Франц Андрей : другие произведения.

5 Глава

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Правка от 15.07.2015 Вставлен фрагмент обнаружения разграбленного каравана

5 Глава

19 января 1199 г.
Пригороды Парижа

Винченце Катарине не любил Париж.

Да и кому бы, мессеры, в голову могло прийти полюбить эту грязную, просто утопающую в грязи огромную деревню! Две сотни лет назад Гуго Капет перенес сюда столицу из Лана - и что? Оглянитесь вокруг, добрые господа! Где, ну где вы видите хотя бы намек на столичный блеск и королевское величие? Деревня, как есть деревня! Неудивительно, что первые Капетинги старались в свою столицу заглядывать пореже, предпочитая ей Орлеан или Мелён. Лишь Людовик Толстый хоть как-то проявил себя в смысле городского благоустройства, да и то...

Винченце еще раз оглядел горы строительного мусора рядом со строящейся на берегу Сены Луврской башней и даже сплюнул от расстройства. Свинарник, деревня, глушь! Лишь при нынешнем короле, Филиппе-Августе городские мостовые начали хотя бы в самом центре покрываться камнем. Да что там мостовые - нормальную городскую стену только восемь лет назад строить начали! И это убожество - столица? О, матерь Божья, спаси и сохрани!

Сьер Катарине с глухой тоской представил потускневший от времени лик родной Адриатики, блеск изумрудной волны на солнце, качающуюся под ногами палубу торгового нефа... Ах, если бы не его глупая решимость прийти тогда во Фландрию самому, первому, раньше галерного конвоя! Если бы не пиратская пара Али-бея, вцепившаяся в борта его корабля со свирепостью неаполитанских мастифов! Что тут скажешь, мессер Сельвио заплатил за него тогда полную цену на невольничьем рынке в Александрии!

Да, мессер дал ему свободу... И сделал своими глазами и ушами в этой богом проклятой Галлии! Навсегда лишив соленого запаха моря, ласкового шепота волн, шумных рынков Александрии, Дамаска, Каликута...

Нет, конечно, и здесь не все так уж плохо. И, скажем, на монастырских землях можно устроиться совсем даже недурно. Вон, на левом берегу вполне ухоженные земли Сен-Жермен-де-Пре. Все желающие могут селиться сегодня на монастырской земле, обрабатывать ее, открывать мастерские. Разумеется, в обмен на ежегодную выплату ценза. Напротив, на другом берегу ничуть не худшие условия предлагает поселенцам аббатство Святого Мартина. Еще дальше на запад, поселения вокруг церкви Сен-Жермен-л'Оксеруа, далее - земли аббатства Сен-Дени, где покоятся мощи святого Дионисия, первого епископа Парижского.

Да, по обе стороны Сены святая Церковь сегодня - главный держатель ежегодных ярмарок. Равно как и главный заказчик как-то разом и вдруг расплодившихся здесь мастерских. Архитекторы, каменщики, скульпторы, производители витражей, ювелиры, переписчики и множество других мастеров трудятся тут над церковными заказами.

Вот к одной из таких мастерских, честно поставляющей всем трем аббатствам и множеству окрестных церквей великолепные витражи венецианского стекла, и держал путь почтенный сьер Винченце, стараясь по возможности аккуратно обходить самые глубокие лужи из смешанной с тающим снегом глины и конского навоза.

Нет, уважаемый читатель, ты не ослышался! В эти времена стеклодувов из Светлейшей республики можно было встретить даже и в этой глуши. Только через сто лет все стеклодувные мастерские Венеции будут перемещены на остров Мурано[1], а печи в других местах полностью разрушены. На Мурано будет организована первая в Европе режимная научно-производственная зона, она же "шарашка", поскольку мастерам будет под страхом смерти запрещено покидать "стеклянный остров". Сейчас же с венецианскими стеклодувами можно было столкнуться где угодно, даже и здесь.

Впрочем, те двое, что только что встретились в обезлюдевшей к вечеру мастерской, никак не относились к этой почтенной гильдии. Едва ли кто-то из них хоть раз заглядывал в пышущий огнем зев печи. Зато оба они принадлежали к гораздо более древней профессии, сменившей за свою историю множество имен. В грубом двадцать первом веке каждого из собеседников назвали бы просто и емко: шпион.

С одним из них мы с вами уже имели возможность познакомиться. Ибо это ни кто иной, как добравшийся, наконец, до места встречи Винченце Катарине, ломбардский купец. С тех пор, как он помог душе Роже-Сицилийца переместиться в ад - где ей, впрочем, и самое место - минуло уже почти три месяца. Полученные тогда сведения давно уже достигли мессера Сельвио. А плата за них весомо пополнила средства, лежащие в ... Ну, скажем так - в надежном месте. До которого никому из вас, господа, нет никакого дела!

Весь ноябрь сьер Винченце был занят новой операцией, которая - сегодня это уже совершенно понятно - завершилась полным успехом. И вот, прибыв с отчетом и за положенным вознаграждением, почтенный коммерсант получил вместо давно ожидаемого отдыха новое, дьявольски непростое задание.

- ... эти болваны не сумели перехватить гонца сразу же, в окрестностях замка, - негромко информировал его человек, имени которого Винченце старался не произносить даже в мыслях. - Мало того, они еще почти сутки гонялись за ним, в надежде исправить собственную оплошность. В результате время потеряно. Гонца уже не перехватить. Известия о готовящемся покушении дойдут до Ричарда.

Ни словом, ни интонацией говорящий не проявлял знаменитого "итальянского темперамента". Лишь бешенный блеск черных глаз говорил о том, что расплата за ошибку будет ужасной.

- Никто не знает, откуда свались эти "колдуны из подвала". - Говорящий саркастически усмехнулся. - Никакой информации, кроме байки о посланцах "пресвитера Иоанна" получить пока не удалось. Но это и не главное.

Глаза человека без имени сверкнули столь яростно, что Винченце стало нехорошо. Хотя уж он-то к произошедшему никаким боком не касался.

- Главное и самое страшное, - продолжал собеседник почтенного купца, - что они сумели каким-то образом узнать о готовящейся операции. И даже - о ее деталях! "Лук или арбалет", - так было сказано коннетаблю замка! Об этом знали всего несколько человек, и кто-то из них не удержал язык за зубами. Скоро я узнаю, кто!

Ох, как не завидовал сьер Винченце этому самому "кто"! Невозможно даже высказать, как сьер Винченце ему не завидовал! Говорящий, между тем, продолжил:

- Ближайшие две недели я буду занят этим, и только этим. На тебя возлагается не менее важное дело. - Собеседник поднял глаза, и у почтенного купца все внутри обмерло. Как-то вдруг сразу стало понятно, что ошибку в исполнении полученного задании ее автор переживет ненадолго.

- "Колдуны" не должны доехать до Ричарда! - с нажимом проговорил мессер... ну, допустим Полуэкт. Да и какая, в сущности, разница, в надлежащее время мы с вами узнаем и его, а сейчас... - Гонец ничего не знает о том, что за стрела прилетит в Ричарда. И значит, ничего еще не потеряно. А вот "колдуны" знать могут. Поэтому ты их остановишь.

Говорящий на мгновение задумался и продолжил:

- Остановишь и доставишь ко мне. - Улыбка искривила красиво очерченный рот собеседника сьера Винченце. - У меня накопилось к ним несколько личных вопросов...

20 января 1199 г.
Нормандия, замок Шато-Гайар.

Тяжелый клинок обрушился острым лезвием на меч Капитана, норовя уполовинить его, чтобы следующим движением метнуться уже к шее. Однако, вместо звонкого удара стали о сталь послышался лишь скребущий душу звук трущегося железа. Поддавшись напору нападающего, цвайхандер скользнул по лезвию противника вниз, шипя как змея, и как змея же вокруг него обвиваясь. Легкий толчок, и вражеский меч проваливается вниз, к земле. А торжествующий двуручник - уже у горла соперника.

Режущее движение поперек шеи, и откровенно расстроенный латник отходит в сторону, чтобы уступить место следующему. Желающих много. На краю круга для поединков выстроилась целая очередь, чтобы скрестить клинки с сэром Серджио из далекой Индии. К счастью, благородный сэр никогда не отказывает в поединке. И пусть никому ни вчера, ни позавчера не удалось поразить искусного телохранителя мессира Ойгена, но вдруг удача улыбнется именно сегодня?

