью), двинулись по дороге на Киев, где успело сосредоточиться 20-тыс. русское войско, и был возведен большой ''обоз'' - полевое укрепление типа хорошо известного, но отчасти модернизированного ''гуляй-города''.
  Утром 24 июня 1591 года ''в третьем часу дни'' (около 5 часов утра по современному времяисчислению) крымская армия подошла к Киеву, где немедленно атаковала стоящие в ''обозе'' русские войска. Но без особого успеха. Приближавшаяся к укреплениям татарская кавалерия рассеивалась артиллерийским и оружейным огнем, затем из-за открывавшихся щитовых ворот ''обоза'' противника атаковали конные сотни. Они ''травились'' с татарами, а затем быстро отступали назад, подводя крымцев под залпы своих пушек и пищалей. Таким образом сражение проходило до вечера. С закатом солнца бои прекратились, но затем русские ''тое ночи пошли из обозу со всеми людьми и с нарядом на крымского царя на Казы-Гирея, на ево станы, где он стоит, и на походе блиско крымского царя полков учали стрелять''. Встревоженный русским нападением и пушечной стрельбой, Кази-Гирей поверил ложному сообщению о прибытии свежих государевых полков. В связи с этим на рассвете 26 июня он начал поспешное отступление от Киева. Посланные вслед уходящим крымцам русские части разгромили отдельные татарские ''загоны'', взяв в плен около 1000 человек. Преследование арьергардных отрядов разбитой орды велось и ''в Поле''. В последних боях этого крайне неудачного для татар похода был ранен Казы-Гирей, сумевший, однако, сохранить и привести назад часть своего войска. По сообщению русского гонца Ивана Бибикова, в Бахчисарай крымский хан прибыл 22 июля 1591 года, въехав в город ночью на телеге с подвязанной рукой. Назад с ним вернулась лишь треть ушедший на войну татар.
  Поражение вынудило крымского хана быть более осторожным. Отказавшись от повторения похода на Киев, он вернулся к старой тактике быстрых опустошительных набегов на приграничные русские области. Весной 1592 года 40-тыс. войско ''царевичей'' Фети-Гирея и Бахты-Гирея обрушилось на Киевские, Брацлавские и Волынские места. Пользуясь внезапностью своего нападения, татары разорили ближайшие к рубежу волости, захватив большой полон: ''И воеваху те места и разоряху и многих людей побиша и села и деревни многие пожогша; дворян и детей боярских з женами и з детьми и многих православных крестьян в полон поимали и сведоша, а полону много множества, яко и старые люди не помнят такой войны от поганых''.
  Из Белой Церкви против татарских царевичей выступило войско, составленное из полков ''украинного разряда'' под командованием князя Бориса Камбулатовича Черкасского и Ивана Ивановича Ходкевича. 18 мая произошло сражение между русскими войсками и авангардом крымской армии возглавляемым Араслан-мурзой. В ходе боя татарский авангард был полностью уничтожен, что вынудило Фети-Гирея и Бахты-Гирея повести свои войска обратно к границе.
  Правительство тогда же попыталось по горячим следам организовать поход в степь, направив из Корсуни в погоню за уходящими татарами войско под командованием воевод Ивана Михайловича Бутурлина и Артемия Ивановича Колтовского. Получив наказ ''над крымскими царевичами поискать государевы дела'' они выступили вслед отступающим крымцам, побили их арьергард и сумели отбить часть полона.
  Встревоженное активностью татар на русской границе, правительство ''по полоняничным вестям'' вывело ''на поля'' все окраинные полки, которые стояли на рубеже в полной боевой готовности до конца сентября, но нового татарского нападения не последовало. Однако в Киеве не успокоились. Для более успешной организации обороны правобережья Днепра было принято решение об увеличении Малороссийского казачьего войска, численность которого была увеличена с 20 до 30 тыс. человек, для чего, в дополнение к уже существующим 16 полкам, было сформировано 8 новых: Нежинский, Черниговский, Прилуцкий, Ичанский, Ирклеевский, Миргородский, Полтавский, Кропивинский.
  Кроме этого, для улучшения ситуации в 1592 году правительство пошло на радикальную меру - решило поручить охрану рубежей самому населению. Было принято положение о ''заказных городах'', которым в южных уездах ограничивалось поместное и вотчинное землевладение. А крестьяне пограничных уездов были записаны в драгуны. Их освободили от всех повинностей, но взамен объединив в полки обязали нести военную службу. В качестве офицеров там же, в пограничных волостях, стали селить дворян и детей боярских, причем без поместий, - что бы несли офицерскую службу, и тем кормились. Поскольку крестьяне охотно записывались на службу число драгун быстро возрастало (только в Комарницкой волости Севского уезда к 1594 г. их было 5,5 тыс. чел., объединенных в 4 полка). Опыт оказался удачен. Драгуны-крестьяне - фактически военные поселенцы - оказались очень хорошим изобретением; они требовали самых скромных материальных вложений и очень хорошо служили. В результате правительство приняло решение распространить эту практику и на другие регионы. Например, в том же 1592 году в Заонежье записаны в службу на тех же условиях, что и драгуны Юга 8 тыс. дворов, которые должны были играть роль пограничной стражи на на севере, где продолжалась война со шведами. Так, зимой 1590/1591 г. русскую границу перешло северо-шведское крестьянское ополчение под предводительством Везайнена. Шведы совершили поход через Кольский полуостров за Лапландские горы и дошли до Белого моря. Выйдя к побережью, ополченцы осаждали Печенгский монастырь, разорили его окрестности, после чего вернулись на свою территорию. Новое нападение последовало летом 1591 года. Оно было приурочено к согласованному со шведской стороной походу Казы-Гирея на Киев. После получения известий об этом вторжении ''свейских немцев'' из Новгорода в поход выступило войско под командованием Петра Шереметьева (в Большом полку) и князя Владимира Долгорукого (в Передовом полку). В произошедшем в Корельском уезде сражении русский Передовой полк, благодаря несогласованным действиям воевод (князь Долгорукий со своим полком самовольно отошел от Большого и Сторожевого полков на расстояние около десяти верст, из-за чего основные русские силы не смогли оказать ему своевременной поддержки) неожиданным ударом шведов был разбит, а воевода Долгорукий попал в плен. Ответные меры с русской стороны были предприняты после поражения под Киевом союзника шведского короля крымского хана Казы-Гирея. 29 августа 1591 года из Москвы в Новгород с подкреплениями выступил князь С. М. Лобанов-Ростовский, который должен был заменить взятого в плен князя В. Т. Долгорукого. Вскоре (1 сентября 1591 года) туда же направили рать из 3 полков под командованием князя Тимофея Трубецкого. В Новгороде полки Трубецкого и Шереметьева соединились. Армию из 5 полков возглавил воевода князь Т. Р. Трубецкой. П. Н. Шереметьев стал первым воеводой Передового полка. Тогда же были пополнены гарнизоны пограничных крепостей Ладоги и Орешка.
  Тем не менее, нападения продолжались. Так, в августе 1591 года около 1200 ''немецких людей'' во главе с Х. Ларсоном опустошали Кемскую волость, приходили к Сумскому острогу, осаждали Колу. Но понеся тяжелые потери вынуждено было прекратить поход. Но уже в сентябре этого же года русскую границу перешло войско С. Петерсона. Целью его похода стала Сумская волость, где им удалось выжечь посад Сумского острога (но сам острог взять не удалось), а затем разграбить побережье Белого моря.
  В Москве возросшая активность неприятеля вызывала тревогу. В Соловецкий монастырь были посланы ''со многими ратию князь Андрей Акинфиев и Елизарий Протопопов''. Прибытие этих войск позволило русскому правительству вытеснить со своей территории шведские отряды, а в дальнейшем перейти к решительному контрнаступлению против шведов и разорить порубежные неприятельские волости Олой, Лиинелу, Сиг и др.
  Ответом на летние экспедиции шведов в карельские и кольские места стал новый Выборгский поход русского войска под командованием князей Ф. И. Мстиславского и Ф. М. Трубецкого. 15 декабря 1591 года армия, состоявшая из 6 полков, выступила из Москвы к Новгороду, куда прибыла к Рождеству (25 декабря 1591 года). 6 января 1592 года полки Мстиславского и Трубецкого двинулись к шведскому рубежу, и уже 30 января подошли к Выборгу. Здесь передовые русские части были атакованы выступившими из крепости гарнизонными войсками. Но после недолгого боя шведы не выдержали удара Ертоульного полка, усиленного казацкими и конными стрелецкими сотнями, и поспешно отступили. Преследуя противника, русские воины ''немецких людей в город всех втоптали и многих перебили и языки поимали''.
  Обстреляв город из полкового ''наряда'', русские воеводы к концу дня сняли осаду. Отказавшись от бессмысленного стояния под стенами хорошо укрепленной Выборской крепости, московские воеводы по Гаменской дороге ''тое же ночи пошли мимо Лаврицы и стали воевати без числа, велика война была. И многия городки на реке поимали, и немцев побили, и в полон поимали без числа''.
  Одновременно с этим в январе 1592 года в поход из Сумского острога выступил большой отряд воеводы князя Г. К. Волконского, усиленный артиллерией. Перейдя рубеж, русские разорили шведские пограничные места (''Каинскую землю'') и благополучно вернулись с большим полоном. Ответное нападение шведов на Сумский острог произошло в конце лета 1592 года. Однако на этот раз противник был разбит подоспевшим сюда войском Г. К. Волконского.
  Только следующий, 1593 год принес России долгожданную стабилизацию. 17 ноября 1592 года скончался шведский король Юхан III Ваза. Состоя в браке с Анной Ягеллон, он не имел детей, в результате чего шведский трон перешел к его младшему брату Карлу, ставшему следующим шведским королем под именем Карла IX. В отличие от своего старшего брата он был настроен гораздо более миролюбиво и, взойдя на трон, тут же начал переговоры с Москвой о мире. Поскольку этот конфликт не приносил пользы ни одной из сторон, то уже 20 января 1593 года Россия и Швеция заключили мирный договор, по которому стороны отказывались от взаимных претензий и возвращались к довоенному состоянию.
  Установление мира на севере позволило наконец-то русскому правительству уделять гораздо больше внимания конфликту на южных границах. Тем более, что обстановка там вновь стала складываться благоприятно для русских. В 1591 году османы начали наступление в Венгрии против пограничных крепостей. Формальным обоснованием начала военных действий стал факт прекращения выплаты дани Турции императором Священной Римской империи Рудольфом II. Однако Хасану, паше Боснии, не удалось захватить крепость Сисек в Хорватии, в результате чего его сильная армия оказалась наголову разбита значительно уступавшими ей по численности войсками Габсбургов.
  Тогда, в 1593 году османы начали крупномасштабное наступление своими основными силами. Разгромив 22 июня у Сисека императорскую армию, командующий турецкой армии Синан-паша в октябре 1593 года овладел крепостями Веспрем и Палота. Но 3 ноября 1593 года их отряд потерпел поражение при Пакозде. Отличившийся здесь венгерский военачальник Миклош Палфи 27 ноября освободил крепость Филяково (Фюлек), а в конце ноября-декабре занял ряд османских крепостей в северных комитатах королевства Венгрия.
  В этом же году усилиями папы Климента XIII возникла Священная лига (Папская область, испанские и австрийские Габсбурги, великий герцог Тосканы и герцог Феррары). В сентябре 1593 года в Россию прибыл имперский посол Н. Варкоч, с целью привлечь Дмитрия II (Дмитрий I - Донской) к антитурецкой коалиции. Начались весьма деликатные переговоры о союзе держав против Турции. Императорскому послу удалось добиться принципиального согласия участия России в войне против Османской империи, но окончательное решение уперлось в возникшие разногласия по поводу раздела возможной добычи. Русские претендовали на Крым, Северное Причерноморье и Молдавию. В то время, как император Рудольф II будучи готов уступить Крым, имел собственные виды на Молдавию, и его посол не имел полномочий идти на уступки в этом вопросе. Не добившись окончательных договоренностей, 8 декабря Варкоч покинул Киев в сопровождении русского посланника, который должен был продолжить переговоры уже в Вене.
  Весной 1594 года, воспользовавшись уходом из Венгрии основных сил османов императорская армия перешла в наступление овладев 10 марта Ноградом и несколькими крепостями в комитате Шомодь. Попытка овладеть Будой провалилась, поскольку длившаяся с 4 мая по 29 июня осада Эстергома 35-тыс. императорской армией закончилась безрезультатно. Вместе с тем, это заставило османов более тщательно отнестись к такой проблеме турецкой армии, как ее сезонность. Ибо от отправки турецкой армии из Стамбула до достижения цели проходила большая часть летнего времени, пригодной для ведения военных действий. А после военных походов, турецкий гарнизон, скрывающийся в венгерских крепостях, мог противостоять нападению (ранней весной и поздней осенью) войск противника лишь в том случае, если он был обеспечен достаточными продовольственными запасами, необходимыми до следующего лета. По этой причине турецкое руководство приняло решение о привлечении к боевым действиям татар, уже неплохо зарекомендовавших себя во время Персидской компании. В 1594 году Синан-паша предпринял широкомасштабное наступление с целью овладения всего венгерского отрезка дунайского водного пути. При этом он не скрывал намерения дойти до Вены, о завоевании которой мечтали все турецкие султаны, начиная с Сулеймана Кануни. По приказу султана татары должны были проводить зимовки в Венгрии. Их задача заключалась в том, чтобы к началу походов в турецкие пограничные крепости доставлялось необходимое продовольствие и военные средства. Для чего крымский хан пошел на урегулирование отношений с Россией. 14 апреля 1594 года Казы-Гирей принес шерсть перед посланником князем Меркурием Щербатым, прибывшим в Крым в конце 1593 года, а в середине июля в Венгрию прибыло из Крыма 20-тыс. татарское войско во главе с ханом Казы-Гиреем. И это изменило обстановку на фронте в пользу турок, которые в сентябре захватили важнейший стратегический пункт - крепость Дьердь, который считался ключем к Вене. И хотя им не удалось овладеть крепостью Комаром, которую они осаждали с 7 по 24 октября, но в принципе компания 1594 года для Габсбургов была проигранной.
  Активизировалась и Россия. Той же весной 1594 года русское войско собранное в Астрахани в числе 2.5-тыс. чел., под началом воеводы Андрея Хворостинина, двинулось на Терек и, усилившись здесь терскими и гребенскими казаками, пошло на реку Койсу (Сулак), где, по договоренности, должен был соединиться с иверийским войском.
  Шамхал тарковский (владелец большой части Дагестана, прилегающей к западным берегам Каспийского моря) с кумыками и ногайцами встретил русских на реке Койсе, но не удержал переправы и отступил к Таркам, которые будучи расположенным амфитеатром по скату скалистой горы близ берега Каспийского моря, не имел особенно сильных укреплений, и был взят русским без большого труда. Но удержаться в нем было трудно. Шамхал был сторонником выжидательного способа ведения войны и следовал местному правилу ''ловить скорпиона за хвост''. Воевода стал укреплять Тарки, но блокада вокруг города становилась все более тесной. Встревоженный Дагестан (особенно сильный аварский хан) высылал к шамхалу новые подкрепления. Осажденные русские изнурялись в постоянных битвах, и все ждали прибытия обещанной грузинской рати, но она не приходила, а что еще важнее - не являлся сват кахетинского царя, которого следовало посадить в Тарках на шамхальство. Хворостинин, видя себя в безнадежном и бесцельном положении, решился наконец бросить свое завоевание и отойти обратно на Терек. Оставив большую часть обоза русские ночью вышли из города и беспрестанно атакуемые горцами, спустя суткидобрались до Койсу.
  Вместе с тем, уход наиболее боеспособной части крымского войска в Венгрию возродил в России планы удара по Крыму. Узнав об этом, ''князи, и бояре, и воеводы, и всякие воинские ратные люди, и вся земля'' били челом царю, ''чтоб им в то время позволили идти на Крым''. Благо появился удобный предлог для нарушения русской стороной только что заключенного мира. 17 мая 1594 года 8-тыс. ногайский отряд под командованием мурз Казыева улуса Баран-Гази-мурзы Шейдякова и Ислам-мурзы и турецкого аги на Тамани Дос-Мухаммеда предприняли неудачную попытку набега на русские окраины, а затем, по поступившим сведениям, к ним присоединился 12-тыс. крымский отряд ''царевича'' Араслана.
  В результате русское правительство направило в Стамбул извещение о нарушении мира со стороны татар и турок и потребовало в возмещение ущерба уступить России Крым и Очаков, всех татар из Крыма выселить и уплатить контрибуцию в 2 млн. дукатов. Естественно, что эти требования были совершенно неприемлимые для Турции, и были лишь дипломатическим демаршем, заранее расчитанным на отказ, что давало некое оправдание разрыва мира.
  
  Часть V
  ''Под бой барабанов''
  
  Еще до прибытия из Стамбула официального ответа на русский ультиматум в России уже ни у кого не было сомнений, что уже в следующем году начнется война с турками. Созванный в Киеве в 1594 году Земский Собор ''приговорил'' начать войну и санкционировал чрезвычайный налог - ''пятую деньгу'' (пятую часть имущества) на военные расходы. Сложнее было в Польше, где сейм первоначально было отказался вотировать налоги на войну. Но царь проявил настойчивость добиваясь от польского сейма решения о выделении средств на содержание армии, и в конце концов смог ''пробить'' решение о найме и ином сборе против турок и татар 30-тыс. армии, которую планировалось развернуть в Галиции для предотвращения грозившей опасности татарского нашествия из Венгрии.
  В августе 1594 года князь Трансильвании Сизизмунд Батори с императором Рудольфом II Габсбургом подписал договор о своем вхождении в Священную (Христианскую) лигу. Так же поступил Арон Тиранул, господарь Молдавии подписавший вассальный договор с Габсбургами. А осенью того же года, Арон Тиранул и Михай Витязул (господарь Валахии) заключили соглашение с князем Трансильвании Сигизмундом Батори о совместной борьбе против Османской империи. 13 ноября 1594 года Михай Витязул расправился с находившимися в Бухаресте сановниками Порты и турецкими торговцами, тем самым фактически объявив войну Османской империи.
  Одновременно с этим Россия прилагала большие старания по вовлечению в войну Венеции, которая, после долгих переговоров дала свое согласие на вступление в антитурецкую лигу. Благодаря чему 5 марта 1595 года в Линце состоялось подписание договора о создании ''Священной лиги'' в составе России, Австрии, Испании, Венеции и Папской области. По замыслу соглашения Россия должна была получить Северное Причерноморье, Молдавию и Валахию, которые признавались сферой ее интересов. Австрия получала право на завоевание всей Венгрии. Венеция обязалась заблокировать побережье Турции силами своего военного флота, пресечь доставку продовольствия в Константинополь, а также послать сухопутные войска с целью возвращения Мореи (Пелопоннеса) и Кипра. Папа обещал ''Священной лиге'' моральную и финансовую поддержку.
  В следствии этого весной 1595 года Россия начала свое наступление на юге. Для чего было сосредоточено две ударные группировки:
  Первая (Крымская), командующий Иван Бутурлин, численность более 27 тыс. чел. (6000 пехоты, 1178 конницы, 20000 казаков) для удара по Крыму. Ее задача - загнать татар в Крым, овладеть днепровскими городками, укрепить их и создать там базу для атаки Перекопа в следующем году, с затаренными складами провианта.
  Вторая (Азовская), командующий Богдан Бельский, численность 25 тыс. чел. (7000 пехоты, 6000 конницы, 12000 казаков), в купе с Азовским флотом (40 галер, 23 шебеки, 70 казацких стругов) должна захватить Таманский п-ов, а затем, по возможности, высадить десант по Керчь.
  Боевые действия открыла Азовская армия. 17 мая Б. Я. Бельский вышел из Азова и двинулся на юг. 26 мая была разорена ставка нур-эд-дина Девлет-Гирея город Копыл (совр. Славянск-на-Кубани). В победной реляции Б. Я. Бельский сообщил, что было побито 11 460 татар. Неприятеля преследовали вдоль по течению Кубани на протяжении 100 верст, более 6 тыс. татар утонуло в реке. 6 июня 1595 года русские разбили войско Девлет-Гирея из 7 тыс. татар, после чего повернули на запад, в сторону Таманского п-ова. Серьезного сопротивления там от турок не ожидали. Хотя Османская империя и имела в тех местах несколько крепостей, но они не имели сильных укреплений, а численность их гарнизонов была мизерной.
  12 июня 1595 года русские войска заняли селение Темрюк, после чего двинулись к Тамани, небольшой турецкий гарнизон которой не принимая боя покинул крепость и ушел в Суджук-Кале (совр. Новороссийск). Примеру таманского гарнизона последовали гарнизоны и других турецких крепостей - Ачи и Аджи, тем сдав русским почти весь Таманский п-ов. В руках турок оставались лишь лежащие к югу от р. Кубань крепости Суджук-Кале и Анапа. Подобно и остальным турецким крепостям на Таманском п-ве они на тот момент не представляли из себя серьезные оборонительные системы и Бельский вполне мог бы одним ударом захватить их. Но на русскую армию обрушилось иное бедствие. Половина ее состава (пехота и поместная конница) были набраны в центральных областях России и оказавшись на юге они сильно страдали от непривычной жары. Положение ухудшало то, что захваченный в таманских селениях хлеб был ''белый'', пшеничный. В то время как выходцы из Великороссии были привычны к ''черному'', ржаному хлебу и от смены рациона многие заболели. Кроме этого Бельскому надо было думать не только о дальнейшем наступлении, но и об удержании уже захваченного. Укрепившаяся на Таманском п-ве русская армия подвергалась постоянным атакам ногайцев и черкесов для успешной обороны от которых была создана непрерывная цепочка укреплений, потребовавшая отвлечения большей части имевшихся в наличие сил.
  22-23 июня в Керченский пролив около сотни турецких галер во главе с самим капудан-пашой (главнокомандующим турецким флотом). Высадив подкрепления у Анапы и Суджук-Кале они попытались прорваться в Азовское море где, в случае успеха, могли бы прервать проходящее в основном по морю сообщение расположенной на Тамани русской армии с Азовом. Но русский флот расположился в самом узком месте пролива, благодаря чему турки не смогли реализовать имевшееся у них численное превосходство. После ''ленивой баталии'', которая свелась к короткой перестрелке, турецкий флот удалился, так и не выполнив поставленной задачи.
  В это же время, 30 мая 1595 года Крымская армия выступила из Переволочны. В начале июля армия обремененная большим обозом, достигла Каменного затона, где заложила новую крепость. 25 июля Бутурлин осадил Кызы-Кермень - турецкую крепость в низовьях Днепра. В течении 5 дней осаждавшие вели непрерывную бомбардировку крепости. 30 июля им удалось взорвать одну из крепостных башен, после чего последовал штурм. Он длился несколько часов и закончился капитуляцией турецкого гарнизона. Победителям досталось 20 орудий. Крепость была разрушена. Башни и стены крепости были взорваны, а все что могло гореть, сожжено.
