Галанина Юлия Евгеньевна : другие произведения.

Княженика

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 3.40*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Начинается выкладка нового большого романа "Княженика". Речь там идет о людях, об оборотнях, о Северном Байкале и о Древней Руси, о горестях и радостях. Она о многом, но в первую очередь - это история о любви. Теперь полный текст романа доступен в магазине электронных книг Буксмаркет:http://booksmarket.org/book/Uliya-Galanina_Knyajenika-Zoloto.html
  
  ЮЛИЯ ГАЛАНИНА
  
  КНЯЖЕНИКА
  
  Книга первая: ЗОЛОТО
  
  Пролог:
  
  Я и не знала, что ранним утром, когда стихает ночной ветер, горы на том берегу отражаются в ясных водах озера и сердце рвется на части от их красоты.
  
  
  Глава первая.
  ОТЪЕЗД
  
  
  Над плотиной, хорошо различимые в небе, парили, закладывая круг за кругом, черные птицы.
  
  Снизу она была похожа на ворота Мордора из фильма "Властелин колец", такая громадная. Мы с папой стояли на правом берегу Енисея, около зданий, там, где берег усеян красными камнями, и смотрели. Поезд был через два часа, папа настоял на прощальной поездке.
  
  Глупо конечно, но я подобрала камушек на память. Вблизи он был не красным, а скорее кирпично-бежевым. Одни грани были темными, почти черными, а другие песочными.
  
   Напишу на нем "Красноярская плотина". Потом, когда доедем. Я сполоснула камень в Енисее и спрятала в рюкзак.
  
  Надо было подниматься наверх, к небольшим, словно игрушечным сосенкам. За ними на трассе фырчало такси. Папа не отрывал взгляд от плотины, сдерживающей Енисей. А может быть, он ее и не видел, о маме думал.
  
  С ней все хорошо. Если было бы плохо, мы бы тут не стояли.
  
  Такси бибикнуло. Таксисту разницы нет, сколько мы смотреть будем, он не спешит. Это он за нас волнуется, чтобы мы не опоздали. Гудок вывел папу из транса, он повернулся и пошел, руки в карманах.
  
  Он сел на переднее сиденье рядом с водителем, я забралась на заднее. Уткнулась носом в стекло: люблю ехать и смотреть в окно. Приземистая тойота мягко тронулась, оставляя красноярскую плотину и черных птиц позади.
  
  Странно, когда жизнь течет, течет - и, вдруг, бац! - резко-резко меняется.
  - Лисеныш, так надо, - сказал тогда папа.
  
  Надо так надо, я не спорила.
  
  Они бы никогда не ввязались в эту дурацкую ипотеку, если бы не я. Точнее не мамина навязчивая идея, мол, наконец-то, надо пожить, как нормальные люди. Чтобы у ребенка была своя комната. И вообще.
  
  Если бы меня хоть кто-то спросил, что я об этом думаю, то я бы четко сказала: не нужно мне никаких комнат, вообще ничего ненужно, только бы родители не волновались и не дергались. И меня не дергали, заботясь обо мне изо всех сил.
  
  Мама, которая эту кашу заварила, на самом деле боялась ипотеки, как не знаю чего. Она вообще всю жизнь боялась. Боялась за отца, провожая его в полеты. Боялась, что библиотеку сократят и их - библиотекарей - заодно. Боялась, что двух детей они с отцом на ноги не поставят, поэтому завели только меня. Боялась, что даже мне одной не смогут обеспечить "достойное будущее" - и ради этих странных слов была готова на костер взойти, лишь бы ее девочке досталось все самое лучшее, самое-самое.
  
  Папа не перечил, когда мама объявила, что надо успевать оформить кредит, пока я в школе. Потом будет институт, студенчество, ребенку нужно создать условия. Мы как раз перебрались из Улан-Удэ в Красноярск, понемногу обживались на новом месте, снимали жилье.
  
  Квартиру по ипотеке купили в новостройке, рядом с гостиничным комплексом "Сибирь". Мама гордилась, что микрорайон новый, современный. Высоченные многоэтажки, автострады. А по квартире можно на самокате ездить. Два санузла, господи боже мой. При родительской спальне и при моей. Новая школа - рядом. И остановка. И все, что хочешь.
  
  Мама так и не привыкла к квартире своей мечты, ходила там по стеночке, садилась на краешек стула, словно она в гостях, а не дома. Ну, еще бы, она же мне это счастье купила, не себе.
  
  А потом пилотам стал задерживать зарплаты. Наросли, как снежный ком, долги за авиатопливо. И папино авиапредприятие обанкротилось.
  
  Папа скрывал от мамы положение вещей, сколько мог, зная ее характер. Но попробуй тут скрыть, когда вся страна знает, что пилоты и диспетчеры бастуют, требуют выплаты денег.
  
  Черт бы побрал телевизор в библиотеке, зачем он там вообще, хотела бы я знать! Библиотекари должны книжки читать, а не в телевизор пялиться!
  
  Узнав, как на самом деле все обстоит, мама не проснулась.
  Вот просто взяла и не проснулась следующим утром. Сколько ни будили. Врач объяснил, что она устала бояться.
  Воплотился в жизнь мамин персональный ужас, и она сбежала от него в беспамятство, не зная, как теперь бороться в реальности.
  
   Маму отвезли в больницу. Папа срочно улетел в Москву, на биржу пилотов, есть такое место, где можно получить работу. Веселенький получился август. Особенно, когда врачи сказали, что мне лучше пока маму не навещать: это мы с папой ее самые большие страхи, она ведь не за себя, за нас боится, и сейчас, измотанная неравной борьбой с жизнью, она, чувствуя наше присутствие, все глубже и глубже забирается в дебри забытья, как раненый зверек в заросли. Ей просто нужно отдохнуть. От всего. И от нас - в первую очередь. И как долго будет длиться это забытье - никто сказать не может.
  
  Папа прилетел с новостями. Хорошими или плохими - это как посмотреть. Да, он опытный летчик, да, у него фантастический налет часов, но возраст тоже никуда не денешь. Рассчитывать на многое не приходится. Транспортный борт где-то в Южной Африке, вот вакансия, которую удалось получить. Возить разные темные, явно мутные грузы для африканских князьков. (Как раз работа для наших высококвалифицированных летчиков и моряков, просто созданная для них.) В других условиях папа никогда бы не согласился на эту каторгу, но тут пришлось.
  
  И еще мы придумали сдать нашу новенькую, огромную, замечательную квартиру. Чтобы отрабатывала свою ипотеку, гадина. И чтобы маму было можно перевести в частную клинику с хорошим уходом.
  
  Оставалось только решить, что делать со мной.
  
  Вот папа и сказал:
  - Лисеныш, так надо...
  
  ***
  
  Август в этом году был солнечный, но вот сегодня погода что-то испортилась. Косые струи дождя залили боковое стекло тойоты. Внутри машины окна запотели, пришлось протирать. Значит, на улице похолодало. Позади остался Дивногорск - забавный город на склоне, где улицы идут вдоль горы, а тропинки между домами выводят к Енисею. Мы заехали в Дивногорск на минуточку, на главную его площадь. Купили чипсов, пива отцу и "Миринду" мне. В последнее время мы, похоже, только этим и питаемся, папу подзаклинило на чипсах и газировке. А-а, все равно: ничего не хочется.
  
  На пути в город он попросил таксиста остановиться еще и у осетра. Мол, обязательно нужно на астафьевского осетра посмотреть, как же без этого?! Хорошо, что дождь немного утих. Таксист заехал на площадку, мы выбрались на мокрый асфальт, пошли на утес по выложенной плиткой тропе. Было тихо, дождь спугнул туристов. Продавцы сувениров и шашлычник укрылись под навесом. Ветер сбивал капли с мокрых сосновых веток.
  
  На вершине утеса металлический осетр прорывал сеть, вырываясь на волю. Под осетром на постаменте лежала раскрытая каменная книга. Отсюда, с высоты, могучий Енисей виден как на ладони, и в сторону города, и в сторону плотины. Жаль только, что небо затянуло, все кругом стало словно в пелене: и горы, и зажатая меж ними река. Но все равно, простор поражал.
  
  - Вставай у осетра, щелкну тебя! - велел папа, доставая цифромыльницу.
  
  Не успела я замереть около книги, как налетел ветер, нахмуренные тучи словно лопнули, дождь хлынул с новой силой. Пришлось, сломя голову, бежать по тропинке к машине. Но сделать фотографию папа успел и спрятал мыльницу под курткой, словно ценную добычу.
  Больше уже не останавливались вплоть до вокзала.
  
  Наш маршрут был таким: от Красноярска до Иркутска поездом. Это первая часть пути. Вторая часть пути - кометой. От Иркутска до поселка Нижнеангарск.
  Можно было самолетом - но папа сказал, что скоро налетается до тошноты. Был путь и короче: сразу поездом до города Северобайкальска, от которого до поселка маршрутки ходят, - но папа хотел повидать Байкал перед отлетом в Африку. Проплыть по нему с юга на север.
  
  Тогда, когда разобрались с папиной работой, встал вопрос, что делать со мной. Я же первая и предложила сдать квартиру в аренду. Мысль о том, что я останусь в ней одна - вызывала у меня нервную дрожь. Это ведь из-за нее все и случилось.
  