А началось все буквально на следующее утро после прибытия в Шато-Гайар. Освоившись в отведенных покоях, наши путешественники попросили милейшего и предупредительнейшего сэра Томаса организовать им несколько уроков верховой езды. Поскольку де, в Индии путешествуют все больше на слонах. Лошадь же там - животное редкое и сугубо экзотическое.

Несказанно удивленный сэр Томас с готовностью вызвался лично сопровождать уважаемых гостей замка. Так что всю последующую неделю они провели на качающихся спинах благородных скакунов. Последние, похоже, поражались неуклюжести седоков нисколько не меньше сэра Томаса. И, если господин Дрон держался в седле более-менее устойчиво - все же мода на конные прогулки, вспыхнувшая в течение последних пяти лет в известных кругах, давала о себе знать - то господин Гольдберг заработал от своего рыжего мерина не один недоуменный взгляд.

Впрочем, нет. Сказать, что все время без остатка отдавалось конным путешествиям в окрестностях замка, было бы неверно. Ибо три утренних часа почтенный олигарх из будущего регулярно посвящал тренировкам с мечом, чем изрядно развлекал местное население. И сам невиданный здесь длинный клинок, и двуручная фехтовальная техника, и даже полный металлический доспех - для тех, кто пока что вполне еще обходился кольчужной защитой - все вызывало неподдельный интерес. И не только у дамской части замкового обслуживающего персонала. Свободные от службы бойцы гарнизона также как бы невзначай заглядывали на тренировочный платц - посмотреть на мечника из далекой Индии.

Разумеется, внимание последних занимали не столько богатырские кондиции господина Дрона, сколько его невероятный меч. И это понятно! Цвайхандер появится в этом мире лет еще через двести пятьдесят - триста. А уж, тем более, экземпляр, выкованный под специфические габариты прибывшей сюда акулы российского бизнеса.

Воистину, тут было на что посмотреть! Стотридцатисантиметровый клинок. Обмотанная кожей простая пятидесятисантиметровая рукоять. Массивное перекрестие гарды, с сильным уклоном к острию. Такой же кожей обмотанное рикассо[2], завершающееся аккуратной контргардой. Массивное навершие рукояти. Почти двухметровый меч лишь на полголовы не дотягивал до макушки Капитана и значительно возвышался над прическами не слишком-то высокорослых аборигенов.

Не удивительно, что в первый же день капитанских экзерсисов представители местного военного сословия не преминули попробовать на зуб иностранную военную технику. К чести господина Дрона следует сказать, что все зубы хозяев остались на месте. Хотя совсем без урона здоровью, увы, не обошлось.

Хорошо-хорошо, уважаемый читатель! Поскольку всю последующую неделю ничего достойного внимания в замке Шато-Гайар все равно не произойдет, уделим, пожалуй, этому эпизоду чуть больше внимания, чем он того, на самом-то деле, заслуживает.

Итак, раннее зимнее утро. Черные тени в углах замковых башен уже начали сереть, но до рассвета еще не менее получаса. Закованная в броню гигантская фигура то крадучись, то стелющимися выпадами передвигается по плацу, рисуя острием меча круги и восьмерки вокруг клинка воображаемого противника. На все это с удовольствием глазеют кухарки, якобы по делам пробегающие мимо со своими горшками и кастрюлями, горничные с ночными вазами, еще какие-то неопределенного вида личности с серыми от утреннего недосыпа физиономиями.

Вот сменившийся с ночного дежурства наряд надвратной башни во главе с седоусым лейтенантом шагает в кардегарию. О, заметили! Подходят. Пару минут ошарашено взирают на неутомимо вращающего клинком Капитана, затем лейтенант, воспользовавшись небольшой паузой по завершению одного из каскадов, оживает и учтиво кланяется Капитану:

- Простите, уважаемый сэр! Не хотите ли Вы сказать, что этой вот штукой можно биться? Да ведь ничья рука не удержит такой меч в воздухе больше минуты!

- Ты прав, воин, - согласной кивнул Капитан, - поэтому меч держать два руки.

Далее на ломанной, но все более и более приличной латыни последовало объяснение, что этот клинок - не для конной битвы. Дескать, в Индии воины не сражаются верхом на конях - для этого есть слоны. А вот в пешем бою такой меч может оказаться очень даже полезным.

Усатый задумался и тут же выложил все, что он об этом думает:

- Осмелюсь заметить, сэр рыцарь, - о, Капитана уже в рыцари произвели, неплохая карьера! - что пеший воин, вооруженный более коротким мечом, но имеющий в другой руке щит, окажется все же в более выигрышном положении. За щитом вам его не достать, а вот он всегда может сократить дистанцию. И что вы тогда будете делать с вашей железной оглоблей?

Капитан повернул голову в сторону кузницы и, показав взглядом на какое-то странное сооружение из тонких бревен, спросил:

- Это - для рубить щиты?

- Так и есть, благородный сэр, - подтвердил чей-то голос из толпы. - Козлы для испытания щитов. Из каждой новой партии один-два здесь разбиваем.

- Ставьте, какой не жалеть!

Собеседник Капитана кивнул кому-то из зрителей, и тут же молодой латник кинулся в кардегарию, вытащив оттуда довольно старый, но явно крепкий круглый деревянный щит, окованный металлическими полосами и с большим бронзовым умбоном.

- Вот, из старых остался. Мастерская Хочкинсов! - Зрители степенно закивали головами. Похоже, неведомые Хочкинсы пользовались здесь большим авторитетом.

Щит закрепили под углом примерно в сорок пять градусов от вертикали, как обычно держит его воин, загораживающийся от рубящего удара сверху. Наконец, ассистенты отошли. Аудитория затаила дыхание. Затихли последние короткие реплики тех, кто успел сделать ставки.

Почтенный депутат встал перед щитом, вытянув руки вперед и касаясь мечом середины мишени. Затем каким-то, почти незаметным движением крутанул его и, перехватив в движении за рикассо, с прыжком опустил тяжелый меч на поверхность щита, рядом с умбоном. Да, получившийся удар явно вобрал в себя все теперь уже, наверное, сто двадцать килограммов капитанского веса.

Толпа потрясенно ахнула и застыла в благоговейном молчании. Седоусый лейтенант подошел к козлам, провел руками по гладкому теплому срезу разрубленного напополам щита и согласно кивнул:

- Клянусь Распятьем, такого мне видеть еще не приходилось. Это у вас, сэр ловко получилось! - Среди зрителей наметилось некоторое шевеление, больше всего похожее на передачу монет из одних рук в другие.

Но оппонент Капитана, похоже, вовсе не собирается признавать себя побежденным!

- Со щитом-то у вас, благородный сэр, ловко получилось, - еще раз повторил лейтенант. - Только ведь щит ни уклониться, ни отпрыгнуть, ни удар отвести, ни сдачи дать не может. Вот если бы щит человеческая рука держала, поди, так ловко бы не получилось?

- Ты прав воин, - серьезно ответил седоусому Капитан. - На любой наисильнейший боец всегда есть лучший. Только я, - улыбнулся он, - таких не встречать. Может быть, есть здесь, посреди замка? Будешь попробовать?

Капитан хлопнул седоусого по плечу, приглашая составить пару для практического сравнения фехтовальной техники и боевого мастерства.

- Э, не-ет, - ощерился лейтенант в веселой ухмылке, - мои лучшие годы лет уж пятнадцать, как позади! Разве из молодежи кто попробует?

- А и попробуем! - В круг вышел здоровяк лет тридцати. Хотя он и уступал Капитану - что в длину, что в ширину - но уверенная, мягкая походка, экономные движения выдавали сильного и опытного бойца. Тело воина защищала длинная, до середины икр, кольчуга, с сужающимся снизу к паху вырезом впереди - чтобы удобнее было сидеть верхом.

Рукава кольчуги заканчивались кольчужными же рукавицами. На икрах красовалось что-то вроде кольчужных гетр. Аналогичные "нарукавники" явственно проглядывали под рукавами кольчуги, перетянутые кожаными ремешками в районе локтей и запястий. Голова смельчака венчалась коническим шлемом с личиной, в руках - длинный каплевидный щит, из тех, что к концу двенадцатого века уже практически полностью вытеснили круглые раритеты.