  Тем временем запорожцы осадили другую турецкую крепость в низовьях Днепра - Тавань. Узнав о сдаче Кызы-Керменя, защитники Тавани тоже капитулировали. После этого турецкие гарнизоны двух малых турецких крепостей Ислам-Керменя и Мубек-Керменя покинули свои укрепления и ушли в Крым.
  Бутурлин не стал разорять Тавань, а наоборот, превратил крепость (''переименовав'' его в Таванск) в свой опорный пункт в котором оставил около тысячи казаков. После чего планировалось послать в Крым через Сиваш казачьи отряды. Но тем временем вышедшее из Перекопа 15-тыс. крымское войско под командованием калга-султана Фети-Гирея начало заходить в тыл русской армии, грозя перерезать ей сообщение с Левобережной Украиной. Несколько небольших русских разведывательных отрядов было уничтожено. И опасаясь быть отрезанным от тыловых баз Бутурлин, оставив в Таванске русский гарнизон, вместо атаки на Крым начал отступление к Кодаку. Чем не преминули воспользоваться турки и татары, чье 30-тыс. войско в начале августа взяло в осаду Таванск, стремясь отбить у русских захваченные ими прежде крепости в низовьях Днепра. Однако гарнизон Таванска отразил все приступы, продержавшись до 10 октября, когда на помощь им подошли войска под командованием Ивана Бутурлина и Якова Претвича, что вынудило крымско-турецкую армию отступить.
  Тем временем ухудшившееся на северных границах империи положение заставило султана прервать на время войну с Габсбургами и направить свои войска против румынских государств. В этих условиях Михай Витязул решил укрепить связи с союзниками. Он направил посольство к Сигизмунду Батори, которое 20 мая 1595 года, превысив свои полномочия, подписала в Алба-Юлия договор с Сигизмундом, унизительный для господаря, однако благоприятный для них. В условиях возрастания внешней угрозы Михай вынужден был принять договор, будучи уверенным в том, что никогда ему не последует. В апреле же того же года Сигизмунд Батори, которому не нравилась прогабсбургская позиция господаря Молдавии содействовал там государственному перевороту устроенному гетманом Стефаном Резваном, который сместив Арона Тиранула отправил его в Трансильванию, стал вместо него господарем и получил атрибуты власти от Сигизмунда. После чего признал себя вассалом трансильванского князя. 3 июня 1595 года его послы подписали в Алба-Юлии договор, согласно которому статус молдавского господаря был низложен до статуса обычного вассала Сигизмунда Батори.
  Летом 1595 г. турки под предводительством опытного полководца Синана-паши вторглись в Валахию и закрепились на левобережье. Михай, располагая лишь 16 тыс. воинов, решил дать решающее сражение у Кэлугэрень, в болотной низине, расположенной между двумя лесистыми возвышенностями. Тактическое умение господаря, удачный выбор местности для сражения, не позволявший туркам использовать свое численное преимущество, привели в результате к блестящей победе. Турки в панике бежали, оставив победителям многочисленные трофеи, в том числе и зеленое знамя с полумесяцом.
  Однако победа у Кэлугэрень не уравняла соотношение сил между валахами и турками. Перевес оставался на стороне последних, что и вынудило Михая отступить к северу, в предгорья Карпат, где Михай ожидал получить поддержку из Трансильвании и Молдавского княжества. После быстрой реорганизации войска и с прибытием помощи от Сигизмунда Батори (Баторий выставил 20 тыс. конных, 32 тыс. пеших воинов, Михай - 8 тыс. конных и пеших) господарь предпринял еще одно наступление против османов, освободив Бухарест и, оттеснив войска Синана-паши к Дунаю, 15 октября у Джурджиу нанес им поражение при переправе через реку.
  Одновременно с этим, в сентябре 1595 года после длительной двухмесячной осады имперская армия (60-80 тыс. воинов) овладело Эстергомом. В августе-октябре 1595 года трансильванское войско каранешебешского бана Георгия Борбея освободило от турок 13 пограничных крепостей на линии реки Марош-Липпу.
  В самой же России после успешного завершения компании 1595 года начали активную подготовку к продолжению военных действий в следующем году. Планировалось начать наступление одновременно в двух направлениях: на Очаков и на Крым. По замыслу царя, для выполнения задуманного были развернуты две армии:
  Одна - Крымская армия, под командованием Ивана Бутурлина, насчитывавшая 54 тыс. чел. (12000 конницы, 16000 пехоты, 26000 казаков) которая должна была собраться в устье реки Самары, откуда должна была двигаться к Каменному затону. От которого войскам надлежало идти к Кази-Керменю и объединиться там с донскими казаками. Из этого пункта вся армия отправлялась в Крым, где ей предписывалось, преодолев Перекоп, развернуть наступление на Карасу-Базар, Керчь и Кафу, затем идти, через Бахчисарай, к Балаклаве и в горные районы Крыма.
  Другая - Черноморская армия, во главе с князем Иваном Петровичем Шуйским. Насчитывая 45 тыс. чел. (10000 пехоты, 5000 конницы, 30000 казаков) она сосредотачивалась в местечке Орлик (при реках Синюхе и Южном Буге), откуда направлялась на Очаков.
  Особенно большое внимание было уделено снабжению войска в походе. Как правило русская армия занималась самоснабжением. Не существовало единой интендантской службы - каждый боец должен был снабжать себя сам. Но эта система работало только когда войско двигалось по густонаселенной территории, где имелась возможность возобновления припасов. И совершенно не годилась в условиях войны в ''Диком Поле'', где главным источником поступления продовольствия становился подвоз с собственной территории. Результатом опыта компании 1595 года стало решение о централизации снабжения армии. Для обеспечения войск продовольствием жители Малороссии были обложены дополнительным, хлебным налогом. Чтобы зерно не уходило ''на сторону'', царь временно запретил продажу хлеба за границу. Собранный провиант размещался в специальных государственных складах, расположенных преимущественно по Днепру, откуда вооруженные силы могли бы черпать для себе все необходимое.
  Другим, немаловажным решением стала организация верфи в Каменном затоне, благодаря чему появлялась возможность создать Днепровскую флотилию ниже Порогов, благодаря чему она могла бы действовать и на Черном море. Правда заложенные там суда представляли собой лишь несколько измененную конструкцию казацких ''чаек'', но даже это было признано лучше, чем совсем не иметь для армии поддержки с моря.
   К числу мер по подготовке кампании 1596 года следует также отнести организованный в ноябре-декабре 1595 года набег казаков на кубанских татар. Казацкое войско в течение двух недель (с 19 ноября по 3 декабря 1595 года) разоряло земли от Кубани до берегов Азовского моря и перебило свыше трех тысяч кубанских татар.
  20 апреля 1596 года Бутурлин выступил из Кодака и к 4 мая армия подошла к Каменному затону, где состоялся военный совет, который должен был решить, каким путем идти в Крым: прямо через степь или вдоль берега Днепра через Кызы-Кермен. В конце концов остановились на втором варианте, и 7 мая армия достигла Кызы-Кермена, где вновь началось устройство опорного пункта. Еще десять небольших острогов построили между Белозерским и Кызы-Керменским укрепленными пунктами. В каждом остроге разместился маленький гарнизон в 40-50 человек из заболевших стрельцов и казаков, ''кои к походу не весьма способны''.
  Однако, вскоре произошла трагедия. 9 мая, передовой полк русской армии из-за несогласованности русских воевод ушедший далеко вперед и оторвавшийся от основных сил наткнулся на 20-тыс. татарскую орду двигавшуюся ему на встречу. Завидев неприятеля, татарская конница немедленно бросилась в атаку. Выставив вперед копейщиков, русские успели перестроиться к бою и открыть по противнику огонь. Но численное превосходство татар сыграло решающую роль. К тому моменту как подошла на помощь, большая часть передового полка была уничтожена.
  Не смотря на эту неудачу, 14 мая войско Бутурлина подошло к реке Каланчик, где вновь был заложен острог. Здесь же к армии присоединились донские казаки в числе четырех тысяч человек. На следующий день русские подверглись крупному нападению татар. Но едва они приблизились, как их встретили сильным ружейным и пушечным огнем. Отбитая атака повторялась еще несколько раз в течение двух часов. Чтобы положить конец этим атакам, Бутурлин двинул вперед свою армию, после чего татары отступили, оставив на месте значительное число убитых. У русских потерь не было.
  Это была последняя попытка татар остановить продвижение русских, после которой все их отряды отошли за Перекопские укрепления, к которым русская армия вышла 17 мая, встав лагерем на берегу Гнилого моря (Сиваша). Преграждавшая им путь, Перекопская линия пересекала весь перешеек от Черного моря до Сиваша и представляла собой земляной вал высотой около двадцати метров. Перед валом располагался ров шириной почти 26 метров. Между рвом и валом, однако, оставалась довольно широкая площадка, на которой могли сосредоточиться атакующие войска. По всему валу стояли семь каменных башен, служивших дополнительными узлами обороны и способных вести огонь вдоль рва (говоря, по-военному, фланкировать его). Единственный проход за линию защищали каменные ворота, находившиеся в трех километрах от Сиваша и в семи километрах от побережья Черного моря. Ворота эти были вооружены артиллерией, а сразу за ними стояла крепость Op-Кап, гарнизон которой состоял из четырех тысяч янычар и сипахов. Перед воротами располагалось небольшое селение, прикрытое еще одним, невысоким валом. По линии были расставлены 84 пушки, сконцентрированные преимущественно в башнях и крепости.
  Подойдя к Перекопу русские стали готовиться к штурму. Уже в день прибытия армии напротив крепости Op-Кап был возведен редут на пять пушек и одну мортиру, который на рассвете 18 мая открыл огонь по воротам и самой крепости. Штурм был назначен на 20 мая. Для его осуществления Бутурлин разделил войска на три большие колонны. Им следовало нанести удар в промежуток между крепостью Op-Кап и Черным морем. Одновременно казаки должны были произвести демонстративную атаку на саму крепость. Конница спешивалась и присоединялась к пехотным полкам. Всего для штурма выделялись 30 тысяч человек.
  На рассвете 20 мая приступ начался. По данному сигналу артиллерия открыла огонь. Затем передняя колонна дала ружейный залп и стремительно бросилась вперед. Как и ожидалось, турки поддались на уловку демонстративной атаки казаков и сосредоточили на этом участке значительные силы. Солдаты спустились в ров, а затем с помощью пик и рогатин стали взбираться на вал. Между тем артиллерия не переставала громить бруствер. Увидев, что дело принимает серьезный оборот, татары не дождались появления русских наверху бруствера и обратились в бегство, бросив свой лагерь.
  Русские быстро форсировали ров и бруствер. Вал был очищен, но гарнизоны башен продолжали сопротивление. Но после взятия одной из башен, защитники всех прочих башен поспешно капитулировали.
  Сама же Перекопская крепость держалась до 22 мая, когда паша согласился сдаться с тем, чтобы туркам было позволено свободно покинуть крепость и уйти к крымскому хану. Первоначально Бутурлин хотел, чтобы паша сдался военнопленным, но после его отказа и еще нескольких переговоров ему дали обещание, что его проводят до первой приморской пристани, откуда он со своими людьми (2554 чел.) должен отплыть в Турцию.
  Для обсуждения дальнейших действий, 22 мая командующий собрал военный совет. Почти все воеводы высказались за то, чтобы не предпринимать экспедиции вглубь Крыма, а, остановясь всей армией у Перекопа, посылать вперед только небольшие отряды для разорения татарских земель. Бутурлин, однако, решил иначе и приказал авангарду под командованием князя Андрея Телятевского 24 мая выступать к Кинбурну, хотя в распоряжении командования оставалось всего 47 тысяч солдат. Сокращение армии произошло по двум причинам. Во-первых, приходилось оставлять гарнизоны в построенных и захваченных крепостях. Так в Перекопе были размещены 800 стрельцов, 1200 малороссийских и запорожских казаков, значительное количество артиллерии под общим командованием полковника Леонтия Красницкого. Во-вторых, среди солдат и казаков начались болезни. Все это не остановило полководца. ''Бутурлин влекомый честолюбием и славолюбием, - как писал позднее один из историков, - решается действовать вопреки мнению большинства... Надежда на дешевые лавры затемняет способность правильно оценить обстановку...''.
  26 мая главные силы русской армии (около 35 тысяч человек) выступили из окрестностей Перекопа к городу Козлову (Гезлеву), на западном побережье Крыма.
  28 мая русские подошли к морскому проливу, называемому Балчик, через который, отыскав несколько мелких мест, пошли вброд. Во время переправы растянувшаяся колонна русских подверглась нападению большого татарского войска. К счастью, наткнувшись на обоз, татары вместо того, чтобы продолжить схватку ринулись расхищать его. Русские успели тем временем сомкнуться. Много татар было побито, оставшимся удалось бежать.
  4 июня армия Бутурлина подошла к Козлову. На следующий день войско двинулось на город. Но до штурма дело не дошло. Ворота Козлова оказались открытыми. Город был подожжен противником. Население бежало по направлению к Бахчисараю, а турецкий гарнизон был эвакуирован в Стамбул.
  В Козлове армии Бутурлина досталась богатая добыча: запасы пшеницы и риса, более 10 тысяч баранов и несколько сотен волов. Свинца оказалось так много, что на пули взяли только часть, а часть утопили в море.
  Покинув Козлов, татары сделали попытку перерезать русские коммуникации. 6 июня они всеми своими силами напали на 2-тысячный отряд князя Константина Вишневецкого, который вел к Козлову из Малороссии обоз с продовольствием. Бутурлин поспешно сформировал свой отряд во главе с князем Репниным и послал его навстречу обозу. Вишневецкий, впрочем, отбился своими силами и 7 июня присоединился к армии.
  10 июня русская армия выступила из Козлова и двинулась к Бахчисараю. Так как первый отрезок пути пролегал между морем и большим озером, вражеского нападения с флангов можно было не опасаться. На второй день похода, когда русские миновали озеро, Бутурлин выделил для прикрытия левого фланга отряд в составе двух конных и двух пехотных полков, при поддержке 800 малороссийских казаков. Было организовано несколько удачных рейдов по близь лежащим татарским селениям, захватили много скота и несколько пленных, от которых стало известно, что турки готовятся высадить 7-тысячный десант в Кафской гавани.
  13 июня татарская конница приблизилась к русской армии и обстреляла ее. Когда русские открыли ответный огонь, всадники быстро отступили.
  15 июня армия форсировала реку Альму, а на следующий день подошла к Бахчисараю. Ночью русские совершили обходной маневр и появились в тылу у стоявших под городом татар. Вопреки ожиданиям, татары, увидев русских, не отступили, но, напротив, бросились вперед с такой яростью, что смяли авангард. Положение спасло решительная контратака пяти полков пехоты, обративших противника в бегство.
  После боя русские полки беспрепятственно вступили в Бахчисарай. Татары отступили в горы, а турецкий отряд эвакуировался в Кафу.
  После занятия Бутурлиным Бахчисарая, отступившие из города татары напали на обоз армии, который стоял лагерем на месте последней ночевки. Первыми под удар попали запорожские казаки, вышедшие из лагеря для фуражировки. 200 человек из них было убито и столько же попало в плен. На этом успехи татар закончились. Обозные укрывшись за повозками упорно оборонялись. После чего неприятель отступил.
  19 июня армия удалилась от окрестностей Бахчисарая и расположилась лагерем на берегу реки Альма, где к ней присоединился обоз.
  23 июня Бутурлин отправил 10-тыс. отряд для атаки города Ак-Мечеть, или Султан-сарая, местопребывания калги-султана и знатнейших мурз. Они не нашли там почти никого, потому что при приближении русских жители местные бежали. Найденные припасы были свезены в лагерь, а город был сожжен. На обратном пути отряд был атакован татарами, но смог отбить нападение.
  Следующим пунктом, на который Бутурлин нацелил удар, стала Кафа, богатый торговый порт с удобной гаванью. Ее захват лишил бы турецкий флот стоянки в Крыму и очень затруднил бы для Порты вмешательство в татарские дела. Однако отсутствие провианта и фуража (Козловские запасы уже истратили), сильная летняя жара, недостаток воды окончательно изнурили армию. Почти треть солдат была больна, многие от изнеможения теряли сознание прямо в строю. В такой ситуации Бутурлину пришлось, 25 июня дать приказ о возвращении к Перекопу.
  Обратный марш получился очень трудным. Идти пришлось по безводной местности, отражая наскоки татар, и везя с собой множество больных и ослабленных. Татарский хронист с нескрываемым злорадством сообщал, что ''гяуры так стали умирать, что невозможно было успевать хоронить их трупы''.
  К 4 июля армия достигла Соляного озера, где встала на отдых, а 6 июля подошла к Перекопу. За все время Крымского похода Бутурлин потерял убитыми около 2-х тыс. чел. Потери от болезней были гораздо больше и достигали 20 тысяч человек. И все же этой страшной ценой были достигнуты существенные результаты: прорваны Перекопские укрепления, разгромлены Козлов, Ак-мечеть и Бахчисарай, выиграно несколько полевых сражений.
  Надежды Бутурлина, что у Перекопа армия наберется новых сил, не оправдались. Летняя жара высушила степную траву, и лошадям стало не хватать корма. Недостаток провианта (главным образом хлеба) и жара способствовали тому, что заболеваемость солдат продолжала неуклонно расти. 26 июля военный совет принял решение о разделении армии. Было решено оставить в Перекопе крупный русский гарнизон, который должен был перекрыть татарам выход с Крымского п-ова, не дав крупным их силам соединиться с кочующими в Северном Причерноморье буджакскими и едиссанскими ордами. А основные силы отвести назад в Малороссию.
  Примерно на месяц позже после выступления Крымской армии, началось наступление Черноморская армия. 25 мая войска переправились через реку Буг и медленно продвигались к Очакову. 30 июня армия Шуйского находилась уже в 6 верстах от Очакова. В этом месте авангард ее был атакован пятью тысячами турецкой конницы. После непродолжительного боя турки отошли. Русские потери составили 35 чел., турецкие - до 100 чел. К вечеру того же дня русские подошли к Очакову на пушечный выстрел. Турки подожгли предместья города.
  Гарнизон Очакова насчитывал около 20 тыс. чел. Осадная артиллерия русских следовала на судах Днепровской флотилии и сильно задерживалась. 1 июля на военном совете было решено атаковать Очаков, не ожидая осадной артиллерии, так как предвиделся подход турецких войск, собранных ранее в районе Бендер.
  Совет еще не кончился, как в десять часов утра из крепости вышло 15-тыс. неприятельское войско. Разделясь на два отряда, они подошли в одно время к правому и левому флангам русской армии. Ожесточенный бой продолжался около двух часов. Неприятель лишился большого числа людей и вынужден был отступить. Потери убитыми с обоих сторон составили около 1200 человек.
  В последовавшую ночь русские начали артобстрел крепости, где были отмечены сильные пожары.
  3 июля перестрелки передовых постов переросли в генеральное сражение. Русские солдаты отогнали турок и дошли до глубокого рва, который не сумели перейти, не имея необходимых для этого средств. Атакующие несли большие потери, в рядах войск началось смятение. Но в это время в крепости взорвался главный пороховой погреб - занятые отражением штурма турки не успевали гасить бушевавшие в крепости огонь, вызвавший новый сильный очаг пожара. Воспользовавшись паникой турок, в Очаков со стороны моря ворвались казаки и гусары.
  Сераскир (комендант крепости) приказал поднять на стенах белые флаги. Турецкий парламентер прибыл к Шуйскому и попросил перемирие на 24 часа. Шуйский отказался от перемирия и предложил сдать крепость, или он прикажет перебить всех без пощады. Турки согласились на безоговорочную капитуляцию.
  5 июля Шуйский двинулся вверх по Бугу, оставив в Очакове пятитысячный гарнизон. Отойдя 60 верст от Очакова, Шуйский остановился в ожидании подхода из под Бендер турецкой армии. Но турки так и не появились, и Шуйский с основными силами в середине августа начал отход на север.
  В это же время достаточно успешно действовал и направленный против Кинбурна князь А. А. Телятевский. Его войска подошли к городу 4 июня и уже через два дня разбили янычар, попытавшихся сделать вылазку. 7 июня к Телятевскому прибыла депутация осажденных с предложением сдать город на том условии, чтобы турецкому гарнизону разрешили уйти в крепость Очаков с оружием и пушками. Телятевский выполнить последнее требование отказался. После недолгих споров стороны поладили на том, что янычары уйдут ''с ружьем и с пожитками'', но без орудий. 8 июня русские вступили в город. В Кинбурн был введен русский гарнизон под начальством полковника Куницкого. Основные силы Телятевского встали лагерем неподалеку и занялись уничтожением тех осадных сооружений, которые сами строили для взятия крепости.
  Вскоре А. А. Телятевский получил очень тревожные известия о появлении под Очаковом 10-тысячного войска белгородских татар. Не имея возможности предпринять с имеющимися силами большой поход, князь решил установить за противником наблюдение с помощью запорожских казаков. Из Сечи были вызваны ''охочие люди'', чтобы под видом торговцев и рыбаков ''по лиману безпрестанно ездить'' и следить за перемещением противника. Иногда предпринимались и более решительные действия. Так 21 июня отряд из трехсот дворян и двухсот запорожских казаков во главе с подполковником Курбским переправился по морю на остров Тендра и напал на татар, пасших там скот. Перебив охрану, кавалеристы и казаки угнали восемьдесят коров, которых доставили их к Кинбурну. Кроме того Телятевский сосредоточился на строительстве новых укреплений. По его инициативе было возведено несколько дополнительных укреплений между Кинбурном и Кызи-Керманом. В начале июля, после выхода Крымской армии к Перекопу, оставив в Кинбурне несколько сотен стрельцов и казаков, Телятевский начал отход в сторону Каменного затона, где соединившись с Бутурлиным вернулся в Малороссию.
  Между тем, турки узнали об уходе основной армии и решили действовать. 5 октября перед Очаковом появилась неприятельская флотилия, но, убедившись в присутствии неподалеку русских судов (Днепровская флотилия), ушла в море. 8 октября, в полночь, к редуту, построенному близ Днепровского Лимана, подошел конный отряд ''спагов'' (сипахи). Неприятельские воины спешились и попытались напасть врасплох на гарнизон редута. Однако солдаты, вовремя заметили врага и отогнали его метким ружейным огнем.
  Еще через семь дней большой неприятельский конный отряд напал сразу на два русских лагеря, расположенных по сторонам от крепости. Атаку вновь удалось отбить, но теперь противник далеко уходить не стал, расположившись лагерем на берегу Лимана. Как сообщили захваченные казаками ''языки'', под крепостью собралось пятнадцать тысяч турок и десять тысяч татар под предводительством турецкого военачальника Али-паши и крымского ''царевича'' Тохтамыш-Гирея. 16 октября турки стали возводить напротив русских укреплений свои. Для прикрытия осадных работ они отбили три правофланговых редута, после чего русские полностью отошли в крепость.
