Цыган под поездом тасует плохие карты, колется калечится и блестит, как краденый колокол языкастый хвостатый, колокол на привязи в конуре стучит копытами, лает и чешется, не молит не крестится, какой туда забили звать, награбили, нагнали, какой там крутится колесом. воешь мне волчьей сукой из чащи, хвастаешься сырой пастью, клычьями, серостью, хвастаешься луной, ночью, сломанным снегом. ты с рельсов стучишься, ты с рельсов соскучился, ты наверное на шпалах с высоты лежишь, разбиваешься, шелушишься, плохой, кучей, курткой, ногами, волосами на груди при жизни, прилунный, там отрасти. но ты уже после, ты уже, ты легче, ты подоткнулся. ты неряха простыл бы под платформой, если бы не колеса тебя толкнули насмерть. если бы колеса не ехали, если бы поезд не шел исполнить твое заветное желание, ты бы болел, была температура был врач. что, щебенка не крошится головой. ну не живи. ты корточки. ты кожа на пальцах, ты стулья в здании, ты новостройка ты с печки бряк костей капля, скорченная роса, разжатый кулак края кладезь. ты балуешься ты бросаешься ты брызгаешься. ребенок. лобиком в новый домик колотишься, это поезд. кусочки корточки конец. Ушел как коза в огород. кровь в огород. руки в огород. даже зубы не твои теперь. не жуют уже. ты дружок щебня. выдавился глазеешь шаром покати бело кругом. как это случилось? как завтрак как косички как сапоги в углу сняли как стулья в здании как новостройка как кожа на пальцах как роняют из-под лапок пыльцу чижи. ну не живи. сколько теперь времени? который тогда час? кровь с камнями. кровь с камнями. ты тошная туча, скул отгрузка на склад теней. во что ты встал? от ногтя след на лице - это к твоим глазам невыжившим выжатым. ты теперь рана царапина, засоленная за грудки за ребрами, за что ты рубашку снял. не замерзнешь уже не согреешься без рубашки цыган без кола без двора разделся в карты до ямы. Одногодка с прямыми висками побреется и брызнет сквозь зубы в сугроб ему не до боли тебя, ему бы без остановок до дома днем. Скопившиеся слюни рядышком лежат тихонько. ну не живи. будет тебе, будет. с глиной угомонился. игрушечные вы игрушечные и люди и поезда формочки в песочнице закопана голова. Гуленьки клюют крошечки с корточек в камнепад, как им надоело нагибаться из форточек, курить тушить и бросать, так близко скалы скачут и хрипят плейстоценовые куртки, что вытянуло их наружу на гора, каждого голубя мокрота на лице спичечная высохла и прошла. Полоз простертый логовом пах, в рукав продели пустоту в рукав пропали пропадом, потому что одни одинешеньки засучены здесь мясники, они тебя и подрали, они тебя и лизали, готовили тебе яичницу выдавливали молоко, что ты толстел, что ты был пух лез жил и ел ел ел ел. сосредоточился здесь совсем. уставился весь тут. ну как хочешь. ну не надо. коли с печки бряк труп, там пироги пахнут и кушать хочется невмоготу, так вкусно там кажется, а ты здесь казнишься в калитке железной скрываешься. с печки кап. выпечка с сочной начинкой из коростели кающейся, чтения топи, сот стрел в воздухе вчера, черный чай чисел, нежные горные выгоны почти отвесные - я попотчуюсь, честно, без порчи белого, я не конокрад.
Кожицы тропа плещется пускает корни вода, тощая девушка стала седой дотла, этого было мало, об этом узнала трава, иволга улыбалась, золой натиралась земля, этого было мало, языком умывались поля, мучились в воздухе совы, лес нежно натопленный ныл, спина начинается с кончиков вил, лес слушает только сосну, сосна слушается собаки, собака чаек, чайки ручьёв, ручьи же слушаются рук и горла, горло глухое и не слышит ничего только кончается, руки больше пахнут чем молчат, больше похожи чем торчат, поэтому не верь им. не слушайся меня перечь и сопротивляйся как красный кирпич. напоминаю, я - рука и я держу вместо слушаю, я держусь тебя, ты - облако, а облако это нора, оно прячется. куда не кинь всюду поземка совершающая клин, совершенная свинья строится на чудном озере, по льду идет навстречу дну на корточках у домочадцев просится ко сну. страшно шагать страшно совершаться в позе свиньи на льду чудного озера, и остаться, пока нора прячется рука держится горло кончается ручьи слушаются клин клянется вглубину.