Публика явно оживилась, несколько хлопков по рукам известили о вновь сделанных ставках. Пока бойцы расходились на исходные позиции зрители быстренько обсудили возможную тактику боя. Судя по жестикуляции, ожидалась жуткая рубка, поскольку гигантский меч в руках Капитана просто напрашивался на что-то такое. На лицах большинства присутствующих так и читалось: "Ну, щас как даст, щит - вдребезги!" Однако Капитан не торопился оправдывать столь кровожадные ожидания.

Он попросту застыл в странной стойке, лишь поворачиваясь вслед за кружащим вокруг него противником. Поднятый на уровень головы цвайхандер находился бы параллельно земле, если б не разница в росте. Из-за нее он смотрел в лицо оппонента заметно сверху вниз, в любой момент готовый взорваться вихрем смертельных восьмерок и окружностей.

Постепенно сокращающий дистанцию соперник внезапно обнаружил, что не может двигаться дальше. Поскольку уперся щитом в острие клинка, и тот его дальше попросту не пускает. Латник попытался отодвинуть клинок в сторону за счет поворота щита. Лучше бы он этого не делал!

Стремительный росчерк, и острие уперлось уже в открывшуюся шею, как раз туда, где кольчужный воротник какую-то малость не доставал до подбородочного ремня шлема. Микроскопическая капля крови показала, что цель, в общем-то, поражена.

Публика, однако, обескуражено молчала. С одной стороны вроде бы понятно - надави Капитан чуть сильнее, и на камнях лежало бы агонизирующее тело. А с другой стороны, где эпические удары, звон мечей, скрежет разрубаемого железа?

Седоусый подошел поближе, заглянул здоровяку под обрез шлема и, удивленно качая головой, подтвердил:

- Да, Раймон, а ведь сэр рыцарь тебя, похоже, убил!

Однако, Раймон так, похоже, не считал. Почтительно отодвинув своего командира в сторону, он повернулся к Капитану и, к нашему удивлению, довольно учтиво заявил:

- Достопочтенный сэр! Вы, разумеется, имеете полное право отказаться от повторения поединка. Ибо исход прошедшей схватки очевиден, и никакому сомнению не подлежит. Однако, - тут он сделал вполне себе куртуазный поклон и показал рукой на зрителей, - боюсь, в силу скоротечности прошедшего боя, публика просто не успела оценить всю необычность вашей фехтовальной техники. Не будете ли вы, сэр рыцарь, - еще один не менее изысканный поклон, - столь великодушны, что подарите нам еще одну схватку?

Нет, ну десять лет учиться, и все равно так не скажешь!

Капитан, однако, умудрился не менее куртуазно согнуть загривок в ответном поклоне и высказался в том смысле, что сочтет за удовольствие, и все такое...

Второй поединок начался как зеркальное отражение первого. Та же странная стойка Капитана, то же кружение, то же постепенное сближение до упора щита в острие цвайхандера. Вот только сбив клинка в этот раз Раймон попытался сделать не за счет отклонения щита, а ударив по мечу Капитана собственным мечом.

Рука с мечом вылетела из-за щита, нанося по оружию противника боковой удар плоскостью собственного клинка. Цвайхандер дернулся в ответном блокирующем движении, вот только удар пришелся не на меч бедняги Раймона, а по его запястью. К счастью - тоже плашмя. Иначе, вполне могло статься, что рыбкой вылетел бы не только меч, но и держащая его кисть.

Публика глухо вздохнула и выдохнула столь же приглушенное "А-а-а-х-х-х!" Капитан поклонился, затем положил цвайхандер на плечо, собираясь покинуть круг. Раймон, растиравший ушибленное запястье, вдруг повернулся и кинулся к Капитану. Умоляюще прижав руки к груди, он чуть ли не вскрикнул:

- Сэр! Еще только одну схватку...!

Ни слова не говоря, Капитан снял клинок с плеча и снова встал в привычную уже стойку.

На этот раз рисунок боя резко отличался от предыдущих схваток. Раймон, очевидно, решил "раздергать" противника, энергично двигаясь, то сокращая, то разрывая дистанцию, нанося удары по цвайхандеру Капитана и явно пытаясь прорваться на ближнюю дистанцию. Где преимущество его вооружения станет несомненным.

Однако везде Раймона встречал длинный меч противника. Легко отбивая выпады его собственного меча, двуручник наносил не калечащие, но весьма чувствительные удары по рукам и ногам, угрожающе утыкался в личину шлема... Теперь уже всем было понятно, что, наносись эти удары лезвием и в полную силу, каждый из них стал бы последним.

Наконец, Капитану это все, похоже, надоело. Он длинно отшагнул назад и сменил стойку. Теперь его меч смотрел не в лицо противнику, а был поднят вверх примерно на сорок пять градусов. Мгновенно среагировавший на это Раймон тут же решил воспользоваться "оплошностью" противника.

Плотно прикрывшись щитом и спрятав за него вооруженную мечом руку, он кинулся к Капитану, врываясь на ближнюю дистанцию боя. Было видно, что он готов щитом отразить падающий сверху рубящий удар цвайхандера, нанеся при этом собственный колющий удар в ничем не защищенный корпус противника.

И грозный клинок упал! Вот только не на голову готового отразить этот удар Раймона, а на его уже выметнувшийся в выпаде меч. Скользнув вправо с траектории удара, Капитан накрыл своим клинком меч нападавшего. А затем последовало то, что в этом мире изобретут лет этак через двести пятьдесят, а то и все триста.

Продолжая блокирующее движение мечом, левая рука Капитана вдруг соскользнула с рукояти и перехватилась за рикассо. Одно движение оставшейся на рукояти правой руки, и тяжелое навершие с каким-то, почти колокольным звоном ударилось в шлем не ожидавшего такого подвоха бедняги Раймона. Простояв неподвижно секунду-другую, тот мешком свалился под ноги Капитану. Захлопнулись створки окна в одной из гостевых комнат, скрыв наблюдателя от возможных нескромных взглядов.

- Сommotio cerebri[3], - блеснул свежевыученной латынью господин Дрон.

Париж, постоялый двор
"Толстуха Бланш"
20 января 1199

Любой, кто вздумал бы прислушаться к звукам, доносящимся из-за крепкой двери, без сомнений решил, что постоялец крепко спит. Ну, что еще может означать столь могучий храп, да еще после вечера, проведенного в компании двух симпатичных бутылок старого монастырского вина?

Однако сьер Винченце не спал. Он думал. Даже младенцу понятно, что полученное задание крепко-накрепко связано с тем, чем он занимался весь ноябрь. И, случись ему ошибиться сейчас, под угрозу будут поставлены все прошедшие труды. Не прекращая отчаянно храпеть, Винченце выругался про себя. Ведь как хорошо все начиналось!

Получив задание заставить Ричарда Плантагенета обложить развалюху Шалю-Шаброль, что носила гордое звание замка исключительно из уважения к почтенным предкам сеньора Ашара, ее нынешнего владельца, почтенный купец нимало не смутился. Ну, и что с того, что между Ричардом и Филиппом-Августом вот-вот будет заключено перемирие, и военные действия уже практически остановлены! Ну, и что с того, что Ричард - могущественный монарх, и Винченце - всего лишь жалкий купец!

На дворе, государи мои, просвещенный XII век! Давно в прошлом времена, когда все решалось лишь грубой силой. Разум, и только разум диктует отныне и навсегда - кто здесь король, а кто - не пойми, что!

Потолкавшись по рынкам, поболтав с собратьями по торговому ремеслу о ценах, о видах на урожай, о погоде в конце-то концов, Винченце быстро понял, кто ему нужен. Виконт Эмар Лиможский! Не в меру своенравный, он давно уже вызывал неприязнь короля Ричарда, своего грозного сюзерена. А если ее еще чуть-чуть подтолкнуть...

Сундучок с грудой монет, "золотой скрижалью" и изделиями из слоновой кости он тогда лично закопал на пашне вблизи замка Шалю-Шаброль. Неглубоко, чтобы быстрее нашли. После чего оставалось совсем немного - проболтаться "по-пьяни" в местном трактире о неких "слухах" про клад, якобы зарытый разбойниками "в десяти шагах к северу от расщепленного дуба, только т-с-с-с, никому ни слова!".

