|
Жил да был на свете человек, который ничего толком не умел. Он этим десять лет удивлял учителей в школе, потом ещё пять лет - преподавателей в институте, а последующие годы - начальницу в серой и невесёлой конторе, где ему довелось работать. Непонятно, как этот человек поступил в институт и почему его приняли на работу -- чудом, наверное. А может, сразу не догадались, а потом выгонять жалко было. Такое случалось -- как-то одна девушка тоже сразу не догадалась и вышла за него замуж. Потом присмотрелась повнимательнее и всё поняла. Вздохнула и стала жить дальше. Только иногда, прибираясь, раздумывала: не прогнать ли мужа веником. Но так и не прогнала, он ведь неплохой муж был, разве что бестолковый совсем.
Звали его Семён.
Иногда человек Семён печалился: и дома от него никакой пользы, и на работе, и в гостях не лучше. Горевал он вяло и без огонька, так что окружающим не было радости от его переживаний.
Как-то зимой Семён вышел погулять и пошёл прочь из города, чтобы хоть не мешаться никому. За городом было поле, и по нему бродил Ветер. Завидев человека, Ветер разыгрался и устроил настоящую метель, так что город было едва видно сквозь хлещущий снег. А человек Семён всё ходил туда-сюда по полю, потому что не знал, что ему ещё делать.
Метель затихла. "Спасибо", -- сказал Ветер. "За что?" -- спросил человек. "Я люблю обвевать и продувать, тереть щёки и сбивать с ног -- я этим живу, -- объяснил Ветер. -- Без людей мне скучно. Люди редко выходят за город, а в городе не разбежишься. Даже если я задую вполсилы, люди прячутся по домам, а мне туда не пролезть".
Семён обрадовался: от него есть польза. Он стал выходить в поле и давал Ветру трепать себя. Ветер был сильным и, хотя увидеть его было нельзя, представлялся человеку огромным.
У Семёна был сын Лёша, и было ему четыре года. Как-то Лёша рассматривал в книжке картинку, на которой был изображён вихрь, и папа заметил это. Назавтра Семён отправился в поле и предложил Ветру пронести его в дом. Тот согласился.
Вскоре Семёну предстояло сидеть с сыном, чтобы дать жене отвлечься на три часа от домашних дел. Заранее, пока жена ещё была дома, человек Семён вышел прогуляться, а когда вернулся, в кармане его куртки был Ветер. Человек удивлялся тому, как некто столь огромный мог поместиться в карман. Стояла весна, и Ветер представлялся почти дружелюбным -- во всяком случае, он не обжигал и не морозил, поэтому Семён не боялся показывать его сыну. "Ветер-ветерок", -- приговаривал про себя человек Семён, пока шёл к своему дому. Ему нравилось, как звучат эти слова: "Ветер-ветерок".
Ветер ждал в куртке. Куртка висела на вешалке у входа. После ухода жены, Семён надел куртку, зашёл в комнату сына и расстегнул карман. Ветер заиграл шторами, зашумел, начал перелистывать страницы книги на столе и, наконец, закрутился вихрем. "Смотри, какая красота", -- с восторгом сказал Семён сыну. Лёша заплакал, ему было страшно.
Человек Семён раскрыл окна, чтобы выпустить заигравшийся Ветер. В комнате остался беспорядок. Возле окна лежали осколки вазы. Семён и Лёша пытались прибраться, но вышло не очень.
-- Здесь был вихрь, -- объяснил Лёша маме, когда та вернулась.
-- Настоящий ураган, -- подтвердил папа. -- Он мог унести нас в Арканзас.
Он перепутал: наоборот, ураган унёс Элли из Арканзаса.
Вскоре человек Семён вновь попробовал впустить Ветер к людям. С Лёшей вышло неудачно, потому что он был ещё маленьким ребёнком, а вот в конторе, где работал Семён, сидели одни взрослые. Каждый из них время от времени мечтал, чтобы с конторой приключилось что-нибудь неладное, поэтому можно было не бояться того разрушения, которое принесёт Ветер. Зато будут несколько минут свежести и жизни -- кто расстроится от того, что выдался случай отвлечься от работы?