  В ночь на 17 октября турки начали бомбардировку Очакова и смогли занять недостроенный редут на берегу Лимана. Утром они атаковали левый фланг позиции. Отряды численностью по 1500 и 4500 человек пошли на приступ. Осажденные ответили вылазкой, после чего турки поспешно отступили, оставив на поле боя 400 убитых.
  На рассвете 18 ноября противник вновь открыл огонь со всех батарей и обстреливал крепость весь день. Русские отвечали, как крепостной артиллерией, так и с ''чаек'', стоявших на Лимане. Около 6 часов вечера одна из ''чаек'' села на мель. Турки немедленно бросились к ней, но под сильным огнем вновь укрылись в траншеях. Не удался противнику и штурм редута на левом фланге.
  В 2 часа дня 20 ноября турки вновь бросились на штурм. Но плотный ответный огонь отбросил их назад. Вечером того же дня небольшой отряд сделав вылазку, отбил у противника редут на берегу Лимана. Однако через два часа турки контратаковали его большими силами. Отряд был вынужден отступить, но предварительно русские заклепали пушки. Новая попытка осажденных захватить редут успеха не имела. В этом бою турки потеряли 500 чел., а русские - около 100.
  В течение нескольких последующих дней противники обстреливали друг друга из пушек, сооружали осадные и оборонительные укрепления, копали рвы и траншеи. 28 октября, за час до рассвета, турки взорвали мины. Турки рассчитывали этим взрывом не только разрушить укрепления, но и засыпать выброшенной землей ров. Но из-за того, что подкоп был неглубоким, взрыв не принес желаемого результата. Тем не менее, 5000 спешенных сипахов пошли на штурм. В самый разгар боя защитники крепости подорвали свои мины, чем обратили врага в бегство. Штурм унес жизни 4000 турок и татар, тогда как у русских погиб 171 человек.
  Тем временем, Шуйский будучи очень обеспокоен походом турок к Очакову отрядил на помощь гарнизону 10-тыс. войско, которое двинулось к Очакову сухим путем. Кроме того, несколько полков были посажены на суда для отправки вних по Днепру на помощь Перекопскому гарнизону, который был блокирован 40-тыс. татарским войском.
  Днем 29 октября турецкое войско стало готовиться к новому штурму, но тут Али-паша узнал, что к русским по Днепру идут подкрепления. Он сразу же распорядился прекратить огонь и готовиться к отходу. На следующий день турки ушли к Бендерам. Осада Очакова, таким образом, продолжалась около двух недель (с 15 по 30 октября). Из пятитысячного гарнизона крепости погибло более двух тысяч человек, но турки потеряли почти в пять раз больше, причем не менее половины умерло от начавшейся эпидемии.
  В общем, не смотря на большие потери и то, что не все поставленные цели были достигнуты, для России компания 1596 года была в целом успешной.
  Чего нельзя было сказать о союзниках по ''Священной лиге''. Дунайская кампания 1596 года, которую лично возглавил новый султан Мехмед III, вновь оказалась за турками. 13 октября 1596 года они взяли Эгер, а 25-26 произошло сражение между турками под командованием султана Мехмеда III с одной стороны и войсками императора и трансильванцами во главе с эрцгерцогом Максимилианом Габсбургом и князем Трансильвании Сигизмундом Батори - с другой. Вначале бой складывался для турок неудачно. Мехмед готов был отступать, если бы не возражения великого визиря. Однако в конечном итоге турки победили, а эрцгерцог был наголову разбит.
  В это же время пришли неутешительные новости из Средиземного моря. Венеция, вопреки соглашению, так и не двинула свой флот против турок, ожидая когда на фронтах определиться перевес той или иной стороны. Испанский флот отправленный в октябре 1596 года к Алжиру так же не добился успеха. Подвергнув бомбардировке столицу берберийских пиратов, испанцы высадили на берег десант и попытались овладеть городом. Но несогласованность действий отдельных командиров привела к срыву операции, и испанцы были вынуждены отойти к Сицилии.
  Эти неудачи поставили и до того не отличавшуюся единством антитурецкую коалицию на грань распада. Молдавский господарь Михай Витязул, чьи отношения с Трансильванией резко ухудшились (Сигизмунд требовал исполнения договора, ставившего Михая в вассальное положение к Трансильвании), пошел на переговоры турками. И 7 января 1597 года султан издал фирман, утверждавший его на престоле Валахии. В результате чего на Дунае сложилось угрожающее положение. Ожидалось, что в следующем году турки двинут армию в Молдавию, откуда смогут угрожать юго-западным рубежам Российского государства.
  В этих условиях при определении главной цели новой кампании, Дмитрий находился перед очень непростым выбором: возобновить завоевание Крыма или развернуть наступление в Молдавии и Валахии. В пользу последнего варианта имелось два очень серьезных резона: во-первых, на Дунае русская армия могла непосредственно взаимодействовать с австрийской, валашской и трансильванской армиями; во-вторых, здесь можно было рассчитывать на поддержку местного населения. В то же время у этого театра военных действий были и свои недостатки. Во-первых, Австрия до сих пор не достигла каких-либо серьезных успехов в борьбе с турками, и была серьезная угроза того, что при появлении на Дунае русской армии австрийцы тут же попытаются перекинуть основную тяжесть войны на нее. Во-вторых, даже в случае активного наступления Австрии для соединения армий двух стран требовалось значительное время. В-третьих, Дунайский театр военных действий был удален от русских баз, что обещало трудности со снабжением армии. В-четвертых, наступая в Молдавии, русская армия оставляла у себя в тылу враждебно настроенных буджакских, едиссанских и крымских татар.
  С точки зрения практической целесообразности, было бы неразумным идти к Дунаю оставляя у себя в тылу недобитое Крымское ханство. Но с другой стороны на царя оказывали огромное давление союзники по Священной лиге, а так же многочисленные представители православных народов Балкан, которые буквально осаждали Киев с просьбами о помощи, играя на сентиментальных чувствах религиозно-этнической общности. Горя страстным желанием освободиться от турок, они представляли задачу русских идеализированно, невероятно преувеличивая размеры освободительного движения и преуменьшая трудности, которые ожидали русскую армию. Рисовалась фантастическая картина, на которой предстоящие события изображались так, что простого появления русских войск будет достаточно, чтобы турецкое господство было мгновенно сметено всеобщим восстанием измученных рабством сербов, черногорцев, болгар, валахов и молдаван. Нельзя сказать, что эта информация была полностью ложной. Еще в 1576 году венецианский посланник в Османской империи писал: ''По двум причинам султан опасается русских: во-первых, потому, что у них есть страшная кавалерия в 400 тыс. человек, отважных, смелых и послушных, а, во-вторых, еще потому, что все народы Болгарии, Сербии, Босны, Мореи и Греции весьма преданы московскому великому князю, с которым их соединяет единство вероисповедания, и вполне готовы взяться за оружие, чтобы освободиться от турецкого рабства и подчиниться его власти''.
  Готовилось восстание в Болгарии во главе с ''первенцем'' из Никополя Тодором Балином, в котором принимали участие отдельные крупные землевладельцы-болгары, высшее духовенство во главе с тырновским митрополитом Дионисием Рали, представители купеческой и ремесленной верхушки городов Северной Болгарии. Организаторы установили связи с патриархом Константинополя, валашским воеводой, императором Священной Римской империи и русским царем, на которого возлагали особые надежды. Центром восстания должна была стать прежняя столица Болгарии - Тырнов. Было условлено, что восстание начнется в 1597 году с перехода через Дунай войск русского царя и валашского господаря.
  Конкретные надежды возлагались на Дунайские княжества. Их географическое положение как бы открывало путь на Балканы. В конце 1596 года Михай Витязул направил в Киев своих представителей, с которыми был подписан договор. В случае русского наступления на Турцию Михай был обязан перейти на сторону России, организовать восстания сербов и болгар, предоставить в распоряжение России вспомогательный корпус в 30 тыс. человек, обеспечить русскую армию продовольствием. В будущем Валахия должна была стать независимым княжеством под русским протекторатом.
  В марте 1597 года заключили аналогичный договор с молдавским господарем Стефаном Резваном. Согласно договору Молдавия, освобожденная от власти Турции, станет в новых расширенных границах наследственным княжеством Резвана под протекторатом России. В свою очередь Резван обещал войска и провиант для русской армии.
  Соглашения заключили с представителями сербов, болгар и черногорцев. Они обещали Дмитрию вспомогательные войска в 20 тысяч, помощь продовольствием и предоставление разведывательных данных о действиях турок.
  Все это сулило заманчивые перспективы. Победа казалось легко достижимой благодаря поддержке Молдавии, Валахии, сербов, болгар, черногорцев и пр. Именно поэтому Дмитрий решил осуществить наступательную операцию. Предполагалось вторгнуться на территорию Турции (где еще нет мощных крепостей, которые в реальной истории долго и нудно брали русские армии времен Екатерины II и Александра I). Здесь русская армия получит помощь местного православного населения и обильные запасы продовольствия, обещанные его представителями.
  Уже зимой 1597 года началась переброска войск. Главной ударной силой предполагалось сделать формируемую на Брацлавской области Молдавскую армию, которую должен был возглавить сам царь. Ее численность определялась в 37 тыс. человек и, по плану, она должна была заняв Молдавию объединиться с 33500 войск Польской короны (таким образом численность ударной армии достигла бы 70 тыс. чел., что, включая обещанные молдавский и валашский контингенты, было по мнению Дмитрия вполне достаточно для успешного вторжения в турецкие владения) и войдя в Валахию, выйти к Дунаю еще до подхода турецкой армии и форсировав его, прийти на помощь восставшим болгарам.
  Кроме этой главной армии было задействовано еще две: одна - Крымская армия Ивана Бутурлина и гетмана Криштофа Косинского в составе 20000 пехоты, 20000 конницы, 40000 казаков - должна была вновь идти на Крым, а другая - Черноморская армия князя Ивана Шуйского (15000 пехоты, 20000 конницы, 10000 казаков) на Бендеры.
  Поскольку командование Молдавской армией принимал на себя лично царь, то на время своего отсутствия в Киеве он передал власть в руки князя Симеона Бекбулатовича, который после окончания войны со Швецией окончательно рассорился с Борисом Годуновым и будучи за это сведен Великим Государем Федором Ивановичем с тверского княжения, подал челобитную о своем переводе на службу Дмитрию, который встретил старого соратника своего отца с распростертыми объятиями. Тем более, что личная преданность Симеона Бекбулатовича правящей династии ни у кого не вызывала сомнений.
  Кампанию 1597 года открыл молдавский воевода Стефан Резван, который со своим 7-тыс. войском, усиленным 10 тысячами присланных ему в подмогу казаков двинулся 1 марта в Буджак, чтобы уничтожить это ''гнездо шершней'', заселенное разбойничьей татарской ордой. 5 марта отряды Резвана разгромили под Белгородом-Днестровским спешно собранные силы буджакских татар, а затем уничтожили огнем и мечом резиденцию орды. Но в начале апреля у небольшой крепости на правом берегу Днестра, на них напал калга-султан Фети-Гирей с буджакскими татарами и 10-тыс. крымской ордой, которая из-за захвата русскими Перекопа не могла вернуться в Крым. Битва закончилась победой татар. Разбитые войска Резвана отступили под прикрытием обоза к Яссам.
  15 апреля Молдавская армия форсировала Днестр и вступила в Молдавию. Правда, очень скоро выяснилось, что обещанные Резваном припасызаготовлены в недостаточном количестве. Да и сама господарская армия была невелика. Главным источником снабжения оставались обозы идущие из Подолии, что сильно замедляло продвижение русского войска и ставило снабжение армии под угрозу. Тем не менее Дмитрий, рассчитывая на обещанные припасы Михая Витязула и подход своего польского подкрепления, продолжил путь к Дунаю. Взяв по пути, после трехдневной осады турецкую крепость Браилов, Дмитрий в 17 мая вошел в Валахию, где наконец-то смог дать отдых своему утомленному маршем войску, а заодно получив наконец в достаточном количестве припасы для своей армии.
  Однако, вскоре Дмитрию пришлось столкнуться с новыми неприятным сюрпризом.
  Во-первых, хотя Королевство Польское должно было выставить 4000 гусар, 12500 тяжеловооруженной кавалерии, 4000 легкой конницы, 9000 пехоты и 3000 драгун, но Сенат неожиданно затянул выделение на нужды армии требуемых 33500 ставок денежного довольствия, выделив оные только на содержание 1000 гусар, 3000 кавалеристов, 1500 легкой кавалерии, 500 человек пехоты, 1500 драгун. Таким образом, вместе с королевским квартовым войском на усиление армии, вместо ожидаемых более 30 тыс. человек, пришел только 10-тысячный корпус.
  В-вторых, хотя Михай и провел мобилизацию, но валашская армия явно не дотягивала до оговоренных 30 тыс. человек, насчитывая едва половину этого числа.
  В-третьих, из-за задержки в Молдавии турки успели провести мобилизацию своих сил и в первых числах июня к Дунаю подошла 60-тыс. турецкая армия ставшая лагерем у Силистрии.
  Вследствие всех этих факторов дальнейшее наступление стало бессмысленной затеей. Но и отказ от наступательных планов был очень тяжел по психологическим причинам. Поэтому, было решено не отменять наступление, а перенести его на осень, когда турки будут вынуждены распустить большую часть своих сил. Выведя свое войско из Валахии в Молдавию русский царь раздраженный неудачей сместил Стефана Резвана, обвинив его в неспособности выполнить взятые на себя обязательства, что во многом и привело к провалу Дунайского похода 1597 года. И на молдавский престол был возведен Пётр сын Ионы Водэ, с которым Дмитрий заключил договор по которому Молдавия признавала себя русским вассалом.
  Однако, будучи оправданными с точки зрения достижения конкретных практических результатов, в перспективе подобные действия привели к тому, что недовольный и встревоженный этим шагом русского царя Михай Витязул взял курс на отход от союза с Россией и вступил в тайные переговоры с императором Рудольфом II о переходе Валахии под императорское покровительство.
  Не радовали сообщения и с других фронтов. Пока армия под командованием Дмитрия находилась в походе к Дунаю, Иван Бутурлин с другой армией шел в Крым. Столкнувшись южнее Перекопских укреплений с 60-тыс. татарской армией блокирующей перешеек, Бутурлин решился на рискованный шаг. Он разделил свою армию на две части. Одна осталась у Перекопа, а другая двинулась в Крым по Арбатской косе в обход татар. Узнав об этом Казы-Гирей был вынужден удалится к горам, преследуемый по пятам поместной конницей и казаками. Известие об отступлении неприятеля заставило и Бутурлина свернуть к горам с целью встретиться с ханом и, если представится удобным, дать ему сражение. А попутно, двигаясь к Карасу-Базару русская армия разоряла села по рекам Салгир и Индаки, вынудив хана с 15-тыс. отрядом выступить навстречу русским и 12 июля атаковать на реке Салгир их авангард. Произошло очень упорное сражение, и только прибытие на поле боя самого Бутурлина с тремя конными и шестью пехотными полками заставило татар отступить. В сражении татары потеряли убитыми около 600 чел. Потери русских были немногим меньше.
  14 июля армия двинулась дальше. В тот же день русские достигли города Карасу-Базара, без боя захватив его и полностью сожгли. После этого, казаки и кавалеристы рассыпались по окрестностям для грабежа и захвата пленных, а армия тем временем отступила в лагерь, к своим обозам. 15 июля перед русским лагерем появилась 40-тысячная татарская армия. Хан горел желанием отомстить за разрушенный город и собирался атаковать, но Бутурлин его опередил. Он выслал вперед 16-тысячный отряд Криштофа Косинского, который перешел реку Карасу четырьмя верстами выше татар и напал на них с тыла. Одновременно татар атаковали ''в лоб'' и основные русские силы. После очень упорного боя, войска хана отступили.
  Победа на р. Карасу открывала перед русскими войсками весьма заманчивые перспективы. В 50 верстах от Карасу-Базара находилась Кафа, а в 130 верстах - Керчь. Захват этих городов имел бы важное политическое значение. Не говоря уже о том, что обладание Керчью сделало бы Азовское море русским озером. Но играли роль и другие факторы. Недостаток воды и летняя жара вновь грозили развитием эпидемии. Это заставило Бутурлина собрать 16 июля военный совет для решения вопроса о дальнейших действиях. После непродолжительного обсуждения, воеводы пришли к выводу, что нужно отходить. Одновременно с этим казаки и поместная конница разъежали по окрестностям и жгли татарские поселения. Русскими было захвачено до 30 тысяч волов и свыше 100 тысяч баранов. Неприятель, со своей стороны, тревожил армию во время ее похода и захватывал в плен фуражиров. В общем, этот поход русской армии нельзя было назвать уж очень удачным. Так и не достигнув поставленных задач 25 июля русские войска вынужденно вернулись к Перекопу.
  Примерно в это же время Черноморская армия перешла Буг. Основной целью ее наступления была мощная турецкая крепость Бендеры, расположенная на высоком правом берегу Днестра в 80 верстах от его устья.
  15 июля состоялось сражение Черноморской армии с частями турецкого гарнизона. Турки отошли в крепость, но попытка Шуйского преследуя отступающих взять крепость штурмом закончилась неудачей. После чего Шуйский решил взять Бендеры правильной осадой. Для этого главные силы армии форсировали Днестр. Но отдельный отряд русской армии оставался на левом берегу Днестра с целью принять участие в осаде из-за Днестра.
  Осадные работы начались 18 июля, а к 20 июля на левом берегу Днестра в строю уже было шесть осадных батарей.
  22 июля по единому сигналу все батареи открыли огонь по предместью и крепости. В результате чего противник был вынужден оставить предместья и отойти под защиту крепостных стен. 23 июля русские заняли предместье, где поставили еще две батареи. Поняв свою ошибку турки предприняли попытки вернуть предместье, но под воздействием артиллерийского огня были вынуждены отойти в крепость, которой непрерывная бомбардировка причинила большие разрушения. Гарнизон так же нес большие потери. Огнем артиллерии левобережного русского отряда ему был отрезан доступ к источникам воды, что оказало влияние на моральное состояние гарнизона и жителей.
  Однако вскоре стало ясно, что огня артиллерии недостаточно для полного разрушения крепости и капитуляции гарнизона. Поэтому Шуйский приказал начать минную войну.
  Противник, стремясь воспрепятствовать минным работам, усилил артиллерийский огонь. Однако русские войска все ближе и ближе подводили подкоп к крепости. С 5 на 6 августа была взорвана мина, но сделать пролом в стене не удалось. Русская артиллерия еще более месяца продолжала вести редкий огонь, а войска готовились к штурму, сигналом к которому должен был послужить взрыв мины в 400 пудов пороху.
  На рассвете 15 сентября мощный взрыв потряс крепость. Русские войска пошли на штурм. Когда были захвачены стены крепости, началось сражение на узких и кривых улицах города. Уличные бои продолжались почти сутки, и лишь к 8 утра 16 сентября остатки гарнизона сдались на милость победителя.
  Однако победа далась столь тяжелой ценой, что не смотря на то, что после взятия Бендер перед Шуйским открывался свободный путь в Буджак, он начал отвод армии, ограничившись лишь взятием города.
  Не радовали и австрийские союзники, на фронте у которых после Керестеша образовалось временное затишье. Только испанцы смогли достичь более мене значительного успеха - второй поход против Алжира наконец-то увенчался успехом. После долгой бомбардировки высаженный с кораблей десант взял город штурмом, тем самым положив начало покорению Берберии испанцами.
  И в этой ситуации в России наиболее остро встал ''польский вопрос''. После того, как царевич Фёдор Иоаннович был объявлен Государем и соправителем своего брата Польское королевство оказалось без принцепса, который представлял интересы монарха в Короне, которая из-за этого оказалась в прямом подчинении у царя. Но Дмитрий держа свой ''стол'' в Киеве мог бывать в Польше лишь наездами, что привело к фактическому сосредоточению власти в руках Сената. На первых порах Дмитрия устраивало подобное положение - польские дела его интересовали мало. Но практически прямой саботаж его распоряжений во время Дунайского похода заставил царя пересмотреть свою позицию. В июле 1597 года он внезапно приехал в Краков, где тут же столкнулся с противодействием Сената своим попыткам мобилизовать ресурсы польской короны на осеннюю кампанию против Османской империей. Привыкнув к своей неограниченной самодержавной власти в Российском государстве и не имея, в отличие от своего отца, опыта борьбы с магнатской оппозицией Дмитрий растерялся и сделал безусловно ошибочный шаг - надеясь обрести себе опору среди польского мелкопоместного дворянства он пошел на сближение со шляхетской партией назначив ее лидера Яна Замойского новым канцлером. Тем не менее, когда царь вновь внес на рассмотрение вопрос о вотировании средств на содержание армии, Замойский не оказал ему никакой поддержки, вместо этого он стал увязывать выделение необходимых средств с рядом серьезных уступок со стороны царя. Поняв, что подобным образом он ничего не добьется, Дмитрий изменил тактику, пойдя на радикальный шаг - опубликовал указ, по которому на территорию Польского королевства распространялась введенная несколько ранее в Российском царстве государственная монополия на экспорт хлеба за рубеж.
  Экономически Польша была намертво связана с Северными странами. Уже с конца XV века, когда до неё докатилась революция цен, определилась форма интеграции Польши в резко консолидировавшееся европейское экономическое пространство: поставка на экспорт лесных товаров, некоторых видов технических сельско - хозяйственных культур (лён, пенька), а самое главное - хлеба. Соответственно из промышленных регионов Западной Европы в Польшу поставлялись в очень больших количествах весьма качественные орудия труда, без которых фольварочное экспортное производство в имевших место размерах было бы невозможно, новые производственные технологии и сельско - хозяйственные культуры, ткани, металлы (в том числе драгоценные), оружие и новые приёмы ведения боевых действий. Сама по себе революция цен, как известно, заключалась в резком росте в странах Западной Европы цен на продовольственные товары и сельско - хозяйственное сырьё при менее быстром росте цен на промышленные и ремесленные изделия. Данный процесс происходил вследствие:
  1. быстрого роста незанятого в сельском хозяйстве населения: ремесленников, солдат, чиновничества, моряков и жителей колоний, которых поначалу снабжали всем необходимым из "старого света". А этот рост, в свою очередь, стимулировался Великими географическими открытиями и связанными с их освоением затратами: строительством флота, изготовлением вооружения, содержанием флота и колоний.
  2. Притоком из колоний, прежде всего из Америки, очень значительных масс драгоценных металлов. Эксплуатация данных колоний длительное время являлась фактической монопольной привилегией двора Габсбургов. Потому имелась возможность расходования колониальных доходов на большие проекты: строительство огромных флотов, заведение значительных армий и чиновничьего аппарата, финансирование деятельности крупных мануфактур, рудников, металлургических заводов и суконных фабрик. Колониальное серебро и золото выступало своего рода кредитором экономического рывка стран Западной Европы.
