Еда
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
в этот раз даже сделала себе на коленке обложечку, непонятно зачем, но пусть будет.
|
Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий... ты одна мне поддержка и опора, о великая, могучая человеческая еда... Не будь тебя -- как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается в мире? Но ты есть -- и я могу радостно отстукивать вилкой по тарелке: "Жизнь продолжается! Будем есть -- будем жить!"
Этот небольшой сборник рассказов и рассказиков -- про еду.
Тут нет рецептов. Тут -- просто разговоры о еде или около нее. Да, домохозяйка, да, это не для тебя. Ну или для тебя -- сними фартук и сядь почитай. Или не сейчас, а потом... А впрочем, ну его! Не читай вовсе! Ничего-то тут нет: байки одни. Решительно никакой пользы -- ни тебе, ни отечеству! Да и тебе, суровый литературовед, нечего тут ловить. Философия этого текста не глубже столовой тарелки (даже на кастрюлю не тянет). Что хотел сказать автор, и так понятно: он, автор, любит покушать. И поговорить. А так -- никакого абстракционизму, никакого постмодернизму! Просто слова во всех видах: вареные, жареные, тушеные.
Не любо -- не кушай, а ж... врать... не мешай!
Кефир
Ангел-вышибала вышел покурить на балкончик.
Смена была тяжелая.
Души сегодня какие-то на редкость бестолковые, просто на вежливое "Вам пора" не реагируют.
О времена, о нравы!
Этот последний вообще ему в штанину вцепился мертвой хваткой и рычал, как собака. Еле оторвал. Дал подсрачника, придал ускорение -- проваливай к мамочке, идиота кусок!
И кому такое надо? Ангел не стал смотреть на землю, потому что догадывался: ходит какая-то по бабкам, по церквям, по врачам... сильно хочет ребеночка! Эти суки там, наверху, любят такие фокусы выкидывать! И да -- плевать, что мысли его все прочитали. Всех в ад не сошлете, кому-то и здесь работать надо.
Ангел все-таки посмотрел вниз.
Поискал знакомые лица.
Не эту ли девчонку он когда-то подтолкнул к краю? Мялась, жалась, озиралась, смотрела затравленно...
Ага, вот она, ну что, любезная, как твои дела? Ничего, смотри, куда-то едет...
Девчонка (ей лет восемь, не больше) обернулась на родителей.
-- Не волнуйся, милая, -- сказала ей мама. -- И пиши нам. Как доехала, чем кормят...
Девочка втянула голову в плечи.
-- А там будут кормить?
-- Ну, конечно, будут кормить...
-- Будут кормить... -- как будто успокаиваясь, сказала девочка.
-- А ты думала: нас везут на убой, что ли? -- засмеялся какой-то мальчишка постарше, стоявший рядом. -- Это ж летний лагерь, а не этот... конт... контрационный! Конечно, будут кормить! Но не факт, что тебе понравится! -- И он засмеялся.
Ангел-вышибала тоже расхохотался и бросил вниз окурок.
Гениально! В следующий раз, когда кто-то из приставучих начнет донимать вопросами: "А там можно жить, там точно можно жить?"
Он скажет:
-- Конечно, можно. Но не факт, что тебе понравится.
И засмеется.
А девочка тем временем сидела в автобусе, прижавшись носиком к холодному стеклу.
Ее ждало суматошное лето в лагере, страшилки у костра, печеная картошка, втихаря обрываемые с деревьев зеленые яблоки (кислющие, но вкуснота!) и обязательный кефир на полдник.
Она раньше терпеть не могла кефир, но с тех пор полюбит.
Ведро еды
Бабушка рассказывала, что, когда она была маленькой, на нее иногда нападало привередство и она отказывалась есть что дают. Мой прадед был печником -- уважаемая профессия! -- а прабабушка хорошо вела хозяйство, поэтому жила семья -- по тем временам -- в достатке.
Жили они в деревне, в Черниговской области.
И вот как-то моя бабушка (тогда -- крепенькая смурная девочка, которая теперь смотрит на меня с их единственного семейного фото) отказалась есть свой обед. Так и представляю, как она недовольно посмотрела в тарелку и буркнула: не буду!
А моя прабабушка (тогда -- статная женщина с суровым лицом) сказала ей что-то вроде: пока не съешь свой обед, из дома не выйдешь, Людмила.
А бабушка, наверно, только бросила на нее взгляд исподлобья и осталась наедине с тарелкой остывающего борща. Или щей. Или каши.
