Аннотация: В ночь перед Рождеством случаются разные истории. Эта история про Котю и кошку была рассказана детям в 2009 году, печатается с некоторыми исправлениями.
Котя, сударь, имел слабое здоровье и думать не хотел о политике. Котя любил собирать листочки и цветочки, срезать стебельки и веточки, укладывать в альбом. Он имел страсть к собирательству и сочинительству, страсть постыдную, неприличную. Все укладывалось в его голове в коробочку, с подписями и заметками на полях.
Перелистывая гербарий, Котя смотрел на худые, опустелые стебли, на искореженные сочными подтеками листы.
- Хм... кустарник... ой ... колючий ... что за тварь! должно быть семейство Бобовые... неужели дрок?... Тонкие журавлиные ножки, обвислые усы соцветий, желтое бешенство в глазах - засушенный дрок был похож на немца Зольднера, наставника, на попечении которого его бросили дражайшие родители.
Учитель отсудил на вечер без чая. А как же иначе, он в силе. - Ты есть очень не разсудный мальчик...Ты есть плохо знать язык... -
...отдали, горе мне, на его попечение... Слезы подступили к горлу, сжали глаза, накрыли угол глаза.
Немец постучал карандашом по столу. - Порядок надо соблюдать, воротничок чистить. Твоя язык неправильна стой, и жизнь твоя оттого неправильна будь.
- ... благодари, кланяйся... Ветка дрока ожила, - как хорошо видно сквозь слезы, - превратилась в одноногого взъерошенного черта, из тех, что живут на дальних болотах, с поросячьей мордой и кривыми рожками.
Немец резко встал и подошел к мальчику. - Пиши отцу прислать сушеных вишен скоро-наскореть.
- ... бежать, бежать, скорей, скорей из гимназии. А что отец? Ему ли дело есть до детского писания?
Отец хлопотал о месте, пыжился, да всё как-то не складывалось, Мальчик услышал, как мать говорила с соседом. - ... грекам местоимения не нужны, Нам, чтобы место чиновника взять, непременно знать надобно греческий. Шутки-шутками, Иван, а как без места-то, без места каково? Хоть на папеньку моего погляньте. Сам он языков не знал, маменьке не давал учить, так в шутах у ляха родного крутиться без перерыва, и мы тут одни-одинёшеньки...
Уши у мальчика болели непрестанно, с самого раннего детства, с ярмарки, леденчика, купленного в лавке, горячего беспамятства под красной коростой, содранной до крови и вновь расцветающей вонючими прыщами по всему телу, бесконечного страдания век, хрипов, вырывшихся наружу болезненными шишками под мышками и на шее. И опять вспомнилось папенькино...
- ... надо отписать спасибо благодетелю, их высокоблагородию, ляху лешему, поблагодарить за милость...
Короста отпала со временем, а шишки сходили долго. - ... в ножки упасть...
Коше было трудно поворачивать голову, двигать руками. Движение отзывалось нестерпимой болью по всему телу. - ... хоть и будь хоть способностях необыкновенные, маменька завсегда ими умилялась, ведь не положено открывать нашему сословию...
Красные рубцы на коже остались, но более не беспокоили. - ... Слава богу взяли, выпросили мне местов в гимназии. Сейчас маменька над Аненькой и Лизонькой умиляется, а я тут у Зольднера голос подаю...
Уши мучили, противная жидкость скапливалась в ушной лохани, вытекала и пачкала гимназическую форму, носить которую он был обязан и за пределами гимназии... пошлая штука жизнь... Высморкался в руку, сбросил на пол, искривился отвращением. - Еще бы узнали, что я читаю по губам и совсем ничего не слышу.
Через полгода дед смеялся, радостно тиская прибывшего внука на каникулы.
- Да, поворотись-ка, смотри, какой пышный сынку, какая свитка на тебе длинная. В такой свитке ты долго не проскочишь, запутается добрый конь в полах, наступит, да спотыкнется, тут басурманы и возьмут тебя голыми руками, утащат в полон.