  3. Отторжения или опустошения в беспрестанных боевых действиях вследствие Турецкой экспансии от стран Западной Европы ряда традиционных регионов, являвшихся ранее традиционными поставщиками сельско - хозяйственных продуктов и сырья: Балканского полуострова, Дунайских княжеств (теперь более жёстко привязанных к Турецкому рынку), Малой Азии, Египта. Это были регионы, ещё от античных, а иногда и доантичных времён специализированные в первую очередь на производстве хлеба. Турецкое правительство вело жёсткую борьбу с контрабандным вывозом из страны того же хлеба, ибо и у Турции было немало горожан, солдат и чиновников. И, конечно, хотя контрабандная или через посредников сельскохозяйственная торговля Турции с Южной Европой велась, но она уже не значила для Региона того, что было когда-то.
  В этой связи красноречив факт событий 1590 года в Северной Италии. Тогда расположенные там государства оказались на грани голода. Из Турции хлеб подвести было невозможно. И в Краков прибыло посольство с намерением организовать переброску хлеба в эту часть Италии из Польши на огромных баржах по Европейским рекам. Этот проект оказался слишком сложным и хлеб отправили в Италию морем, на кораблях через Гибралтар.
  К данной проблеме добавилось изменение экономического районирования Европы в связи с Великими географическими открытиями. К концу XVI века центр экономической деятельности переместился из Южной Европы на побережье Атлантического океана. Соответственно, северные города искали более удобных поставщиков необходимого сырья и более удобные рынки сбыта. На этой изменившейся экономической конъюнктуре расцвела Балтийская торговля и Прибалтийские страны. В том числе Польша.
  Балтийское море превратилось в наиболее оживленный экономический регион Европы. В течение XVI века откристаллизовалась экономическая специализация разных Прибалтийских регионов. Так, Швеция поставляла на Европейский рынок преимущественно металлы; Россия - меха, воск, кожи; Польша и Литва (Понёманье и Подляшье) - хлеб; Малороссия - хлеб, волов (мясо), кожи; Белоруссия - лесные товары и технические культуры и т.д.
  Центром Европейской торговли того времени и вообще экономическим и финансовым центром Европы в течение XVI века стали Нидерланды. Именно эта страна была самым значительным потребителем экспортных товаров Польской Короны и основным посредником для их реализации в других странах Европы. На её же кораблях Польша и перевозила свой экспорт и импорт.
  Однако Польша имела всего один значимый морской порт, а именно Гданьск, который к концу XVI века был достаточно серьёзно специализирован в качестве огромного Европейского хлебного, зернового порта. То есть в него стекался со всей континентальной части Польши товар определённого типа, тут он скупался оптовыми партиями, а то и заранее ещё на корню брался купцами - монополистами, а потом обычно на нидерландских кораблях отправлялся либо в Антверпен, либо по полученным оттуда инструкциям туда, куда уже был продан сидящим на Антверпенской бирже оптовиком. А оттуда, по той же схеме в Гданьск приходили нагруженные крупными партия ремесленных товаров такие же обычно нидерландские суда и выгружали эти оптовые партии изделий тут же и раздавали их оптовикам - скупщикам сельско - хозяйственных товаров, которые развозили их далее по своим регионам.
  В конечном счёте, процесс экспорта - импорта наиболее важных предметов польской торговли был в глубине своей настолько организован, что тяжело говорить о нём, как о торговле. В слишком больших масштабах всё было организовано и монополизировано. Речь идёт скорее о процессе распределения, где на обменный курс влиял не столько сам рынок, сколько геополитические, нерыночные факторы.
  Даже внешне это выглядело подобно огромному конвейеру: 2 раза в год весной и осенью в Гданьск прибывала из Нидерландов огромная флотилия в 400 - 500 судов, которые в течение примерно 2 недель разгружались от ремесленных изделий, загружались хлебом и вместе организованно уходили через Зунд на Запад. А в самом Гданьске служащие Нидерландских оптовиков, как бы эти служащие не назывались, хоть магнатами, опять начинали сбор урожая от своих контрактников и должников в свои огромные амбары. Таким образом экспорт хлеба являлся главным источником доходов польской знати, которая естественно восприняла введение государственной монополии на этот вид деятельности как открытое объявление войны со стороны короля.
  По призыву Замойского срочно собрался экстренный сейм, который потребовал от царя отмены его решения. Но придя в ярость от самоуправства знати (созыв сейма без разрешения Государя) Дмитрий арестовал главарей сеймовой оппозиции и выслал их в Россию. Этот поступок русского царя вызвал возмущение части польского общества, и в ноябре 1597 года недовольные, собравшись в Радоме (Малая Польша), образовали ''конфедерацию'', объявили Дмитрия низложенным и принялись расширять восстание. Собрав 6-тыс. войско Дмитрий одержал верх над мятежниками в прямом бою под Кельце. Однако скопища конфедератов, рассеявшись перед царскими войсками, вновь собрались в других местах. Дмитрию удалось взять штурмом замки некоторых мятежных магнатов, но сломить сопротивление конфедератов не удалось. Тем более, что вскоре Дмитрию пришлось срочно покинуть Польшу - из Москвы поступили известия о тяжелой болезни старшего брата Фёдора и его возможной близкой кончине. Оставив дела на Симеона Бекбулатовича царь отъехал в Россию.
  А положение тем временем продолжало ухудшаться. Искры мятежа стали перекидываться и на соседние территории. Введение царем монополии на внешнюю торговлю хлебом вызвало недовольство не только в Польше, но и в ряде Западно-Русских областях, где тамошнее дворянство так же жило за счет хлеботорговли. Во-главе этого движения недовольных стал князь Константин Острожский, который публично декларировал себя в качестве покровителя шляхетских свобод, к тому же он обладал рядом владений в Белоруссии (например, Туровом на Полесье) и в Поднепровье в частности (Копысь на Днепре недалеко от Могилева), а также значительным политическим влиянием в некоторых регионах, особенно на Волыни, где он обладал грандиозными земельными владениями: они располагались достаточно компактно и охватывали примерно 40% территории Волынского воеводства. Их центром выступал город Острог (примерно 10 тысяч населения, как Могилёв, Полоцк или Витебск). Большая часть волынской шляхты находилась в той или иной степени зависимости от Константина Острожского или была с ним связана своими политическими и материальными интересами. Именно этим объясняется его предводительство над нею. Экономическая мощь старого князя казалось необъятной: 25 городов, 10 местечек, 670 деревень, ежегодный чистый доход 1 млн. 200 тысяч злотых.
  На территории его волынских владений была успешно проведена фольваризация и налажено широкое экспортное производство, ориентированное на Гданьск. Оно преимущественно осуществлялось через особо специализированную на хлебном транзите пристань Улугбек на Западном Буге. Кроме того, Константин Острожский стремился поставить под свой экономический контроль транзитную торговлю Малороссийскими, Молдавскими и Валашскими волами, а также в целом международную Малороссийскую торговлю. Ещё больший экономический интерес и перспектива Острожского располагались в направлении колонизации целинных причерноморских степей по обоим берегам среднего течения Днепра. И этот экономический приоритет волынского магната во многом обеспечивала его должность Киевского воеводы.
  На территории своих владений Константин Острожский установил жёсткие порядки и централизованное управление фольварками и городами. По сути на его землях было установлено реальное крепостное право, жёсткий экономический и внеэкономический контроль за циркулированием экспортных продуктов, а также транзитной торговлей. Имелись свои войска, эффективная администрация, разветвлённая система общественного самоуправления, собственные учебные и научные заведения, а также - двор, насчитывавший около 2000 человек.
  Постоянные вооружённые силы князя достигали нескольких тысяч человек, а компактно расположенный массив Волынских владений Константина Острожского гарантировал ему исключительную по масштабам России политическую и экономическую мощь. Фактически княжество Константина Острожского с находящимися под его влиянием окрестными шляхтичами и территориями представляли из себя своего рода абсолютистское государство с обширной сферой политического и экономического влияния, собственной культурой, внутренней и внешней политикой.
  И в конце 1597 года Константин Острожский решил воспользоваться моментом, когда Киев остался без надзора - царь в Москве, Симеон Бекбулатович в Кракове, ввёл своих вооруженных сторонников в город и заявив, что восстает против "беззаконной тирании" призвал остальных магнатов и шляхтичей поддержать его. Нельзя сказать что его расчеты строились на песке. Среди знати было немало недовольных централизаторской политикой царя. Как введением государственной внешнеторговой хлебной монополии и законодательным ограничением фольваркизации сельского хозяйства - создания и расширения личного хозяйства крупных землевладельцев за счет отъема земли у крестьян. Так и введением на территории бывшего Великого княжества Литовского рядя московских юридических норм, некоторые из которых довольно больно били по знати. Особенно это касалось закона, по которому в случае отсутствия у скончавшегося вотчинника прямого наследника - сына, его владение переходило не ближайшим родственникам, а к государству. Причем из наследования исключались даже жены и дочери, которым полагалось выделять лишь часть наследства. И за прошедшие примерно двадцать лет, после объединения Великого княжества Литовского и Русского царства только в делах наследования крупных вотчин этот закон применялся дважды. В 1592 году умер Ян Кишка, один из самых богатых людей России, имевший в собственности около 70 городов и местечек и 400 деревень. Центрами его владений выступали расположенные в Понеманье города Лоск, Ивье, на Подляшье - Венгров. Немалыми территориями он владел и в Жмуди (Жемайтии). И большая часть которых отошли к государству, за исключением ''вдовьего удела'' оставленного его жене.
  В том же году скончался и последний мужской представитель рода князей Олельковичей, владевших Слуцко-Копыльским княжеством, которое лишь незначительно отставало от Острога по экономической мощи и численности населения. И хотя по принятым в бывшем Великом княжестве Литовским правилам наследницей считалась представительница женской линии рода - Софья Юрьевна Олелькович-Слуцкая, тем не менее княжество так же было изъято в казну, а сама княжна по малолетству взята на воспитание ко двору царя.
  Однако, вопреки ожиданиям, широкой поддержки движение Острожского не получило. Даже среди магнатов не было единства. Так к мятежу не примкнули князья Вишневецкие на поддержку которых Острожский весьма расчитывал. Вишневецкие, владели огромными компактными массивами в среднем Поднепровье, в основном по реке Суле. Однако они всё же базировали свою мощь на ещё мало освоенных землях, где сельское хозяйство только становился на ноги, в отличие от Острожского, опиравшегося на давно колонизированные земли Волыни, находившиеся к тому довольно далеко от сферы постоянных нападений крымских татар. Что вынуждало их сохранять лояльность царю и воздерживатьсяот выступлений против него. Поэтому, вместо соединения с мятежниками Вишневецкие заняли непримиримую к ним позицию и, собрав собственную частную 7- тыс. армию, удержали Левобережную Малороссию за Дмитрием.
  Кроме того, против Острожского выступил и его личный враг князь Збаражский, тем самым внеся раскол в ряды волынской аристократии. В результате чего другие знатные семьи, такие как Чарторыйские или Сангушко, так же не стали примыкать к мятежу. Из крупных магнатов Острожского поддержал только Берестейский (Бресткий) воевода Огинский, собравший под своими знаменами около 6 тыс. человек.
  Тем не менее мятеж продолжал разрастаться. В начале 1598 года численность польских конфедератов насчитывала уже около 10 тыс. чел. А их расположение на юге Польши у Жешува и Тарнува являлось стеснительным для королевской армии, вынужденной действовать с оглядкой на турок. В феврале 1598 года Симеон Бекбулатович разбил скопища конфедератов у Тарнува, вынудив бежать их за Дунаец.
  Тем временем в Москве происходили не менее судьбоносные события. 6 января 1598 года скончался бездетный Государь и Великий князь Московский Фёдор Иоаннович. Прибывший незадолго до этого в Москву царь Дмитрий теперь становился единоличным правителем Российского государства. Первым делом он устроил разбор Думе, большую часть которой включил в состав Государственного совета, тем самым вновь объединив управление страной в одних руках. Другая, меньшая часть Думы подверглась опалам, лишению чинов и высылке из столицы. Совершенно по особому сложилась судьба Бориса Годунова бывшего при Фёдоре практическим правителем Великого княжества Московского. Первоначально казалось что ему пришел конец. По приказу царя он был смещен с должности конюшенного, а сам этот чин вновь упразднен. Против него началось следственное дело, очень скоро собравшее материал по поводу его злоупотреблений, особенно по поводу самовольного захвата им в свою собственность государевых земель. Но мятеж в Польше и ряде Западно-Русских земель вынудил Дмитрия смягчить позицию. Годунов был вынужден вернуть в казну незаконно занятые им земли, выплатить крупный денежный штраф, после чего был оставлен в составе правительства в качестве главы Сибирского приказа. Остальные члены семьи Годуновых хотя и были несколько понижены в иерархической лестнице, но сохранили свое положение.
  А на юго-западе русские оправившись от первой растерянности перешли в наступление. Командующий Крымской армией Иван Бутурлин, оставив крупные заслоны на случай прорыва татар из Крыма в начале 1598 года начал разворачивать свою армию против Острожского. Весной, не дожидаясь окончательного сбора армии, и имея в наличии 15 тыс. казаков и 4 тыс. поместной конницы он двинулся в сторону Белой Церкви, которая принадлежа Острожскому служила ему главным опорным пунктом в этом регионе.
  Иван Острожский, сын Константина Острожского узнав об этом, собрал 10-тыс. войско и двинулся на встречу русским войскам предполагая разбить Бутурлина до того, как он соберет свои основные силы.
  15 мая 1598 года силы противников сошлись под Корсунем. Отряд русской конницы атаковал левое крыло боевого порядка сил Острожского. Завязался бой. Несколько раз мятежники осуществляли вылазки из обоза и под натиском конницы отступали обратно.
  К вечеру Бутурлин расположил свои войска полумесяцем на высотах, показывая, что собирается атаковать противника всеми силами. Одновременно в тыл ему командующий направил сильный отряд (6 тыс. человек) под начальством казачьего полковника Северина Наливайко, которому было приказано занять березовую рощу в урочище Кривая Балка, устроить в лесу засеки, перекопать дорогу глубоким и длинным рвом по узкому оврагу, на противоположном краю оврага расположить артиллерию и устроить засаду по обеим сторонам лесной дороги. В течение ночи Северин Наливайко выполнил свою задачу.
  Разногласия среди войск мятежников усилились. На собранном военном совете одни требовали как можно быстрее отступать, другие говорили, что следует выйти в поле и атаковать русских всеми силами. В конце концов Иван Острожский приказал приготовиться к отступлению. Разногласия высших военачальников оказывали на рядовую шляхту деморализующее влияние. Отсутствие единого мнения способствовало возникновению разрозненных действий.
  16 мая еще до наступления рассвета войско мятежников свернулось в походную колонну и двинулось в направлении Богуслава. Обоз был построен прямоугольником, в котором каждый боковой фас состоял из четырех рядов повозок.
  В середине колонны шла артиллерия, с внешних сторон - пехота, арьергард составлял конный отряд.
  За походной колонной мятежников в небольшом удалении двигались казаки и русская конница, не беспокоя противника. Марш и постоянное ожидание нападения казаков физически и морально изнуряли отступавших. В такой обстановке они прошли около 10 верст.
  Когда Бутурлин убедился, что враг достаточно уже измотан, он приказал начать непрерывные нападения на противника. Казаки стремительно бросались на обоз, давали залп из пищалей и затем отступали на небольшое расстояние. Такие атаки они повторяли многократно. В этой обстановке войско Острожского прошло еще 5 верст.
  Отступавшей колонне предстояло пройти через лес. Приходилось перестраивать походный порядок, чем решил воспользоваться Бутурлин, приказав начать общую атаку с тыла и флангов. В лесу оказались завалы из срубленных деревьев. Поэтому походная колонна двигалась очень медленно, а атаки ее с тыла уже посеяли панику. Многие оставили походную колонну и попытались вырваться самостоятельно, но в большинстве своем погибли.
  При выходе из леса дорога круто спускалась в лощину, а затем поднималась в гору. Отряд Наливайко по дну лощины выкопал длинный и глубокий ров, который нельзя было объехать. На противоположном высоком краю лощины была установлена артиллерийская батарея.
  В походной колонне мятежников позади идущие возы подталкивали передние, которые устремились с горы вниз. Ни возы, ни пушки невозможно было остановить, и все они стремительно спускались в ров и перевёртывались. Русские пушки открыли огонь, нанося противнику большие потери.
  В четвертом часу утра разгром войска мятежников был завершен. В руки русских попали богатые трофеи и - что было особенно ценно - артиллерия. Иван Острожский оказался в плену.
  Разгром войска его сына под Корсунем заставил Константина Острожского отказаться от дальнейшей борьбы и сдаться на милость царя. Впрочем, наказание ему было довольно мягким. По нему князь Острожский обязывался признавать все законы и уставы Российского государства и государевы указы, добровольно сложить с себя должности волынского предводителя дворянства (киевского воеводства он был лишен указом царя), отписать в казну треть своих городов, местечек и деревень и выплатить крупный денежный штраф.
  Капитуляция Острожского открыла русскому войску путь в Польшу и Бутурлин в начале июля занял Львов, и подошел к Замостью, где были сосредоточены крупные силы мятежников. Но не приняв боя те покинули крепость, которая сдалась русским без боя. Казалось восстанию наступает конец.
   Но в это же время очаг партизанщины разгорелся в люблинском районе, где действовал Замойский с 5000 отрядом, имея противниками 3000 гусар Константина Вишневецкого и 500 стрельцов. Сам Бутурлин после взятия Замостья двинулся в сторону Берестья, где 13-го сентября наголову разбил Огинского у Кобрина. Восстание в Литве было подавлено.
  Тем не менее в Польше волнения продолжался. В ноябре 1598 года отряд Замойского попытался пробраться в Белоруссию, в надежде вновь зажечь там пламя мятежа. Но Вишневецкий преградил ему путь на Берестье, а Бутурлин, настигнув его банду у Влодавы, разгромил ее.
  Но не смотря на это положение в Польше продолжало оставаться нестабильным. В 1599 году конфедератов считалось до 12000.
  Кампания 1599 года открылась наступлением конфедератов на Галицию. Слабые отряды Бутурлина, разбросанные от Вислы до Львова, не могли оказать должного сопротивления, и конфедераты в короткое время овладели Краковом и другими важными пунктами. Однако анархизм поляков не замедлил сказаться и здесь: между вождями их возникли раздоры.
  Тем временем Бутурлин двинулся со своим отрядом из Люблина и наголову разбил мятежников под Ландскроной. Затем он обратился на Замойского, снова пытавшегося пробраться в Белоруссию, разбил его у Замостья и отбросил его в Галицию. Этими двумя боями Польша, за исключением краковского района, была совершенно очищена от конфедератов.
  Оставался лишь краковский очаг конфедерации. Здесь конфедератам удалось овладеть в январе 1599 года краковским замком, но уже 25-го января под Краков прибыл князь Андрей Телятевский и осадил замок. Все усилия поляков заставить Телятевского снять осаду оказались тщетными. Попытки деблокады замка вождями конфедерации тоже не увенчались успехом: они не скоординировать свои действия и были разбиты порознь. 12-го апреля Краковский замок сдался и война против польской конфедерации окончилась. Движение это, будучи в конце концов ''панской'' затеей и лишенное сколько-нибудь популярных вождей - отклика в массах польского народа не встретило.
  Разгром мятежа в Польше имел для страны немаловажные последствия. Прибывший в Краков Дмитрий был настроен самым решительным образом. По его приказу все не сдавшиеся мятежники безжалостно уничтожались. Их имения изымались в казну, а члены семей лишались шляхетского достоинства. Все члены Сената поддерживающие мятеж были казнены на главной городской площади Кракова. Сама Польша царским указом лишалась своей самостоятельности и вливалась в состав Российского государства. Все ее особые юридические уложения (вроде Радомской конституции) отменялись. Особенно свирепой была расправа со шляхтой. Учитывая тот факт что основу вооруженных сил мятежников составили безземельные шляхтичи, царь издал распоряжение, по которому все рыцарство не имеющее собственных поместий лишалось своего шляхетского достоинства, сохранить которое оно могло лишь записавшись на государеву службу в рейтары или гусары (где они были обязаны служить только за жалование, и только после 10 лет ''беспорочной службы'' им полагался собственный земельный надел).
  Впрочем репрессии коснулись не только шляхты. Во время мятежа были волнения и в Гданьске, где многие купцы были недовольны установлением государственной торговой монополии. Правда до прямого мятежа дело не дошло - наличие поблизости русского флота заставило гданьских купцов сохранять осторожность, но многие из них оказывали серьезную финансовую поддержку восставшим и, после подавления мятежа, этот факт вскрылся вызвав ответные меры русского правительства. По приказу царя все уличенные в спонсировании мятежников гданьские финансисты были казнены, а их имущество конфисковано.
  Наведя таким образом порядок в своих западных владениях Дмитрий наконец-то смог вновь повернуть свой взгляд на юг, где все это время события шли своим чередом.
  28 марта 1598 года императорским войскам под командованием Миклоша Палфи и Адольфа Шварценберга удалось овладеть Дьером, захваченным турками 27 сентября 1594 года. Затем Палфи взял Тату, Веспрем и Палоту. А в октябре-ноябре 1598 года императорские войска даже занимали Пешт.
  Осенью того же года в Тырново и некоторых других болгарских городах вспыхнуло антитурецкое восстание, помощь которому обещали Михай Витязул и император Рудольф II. Но успеха это выступление не имело. Михай действительно форсировал Дунай, но серьезной поддержки оказать не смог. А император так вообще не прислал обещанного 6-тысячного отряда имперской армии. Благодаря чему турки быстро подавили этот мятеж, а свыше 15 тыс. болгар были вынуждены бежать в Валахию. Но не успели турки подавить волнения в Болгарии, как у них запылали мятежи в других местах.
  Начиная с 1588 года Анатолия стала ареной многочисленных восстаний. С 1595 года началось мощное, преимущественно крестьянское движение, которое получило название ''джелялийской смуты''. Самое активное участие в нем приняли левенды. Восстания охватили большую часть Малой Азии вплоть до Бурсы на западе.
  В 1596 году к низам присоединилось значительное число тимариотом (турецких служилых дворян) со своими людьми во главе с Абдул-Халимом, еще известным под своим прозвищем Кара Языджи (''Черный писарь'').
  Восставшие тимариоты принадлежали к числу недовольных центральной властью, которая отобрала у них лены за уклонение от выполнения воинских обязанностей во время длительной войны с Австрией, когда часть тимариотов просто не прибыло к месту сбора, а другая дезертировала с поля боя вместе со своими воинами.
  Восстание во главе с Абдул-Халимом быстро распространялось и охватывало все новые районы. В октябре 1599 года Абдул-Халим имея уже 70-тыс. армию занял Урфу. Здесь он объявил, что к нему во сне будто бы явился пророк и известил о том, что ''правосудие и государство'' принадлежать Абдул-Халиму. Мустафа Селяники писал, что после этого Абдул-Халим стал рассылать во все концы империи османов свои указы, снабженные тугрой со словами "Халим-шах Победоносный".
