Пошел обедать на босое лицо. пар с лапши копится и капает обратно в коробку из плотного картона мои слова в ложке пюре порошок с кипятком и дневной пот от горячих чугунных батарей. Затопили в октябре. Греет как горбачев с лысины отраженными лампами на пленуме цк, говорит товарищам, т. е. и мне на пластмассовом горшке разные цвета ковра в комнате напротив котельной первые праздники ссср случилось узнать глядя на финский залив. Не рано не поздно - душно. Грелись у телевизора как у костра бездомные. потому что они уверены в себе. тогда тебе с его лица мочу пить. круглого. Такой сильный запах разнорабочего. на босое лицо пошел в столовую с тарелками. Класть в них может сначала спросить с собой бери и уходи. как сидеть за столом на стульчике жопкой с ножками невозможно никогда не молил ни одно божество ни о чем не просил кроме в долг до получки сменщика витю юра всё промотал. Так если менять климат нужно не сеять не жать. Больше ничего не нужно - пару пива и в трамвай. залез и сел на стульчик у окошка. в курточке и штанишках с мокрыми волосами всегда попадаешь под дождь, всегда мокрый, но не носишь зонт, не сеешь не жнешь не молишься божеству, как будто здесь самое чистое небо и самое теплое солнце, и никогда не дают в морду. Долго ли коротко ли, но сорок минут это будет только асфальт и машины, асфальт и здания, асфальт и резина и вода. Потом сумерки подъезд и лампа в лифте над сырой головой на босое лицо посмотрел в зеркало перед собой. некогда до восьмого вглядеться двери дрожа открылись. на босо лицо глядел в глаза постоял и пошел по плите сквозь этаж до квартиры. Зашел на кухню, где стол и стульчик у окна подоконник с цветным горшком и кружкой. сел и поглядел в глаза дождю, вспомнил досмотрел себя там сыро не сразу отвернулся и поглядел дальше во двор на осины и забор детсада, на асфальт и машины с водой. Отвернулся на стену, на ней обои закрашены лаком ромбы и разные углы голода гадом буду нет длиннее пути чем через кухню коридор этаж на лифте с зеркалом возвращаться в тысячи лет назад когда мы многие попрощались навсегда. друг друга видим всегда в последний раз тысячи лет подряд прощаемся. прости. не безразлично. не близко не далеко - не ровно поклеены стены. рядом со мной не ровно падает дождь. окошко калечит, обои наклеены как на духу, по полу отсюда ещё очень далеко. юра леша витя. дай в долг? дай в долг? До получки тут на батарее пот. Где горбачев там и я на горшке, ликую, греюсь. У меня на лбу дрожь, как у дверей лифта с лампой над полом в зеркале сейчас никого нет. На босое лицо я не выйду отсюда никогда. От угла стены до бака с мусором в мешке гулять на закате качать красные пяди клена носками тапки курточку штанишки мокрые волосы оставьте кому-нибудь тоже у бака - нет одежды на босо лицо. Не выйду, но никуда не пойду. так не ходят - не куда, а когда. само придет время. молча ждут. муромец и печь. мы не устали, мы будем жить. грузчики два через два, кладовщики два через два, смена в жизнь, смена в смерть, развозка сделает остановку. не догадаешь сканворд на вопросе "барная, низкая, собачья". а это "стойка". выходи на асфальт. все то же самое, только завтра.