Взлетали и бились об лоб дедовы брови, весело и горячо, как острые козацкие сабли.
- Что вы такое глаголете, любезный папенька Ананас Деманович, - подскочила маменька, горя нетерпением обнять, - все знают, что басурманы рыбьей крови, как русалки, - вырвала парня у деда.
Дед потемнел лицом. - Завсегда козаки змеиное племя острой саблей изводили, рубили без продыху, под корень, Ты, сынку, помни, наследство у тебя знатное, козацкое, то бишь удаль и братство. Горе тому казаку, что перейдет на другую сторону Днепра, воды его кровью не насытит. Маменька, не отпуская Котиной ручки, оторвала поцелуй от исхудавшей ладошки, фыркнула.
Дед с трудом удержал руку. - Козак ничего не заимствует, вся его добыча на полк брани, земля да ветер, а если гетман земли под себя подмял, да добрым сотоварищам заставил отписать, то это, сынку, наследство, а не разбой, и быть дворянином и тебе, и детям твоим.
- Вы, любезный папенька Ананас Деманович, из казаков чисто героев делаете. - Маменька сжал губы в горькую жердочку - помните, папенька, в библии, вийско иродов преследовало горстку правоверных козаков, то есть беглецы были греческой веры. К ридным хатам бежали козаки из полона. По божьему велению перешли они Днепр, и вражия за ими, да над вражеским вийском воды Днепра и сомкнулись, и замкнули их накрепко в омуте калдыбашистом. Оттого-то и живут они в воде, и рыб в жены берут, и русалки от того брака рождаются.
- Я видел русалок, - с гордостью сказал Котя, - даже разговаривал с одной. Котя любил ходить к пруду. Свет играл на листьях, то осветляя, то зачерняя их. Темные водоросли шевелили воду, пышноволосые русалки с голой грудью, от пупа прикрыты чешуей, прятались в них.
- Достань, сынку, козацкой славы, к чему нам эти пруды да русалки, - дед улыбнулся, погладив Котю по плечу.
Маменька тут же схватив Котю за руку, - Вот к чему приводят, любезный Ананас Демьяныч, ваши сказки.
Дед потемнел лицом, но ничего не сказал.
- На колени и молись о спасении своей души, - маменька разошлась не на шутку, - не смей разговаривать с рыбьим семенем, к груди прижмут, защекотят, заманят в русу, и нет мужика, одна нечисть болотная, я запрещаю ходить к пруду.
Вздулись желваки на скулах, изошли шишками, прыгнул на лицо деда мелкий бес, шишига лесная, ощетинились кустистые брови.
- Вот дура баба, не слушай, баб, сынку, разве ж баба козацкое дела может разумить? - высказался, утих, отошел,
Солнце пробралось сквозь багряные россыпи вишен, вспугнуло ворон, предпочитавших сливу, задержалось на крепких, узловатых стволах яблонь, пробежало по глиняному полу. Дед повернулся к маменьке. - Вели заложить дрожки, Маша Ивановна, поеду до хаты. Изогнулся в ответном жеманстве маменькин рот, прижала она голову драгоценного дитяти, забыв начисто в любезном разговоре про Котину болезнь.
Зазмеилось, засвистела в Котиной голове змеиное племя, вонзило острые зубы, заплясали черти, запрыгали в висках, разожгли огонь под сковородками, - нет спасенья, кроме как уйти, и он ушёл, спрятался в черное, глухое беспамятство, обвис на руках у матери, унося с собой шишки дедовских желваков, да "сынку, достань козацкой славы..."
Очнулся Котя в маленькой комнате, на белой постели возле огромной печи, занимавшей треть комнаты, тепло, но темень. И тут Котя услышал шаги. Он не поверил, сам себе не поверил. - Я слышу?