Этой же ночью сундучок был извлечен трактирщиком из земли и припрятан в подвале между бочками с пивом и связками колбас. А уже утром солдаты виконта освободили счастливого кладоискателя от забот по хранению ценностей. Велев на прощание держать язык за зубами, а не то...! Впрочем, сохраняя остатки осмотрительности и осторожности, виконт не стал забирать сокровища в Лимузен, а так и оставил на хранении в Шалю-Шаброль - во избежание... Сам же занялся перепиской с Ричардом на предмет справедливого раздела найденного клада.

Сам Винченце после этого даже пальцем не шевельнул. Добрые люди донесли Ричарду не только о счастливой находке, но даже снабдили его точной описью содержимого сундучка. Увеличив оное - по оценкам самого сьера Катарине - раз в пятнадцать-двадцать. На предложение несчастного виконта поделиться пополам, Ричард с рыком потребовал отдать все, найденное в его, Ричарда, земле!

На это виконт пойти, понятное дело, не мог. Так что, после заключения перемирия с Филиппом-Августом, которое было подписано четыре дня назад, Ричард двинет войска для осады замка непокорного вассала. Дело решенное! Король, разъяренный самоуправством бедолаги Эмара, непременно придет, чтобы взять замок на копье.

А перед штурмом воинственный монарх непременно, как это у него заведено, проведет рекогносцировку, самолично определяя слабые места и основные направления штурмовых групп. Вот в этот-то момент он и подставится под выстрел... Ведь инструмент, спрятанный под мешками с зерном, в Шалю-Шаброль уже завезли. И тайно передали доверенному человеку. И тот даже успел пристрелять невиданное оружие, показав весьма обнадеживающие результаты.

Винченце с храпом перевернулся на другой бок и продолжил размышлять. Превосходная операция, высоко оцененная самим..., почтенный купец, внутренне одернул себя: помяни черта к ночи, а он тут как тут! И вот, все может рухнуть самым отчаянным образом. Ведь если только проклятым "колдунам" известны свойства инструмента, и они смогут донести эти сведения до Ричарда... То король просто не приблизится к замку на необходимое расстояние. И тогда - трудно даже представить, до какой степени это может испортить все планы хозяев, плетущих свои планы на побережье далекой Адриатики. Но уж одно-то можно предсказать точно - исполнителям не поздоровится.

Этого мессер Сельвио не простит никому. Впрочем, мессер Сельвио далеко, а вот ..., Винченце от испуга даже прекратил на секунду храпеть и перекрестил рот, - вот он близко! И Он всегда найдет возможность заставить пожалеть того, кто имел глупость вызвать его неудовольствие.

Посыльный поднял сера Винченце ни свет ни заря. Причем, в прямом смысле этого слова. За окном чернела самая настоящая ночь, и лишь по расположению Луны почтенный купец понял, что до рассвета еще около двух часов.

Желание послать пришедшего подальше испарилось мгновенно, едва только ломбардец опознал физиономию и понял, кто его требует. Ну да, от таких приглашений не отказываются. Так что, с Морфеем пришлось распрощаться до лучших времен. Если они, конечно, наступят. Когда идешь на такие свидания, ни в чем нельзя быть полностью уверенным.

Конь Винченце стоял уже оседланный - видимо посыльный распорядился - так что выехали сразу. Знакомые места быстро закончились, и сейчас проводник вел его мимо каких-то складов, мимо новых, недавно отстроенных мастерских, мимо захламленных строительных площадок... Впрочем, Винченце этому ничуть не удивлялся. Еще ни разу он не встречался с этим человеком хотя бы два раза в одном и том же месте.

Уже почти выехав из города в направлении леса Рамбуйе, проводник свернул в сторону строения, напоминающего, скорее всего, постоялый двор. Вот только в конюшнях не хрустели соломой лошади, и двор не загромождали обычные для таких мест купеческие повозки. Да и слуг, которые в это время должны вовсю уже растапливать печи, таскать дрова и воду для котлов - слуг тоже не было видно.

Человек, имени которого почтенный купец давно привык не произносить даже мысленно, встретил его в каминном зале. Было видно, что ночь он провел на ногах. Но не по усталости на лице - ничего подобного не было и в помине - а, скорее, по какой-то особой слегка нервической сосредоточенности, появляющейся от долгого бодрствования. Да еще, наверное, по изрядно примятому костюму, явно украшающему хозяина уже не первые сутки.

- А-а-а, вот и сьер Винченце! - Человек у камина раскинул руки, как будто бы хотел обнять купца, хотя этого, конечно же, не могло быть ни в коем случае. Только представив себе такую картину всего лишь на одно мгновение, добрый ломбардец покрылся холодным потом, а правая кисть сама собой потянулась свершить крестное знамение.

- Славно, славно, что вы решили ко мне заглянуть! - Человек улыбнулся еще шире, но до объятий, слава Всевышнему, дело не дошло. - Надо же, во всем Париже вы сегодня, пожалуй, единственный, кому я могу более или менее доверять. Представляете, милейший Винченце, мне до сих пор не удалось выяснить, от кого ушла информация о наших делах с Ричардом!

- Что, неужели никто не признался? - не поверил своим ушам ломбардец. Уж он-то отлично знал, как убедительно мог спрашивать его собеседник.

- Хуже, мой дорогой друг, гораздо хуже! Признались все, кому я начал задавать вопросы. - Легкая, немного печальная улыбка тронула губы говорящего. - Сами понимаете, этот результат меня тоже никак не может устроить. А дела, тем временем, не ждут. И, кому попало, их не доверишь. Так что, вам вновь предстоит седлать коня. К счастью, он у вас уже оседлан.

Маска добродушного хозяина слетела с лица сидящего у камина человека, уступив место хищному оскалу.

- Вам предстоит путь на юг. Недалеко - до замка Иври. Остановитесь в ближайшей к замку деревне, постоялый двор "У голубятни". Передадите старине Жаку, хозяину, вот этот знак и можете рассчитывать на любое содействие с его стороны. Ваша задача: дождаться, когда кортеж графини Маго де Куртене вместе с нашими "колдунами" войдет в замок. Затем, на следующий день, проследите за его отбытием. Убедитесь, что кортеж удалился от замка на четыре-пять лье и продолжает двигаться своей дорогой. После этого вернетесь в замок передадите графу Роберу вот это письмо. Получите у графа эскорт, заберете "колдунов" из его темницы и под охраной доставите их сюда. Вопросы?

Вопросов не было. Да и какие могут быть вопросы, когда и так понятно, что несчастный сьер Винченце нашел очередное приключение на свою многострадальную задницу. Или оно само нашло его? Неважно. Лишь один вопрос интересовал сейчас купца: сумеет ли он и на этот раз вытащить свое седалище хотя бы в относительно неповрежденном состоянии. Впрочем, этот вопрос достопочтенный ломбардец по понятным причинам оставил при себе.

Верхняя Нормандия,
Шато-Гайар - Маньи-ан-Вексен - Мант-ля-Жоли.
20 - 21 января 1199 г.

Нет ничего отвратительнее, чем французская зима. Наши герои осознали это уже через четыре часа после отбытия из замка Шато-Гайар. Появившаяся за ночь ледяная корочка с горем пополам держалась до восхода солнца. Но, увы, очень быстро сдала свои позиции, как только не по зимнему жаркое светило взошло над горизонтом. И вот уже который час лишь чавканье дорожной глины под копытами лошадей сопровождало их совершенно неромантическое путешествие.

К обеду, состоявшему из холодного мяса, хлеба и вина, кони были уже по самое брюхо в грязи. Всадники от них не слишком-то отличались. Лишь леди Маго как-то умудрялась сохранять в этом месиве относительно благопристойный вид. Как это ей удавалось, вероятно, навсегда останется великим секретом особой женской магии, недоступной нам, мужчинам.

Леди Маго... н-да, леди Маго. То, что она станет в этом путешествии дорожной неприятностью номер два, сразу вслед за французской зимой, стало понятно еще до выезда из замка. И очень похоже, что молодая графиня последует за зимой с очень небольшим отрывом. Малолетняя гордячка и задавака - с ходу определил ее достопочтенный депутат и олигарх. Тогда как господин Гольдберг от определений уклонился, поскольку так увлекся беседой с отцом Бернаром, причетником церкви Святой Анны, пристроившимся к нашему каравану до Мант-ля-Жоли, что ему вообще было не до спесивых графинь.