А прабабушка как раз собиралась идти кормить свиней.
Взяла ведро с помоями и вышла из дома.
И как раз в тот момент кто-то постучал в калитку. Прабабушка поставило ведро на крыльцо и пошла открыть.
Пришли двое детей -- мальчик и девочка. Ужасно худые и оборванные. Тогда ведь был голод на Украине, вот эти дети (видимо, сироты) и брели по свету, побираясь у добрых людей.
Прабабушка подумала: пусть бы Люся поглядела на них! Тогда бы ела все, что дают.
Она сказала:
-- Подождите, сейчас я вам вынесу кое-чего.
Зашла в дом и стала собирать в узелок: сала там кусочек, хлеба, еще чего.
А потом взяла с собой бабушку и вышла во двор.
Дети сидели около помойного ведра -- которое прабабушка оставила на крыльце, так и не донеся до хлева, -- и дружно уничтожали его содержимое. С огромным аппетитом и превеликой радостью.
Бабушка после этого всегда ела что дают.
Даже я, которой эту историю рассказывали в детстве, тоже выросла совершенно непривередливой.
А эти дети? Дети, которые ушли тогда с нашего двора с узелком с едой, и пошли неизвестно куда -- что с ними стало? Куда они попали, кроме воспоминаний моей бабушки и моего воображения, рисующего их чумазые мордашки, на которых отражается искренняя радость от того, что им в руки попало целое ведро еды?
Никто не знает.
Но думаю, сейчас их уже наверняка нет в живых. Может, они с бабушкой встретились где-то там, где нет голода. И бабушка сказала им спасибо -- за всю нашу семью.
Куриный суп
Моя первая влюбленность была ужасно неудачной (да и вторая, и третья тоже впоследствии не порадовали, но это потом, через годы...).
Мне было семнадцать. Я безумно страдала, жутко психовала и без конца срывалась на окружающих.
-- Чего ты такая стала бешеная? -- как-то спросила меня бабушка после того, как я ей надерзила.
-- Потому что я -- озлобленная на весь мир старая дева! -- крикнула я.
Бабушка захохотала.
Я помню, как она прямо-таки согнулась пополам от смеха. На ней был фартук с подсолнухами и серое домашнее платье. И тапочки с заломленными задниками и дырками, прорезанными для распухших косточек.
В отчаянии я, громко топоча, помчалась в свою комнату, хлопнула дверью и бросилась на кровать -- рыдать. (О боже, какая рифма!)
Через какое-то время в дверь постучали.
-- Эй, обозленная на весь мир старая дева! -- крикнула бабушка. -- Иди обедать!
От рыданий я порядком оголодала, поэтому, скрыв обиду на бабушкину иронию, все-таки выползла из спальни.
На столе стояла тарелка куриного супа.
Я взялась за ложку, и...
Бабушка подошла ко мне, положила руку на плечо и стала говорить о том, что нельзя злиться на весь мир, что надо быть доброй. И все эти простые слова как-то входили в мою голову, потому что вообще всякая проповедь доброты по-настоящему усваивается только в сочетании с куриным супом.
Если я до сих пор не озверела -- это всецело заслуга бабушки и куриного супа.
Я стараюсь, я очень стараюсь.
Шеи, "пупки" и Бог
Когда мы жили втроем -- я, отец и бабушка, -- у нас было очень мало денег.
Я имела склонность пропивать стипендию, а отец -- зарплату.
Поэтому питались мы в основном на бабушкину пенсию и ели то, что бабушка готовила.
Она очень часто варила суп с куриными шеями. Это была очень медленная еда, так как шеи приходилось аккуратно разбирать, по позвоночку, и вытягивать из них белую трубку -- горло, что ли?
И однажды отец сказал:
-- Мама, я не могу. Пожалуйста, не надо больше этих шей!
А бабушка ответила:
-- Ну хорошо, ладно.
И на следующий день приготовила суп с куриными желудками. Их удобно есть, в них вообще нет костей. Бабушка называла их "пупки".
Суп с "пупками" был нашим с отцом любимым.
Собственно, это очень здорово -- однажды попросить что-то и получить это -- так легко и просто.
Если бы Бог был моей бабушкой, было бы здорово.
Но, к сожалению, это не так.
Оладушки
Я влюбилась. У меня, толстой, кривозубой и перхотноголовой, не было шансов на взаимность.
Он, разумеется, выбрал другую -- изящную, голубоглазую феечку.