   В рядах повстанцев объединились весьма различные в социальном отношении силы. Основное ядро войска Абдул-Халима составляли крестьяне - чифтбозаны, но среди мятежников было и много лишенных владений тимариотов и займов (держателей зеаметов). В рядах повстанцев было также немало дезертиров из султанской армии, действовавшей против австрийцев и русских. Многие мелкие тимариоты примкнули к восставшим, будучи недовольны налоговой или финансовой политикой Высокой Порты. К Абдул-Халиму присоединились и некоторые бейлербеи и санджак-беи, по разным причинам недовольные центральной властью. В частности, к нему примкнул бывший санджак-бей Амасьи Хуссейн-паша, который взбунтовался против центральных властей весной 1599 году; он привел 8 тыс. воинов. В лагере повстанцев оказались даже три брата крымского хана, не поладившие с правителем Крыма и укрывшиеся от него в Анатолии. Абдул-Халим получил также поддержку ряда курдских и туркменских кочевых племен Анатолии, вожди которых были в тот момент недовольны попытками Высокой Порты установить более строгий контроль над кочевниками.
  Султан направил против бунтовщиков армию под командованием одного из высших сановников империи - Мехмед-паши. Началась планомерная зачистка Малой Азии. Первоначально Мехмед-паша расправился с неорганизованными в крупные части повстанцами западной Анатолии. Пирамидами из отрубленных голов был отмечен путь карательных войск летом и осенью 1598 года. К зиме 1599 года Мехмед-паша продвинулся до Кайсери и Сиваса, разгромив наиболее крупные повстанческие отряды и нанеся под Сивасом поражение войскам Абдул-Халима. Но успех был непрочным - жестокости только увеличивали ненависть доведенного до отчаяния населения, а повстанческие отряды укрывались в горах и продолжали партизанские действия.
  В феврале 1599 Мехмед-паша в решающем сражении разбивает Абдул-Халима. При поддержке войск, находившихся в распоряжении бейлербеев Халеба и Дамаска, а также отрядов некоторых курдских беев Мехмед-паша осадил Урфу. Осада длилась 73 дня. Войско Мехмед-паши усиленно обстреливало крепость из пушек, несколько раз неудачно штурмовало ее стены, неся огромные потери. Положение осажденных становилось критическим, боеприпасы были на исходе. Когда у них кончились запасы свинца, Абдул-Халим приказал использовать для отливки пуль медные монеты. В конце апреля 1599 года Мехмед-паша предложил Абдул-Халиму выдать на суд султана Хуссейн-пашу, а самому прекратить борьбу против правительства в обмен на управление санджаком Амасья. Абдул-Халим согласился. Он велел связать Хусейн-пашу, спустить его с крепостной стены и передать его воинам Мехмед-паши. В столице империи происшедшее было расценено как ликвидация мятежа. Абдул-Халим с войском покинул Урфу и направился в пожалованные ему владения, а Хуссейн-пашу позднее доставили в Стамбул, где он был казнен как изменник и зачинщик мятежа.
  Но прибыв в Амасью, Абдул-Халим, вместо того чтобы смириться, продолжал выказывать неповиновение султану и Порте. Тогда войска Мехмед-паши сделали попытку ликвидировать отряды Абдул-Халима. Одна из кровопролитных схваток произошла в горах неподалеку от Сиваса. Положение Абдул-Халима было весьма трудным, но ему на помощь пришла суровая зима, приостановившая военные действия.
  Положение Крымского ханства было не лучше. Походы Бутурлина с его политикой ''выжженной земли'' дали результат - большая часть полуострова была разорена, что вызвало среди татар сильный голод и эпидемии. Русские воска крепко засели на Перекопе, а также на Кубани, где они занимали Таманский п-ов и ряд укреплений на реках Кубань, Кирпили и Бейсуг. Главные силы Кубанского корпуса базировались в Копыле откуда Бельский руководил действиями против татар. Но начавшейся в Польше и Западно-Русских землях мятеж вдохновил местных ногайцев на наступательные действия. В конце июля 1598 года на реке Большая Ея около 10 тысяч ногайцев напали на небольшой русский форпост, охраняемый сотней стрельцов, которые все погибли после упорного сопротивления. Но задержка ногайцев позволила посланному русскому подкреплению настигнуть нападавших при отходе. Почти полдня продолжалось сражение. Ногайцы были разбиты и бежали. В это же время другой крупный отряд ногайцев подступил е Ейскому укреплению и в течении трех дней пытался взять его, но потеряв до 400 человек убитыми и более 200 взятых в плен, вынужден был отступить.
  Однако это было лишь началом задуманного ногайцами крупного наступления на русских. Султаны орд договорились, что часть ногайских сил произведет опустошительный набег на донские селения, для того чтобы отвлечь внимание и силы донских казаков, а другая нападет на русские сторожевые отряды и, истребив их, откроет путь сосредоточенным в Анапе и Суджук-Кале (совр. Новороссийск) турецким войскам. Но этот план не удался. В то время, когда ногайцы быстро двигались к Дону, оттуда по требованию Б. Я. Бельского шли на Кубань три казачьих полка, встреча с которыми была для ногайцев неприятной неожиданностью. Внезапным ударом, 10 августа 1598 года казаки опрокинули орду и преследовали ее до позднего вечера.
  Попытка другой части ногайцев захватить русские посты также не увенчалась успехом, им удалось лишь разорить становища тех ногайцев, которые выступали на стороне русских.
  Вскоре большой отряд ногайцев вновь атаковал Ейское укрепление. Нападение было отбито со значительными потерями с обеих сторон. Однако ногайцы продолжали беспокоить русские посты, нападая на них и уводя пленных, за которых потом требовали большой выкуп.
  Создавшаяся ситуация вынуждала русское командование ускорить решение ногайского вопроса. На рассвете 1 сентября русские напали на ногайские стойбища около Малой Еи. Бой продолжался до полудня, пока в радиусе 30 верст не были уничтожены все ногайцы. После чего подобные ''зачистки''последовали и в ряде других мест. Встревоженные этим ногайцы решили уйти в Закубанье, где некоторые черкесские князья обещали им защиту и помощь.
  Получив известие о готовящемся переходе ногайских орд через Кубань, командование русских войск решило настигнуть их прежде, чем они уйдут в горы и станут практически недосягаемыми.
  1 октября 1598 года недалеко от устья р. Лабы войска Бельского атаковали ногайцев. Несколько часов длилось сражение, закончившееся полным поражением последних. Пленных не брали. Дело дошло до того, что специальный отряд русских войск даже вошел в реку и развернувшись в сторону отступавшего противника бился с ним по пояс в воде не давая ему переправиться на другой берег.
  Разгром ногайцев и полная очистка от них правобережья Кубани произвел сильное впечатление на население Северо-Западного Кавказа. Черкесские князья до этого поддерживающие ногайцев тут же прислали послов для заключения мира и дружбы с Россией.
  В этих условиях неудивительно, что Дмитрий вновь воспылал идеей нового крупномасштабного наступления на Османскую империю, тем более что в июне 1599 года императорские войска достигли новых успехов - отряды гайдуков Миклоша Палфи совершили поход до Тольны, захватив турецкие суда с продовольствием. Гайдуки взяли Вальпо и сожгли часть моста в Эсеке. Кроме того массовые конфискации в Польше заметно пополнили изрядно опустевшую русскую казну, дав царю необходимые средства для дальнейшего ведения войны. Но задуманное на 1600 год наступление на Османскую империю так и не было осуществлено из-за событий в Дунайских княжествах.
  После неудачи Дунайского похода 1597 года валашский господарь Михай Витязул принял решение переориентироваться на императора Священной Римской империи Рудолфа II, которому 9 июня 1598 года принес вассальную присягу. В ответ император обещал оплачивать содержание Михаем 5-тысячного наемного войска. 6 октября 1598 года Михай заключил мирный договор с Высокой Портой. Чье внутреннее положение исключало ее активное вмешательство в дела земель лежащих севернее Дуная, где разворачивались серьезные события. Правящий в Трансильвании князь Сигизмунд Батори будучи зажат между турками и Габсбургами, которые стремились установить свой контроль над этими богатыми землями, после Керестешского поражения не видя возможности продолжения войны без помощи Габсбургов, 23 декабря 1597 года заключил с Рудольфом II Габсбургом соглашение о передаче ему Трансильвании в обмен на предоставление Сигизмунду Батори в качестве компенсации силезских герцогств Оппельн и Ратибор и 50 тыс. талеров ежегодной ''пенсии''.
  Подавив сопротивление оппозиции, Сигизмунд 10 апреля 1598 года передал власть представителям Рудольфа. Однако последний не торопился как с присылкой помощи против турок - чье нападение угрожало стране, так и предоставлением Сигизмунду обещанной компенсации. Зато императорские наместники в Трансильвании охотно видели в ней новый источник дохода для императорской казны и себя лично, жадно начав выгребать из Трансильвании все что можно. Тогда 20 августа 1598 года Сигизмунд тайно вернулся, выгнав представителей императора. Защитники крепости Надьварад, выдержав в октябре-ноябре 1598 года осаду турок, избавили страну от их вторжения. Но оказавшись в полной изоляции и не чувствуя себя прочно на престоле он начал переговоры о союзе с Россией. 29 марта 1599 года Сигизмунд передал власть кардиналу Андрашу Батори, жившему до того в Польше, а сам удалился в Россию. Заняв престол Андраш немедленно начал переговоры с царем о переходе Трансильвании под русский протекторат. Узнав об этом Мизай Витязул по соглашению с императором Рудольфом вторгся в Трансильванию и 18 октября 1599 года он разбил у Шелимбора (Шеллемберке) трансильванское войско Андраша, который был убит секеями во время бегства. 1 ноября 1599 года Михай занял Дьюлафехервар и установил свою власть над страной в качестве советника и наместника императора. В начале мая 1600 года Михай начинает военные действия в отношении Молдавии, где правил русский ставленник Петр Водэ. Страна была подчинена за три недели. 27 мая 1600 года в Яссах Михай провозгласил себя в официальном документе "Господарем Валахии, Трансильвании и всей Земли Молдовы".
  Эти события заставили Дмитрия отказаться от идеи наступления в этом году и прекратить дальнейшее сосредоточение войск. Русским было вполне по силам вышвырнуть Михая Витязула из Молдавии, но поскольку тот выступал как представитель императора, то в Киеве предпочли занять выжидательную позицию - до урегулирования всех вопросов с Рудольфом II. Но долго ждать не пришлось. Трансильванская аристократия недовольная правлением Михая сумела убедить императора в том, что Михай намерен отложиться от Габсбургов и на основе Валахии, Трансильвании и Молдавии создать собственное государство. Встревоженный этим император приказал кашшскому ''капитану'' (главному коменданту) Георгию Басте отстранить Михая от власти. Опираясь на поддержку трансильванской знати Баста 18 сентября 1600 года разбил под Мирисло войско Михая, вынудив его отступить к Фэгэрашу. Воспользовавшись моментом, русские вступили в Молдавию, которую привели к присяге царю, и продолжили наступление на Валахию. Валашские бояре так же перешли на сторону русских и признали господарем Петра Водэ (которого русские посадили на валашский престол в качестве компенсации за отошедшее под прямую власть русского царя Молдавское княжество). Это определило печальный для Михая исход двух сражений с русскими и мятежными боярами.
  Лишившись всех своих владений Михай уехал в Прагу, где смог оправдаться перед императором Рудольфом. Чему в немалой степени способствовал тот факт, что после изгнания Михая трансильванские дворяне опять избрали 4 февраля 1601 года князем Сигизмунда Батори, занявший враждебную позицию по отношению к Габсбургам и изгнавший генерала Басту. Эти события заставили Рудольфа пойти на сотрудничество с Михаем в целях подчинения Сигизмунда. Получив войско наемников и корпус генерала Басты, Михай вступил в Трансильванию. В это время бояре Бузеску, верные господарю, изгнали из страны Петра Водэ. 3 августа 1601 года у Гуруслава Сигизмунд Батори был разбит. Но воспользоваться плодами победы Михай Витязул так и не смог. Недолюбливавший Михая генерал Баста, вероятно заручившейся согласием императора, организовал заговор против Михая, в результате которого тот и был убит 19 августа 1601 года в лагере недалеко от Турды. После этого Сигизмунд Батори последний раз вернулся в Трансильванию (11 сентября 1601 года).
  А в самой России властям пришлось столкнуться с еще иной проблемой. Летом 1601 года на всем востоке Европы зарядили холодные дожди. Уже в начале сентября выпал снег, и крестьяне смогли собрать лишь малую часть урожая - а то, что собрали, - это была ''зяблая'', недозревшая рожь. В принципе, само по себе это не было особенно страшным событием - у крестьян были запасы хлеба, один неурожай не смог бы вызвать голод. В реальной истории главной причиной голода 1601-1603 гг. стал не сколько неурожай, сколько то, что введенное из-за массовой убыли населения во время Ливонской войны крепостное право позволило помещикам увеличивать повинности и оброки крестьян, а из-за разорения в той же Ливонской войне мелкие и средние помещики были вынуждены отнимать у крестьян весь прибавочный продукт, не оставляя им никаких запасов. Но в этой, альтернативно реальности, повинности крестьян по прежнему строго регламентированы. Благодаря чему, когда следующей весной неожиданно грянувший мороз погубил посевы озимых и нужно было пересевать поля у крестьян, в отличие от реальной истории, оказались запасы семенного зерна, и им не пришлось производить пересев незрелыми, ''зяблыми'' семенами, благодаря чему был получен хороший урожай, не позволивший возникшей нехватке хлеба перерасти в голод.
  Тем не менее, возникшие внутренние трудности вынудили Дмитрия временно отказаться от активных боевых действий против Османской империи, перейдя к оборонительной тактике. Правда нельзя сказать, что русские проявляли пассивность. Скорее их тактику можно было назвать активной обороной. Как раз на эти годы приходится всплеск казачьих набегов на территорию Турции и Крыма. Стаи казачьих ''чаек'' опустошающим вихрем проносились вдоль Черноморского побережья, грабя как турецкие торговые суда, так и небольшие прибрежные селения. Как писал европейский наблюдатель, активные морские операции казаков Черное море и Дунай оказались закрыты для торговли, а на средиземном море хозяйничали венецианские и испанские галеры и ''не было никакого подвоза продовольствия по морю'', то крайне осложнилось продовольственное положение Стамбула: ''Хлеб был настолько дорог, что люди погибали от голода...''
  Ему вторил турецкий путешественник, который путешествуя от Синопа к Самсуну и прибыв к устью реки Кызыл-Ирмак, отметил, что там ''нет поблизости села, которое было бы возделано, из-за страха перед казаками''. Так же, по его словам, крымские татары открыто говорили ему: ''Избавте Крым от мучений, [претерпеваемых ими] от казаков. И тогда мы заставим поток сала вновь течь через Черное море [прямо] в ваш Стамбул. И каждый год мы станем отправлять несколько сотен тысяч баранов, а также сало на кухню цезаря-падишаха''.
  Дело доходило до того, что из-за активных действий казаков крымский хан иногда не мог переправить в Стамбул регулярные подношения султану, великому везирю и другим высшим сановникам государства. Как писал хан великому везирю: ''В соответствии с обычаями мы приготовили вам наши подарки и подношения, но между тем чайки казаков из Озю появились и проникли в гавань вплоть до пристаней. Мы сообщили вам через вашего слугу, что нас охватили страх и растерянность и что мы попросили прислать, по крайней мере, одну или две галеры, которых хватило бы, чтобы обеспечить перевозку подарков''.
  В 1601 году крупная казачья флотилия пристала к берегу между Саркерманом (Херсонес), между Козловом и Балаклавой, и ''почали воевать крымские улусы, отходя от моря верст по десяти и по пятнадцати''.
  Одновременно с этим казаки осваивались на Кубани. Командующий русскими войсками на Западном Кавказе Богдан Бельский прекрасно понимал, что этот край не удержать одной военной силой. Что для этого нужно оседлое население способное пустить корни в этих землях и тем самым закрепить их за Россией. Но попытка поселить на Кубани переселенцев из Центральной России завершилась неудачно. Набранные по ''разнарядке'' и поселенные на правобережье Кубани 1237 крестьянских семей вскоре большей частью покинули край, не выдержав тяжелых условий проживания из-за постоянной угрозы набегов со стороны ногайцев и черкесов. Тогда Бельский обратил внимание на казаков. Еще до войны казаки создали довольно многочисленную войсковую общину по р. Ея, которая не только успешно отражала набеги, но и сама часто ''щипала'' неприятеля. Но ее сил было явно недостаточно для удержания всего края. И тогда Бельский провел набор на Дону добровольцев на переселение на кубанские земли, коих собралось до 9,5 тыс. человек (вкл. членов семей). Помимо этого, по предложению Бельского был произведен набор в Малороссии, где особое внимание было уделено 15-тысячному ''Низовому Днепровскому казачьему войску'' (Запорожской Сечи). Долгое время правительство мирилось с существованием в низовьях Днепра самостоятельной войсковой казачьей общины, не подчиняющейся центральным властям. Но после захвата Перекопа и Очакова запорожцы перестали играть роль необходимого буфера между Россией и татарами. Более того, их община, оказавшись в окружении русских крепостей становилась помехой на пути дальнейшего освоения русскими Северного Причерноморья. Но и разогнать запорожцев правительство не могло - война с турками продолжалась и полностью отказаться от услуг ''вольных'' казаков правительство не могло себе позволить. В принципе запорожцы были готовы поступиться своими вольностями в обмен на принятие их всех на службу, но в ответ требовали полного наделения их землей. Однако в Северном Причерноморье с этим была проблема - слишком много было претендентов на земли Югороссии - и шляхта (дворяне), рассчитывавшая на щедрые ''дачи'' от царя в тех местах, и крестьяне, которые не дожидаясь окончания войны мощным переселенческим потоком устремившиеся на юг, и ''служилые казаки'' численность которых достигала только в Малороссии 40 тыс. боеспособных мужчин. В этих условиях идея переселить запорожских казаков на Таманский п-ов быстро приобрела популярность. Таким образом, в конце XVI - начале XVII вв. началась регулируемая правительством военно-казачья колонизация с целью обороны новой русской территории и ее хозяйственного освоения. Прикубанье заселялось двумя основными группами переселенцев - запорожскими и донскими казаками. Первые заселили северо-западную часть Кубани, вторые - ее северо-восточную и отчасти юго-восточную части.
  Между тем Дмитрий готовил новую военную кампанию против турок. Политическая обстановка этому благоприятствовала. Весной и летом 1600 года Абдул-Халим и его брат Дели Хасан энергично готовились к новому выступлению против султанского правительства. Им удалось собрать более 20 тыс. человек. В сентябре Абдул-Халим в сражении, состоявшемся неподалеку от города Кайсери, разгромил направленное против него войско под командованием султанского везира Хаджи Ибрагим-паши. Султанское войско потеряло 12 тыс. человек убитыми.
  В руки Абдул-Халима попала богатая добыча, в том числе военное снаряжение. После этой победы повстанцы стали хозяевами положения на значительной части земель Центральной Анатолии.
  Около года после этих событий Абдул-Халим вел себя как независимый правитель. Из числа своих приближенных он назначил великого везира и даже шейх-уль-ислама, изгнал султанских чиновников и заменил их своими ставленниками, стал собирать налоги с населения, а порой и освобождать от уплаты налогов отличившихся в боях воинов. Так, Абдул-Халим выдал специальные грамоты об освобождении от всех налогов тем участникам битвы при Кайсери, которые проявили особенную храбрость. Но содержание собственного войска Абдуле-Халиму требовало немалых средств, а потому вождь повстанцев не только не освобождал крестьян от уплаты обычных налогов, но и сам прибегал к чрезвычайным сборам на нужды армии.
  В тот период, когда Абдул-Халим контролировал значительную территорию в Центральной Анатолии, к нему присоединилось немало местных феодалов, в том числе ряд султанских санджак-беев, которые желали таким способом сохранить свои владения или должности. Сближение Абдул-Халима с этой группой участников восстания привело к постепенному возрастанию противоречий между ним и основной массой повстанцев - крестьянами, которые не могли не роптать, видя, как их предводитель окружает себя разного рода сановными людьми и распределяет между ними выгодные посты и должности. Все это скоро сказалось на боеспособности и стойкости армии Абдул-Халима.
  Между тем султанское правительство тщательно готовило карательную экспедицию против повстанцев. Ее возглавил багдадский бейлербей Хасан-паша. В район Диярбакыра к началу 1601 года были стянуты войска из Багдада, Халеба, Дамаска и ряда других городов, входивших в состав арабских провинций империи. 15 августа 1601 года в долине Эльбистан к северу от Мараша произошло кровопролитное сражение между войском Абдул-Халима, насчитывавшим 30 тыс. воинов, и армией Хасан-паши. Повстанцы потерпели поражение, потеряв, по данным разных источников, от 10 тыс. до 20 тыс. убитыми. Раненный в сражении, Абдул-Халим с небольшим отрядом укрылся в горном районе между Токатом и Трабзоном. Здесь он и умер зимой 1602 года.
  Но смерть вождя не прервала борьбу повстанцев с правительством. Своим новым руководителем они избрали брата Абдул-Халима - Дели Хасана. Ему удалось собрать новое войско из крестьян Центральной и Северной Анатолии. Во главе 20-тысячного войска Дели Хасан весной 1602 года вступил в бой с армией Хасан-паши и нанес ей серьезное поражение. Бейлербею пришлось искать убежище в Токате. Однако повстанцы вскоре овладели Токатом, захватили казну Хасан-паши, а его самого убили.
  Отобранные у бейлербея богатства позволили Дели Хасану умножить ряды своих воинов и улучшить их снаряжение и вооружение. Затем Дели Хасан повернул свою теперь уже 30-тысячную армию на запад. В декабре 1602 года он некоторое время осаждал Кютахью. Дела складывались удачно для повстанцев, но суровая зима вынудила Дели Хасана прервать осаду и отвести войско на зимовку в район Карахисара.
  В очередной раз кардинально изменилась ситуация и в Трансильвании. К этому времени сумела организовать свое войско антигабсбургская, протурецкая группа трансильванской знати. Её возглавил магнат Мозеш Секей, происходящий из знатной секейской семьи. 2 июля 1602 года он потерпел поражение от императорских войск при Тевише (Тейюше). 26 июля Сигизмунд Батори, передав власть Басте как представителю Габсбургов, окончательно покинул Трансильванию. В Венгрии 5 октября 1602 года императорские войска заняли Пешт и взяли в осаду Буду.
  Успешно шли дела и у испанцев. Алжирцы из-за внутренней розни между различными группировками (алжирские паши и раисы - собственно пираты, янычарский корпус, алжирский бейлербей со своей гвардией, кабилы - чернокожие мусульмане и пр.) не смогли создать единый фронт борьбы с испанскими вооруженными силами, которые пользуясь этим успешно продолжали захваты в Алжире. К 1602 году в руках христиан находились все прибрежные алжирские города и крепости и испанская армия медленно, но верно начинала продвигаться во внутренние районы Берберии.