В обеденный перерыв Семён пошёл в поле, вернулся с Ветром в кармане и оставил куртку висеть на вешалке в большой комнате, где работал и где кроме него сидело день за днём ещё человек десять. Впрочем, пока ещё не все пришли с обеда -- стоило подождать.
Когда один из сотрудников вышел перекурить на улицу, Семён пошёл с ним поболтать, накинув куртку. Снова зайдя в рабочую комнату и возвращая куртку на вешалку, он расстегнул карман.
На этот раз Ветру было где разгуляться. Бумаги зашуршали, слетели со столов и стали кружиться по комнате. Посыпалась на пол канцелярская мелочь -- скрепки и ручки. Рухнула корявая бумажная башня на столе, отведённом не очень-то аккуратному сотруднику, разлетелись ровно разложенные записки со стола начальницы, цветы в горшках лишились пошедших в пляс лепестков. Окно, что было слегка приоткрыто, резко распахнулось, и стекло в нём разбилось. Ветер прошмыгнул в открытый проём, решив, что сделал достаточно.
В помещении нашёлся только один человек кроме Семёна, кто обрадовался приключившейся буре. Молодая, недавно пришедшая в контору сотрудница с восхищением смотрела на то, как кружатся бумаги, а когда разбилось стекло -- прямо рядом с ней! -- она на миг вжала голову в плечи, но тут же рассмеялась. Девушка радовалась ещё кое-какое время, пока ей не сообщили, что окно возле её рабочего места нужно будет чинить за её счёт.
Вечером человек Семён стоял в поле. Опять ничего не получилось, один вред и никакого толку. Почему же почти никто не обрадовался? Может, Ветру стоило быть помягче? Если бы он сберёг окно, сейчас Семён мог бы сказать себе: пусть вышло не так, как хотелось, но одному человеку я принёс радость. Ладно, ни к чему сейчас думать об этом. Людей не понять. А Ветер?
-- Почему ты всё время чудишь? -- спросил Семён. -- Зачем тебе пугать, ломать, разбрасывать?
Человек просто интересовался и ни в чём не винил Ветер. Тот был в приподнятом настроении, Семён слушал ответ и чувствовал веселье в словах:
-- Это же забавно! Я Ветер, а не болото. Мне нужно двигаться -- для меня это жизнь. В той скучной комнате я просто слегка размялся, но это пошло на пользу -- теперь я чувствую себя куда сильнее и бодрее. Смотри!
И он, резвясь, обрушился на человека, так что тот с трудом мог дышать. "Одни игры у тебя на уме, -- думал человек, закрывая глаза от пыли. -- Как маленький" .
Тёме было три года, и он не любил спать днём, но с этим приходилось мириться. Мама укладывала его в кровать и рассказывала сказку, а если Тёма после этого отказывался спать, то она говорила, что и сказок тогда больше не будет, ведь рассказывать их надо именно перед сном. Как-то мама принесла книжку и уселась читать рядом с Тёмой так, что тот мог смотреть на картинки.
И он смотрел. Вот мама перевернула страницу, начала читать дальше, но Тёма ткнул пальцем в картинку и загородил текст.
-- Это гора, -- сказала мама и повторила: -- Го-ра. Большая, высокая, вся из камня.
Мальчик не раз уже слышал это слово, да и видел горы не только на картинках -- из городка, где он жил, можно было смотреть на гряду вдалеке. Но заинтересовался он только сейчас. Мама отвела его палец и продолжила читать, но Тёма смотрел не отрываясь, а когда она перевернула страницу, закапризничал и попросил вернуть гору. Мама послушалась. К счастью, мальчик был уже утомлён и, посмотрев на картинку пару минут, закрыл глаза и заснул.
Потом в каждой книжке он искал картинки с горами. А затем отвлёкся и стал обращать больше внимания на змей, динозавров и всё остальное, что нравится детям.
Однажды, когда Тёме было уже семь лет, папа на прогулке сказал, что хотел бы больше времени проводить с Тёмой и мамой и почаще гулять.
-- А ты чего хотел бы? -- спросил папа.
-- Я хочу увидеть горы.
-- Это пожалуйста, -- вздохнул папа. Вот бы его желания было так же легко исполнить! - Смотри сколько угодно, -- он махнул рукой в сторону гор.
