Лайнер буржуазного благополучия очень зачерпнул в шестидесятые "левым" бортом в либертерианские времёна молодёжных революций - и не только "мусора". Психоделические опыты отшлаковались, оставив и существенный культурный нанос, в котором сверкал роман Кена Кизи "Пролетая над гнездом кукушки". Первый роман,в нём весь драйв кипучево опыта молодого организма, мог бы быть и единственным литературным опытом, потенциал на один взлёт духа в наличие у многих, и уж точно, остался бы только артефактом не подхвати "идеи" силой "иерихонских труб" кинематографа.
Государство показалось невыносимой обузой молодому поколению.
Психиатрия, как его институт, отделивший чистых от, теперь лишь сомнительно(!) чистых, уже со скомпроментированным бэкграундом практик социализмов, показался, эйфорически возбуждённым, т. е. родственно близким контингенту психушек, "детям <маковых> цветов", кричаще откровенным злом. "Неадекват" стал выходить из берегов, норму пришлось изменять в пользу новой стАтистики, с учётом ограниченности больничных мест.
Наши дни, наоборот, демонстрируют, податливость, невольному я уверен, давлению медиа в вопросе настороженности перед опасностью исходящей от психически неуравновешенных ньюсмейкеров.
в пылкие объятия заключённый Папа Бенедикт, поколебавшие устойчивость, не нравственную конечно, первосвященника - случаи
поколебавшие либерально-гуманистические настроения в Италии,- закон 180, Франко Басалия, отменивший физическую изоляцию душевнобольных от общества стал вызывать вопросы...
"Психически больной, бывший карабинер, изрешетил своего психиатра из сохраненного за ним оружия; -за что ты это сделал с ним? - Он хотел выдать меня за психа."
Роман "Приют" некоторый, может не в полной мере - пол шага назад - в радикальной позиции непротивления реальной опасности представляемой, вышедшими из под контроля процессами в высшей нервной деятельности. Роман как будто полимезирует с "Кукушкой"
снижая уровень харасмента(тревожного ожидания) техникой неопуантилизма, призывая читателя к сотворческому анализу поведения персонажей, связанных, так или иначе, с психиатрической больницей, хотя объективно, критическая ситуация, кажется намного опаснее:"Тень ужаса удлинялась, он всё дольше не проходил по утрам, заполняя первые часы дня своим отвратительным психиатрическим привкусом." Микшируется критическая общественно-политическая интенция доминировавшая у Кена Кизи.
Главный женский персонаж, Стелла - женщина, почти фам фаталь, жена психиатра, вынужденна поддерживать "модус вивенди" - видимость семейной жизни. Не удивительно, что оказавшийся по решению суда в психбольнице яркий художник, брутального типа мужчина, Эдгар, активировал находящуюся под спудом, не востребованную женскую природу.
Роман не даёт точных указаний, убийство жены художника, приведшее его в психушку(для краткости), орнаментально оконтурированное леденящими душу подробностями, это следствие болезни или имманентные, пикнические состояния большого художника?
Результат тайных интимных отношений Стеллы и Эдгара - побег замужней женщины, осведомлённой об анамнезе партнёра - с убийцей на лондонское, богемное дно.
Оригинальное достоинство романа всё же не в нарративном мастерстве писателя, и не в драматической коллизии распада семьи с гибелью ребёнка, на глазах впавшей в эмоциональный ступор матери, и не психологические нюансы отношений персонажей между собой. Закальцованный сюжет - действие-нерв возвращается в стены сумасшедшего дома. Где тритогонист - лицо повествующее и, по определению, ничего не скрывающее от читателя, тоже психиатр, завуалированный благожелательным отношением ко всем лицам драмы, не равнодушный к героине, как будто подсознательными импульсами, пассивно, даже наоборот, стараясь психиатрическим инструментарием облегчить страдания близким людям и своему проблемному пациенту
Эдгару, приводит благими намерениями к самой драматичной развязке...