Для тех, кто солидаризируется с Черчиллем: - Видите ли, мы, англичане, не считаем евреев умнее себя... Закочил ли он фразу: ...не важно, соответствует ли это мнение реальному положению вещей?
Мордехай Рихлер. Версия Барни: роман // Ин. лит. - 2007. - ? 8-10.
После Освенцима, жизнь воспринимается фарсом.
(контаминация двух известных фраз)
О вступлении.
Поставить пролегоменон в начале текста - это его десокрализировать, если выражаться поэтично - дефлорировать: лишить новизны, экзотического благоухания, к тому же, если язык текста, действительно перенасыщен лингвистическими феромонами - почти пиджин.
***
Остап Бендер и Энди Такер расступились - между ними втиснулся нетрезвый господин: 'Шалом, - Барни, Барни Панофски'. (Воля хозяина расставлять книги по своему усмотрению). Оценив костюм 'Европа-Класса 'А' вновь прибывшего: 'Мазлтов' - ответствовал, неожиданно, турецкоподданный на идиш (кто удивлён - посмотрите состав творческого коллектива на обложке; косвенной уликой является - идентификация - у населения, Бендера с С. Юрским).
***
Долина Гизы - свидетельство существования Советского Союза - это тома: Платонова, Булгакова, Ерофеева, Бабеля, Хармса, Высоцкого и, действительно усыпальницы (буквально) Солженицына и Шаламова, но аналог пирамиды Хеопса - это дилогия Ильфа и Петрова, после которой, надо было вешать замок на амбаре Советской власти - она свою культурную миссию выполнила.
Так, почему 'Версия Барни' оказалась рядом с великим произведением? Может, потому, что потрясла Стену Плача, а юмор - энергия возобновляемая, но Барни прошёл другими агрессивными средами, чем Э. Такер и О. Бендер_ 'Господа в поисках десятки' - чисто литературные герои - вольно им насмешничать над окружающими, - он человек 'со всеми своими почёсываниями', его остроумие проверено испытаниями бытия - поиском себя, бизнесом, тремя браками, и в конечном итоге: веригами семьи; снобистским буржуазным окружением, фрустрацией брошенного мужа, 'прелестями' финала жизни, использованного для написания мемуаров.
И ещё об общем у виртуозов остроумия, существующих на разных полушариях:
- Оба подвизались на ниве кинематографа.
-Оба писали подмётные письма: правда Бендер был лаконичен (условия реконструктивного периода), а Барни писал цветисто и многословно, потеряв в афористичности.
- У обоих кодекс не вмещал весь декалог:
'морально и законовыверенные способы добычи денег: 'никогда не имел дела с оружием, наркотиками и пищевыми добавками' - утверждал Барни П.
- Не убий.
-Оба создавали коммерческие организации с цветистыми названиями: 'Артель напрасный труд' - Барни, 'Рога и копыта' - Бендер.
- И подозрительно паранимически звучащие имена.
Бендер в ерничестве поднимался до библейского пафоса: "Кто скажет, что это девочка,_пусть бросит в меня камень."
Барни ответил малым АКТОМ ТВОРЕНИЯ: парнушку преобразил в утонченное искусство.
***
'Наивный: снискав расположение людей искусства, чистых сердцем 'непризнанных законоустроителей мира', я собирался обогатиться духовно' - это мечты о Парижской жизни.
Волны разноязыкой и разноплеменной Богемы прокатывались по Монмартру, оставляя следы непотребств. Тщеславный Париж был готов всё терпеть, за надежду быть запечатлёну в будущих произведениях своих гостей.
БОГема - питательная среда не только для творцов, но и будущих БОГачей - меценатов.
Барни оказался между этих полюсов: состоятельным талантом - не худший вариант.
Но в чём он истинный был гений: 'я от природы насмешлив, питаю слабость к иронии', - характеристика, данная Барни в суде ,на слушании по делу об убийстве, ему вменяемом (интрига, связанная со смертью его лучшего друга Московича сохранится на всём протяжении романа).
Бесследное исчезновение Московича - невероятно одарённого литературно - казалось символическим слиянием ЭГО (Барни) с АЛЬТЕР-ЭГО (Московичем), давшим возможность - по начальной (моей) версии - написать эту книгу в форме дневников.
Его двойственность не исчерпывается этим: то проявляет благородство, покровительствуя слабым, в других обстоятельствах мелкопакостлив: 'благородство тебе не к лицу' - мнение о нём невесты!
Он пьёт как Венечка Ерофеев, но успешен в бизнесе; смеясь над академическим образованием, демонстрирует знания полиглота и культуролога; и это не конец перечня, что в конце поднимает его до 'универсума' своего полярно-противоречивого народа, и, даже совершает чудо творения: из порнографии создает произведение искусства.
Его раздвоенность отразилась и на детях: один преуспевающий бюргер, другой - писатель-бунтарь.
Роман описывает жизнь еврейской диаспоры, но не из-за гордыни, а чтобы 'мусор из дома не попал на чужую территорию' - откровения её жизни лишены комплиментарности.
'Внутривидовой' автоантисемитизм, внутриутробный (не путать с утробным и зоологическим) антисемитизм, бунт в 'кагале' - не редкие составляющие еврейской прозы. '... сам себя ненавидящий еврей вроде Филиппа Рота?...', из анонимно посланного письма Барни. 'Чудо, какой Баум', 'Жидоправедный ты наш' - из перебранки с первой женой Барни.
Лишенное брезгливости, даже заинтересованно-поглощающее, внимание к работе кишечника (неудержимо смешное описание болезни Крона, даже для страдальцев от неё) в романах еврейских авторов - только теперь можно объяснить из научных знаний: в нём найдены нейроны. (Селин, правда, тоже не обходил эту тему - но он врач). Это всё подтверждает тезис, что не из-за Гордыни, ограничено действие романа еврейским землячеством.
Подвал.
Наши граждане (я то ж), после очередных социальных 'судорог' страны узнали, что они иудохристиане, но вошедшие со стороны придела, скорее, являемся христианоиудеями советской конгрегации; и когда читаешь еврейского автора, остаётся ощущение неполноты понимания (с этим ощущением я и пишу).
Многие значительные произведения еврейских авторов - это реставрационные швы на Ветхом Завете, поддерживающие самоидентификацию еврейского народа; библейские имена, помимо воли, воскрешают реминисценции с Ветхим Заветом; даже если нет прямых цитат,_ ощущается оглядка на Пятикнижие с его толкованием_диалог с Богом продолжается.
Тора путь им проторила,
Искру Божию зажгла.
В ней их творческая сила,
И опора в мире зла.
Ёрник Барни, наверняка бы поправил.
Тора путь им проторила,
Искру Божию зажгла,
В пейсах творческая сила,
Защитит маца от зла.
(Четверостишья_допущение автора статьи).
Стиль романа симулирует нарративные затруднения, теряющего память Барни_ 'Когда пытаешься воссоздать былые дни, ускользающая память - это как раз то, что надо' - но и остаётся живым, пульсируя сменой настроений.
Форма дневниковых записей актуализирует и архивирует события романа преодолевая инфантилизм и декаденство фикшн.
Печален конец романа.
Попытка предпочесть Корсакова, Альцгеймеру потерпела неудачу, как не старался Барни 'закладывать за воротник', - исторический выбор еврейского народа в пользу Альцгеймера, оказался сильней, который в конце жизни стал охапками сбрасывать 'балласт' памяти Барни, но чувство юмора оказалось больше объёма памяти.