Хочешь, коси меня косой, курчавый, изгаляйся, откуда-то из детого далека, я из ига горсть простого, гнал метра полтора пустого и голову на шее поворачивал, посуди сам насколько безымянен палец. насколько пятка ранима. насколько мочка уха. настолько кожа дана. очно от кадыка и до спелого слова смерть боги и боги суток, боги и боги тел. горазды языка пьют густую угрозу, гораздо от языка кони бьют ногами воду, от берега до кадыка кони прут сзади дорогу, кто станет течь в природу, тому в городе комнату и свободу, с ваших слов записано верно, с ваших ртов грохнулась бедная изредка, я свидетель, я друг, я ладони лодочкой. купай меня низко в озоне, грустное ничто, в заводские занудные звезды мои мачты тычут и верфи корчатся от парусной пустоты. паруса на корточках, сидя, рябят и пришлепывают. ветер волка гонит в волне выть, внутри нутрии печень и поле полыни трещит, наводнение в пропасти, приговор к высшей мере плоти приведен в исполнение, шуми у бескрайнего уха, топи просторы, внутри нутрии пустота. ветер воет в волке, волк парус в шторм, шторм мученик мелей, шторм падший. Шторм это плоть. плоть это власть.
Сосчитай мои сумерки синица, слепая, но синяя птица, верующая в облака. сочетай меня с оводом и грибницей, с грохотом и поясницей, сострадай моей степи стопа. отдав свою душу граду, требуй себе награду, отдав свою душу оврагу, требуй себе тень. отказываюсь от событий, как от молота и серпа, если кожа не станет открытием, сажа будет цела. сажа белая, как дела, кожа куда ты откуда такая короткая отталкивай от меня каир количеством плеч у травы, если сама ниже и тише тоже воды. отпускай себе раны и учись хоронить полтора метра парня и его голову вместе, напрашивайся и рой им рвы. кланяйся и копай землю загорода куда-то им под корточки, под трупы, те скорченные крошки что теперь. коричневые. короче, птицы твои питомцы, твои потомки после полудня пернатые в парголово коснутся собой поля, есть будут и петь. пользоваться пустяком. и петь. Под платформой полустанка тебя облазили коты, облизали корм и миску, обходили на лапах кровь и дышали, я не давал им обонять ни за что, я гнал их прочь по рельсам, гнал от тебя ты корм. пустяк. ты труп. ты рельсы ниже травы потрогал головой дотянулся голышом шлепнул раз и два только ударился ты и вода враги.
Сродни уроду румяно даме уступили грибное место в драме на бетонных сносях под сиськами стынет рукомойный чад под сиськами дым дождь дружба и годные толчки сердца, такого же, какое тушат с луком, такого же, как у скотины в груди. даме дом здесь? даме кожа и кости, пальчики в ноль. загорелая как шекаладка, сладкая как сбитый крепко крест стоит на весь трамвай тропа тел утраивается, утраивается, воришке хочется сунуть в них руку, облазить их корточных, обыграть и бежать, бежать не глядя. Губастый дымчатый, ты тоже кот теперь? живи или нет - это никто не сожрет. вынь все из миски, выкинь, оближи, никто не станет жрать, убери посуду. Сам ты самец, разбуженный отец, растолканный таз, расхоженные берцы, ого борода, призывной возраст котла, кухня в пропущенном поле остыла, сутулый сонный мой знакомый, мой слушатель и мой стог. стоит в поле на кону кровь линяет на снегу, сидя в корточном долгу ты смешишься возишься в воздухе азартно ерзаешь егоза зарекаешься колесами дрезины как зараза бросаешься из рукава козырем кАкой, жульничаешь, крапленая тобой куртка теперь красная. куси их.
Тебе тридцать один не будет. а я уже чищу зубы, вовсю стригу ногти, пальцем о палец бью, ну и в зеркало поглядываю, причесываюсь, волосы растут, зубы пачкаются, уши слышат день доски за днем доски, гуляют и жмурятся сОски, гудят и прыгают доски, видят меня их глаза. я вижу меня в глаза. гляди. и дыши. прошу.