-- Я хочу увидеть горы вблизи, -- пояснил Тёма.
Папа никогда не видел горы вблизи. Они его не очень-то интересовали. Иногда он думал, что неплохо бы съездить туда, посмотреть, но потом оказывалось, что остаться дома тоже неплохо и при этом куда проще и уютней.
-- Что ж, это можно устроить, -- сказал папа.
-- Когда?! -- Тёма чуть не прыгал.
Папа подумал и решил:
-- На следующих выходных.
Это долго. Но можно вытерпеть.
Папа попросил друга, у которого была машина, заехать к ним на следующих выходных. Втроём они отправились к горам, а по пути Тёме стало плохо. У него закружилась голова, глаза заслезились и начался кашель. Папин друг развернул машину и вернулся в город, а когда они подъехали к больнице, Тёме уже было легче, хотя он был ещё слаб и немного дрожал. Врач предположил, что это аллергия. "На что?" -- спросил папа. "Сразу не скажешь. Надо выяснить, -- ответил врач. -- Следите за ребёнком и подмечайте, когда ему становится хуже".
К концу дня Тёма был бодр и здоров, хотя поначалу огорчился из-за того, что до гор они не доехали. Через две недели была предпринята ещё одна попытка доехать до гор, и она завершилась так же.
И через полтора месяца снова.
Врачам не приходило на ум ничего, кроме аллергии, хотя оставалось загадкой, что её вызывает. "Мы очень мало знаем об этой болезни, -- признался очередной доктор. -- Если вашему ребёнку плохо, когда он уезжает, просто не возите его. Увы, я вряд ли могу посоветовать вам что-то лучше".
В тот день Тёма, выйдя гулять, не стал играть с друзьями, а пошёл один и пришёл к полю за городом. Там он встретил девочку своего возраста, и они бродили, разговаривали, играли до вечера. "Горы и отсюда хороши", -- сказала ему девочка. Тёма вгляделся и понял, что вид на горы действительно красивее, чем ему казалось.
Как-то вышло, что он не отчаялся и не впал в уныние. Мысль о том, что до гор ему не добраться, была невесёлой, но красивой -- потому, может быть, что это была мысль про горы. Во всяком случае, такое объяснение придумал сам Тёма.
Когда Тёме было четырнадцать, он подружился с Викой, только переехавшей в их городок, и рассказал ей про горы.
-- Может, дело в воздухе? -- предположила она.
Тёма не понял.
-- Там какой-нибудь другой воздух -- на него-то у тебя и аллергия, -- объяснила Вика. -- Тогда ты сможешь добраться до гор с кислородным баллоном!
Тёма не спешил верить, а вот Вика уже поверила своей догадке и развивала мысль:
-- Или в скафандре. В общем, чтобы с тобой был местный воздух. Конечно, жить так не станешь, но поехать и посмотреть на горы вблизи можно.
Постепенно она заразила друга своей уверенностью. Никакого скафандра у них, конечно, не было, но ведь его можно будет со временем приобрести. И они гуляли и представляли, как это будет. И потом ещё гуляли и рассуждали уже о совсем других вещах, ведь нельзя же всё время говорить про горы и скафандр.
Викина семья снова переехала через три года -- поближе к горам. Тёма тогда с удивительной ясностью осознал, что кислородный баллон ему не поможет. Он погрузился в тоску и стал очень рассеянным. В разговорах с друзьями и родителями он часто не мог сосредоточиться и понять, что же ему рассказывают. Случалось, Тёма пытался принудить себя быть внимательным, но заканчивалось это тем, что в какой-то момент разговора он будто просыпался, не понимая, о чём речь.
Однажды, проснувшись таким образом, Тёма обнаружил себя сидящим на лавочке с газетой в руках. Газета была открыта не телепрограмме. Рядом с ним сидела девушка, и Тёма понял, что ему приятно её общество. Только что они беседовали, а теперь замолчали. Тёма безуспешно пытался вспомнить предмет разговора. Что ему стоит сказать? Он уставился в программу -- газету он купил только что по совету этой девушки. А зачем?
-- Смотри, что там в самом конце, ночью, -- собеседница выручила Тёму.