Нет, сама по себе леди Маго была очень даже хороша! Вообразите себе девицу не старше четырнадцати лет, а то и помоложе, темную шатенку с огромными золотисто-карими чуть вытянутыми глазами, обмахиваемыми пушистыми ресницами. Небольшая, аккуратная головка, миловидное лица. Чуть выступающие скулы его ничуть его не портили, но придавали отпечаток силы и решительности. Что еще раз подчеркивалось небольшим, но крепким подбородком. Прямой нос и щеки без всяких там милых ямочек и округлостей завершали портрет

Длинная, гордо выпрямленная шея. Гибкая и сильная фигура, показывающая, что ее хозяйка проводит свободное время отнюдь не за пяльцами с шитьем. Властные движения человека, привыкшего повелевать с самого рождения. И повадки, как выразился про себя Капитан, "сорокалетней стервы в ранге, как минимум, вице-президента не самого маленького банка".

Юная графиня вышла из своих покоев перед самым отправлением каравана. Легкая, пружинистая походка, идеальная осанка, гордая посадка головы... Шествуя мимо "посланцев пресвитера Иоанна", она позволила себе лишь чуть наметить легкий, едва заметный кивок. Зато четкое, хорошо поставленное "Доброе утро, благородные сэры" совершенно недвусмысленно давало понять, что какие-либо еще слова в течение этого дня будут совершенно излишни. Ну, как же, - пра-пра-пра-правнучка самого Гуго Капета, графа Парижского!

Итак, караван, выехавший ранним утром из ворот замка Шато-Гайар, состоял из леди Маго, ее камеристки и десятка гвардейцев собственной охраны юной графини. К ним добавилось два десятка вооруженного эскорта под командованием все того же милейшего сэра Томаса, парочка наших героев и почтенный причетник, что должен был составить им компанию всего на два дня.

Первый день путешествия никакими особенными событиями отмечен не был. И пройдя чуть менее десяти миль, караван остановились на ночлег в местечке Маньи. Или, как важно величал его отец Бернардо, Маньи-ан-Вексен. Возможностей местного постоялого двора хватило лишь на то, чтобы приютить госпожу графиню с ее горничной и личной гвардией, святого отца, да "двух колдунов", как испуганно шепталась прислуга в лице пары деревенских девиц.

Воины сэра Томаса поужинали на постоялом дворе вместе со всеми и отправились спать - кто в нагретую лошадиным дыханием конюшню, кто в отапливаемую клеть дома старосты, а кто и в шатер, заблаговременно вытащенный из повозки и поставленный на околице деревни.

Перед тем, как отойти ко сну, Капитан с почтенным историком-медиевистом попытались вспомнить, связано ли что-нибудь "историческое" с приютившей их деревушкой, но так ничего и не нашли. Единственной достопримечательностью в близлежащей округе можно было считать лежащее в десяти милях к юго-западу местечко Живерни. Вот только прославится оно лишь без малого семьсот лет спустя. Когда великий Клод Моне поселится здесь, чтобы прожить до самой своей смерти.

Правда, сотни тысяч туристов будут посещать Живерни не для того, чтобы полюбоваться картинами этого удивительного мастера. Их там не будет. Они все разойдутся по крупнейшим музеям мира. А вот почти целый гектар сада, что разобьет гениальный художник вокруг своего дома - его не выставишь ни в Лувре, ни в Эрмитаже!

Выписанный соцветиями самых разных полевых и садовых цветков, этот сад будет создан по тем же принципам, что и картины великого маэстро. Каждый месяц, с весны до осени, сад будет выглядеть по-разному, но самые лучшие месяцы для его посещения - это май и июнь, когда вокруг пруда с кувшинками будут цвести рододендроны, а над знаменитым японским мостом заиграет красками глициния.

Под эти приятные мысли наши герои и уснули. Их сон не тревожили ни клопы, которых, вопреки всем известным историческим романам, здесь не было, ни страшные лесные разбойники, которые, как раз напротив, вполне могли и быть, но явно не жаждали встречи с несколькими десятками вооруженных латников.

Обильный деревенский завтрак отчасти примирили пришельцев из будущего с местным санитарно-гигиеническим сооружением типа "сортир" на заднем дворе. Так что, в путь они отправились, будучи в полной гармонии с окружающей действительностью. Каковую не могло испортить даже "Доброе утро, благородные сэры!" из уст надменно прошествовавшей мимо них графини.

От Маньи к ним присоединился еще один батюшка, соборовавший здесь усопшего и возвращавшийся теперь домой. Они с отцом Бернаром тут же погрузились в обсуждение своих узко-профессиональных проблем, при этом отчаянно споря и бранясь. И лишь дружная совместная критика некоего отца-эконома, "решившего уморить голодом святую братию", на какое-то время примирила почтенных служителей Божьих.

Дорога была пустынна. Рождественские ярмарки уже закрылись. А вместе с ними исчезли с дорог и крупные купеческие обозы, от которых на дорогах было не протолкнуться всего лишь несколько недель назад. Впрочем, следы их пребывания до сих пор можно было различить невооруженным глазом. И вовсе даже не только по обилию конского навоза, исправно перемешиваемого с дорожной грязью копытами тяжело шагающих коней. Нет, были следы и пострашнее.

Мимо одного из них кортеж как раз сейчас и проходил. Слева от дороги, сразу за весьма крутым поворотом, обнаружилась какая-то неаккуратная куча с выпирающими из нее обломками, кусками переломанных жердей и досок. Приблизившись, путешественники опознали в ней несколько сломанных, наскоро выпихнутых на обочину повозок с явными и многочисленными следами от стрел и арбалетных болтов. Не везде еще втоптанные в грязь остатки какого-то зерна весьма выразительно дополняли общую картину.

- Купцы из Эврё, - кивнул головой притормозивший коня сэр Томас, - ехали на парижскую ярмарку, да только вот не доехали.

- Что же они, без охраны были? - удивился почтенный олигарх.

- Как можно без охраны? Была и охрана. Вся тут и полегла. Охрана, она ведь только против лесных разбойников хороша. А против дружины какого-нибудь лорда какая охрана поможет?

- Постойте, - поразился Капитан, - у вас что, благородные господа грабят купеческие караваны?

Сэр Томас как-то странно взглянул на своего собеседника. Так смотрят на прилюдно обкакавшихся маленьких детей. Вроде бы и сердиться на них не за что, ибо не ведают, что творят. Но и перед людьми, опять же, неудобно.

- А у вас в Индии что, разве не так?

- Да будет вам известно, Сергей Сергеевич, - на чистом русском вмешался в беседу историк-медиевист, - что в эти времена война и грабеж являются практически единственным достойным времяпровождением благородного сословия...

Возможно, он желал бы сказать еще что-нибудь, но его прервали. Спешившийся отец Бернар, потерянно бродивший до этого момента среди обломков повозок, внезапно переменился в лице, наклонился и что-то вытащил из щели между двумя изуродованными телегами. Поднес свою находку к лицу, затем поднял высоко вверх. В сжатом до синевы кулаке был довольно крупный, явно пастырский, крест. С него свисала перерубленная чем-то острым цепочка. Губы святого отца шевелились, произнося, по всей вероятности, молитву. Или нет?

Вот слышен стал шепот, вот голос отца Бернара окреп, и стало возможным разобрать слова:

- ... рыцарство. Благородное рыцарство... Наши рыцари получают свой меч из рук священника, чтобы почитать сынов Церкви, служить своим оружием защите священства, покровительству бедным, преследованию злодеев и спасению отечества... А что же на деле? А на деле они поступают совершенно наоборот. Голос святого отца еще возвысился и теперь достигал самых отдаленных слушателей их небольшого каравана.

- ... едва они опояшутся мечом, как набрасываются на Распятие Господне, на наследие Христово. Они обирают и грабят подданных Церкви, третируют нищих с беспримерной жестокостью, стремясь в горе другого обрести удовлетворение своих ненасытных аппетитов и необычайного сладострастия.

Отец Бернар уже почти кричал, но напор и горечь его вдруг снова снизились, приблизившись к тону обычной беседы.