  Одновременно с этим активизировался на востоке от Османской империи и персидский шах Аббас I, который наведя жесткой рукой порядок в своей стране наконец-то смог обратить свое внимание на запад, где планировал отвоевать у турок потерянные Ираном в 1590 году земли. В предверии свое войны с османами Аббас I развернул активнейшие дипломатические усилия по воссозданию антитурецкой коалиции, с целью совместного наступления Персии, России, Священной Римской империи, Испании и Венеции на Османскую империю.
  Однако при подготовки наступления Дмитрий столкнулся с весьма важной проблемой - необходимости изыскать средства на финансирование очередной военной кампании. Идущая с 1595 года война весьма негативно сказалась на государственных финансах. И хотя относительно мирные 1600 - 1602 гг. удавалось сводить концы с концами, но с началом подготовки к новой кампании стало ясно, что средств на нее в государственной казне не хватает и все традиционные источники их пополнения уже давно исчерпаны. Доходы казны поступали из трех источников: налоги - прямые и косвенные, доходы казны от перечеканки монеты и казенная промышленность и торговля. Прямые налоги с тяглого населения занимали среди них основное место. Еще в начале войны нуждаясь в увеличении поступления ''данных и оброчных денег'' Государственный совет принял для пополнения казны ряд мер и общих и чрезвычайных. Прежде всего в большинство городов были разосланы специальные сборщики, чтобы выяснить оклады и собрать все, что можно. Но этого оказалось недостаточно и правительство встало на путь чрезвычайных мер. Постановлением Земского Собора оно ввело особый налог, получивший название пятины (''пятой деньги''), сбор, равный 1/5 движимого имущества и доходов налогоплательщика. Этот сбор лег главной своей тяжестью на торговое и посадское население и черносошных крестьян. Первый раз пятина была назначена в апреле 1594 года и до 1600 года было проведено всего два чрезвычайных сбора которые дали возможность правительству разрешить свои финансовые затруднения возникшие вследствии резкого роста военных расходов.
  Одновременно со сбором пятины правительство царя Дмитрия ввело новые налоги. Прежде всего были значительно повышены ямские деньги. В 1594 году со всех земель, кроме дворовых и черных, население которых отбывало ямскую гоньбу в натуре, был назначен новый платеж ямских денег, который равнялся 550 руб. с сохи.
  Вторым чрезвычайным налогом, введенным со второй половины 90-х гг. XVI века, было назначение сбора хлебных запасов на жалование служилым людям. В отличие от ямских денег хлебные запасы взимались со всех категорий земель без всякого изъятия. Но оклад был различен. Первоначальный оклад, назначенный в январе 1594 года, равнялся 100 четвертям хлеба с сохи (четверть - 6 пудов ржи). Некоторым категориям плательщиков разрешалось платить этот сбор деньгами, другие были обязаны поставлять хлеб в натуре. Поморье с первого же года стала платить деньгами, другие регионы, особенно в первое время, вносили натурой, затем допускались денежные платежи и с них. Посады, как правило, платили деньгами, причем сумма денежного платежа не была постоянной, она колебалась в пределах от 24 коп. до 1 руб. 40 коп. за четверть хлеба. Был так же повышен до 700 юфтей (юфть - четверть ржи и четверть овса) оклад стрелецких денег. Исключением стало Поморье, где натуральный оклад стрелецких денег был меньшим - 350 юфтей. Более низкий оклад стрелецких денег для Поморья объясняется тем, что и без этого сбора на Поморье лежало много платежей. Данные и оброчные деньги с этого края взимались в большем размере, чем с остальных районов. Население Поморья отбывало ямскую повинность вы натуре, и, кроме того, восточная половина этого края поставляла хлебные запасы (в натуре или деньгами) на жалование сибирским служилым людям.
  Основанием прямого обложения в Русском государстве являлось так называемое ''сошное письмо'', т. е. Перепись населения и его хозяйственных ресурсов с целью обложения налогами. В основе сошного письма лежала определенная фискальная единица ''соха'', содержащая в себе то или иное количество четвертей земли. Со второй половины XVI века ''большая московская соха'' содержала в себе 800 четвертей доброй земли в поле. Для земли среднего качества количество четвертей в сохе повышалось до 1000, для худой земли - до 1200. Такой размер соха имела на служилых землях, т. е. на вотчинных и поместных землях знати и дворянства. На церковных и монастырских землях в сохе считалось 600 четвертей доброй земли, 700 средней и 800 худой. На дворцовых и черных землях, т. е. на землях, заселенных дворцовыми и черносошными (государственными) крестьянами, соха содержала 500 четвертей доброй земли, 600 средней и 700 худой.
  В основе различных размеров сохи лежит разность служебных повинностей разных классов населения. Дворянские земли имели более легкое обложение, поскольку помимо выплаты налогов дворяне несли за свой счет обязательную государственную службу. В то же время как духовенство не служило лично, но было обязано выставлять воинов для государева войска. Крестьяне же считались чисто тяглым сословием, хотя среди них иногда и проводились наборы на государеву службу.
  Хотя при установлении сошного письма исходили прежде всего из расчета определенного количества четвертей земли, сошное обложение никогда не было чисто поземельным. Земледелие не являлось характерным для посада, хотя отдельные посадские люди и занимались сельским хозяйством. Поэтому при обложении посадов применялась так называемая ''подворная соха'', в которой считалось определенное количество посадских дворов.
  Если население занималось одновременно и сельским хозяйством и торговлей, допускалась комбинированная соха, включавшая в себя и землю и дворы. При установлении сошного оклада писцы обязаны были принимать во внимание качество земли (доброй, средней, худой или ''добре худой''), наличие разнообразных угодий (сенных покосов, лесов и пр.), общую большую или меньшую зажиточность населения, словом, самые различные условия, определявшие тяглоспособность населения. При определении оклада активную роль играли представители местного населения, с показаниями и настояниями которых писцы должны были считаться.
  Суммы платежей, падавших на соху, отличались большим разнообразием. На рубеже XVI-XVII вв. платежи, падавшие на соху, представляются в следующем виде (в средних цифрах): с сохи на вотчинных и поместных землях платилось 13 рублей 9 алтын 2 деньги; эта сумма складывалась из 42 алтын 4 денег, платимых за наместничьи кормы, 10 руб. ямских денег и 2 руб. полоняничных денег. Данных и оброчных денег вотчинные и поместные сохи не платили. Жившие на этих землях крестьяне вместо этого отбывали повинности - денежные и натуральные - в пользу своих владельцев.
  В дворцовых волостях и селах на соху приходилось, кроме натуральных взносов хлебом, переводимых иногда на деньги, от 33 до 70 руб.
  На черносошных землях на соху приходилось от 48 до 200 руб. В состав этих повинностей входили так называемые четвертные доходы (дань, замена наместничьего корма, городовые дела и пр.). Ямских денег черные волости не платили, така как отбывали ямскую повинность в натуре. Столь резкая разница в платежах между отдельными черносошными уездами объясняется наличием специальных повинностей, лежащих на отдельных уездах: поставка запасов на жалование сибирским служилым людям, тяжелая сибирская ямская гоньба и др.
  На посадские сохи приходилось от 30 до 58 руб. Иногда они совпадали черносошными.
  Оклады монастырских и церковных земель совпадали либо с вотчино-поместными, либо с черными в зависимости от района землевладения.
  Кроме того, были оброчные угодья, с которых взимался оброк в индивидуальном порядке: соляные варницы, кузницы, мельницы, солодовни, рыбные ловли, лавки и т. п. Иногда индивидуальным оброком облагались и сельскохозяйственные угодья - пашни и сенные покосы. В посадах и уездах, где были развиты торги и промыслы, эти индивидуальные оброчные сборы превышали, и порой очень значительно, те оклады данных и оброчных денег, какие платились по сошному письму.
  Однако недород 1601-1602 гг. во многих областях и вызванное им снижение платежеспособности значительной части населения побудил правительство царя Дмитрия принять меры к приведению прямого обложения налогами в некоторое соответствие с платежными силами населения, которое настойчиво требовало дозора, т. е. проверки тяжести обложения. В ряд уездов правительство послало дозорщиков дабы на основе дозорных книг, составленных ими, внести поправки в сошные оклады.
  В дозорные (писцовые) книги заносились все населенные пункты того уезда, который подвергался описанию. В каждом населенном пункте перечислялись все дворы - жилые и пустые - с указанием их владельцев, ответственных за отбывание тягла, измерялись и описывались земли и другие угодья. Отдельно заносились лавки, кузницы, соляные варницы, солодовни, кожевенные избы (заводы), ткацкие мастерские, мельницы и т. д. И указывалось, сколько каждое из таких предприятий должно уплатить оброка.
  По посаду и по каждой из волостей уезда подводился итог. В конце книги давался общий итог по посаду и его уезду, и определялся сошный оклад, т. е. указывались количество сох, размер обложения на соху и общая сумма налога на основании принципов, означенных выше.
  Итог был неутешительным. Непосредственным следствием общего описания 1602 года явилось некоторое уменьшение сошных окладов (за счет областей пострадавших от недорода), что вынудило правительство обратиться к иным способам получения столь необходимых средств.
  Значительную часть бюджета Русского государства XVI - XVII вв. составляли косвенные налоги, среди них главным были таможенные пошлины. Как уже упоминалось, в организации сбора таможенной пошлины правительство предпочитало отдавать сбор таможенной пошлины ''на веру'', т. е. включало его в разряд служб, отбываемых тяглым населением в пользу государства. В крупных таможнях (например в Киеве, Москве, Колывани, Ругодиве, Риге), доставлявших значительные суммы таможенной пошлины, эти службы несли члены привилегированных торговых корпораций - гости и гостиной и суконной сотен торговые люди. Таможенные головы выбирались, как правило, из наиболее состоятельных слоев посадского населения и черносошных и дворцовых крестьян. Если голове не удавалось собрать сумму, назначенную по окладу, и представить удовлетворительные объяснения недобора, он был обязан покрыть этот недобор из своих собственных средств.
  В помощь голове избиралось несколько целовальников в зависимости от объема работы. Голов и целовальников выбирали на год, в течении которого они были обязаны ''безотступно быть у государева дела'' и ''за своими торгами и промыслами не ходить''. По окончании срока службы голова должен был представить отчет в соответствий приказ в форме таможенных книг.
  К началу XVII века возникла мысль о необходимости реорганизовать систему взимания косвенных налогов. Старая система взимания таможенных пошлин, унаследованная от периода раздробленности, была явно нетерпима в централизованном государстве с развитым торговым оборотом. По уставным таможенным грамотам, данным разным городам в период раздробленности, в XVI веке и в начале XVII века, существовало много мелких пошлин, встречавшихся на каждом шагу у торгового человека. Кроме основной таможенной пошлины с продаваемого и покупаемого товара, он был обязан платить ''отвоз'' - особую пошлину с местного товара, отправляемого на рынок другого города; с судов платилось ''посаженное'', с телег и саней - ''мытовое'' и ''полозовое'', с людей, сопровождавших товары и обслуживавших суда, - ''головщина''. Кроме того, в таможнях при взвешивании товаров и их записи в книги взималось много мелких сборов. Наконец, существовало неравенство в платеже пошлин местными и приезжими торговыми людьми т. п. Это многообразие и неравномерность взимания таможенных пошлин тормозили развитие торгового оборота и являлись препятствием на пути укрепления торговых связей. Складывание общероссийского рынка уже к концу XVI века привело к тому, что вопрос реформы таможенного обложения и отмены этих неудобств и стеснений в начале XVII века стал весьма остро. Вот почему в августе 1602 году торговые люди разных городов во главе с именитым человеком Андреем Семеновичем. Строгановым обратились к правительству с челобитной о том, чтобы ''В государстве Русском во всех городах и в пригородках и в уездах пожаловал бы Государь, велел имати со всяких наших товаров и со всего бы прямую пошлину - одну рублевую, везде ровну, с продажи, с той цены, по чему... где кто станет продавать, с вещих и не с вещих, с иногородцев и всяких чинов людей; а рознить пошлин во всем государстве, во всех городах по прежнему нигде ничего не велел бы государь''. При этом торговые люди не указывали размера этой пошлины, оставляя его на усмотрение царя.
  Ответом на эту челобитную явился Таможенный устав 25 октября 1602 года. По новому уставу все мелкие таможенные сборы отменялись. Вводилась единая рублевая пошлина по 10 денег с рубля (5%), которую платил продавец. Покупатель, прибывший на рынок только с деньгами, являл эти деньги в таможне и платил с них пошлину - 5 денег с рубля (2,5%). Купив на эти деньги товар, он получал у таможенного головы выпись, что товар куплен на явленные деньги. При продаже этого товара в другом городе он представлял полученную выпись, и тогда рублёвая пошлина взималась с него как с продавца, в размере только 5 денег. В целом получалась та же сумма - 10 денег с рубля. Торговый человек, уезжавший из своего города для покупки товаров в уезд, где не было таможен, был обязан явиться перед отъездом к таможенному голове и уплатить рублевую пошлину по 10 денег с рубля. Более высокая ставка рублевой пошлины назначалась лишь с продажи соли. Продавец был обязан платить по 20 денег с рубля (10%), так как в эту сумму входили элементы промыслового налога - пудовой пошлины, отмененной уставом 1602 года.
  Казна, отказываясь от множества мелких пошлин, в конечном счете выигрывала от общего усиления торгового оборота. Но поскольку этот рост таможенных поступлений был делом хоть и близкой, но все же перспективы, а деньги казне требовались немедленно, то, в свою очередь купцы после введения нового Таможенного устава, с целью компенсации казне ее первичных убытков обязывались организовать сбор ''запросных денег'' - добровольных выплат (субсидий) в казну со стороны частных лиц, церкви и монастырей. До этого попытки правительства провести ''запросные сборы'' не увенчались успехом - крупные суммы собрать таким образом не удавалось. Положение изменилось после 1602 года. Городские купеческие корпорации по разнарядке, в зависимости от материального положения тех или иных своих участников, взимали с торговых людей ''подписку'' на безвозмездные займы правительству в течении четырех лет. Что дало казне весьма крупные ''разовые'' суммы, позволившие частично залатать прорехи в бюджете.
  Одновременно с этим по новому Торговому уставу торговля иностранцами облагалась повышенными пошлинами. Тем самым русское правительство осуществляло две важные задачи: усиление притока драгоценных металлов в страну и облегчение русским людям торговой конкуренции с иностранцами путем ослабления иноземной торговли внутри страны. Первая задача разрешалась тем, что таможенные пошлины взимались с иностранцев только иностранной монетой - золотыми (дукатами) и ефимками (серебрянными талерами). Золотой дукат оценивался в 50 коп., ефимок - в 36 коп. на русские деньги. При этом в Россию разрешалось поставлять только высококачественные ефимки-талеры. За установленным порядком придирчиво следило русское государство. Сдаваемые России европейцами талеры придирчиво сравнивались с эталонными образцами, - "заорлеными талерами", то есть надчеканеными небольшим штемпелем с двуглавым орлом. Вывоз золотых и ефимков за границу не разрешался, их следовало обменивать на русские деньги. Разрешение второй задачи достигалось повышением таможенной пошлины с иностранцев. Если иноземец торговал своими товарами в пограничных городах, он платил обычную пошлину - 10 денег с рубля. Но как только он пожелает повезти свои товары внутрь страны, он обязан уплатить таможенную пошлину по 20 денег с рубля. Внутри страны иноземцам разрешалась только оптовая торговля с русскими людьми, и эта торговля облагалась повышенной пошлиной по 2 алтына, т. е. по 12 денег с рубля, или 6%. Торговать иноземцу с иноземцем иноземными товарами внутри страны вообще запрещалось. Они могли торговать между собой только русскими товарами и только в пограничных городах. Тогда их сделки подлежали обычному обложению по 10 денег с рубля.
  Привоз некоторых иноземных товаров, в частности вина, были обложены гораздо более высокой пошлиной. Например, ввозная пошлина с романеи составляла 50% стоимости товара, а с рейнского приближалась к 100%. Продажа иноземного вина внутри страны была обложена самой высокой пошлиной - 5 алтын с рубля, т. е. 15%.
  Кроме того, по уставу таможенную пошлину платил только продавец. Следовательно, при покупке иноземцем русских товаров пошлину платили русские. Но если иноземец желал вывезти русский товар за границу и доставил его с этой целью в пограничный город, то он обязан уплатить проезжую пошлину в размере 4 алтын 2 денег, т. е. 26 денег с рубля, или 13%. Таким образом, новый таможенный устав 1602 года значительно повышал пошлины с иностранцев, а для некоторых товаров, в частности вина, являлся запретительным тарифом.
  Известную часть доходов казна получала от перечеканки монеты. Основным монетным металлом в Русском государстве начала XVII века было серебро. Собственной разработки месторождений серебра на Руси тогда не было. Серебро ввозилось из-за границы в иностранной монете и в серебряных изделиях. Русские серебряные монеты чеканились из иностранных серебряных монет - рейхсталеров (''имперских'' талеров). На Руси эти монеты назывались ''ефимками'' (по названию города Иоахимсталь в Чехии, где они начали чеканиться). При этом, согласно закону, внутри России расчеты велись исключительно в копейках (рубль в то время был счетной, а не монетной единицей). Что это значило в то время? Это означало, что в копейках велись все торговые расчеты Запада и Востока, по причине того, что все основные торговые пути между Западом и Востоком шли через Россию. До открытия пути в современную Индию другого пути у Запада не было. Только с конца XV века - начала XVI века европейские купцы впервые открыли морской торговый путь в современную Индию. Но путь этот шел вокруг Африки и был очень неудобен и дорог. Через Россию торговать было удобнее. И именно через Россию с Востока в Европу поступала основная масса, в частности, пряностей, специй, шелка.
  Запрещая даже провозить ефимки через Россию на Восток русское правительство обязывало европейских купцов их продать и купить русские копейки по жестко ограниченному ''низкому'', установленному Русским государством, курсу. До 1602 года обменный курс был примерно следующим. Вес ефимка составлял 28,5 - 29,0 грамм (иногда 30,5 грамм). Копейка весила 0,66 - 0,68 грамм. Таким образом в талере было от 42 до 44 копеек. Но талер в конце XVI века - начале XVII века европейцы обязаны были продавать не дороже 36 копеек. Таким образом, западный купец выплачивал русской казне налог от 6 до 8 копеек с талера. То есть около 15-18%.
  Но с 1602 года русское правительство с целью увеличения наличности в обороте пошло на снижение веса русской копейки до 0,48 грамм. По стране с 1602 года скупали старую монету и с выгодой переделывали ее в более легковесную, но со старыми штампелями, приказывая принимать ее наравне со старой, более тяжелой монетой.
  Одновременно с этим был установлен новый обменный курс русской копейки на ефимок. Талер теперь принимался в царскую казну по цене 16 алтын 4 деньги (50 коп.), после чего из него чеканилось мелкой серебряной монеты на 21 алтын 2 деньги, т. е. 64 коп., и таким образом доход правительства от перечеканки составлял 28%. Много это, или мало? Для сравнения: в реальной истории в конце XVII века доход от подобной перечеканки монеты составлял около 10% общей суммы государственных доходов.
  Кроме того, на начало XVII века в России не существовала государственной монополии на монетную чеканку. Каждый желающий мог привезти на Московский, Киевский, а с 1600 года и Краковский денежные (монетные) дворы свое серебро и после выплаты небольшой пошлины перечеканить его в монеты. Но с 1602 года правительство приняло решение о централизации денежного дела. С этого времени вся монетная чеканка объявлялась государственной монополией. Желающий получить наличность теперь был обязан сдавать свое серебро в казну по установленной государством цене, за которое с ним расплачивались наличными деньгами с удержанием небольшой пошлины, размер которой колебался от качества сданного драгоценного металла.
  Но все эти меры имели один серьезный недостаток - поступление этих денег было очень медленным и недостаточным, а правительство нуждалось в больших средствах и притом срочно.
  Вот почему правительство еще в 1600 году начала реформу принятой в стране денежной системы. Тут необходимо сделать короткий экскурс в историю. После унии Русского государства и Польской Короны в 70-х гг. XVI века денежная система Польши была унифицирована с русской. Польский грош был приравнен к русской копейке и обрел вес в 0,68 грамм серебра. 50 грошей (вместо прежних 30 грошей) составляли злотый, который чеканился в виде золотой монеты весом 3,4 грамма - тем самым польский злотый вновь сравнялся номиналом со служившим эталоном венгерским дукатом (угорским золотым). Вместе с этим, в Польше чеканились медные монеты (солиды, денарии и пр.). Наиболее распространены были медные денарии, имевшие еще название пенязи, и составлявшие ⅛ гроша. Но при этом русское правительство запрещало хождение польской монеты по территории России и, наоборот, русская монета запрещалась к обороту в Польше. Но после подавления польского мятежа, в 1600 году, земли Польской Короны окончательно лишались самостоятельности и вливались в состав Русского государства. Однако хождение прежней польской монеты не прекращалось и Краковский денежный двор продолжал ее чеканку. Более того, хождение этих монет распространялось и на русские земли, куда с 1600 года стали проникать как золотые, так и медные монеты.
  Денежная реформа 1602 года коснулась и польских денег, номинал которых был резко изменен. Стоимость гроша была девальвирована и приравнена к деньге (Ґ копейки), но в отличие от нее он стал чеканиться не из серебра, а из меди. Изменение претерпел и злотый. Он по прежнему приравнивался к 50 коп., но насчитывал уже 100 грошей, а количество золота в нем было снижено до 2,4 грамм (соотношение цены золота и серебра в то время 1/10). Единственной заимствованной из Польши денежной единицей не претерпевшей никаких метаморфоз был медный денарий (пенязь), который был введен в русскую денежную систему без изменений и приравнивался к Ґ полушки.
  Таким образом, правительство решило извлечь доход из этих монетных операций как путем повышения номинальной стоимости новых серебряных монет, так и выпуском малоценной медной монеты с принудительным курсом, равным курсу серебряных денег, что, конечно, не соответствовало действительному отношению цены серебра и меди. Впрочем, смысл операции с деньгами был не только в этом. К этому времени стремительно растущий внутренний рынок стал испытывать нехватку в наличных деньгах. И дело было не только в том, что на чеканку новых денег в достаточном количестве не хватало поступающего из Европы серебра, но и в старой привычке населения не пускать имеющуюся у них деньги в дело, а хранить их ''в кубышке'', что приводило к колоссальному изъятию оборотных средств из хозяйственной деятельности. Кроме того, существовал дефицит мелкой разменной монеты. Выпускаемая денежными дворами полушка была относительно крупной разменной монетой и население часто само разрубало ее на две, а иногда и на четыре части, с целью получения монеты более мелкого номинала. Таким образом, массовым выпуском медных денег правительство пыталась решить и эту проблему. В результате, после 1602 года по стране ходили три типа монет: серебряные (полушка, деньга, копейка), медные (пенязь, грош) и золотые (злотый).