  Был бы Красноярск для нас родным городом - все бы сложилось по-другому. Уж кто-нибудь бы меня приютил на время папиного контракта. Но слишком мало мы тут прожили. Да еще школа, последний класс, ЕГЭ и все такое...
  
  - Давай я отвезу тебя к тете Неле, - предложил отец. - В поселке учиться тебе будет спокойней, чем в городе. А я буду знать, что ты рядом с родными, уж что-что, а с голоду не помрешь.
  
  - Лучше бы мне рядом с мамой, - буркнула я.
  
  - Алиса, ты же слышала, что врач сказал. Ей пока надо побыть без нас. А тебе нужно в школу. А мне в Африку.
  
  Это был выход, папа был прав. Если мы сдаем квартиру, а я перебираюсь в поселок на северной оконечности Байкала, где живет тетя Неля, сестра отца, то хватит и на ипотеку, и на больницу. Должно хватить. А деревенская жизнь всегда была дешевле городской, сейчас для нас это очень важно.
  И эти треклятые квадратные метры не будут мне мозолить глаза.
  
  Когда принимаешь какое-нибудь решение, сразу легче становится. Кошмарный август подходил к концу, мы заказали контейнер, и я закинула в него все свои вещи, вообще все, что смогла запихнуть. Квартира стала пустой, как будто мы в ней и не жили. И от этого было легче.
  Контейнер отправили в Нижний, так сокращенно называют Нижнеангарск его жители. Ключи отдали новым жильцам. Заехали в клинику к маме. Там было лучше, чем в прежней больнице. Отдельная палата, вежливая медсестра. Тихо и уютно. Респектабельно. Состояние мамы было стабильное.
  То есть сил проснуться у нее, по-прежнему, не было.
  
  ...Отец встретил маму поздно. Ведь первым делом самолеты.
  
  Рейс был на Бодайбо, но вмешалась погода. Пришлось срочно, в тумане, чуть не цепляя крыльями за борта ущелья садиться в Северомуйске, на трассе БАМ, в поселке строителей самого длинного в мире тоннеля. И ждать, пока разъяснит. С горя пилот Андрей Сибирский пошел в местную библиотеку взять чего-нибудь почитать, скуку скрасить. Вот так перед мамой оказался прекрасный принц ее грез.
  
  Все так хорошо начиналось и вот как обернулось... Маме без нас лучше, чем с нами. Пусть так, только пусть вернется, отдохнет и вернется. Мы ведь справились почти со всеми бедами, хотя, конечно, лучше маме не знать, что папа летит в Южную Африку.
  
  ***
  
  В поезде, наконец-то, был нормальный чай вместо осточертевшей "Миринды". И вообще, мы пошли в вагон-ресторан и наелись. Настоящий борщ (для папы), настоящая котлета, салат капустный. Поезд увозил нас от всего случившегося. Куда - неизвестно, но неизвестность пугала меньше, чем те беды, что мы оставили вместе со сданной в наем квартирой.
  
  Было как-то особенно уютно сидеть в теплом вагоне-ресторане, смотреть, как за большим поездным окном хлещет дождь, цеплять вилкой жидковатое картофельное пюре (хотя надо бы ложкой). Колеса стучали на стыках рельсов. Чай колыхался в стакане с подстаканником. Я начала отключаться прямо за столом. Держа свое чадо почти за шиворот, папа довел меня до купе, я нырнула под колючее одеяло и под равномерное - тук-тук... тук-тук...тук-тук... - заснула.
  
  Поезд прибыл в Иркутск ни свет ни заря. Так было надо, чтобы успеть на комету. В окнах вагона с одной стороны виднелся красивый старинный вокзал, с другой - Ангара.
  И над ней вставало солнце.
  
  Выгрузив меня на кресло в зале ожидания, папа отправился вызывать такси. Я спала, сидя в кресле, обнимая рюкзак. И внутри меня колеса все еще стучали по рельсам: тук-тук... тук-тук...
  
  Пришла заказанная машина, и мы поехали через утренний, сонный еще город. По мосту пересекли Ангару прямо над вокзалом. Покрутили по центральным улочкам, проехали мимо сквера, мимо городского парка и понеслись в сторону плотины. За ней на берегу водохранилища была пристань "Ракеты". Я сонно удивилась: почему ракета, а не комета?
  
  - Сейчас мы сядем на "Ракету", - объяснил мне, как маленькой, папа, - которая довезет нас до "Кометы". "Комета" - судно мощное, морское, она базируется в Порту Байкал. А "Ракета" - речной перевозчик, она меньше.
  
  Ну и ладно, ракета так ракета. На ракете до кометы.
  
  На территории пристани пламенели клумбы. Алые, желтые, бордовые георгины. Небольшие. Я уставилась на них, словно никогда цветов не видела. Посадку на "Ракету" уже начали, народ толпился на одном из причалов, по одному исчезая в чреве белого, распластанного по воде судна. Кресла в салоне были такими же, как в самолете. Синие, с белыми подголовниками. Было странно видеть в окно (иллюминатором его назвать язык не поворачивался), что вода так рядом.
  
  Тихонько урча, "Ракета" отошла от пристани, развернулась.
  По правому борту проплыла бетонная лента плотины, украшенная рекламными баннерами. Здешняя плотина по сравнению с красноярской была небольшая, какая-то домашняя. По верху ее проложили трассу, соединяющую берега, и машины почти непрерывным потоком неслись с берега на берег. Город проснулся, люди заспешили на работу.
  
   "Ракета" повернулась к плотине кормой, встала на подводные крылья, и мы поплыли-полетели в сторону Байкала. По узкой лесенке можно было подняться на крохотную верхнюю площадку, подставить холодному ветру голову. А потом снова спрятаться внутри, где тепло, где пассажиры дремлют в синих креслах.
  
  Я тоже задремала, проснулась оттого, что папа тряс меня за плечо:
  
  - Лисеныш, Байкал!
  
  Устье Ангары вдруг раздалось - и мы незаметно очутились в водах озера. Берег по левую руку был сплошь застроен.
  
  - Это поселок Никола, плавно перетекающий в Листвянку, - объяснил папа. - Никола на берегу Ангары, Листвянка - уже на Байкале.
  
  Здесь пахло водой. Самой чистой в мире, но не самой теплой. Байкал нельзя было назвать дружелюбным: дул холодный ветер, колыхал тяжелую, свинцового цвета воду. "Ракета" прошла немного вдоль берега Листвянки, мы полюбовались на какие-то жуткие дворцы, то ядовито-розовые, то украшенные башенками, подвесными мостами и цепями, уместные в Голливуде, но совершенно дурацкие здесь. От этой красоты сам Байкал казался еще более хмурым и неприветливым, словно она его раздражала. Потом "Ракета" развернулась и пошла в поселок Порт Байкал, который был на другой стороне устья Ангары.
  
   Он мне понравился больше. Порт Байкал не изображал из себя фальшивую Санта-Барбару, он был настоящим. Там торчали из воды сваи, на которых сидели крикливые чайки, к причалам были пришвартованы помятые катера и ржавые баржи. И там я поняла, что такое самая чистая вода в мире! Когда мы выгружались из "Ракеты", я глянула вниз - и сквозь прозрачную толщу воды увидела камни на дне. Так ясно, словно вот они, протяни руку и возьми округлую гальку. А там до дна было не меньше трех-четырех метров!
  А может и больше.
  
  "Комета-15" ждала нас у причала. Она была похожа на хищную косатку, не такая беленькая и большеглазая, как речная "Ракета". (Где прятались четырнадцать остальных комет, так и осталось для меня загадкой).
  
  Сумки и рюкзаки занесли на борт судна, пассажиры расселись в двух салонах, носовом и кормовом, и "Комета", взревев двигателями, неспешно отчалила. Когда миновали Листвянку, по левую руку потянулись однообразные, не особо высокие горы, покрытые темно-зеленым лесом. Байкал приветливее не становился. Тени от облаков бежали по горам, делая горы еще мрачнее.
  
  - Ты удивишься, когда до Ольхона доберемся, - пообещал папа. - Он другой.
  
  Пассажиры, дремавшие утром на "Ракете", видимо выспались и решили, что пора подкрепиться. Остро запахло копченым омулем и пивом. Папа принюхивался, принюхивался - и пошел искать буфет. А на меня наоборот напала дрема. Иллюминаторы в "Комете" маленькие, чтобы разглядеть что-то, нужно либо брести на корму, либо выбираться на крохотные палубы по бокам судна, через которые идет погрузка. Но идти никуда не хотелось, я устроилась поудобнее в кресле и под рокот моторов задремала. Полностью уснуть мешали соседи. Довольно упитанный мужчина восточного вида, выпив водки, потом пива, и закусив рыбкой, начал громко излагать соседу, (которого видел первый раз в жизни) полный отчет по поездке в город, а потом перешел к своей родословной.
  
  Назойливые звуки и запахи волнами расходились по "Комете", гоня сон прочь.
  
  - Одна бабушка у меня чешка, а вторая - полька, - рокотал бурят.
  
  "Самое смешное, что, скорее всего, это правда", - шепнул мне вернувшийся из буфета папа, заметив, что я не могу заснуть. - "Может быть, бабушки, а может, прабабушки. Сюда ссылали и поляков, и чехов. Сходи, подкрепись".
  
  Чувствовалось: он получает удовольствие от всего происходящего, потому что все это родное, очень близкое. А как там сложится в Африке, кто знает. Копченым омулем уж точно нигде пахнуть не будет.
  