- Святой Лука рассказал нам, как солдаты, подойдя к святому Иоанну Крестителю, задали ему такой вопрос: 'Учитель, а мы, что же будет с нами?' - 'Вы, - ответил святой, - уважайте имущество другого, не причиняйте вреда своему ближнему и довольствуйтесь своим жалованьем'. Наши нынешние солдаты, которым бы использовать свою силу против врагов креста и Христа, употребляют ее для состязания в распутстве и пьянстве, проводя свое время в ничегонеделании, чахнут в гульбе... Беспутной и грязной жизнью они бесчестят свое имя и ремесло...

Вновь достигнув почти что крика, отец Бернар внезапно замолк на полуслове, повернулся вновь к куче изуродованного дерева, опустился на колени и начал, крестясь, читать заупокойную молитву. Большинство латников также спешились, сняли шлемы, и, подыскав места посуше, опустились на колени, присоединяясь к молитве.

- ... Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace. Amen.

И вновь потянулась пустынная дорога. Впрочем, совсем пустой она все же не была. Один раз кортеж с нашими героями обогнал группу монахов, бредущих в том же направлении, что и они. Другой раз их догнала группа всадников, предводитель которых подъехал к сэру Томасу. Вполголоса обменявшись несколькими фразами, он вручил ему письмо, раскланялся и умчался в обратном направлении. Разумеется, никто из наших героев не придал этому эпизоду ни малейшего значения. А жаль! Небольшая паранойя избавила бы их от многих последующих неприятностей.

Между тем, меланхолические размышления Евгения Викторовича были прерваны звуками, которых он здесь, ну никак не ожидал услышать! В зимнем, сгущающемся к вечеру морозном воздухе плыли звуки "In a Sentimental Mood" великого Дюка Эллингтона.

Господин Гольдберг обернулся в поисках источника звуков и обнаружил самую обыкновенную деревянную флейту. Вот только находилась она в руках у Капитана! Теперь представьте себе двухметрового громилу, упакованного в сплошной доспех и верхом на звероподобном жеребце. За спиной на ремне болтается огромный меч. Поводья примотаны к луке седла (хороший конь в группе - все равно, что трамвай на рельсах). А в пальцах у громилы флейта и он этими пальцами довольно ловко перебирает! Не можете? И господин Гольдберг бы не смог, если б не вот она - картинка!

А звуки, между тем, плыли, как магнитом притягивая к себе лица спутников. Вот замолчали святые отцы, вот начали оборачиваться ехавшие впереди воины сэра Томаса. Звуки то уходили вверх по ступеням пентатоники, то возвращались вниз, снова вверх, и вновь обрушивались через пониженную третью "блюзовую" ступень глубоко вниз - к шестой, и снова уходили вверх, старательно обходя первую. Ведь первая - это остановка, конец, "поезд дальше не идет". А джаз - это движение, нескончаемые переходы от напряжений к "релаксу", завершающемуся обязательно еще большим напряжением.

Однажды автору этих строк довелось услышать "In a Sentimental Mood" в исполнении Георгия Баранова. Удивительный скрипач сумел передать переходы от напряжения к расслаблению даже не музыкальными фразами, а каждым звуком этой удивительной мелодии. Звуки рождались скрипкой тяжело, тягуче, и сердце на мгновенье замирало в ожидании каждого - случится или нет? Зато, когда новорожденный звук, дрожа и вибрируя, покидал, наконец, смычок и устремлялся вдогонку своим собратьям, удивительное облегчение охватывало слушателей. Опять всего лишь на одно мгновение. Чтобы тут же смениться напряженным ожиданием рождения следующего звука.

А, между тем, Капитан завершил тему и перешел к импровизациям. Чем-то его соло напомнило господину Гольдбергу записи американского саксофониста Вуди Херманна сороковых годов прошлого века. Такой же полный отказ от пентатоники, на которой построена сама тема, и весьма изысканное опевание третьей и седьмой ступеней минора. Но Капитан, Капитан-то откуда этого всего набрался?

А в воздухе, между тем, уже плыли звуки, "Solitude". Затем, конечно же, хит всех времен и народов - гершвиновский "Summer Time". Дальше "Harlem Nocturne" Эрла Хагена, "Autumn Leaves" Джозефа Космы, "Smoke gets in your Eyes" Джерома Керна... В общем-то, музыкальные вкусы Капитана были понятны и не сказать, чтобы очень утонченны. Медленный, тягучий, очень простой, но и очень "свинговый", насколько только это возможно, свинг. Ну и что, что простой! Десятки тысяч любителей джаза двумя руками подписались бы под музыкальным выбором Капитана. Да и господин Гольдберг, пожалуй, тоже.

Но откуда это у него, ни разу в жизни - в отличие от Евгения Викторовича, "мальчика из хорошей еврейской семьи" - не переступавшего порога музыкальной школы?

Между тем, движение в голове их небольшой колонны, похоже, застопорилось. Нет, снова двинулись вперед, лишь две всадницы - графиня и ее камеристка - остались на обочине. Судя по всему, леди Маго решила к ним присоединиться! Ну, все - сейчас небо упадет на землю или случится еще какая-нибудь гадость, вроде мирового потопа. Раз сама пра-пра... правнучка Гуго Капета решила что-то добавить к обычному "Доброе утро, благородные сэры"! Евгений Викторович, не переставая улыбаться, помянул про себя Богоматерь и всех святых до четвертого колена. Ну, Капитан, ну накликал!

Приблизившись вместе с колонной к стоящим на обочине всадницам, почтенный историк вместе с отцом Бернаром потеснились, и всадницы молча заняли образовавшееся место. Господин Гольдберг пробормотал что-то вроде "Рады вас приветствовать, леди, в нашей маленькой компании!", но никакого отклика не получил. Наконец, графиня подняла глаза на Капитана и своим хорошо поставленным голосом известила окружающих:

- Очень необычная музыка. Мне никогда не приходилось такой слышать. Хотя я довольно много путешествую.

Ага, - саркастически подумал господин Гольдберг, - из одного угла сиволапой средневековой Франции, в другой. Много ты в свои, сколько тебе там лет от роду, напутешествовала! Капитан, однако же, и здесь проявил чудеса дипломатической выдержки. Ибо ни словом, ни жестом не выразил, что он думает о малолетней "многоопытной путешественнице". Вместо этого он просто и мягко ответил:

- Это музыка моей родины. (Ну, загнул! - хихикнул про себя господин Гольдберг, - Англо-еврейско-негритянский джаз - музыка его родины!) Ее играют, когда хочется отрешиться от всего и хоть на какое-то время не думать ни о чем, кроме звуков.

- Если бы такую музыку играл какой-нибудь трубадур, я бы признала ее и удивительной, и чарующей. Но в исполнении могучего рыцаря! - Графиня требовательно сверкнула глазами, словно настаивая на немедленном ответе. Причем, желательно, оправдательного свойства. Но тут же не выдержала и продолжила сама. - Разве не музыка сражения должна услаждать слух воина? Разве не являются образцом для каждого, держащего в руке меч, грозные стихи поэта-рыцаря? Леди сжала маленький кулачок и с воодушевлением продекламировала:

Мне пыл сражения милей
Вина и всех земных плодов.
Вот слышен клич: "Вперед! Смелей!"
И ржание, и стук подков.
Вот, кровью истекая,
Зовут своих: "На помощь! К нам!"
Боец и вождь в провалы ям
Летят, траву хватая,
С шипеньем кровь по головням
Бежит, подобная ручьям
[4]

- Разве не таковы стихи настоящего рыцаря? - Графиня вновь воткнула потемневший взгляд в переносицу Капитана. - И разве не музыка веселого пира и яростной битвы более пристойны мужу войны? Разве сможет он, размягчив сердце нежными звуками ваших удивительных напевов, раздавать смертельные удары недругам или недрогнувшей душой принимать их, когда придет и его смертный час?

Все, Капитан попал! Господин Гольдберг тяжело вздохнул и приготовился к неприятностям. Только литературно-художественных диспутов им для полного счастья и не хватало. Интересно, как этот на коленке деланный музыкант собирается выкручиваться из-под пресса своей средневековой критикессы?