  Не смотря на то, что привыкшее к полновесному серебру, население первоначально брало новые монеты не слишком охотно, тем не менее никакой разницы в курсе серебряных и медных денег не было. Принимались и те и другие. Не было и повышения цен, чему, в немалой степени способствовало правительство, выпустившее в 1602 году первую партию медных денег относительно ограниченным тиражом - около миллиона рублей. Остро нуждающийся в наличности внутренний российский рынок поглотил эти деньги без остатка.
  Третьим источником государственных доходов была казенная промышленность и торговля. Казенные предприятия и торговля находились в ведении того же Приказа Большой казны, который ведал и монетным делом.
  Самым крупным из казенных предприятий и по объему производства и по доходам, какие он приносил, был Зырянский казенный соляной промысел в Соликамском уезде. К началу XVII века он состоял из 36 соляных варниц. При средней годовой выварке соли на одну варницу в Соликамском уезде по 30 тыс. пудов, из 36 варниц вываривалось ежегодно до миллиона пудов соли. Из этого количества по 150 тыс. пудов каждый год привозилось в Москву и расходовалось Приказом Большой казны. Остальная соль продавалась на месте в Соликамском уезде, причем в очень большом количестве. При средней продажной цене соли в России 18 ''новых'' копеек за пуд, это давало 180 тыс. руб. валового сбора. При себестоимости соли (расход на рабочую силу и дрова) в 4 коп. пуд и при расходах по перевозке 7 коп. пуд до Москвы, у казны оставалось до 70 тыс. руб. чистой прибыли.
  Определенный доход приносило и казенное производство поташа. Сергачские, Арзамасские и Барминские казенные поташные заводы вырабатывали до 75 тыс. пудов поташа ежегодно. Этот поташ казна сбывала за границу по цене от 10 до 15 талеров за берковец, т. е. за 10 пудов. На этой операции казна получала до 20% чистой прибыли. Так, в 1602 году было продано 48693 пуда поташа Сергачских заводов за 36520 рублей. Чистой прибыли при этом было получено 8140 рублей. Арзамасские и Барминские заводы, имевшие меньший объем производства, и прибыли приносили меньше.
  Немалый доход правительство получало и с нижневолжских казенных рыбных и икряных промыслов. Так, правительство выручало ежегодно от продажи только икры 40 тыс. талеров, т. е. около 64 тыс. руб.
  На одном из главных мест стояла и государственная внешнеторговая монополия на ряд товаров, таких как хлеб, поташ и пушнина.
  После распространения государственной хлебной экспортной монополии на польские коронные земли, размер государственного хлебного экспорта в 1600 году достиг 140 тыс. ластов (280 тыс. тонн). И если в начале 1599 года ласт ржи (120 пудов) стоил в Гданьске только 16 гульденов (гульден - серебряная монета весом в 24 грамма), то с разгромом польского мятежа русский царь фактически став монопольным экспортером хлеба из Балтийского региона, немедленно поднял стоимость ласта ржи на 10 гульденов, установив цену в 26 гульденов за ласт. Благодаря чему в 1600 году русская казна получила валовой доход от продажи хлеба примерно в 3 млн. 640 тыс. гульденов, что составило около 1 млн. 284 тыс. руб. (старого, дореформенного номинала). Поскольку скупка и доставка ласта ржи обходилась казне не дороже 70 коп. 1 деньги, то чистый доход казны от продажи хлеба в 1600 году составил где-то 1 млн. 185 тыс. ''старых'' рублей.
  В 1602 году из-за недорода экспорт хлеба упал до 100 тыс. ластов, что составило 1 млн. 300 тыс. ''новых'' рублей валовой прибыли, или 1 млн. 200 тыс. руб. чистого дохода (примерно 847 тыс. руб. ''старыми'' деньгами).
  В начале XVII столетия экспорт поташа из России возрос до 190-220 тыс. пудов (3-3,5 тыс. тонн). Как было уже сказано выше, пуд поташа продавался за 1-1,5 талера. Таким образом валовой доход от экспорта поташа колебался от отметки 190 тыс. до 330 тыс. талеров.
  Важной статьей дохода Русского государства был и экспорт пушнины, который к 1602 году давал казне до 400 тыс. ''старых'' рублей чистой прибыли.
  Таким образом, собрав к 1603 году необходимые для продолжения войны средства, правительство стало готовится к новой военной кампании, которую открыла Османская империя. В апреле 1603 года войско Мозеша Секея снова выступило против Басты, вынудив его отступить на север Трансильвании. Государственное собрание провозгласила Мозеша Секея, добившегося на то санкции султана, трансильванским князем, но 17 июля 1603 года его войско было разбито в битве под Брашшо валашским отрядом воеводы Раду Шербана и императорскими силами под командованием Георга Раца.
  Русская армия выступила с некоторым опозданием. Закончив сосредоточение войска на нижнем Днепре, 9 июня Бутурлин начал движение к Перекопу, за которым 38-тысячное русское войско ожидали 50 тысяч татар и 7 тысяч турок под начальством крымского хана Казы-Гирея. При подходе к Перекопу Бутурлин решил повторить свой маневр, успешно сработавший в предыдущую кампанию. Из армии был выделен особый Сивашский отряд (3395 чел.), который погрузившись на корабли Азовского флота высадился на косе 17 июня, а в ночь на 18 июня штурмом овладел крепостью Арабат. Действия войск прикрывались с моря русским флотом.
  Не менее успешно развивались события и на перешейке. Дождавшись когда русские пройдут Перекоп, Казы-Гирей атаковал их всеми своими силами. Ему удалось потеснить передовые части, но основные силы русских перестроившись и укрывшись за телегами или рогатками успешно отражали продолжавшиеся весь день 14 июня татарские атаки. В ночь с 14 по 15 июня русские сами перешли в атаку, внеся сумятицу в не ожидавшие этого татаро-турецкие силы. Значительная часть татар просто разбежалась. С трудом собрав оставшихся Казы-Гирей начал отступление, предполагая сначала защищаться в Карасу-Базаре, но затем отошел к Кафе, надеясь на прибытие подкреплений из Константинополя.
  29 июня основные силы Бутурлина подошли к Кафе и начали бомбардировку ее укреплений. Одновременно подошел русский Азовский флот, начавший обстрел города со стороны моря. Затем русские войска стремительно атаковали Кафу, и комендант отдал приказ сдать крепость.
  Узнав о взятии Кафы, турки находящиеся в Керчи, поспешили капитулировать перед высадившимся со стороны Тамани русским войском, которое без боя заняло Керчь и Еникале.
  22 июня отдельным русским отрядом был взят Козлов. Вскоре русские войска заняли восточный и южный берега Крыма, включая Судак, Ялту, Балаклаву и Ахтиар.
  Быстрое продвижение русских войск в Крыму в известной степени было обусловлено раздорами среди татар. Казы-Гирей мечтал сделать ханский трон наследственным и передать его своему сыну Тохтамыш-Гирею. В то время как значительная часть татарской знати, поддерживаемая Константинополем, предпочитала сделать новым ханом калгу-султана Фети-Гирея, младшего брата Казы-Гирея. К 1603 году конфликт между братьями достиг точки кипения. А после разгрома под Перекопом дело дошло до открытого разрыва. Обвинив своего старшего брата во всех неудачах последнего времени, Фети-Гирей провозгласил себя новым ханом и во главе своих сторонников попытался овладеть Бахчисараем. И хотя Казы-Гирею удалось отразить это нападение, но среди татар фактически началась гражданская война. Поддерживаемый представителями Высокой Порты (которую излишняя, по ее мнению, самостоятельность Казы-Гирея сильно раздражала) Фети-Гирей стал переманивать на свою сторону татарских беев. В такой ситуации Казы-Гирей предпочел пойти на мир с русскими.
  28 июля к Ивану Бутурлину прибыли два знатных татарина с вестью от Казы-Гирея, который предлагал русским мир (на условиях признания русского сюзеренитета), ручался за свою верность и заявлял о готовности немедленно порвать с Османской империей.
  В ответ Бутурлин потребовал от хана немедленного освобождения русских и вообще христианских рабов. Помимо этого от Крымского ханства отторгались Прикубанье и Северное Причерноморье. В самом Крыму русским отходили Керчь, Еникале и Кафа.
  Не смотря на всю тяжесть этих условий Казы-Гирей, после долгих переговоров, вынужден был пойти на них, дабы развязать себе руки в борьбе против Фети-Гирея, чьи войска уже стояли у Бахчисарая. И 7 ноября 1603 года в Карасу-Базаре были подписан договор, по которому крымский хан переходил под покровительство России, уступал все требуемые территории и крепости, обязывался не вступать с Портой ни в какие соглашения и взять на себя снабжение русских войск в Крыму дровами и продовольствием.
  Покончив с Крымом и установив свой полный контроль над всем Северным Причерноморьем, Дмитрий стал готовить новое крупномасштабное наступление на Османскую империю. Но в отличие от кампаний конца XVI века, направление главного удара было выбрано совершенно иное. Если раньше русские пытались пробиться через Дунай на Балканский п-ов, то в 1603 году главного театра военных действий был избран Кавказ.
  По замыслу русского командования русские войска на Кавказе должны были начать наступление на турок одновременно с наступлением персидского шаха и, объединившись с войсками грузинских царей, прорваться в Армению, откуда двинуться в сторону Анатолии. Для чего на Северном Кавказе было сформировано две боевые группировки. Одна, Восточно-Кавказская, сосредоточенная на р. Терек, во главе с Богданом Бельским (переведенным туда с Прикубанья) и насчитывавшая 17 тыс. человек. Другая, Западно-Кавказская (на р. Кубань), во главе с князем Федором Мстиславским , имевшая численность в 15 тыс. человек.
  14 сентября 1598 года шах Аббас начал военную компанию по освобождению Тебриза. Неожиданно для турок шах привел к городу войска Амиргуна-хана Каджара и Зульфугар-хана Караманлу. При подходе войск к Тебризу население города восстало, что помогло шаху Аббасу быстро взять его, а спустя месяц он берет и цитадель. После этого, разбив войска Османов западнее Тебриза, шах Аббас двинулся в сторону Аракса. Нахчиван и Джульфа сдались без боя, вскоре к ним присоединяется и восставший Ордубад.
  Труднее было взять сильно укрепленный Эриван (Ереван), осада которого началась 16 ноября 1598 года. Здесь шах Аббас впервые применяет крупнокалиберные пушки, отлитые известным азербайджанским мастером-пушкарем Бахадур-беком Топчибаши. Однако осада Эривани затянулась до весны следующего года.
  Одновременно с этим начинают наступление и русские.
  19 сентября 1603 года Ф. И. Мстиславский со своим отрядом перешел р. Кубань ниже устья Лабы и двинулся по кубанскому левобережью в сторону Анапы и Суджук-Кале. Преодолевая соспротивление турок, Мстиславский подошел к р. Убин, где был встречен армией анапского коменданта Мустафы-паши, насчитывавшей 2500 турок и 8 тыс. горцев. 25-26 сентября произошло сражение. Потеряв 1500 человек убитыми и ранеными, Мустафа-паша вынужден был отступить. Путь на Анапу был открыт. 13 октября 1603 года Ф. И. Мстиславский подошел к Анапе. Не смотря на то, что анапские укрепления представляли собой полуразвалины (до войны с русскими и потери Таманского п-ва на Анапскую крепость не обращали внимания, а после уже не было средств привести ее в порядок), турецкий гарнизон оказал упорное сопротивление. 14 октября передовые части Мстиславского в составе конного и казачьего полков произвели разведку боем под стенами Анапы. Защитники крепости встретили их сильным огнем, с тыла их стали атаковать горцы. В таких условиях Федор Мстиславский не решился на штурм Анапы и увел свой отряд на зимние квартиры. Нерешительность князя вызвала недовольство царя, который освободил его от командования на Северном Кавказе.
  Не многим более удачными оказались и действия Бутурлина в Дагестане. Как и планировалось, в середине сентября он с 10-тыс. отрядом двинулся на юг. Было условлено с кахетинским царем Александром, чтобы его грузинская рать выслана была на соединение с русской для совместного действия. Но после того, как отряды грузин были ''взяты на кызылбашскую службу'', те отказались от дальнейших действий. Тем временем, ничего не зная об этом, русские наступали на Тарки. На р. Койсу (Сулак) русскую армию встретил сам старый шамхал во главе собранного им войска. Кумыки, тогда еще почти вовсе не имевшие огнестрельного оружия, были побеждены. Около 3 тысяч шамхальцев полегло в той битве. Кумыкская плоскость, казалось, была вся во власти русских. Однако у кумыков был в запасе мощный козырь в виде партизанской войны. Крестьяне заранее, еще в августе скосили весь хлеб, и сокрыли его в особых тайниках, дабы он не достался врагу. Кумыки старались избежать прямых столкновений и изводили противника мелкими стычками. Бутурлин в свою очередь забыл о совете грузинского посла Кирилла вести себя в Кумыкии осторожно и не притеснять местное население. Его армия жгла селения, убивала без счету их жителей, множество людей было угнано в плен в Терки. Продождав бесполезно долгое время подкреплений, обещанных из Грузии, русские подошли наконец к шамхаловой столице и, разделившись на две колонны, повели успешный приступ, вследствии которого Тарки пали. После чего, закрепившись в Тарках, Бутурлин заложил вторую крепость на р. Тузлук и взял под свой контроль дороги, ведущие в Дербент, а также в Шемаху и Баку. Одновременно продолжая войну с шамхалом. Серьезные столкновения произошли близ Эрпели и Карабудахкента.
  Но успехи русского оружия на Койсу в Эрпели, Карабудахкенте, и взятие Тарков носили ограниченный характер. Поскольку провианта не хватало и Бутурлин, желая сохранить, возможно, большее количество съестных припасов отпустил по домам казаков, оставив при себе лишь часть стрельцов.
  Несколько улучшилась в 1603 году и внутреннее положение Османской империи. Султан и Порта всеми средствами стремились потушить огонь восстания в Анатолии. Готовя большое войско для новой карательной экспедиции, султанские военачальники стремились одновременно внести раскол в лагерь повстанцев. Последнее, вероятно, делалось не без успеха. Во всяком случае, летом 1603 года Дели Хасан представил султану просьбу о прощении всех руководителей восстания, которая была тут же удовлетворена. Сам Дели Хасан и ряд его ближайших сподвижников получили от султана высокие посты. Дели Хасану был пожалован Боснийский санджак, около 400 участников восстания было зачислено в состав регулярных войск султана. В начале 1604 года Дели Хасан и часть его бывших воинов были направлены в армию, действовавшую против австрийцев.
  Некоторые из соратников Дели Хасана пытались продолжать в Анатолии борьбу с правительством, но и они вскоре были подкуплены агентами султана. Движение крестьян, преданное своими руководителями, постепенно теряло свою силу. Большинство крупных отрядов, собранных Дели Хасаном, перестало существовать. Сам Дели Хасан окончил свои дни в конце 1605 году в Белграде, где был казнен за новую попытку бунта против Порты и тайные переговоры с венецианцами и папой о продаже одной из султанских крепостей в Далмации.
  Тем не менее неудача Бутурлина и Мстиславского не обескуражила царя, по распоряжению которого уже в феврале 1604 года начались приготовления к походу в Закавказье. Войскам, предварительно сосредоточенным в поволжских городах (в Волочке, Твери, Угличе и Ярославле), приказано было построить 200 стругов и 45 бусов. К концу мая все суда были построены и собраны в Нижнем-Новгороде. К этому времени в Нижний-Новгород прибыли и войска, предназначенные для Персидского похода. Со 2 июня начали выступать из Нижнего-Новгорода в Астрахань суда с войсками (каждый струг принял до 40 человек). В первой половине июля все суда и войска прибыли в Астрахань.
  В апреле 1604 года шах Аббас берет наконец Эриван, управление которым поручается Амиргулу-хану Каджару, а Нахчивани - Максуд-Султану Кенгерли. После этого персы занимают и Карабах. Беглярбеком Карабаха был назначен Гусейн-хан Мусахиб Каджар.
  Между тем с основными силами Османов еще предстояло встретиться. Узнав о приближении превосходящего турецкого войска под командованием Джелал-оглу Синан-паши, и понимая опасность предстоящего сражения для судьбы всей страны шах Аббас применяет традиционную тактику Сефевидов - тактику "выжженной земли". По своим масштабам и жестокости, однако, он превзошел все и всех, что до сих пор делалось. Пространство, разделяющее Карс и Карабах было опустошено, города разрушены, а население переселено в центральные районы Ирана. Все что невозможно было вывезти было предано огню. Впоследствии в историографии это получило название ''Великий сургун''. При переселении погибли десятки тысяч человек. Особенно пострадал процветающий город Джульфа, центр армянской торгово-промышленной деятельности в Закавказье с развитым шелкоткачеством. Уцелевшие армяне были поселены в Исфагане. Экономическое значение Джульфы было подорвано. Пострадал также и азербайджанский Нахчеван. Турецкие войска, дойдя до Эривани, оказались без провианта и жилищ и вынуждены были вернуться в Ван. Аббас подойдя с юга к Вану, и атаковав истощенную армию турок, смог разбить турецкий арьергард.
  15 июля суда с русскими войсками начали выходить из Астрахани. Главным начальником похода был назначен Петр Басманов, 27 июля флотилия вошла в Аграханский залив. Здесь войска были высажены на берег. 5 августа войска двинулись к Дербенту, где находился сильный турецкий гарнизон. 23 августа 1603 года русская армия подошла к Дербенту и затем, ввиду отказа впустить русские войска в город, началась бомбардировка. С 23 августа по 20 сентября турки либо отвечали огнем, либо пробовали производить вылазки. Блокада города постепенно усиливалась. Численность русских войск была доведена до 30 тыс. чел.
  21 сентября 1603 года турецкий комендант сдал город, выговорив себе и своим людям свободный выход. Заняв Дербент, Дмитрий стал готовится к захвату Баку. Но тут вмешался шах Аббас I. Некогда сам уступавший русским эти города в обмен на военную помощь, сейчас он был не столь уступчив и узнав о подготовки движения на Баку выразил русскому послу свое недовольство. Протест шаха возымел свое действие - не желая сориться со своим союзником и важным торговым партнером, Дмитрий был вынужден отказаться от своих дальнейших планов, по развитию русского наступления через Ширван и Армению в Восточную Анатолию. Тем более, что губительная жара, болезни косили русские войска; с питанием тоже было плохо; все надежды возлагались на флотилию, подвозившую провиант.
  Тогда Дмитрий перенацелил направление своего удара. Поздней осенью конный отряд в 400 человек во главе с князем Андреем Телятевским форсированным маршем двинулся к Тифлису, где в ноябре 1603 года русские расположились на зимних квартирах. Одновременно с этим началось сосредоточивание войск возле Моздокского острога, откуда они, при поддержке картлийского и кахетинского царей Георгия X и Александра II , должны были атаковать турок в Западной Грузии. Однако очень между русским и грузинским командование начались внутренние раздоры. Каждая из сторон настаивала на приоритете своих интересов и замыслов. Дело дошло до того, что когда весной 1604 года грузинские войска Георгия X и русский отряд численностью до 7000 человек под началом князя Телятевского двинулись вместе к Ахалцихе и подошли к Аспиндзе, между ними опять возникли на военном совете пререкания: картлийский царь требовал, чтобы русские шли в авангарде, а Телятевский, обоснованно сомневаясь в боевом духе грузин и опасаясь, что в случае боя грузины бросят русских в одиночестве, отказывался подставлять свой отряд, ссылаясь на его малочисленность. В конце концов дело дошло до того, что Телятевский оставил собрание и приказал русским войскам отделиться от грузин.
  Оставшись один, Георгий должен был отступить и возвратился назад. На пути ему пришлось выдержать битву с лезгинами и турками, пытавшимися отрезать ему отступление. Окруженные со всех сторон врагами грузины были разбиты, а сам Георгий с горсткой людей чудом сумев вырваться.
  Телятевский же ушел в Имеретию, где действовал весьма энергично и решительно. На глазах имеретинского царя Георгия III русские приступом взяли укрепленный замок Богдатцыха, потом Шагербах и, наконец, 6 августа 1604 года овладели Кутаисом, высокие стены которого и укрепленные башни которого имеретинский царь приказал разрушить, чтобы не дать возможности туркам удерживаться в его владениях. После чего Телятевский двинулся к Поти. 12-тыс. турецкий корпус, встреченный им по пути, был разбит. Осада, однако же, пошла неудачно. Причиной этого были опять те же интриги и происки грузинских союзников, из которых каждый преследовал только личные свои интересы, нисколько не заботясь об общем деле. Георгий III стоял в стороне, а правители Мингрелии и Гурии имели виды, совсем противоположные намерениям Телятевского. Дадиан думал защищаться посредством русских от имеретинского царя и гурийцев, а Георгий III надеялся русскими руками покорить Менгрелию и Гурию, не помышляя о турках. Все это привело к тому, что русские вынуждены были отступить от крепости.
  Вместе с тем в Венгрии обстановка опять изменилась не в пользу Священной лиги. В сентябре 1604 года турецкие войска отвоевали Пешт. Кроме того, очень скоро венгры убедились, что ''освободители'' ведут еще хуже турок. Императорская власть потребовала, чтобы все землевладельцы, имевшие собственность в освобожденных районах, предоставили документальные свидетельства законности своих прав. Тем, кто смог это сделать, было предложено заплатить репарацию за ущерб, принесенный Австрии войной. Таким образом, многие поместья были проданы с аукционов иностранным генералам, аристократам и армейским снабженцам. По сути вся ''освобожденная'' территория была передана на разграбление. Многие венгерские дворяне были вынуждены покинуть свои имения, и уйти в горы или в области, занятые турками. Что привело к тому, что симпатии венгерского общества оказались на турецкой стороне. Результаты этого не замедлили сказаться на ситуации уже в самом ближайшем времени.
  Наиболее острой была обстановка в Трансильвании, где правление Рудольфа II так и не получило поддержки населения. И с течением времени число недовольных габсбургским управлением только увеличивалось. Императорский двор не торопился с выполнением союзнических обязательств и не оказал Трансильвании должной помощи в борьбе с Портой. Более того, императорские войска Георгия Басты грабили местное население и творили бесчинства. Вопреки договору1595 года, Георгий Баста преследовал протестантов, разрушал их церкви - началась контрреформация. По стране прокатилась волна политических репрессий, трансильванские магнаты, недовольные Габсбургами, бежали из своих владений, которые потом конфисковывались и передавались немцам. Положение Трансильвании осложнили голод и чума, поразившие в это время княжество. Трансильванские сословия, не смирившись с приходом к власти Габсбургов, начали поиски нового князя, который смог бы возродить страну и вернуть ей независимость от императора.
  Это оказалось довольно сложной задачей. В течении двух лет трансильванская политическая элита не могли найти подходящей кандидатуры князя. Во время восстания против Михая Витязула и Георгия Басты самые авторитетные семьи Трансильвании погибли. Наследник Сигизмунда Батори был еще слишком молод. Вождь трансильванских эмигрантов Габор Бетлен не пользовался популярностью с самой Трансильвании. Среди кандидатов, достойных княжеского титула, чаще всего упоминались двое - Стефан Чаки и Стефан Бочкам. Причем последнего из претендентов поддерживала трансильванская эмиграция.