  Мне буфет не понравился. Он был засаленный какой-то, грязный. Там заправляла девушка в синем спортивном костюме, такая же засаленная, как ее прилавок. Но пиво у нее покупали бойко, торговля процветала.
  
  Я взяла пластиковый стаканчик с чаем и вышла на корму, там было холодно, но хоть пивным перегаром не пахло. "Комета" оставляла пенный след. Парочка немецких путешественников - крепкие ботинки, добротные туристские костюмы, любопытство в глазах - слаженно щелкали фотоаппаратами, снимая байкальские виды.
  
  А я вдруг задумалась, куда же я еду... Там, в Красноярске, было важно уехать хоть куда, хоть на край света. А теперь этот край становился все ближе и ближе. Папа любит северный Байкал до безумия - а я? Мне нравилось гостить в Нижнеангарске, я запомнила улочки, заросшие одуванчиками, а в палисадниках цветущие ранетки.
  Одуванчики-то мне нравились, а вот тетя Неля... Они с папой совершенно не похожи. Может быть, потому что родные они по матери, а отцы у них были разные? Она неплохая, но ее всегда слишком много. Когда они приезжали к нам в гости, тетин голос начинал царить в доме - она громко и чуть-чуть визгливо рассказывала, какая ужасная была дорога, что именно нужно срочно купить, куда сходить. Она этой своей громкостью отпугивала. С мамой они не очень ладили, мама в библиотеке привыкла к тишине, а с тетей Нелей о тишине можно было только мечтать.
  
  И еще она обожала рассказывать всякие страсти - кто из соседей умер, покалечился, был обманут, сам попался на каких-нибудь грязных делах, в общем, что-нибудь неприятное. Таких историй у тети Нели было неисчерпаемое количество - она же владела ларьком, который гордо назывался бутик и, стоя за прилавком, была в курсе всех дел в поселке. Дядя Гриша работал шофером водовозки, был страстным рыболовом, как и папа, и, по-моему, старался часто на глаза тете Неле не попадаться, будние дни пропадая на работе, а выходные - на рыбалке. С Анжелкой, то есть с Анжеликой, моей двоюродной сестрой, мы тоже как-то не особо дружили, с ней было скучно.
  
  А теперь я должна у них прожить целый год...
  
  И вдруг я подумала, что, может быть, папина идея не такая уж и удачная? Может, лучше мне было бы остаться в Красноярске?
  
  Нет, там тоже оставаться было нельзя. Ладно, что раньше времени себя расстраивать.
  
  Я вернулась в салон, забралась в кресло и задремала.
  
  ***
  
  До Ольхона мы добрались к обеду. Папа был прав - остров отличался. Крутые безлесые утесы застыли над холодной водой. Степные травы покрывали их выпуклые лбы.
  "Комета" остановилась в одном из заливов около баржи, служившей пристанью. Нас выпустили погулять. По барже. Внутри она была кирпично-красного цвета, видимо, хорошенько прокрашенная суриком. На берегу стояло в ряд несколько крохотных домиков, такие ставят на турбазах. За их строем укрылись пара домов побольше. По желто-зеленым степным склонам уходила куда-то вдаль линия электропередач. Серебристые опоры ЛЭП усиливали ощущение безлюдности и какой-то космической отрешенности.
  
  Мы простояли дольше, чем предполагалось: в "Комете" что-то сломалось, она не заводилась. Пассажиры рассказывали друг другу страшные истории про то, как в других рейсах случались вещи и похлеще: как она заглохла посреди Байкала и всю ночь дрейфовала, придя на место назначения только под утро. Или как экипаж напился и со всего размаха причалил подводнокрылую красавицу на пляж в Нижнеангарске. Где она так завязла в песке, что простояла несколько месяцев, украшая поселок. Пока не пришел мощный теплоход и не сдернул ее обратно в воду. А около нее уже и кафе чуть не возникло с красивым названием "Под кометой".
  
  Под эти разговоры "Комета" все ж таки завелась. Нас запустили обратно, и мы продолжили путь.
  
  Ольхон был большой, еще долго мы любовались его пустынными берегами, пересекая Малое Море. Потом снова по левую руку пошли горы, поросшие лесом, а по правую - гладь Байкала.
  
  
  
  Глава вторая.
  СЕВЕРНЫЙ БАЙКАЛ
  
  
  Солнце уже почти скрылось за горами, когда мы добрались до Нижнеангарска.
  
  К этому времени я была сыта "Кометой" по уши и не могла дождаться, когда же мы ее покинем. Журнал "Вокруг Света", который папа купил мне на вокзале в Иркутске, я уже прочла от корки до корки раз пять, и в обратном порядке тоже. И вверх ногами.
  
  - Лисеныш, поездом бы еще дольше было... - виновато сказал папа.
  
   Он провел время куда интереснее: обнаружил каких-то дальних знакомых и проболтал с ними всю дорогу под рокот моторов, обсуждая рыбалку, охоту, отсыпку дамбы вдоль нижнеангарского пляжа, прошедшие выборы, грядущие выборы, охоту, рыбалку, рыбалку, рыбалку.
  
  В иллюминаторах "Кометы" стал виден берег, где завершалось наше путешествие. Поселок растянулся на неширокой полосе между горами и Байкалом. Узкий, но зато длинный... Горы отбрасывали на него тень, потому что солнце уходило как раз за них.
  
  "Комета", урча, приближалась к старому пирсу, загнутому буквой "Г". Ткнулась бортом в автомобильные покрышки. Замерла. Стало тихо.
  
  - Все, - сказал папа, словно сам не поверил, что мы приехали.
  
  Меня шатало, когда мы выбрались на причал. Папа приобнял меня за плечи, мы постояли так, разглядывая порт. Чуть подальше "Кометы" покачивалась на волнах изящная яхта "Селена". Присмотревшись, я заметила маленькую закорючку после буквы "С". "Св. Елена", вон оно как.
  
  Это была самая северная оконечность Байкала. Здесь он закруглялся, серый каменистый берег в центре поселка в сторону косы, сменялся светло-желтым, песчаным пляжем.
  А ближе, - если смотреть прямо через спину "Кометы" - вдоль Байкала тянулась улица, деревянные домики уставились окнами в сине-белых наличниках на воду. Еще несколько улиц расположились на склоне, выше была насыпь железной дороги с мостом, а еще выше - распадок между двумя невысокими горами. Вглубь распадка тоже уходили деревянные дома с серыми шиферными крышами.
  Настоящие горы, высокие, нелюдимые, возвышались дальше, поднимаясь за прибрежной грядой.
  
  На воде, там, откуда мы прибыли, было еще светло, взблескивали волны.
  
  На причале пахло мазутом, уголь похрустывал под ногами.
  - Пошли? - предложил папа.
  
  Остальные пассажиры уже разбрелись. Большая часть вообще высадилась в Северобайкальске. Папа подхватил сумку и мой рюкзачок, пошел первым. Я за ним. Навстречу нам торопился дядя Гриша.
  
  - А выросла-то как! - закричал он издалека.
  
  Подошел, хлопнул папу по плечу, перехватил вещи.
  
  На берегу нас ждала тетя Неля. Высокий начес, обильно политый лаком, победно реял над ее макушкой.
  
  Было так странно, что не нужно никуда ехать: дядя с тетей жили по нашим городским меркам неподалеку, мы спокойно дошли пешком до их дома.
  
  - На веранде чаю попьем! - громко объясняла по пути тетя Неля. - Там вам и постелю, гости дорогие.
  
  Она выглядела несколько сбитой с толку. Неужели папа ничего не объяснил ей, когда звонил?
  
  Но удивляться было некогда, тетя распахнула выкрашенную в голубой цвет калитку.
  
  Папа помедлил, словно не решаясь переступить порог ее дома, а потом спросил дядю:
  
  - Гриш, у тебя машина на ходу?
  
  - Ездиет маленько, - ухмыльнулся дядя Гриша.
  
  - Нель, давай мы чаю с дороги попьем, но переночуем в избушке. Я так по ней соскучился... Завтра днем приедем.
  
  Тетя растерялась, а дядя Гриша обрадовался и, пользуясь ее растерянностью, отправился прямиком в гараж.
  
  Вот теперь папа спокойно шагнул во двор тетиного дома.
  
  - А Анжелика, красавица наша, где? - спросил он с облегчением.
  
  - Да гуляет где-то, - отмахнулась равнодушно тетя, поднимаясь на крыльцо и ковыряя ключом в навесном замке. - Пользуется тем, что пятница. Вот я ей хвост-то накручу, как вернется. И что вы, на ночь глядя, в Душкачан попретесь, не пойму. Выспались бы, как люди, да и поехали бы...
  
  - Спасибо, Неля, но хочу в избушку, сил моих нет, - улыбнулся папа.
  
  Дядя Гриша крикнул из гаража:
  - Андрюха, сумки на крыльце оставь, я их в багажник запихну, пока вы чаи гоняете.
  
  - А сам? - взвилась тетя Неля.
  
  - Чай - не водка! - отрапортовал дядя Гриша, предусмотрительно не высовываясь из гаража.
  
  Одуряющее пахли ночные фиалки, высаженные у крыльца.
  
  Чай у тети был жидкий. А я люблю густой.
  
  Торопливо опрокинув в себя по стакану бледно-желтого кипятка, мы с папой выбрались во двор, благо там затарахтел жигуленок: дядя Гриша, распахнув ворота настежь, выезжал на улицу.
  