Все мы трое учились в одной группе.
Я наблюдала, как он за ней ухаживает, и страдала.
Она вроде как отвечала на его ухаживания.
Мне было нестерпимо любопытно, как далеко зашли их отношения. Как-то раз я постаралась с ней разговориться, до этого-то мы особенно не общались, только если парой слов по учебе перекидывались, ну там:
-- Тебе учебник по старославу выдали?
-- Выдали, но половины страниц не хватает.
или:
-- А чем там "Одиссея" закончилась?
-- Таки приплыл.
И вот я завела с ней беседу более продолжительную, то да се.
И она мне сказала:
-- У меня Антон был в гостях на той неделе...
А я:
-- Ну и как?
-- Я его оладушками угощала...
-- Ну и?
-- Всего пять штучек съел.
-- Пять? -- У меня отвисла челюсть.
-- Я-то сама всегда уминаю не меньше десятка, а тут тоже пришлось сдерживаться... -- горестно протянула она.
-- Да, -- ответила я. -- Я иной раз и больше десяти могу съесть...
-- А хорошие какие оладушки! Поднялись славно! -- продолжила она.
-- Ну он-то ушел и ты хоть поела по-человечески?
-- Конечно! Еле его выпроводила.
Ни у нее, ни у меня ничего с этим парнем не сложилось.
А с ней мы очень хорошо дружили. Оказалось, что она такая худенькая из-за метаболизма. А так нормальный человек, умеет оладьи есть.
Мелкая картошка
Я сидела за столом и читала.
Книжку я удобно пристроила между тарелкой и сахарницей.
И старалась есть аккуратно, чтобы не забрызгать жиром страницы.
Мама сидела у мусорного ведра и чистила картошку.
-- Мелкая... -- пробурчала она. -- Час тут провожусь, а съедим за два раза.
Я только пожала плечами.
-- Чего ты все время читаешь? -- продолжала мама.
-- Это по учебе...
-- Что по учебе? -- Мама обернулась в мою сторону. Нож как-то угрожающе блеснул в ее руке. -- Я тебя спрашиваю: чего ты все время читаешь? За столом читаешь, в туалете читаешь -- жрешь и читаешь, срешь и читаешь! Конечно, если все читать и не думать о том, что ты сейчас делаешь, так и будешь толстеть! Посмотри на себя!
-- Мама! -- От резкого взмаха ложки на страницу все-таки попало несколько брызг.
-- Вон какую морду наела! -- Не унималась мама. -- Я уже молчу про нижнюю часть туловища! Одежда на тебе трещит!
-- Мама!
-- Что "мама"? Откормила мама корову на свою голову!
Я вскочила из-за стола и, схватив книжку, бросилась вон из кухни.
-- А не доела чего? -- крикнула мне вслед мама.
-- Сама доедай!
Так вот и оставались на страницах книг следы жирных капель и моих слез.
Пожалуй, я сама состою из жира и слез. Где-то пятьдесят на пятьдесят.
Шоколадки
Фольклор не всегда прав. Знаете этот анекдот про хохла, который если не съест, так понадкусывает? А я вот родом с Украины. Но это не про меня анекдот, ей-ей. Это про мою сестру.
Как-то раз заглядываю я в нижний ящик стола -- а там -- ну ничего ж себе! -- рядком лежат шоколадки: "Марс", "Сникерс", "Баунти", "Натс", "Пикник"... В общем, ассортимент коммерческого ларька 90-х. И все -- вскрыты! И от всех -- невооруженным взглядом видно! -- кусочек откушен.
Это что такое?
Зову сестру. Вот она, пришла. Волосы на прямой пробор расчесаны, и с обеих сторон -- ряды разноцветных заколочек, плотно-плотно друг к другу пригнаны, по тогдашней школьной моде. Свитер шерстяной зелёный мамой связан, джинсы -- добрые люди отдали, а полосатые разноцветные носочки -- шик, шик! -- на рынке куплены. Очки в розовой оправе. И взгляд сердитый.
-- Откуда у тебя -- это? -- говорю я тоном, каким в сериалах родня выкатывает предъявы подростку, у которого нашли травку.
-- Купила...
-- А деньги откуда?
-- Со сдачи скопила... -- правдоподобный ответ.
Задаю самый главный, самый животрепещущий вопрос:
-- А не поделилась почему?
-- Это экспериме-е-ент...
-- Чего?
-- Я хотела понять, какая из них вкуснее...