И тут Капитан удивил почтенного историка второй раз. Он неспешно вставил флейту в чехол из мягкой коричневей замши, столь же неспешно убрал чехол с флейтой в седельную сумку и заговорил.

- Вы молоды, графиня. И, как это бывает в молодости, дух отваги наполняет ваше сердце, пусть даже и бьется оно в груди женщины.

Господи, - подумал про себя почтенный историк, - когда же это он успел так навостриться в латыни? Ведь прошла всего неделя... А Капитан, тем временем, продолжал.

- И вот, вы полагаете, что быть отважным героем, царящим на поле битвы и сеющим смерть вокруг себя - это лучшее, что может случиться с благородным человеком, не так ли?

Короткий кивок леди Маго подтвердил, что все так и есть.

- Графиня, поверьте человеку, который старше вас в три с лишним раза, человеку, который много убивал и не раз лишь чудом избегал гибели. На свете есть сила, намного более могущественная, чем смерть.

Правая бровь леди Изабеллы изогнулась, изображая вежливое любопытство.

- Эта сила - любовь, о которой поет моя музыка...

Неуловимое движение все той ж брови, и любопытство превратилось в откровенный скепсис. Впрочем, господина Дрона он ничуть не смутил.

- Позвольте мне рассказать историю, которую я услышал когда-то от своего отца. - Дождавшись утвердительного кивка, он продолжил. - Когда-то в ...э-э-э, в нашем королевстве произошел мятеж. Восставшие убили короля и его семейство, а многие приближенные к трону вельможи убежали или были изгнаны из страны. Вместе с одним из них в соседнее королевство прибыла его дочь. Ее звали Татьяна.

- Необычное имя, - соизволила, наконец, вымолвить хоть что-то госпожа графиня, - хотя в Индии, вероятно, можно встретить еще и не такие.

- О, да, - подтвердил Капитан, - продолжая рассказ. - Молодая, красивая, утонченная, получившая превосходное образование, Татьяна воистину служила украшением сословия высшей знати, что сумело убежать из нашей страны и устроилось в соседнем королевстве. А, между тем, буря мятежа в нашей стране утихла, жизнь потихоньку вернулась в нормальное русло, появились новые поэты, музыканты, ученые. Многие из которых нередко посещали соседей.

Господин Гольдберг оглянулся вокруг и обнаружил, что и святые отцы, и воины охраны, затаив дыхание, прислушиваются к рассказу, боясь упустить хоть слово. Ну да, информационное голодание. Новостей так мало, что любая новая информация - на вес золота. Да что там воины охраны, ему самому вдруг стало ужасно любопытно, как сумеет почтенный предприниматель донести до средневековой публики историю любви Владимира Маяковского к Татьяне Яковлевой, ведь речь, судя по всему, шла именно об этом. А господин Дрон, тем временем продолжал сплетать ткань своего рассказа.

- Одного из этих новых поэтов, вобравших в себя всю сокрушительную ярость прошедшего мятежа, звали Маяковский. Вышедший из самых низов, яростный, неистовый, идущий напролом, живущий на последнем дыхании, он всех покорял своими рублеными, жесткими, рваными стихами. Утихшая буря восстания в полный голос рычала и лязгала в его поэзии, напоминая о славных днях битв и свершений. Неудивительно, что он стал знаменит и любим новой знатью - той, что на волне мятежа пришла к власти в нашей стране.

И вот, однажды Маяковский приехал в соседнее королевство, ибо слава его была велика, и многие облеченные властью и богатством жители этого королевства желали послушать знаменитого поэта. Их ожидания оказались не напрасны. Грохот, рев и свист бури, перевернувшей нашу страну, пролился на наших соседей вместе со стихами Маяковского, наполняя их сердца одновременно и ужасом, и восторгом.

- И вот, на одном из своих выступлений, он встретил ее, леди Татьяну... - конь под Капитаном остановился, и в ту же секунду как вкопанные встали те, кто мог слышать рассказ. Ни звука, лишь хриплое дыхание публики, позвякивание конской упряжи, да невнятные крики всадников в голове колонны, также тормозящих коней и пытающихся выяснить, что случилось в арьегарде.

- Конечно же, Маяковский влюбился в нее, сразу и навсегда. Любовь обрушилась на него, как лавина, как камнепад с крутого склона. От нее не было ни спасения, ни укрытия. Он читал ей свои стихи и дарил подарки. Он старался бывать везде, где бывает Татьяна. О нет, он не преследовал ее! Он всего лишь хотел отдать всю свою жизнь без остатка той, которую полюбил больше жизни... Но, увы, все было напрасно. Татьяна оставалась холодна к влюбленному поэту.

Наступившую тишину прервал громкий всхлип камеристки и глухой ропот воинов эскорта. Да еще отец Бернар едва слышно прошептал: "Господи, спаси", осеняя себя крестным знамением. Однако, яростный взгляд леди Маго быстро навел порядок среди слушателей, и Капитан продолжил жечь глаголом сердца средневековой публики.

- Да, Татьяна оставалась холодна. Они были слишком разными. Она, дочь знатного вельможи, и он, поднявшийся ввысь из самых низов. Он пугал ее своей безудержной страстью. Ее не трогала его преданность. Ее не восхищала его огромная слава. Нет, ее сердце оставалось равнодушным. И Маяковский уехал домой один.

Татьяне же остались цветы. Выступая со своими стихами перед ценителями его искусства в соседнем королевстве, Маяковский заработал много, очень много денег. И все их он оставил в лучшей цветочной лавке этого королевства с единственным условием. Чтобы несколько раз в неделю Татьяне приносили букет самых красивых и необычных цветов - гортензий, пармских фиалок, черных тюльпанов, чайных роз орхидей, астр или хризантем.

Хозяин цветочной лавки имел солидную репутацию и честное имя. Он четко выполнил указания сумасбродного покупателя. И с тех пор, невзирая на погоду и время года, из года в год в двери Татьяны стучались посыльные с букетами фантастической красоты и единственной фразой: "От Маяковского".

Прошло несколько лет, и поэт умер. Кто теперь скажет, что стало причиной его смерти - желчь и яд завистников его славы, или неразделенная любовь? Это известие ошеломило Татьяну, как удар молнии! Ведь она уже привыкла к нему. К тому, что Маяковский каждую неделю напоминает о себе, что он где-то есть, что он жив и шлет ей цветы. Нет, они больше не виделись. Но то, что где-то есть человек, который так ее любит, как-то незаметно наполнило всю ее жизнь теплом и спокойствием. Так Луна освещает все живущее на Земле только потому, что всегда рядом. Татьяна теперь просто не понимала, как будет жить дальше - без этой безумной любви и без этих цветов - посланцев его любви.

Теперь уже весь кортеж столпился вокруг Капитана. Задние изо всех сил вытягивали шеи, чтобы не упустить ни слова. Камеристка откровенно плакала, но хозяйка словно бы не замечала столь вопиющего нарушения дисциплины. А Капитан все говорил и говорил.

- Нужно сказать, что в распоряжении, ocтавленном Маяковским владельцу цветочной лавки, не было ни слова про его смерть. И потому на следующий же день после получения известия о смерти влюбленного поэта на пороге ее дома возник рассыльный с неизменным букетом и неизменными словами: "От Маяковского". Цветы приносили и тогда, когда он умер, и через десять лет, когда о нем уже забыли.

А потом случилась страшная война. Могущественный враг захватил многие и многие королевства. В том числе и то, где жила Татьяна. К счастью, ее не коснулись многочисленные насилия, творимые пришельцами, но она осталась совсем без средств к существованию. И выжила в годы войны лишь потому, что продавала на главной площади столицы те роскошные букеты, что продолжали приходить "от Маяковского". В течение нескольких лет его любовь спасала ее от голодной смерти. Потом на помощь захваченным королевствам пришли могучие союзники, и враги были повержены. А букеты все несли и несли.

Посыльные взрослели на глазах Татьяны, на смену прежним приходили новые, и эти новые уже знали, что становятся частью великой легенды - маленькой, но без которой уже нельзя было представить их королевство. Цветы "от Маяковского" стали теперь частью его истории. И нередко в те дни, когда Татьяне должны были принести очередной букет, влюбленные пары этого города приходили к дверям ее дома, чтобы освятить свою любовь тем великим чувством, что пронес влюбленный поэт сквозь многие годы. Даже после своей смерти.