  - И чтобы по дороге нигде не задерживался! - напутствовала его грозно тетя Неля. - Знаю я тебя, только бы усвистеть со двора!
  
  Дядя Гриша клялся и божился, что ни-ни, а сам сиял.
  
  Я забралась на заднее, пыльное сиденье. Папа сел на переднее. И мы поехали в Душкачан, небольшую деревню на берегу реки Кичеры, расположенную неподалеку от Нижнеангарска. Там папа старался проводить все свои отпуска, рыбача и охотясь вволю.
  
  - Ты-то не против? - спросил он, оборачиваясь ко мне.
  
  - Ничуточки, - мрачно сказала я. - Только если мы еще раз чаю попьем...
  
  - Сейчас у ларька остановлю, - пообещал дядя Гриша. - Заварка, сахар там есть, а вот хлеба нужно подкупить, да и печенья какого-нибудь. Я тут спальников захватил, чтобы не замерзли ночью-то.
  
  Я думала, что выспалась в "Комете", но против моей воли глаза стали закрываться. Было уже совсем темно, фары освещали небольшой кусок дороги, а вокруг царила чернота, спрятавшая и дома, и придорожные кусты, и лес, и горы.
  
  Когда доехали до папиной охотничьей избушки, я спала, скрючившись на заднем сиденье. Меня не стали будить, папа расстегнул и расстелил привезенный спальник, как одеяло, вытащил меня из машины сонную, довел до места ночлега, уложил на один край спальника, другим прикрыл.
  И они еще долго сидели с дядей Гришей за столом, что-то обсуждая. Пахло свежей заваркой, хлебом, немного рыбой. Было непривычно тихо, отсутствовал городской шум.
  
  Мне снилась вода, и похожие на моржей ольхонские холмы, встающие над холодным проливом.
  
  ***
  
   Проснулась я от солнца. Через три окна на южной стене оно свободно проникало в избу. Было пусто. Я потянулась под спальником, подумала, не подремать ли еще... Ведь суббота, выходной. Было слышно, как по трассе, проложенной над деревушкой, проехала машина.
  
  Солнце припекало и спать расхотелось. Захотелось найти маленький домик на краю огородика, засаженного картошкой.
  
  Я вышла на высокое крыльцо - и поняла, что холодно. Совсем не по-сентябрьски. За полотном железной дороги увидела папу, который стоял на берегу в своей любимой лётной кожанке, смотрел на воду, на горы, возвышающиеся на противоположном берегу. Вернулась в дом, нашла на крючке какую-то старую телогрейку, видимо, дядигришину, накинула ее и отправилась по утренним делам.
  
  В таком виде папа меня и застукал, вернувшись домой.
  
  - Лисеныш, - воззвал папа строго, - это же север, понимать надо! Доставай куртку.
  
  - А-а-а... Э-э-э... - протянула я, вспоминая сборы. - Куртка, куртка... Куртка, пап, в контейнере.
  
  Я же все сгребла и туда запихала, из одежды оставив только то, что на мне. Джинсы, кроссовки, ветровку легкую... В рюкзаке белье, несколько футболок и любимая блузка. В папиной сумке - учебники и книги.
  
  Папа замер.
  
  - Да не парься, - затараторила я. - У Анжелики что-нибудь возьму, пока контейнер не придет. Ничего страшного... Мы когда в поселок?
  
  Папа посмотрел в продуктовый пакет, висевший около входа.
  
  - Сейчас колбасы поджарю, поедим, да и на маршрутку.
  
  Он скинул куртку и загремел посудой в старинном кухонном шкафчике, разыскивая сковородку. Я повесила телогрейку на тот самый гвоздь, с которого ее сняла.
  
  Колченогий умывальник - вылитый Мойдодыр - стоял в углу. Я сполоснула руки, вытерла серым от старости, вафельным полотенцем и отправилась резать хлеб.
  
  Папа уже безжалостно кромсал вареную колбасу и кидал на чугунную сковородку с разогретым подсолнечным маслом. Колбасные кружки возмущенно шипели, плевались маслом. Сковорода стояла на маленькой электроплитке, почерневшей от толстенного слоя жирной грязи.
  
   - Через полчаса здесь пройдет утренняя маршрутка из Холодного, - объяснил мне папа. - На нее мы и пойдем, чтобы пешком по шпалам до Нижнего не маршировать. Хотя сейчас сентябрь, самое время урожай убирать, поэтому рейсов должно быть побольше, специально для дачников.
  
  Про Холодное я слышала: это село было негласной, а может и гласной, столицей эвенков района. Оно стояло в стороне от дороги, соединяющей поселок Нижнеангарск и поселок Кичеру, на реке Холодной. Горная, быстрая река, и правда была холодна. Село раскинулось в долине, а сразу за заборами последних домов начинался крутой, поросший соснами, склон.
  
  А северобайкальские дачи были около Душкачана на отвоеванных у леса полях. Земляные бугры на краях дачного поля, (возникшие, когда тракторами сгребали верхний слой почвы, очищая поле от древесных корней) облюбовала дикая малина. Когда папа только покупал эту избушку, мы вволю наелись малины, собранной на дачных отвалах и морошки на болотах.
  
  Наесться ягод вволю мы смогли, потому что покупка была отнюдь не быстрая: на самом деле папа сначала приобрел здесь у соседнего дома номер тринадцать кусок огорода. А саму избушку, старинную, прямо антикварную, купил в Нижнеангарске. Недорого. А потом ее разобрали по бревнышку и привезли сюда. И снова собрали, кое-где подлатав. Поставили на высоком, в человеческий рост, основании. Тремя фасадными окошками на Байкало-Амурскую магистраль. Почти все домики в Душкачане были к железной дороге огородным задом, что вполне объяснимо, а наша - избушечным передом. Что тоже понятно. Папе ведь главное было не тишина, не огород, а чтобы вода рядом. А тут сразу пересек насыпь - и берег, лодки, красота.
  
  И на нашем доме красовался номер 13 "а". Только он был незаконным, как и сама постройка - потому что в зоне железной дороги.
  
  - Гриша за нами приехать хотел, - продолжил папа, - но я его отговорил. И так вчера засиделись дольше, чем надо бы. Он охотничий участок на паях с другом оформил. Хочет зимой отпуск брать и промышлять.
  
  - Кого? - заинтересовалась я.
  
  - Белку, соболя, если получится. Чтобы лицензию не отобрали, нужно сдавать по пять шкурок соболя за сезон.
  
  - А это много?
  
  Папа пожал плечами.
  
  - От участка зависит. Средне.
  
  И скинул на щербатую тарелку первую порцию жареной колбасы.
  
  Я ела стоя, поставив тарелку на облупленный подоконник и глядя в среднее окно избушки на речку Кичеру.
  
  Около гор по ту сторону заполненной водой и островами долины текла другая река, Верхняя Ангара. Обе они впадали в Байкал, Кичера с левой стороны от Ярков, песчаной косы, которой заканчивался Байкал, а Верхняя Ангара с правой.
  
  На берегу лежали кверху днищем лодки. Торфяные острова подступали к каменистому берегу. Цвет у островов был насыщенный, там перемешивались и желтый, и зеленый, и бурый. На торфяном ложе хорошо росла клюква. Мы собирали ее с мамой, когда приезжали сюда погостить...
  
  - Надо в клинику позвонить, - напомнила я.
  
  - Давай в Нижнем, - предложил папа. - Тут связь плоховатая. Надо же, у тебя, оказывается, волосы ниже лопаток отросли.
  
  Ага, папа только заметил. А я все лето гордилась своей гривой.
  
  - Ты готова?
  
  - Готова.
  
  - Тогда пора идти.
  
  Я сполоснула тарелку в умывальнике (рассохшийся, потрескавшийся кусок хозяйственного мыла был тут единственным моющим средством), обтерла полотенцем и поставила в кухонный шкаф.
  
  Папа протер скомканной газетой сковородку, (с которой ел, не заботясь о тарелках) выкинул пропитанный жиром комок в печку и решил, что чистота наведена.
  
  Юркий микроавтобус подобрал нас на трассе и быстро домчал до поселка.
  
  Каким образом папа объяснялся с тетей Нелей, я не слышала, потому что во дворе наткнулась на Анжелику, развешивающую в огороде постиранное белье. Та блистала. То есть блестела. Видимо, имея в семейном бутике широкий выбор нарядов, Анжелика предпочитала брать самое яркое и блестящее. Джинсы со стразами съезжали с попы, обнажая стринги с бисером. Ядовито-розовая футболка была расшита серебром и золотом. Волосы сестрица выкрасила в угольно-черный цвет. Но уже давно, потому у корней русые ее, настоящие волосы успели отрасти где-то на сантиметр. Глаза она подвела жирной черной линией, чтобы красиво.
  
  - Ты эмо? - заинтересовалась я.
  
  - Чего? - воззрилась на меня Анжелика.
  
  - Ну, черное с розовым носят эмо. А черное - готы.
  
  - А-а, - успокоилась Анжелика. - Не-а. Это в городе. У нас тут такого нету. Просто за модой слежу, стараюсь выглядеть стильно.
  
  - Тебе не попало вчера? Тетя Неля грозилась.
  