-- И? -- только и смогла сказать я.
-- Не поняла. Я только по разу от каждой откусила. А больше в меня не лезло. Они слишком сладкие. -- Вид у нее был виновато-растерянный.
Надо было спасать эксперимент.
-- А давай наоборот сделаем: ты сперва выберешь самую невкусную. И отдашь мне -- я доем. Потом попробуешь оставшиеся -- и опять выберешь самую невкусную... И так далее... Ну?
Но, откусив еще по разу от каждой шоколадки, сестра вновь зависла:
-- Наверное, самая невкусная -- вот эта, в ней изюм. Не люблю изюм. Хотя, может быть, вот эта еще хуже -- на зубах вязнет, еле прожевала. И еще один претендент -- вот эта, какие-то в ней странные опилки...
-- Это кокос!
-- Ну кокос... Хотя все-таки, наверно, изюм хуже... Не зна-а-аю...
-- Ты просто делиться не хочешь! -- стала сердиться я. -- Жадина!
-- Я просто не могу выбрать!
-- Тогда ты тормоз!
-- Нет, я не тормоз!
-- Жадный тормоз!
-- Нет!
-- Тормознутая жадина!
-- Нет! -- сестра не на шутку разозлилась. -- Я учёный! Я провожу эксперимент!
-- Ну и проводи! А мне надоело! Я пойду чай пить! Тем более что мама халвы купила.
Я развернулась и ушла, а сестра так и осталась наедине с батареей шоколадных батончиков. Думаю, она так и не определилась, который из них вкуснее. Она потом так же и между мальчиками выбирала -- в которого влюбиться. Влюбиться, конечно, безответно, как полагается в таком возрасте, и писать в дневнике разноцветными ручками: "Сегодня весь день прогуливалась по коридору второго этажа в надежде увидеть его..." Только каким цветом написать это "его"? Тоже ведь поди выбери!
А эксперименты сестра стала проводить уже в вузе. Она на химфаке училась.
Студенческие буфеты: сравнительная характеристика
В моем родном вузе в буфете стоял электрический самовар. Если кто экономил, можно было приходить со своей кружкой и набирать кипяточку. Я так и делала. И чай и сахар (два кусочка) с собой брала.
И бутерброд с колбасой.
Я добилась этого бутерброда в ходе яростных боев с бабушкой.
Бабушка мне упрямо навязывала бутерброд с салом.
Нет, я любила сало, даже очень. Но есть в университете бутерброд с салом, как будто я из деревни! Да что обо мне подумают! Поэтому я требовала бутерброда с колбасой.
-- Ты бы еще кровянку мне дала! -- оскорблялась я.
-- Так ты же любишь кровянку! -- недоумевала бабушка.
-- Бабушка! Ну как ты не понимаешь! -- ныла я. -- Ну я сама колбасы куплю!
-- Что ты, что ты... -- причитала она. -- Ладно, ладно... Я куплю тебе колбасы.
И бабушка покупала какую-то самую дешевую резиновую колбасу, но если ее класть на хлеб с маслом, то ничего, есть можно.
А потом я поступила в Петербургский университет и уехала из дому. У меня было очень мало денег, а кушать хотелось сильно. И постоянно.
Как-то раз я пришла в буфет. За столиками сидели прилично одетые люди. Пили чай из аккуратных беленьких чашечек, вели культурные беседы. Ели.
Электросамовара не было -- был кулер с горячей и холодной водой.
Я набрала кипятка в свою кружку. Ту же самую, что и в гомельские времена, -- голубую пластиковую.
Потом купила поесть -- овощное рагу.
Картошка, морковка, капуста...
Вкусно! Я старалась есть медленно -- так культурнее, да и наедаешься лучше.
Получалось у меня плохо.
Еда, еда, что ж тебя так мало-то? Нет, не заканчивайся, не надо!
И вдруг совершенно неожиданно для самой себя я взяла тарелку в руки и... выпила всю жижу и вылизала остатки рагу!
О мой бог! Какой стыд! Прилично одетые люди даже ложками в чашках звякать перестали.
Эх, зря ты, баб Люся, покупала мне колбасу. Все равно от судьбы не уйдешь -- позор меня нашел.
И даже не наелась толком.
Лапша
Когда я вселилась в общагу, у нас на кухне не работала плита.
Поэтому комендант (коменда, как мы ее звали) разрешила народу пользоваться в комнатах своими электроплитками. Хотя вообще это было запрещено по правилам противопожарной безопасности.