Пятьдесят с небольшим лет назад, когда я еще только должен был появиться на свет, мой отец приехал в это королевство. По делам. Разумеется, он не мог не посетить дом Татьяны. Она была тогда еще жива, и охотно приняла своего соотечественника. В ее доме цветы были повсюду. И отец не выдержал, спросил - правда ли, что цветы спасли ей жизнь во время нашествия врага? Или это красивая сказка? Возможно ли, чтобы столько лет подряд... Посидите еще - ответила ему Татьяна. Вы ведь никуда не торопитесь?

И в этот момент в двери позвонили...

Отец никогда в жизни больше не видел такого роскошного букета, за которым почти не было видно посыльного. Букет золотых хризантем, похожих на сгустки солнца. И из-за охапки этого сверкающего на солнце великолепия голос посыльного произнес: "От Маяковского".

Оглушительная тишина упала вместе с окончанием рассказа. Капитан что-то невозмутимо поправлял в седельной сбруе, камеристка прекратила всхлипывать, отец Бернар, сжавши пальцы для крестного знамения, так и замер в задумчивости. Наконец, молодая графиня тронула поводья своего коня, вплотную приблизившись к Капитану.

- Мне передавали, благородный сэр, что вы состоите в охране у господина колдуна. - Последовала пауза, нарушаемая лишь порывами ветра и шелестом густого кустарника на обочине. - Теперь я думаю, что меня ввели в заблуждение. Похоже, вы и сам - колдун.

Резко повернув коня, она двинулась по дороге. Прямая спина, гордо выпрямленная шея. И лишь подбородок поднят чуть выше обычного. То ли от избытка фамильной гордости - все же прямая пра-правнучка Гуго Капета. То ли, чтобы не дать пролиться плещущимся в глазах слезам...

Тут же, словно опомнившись, вновь начал вытягиваться вперед по дороге сбившийся вокруг Капитана графский кортеж - латники эскорта, воины сэра Томаса, примкнувшие к обозу батюшки. Слегка ошалевший от происходящего, господин Гольдберг в возникшей суматохе вновь притиснулся к Капитану. Пару минут их лошади разбрызгивали копытами грязь в полном молчании, затем историк не выдержал.

- Послушайте, Сергей Сергеевич, если вы вот прямо тут не расскажете, где научились так играть на флейте, я умру от любопытства. Не сходя с места. Вот прямо тут верхом и умру. И поворачивать историю вам придется уже самостоятельно.

- Ну, это долгая тема, - несколько заторможено отозвался Капитан.

- А мы куда-то спешим?

- Хм, ладно, спешить и впрямь некуда. Тут дело такое. Видите ли, батюшка мой, мало того, что был инженер от Бога, обладал еще и несокрушимым любопытством. К миру, к последним веяниям в самых разнообразных науках, и вообще - ко всему интересному и значительному. Ну, и народ вокруг него собирался примерно такой же. А, поскольку к тому времени, когда я вошел в более-менее сознательный возраст, он дорос уже до главного инженера весьма крупного предприятия, то и друзья у нас на кухонных посиделках собирались тоже непростые. Инженерная косточка, заводская наука, технари из академических институтов... Элита. Каста. Люди, как я потом уже понял, самого высшего разбора.

Вот один из них мне еще по малолетству запомнился. После всех их кухонных споров он иногда на флейте играл. Не всегда, а так - под настроение. А спорил Семен Александрович знатно. До сих пор иногда вспоминается... Как-то зашел у них разговор о науках естественных и гуманитарных, и какие у последних перспективы в будущем.

Он, помнится, тогда чашку свою с чаем в сторону отставил и спокойно так заявляет. Мол, спорить тут не о чем, никаких перспектив нет, поскольку и гуманитарных наук как таковых не существует. Представляете? А это уже конец семидесятых, социология, психология, теория управления - все же на слуху, бурлит, кипит и воображение поражает. А он говорит, не существует!

На него тогда набросились всем скопом, типа вы что, вообще отрицаете за гуманитарными науками какое-то значение? А он, помню, улыбнулся только: "За гуманитарными? Это - которые о виде Homo Sapiens? Разумеется, отрицаю". Ну, типа биология, медицина его изучают - так это все науки насквозь естественные. А все эти ваши психологии с социологиями не могут быть наукой по той простой причине, что нет у них предмета.

Все - понятное дело - как это нет предмета?! А Семен Александрович: "Да очень просто. Человек сам по себе - существо, абсолютно скучное и неинтересное. И уже поэтому не может быть предметом научного изучения. Как таковой, он ни на миллиметр не интереснее какого-нибудь муравья, сосны или спутников Юпитера. И представляет интерес исключительно для зоологов. Единственное, что придает ему особое значение и хоть какой-то вес в горниле мироздания - это то, что он хотя бы теоретически может быть отгадчиком тех загадок, что заложил Творец в свое Творение. Разгадав их все, человек сам становится Богом, и это - единственное, что может составлять в нем хоть какую-то ценность и предмет интереса. Но как раз этот его аспект никакой из существующих ныне наук изучен быть не может. А все остальное - просто не интересно. Тлен. Мусор".

Вы знаете, народ тогда просто онемел. Нет, потом-то разошлись не на шутку, всё его оспаривали да переспоривали. А я как выпал тогда в осадок, так весь вечер и просидел. Очень мне это по молодым неокрепшим мозгам ударило. Что человек становится Богом. Тогда ведь, сами помните, о Боге и вообще-то не очень принято было изъясняться. А тут сразу такой радикальный заход! Ох, знатно мне тогда голову переклинило...

Да, так вот о флейте. В восемьдесят шестом, как вы помните, Чернобыль рванул. Семен Александрович тогда с первой же партией ликвидаторов уехал. Сам потребовал, чтобы отправили, поскольку был, оказывается, каким-то там уникальным специалистом по роботизированным рабочим платформам. Ну, и хватанул там столько, что уже в августе его не стало.

Я, помнится, тогда домой в отпуск после окончания Военного института приехал. А на следующий день мне отец говорит, мол, собирайся, поедем к Семену Александровичу. Приехали, смотрю - он в постели, весь серый, щеки впавшие, волосы - что остались - назад аккуратно так зачесаны... Ну, друзья собрались - да все те же, что у нас на кухне сиживали. В общем, сидели, разговаривали, чай с печеньями пили, случаи всякие вспоминали - а на самом-то деле прощались.

Вот, он тогда меня глазами нашел: "Сережа, подойди поближе. Эх, вырос-то как, прямо не узнать!" Потому руку к полке рядом с кроватью протянул, достал футляр с флейтой. Это, говорит, тебе. Попробуй, мне кажется, у тебя получится. Видимо, я здорово тогда удивился. А он мне руку свою полупрозрачную уже на ладонь положил: "Попробуй, Сережа! Музыканты - последние, кто пока еще может иногда прикоснуться к Богу. За художников я уже не поручусь. А уж литераторы разного рода... Разве что - поэты? Так их настоящих-то единицы остались. А ты, Сереженька, попробуй!"

Вот, с тех пор и пробую. Сначала уроки брал, нотную грамоту осваивал. Ну, потом как-то само пошло... А Семен Александрович тогда через два дня умер.

Разговор постепенно затих. И лишь сырой, холодный январский ветер, да чавканье конских копыт сопровождали далее неторопливо бредущий вперед караван.

  • [1] Мурано (итал. Murano) - один из крупных островов Венецианской Лагуны. Находится в 2-х километрах к северу от острова Риальто. С 1291 года - единственный и монопольный центр производства венецианского стекла. Которое с этого времени получает и свое второе имя - "муранское стекло".
  • [2] Рикассо (итал. ricasso), чойл (англ. choil) - незаточенная часть клинка, прилегающая к гарде или непосредственно к рукояти клинкового оружия. Первые рикассо появились (или впервые названы таким образом) на больших западно-европейских мечах XIV-XV веков. Они позволяли мечнику укоротить хватку меча, улучшая управляемость клинком и делая более эффективными выпады против противников, как в броне, так и без неё. Позднее длинные мечи, клейморы, рапиры и другие большие мечи часто имели такую деталь.
  • [3] Сотрясение мозга
  • [4] Бертран де Борн. Мила мне радость вешних дней.

  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

    Как попасть в этoт список
    Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"