  - Да она всегда грозится, - отмахнулась равнодушно Анжелика, украшая веревку микроскопическими трусиками, одни краше других. - Поорет малость, да и все. Мы на пляже были, костер жгли. А она дозвониться не могла - МТС накрылся, весь поселок без связи сидел. А БВК работало. Только нафиг мне суетится, спрашивается, мобилу у кого-то брать?
  
  - А сейчас связь работает? - спросила я.
  
  - А я знаю? - хлопнула густо накрашенными ресницами Анжелика и хихикнула. - Позвони - и все узнаешь.
  
  Собственно говоря, я так и сделала. Дозвонилась до больницы. У мамы было все стабильно.
  
  После звонка я задумалась, глядя разряженную Анжелику, что если здесь, в Нижнем, она законодатель моды, то я явно буду белой вороной с первых же дней.
  
  Нервно хлопнула дверь, на крыльце появилась тетя Неля:
  
  - Девчонки, чай пить идите!
  
  Не хотелось мне ее чаю.
  
  Я поднялась на крыльцо, зашла на веранду, сбросила кроссовки, по крашенному прохладному полу прошла к столу. Около стола, покрытого клеенкой, на табурете сидел папа. Дядя Гриша примостился на стареньком диванчике у стены. Он вертел из разноцветного фетра мушки и всячески делал вид, что его тут вообще нет.
  
  А у тети Нели были поджаты губы. Я очень хорошо знаю, что это значит. Она не рада тому, что нужно принять меня в дом. Еще один человек будет толкаться на кухне, ходить в уборную на дальнем краю огорода, на него нужно будет расходовать воду в бане, а вода привозная, вон бочки стоят у калитки. Пусть и дядя Гриша эту воду возит, это все равно не водопровод. Готовить придется больше, и грязной посуды тоже станет больше. А страх (что скажут соседи?) не позволяет заявить об этом вслух. Но она мне не рада.
  Поэтому слова будут одними, а дела - другими. Все это я поняла очень отчетливо, еще до того, как тетя Неля вспомнила, что у нас горе.
  
  - Вот беда-то, - всхлипнула она. - Ну ничего, будешь у нас жить. Зал большой, пустой, диван свободный. Бедная Аня, ни жива, ни мертва, что ж это делается-то... А эти врачи - они ж не лечат, они только деньги берут, знаем мы их лечение. Вон в прошлом году Егорыча залечили, пошел в поликлинику с бронхитом, а умер через три месяца от рака легких. А тетя Маруся, Гриш, помнишь? Ведь здоровая была, что трактор. На курорт, называется, съездила...
  
  Тетю понесло по воспоминаниям о больных, сирых и убогих. Безвременно в итоге почивших.
  
  Папа облегченно выдохнул, решил, что дело улажено.
  
  Папа, папа, ничегошеньки ты не понял. Зал не пустой, зал у них в доме проходной. Через него выход из спальни тети Нели и дяди Гриши. В зале стоит большой телевизор, по вечерам его смотрят, сидя на диване. Это целый ритуал, я помню по прошлым нашим приездам. Здесь своя жизнь, не такая, как у нас дома. Когда дядя Гоша смотрит футбол, в зале на диване, на кухне тетя Неля сплетничает с подружками. Если не за чашкой чаю, так по телефону. А Анжелика в своей комнате сидит "Вконтакте", на сайтах любимых групп, тусуется там напропалую. У меня здесь не будет своего угла, жить на этом диване - все равно, что в коридоре. А когда придет контейнер - я не смогу достать из него вещи, зал заставлен стенками и сервантами с красивой посудой, моему скарбу просто нет места, все занято. Я здесь чужая...
  
  - Тетя Неля, - грустно сказала я, прерывая рассказ о родственнике, которому отняли ногу, а потом дали некачественный протез, который натирал, и остаток ноги загноился, в общем, дело изначально было труба, помер родственник, как и все, о ком тетя рассказала до этого. - Я так хочу у вас поселиться, но не могу.
  
  Наступила гробовая тишина.
  
  - Я же участвую в экологической программе для школьников. Московской, - начала вдохновенно врать я, потому что отступать было некуда. - В рамках этой программы я занимаюсь орнитологией и ихтиандрией. И биоценозом рек и болот. И должна вести дневник наблюдений, делать научные записи, ранним утром и поздним вечером. Обязательно, в течение года минимум. Я буду жить в папиной избушке в Душкачане, потому что там идеальное место для исследований. Утром буду на маршрутке приезжать в школу, вечером уезжать обратно. Уроки делать в школьной библиотеке.
  
  Ни в какой программе я, конечно же, не участвовала и что такое "биоценоз" точно не помнила. Хотя смутно догадывалась, что это слово вполне может стоять рядом с реками и болотами.
  
  Но я лучше буду одна жить в нашей избушке, буду ездить каждый день, а понадобится - так и пешком ходить!
  
  Это лучше, чем слушать каждый день бесконечные истории тети Нели о разных горестях и ждать, когда же вечером диван освободится для ночлега.
  
  Похоже, и папа был в шоке, и тетя Неля.
  
  А вот дядя Гриша обрадовался, и обрадовался искренне:
  
  - Вот молодчина, Алиска! - закричал он. - Этак и нобелевку получишь со временем! Давай, пиши свою программу, тут у нас для науки самое раздолье. Рыбы - во! Птицы - во!
  
  - С ума сошел! - привычно взвилась тетя Неля, приходя в себя. - Молодая девушка, одна, у чертей на куличках. Да ее же топором по голове тюкнут и все, народ сейчас сам знаешь какой! Помнишь, пять лет назад одна девчонка с дискотеки шла, с Половинки? Нашли потом в кустах.
  
  - Да по сравнению с городом здесь тихо, все на виду, - попыталась я успокоить тетю Нелю.
  
  Тем более, что вряд ли я буду ходить по дискотекам...
  
  - А чо, - поддержал меня дядя Гриша. - Душкачан - не Половинка. Дом пока еще крепкий, теплый. Рамы вторые в чулане стоят. Картошкой весь огород засажен, еще и не копали. Сахару мешок я привезу. Хлеб в душкачанском магазине продается, да и в Нижнем можно брать. Дрова - пока есть, а там сообразим машину-другую. Проведывать будем. Нельзя, Неля, поперек науки идти!
  
  Я понимала радость дяди Гриши - если я буду жить в Душкачане, у него появится законный повод туда наведываться чаще, рыбачить...
  
  - Андрей, но хоть ты-то скажи! - обернулась к папе за поддержкой тетя Неля.
  
  Папа внимательно смотрел на меня.
  
  - Идея неплохая, - сказал он, помолчав. - Ничего страшного я, во всяком случае, не вижу. Если это, конечно, не отразится на учебе.
  
  Я вздохнула. Не знаю, отразится ли на учебе моя одинокая жизнь в Душкачане, но то, что в этом доме я буду заниматься чем угодно, только не уроками - это уж точно.
  
  Тетя Неля еще поломалась, позволяя себя уговаривать, но губы перестала поджимать, идея отселить меня подальше ей пришлась по душе.
  
  - Пирог с рыбой к обеду испеку, - решила она.
  
  - Лучше к ужину, - посоветовал папа. - Мы сейчас по поселку пройдемся, а потом в Северобайкальск съездим. Алисины документы нужно же в школу занести. Правда не знаю, есть ли там кто в субботу...
  
  Тетя Неля знала все.
  
  - На следующей неделе учительская конференция, они теперь из школы не вылазят. Анжелика вас проводит.
  Анжелика, закончившая развешивать белье, была совсем не против слинять со двора. Она взгромоздилась в пластиковые шлепки на шпильках (со стразами, конечно) и, лениво помахивая ярким пакетом, со скучающим видом слушала наставления матери про то, что купить из продуктов на обратном пути.
  
  Тут дяде Грише позвонили, ему срочно нужно было уехать. Он выгнал машину из гаража, распахнул ворота и начал выезжать на своем потертом жигуленке со двора. Я вышла наружу помочь: нужно было придержать створку.
  
  В это время по узкой улице, чуть не чиркнув дядигришин жигуль по заднице, пронесся черный джип "Мерседес".
  Жигуль дернулся и замер. Дядя Гриша, хлопнув дверью, вылез из машины.
  
  - Проклятые фашисты! - рявкнул он яростно. - Разлетались тут на своих "Мессершмидтах", истребителя на вас нету!
  
  - Ой, кто это? - вырвалось у меня.
  
  - Да понаехали! - сплюнул от души на дорогу обозленный дядя Гриша. - Всякие столичные. С каждым годом их больше. Все скупили, до чего дотянулись. А эти от художника едут, не иначе. Чуть багажник не снесли, уроды.
  
  Из калитки павой выплыла Анжелика.
  
  - О-о-о... - пропела она, - знакомая тачка... Родоки Ярослава катаются. Это твой будущий одноклассник, Алисочка, - в наш класс тебя точно не возьмут, мест нет. У нас ведь сильный класс.
  
  - Ты их знаешь?
  
  - Я со всяким а-а-а-тстоем не а-а-а-абщаюсь, - давя на "а", протянула Анжелика. - Тем более, с ашками. Там же Ольга Ивановна классная - а это вообще проще удавиться сразу.
  
  Мне так понравилось, что мы не будем с ней учиться в одном классе, что остальное я как-то пропустила мимо ушей.
  
  - Все готовы? - присоединился к нам папа. - Веди нас, прекрасная Анжелика.
  
  Анжелика польщено улыбнулась и пошла первой. Острые шпильки оставляли за собой извилистую цепочку глубоких ямок. Я порадовалась, что на мне кроссовки.
  