  Стефан Бочкаи родился в 1557 году в небольшом венгерском городе Коложваре. Род Бочкаи принадлежал к той части магнатов, чьи интересы - в силу расположения земельных владений - были связаны как с Трансильванией, так и с Венгрией. Являясь родственником князя Трансильвании, Стефан Бочкаи с юных лет был объектом пристального внимания как Габсбургов, так и сторонников независимости княжества: их интересовало, какую позицию он в дальнейшем займет. Детство и юность Бочкаи, как и многие представители известных венгерских фамилий, провел в Вене и Праге при императорском дворе - Габсбурги пытались воспитать молодых венгерских дворян верными сторонниками свой династии. Поэтому за Стефаном Бочкаи на долгие годы сохранилась репутация горячего приверженца Габсбургов. Этому способствовала и его служба в качестве посла трансильванского князя при дворе Рудольфа II. В самой Трансильвании Стефан Бочкаи также занимал ряд важных постов: был ишпаном комитата Бихар, командующим гарнизоном Надьварада.
  Однако настоящая слава пришла к Стефану Бочкаи во время войны с Османской империей. Он вместе с князем Михаем Витязулом одержал ряд важных побед над турками. В 1595 году именно Бочкаи возглавил трансильванское посольство в Прагу, увенчавшееся заключением антиосманского союза. Габсбурги оценили его мужество, военный и дипломатический таланты - он был награжден землями и деньгами. Несколько позже, по предложению императора Рудольфа II, Стефан Бочкаи поехал в Трансильванию в качестве неофициального представителя Габсбургов. Однако его дипломатическая деятельность в княжестве продолжалась недолго: трансильванские сословия - как сторонники, так и противники Габсбургов - не доверяли Бочкаи. Одни считали его шпионом Рудольфа II, другие недолюбливали за верность князю Сигизмунду Батори, которому Бочкаи не раз помогал вернуться на трон. Поддержка, оказываемая Стефаном Бочкаи Сигизмунду Батори, не устраивала часть сословий Трансильвании, которые видели в этом причину нестабильности в княжестве. Вмешательство Бочкаи стоило некоторым противникам князя власти, а иногда и жизни. В ноябре 1600 года Стефан Бочкаи, обвиненный в шпионаже и государственной измене, был арестован. Однако вскоре его выпустили из тюрьмы и выслали из княжества. У него конфисковали все владения в Трансильвании.
  Вернувшись к императорскому двору, Стефан Бочкаи впал в немилость у Рудольфа II. Он был арестован по тем же обвинениям, что и в Трансильвании, и заключен под стражу а Праге, где в ''почетном плену'' провел два года (В 1600-1602 гг. Габсбурги особенно активно пытались утвердить свою власть в Трансильвании. Возможно, Рудольф II предполагал, что в противостоянии императора и Батори Бочкаи встанет на сторону князя. Стремясь обезопасить себя, Рудольф II на время изолировал Бочкам. В 1602 году генерал Баста утвердился в Трансильвании, и Бочкаи уже не представлял опасности для Габсбургов). Выпущенный на волю в 1602 году, лишенный монархом почти всех своих венгерских владений, он стал persona non grata как для Габсбургов, так и для трансильванцев. Стефан Бочкаи сразу же удалился в свое имение недалеко от Варада. Возможно, он так и прожил бы остаток жизни в уединении, отвергнутый всеми, вдали от двора и политики, если бы не стремительно разворачивавшиеся события в Трансильвании.
  Еще весной 1604 года Габор Бетлен предложил трансильванским сословиям избрать на пустовавший княжеский престол Стефана Бочкаи. Удивительно, но сословия, еще два года назад обвинявшие последнего во многих преступлениях, теперь благожелательно отнеслись к выдвижению его кандидатуры. Однако одного согласия трансильванских сословий было не достаточно. Для того, чтобы стать трансильванским князем, Стефан Бочкаи должен был заручиться поддержкой султана. Ведь только Порта, приняв Бочкаи как князя Трансильвании, а, следовательно, и своего вассала, могла помочь ему самому и его сторонникам в борьбе с Габсбургами.
  Великий везирь Лала-Мехмед попросил Бочкаи сообщить ему свои планы как претендента на трон. Бочкаи совместно с Бетленом сформулировалконкретные условия договора с Портой, которые были одобрены султаном. В итоге Лала-Мехмеду было поручено заключить с ними союз. Султан обещал оказать Стефану Бочкаи военную помощь против Рудольфа II. Вероятно турки предполагали, что Бочкаи, преданный императором и посаженный им в тюрьму, не пойдет на соглашение с Габсбургами и будет до конца защищать свои и османские интересы в Трансильвании.
  Имперский генерал Джакомо Бельджойозо, находящийся с императорскими войсками в княжестве, узнал о планах турок вторгнуться в Трансильванию и нанес опережающий удар по лагерю трансильванских эмигрантов в Темешваре, который считался оплотом всех смут. Никакого военного значения нападение на лагерь эмигрантов не имело, зато большие проблемы в дальнейшем вызвало то, что солдаты Д. Бельджойозо захватили часть переписки Стефана Бочкаи с Габором Бетленом и султаном, которая могла бы погубить потенциального князя, если бы ее прочел Рудольф II.
  Напуганный таким поворотом дел и возможными репрессиями со стороны императора, Стефан Бочкаи обратился за помощью к своим друзьям и пересказал им содержание пропавших писем. Его сторонники решили, что надо использовав обещанную султаном помощь оказать вооруженное сопротивление Бельджойозо, если генерал начнет военные акции против Бочкаи. Но один из сторонников Бочкаи, капитан крепости Сент Йобб, побоявшийся открытых военных действий против Габсбургов, выдал Бельджойозо планы трансильванцев. Оказалось, что генерал впервые слышит о пропавшей переписке Бочкаи и о его договоре с Портой. Оповещенный таким образом о планах претендента на трансильванский трон, в октябре 1604 года Бельджойозо попытался захватить крепости Стефана Бочкаи, чтобы подавить мятеж в зародыше. Однако с первого раза штурм крепостей не удался. Имперский генерал, не заинтересованный в их длительной осаде, пошел на переговоры. Он предложил Стефану Бочкаи сдаться, поехать к императору в Прагу и больше не бороться за трансильванский трон.
  Одновременно Бельджойозо направил капитанов своих гайдуков в лагерь Бочкаи, чтобы переманить на свою сторону гайдуков последнего и тем самым лишить его части военной силы. Эта дипломатическая миссия закончилась переходом всех гайдуков на сторону Стефана Бочкаи. Союз гайдуков и Стефана Бочкаи был закреплен в Октябрьском дипломе. В нем говорилось, что гайдуки под началом Бочкаи будут сражаться ''за Отечество и правую веру''.
  Таким образом, осенью 1604 года Стефан Бочкаи нашел своего первого союзника - гайдучество - в войне против Габсбургов. Однако имевшихся у него в наличие сил и союзников было недостаточно, чтобы противостоять династии: армия Бельджойозо наступала, османы были заняты и не могли прислать своевременную помощь, гайдуцких войск не хватало. Положение Бочкаи могла изменить только поддержка серьезных союзников. События того времени в Венгрии и политика Рудольфа II помогли Стефану Бочкаи решить проблему. Сословия Верхней Венгрии (совр. Словакия) предложили ему совместные действия.
  Положение Рудольфа II с течением времени осложнялось. Война с Портой затягивалась, присоединение Трансильвании вылилось в движение Стефана Бочкаи. Все это требовало от Габсбургов больших финансовых затрат; денег, собранных сословиями, не хватало. По монархии прокатилась новая волна конфискаций. Основной удар пришелся по владениям венгерских магнатов: самые богатые и авторитетные аристократы (часто сторонники Габсбургов) были обвинены в государственной измене и вероотступничестве.
  Поводом для открытого выступления части венгерских сословий стало требование генерала Бельджойозо, предъявленное им в сентябре 1604 года общему собранию верхневенгерских комитатов - собрать налог для оплаты комитатского войска. Этим Бельджойозо нарушил законы, согласно которым только Государственное собрание имело право вотировать налоги. Кроме того, верхневенгерские комитаты уже собрали и передали Сепешскому казначейству необходимую сумму. Верхневенгерские сословия обратились к Рудольфу II с протестом на действия генерала, и одновременно потребовали от суверена прекращения религиозных преследований и конфискаций имущества. Кроме того, верхневенгерские сословия выступили за отмену 22-й статьи действующего законодательства, по которому аннулировались все решения венгерских Государственных собраний. Таким образом, сословия хотели уничтожить не следствие, а причину всех действий центральной власти. В постановлении сословий говорилось, что они не только отказываются предоставить солдат и оказать военную помощь суверену, но и будут жить с ''правом ненаказуемой самозащиты''. То есть, сословия заявляли, что могут оказать вооруженное сопротивление Габсбургам на основе Золотой буллы 1222 года. Неизвестно, чем закончилось бы это первое серьезное выступление венгерских сословий, если бы они действовали одни. Однако к этому времени у них появился потенциальный союзник - Стефан Бочкаи. Известность Бочкаи в Венгрии и Трансильвании, его успешное выступление против Бельджойозо, большой военный потенциал (войско самого Бочкаи, трансильванская армия и отряды гайдуков) позволили верхневенгерским сословиям увидеть в нем достойного вождя их движения. Бочкаи же в условиях наступления императорского войска и занятости турок охотно пошел на союз с сословиями Верхней Венгрии.
  Одержав небольшую победу, Бочкаи обеспечил себе массовую поддержку. Города и крепости открывали перед ним ворота. И хотя его плохо организованные войска часто терпели поражения, габсбургский военачальник Георгий Баста, которому было предписано выступить против него, оказавшись во враждебном окружении, смог лишь медленно отходить на запад.
  Политика Габсбургов по отношению к венграм в этот переломный период как будто бы работала на Бочкаи: Рудольф II своими действиями способствовал тому, чтобы у его противника появлялись новые союзники. Захват императорскими войсками кальвинистких церквей заставлял принять сторону Стефана Бочкаи даже тех, кто боялся его связей с Османской империей и противостояния законному государю. Осенью 1604 года к Бочкаи присоединились сепешские города. Причиной этого стала начатая епископом Ф. Форгачем в Сепешском крае контрреформация. Пять сепешских городов отказались выполнить требования прелата вернуть католикам протестантские храмы и постановили присоединиться к движению Бочкаи. Таким образом, к концу 1604 года вокруг Стефана Бочкаи сплотились трансильванские, вержневенгерские сословия, сепешские города и гайдуки. Это была заметная политическая сила выражавшая чаяния значительной част венгерской нации.
  Восстанием Бочкаи и вызванным им ослаблением позиций Габсбургов не преминули воспользоваться турки, перешедшие в 1605 года в контрнаступление. 3 октября 1605 года туркам удалось снова занять Эстергом, освобожденный имперцами 3 сентября 1595 года.
  Более удачно шли дела у персидского шаха. Зиму 1604-1605 гг. шах провел в Тебризе, готовясь к летней компании. Турки, увидев разоренную землю, повернули назад и зазимовали в крепости Ван. Поход союзников шаха, кахетинских войск, в Ширван весной 1605 года закончился неудачей и гибелью царя Константина. Осенью Джелал-оглу Синан-паша начал новое наступление против персов и двинулся из Вана к Тебризу. 7 октября 1605 года у Суфиана происходит одно из самых крупных сражений в истории войн шаха Аббаса, во время которого военный талант Аббаса проявляется особенно ярко. Все сражение велось под его командованием. Шах Аббас так распределил основные силы и резервы, что сумел справиться с превосходящими силами противника, применяя неожиданные военные хитрости. Войскам шаха удалось захватить огромное количество трофеев, в том числе около 100 орудий. Сразу после этой победы шах Аббас посылает корпус Зульфугар-хана Караманлу на север с приказом осадить Гянджу, взять которую удалось только через 2 месяца, зимой 1606 года. Сам шах с главными силами преследует разбитую армию Джелал-оглу и берет Ван. До 1607 года персидские войска постепенно очистили от османов Ширван, захватывая после осад крепости (Гянджа, Баку, Шемаха). Были заняты и другие территории.
  Впрочем, Россия после 1605 года активно в боевых действиях более участвует, направив все свои силы на закрепление уже занятых территорий. Из активных действий можно разве что отметить окончательную зачистку Буджака и вытеснение тамошних ногайцев за Дунай, и захват расположенной в устье Дуная турецкой крепости Измаил.
  В начале 1606 года, окончательно удостоверившись в невозможности в существующих условиях развить наступление на Турцию со стороны Кавказа, по приказу царя был выведен из Грузии отряд Телятевского.
  Внутри страны было произведено снижение налогов. Были отменены ''запросные деньги'' с купцов и монастырей за 1606 год. Снижен в два раза (до 350 юфтей) оклад стрелецких денег. Что было однозначно расценено населением, как окончание войны, хотя формально она и продолжалась. А в апреле 1606 года Дмитрий официально объявил о принятии им императорского титула, потребовав его признания от всех соседей, в первую очередь императора Рудольфа II.
  Вскоре султан предложил Бочкаи стать королем Венгрии и даже прислал ему корону. Но только гайдуки восприняли эту весть с воодушевлением. Сам Бочкаи, будучи трезвомыслящим политиком, прекрасно понимая, что силу и устойчивость ему может дать корона, полученная только из рук сословий. Поэтому он удовлетворился титулом князя Трансильвании.
  Сложившуюся ситуацию в Венгрии в тот период наглядно иллюстрирует тот факт, что на Пожоньское Государственное собрание, созванное Рудольфом II на январь 1605 года приехали представители только пяти комитатов и нескольких шахтерских городов. 21 февраля 1605 года на Государственном собрании Трансильвании Стефан Бочкаи был избран князем. В мае этого года после освобождения Надьсомбата (совр. Трнава) почти вся Верхняя Венгрия оказалась в руках восставших. А летом Стефан Бочкаи захватил ряд комитатов Задунавья, которые, кстати, оказали его войскам сопротивление - магнаты Задунавья остались верны Рудольфу II. В апреле 1605 года на фоне успешно развивающихся военных действий Стефана Бочкаи в Серенче было созвано Государственное собрание, которое провозгласило Бочкаи князем Венгрии. Расположив свой двор не в Дюлафехрваре (Альба-Юлии) - столице Трансильвании, а в городе Кашши (совр. Кошице) - столице Верхней Венгрии, центре верхневенгерского капитанства. Стефан Бочкаи назначил Сигизмунда Ракоци правителем Трансильвании, а сам, официально оставаясь князем, полностью переключился на венгерские дела.
  В мае 1605 года отряды гайдуков перешли границы Моравии, земли которой май-август 1605 года подверглись их постоянным нападениям. Так же ударам гайдуков подверглись Силезия и Нижняя Австрия. По свидетельству писаря Иржи Ховориа, ''гайдуки сжигали и разоряли все на своем пути'', убивали, не жалея ни детей, ни женщин; все кто мог бежать, ''прятались в лесах и горах, бросая свое имущество''.
  В июле 1605 года прибыла помощь от императора и чешских сословий. Во главе чешского войска Рудольф II поставил Адама Штернберга. Однако совместное выступление чешских и моравских войск не привело к быстрой победе над гайдуками. Разногласия между военачальниками - моравским земских гетманом Карлом Лихтенштейном и Адамом Штернбергом - ослабляли имперское войско. Вскоре, не получавшие жалования солдаты чешской армии начали возвращаться обратно в Чехию. Возникли проблемы с провиантом; денег, присланных в моравское маркграфство, не хватало на обеспечение всей армии.
  В начале августа на Моравию обрушились новые отряды гайдуков, которые теперь наступали не только по суше, но и по воде. Гайдуки оказались в нескольких верстах от Брно. Это венгерское наступление, как и ряд предыдущих, мораванам удалось остановить. Но ситуация по прежнему оставалась нестабильной.
  Положение Рудольфа II становилось все более сложным, он терпел поражения как от турок, так и от Бочкаи. В ходе войны с Османской империей Габсбурги потеряли часть венгерских территорий. Османы захватили некоторые крупнейшие города и крепости королевства - Эстергом (место пребывания примаса венгерской церкви), Эгер, Канижу, Пешт, Хатван и др. Из рук в руки переходили крепости Дьер, Секешфехервар т. д. Попытка Рудольфа II вернуть под свою власть Пешт не принесла успеха. Неудачей для императора обернулась и военная кампания в Трансильванском княжестве. Другому противнику императора - Стефану Бочкаи - удалось не только закрепиться в Трансильвании, но и занять значительную часть королевства: Верхнюю Венгрию и Задунавье. Кроме того, из-за набегов гайдуков были разорены моравские земли, финансовый кризис разрастался, у казны не хватало денег даже на вербовку адъютантов для сопровождения членов императорской семьи на Государственные собрания. Габсбурги боялись, что в результате восстания Стефана Бочкаи династия потеряет венгерскую корону. Однако, несмотря на это, идти на мирные переговоры со своими противниками глава дома австрийских Габсбургов Рудольф II не хотел. Он надеялся на скорый перелом в ходе войны с Османской империей и решил продолжить ее до победы. А вести переговоры о мире с мятежными подданными-протестантами император считал ниже своего достоинства, тем более, что в этом Рудольфа II поддерживал римский папа, испанский король, венгерские прелаты.
  Исходя из таких настроений, Рудольф II созвал в Пожонь в апреле 1606 года венгерское Государственное собрание. Габсбургская сторона возлагала на него большие надежды. Рудольф II надеялся в Пожони привести к повиновению венгерские сословия. Венгерское духовенство рассчитывало на то, что наконец-то будет решен вопрос о ''спасении католической церкви'', и прелаты обратились к римскому папе с просьбой прислать в Пожонь нунциев. Однако пожоньское Государственное собрание не оправдало возложенных на него надежд.
  Между тем стремление к миру в государстве охватило в этому моменту уже все подвластные Габсбургам земли. Первыми этого потребовали моравские сословия. В этом вопросе их поддержали и чехи, и австрийцы; часть эрцгерцогов и венского двора также настаивали на заключении мира.
  Договор с венгерскими сословиями, подписанный в Вене 23 июня 1606 года, потребовал от Габсбургов соблюдения прав протестантов, назначения палатина, пост которого был вакантным в течение нескольких десятилетий, воздержания от назначения иностранцев на важные должности в венгерской администрации и признать обособленность Трансильванского княжества (Бочкаи смог убедить венгерские сословия в том, что пока Венгрия находится в ''руках более сильной нации, т. е. немцев... необходимо и полезно сохранить в Трансильвании венгерское княжество, так как это им [венграм] будет во благо и спасение''. Когда же Венгрия попадет в руки венгерского короля, Трансильвания воссоединится с королевством. А до тех пор обе они должны оставаться союзниками, не объединяясь). Бочкаи, который тем временем отплатил гайдукам за помощь, предоставив им почти 10 тыс. земельных наделов с многочисленными привилегиями, был утвержден в качестве князя Трансильвании.
  В мирном договоре, которым завершилось первое антигабсбургское движение венгерского дворянства на условиях в высшей степени для него благоприятных, также оговаривалась необходимость окончания войны с турками. Порта под давлением восстания в Анатолии и боевых действий в Персии уже многократно с 1599 года выражала желание заключить мир. Теперь, когда восстание Бочкаи лишило империю Габсбургов остатка сил, ситуация созрела окончательно. Мирный договор, подписанный 11 ноября 1606 года в Житватороке, сохранял статус-кво (т. е. Габсбурги оставляли за собой малые территориальные приобретения, завоеванные в самом начале войны, а туркам отдавали Эгер и Канижу). Вместо ежегодной дани император теперь выплачивал только одноразовую компенсацию в размере 200 тыс. форинтов и признавался во всех отношениях равным султану. Кроме того, Порта, согласившись, что венгерские землевладения на границах ее завоеваний освобождены от турецких налогов, не смогла запретить венгерского налогообложения на землях своей провинции.
   Представители России пытались добиться включения в Житваторокский мирный договор и русских условий мира. Но не будучи поддержана императором Рудольфом II, русская делегация смогла добиться лишь заключения только официального перемирия сроком на год.
  Но уже в июле 1607 года турки были вынуждены пойти на возобновление переговоров с русскими. Связано это было с тем, что первый этап турецко-персидской войны (до июня 1607 года) окончился полной победой Персии. Весь Азербайджан, Восточный Курдистан, Армения и Восточная Грузия попали под владычество шаха Аббаса I. Кроме того внутри страны все же огонь крестьянского восстания не погас. Именно в 1603 году, когда в результате предательства руководителей оно почти прекратилось, в районах Айдына, Сарухана, Бурсы, Аданы, Карамана и в ряде других областей Анатолии возникло сразу несколько новых очагов повстанческого движения. Наряду со сравнительно небольшими отрядами, насчитывавшими до тысячи повстанцев, действовали и крупные соединения численностью от 3-5 до 10-15 тыс. человек. Несколько десятков тысяч крестьян оказалось в войсках бейлербеев Халеба и Карамана, начавших борьбу с центральной властью. В короткий срок численность повстанцев в Анатолии достигла исключительной по тем временам цифры - около 200 тыс.
  Особенно опасным для правительства стал очаг восстания в районе к западу от Анкары, где действовали отряды во главе с крестьянином Календер-оглу. К моменту нового подъема повстанческого движения в Анатолии Календер-оглу имел десятилетний опыт вооруженной борьбы. А к лету 1607 года он уже считался одним из наиболее значительных и авторитетных вождей повстанцев. Под его водительством собралось около 30 тыс. человек. Календер-оглу захватил большую территорию в Западной Анатолии, а его отряды достигали берегов Эгейского и Мраморного морей. Сделав свою ставку в Бурсе, вождь повстанцев не скрывал намерения ликвидировать власть династии Османа в Анатолии.
  В этих условиях у турок было два пути: либо двинуть освободившиеся после окончания войны со Священной Римской империей войска на север, для отвоевания Северного Причерноморья, но при этом фактически отдать персам и мятежникам всю восточную часть своей державы, либо пойти на заключение мира с Россией и бросить свои главные силы на сдерживание шаха и подавление мятежников. Турки выбрали второе. Проводимые в Бухаресте переговоры в декабре 1607 года увенчались подписанием мирного договора, по которому Россия получала все Северное Причерноморье, Прикубанье и Молдавию. Османская империя отказывалась от своего сюзеренитета над Крымом, но оговаривала сохранение духовного главенства султана над крымскими татарами. К России отошли так же ключевые крымские крепости Керчь, Еникале и Кафа. И султан признал императорскую (падишахскую) титулатуру русского царя. Впрочем этот мирный договор никого не обманывал. По сути он был лишь наспех составленным документом о перемирии. Было ясно, что с одной стороны Османская империя не смирится с потерей своих северных владений, а с другой стороны - Русское государство не получало от него всего что хотела. Но главным было то, что стороны получали по нему пусть и краткую, но все же столь необходимую передышку перед последующей схваткой.
Оценка: 3.97*7  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"