-- По какому каналу? -- Тёма опасался, что выдаст вопросом свою рассеянность. Он нередко испытывал такое чувство, но уже не раз замечал, что разговор получается поддерживать даже в отрешённом состоянии, хотя это удивляло.
Девушка пожала плечами. Тёма посмотрел в самый низ страницы и прочитал: "Два часа ноль-ноль минут -- окончание передач".
-- Смысл в том, -- девушка подняла указательный палец, -- чтобы смотреть на эту программу и думать, будто вместо "окончание передач" там на самом деле "окончание неудач".
Как-то день прошёл. В два часа ноль-ноль минут Тёма спал.
Утром он увидел свою комнату и понял, что в ней надо прибраться, увидел кухню и понял, что хорошо бы купить яблоки, мандарины и какую-нибудь настоящую вкусную еду. Ещё Тёма понял, что он дурак: побрёл домой с телепрограммой, не узнав, как зовут девушку. Это было и невежливо, и глупо -- сейчас ему очень нужен друг.
Не стоило беспокоиться. Вчерашняя собеседница жила неподалёку, он наткнулся на неё вскоре после выхода на прогулку. Занять день было нечем. Стояло лето, и в техникуме, где обучался Тёма, занятий не было. Вообще-то, Тёма хотел поступить в институт, но здоровье помешало ему уехать из родного города. Впрочем, он хорошо учился в техникуме, а потребность в более глубоких знаниях восполнял самообразованием -- то есть, попросту, читал умные книжки.
Вечер он собирался провести в компании однокурсников из техникума, которые всячески пытались вернуть товарища к обычной человеческой жизни и приглашали его на свои гулянки. Тёма пошёл туда с новой знакомой и за вечер сделал два важных наблюдения. Во-первых, её общество было приятным -- впечатления прошлого дня укрепились. Во-вторых, девушка была на удивление неприметна: все воспринимали её как должное, не донимали болтовнёй, не приставали к Тёме с вопросами, откуда он достал себе такую подругу -- тот был премного доволен этим.
В какой-то момент Тёма вспомнил, что так и не спросил у своей знакомой, как её зовут. "Я -- грусть, -- сказала девушка и уточнила: -- твоя грусть".
Перед сном Тёма говорил себе: "Я -- груздь", -- и представлял себя грибом.
Они стали проводить много времени вдвоём, и когда друзья звали Тёму развлекаться, тот нередко отказывался, чтобы побыть наедине с подругой -- девушка избегала шумных компаний и совсем не ценила веселье. Она и улыбалась очень сдержанно, а у Тёмы от этой улыбки возникало странное ощущение -- ясное и морозное, как зимний день. Это чувство удивляло его до конца жизни.
Оказалось, Грусть уже подходила к нему до той встречи с газетой. "Ещё с месяц назад, -- рассказала девушка, -- только ты ничего не видел и не слышал". И это именно она когда-то убедила Тёму в том, что горы хороши даже издалека. Она была верным и преданным другом. И не собиралась никуда уезжать. А ещё оказалось, что она совсем не навязчива, и когда через несколько лет Тёма женился, Грусть стала реже заходить в гости.
Тёма убедился, что горы хороши не только издалека. Собственно, он уже был почти Артём Геннадьевич, а не Тёма, когда жена уговорила его сделать ещё одну попытку. Её звали Татьяна, и она была, конечно, осведомлена о плохом здоровье мужа, но знала и то, что медицина на месте не стоит. И правда, пусть о выздоровлении речи не шло, но Артём всё же смог вполне сносно добраться до гор с семьёй, взяв с собой нужное лекарство.
Не так уж хорошо у людей получается радоваться, а у кого получается, тем сложно делиться радостью с другими. Кто пытается, тот с огорчением видит, как обесценивается то, что для него важно, в глазах другого человека. Артём успел это понять и, показывая горы четырёхлетнему сыну, не пытался внушить ему никаких чувств и почти ничего не говорил. Тёма смотрел то в горы, то в себя и чувствовал, будто он соединился с тем маленьким собой, которому мама показывала книжку, и с тем собой постарше, которому папа обещал показать горы вблизи, и с тем, что мечтал добраться до гор с подругой и кислородным баллоном. Он ощущал объём жизни -- будто узнал, что в его доме есть тайная дверь, за которой нечто большее, чем весь дом. Это ощущение невидимого богатства, связанности и продуманности осталось с ним и со временем укреплялось новыми переживаниями.