  ***
  
  Мы отдали в школьной канцелярии мои документы, заявление, и вышли на остановку транспорта, прямо около школы, чтобы уехать в Северобайкальск. Про школу я решила пока не думать, провожу вечером папу на поезд, тогда и начну жить новой жизнью.
  
  - Лисеныш, - сказал папа, когда мы остались одни, Анжелика созвонилась с кем-то и умчалась, - нет такой науки - "ихтиандрия". Есть ихтиология - наука, изучающая рыб. А Ихтиандр - это человек-рыба, персонаж фантастической повести Беляева.
  
  Иногда папа разговаривает, как оживший энциклопедический словарь.
  
  - Хорошо, что тетя Неля с дядей Гришей этого не знают, - улыбнулась я.
  
  Подошел маршрутный автобус до Северобайкальска, мы уселись на заднее сиденье.
  
  - Раз уж ты собралась жить своим хозяйством, - объяснил мне папа свой план, когда мы тронулись, - надо тебе хоть одеяло с подушкой купить, да простыней и пододеяльников. Но только дай мне слово, что если в Душкачане будет плохо, ты переедешь к тете и дяде без всяких вопросов. Тебе самой придется топить печку, и туалет там в огороде весьма ветхий, и вода в колодце. Только кажется, что это прекрасно и романтично, на самом деле так жить очень тяжело, особенно горожанину.
  
  - Хорошо, пап, - кивнула я в такт колыханию автобуса. - Во всяком случае, я попробую. Если не получится - тогда переберусь на тетин диван. Просто тот дом - наш, а тетин - не наш.
  
  - Мама мне голову оторвет, когда узнает, - пробурчал папа. - Скажет, что я тебя совсем распустил.
  
  - Наоборот, я же буду вырабатывать самостоятельность!
  
  - Наоборот, в смысле вторую приставит? - грустно пошутил папа, приобнимая меня за плечи. - Самостоятельность детей, ты знаешь, не столько радует, сколько пугает родителей.
  
  - Только ты пиши, ладно? - попросила я.
  
  - Если получится, буду слать смс-ки. И обычные письма. Надо только будет разобраться, как африканская почта работает.
  
  Автобусик выехал за поселок. Трасса шла вдоль берега, впритирку к насыпи железной дороги. С одной стороны был Байкал, с другой - каменистый крутой склон. Я глянула в окно на озеро - и ахнула. Макушки гор на той стороне Байкала словно мукой присыпало. А в темных распадках клубился белый туман, холодный даже отсюда. Словно маленькие облачные смерчи вырывались из ущелий. Но еще же только начало сентября!
  
  - Пап, гляди!
  
  - Да, снег выпал, - подтвердил папа. - Самое время. "Замерзли все цветы, ветра сошли с ума. Все, у кого есть дом, попрятались в дома", помнишь у Быкова? Здесь - так.
  
  И все равно я не могла поверить. А осень?
  
  - Да не переживай ты, - усмехнулся папа. - Осень будет долгой. По северным меркам. Здесь Байкал держит тепло, смягчает климат. А за перевалами - вот там да, уже заморозки бьют.
  
  - А когда он замерзает?
  
  - В начале января.
  
  - Что, правда?
  
  - Сама посмотришь. Только одевайся потеплее, не модничай. Валенки обязательно купи.
  
  - Ладно, - пробурчала я.
  
  У меня и ботинки зимние теплые, обойдусь как-нибудь.
  
  - Лисеныш... - угрожающе начал папа.
  
  - Да куплю я, куплю, сказала же! - возмутилась я. - Ты лучше сам не пей там, в Африке, что попало. И воду обязательно кипяти. А то подцепишь какую-нибудь муху цеце.
  
  - Я же не антилопа! - возмутился в ответ папа.
  
  - А они не только антилоп кусают, - уверенно сказала я, вспомнив старую подшивку "Вокруг света", которую мама как-то принесла почитать. - Слоновья болезнь называется...
  
  Дорога шла то вниз, то вверх.
  
  Автобус тряхнуло на ухабе, и мы дружно взвились в воздух.
  
  - Ух!
  
  Я люблю заднее сиденье за такие полеты.
  
  Оглядевшись, я увидела, что мы проезжаем стелу на горном склоне, на которой было увековечено: "Мысовые тоннели". Потом, на другой стороне, промелькнул заключенный в две арки кусок рельса и надпись "Сбойка четвертого мысового". А потом, опять на горной стороне, огромными, сваренными из труб буквами было запечатлено: "Тоннели строят настоящие мужчины". Ага, значит, здесь проложены тоннели для поездов. Все понятно.
  
  Потом промелькнули большущие буквы "Северобайкальск", но по обочинам дороги по-прежнему шли кусты, а не дома. А потом мы поднялись на горку, и покатились вниз - к белеющим на воде яхтам, к причалам, к большому квадратному зданию. К северобайкальскому порту. Здесь вчера приставала "Комета", эта была предпоследняя остановка перед Нижнеангарском. Но и около порта никакого города не наблюдалось, и лишь когда мы снова въехали на горку, железнодорожные пути справа расширились, как расходится река на множество рукавов, замелькали строения. Большим мостом мы проехали над железной дорогой, свернули на светофоре налево и покатили по городской улице к вокзалу.
  
  Странные изломанные панельные пятиэтажки без балконов стояли у обочины дороги. Кругом было как-то лысо, а ведь сопки вокруг города тонули в зелени. (Когда мы приезжали, точнее, прилетали, в Нижний в прошлые разы, то до Северобайкальска, почему-то, не добирались, и теперь все вокруг для меня было внове. Не добирались, видимо, потому, что папа не желал тратить ни минуточки на всякую ерунду, когда есть Душкачан, рыбалка и охота.)
  
  Папа, как всегда, заметил мое удивление.
  
  - Думаешь, почему они такие? Это специальные дома, сейсмичные, ветроударные. Здесь, на мысу, постоянные сильные ветра, вот ленинградские строители и спроектировали такие дома для БАМа.
  
  - А мне Нижний больше нравится! - буркнула я.
  Там у одноэтажных домиков палисаднички, и в них цветы цветут. И порт прямо в городе. И аэропорт есть. И дома вдоль улицы стоят, а здесь улица сама по себе, а пятиэтажки сами по себе. И зачем строить город в месте, где постоянно дует ветер?
  
  - Ну, ты сравнила! - хмыкнул папа. - Нижний - старый поселок, тогда люди и место для себя выбирали сами, чтобы все нужное для жизни было под рукой, климат был хороший и все такое. А здесь поставили проектировщики карандашом крестик на карте - будет новый город - и город появился. Жить-то в нем предстояло совсем не тем людям, что его задумали, так что на всякие мелочи внимания никто особо не обращал.
  
  Пока мы говорили, маршрутный автобус подъехал к вокзалу, похожему на парус, и остановилась на привокзальной площади. И я увидела нормальную улицу, ведущую в центр, и немного примирилась с новым городом.
  
  - Насколько я помню, - сказал папа, когда мы выбрались из автобуса, - вся жизнь здесь сосредоточена вокруг торгового комплекса. Так что нам туда.
  
  И мы пошли по Ленинградскому проспекту, который меня так порадовал. Здесь были и клумбы, и скамеечки. И фасады домов смотрели на тротуары. Но все-таки чувствовалось, что это север, все по-другому.
  
  До комплекса ходу оказалось минуты четыре, ну пять. Стая голубей важно разгуливала перед зданием.
  
  - Подушки - здесь! - уверенно сообщил папа.
  
  - А я есть хочу, не доживу до тетиного пирога, - грустно сказала я.
  
  И мы пошли в кафе. Наелись там бурятских поз (таких штук, похожих на большие пельмени, которые готовят в пароварке) и сразу же почувствовали прилив сил.
  Обнаружили поблизости почту, зашли в почтовое отделение и папа, выяснив, как же правильно нужно писать письма из-за границы, купил внушительную пачку конвертов. Пока он был занят, я развлекалась тем, что разглядывала обложки журналов, расставленные на полках, ручки и тетрадки.
  
  Потом мы нашли салон мобильной связи и у меня появилась местная симка. Разыскали банк с нужным банкоматом. Папа опробовал карту, которую он намеревался мне оставить. Прошлись по продовольственному рыночку, купили омуля всех видов папе в дорогу.
  
  А потом уже зашли в сам торговый комплекс за одеялом и подушкой.
  
  Там было все - я несколько ошалела от количества ларьков и магазинчиков на таком небольшом пространстве.
  Разглядывая витрины, мы медленно двинулись мимо цветочных и аптечных прилавков на поиски магазина подушек.
  
  Мимо меня прошел высокий парень, и я поняла, что значит выражение "одет как с картинки". Эту картинку я видела совсем недавно, на обложке журнала, который продавался на почте. И вот, пожалуйста, ровно такой же прикид на живом человеке, вот это да! Зрелище было необычным, парень очень выделялся из толпы, поэтому я обернулась и смотрела ему вслед, гадая, такой ли он эффектный спереди, как сзади, пока он не исчез в дверях.
  
  - Лисеныш, нам на второй этаж! - обрадовал меня папа, наведший справки в сувенирной лавочке.
  