получилось так что наворовали ненастье с той же силой чтобы жить делают вдох под водой блаженные лучники каравелл с борта смех и метание стрел в глаза. случилось слушать солод русской речи и в седое садиться седло, скакать лошади держись человек дальше от каина ноги коротки отойти - скачи ты целиком всадник один в позднем поле немыслимо далеко впереди касаются края твоего дома и горсть сверкает гвоздей твоего дома сияет свет я ни одного года не прожил ни дня ни ночи сам не видел где горизонта пепел веет медленный солнечный ветер там все и случилось со всеми тенями из тела на стол акушера с первыми криками петухов выталкивают себе подобных поздних и ранних вперед головой в ослепительно освещенное помещение чужбины. с другой стороны осени станет проще вслух воздух. остудит тело тут тает листва личности. бьют по лицу личностей целуются и провожают до дверей за спину тянут в общество с музыкой и танцами. Внекрасная влага в ее взгляде из сланца и соли пещерным подведена углем. найдешь меня на своих стенах списанным ещё сырым в смеркающихся бедрах проливается талия, словно с голой рискованной скалы откинувшись удобно назад и падая я чувствую точное место в ее лице дна древнего моря достоинство и роскошь не обнаженной не добытой. низиной скрыться спешиться смыть свои ноги бегом дотронувшись ее изгибов против скорости света искалечиться скопить и выстрадать недра за песчаным коварством кожи оседающей под следом заоблачного ветра Все ушли выдохом в холодный воздух звездопада каясь кусками присвоенного неба на руках только узлы и серые остатки снега слабого народа осени и коренных кочевников зимы измены не знающей без клятв без обещаний принимает верность каждому в грудь и легкие надолго наступает ночь.
короткий вкус ворона касается солнца сто застывших плетей на мраморно небе назидают снег в открытый рот ловит иуда искариот чувствует потом капли на языке чувствует сколько растает снега с помощью его тела другого распнут солдаты искусственно жарким днем три оливковые тени креста креста и креста сами по себе спускаются с горы самостоятельная смерть у каждого есть к каждому опустится снег в пору споров и грубых ответов я тоже открою рот чтобы чувствовать капли чувствовать тающий снег сколько можно с помощью моего тела сделать искусственно жарких дней сколько и как далеко получится отбросить тени в этой низине на север от города ленинград леса леса леса и треснувшие на морозе губы молчат не откровенные немые не знают произношение твоего лица наверное не всем открывается кровотечение никого не снимут с креста все останется в тайне в том месте в холодных углах впадающей под тебя горы уходящей от тебя поры тает на теле мой снег. мой тебя тает снег.
Короткий вкус ворона корит и делает карим солнце. недалек тот зов на который идти когда сам на карием наречии выбрал и взял оглушительный голос выводов и ответов надорвал десна. взял как заступ небесной голубизны касаются изогнутые воздухом крылья и крытые кузова нагружены ценными породами дороги на такой день когда может быть некуда не ступить не оттолкнуться не устоять прямо. тогда вся дорога будет обрушена разом под свежие скальпы досады стремится лечь нож. лезвия лечатся в травах выкашивая ход. нужно чтобы вывод был выходом камни подножием ворон с выломанной землей больше не спустится вниз. смотри я соскальзываю с ног напрямик с моих слов делай вывод что впрок а что в гроб. смотри я слушаю искренние капканы со всей силы я соскальзываю с ног нагроможденный скользкий сизиф больше не упирается не толкает камни катятся вниз. ноги руки плечи грудь горло сгруженные катятся вниз. от карего солнца отломанная земля эха кукушки катится прочь. смотри я ступаю на полированную мель ног и соскальзываю прочь. не толкая не упираясь врио человека катится камнем с горы невредимый ускользает сизиф суть горы в волю верха. эта дорога ценной породы сгружена стоять идти другим.
мне бы выжать воды из булыжной мостовой выдоить черный асфальт в клюв вернуть верный выбор выдавить из воды верный вывод голосом дать знать сейчас или никогда не обронить ответ держать голосом выдавленный из воды выжатой из земли кажется города кажется на неве. Кажется осень кажется поодаль лечь листве с самого утра и до темноты переждать свой цвет сойти на свой нет тли обуви. рабочему тлёю служащей как куртке так жадно отслюнявленное чрево точно выпустили личность личинок на член - ползли словно ели и говорили, попятились словно попросили потолще на четвереньках по кровати как бы сыты но сырые в нижней части тела черненькие девочки под сорочками шепчутся тающим снежком в ручьи сожмут словно выслушают теплый вес длинного сказа из твердых согласных шипящих и гласных букв будящих вокруг сосков словно кормящихся губ. интересно им не хочется спать а спастись под ошкуренным книзу крепко сшитым торсом не спеша направленным прямо им вдоль. кряжистые двужильные гнут по-утиному троллейбусы внутри метро жмут заменить тебя на труд листва, заменить меня собой сломанный прут. метла плавного мятного вранья из чищеного рта после завтрака конечно пора из раковины в вагоны издать одни и те же лбы и брови и бритые виски в затрещины дверей образовать проходы там где должны пройти годы, многие годы дверей.