Котя попытался встать, но слабость не позволила ему подняться. - Я слышу шаги, в этом нет никакого сомнения. Беспредельная радость сжала грудь, вознесла до небес, и... он увидел негасимый зеленый огонь...
ГЛАЗА, глаза...
и тут же рухнул в бездонную пропасть страха ...Черт? Юда? Шишка? Ведьма?
Постукивая железными когтями, приближалась нечто, из черного беспамятства. Оно шло по Кошиным следам, жадно глотая воздух, принюхиваясь, и облизываясь в предвкушении... - господи, спаси меня господи...
Оно шло равномерно и нестерпимо, - господи, помоги мне... Постукивание становилось громче... - Господи, помилуй мя, грешного... и проявилось дедовское ...- ты, козак... змеиное племя... жаждет крови в пруду... Котя дотянулся до ухвата, рубанул, как мог, по ненавистным мохнатым лапам, ухватил злобно шипевшую гадину, неведомая сила подняла его с кровати, помчался к пруду, и топил, и макал гадину, и бил ухватом, пока не закрылись страшные глаза, пока не потух зеленый свет.
Отец прибежал и охолодел - на виселице рук его драгоценного сына болталась черная дохлая кошка, сам сын стоял по колено в ледяной крошке, синий, мокрый, заходился в безумном крике, - отец подхватил его, потащил на берег. Тонкий, визгливый крик резал уши.
Отец положил сына на колено, заголил спину, поднял с земли палку, - или то был ухват? - хлестнул по со всей мочи. Крик не прекращался, отец хлестанул еще раз, еще... Тело безучастно сползало с коленей. Отец бил, пока первые слезы не оживили глаза его ничего не понимаюшего сына. - Живой, - отец прижал тело к себе и побежал в дом странными огромными прыжками.
- Как огромны детские страхи, как совершенны они, - говорил отец маменьке за ужином, когда после всех передряг, после приезда доктора, укутанный Котя был снова уложен в постель.
- Не хотите ли Вы чего съесть, Тибор Ананасович? - вопрошала маменька.
- А и дело, поел бы я, Маша.
- Может, горилки? - продолжала маменька. - Благодетель наш, их высокоблаотродье, - отец со вкусом выговорил "бла", смял "от" и закусил "отродьем", вздумал библиотеку собирать. Чужие мысли примеряет как ордена перед зеркалом, - как, дескать, мне, погоны от Кадлубека? по ноге ли сапожки Остророга? что за луна в звездном небе Коперника? Я не люблю рассуждений. Пошло, Маша, да чего пошло, не поеду я к нему завтра, и не проси.
- А и хорошо, - отвечала маменька, - Котенька проснется, пойдете с ним шашки бросать.
- Надо его в учение отдать, совсем он у нас от рук отбился.
- Ей-богу, пора, - ответствовала маменька, - почему ж не пора, не на войну же ему идти.
- Вот уж выдумки! Как такое придет тебе в голову! Пора и дисциплину узнать. Придется таки ехать к благодетелю за рекомендательным письмом, хоть он меня за простака почитает,.
- Отчего же, - маменька улыбнулась, - съезди, я тебе пирожков напеку, с капустой и гречневой кашей. Но тут Котя вновь закричал страшным криком.
Привиделась ему во сне ведьма, та самая, которую убил он. Бьется, машет руками, но нет у него мочи закрыть черный путь.
И Вы знаете, сударь, когда за тобой нечто, из черного беспамятства, непрестанно коготками постукивает, резко умнеешь. Некоторые даже начинают интересоваться политикой.
Котя долго болел, но выздоровел. В политику не пошел. Шашкой тоже не машет. Он развёл сад, но не вишнёвый, яблоневый. Одно заглядение, столько яброк родится. Так много, что рук для сборки не собрать. У каждого яблочка своя история. Есть, конечно, червивые, но в основном, крепкие ребята, добрые молодцы. И вам здоровьица, и всяческого благополучия, и уюта в доме.