  Обзаведение хозяйством началось. Мы купили постельных принадлежностей, запакованных в прозрачные сумки с прочными ручками и, обрадованные, что все купленное удобно нести, поспешили на маршрутку в Нижний (которая отходила от вокзала каждые полчаса). Теперь у меня были ярко-зеленые простыни и пододеяльники в оранжевый и розовый цветочек. И подушка, вся в египетских фараонах. И стеганое синтепоновое одеяло тигриной расцветки.
  
  - Яркое - оно не маркое! - напутствовала нас продавщица. - Все должно быть веселенькое, тогда и жизнь веселей.
  Видимо, это был лозунг заведения - однотонного там просто не было.
  
  - До прихода контейнера тебе все равно нужно на чем-то спать, - заметил папа, неся тигриное одеяло. - Пусть даже на фараонах, охотящихся в камышах.
  
  Мне, в общем-то, все наши покупки понравились, просто мама люто ненавидела слово "веселенькое", вряд ли она одобрила бы такую пеструю красоту.
  
  ***
  
  Рыбный пирог у тети Нели получился роскошный. То, что он уже испечен и вынут из духовки, становилось ясно за несколько домов, такой дивный аромат веял по улице. И пирог пришелся весьма кстати, мы сильно проголодались.
  
  Это был прощальный ужин на застекленной веранде. Даже тетя была на удивление тиха и немногословна, лишь подкладывала и подкладывала папе лучшие кусочки, словно пытаясь накормить его на всю дорогу вперед. И чай в этот раз она заварила крепкий. Такой, какой нужно.
  
  Было уже темно, светились окна в домах. Дядя Гриша, опустошив чашку, пошел заводить машину. В багажнике уже лежали и папина сумка, и моя новая постель.
  
  Когда мы вышли на крыльцо, я почувствовала, что к вечеру серьезно похолодало. И вроде бы день был совсем летним, а вот поди ж ты. В машине пахло копченой рыбой.
  
  Анжелика осталась сторожить дом, тетя Неля села на переднее сидение жигуля, мы с папой - на заднее. Я бездумно смотрела в окно на мелькающие дома, на кусты, на воду, на кусты, на воду... Думать о чем-нибудь сил не было. Просто сейчас папа - вот он, его можно коснуться, а через час он уедет, его не будет рядом. Так надо. Но сейчас его можно потрогать, вот теплая рука, вот куртка. Он здесь. Пока еще он здесь. Со мной. И я не одна.
  
  Дядя Гриша ехал быстрее, чем маршрутка. Лихо завернул у вокзала, остановил жигуль на площади.
  
  - Посидим, подождем поезда, - заглушил он мотор. - Да и сразу на перрон выйдем, вон проход.
  
  - Андрюш, может тебе водички купить? - жалобно спросила тетя Неля. - Вдруг жарко ночью будет, пить захочется?
  
  - Это на Дабане-то? - пробурчал дядя Гриша. - Хорошо, если снега не будет. Они там еще побегают, попросят у проводниц вторых одеял.
  
  - Все равно возьму, - уперлась тетя Неля и выскочила из машины. Цокая каблучками, побежала к привокзальному киоску.
  
  Пока она ходила, народ повалил на перрон: садиться в вагоны. Вышли и мы. Дядя Гриша вынул папину сумку из багажника.
  
  Перрон был освещен, да и стеклянный вокзал-парус светился изнутри. А кругом были темные сопки, и где-то за путями вздыхал невидимый Байкал. Асфальт за день нагрелся и теперь отдавал тепло, но ночной холодный ветер студил плечи и голову. Пахло мазутом, как всегда пахнут железные дороги.
  
  Нас догнала тетя Неля. Судорожно попыталась помочь дяде Грише нести папину сумку, перехватить одну лямку.
  Тот не дал - чего смеяться-то, она и так пустая.
  
  Проводницы в форме проверяли билеты и паспорта. Люди заходили в вагон. Папа не торопился, стоял с нами на перроне.
  
  Громко объявили, что поезд через пять минут тронется - папа шагнул к тете и дяде. Забрал сумку и попрощался, тетя Неля повисла на нем, словно в последний раз его видела. Пришлось папе даже сумку наземь опустить.
  
  - Лисеныш, держи нос выше! - шепнул мне он и чмокнул в
  макушку. - В Африке тепло. Из вагона смс-ку кину.
  
   Он подхватил сумку и вошел в вагон. Сразу же за ним проводница опустила железную площадку, перекрывающую вход.
  
  Поезд тронулся, сначала медленно-медленно, потом быстрее.
  
  Я стояла в папиной летной кожаной куртке - он накинул мне ее на плечи, перед тем, как сесть в поезд. В Африке, видите ли, тепло... Куртка пахла папой, она была родная. И плечи больше не зябли в ночной стылости.
  
  За спиной я услышала сдавленный всхлип и бормотанье:
  - Бедняжка... Ни отца, ни матери... Вот судьбинушка лихая...
  
  Словно отравленные иголки эти всхлипы пытались впиться в меня, убедить, что все плохо и все умрут.
  
  Спина моя непроизвольно выпрямилась, плечи расправились, зубы сжались до хруста.
  
  Это я-то бедняжка?
  
  Не дождетесь.
  
  
  ***
  
  На обратном пути мы сразу же, не останавливаясь в Нижнем, проехали в Душкачан. Там дядя Гриша выгрузил меня вместе с купленной подушкой. Дядя с тетей вошли в дом, недоверчиво осмотрели избушку, но я по-хозяйски кинула постельные принадлежности на кровать, бодро включила чайник.
  
  По пути от папы пришла смс-ка: "Пью чай. Два одеяла сразу взял, привет Грише". Сразу представился поезд, стакан с подстаканником, два мохнатых синих одеяла. Ночь за вагонным окном, темные горы.
  
  От моего чая тетя с дядей отказались, велели запереться на все засовы и уехали.
  
  Я накинула дверной крючок, чтобы они не волновались.
  Разулась, нашла в сумке тапки. Глаза закрывались,
  отчаянно зевая, я расстелила новенькое белье, заправила одеяло в пододеяльник.
  
  Поражаясь собственному героизму, почистила зубы на ночь. Но до стоматологов я теперь, похоже, далеко, лучше не рисковать. И заснула, как выключилась.
  
  
  
  Глава третья
  ОДНА
  
  
  На воскресенье у меня были грандиозные планы. Осмотреть доставшееся мне хозяйство. Может быть, съездить в Нижнеангарск. А может быть, в Северобайкальск. В общем, начать осваивать новый мир.
  
  Но все планы рухнули, потому что, оказывается, пришло время копать картошку. При избе 13 "а" был огород, небольшой, по местным меркам. На этом огороде эта картошка (посаженная дядей с тетей, чтобы земля не пропадала) и росла.
  
  Утром меня разбудило бибиканье и стук в дверь, закрытую на крючок.
  
  Пришлось встать.
  
  Все семейство было на пороге, включая недовольную Анжелику.
  
  - Алиска, хватит дрыхнуть! - дядя Гриша зазвенел ведрами, как колоками. - Присоединяйся.
  
  - У меня рабочей одежды нет, - буркнула я.
  
  Анжелика молча вручила мне пластиковый пакет. Там лежали ее старые спортивные штаны и потертая рубашка.
  
  Хорошо, что вчера мы с папой и кофе мне купили, в пакетиках, три в одном. Выпив чашку, я немного проснулась, переоделась для картошки и вышла на поле, где дядя Гриша уже подкапывал картофельные кусты, тетя Неля за пожухлую траву их вытягивала из земли и обирала клубни. А Анжелика делала вид, что ищет в лунках оставшиеся картошки.
  
  На трассе, которая проходила над деревней, сегодня было оживленное движение, словно в городе в час пик. Все, буквально все, ехали на дачи копать картошку. Ехали с дач. Ехали в Холодное. Ехали в Кичеру. Ехали в Верхнюю Заимку. В общем, это был Великий Картофельный День.
  
  ***
  
  С огорода была видна вереница медленно ползущих машин: что-то там случилось впереди, авария, наверное. Увидела я и черный Мерс, очень выделяющийся среди остальных авто. Похоже, тот же самый, что чуть не снес багажник дяде Грише. Среди машин он выделялся также, как тот высокий парень в толпе.
  
  И не я одна заметила "Мерседес".
  
  - О, и крутые в пробке толкнутся! - злорадно сказала Анжелика, бросив ковыряться в лунках. - Ма-а-ам! Глянь-ка на дорогу!
  
  - Тоже картошку копать приехали? - спросила я.
  Анжелика, тетя Неля и дядя Гриша дружно расхохотались, словно я сморозила невероятную глупость.
  
  - Ну ты, Алиска, и скажешь! - дядя Гриша, обрадовавшись передышке, вытянул из кармана пачку сигарет и зажигалку.
  - Очень надо этим столичным картошку копать! Ничего, пусть постоят, в затылок "копейке" подышат.
  
  Перед "Мерседесом", и правда, тихонечко полз ободранный жигуль, еще старше дядигришиного.
  
  - А что тогда им тут надо? - удивилась я.
  Может быть, не копать, а купить приехали? Сразу с поля? Я бы, наверное, лучше купила, не нравится мне картошку копать...
  
  - А это, Алиска, твои соседи, - хохотнул дядя Гриша, тыча окурком в сторону гор, - хоромы тут у них за дачами. Понаехали всякие, - повторил он знакомую уже фразу. - Звали их сюда, как же.
  
  Тут тетя Неля углядела, что дядя Гриша прохлаждается больше, чем нужно. И приняла меры:
  
  - Гри-и-иш, перекур-то заканчивай! - велела она. - Надо картошку рассыпать!
  
