Господин мой принадлежал к роду знатному и древнему, но, как часто случается среди дворян наших, род сей пришел в упадок и захирение, ибо богатство было пущено на ветер, а славной памяти король Лец, неутомимый в борьбе с ересью, с таким рвением (которое не делает чести садовникам и царям, по меткому выражению поэта) подрезал ветви древа Дорниаков, что со смертью господина некому будет откликнуться на боевой клич "Дорниаки и победа".
Изо всех сокровищ, принадлежавших некогда Дорниакам, господину досталась единственная во всех смыслах драгоценность - золотой кубок удивительно тонкой и чистой работы с шестью отверстиями, куда были вправлены опалы-арлекины. Ценность кубка можно представить, вспомнив предание, согласно которому предок всех Дорниаков Бонэл Двупалый выкупил себя из плена за седьмой, самый маленький, камень из основания кубка.
Господин наполнял свой кубок только родниковой водой, зная о неприятии благородными опалами других напитков, но эта маленькая причуда вовсе не означала, что гостю откажут в кувшине вина из подвалов замка.
И вот, когда король, королева и полуторагодовалый принц Ранно укрывались от непогоды в замке Эртсон, господин мой, желая развлечь венценосного ребенка, выдавил опалы из гнезд, поместил их на дно кубка и смял металл так, чтобы сосуд стал подобием погремушки, которую он немедля вручил принцу. Поговаривали, что причина столь неслыханной щедрости вовсе не в чувствах вассала к сюзерену, и королева, увидев какой подарок преподнесли её сыну, украдкой указала движением прекрасных голубых глаз на мужа и покачала головой, как бы призывая соблюдать осторожность.
Как бы то ни было, после смерти короля мой господин стал регентом при девятилетнем Ранно Втором.
***
Но у моего господина, оказывается, была еще одна реликвия, оберегаемая пуще драгоценного кубка, даже я, его секретарь и доверенное лицо, узнал о ней только в день смерти короля Алабо.
В тот день я узнал о тайнике с некоей прочной шкатулкой, где, как я предположил, хранились важные бумаги: для вместилища золота или камней она была слишком неказиста, да и по весу казалось, что шкатулка почти пуста. Когда господин снял с шеи ключ, на одной цепочке с медальоном (в такие часто вставляют миниатюрный портрет какой-нибудь красавицы), то внутри шкатулки я увидел веревку с узлами и вплетенными в оба конца свинцовыми грузиками.
Вместо ответа на мой вопрос, зачем хранить столь непритязательную вещь с такими предосторожностями, господин извлек веревку из ларца, оказалось, под ней лежит дуэльный кинжал с рукоятью в форме черного скорпиона. Точно такой же покойный король носил на поясе с левой стороны.
***
- Тебе известно, вместе со мной исчезнет само имя Дорниаков, у этого замка будут новые владельцы, которые первым делом велят заменить герб, высеченный над аркой ворот, на герб какого-нибудь выскочки, купившего титул за золото или сомнительную услугу, оказанную королю Лецу...
А ведь кровь Дорниаков, моя кровь, течет в жилах еще одного человека, но прежде чем услышать рассказ, поклянись, что никто не увидит твоих записей.
Лет пятнадцать назад я делил свой досуг между библиотекой замка и охотой, а, поскольку пышный выезд в сотню лошадей с десятками собачьих свор Дорниаки последний раз могли себе позволить в прошлом веке, я ничем не отличался от браконьеров, которые, с моего молчаливого согласия, часто перехватывали лучшую дичь - мне всегда претило бессмысленное убийство, а для этих людей охота часто составляет единственный источник существования.
Чуть ли не с каждым из них мне довелось коротать ночи у костра. Фляга доброго вина, каравай белого хлеба и куропатка, запеченная в углях, - что еще надо молодым людям, которым есть о чем поговорить.
Как-то компанию нам составлял один человек... Гордый взгляд, осанка, разворот плеч - костюм браконьера он надел, казалось, по случаю маскарада. Ночной гость оказался замечательным собеседником, до рассвета никто не сомкнул глаз, а, прощаясь, он попросил одолжить ему веревку, и я отдал свою - Эртсон находился в десятке перестрелов от охотничьего лагеря и пропастей на пути не наблюдалось.
Десять лет назад муж одной знатной дамы чуть не застал меня в её постели. В отчаянии я хотел спрыгнуть с балкона и надеяться, что смерть любовника утишит гнев супруга, и имя прекраснейшей из женщин останется незапятнанным для молвы. Вдруг я увидел веревку, привязанную к перилам, спуститься было делом нескольких секунд, а, потянув за один из концов веревки, я без труда уничтожил последнюю улику. Но рано было считать себя в безопасности, что-то с силой ударило меня в плечо - король вышел на балкон, заметил движение, заподозрил очередной заговор и метнул кинжал. К счастью для меня, лезвие, видишь этот рычажок, раскрывалось натрое, чтобы чужой клинок застревал в "вилке". Король случайно сдвинул рычажок, и кинжал летел кувыркаясь.
Это не вся история, в гостинице, перематывая по старой привычке горца, веревку, я узнал ту самую, одолженную незнакомцем, на одном из грузиков было выбито мое имя, на другом - герб Дорниаков.