Если ляжешь в руки, я смогу нести как кота, домашнего по площади, под провода, через каналы, рельсы, где стреляли в царя, с воздухом на боках, на лапах, у шеи, прокормленным и еще толще от дыхания, одиноким, непривычным к краю окна, ни к таким же, как ты, не знакомым совсем со светом без стекла, несу тебя на руках как кота, пока кожа мягка от тепла, глажу по коротким глазам твои слезы снимаю на сухари натираю в свои карманы упрусь потом, когда доходим, смотри, без стекла тут воздуха как у дуры вдох, как у дуры сил, столько, что давишься и колит бок. поэтому под шерсть пальцы показывают тебе гуляющих собак, собственных у нежных хозяев зевак размотавших поводки, в штанах у них на кольцах ключи и брелки от дверей в доме, откуда я вынес тебя насовсем.
Отвари сосисочку, яичко разбей, покушай, саша. не хочешь? конечно, хочешь, как я, саша, тоже за стол, тоже родился шестого декабря, но тебя же убили. осенью 73 осени назад завели в поезд и увезли. на восток через степь как кота. по железной дороге стога стога стога. по железной дороге столбы столбы столбы. по железной дороге его глаза были убраны в стол и закрыты на ключи темноты. ты мне, как река руке в ноябре, холодная и темная нева. сегодня со мной на съезжинской был ветер и серые ставни времени хлопали глухо и водно я узнал твой дом, узнал, как коснулся водой воды, правильный напротив неправильного, углового, на съезжинской, напротив углового, но красивый. откуда ты в харьков убыл. наверное все донесется достанет где нужно кого. сколько не тащись, сложится слова окончание. черно-белый лучок водочка картошка и только молока твоих убийц. по кусочку маленькому порезанная нам всем без запаха на вилочку, нам всё равно противно, саша, тебя ведь убили. но нам нужно усидеть за этим столом теперь после вас всех меньше не станет мрази. за этим городом, за этой рекой сидят все схватившись и тесно. а тебя убили. осенью. на железной дороге. на место молоки твоих убийц поле и месяц, когда воздуха коснулся воздух появились стихи, я повторил про себя поле, месяц на место твоих убийц и воздуха коснулся воздух - это стихи. саша, мы не отомстим, мы вынулись и ушли, мы тоже в пути.
Гиблые по возрасту в пол-роста загона, ржаные с самого утра, ещё ночного, почти зимнего, лица плакальщицы и плакальщика не поют, лица не моют, мокро моргают сквозь свет. ставят себя палками по дороге полулежащей до овощного лишние их ноги идут по асфальту, понурые уже давно пущены под кожу живой дрожью, но теперь она старая, но теперь она слабая и не выменяешь на это самочку самый сок высох, никак не кратен тот край этому. прошу прощения, ослабьте ваши палки, ослабьте края ваших ног, вы шли всегда обувшись в обрывы, ослабьте ваши палки, ржаные наверняка, по-ночному полуденные, задетые за живое на задании на маршруте ненужные подошвы тащатся об асфальт к овощному. я возьму больше веса на это место. опрокинуться. я думаю тяжелой водой бить прибоем, бить в гавань, бить в берегите себя волнородным боем и облегчать море. Подробнее прилива сжимающим боем бить берег гавани волнородно быть под обрывом этого обутого места вплоть до бездны. я буду будить тебя. с подбородка до паха врага выпрягу выну середину под снос, наглую мягкую массу вида белого обеденного жалую у врагов изнутри пока не падаль жую и сам со вкусом состав всей жизни чтобы не пропало ни зло ни добро зря. здесь молока моих врагов взвешена, вот, на месте языка. отведана. вот тогда встань. и иди. высокий. волнородный. вал. она останется на месте. молока наших врагов. Тонет.