Артём умел радоваться: радость хранилась и накапливалась в его сердце. Когда Татьяна умерла, эти накопления не исчезли, но сделались недосягаемыми, неощутимыми и будто чужими. Уже несомненный Артём Геннадьевич чувствовал себя не больше чем Тёмой, только постаревшим, приобретшим сдержанность, степенность, множество знаний и новые болезни, и не находящим счастья в этих приобретениях.
К тому времени единственный сын уже жил отдельно, и хотя он регулярно навещал отца, у того было вдоволь времени, чтобы быть с собой наедине. Выдержав время, чтобы не нарушать траур, к Артёму снова пришла Грусть.
Она явилась вечером. Пожилой Тёма провёл её на кухню и усадил пить чай. Он устал от работы и от горя и не находил в себе сил говорить, только смотрел на гостью и думал о том, насколько же ему, оказывается, важна её поддержка и до чего же приятно её общество. Хотя они встречались время от времени, Тёме давно не случалось внимательно рассмотреть свою знакомую. Наконец он собрался и сказал: "Ты стала красивее с возрастом". Она улыбнулась.
Почему бы не сказать короче: "Ты стала красивее"? Потому что ему важно, что Грусть стала старше. Тёма отметил про себя, что и сам доволен тем, что уже немолод. Какое облегчение иметь дело с женщиной, которая не будет деланно возмущаться, когда ей скажешь про возраст. Какое облегчение быть с тем, с кем можно честно говорить. И, конечно, Тёма понимал, что честно -- не значит грубо, и был всегда вежлив и уважителен. "Вот почему хорошо, что я постарел, -- подумал он. -- Молодые не умеют уважать. Нечего им делать с такой красотой".
В тот вечер они засиделись.
Вскоре Грусть поселилась в доме Артёма. Она была заботливой и внимательной. Время от времени Тёма позволял себе представлять, что она ухаживает за ним как дочь, но потом одёргивал себя. "Я только потому и могу так о ней думать, что дочери у меня нет, -- ворчал он. -- Наверняка с этими девчонками всё по-другому". Нет, конечно же, Грусть была его ровесницей и в дочки не годилась.
Шли недели, месяцы, годы.
Как-то в выходной день Артём сидел за столом перед листом бумаги и рисовал карандашом гриб. Несколько раз он пытался изобразить что-нибудь, что было бы похоже на груздь, но не выходило -- Артём совсем не умел рисовать. "Интересно, уже поздно учиться или ещё нет?" -- спросил он себя, и этот вопрос повлёк за собой другие. Что значит поздно? Для чего поздно? Чего он хочет добиться?
Артём Геннадьевич не был готов отвечать на такие вопросы. Он отложил карандаш, встал из-за стола и пошёл в коридор, где висело зеркало. Осмотрев своё лицо, Артём пришёл к выводу, что на груздь не похож, но дай ему время и он станет вполне сносным сморчком.
Зазвенел дверной звонок. Пожилой Тёма удивился: к нему давно не заходил никто, у кого не было ключа. Правда, изредка он приглашал кого-нибудь из старых знакомых, но сейчас гостей не ждал.
За дверью стоял незнакомый мужчина лет тридцати, аккуратно одетый -- не похоже на униформу, а всё же видно, что он на работе.
-- Здравствуйте, Артём Геннадьевич. Ваше такси прибыло, -- сообщил мужчина.
Артём был застигнут врасплох. Он не помнил, чтобы заказывал машину. Он так удивился, что все мысли разбежались и он даже сам себя не спросил, откуда мужчине известны его имя и квартира и с каких пор о такси докладывают звонком в дверь.
-- Подождите ещё немножко, я не успел собраться, -- наконец нашёлся он.
--
Да, конечно! -- закивал мужчина.