Какие-то добрые ребята с моего этажа дали мне плитку с одной работающей конфоркой, и та была какая-то кривая.
Однажды я сварила макароны. То есть не макароны даже, а прекрасную ярко-желтую яичную лапшу.
Потом я выгрузила ее в сковородку, добавила ложку тушенки, стала мешать... Сковородка не удержалась на кривоватой спирали плитки -- шлеп! -- вся лапша, весь этот прелестный блондинистый парик оказался на полу.
А пол... я никогда не отличалась аккуратностью.
И так я села на пол и принялась есть. Руками. Падение уже было совершено -- чего еще выпендриваться?
Я ругала себя за то, что я -- здесь и сейчас сижу на полу, ем лапшу...
Есть такое стихотворение:
Мусорка в углу --
Это моя душа.
Это мое место --
Там, где моя душа...
А в моем случае это звучало так:
Лапша на полу --
Это моя еда.
Это мое место --
Там, где моя еда.
С лапшой отношения у нас задались вообще отменные.
Когда через несколько лет я работала в ларьке продавцом, я всегда заваривала на обед доширак.
Заваривала, начинала есть -- и тут же в окошко начинали стучаться покупатели. Как-то раз это оказалась наша коменда.
-- Здравствуйте, Наиля Наримановна! -- сказала я, старательно жуя, а лапша свисала из моего рта курчавой бородой.
-- О, Люда! Как дела? -- поинтересовалась коменда.
-- Отлично!
-- Дай мне "Комсомолку" и... можно посмотреть вот этот журнальчик "Рецепты на ура"?
-- Да, конечно! -- Я протянула ей журнал. -- Я сама по нему готовлю.
Коменда посмотрела на меня скептически, но журнал взяла.
Я и правда готовила по рецептам оттуда. Как-то раз, например, делала курицу, фаршированную лапшой.
Котлета
Котлеты я люблю. Прямо до слез. Я, наверно, единственный человек, который плакал из-за котлет.
Это вышло так.
В моем классе училось только восемь девочек. Восемь девочек -- и двадцать дебилов, то есть, простите, мальчиков.
Они все время съедали нашу еду в столовой. Сжирали по две-три порции -- а нам ничего оставалось. Мы даже жаловались директору -- но директор у нас был довольно хилый, вряд ли ему хватило бы сил как-то совладать с нашими мальчишками. Так и вижу:
-- Ты какую по счету котлету ешь, Сидоров?
-- Первую! -- с набитыми щеками отвечает Сидоров. -- Клянусь!!!
-- Не верю! Сейчас же выплюни котлету и отдай ее Люде! Ты слышишь, Сидоров! -- кричит директор и набрасывается на Сидорова, тщетно пытаясь разжать его мощные челюсти...
И вот они уже катаются по полу, а Люда стоит и изумленно смотрит на них. Бедная голодная девочка...
Как-то раз -- в пост -- мне жутко захотелось котлет.
Я выходила из квартиры и на лестничной клетке уловила этот божественный запах.
Эх... Дома до окончания поста котлеты мне не светили. Ну если рыбные котлеты -- это котлеты, то вишня -- это черешня, а я -- Марина Цветаева.
В школе, поднимаясь в класс, я снова уловила этот запах -- уже немного другой, столовские котлеты, конечно, сильно уступают домашним, но все же это были они, котлетки, котлеточки...
После третьего урока я решила пулей нестись в столовую, чтобы успеть отхватить порцию. Я собиралась сражаться за котлету до последнего.
И как только прозвенел звонок, я рванула.
Я неслась по коридору как ошалелая, и вот уже поворот на лестницу, внизу которой -- вход в столовку...
И тут я со всего маху в кого-то впечаталась.
Мамочки! Это же директор!
Я остолбенела.
Строгий и требовательный взгляд.
-- Куда это ты так мчалась?
-- В столовую.
-- Ты так неслась, как будто три дня не ела... Ты вообще имеешь представление о чувстве собственного достоинства?
-- Я из седьмого "Г"... -- Я сказала это в надежде, что директор вспомнит, как мы ходили к нему жаловаться на наших мальчиков.
-- Ну не из блокадного же Ленинграда! -- рассердился он. -- Там у людей просто не было сил так бегать! Ты меня чуть с ног не сбила! Энергия так и прет, не сказал бы, что голодаешь!
Я молчала.
-- А если б ты налетела на первоклассника? Сбила бы с ног и затоптала по пути в столовую?