Одесса застряла в своей сущности, как сухогруз во льдах.
Иерусалим же в сущности кутается, что твоя цыганка в платки и шали.
А вообще-то все мы довольно скоро умрём и уже никогда сюда не вернёмся.
Не имеет значения - есть загробная жизнь или нет: сюда мы уже никогда не вернёмся.
Умрём мы. Умрут наши дети. Умерли или скоро умрут все родители. Если загробная жизнь есть, мы можем там встретиться, а можем и не. Скорее - не. Ещё скорее - никакой загробной жизни нет. Ибо сказано у Бродского: "Наверно, после смерти - пустота. И вероятнее, и хуже Ада". Я бы, правда, на месте классика перед словом "Ада" поставил запятую. Получилось бы этакое концептуальное обращение к Аде Наумовне, маме Кати Капович. Таковое обращение восстановило бы порвавшуюся связь времён, даром что Ада Наумовна в Иерусалиме, Катя Капович в Бостоне, а Бродский в могиле.
Помнишь, как пить при помощи таракана "с приездом - с отъездом"? Сначала мы принимаем её как должное, ещё и харчами перебираем. Потом задумываемся над "сущностью прошедших дней", но успокаиваемся на самообмане: ради детей (как будто у детей не будет следующих детей, а у тех следующих, и так до дурной бесконечности)...
И, наконец, спохватываемся:
жизнь была ж ведь впереди
а теперь она же
вся как жопа позади
- неприлично даже!
Под занавес, правда, часто врубается второе дыхание. Словно в насмешку - в соответствии с афоризмом "седина в бороду - бес в ребро"... Или это просто страшок такой гаденький, типа - вдруг не вызовут на бис? И тогда начинается акробатика. Театр превращается в цирк. А позы-то, позы, блин! Нет, ну ты только взгляни: это ж асаны прям - хоть и раком! За текст я и вовсе молчу: "Дебилы! Ханжи! Евнухи духа!" А евнухи духа в ответ: "Наркоман! Педофил! Шизофреник!" Господи, какая стыдуха!..
Сущности, Рыжий. Смыслы, блин. Процессы, если верить Сурату. И фоном - самооправдания, итти их мать. Не за грехи - за конформизм и комфорт, в бога-душу! За лень душевную. За местечковость - ибо сказано у Хорвата, что "самый бесспорный провинции лакмус - стремленье её из себя к провинциям большим". А в обратной перспективе - ветер над Дойной, как ключ с живою водой. Над ним - обелиском - бессмертный суккуб с волшебным кувшином -- юная озорная цыганка по имени Майя.