Тёма побрёл к себе в комнату, но вместо того, чтобы собираться куда-либо, сел в кресло. Грусть сидела на стуле возле окна и, облокотившись на подоконник, смотрела на улицу, но теперь встала и подошла к нему. Оба молчали и смотрели друг на друга со всем вниманием. Тёма отметил, что Грусть стала ещё старше. Она была красива, как полузабытое детство, как давняя молодость, как утраченное здоровье, как невысказанные чувства, как горы издалека. "Вот бы мне так и сидеть, -- подумал Тёма, -- и никуда не уезжать". А вслух он сказал:
-- Как же мне жить без тебя?
Она улыбнулась:
-- Не бойся, тебе не придётся.
Не отрывая от Тёмы взгляда, она подошла вплотную, села перед ним на колени и, задержавшись на секунду, закрыла ему глаза.
Раньше по соседству со мной жила девочка, к которой часто приходил призрак. Она была на год или на два старше меня. Это было давно, сейчас и не узнаю уже, если встречу. Помню, что звали её Катя, и у неё были чёрные волосы. Однажды я увидел её лысой и очень удивился -- я впервые видел лысую девочку. Оказывается, Катю остригли, потому что у неё был лишай. Потом волосы вернулись, конечно. Ещё помню, что она училась играть на скрипке -- наверное, только начинала учиться, потому что мы были маленькие.
Когда она ложилась спать, призрак часто вставал возле кровати у её ног. Он ничего не делал, только стоял и смотрел. А Катя не смотрела на него. Иногда она побаивалась, иногда нет, но всё равно не смотрела. Вместо этого она закрывала глаза и представляла, как призрак стоит и смотрит.
Бывало, что призрак ложился под кровать. Катя любила спать, свешивая ногу, так что коленка была близко к полу, а ступня цеплялась за край кровати. Иногда ей становилось страшно -- как бы призрак не схватил её за коленку.
Когда было темно, она чаще боялась призрака, а когда светила лампа -- реже, хотя призрак был одним и тем же в свете и в темноте. Поэтому Катя больше любила спать со светом. А если мама с папой говорили выключить свет, то Катя раскрывала занавески.
Как-то, когда призрака не было под кроватью, она лежала на спине и не стала закрывать глаза, а посмотрела в сторону ног. Призрака там не было. Он был за окном. В тот раз призрак был куда больше обычного: он дотягивался с улицы до окна шестого этажа, а его лицо почти закрывало вид из окна. Катя не стала туда смотреть.
Катя хотела узнать побольше про призраков. Папа сказал, что призрак не может причинить никакого вреда, разве что напугать. Это было странно: зачем такое бестолковое существо есть на свете? Он должен уметь что-то делать.
Мама сказала, что призрак -- это то, что только видится, чего на самом деле нет. Это Кате тоже не понравилось. Потом она нашла довод, чтобы поспорить с мамой: ведь Катя не смотрела на призрака, так что и не видела. Но маме она свой довод говорить не стала и спорила только в уме.
Всё же нужно было провести опыт. Перед сном, когда призрак пришёл, Катя открыла глаза и посмотрела на него -- и не увидела. Всё случилось, как она и предполагала: призрак оказался невидимым. Значит, мама не права.
Скоро Катя поняла важную вещь: раз её призрак невидимый, то он может быть рядом даже днём, а Катя его не замечает. Он всегда может быть рядом, а может и не быть. Катя почти испугалась этого, но потом сказала себе: раз он до сих пор ничего плохого не сделал, то и сейчас не навредит. Но иногда она всё-таки боялась -- когда была одна, когда было совсем тихо или темно.
Катя много думала про призрака, и потихоньку в ней росло что-то, что она хотела высказать, но не знала как. Слов она так и не нашла, но однажды смогла выразить по-другому. Катя взяла три листа бумаги и нарисовала на них три рисунка. На каждом рисунке был нарисован деревянный дом, вокруг него -- трава и цветы. Из дома выходила тропинка и шла в лес -- на листе помещался только краешек леса. Рядом с тропинкой был мальчик, он пошёл в траву дуть на одуванчики.
Всё это было на каждом рисунке, а различались они вот чем. На первом листе рядом с мальчиком стоял призрак -- чёрный и почти бесформенный. Остальные два рисунка на вид было и не отличить, но на одном рядом с мальчиком никого не было, а на другом там стоял невидимый призрак.
А потом Катина семья уехала в другой город, и я не знаю, что с ними дальше случилось.
|