  Дядя Гриша расстелил на верандочке (если честно, это был скорее застекленный кусок крыльца с двумя дверями) пустые мешки и начал на них высыпать собранные клубни, чтобы они немного подсохли перед тем, как спустить их в подполье. Запахло влажной землей и жухлой картофельной ботвой.
  
  Картошки было много, нипочем бы не подумала, что такой чахлый огородик может столько дать. Хорошо, что морковку копать было еще рано, ее зеленые хвосты бодро торчали из грядки. И капусту снимать тоже рано, какое счастье! Сельскохозяйственные работы порядком вымотали.
  
  Мощный черный джип зацепился в памяти. Интересно же: я живу за поселком, потому что у меня нет возможности жить в Нижнем. А у них, судя по машине, есть возможность снять лучшую квартиру не только Нижнеангарска, или Северобайкальска, но и Иркутска, Красноярска, Москвы, в конце концов, - но они выбрали место на отшибе.
  
  - А как фамилия у этого Ярослава, про которого ты мне говорила? - спросила я Анжелику.
  
  - А я помню? - лениво отмахнулась Анжелика, занятая осмотром маникюра. - Метеорологическая какая-то...
  
  Замечательно. Очень ценное уточнение, гадай теперь.
  
  Дождиковы? Осадчие?
  
  Знаю: Местамигрозовы. Не иначе.
  
  ***
  
  Когда родственники уехали, я подумала, что если контейнер не придет в ближайшее время, то будет туго.
  Это же север, все дорогое. А папа на карточке оставил денег, если уж говорить честно, совсем в обрез. В Красноярске их бы, наверное, хватило на хозяйство, но здесь... Да плюс маршрутка в поселок и обратно. А завтра в новую школу... От этой мысли затошнило. Я вдруг как-то очень резко осознала, что сижу одна в богом забытой деревне, по колено в пахнущей землей картошке, кругом все чужое. Выхватила мобильник, хотела набрать больницу, чтобы мне сказали, что с мамой все стабильно. А, значит, со мной тоже. И вообще все в порядке. Но связи не было. Тогда я набрала смс-ку папе, надеясь, что она до него доберется, ведь он еще едет в поезде. "Пап, мы копали картошку! Клево!" И поняла, что отправить ее смогу только завтра, из Нижнего. И как-то сразу накатила усталость. Ну почему я здесь, почему одна...
  
  Решив не сдаваться в плен хандре, я вспомнила, что дядя Гриша баню растопил, чтобы я после картофельных раскопок отмылась, а то - как бомж красивая. Под ногтями чернота, на лице разводы грязные. Нужно взять полотенце, мыло, шампунь. Там, в бане, наверное, есть какие-нибудь тазики, куда воду наливать...
  
  ...Я очень быстро поняла, что баню не люблю. А люблю ванную. Но хоть помылась, и то хорошо.
  
  ***
  
  Горы на той стороне Байкала были сизые. Над темными ущельями стояли белые султанчики тумана. Волны накатывали на берег, потом откатывали, снова накатывали, снова откатывали.
  
  Я стояла на берегу и пялилась на них, как зачарованная. За моей спиной смотрела на озеро большими окнами школа.
  Первый школьный день на новом месте, наконец-то, закончился. Вроде бы неплохо, могло быть в сто раз хуже.
  Но сил не было.
  
  Я всегда, когда разволнуюсь не на шутку, потом не могу толком вспомнить, что было. Прямо черные провалы какие-то в памяти образуются. Вот и сейчас все словно пеленой подернулось, утренняя маршрутка, зеленая школа с красной крышей, гомон, папину куртку пришлось в гардероб сдать... Завуч заводит в класс, стою у доски, а все на меня таращатся: новенькая! Алиса, да еще и Сибирская... С такими именем и фамилией в любом месте проблемы возникают, я уже привыкла. Но тут, вроде бы, обошлось без громких шуточек. И место нашлось, к счастью, на первой парте, на третьем ряду. Соседка Лариса. Темноволосая, аккуратная, спокойная. Круглая отличница - сразу видно. Первая парта - это здорово, никого не видишь, как будто сама по себе. А вот перемены я не запомнила... Хорошо, что Лариса все показывала. В классе двадцать шесть человек вместе со мной, девчонок и мальчишек, похоже, поровну, вот чудеса. Все парни выше меня. А высоких девчонок почти нет, на физкультуре я буду где-то в середине шеренги стоять.
  
  Шелест волн успокаивал, папина куртка грела.
  
  На берегу было пусто - это же не курортный город, не южное море. Сентябрь, вода стылая, ветер холодный.
  Только чуть поодаль стоял и задумчиво смотрел на воду высокий парень. Я его, похоже, уже видела, но особой охоты вспоминать, где - не было. Мне он не мешал.
  
  Немного успокоившись, я набрала пригоршню гальки и стала неспешно кидать ее в воду, размышляя, что же дальше делать. Видеть тетю с дядей желания не было - я не хочу рассказывать, как прошел мой первый школьный день, а ведь обязательно прицепятся. Ладно, им что-нибудь Анжелика наплетет, мы пару раз пересекались в коридоре.
  
  Подумав, я решила сесть на автобус, благо остановка тут же, у школы, и уехать в Северобайкальск. Там зайти в кафе и пообедать, а потом где-нибудь выйти в Интернет и найти какую-нибудь программу для школьников, где написано, как нужно наблюдать за птицами, что записывать. Раз ляпнула про биоценоз, буду вести эти научные наблюдения, все честно. А уже оттуда вечерней маршруткой проеду сразу в Душкачан.
  
  В Северобайкальске было ветрено.
  
  В Нижнем ветер так не чувствовался, а здесь он беспрепятственно свистел между панельных домов, гнал листья по Ленинградскому проспекту. Было холодно и грустно. В кафе стало повеселее, наевшись, я согрелась. А вот с Интернетом в первый раз не повезло, так что про биоценоз разузнать ничего не удалось. Я отправила смс-ку про картошку папе, позвонила в мамину клинику, убедилась, что все без изменений.
  
  До маршрутки в Холодное (которая высадила бы меня в Душкачане) оставалось немного времени, и я решила прогуляться по главной площади города. За зданием администрации обнаружила "Центр байкальского гостеприимства. Все для туристов", витрина его была украшена галькой и корягами, из-за которой наблюдал за улицей деревянный медведь. Там были картины, и карты, и сувениры, и справочники. Мне понравилась подвеска в виде кедровой шишки, я ее с удовольствием купила и надела. Она была теплая и пахла деревом, вырезана лаконично - это-то и было самое классное.
  
  Посчитав, что первый школьный день удался, я забралась в маршрутку и продремала весь путь до Душкачана.
  
  ***
  
  Второй день в школе начался весело. Еще вчера я слышала в классе тревожный шепот "первым уроком - физика, первым уроком - физика...", но, поскольку и без физики мне проблем хватало, я как-то не обратила внимания.
  
  Утром главной задачей было проснуться вовремя и успеть на маршрутку. Вечером тетя Неля с дядей Гришей приехали меня проведать, не утерпели. Пришлось им рассказывать про первый день, про расписание, про класс.
  
  Дядя Гриша печку сам протопил - и это было здорово, как подступиться к этой махине я не знала. Пока мне за глаза хватало битвы с умывальником. Никогда не думала, что так противно умываться в штуке, у которой вода налита в бидон с гвоздиком вместо крана внизу. Нажмешь на этот гвоздик, чтобы он вверх подался - тогда вода начинает литься, отпустишь - перестает. И стекает в ведро, которое потом надо выносить, бр-р-р-р... Вот они, помои, откуда взялись.
  
  Я поклялась себе, что когда придет контейнер, что-нибудь придумаю. Тогда станет ясно, что из вещей и одежды мне здесь понадобится, а на чем можно сэкономить. Надо какой-то нормальный кран сделать, пусть и с холодной водой. Водопровода, конечно, нет - но можно же и воду куда-нибудь наливать, в емкость побольше, чем этот ужас.
  
  Кабинет физики находился на втором этаже школы, в той части, что примыкала к спортзалу, и напоминала крайнюю перекладину буквы Ш. Громадные окна классов длинной части здания выходили прямо на Байкал, а с этой стороны они смотрели на улочку.
  
  Кабинет физики вместе с подсобной комнатой занимал все это крыло. Учительская кафедра, длинная и массивная, находилась на возвышении в конце класса. Над окнами и над кафедрой были развешаны портреты ученых, глядящих на все внизу строго и неодобрительно.
  
  Все уже собрались, а учитель запаздывал.
  
  Я сидела вместе с Ларисой на первой парте крайнего правого ряда, рядом с окном. И ковырялась в рюкзачке, пытаясь спросонья сообразить, взяли ли пенал с ручками, или благополучно забыла дома. Ручки, к счастью, нашлись, но россыпью в самом низу.
  
  За спиной гудел класс, и вдруг кто-то крикнул:
  
  - Ольга Ивановна, атас!
  
  И все прилипли к окнам. И я тоже.
  
  От остановки ко входу в школу решительно шагала худощавая невысокая женщина со светлыми прямыми волосами. Лицо ее раскраснелось не то от утреннего холода, не то от быстрого шага.
  
  Когда она завернула за спортзал и исчезла из вида, всех словно ветром сдуло. С редкостной быстротой каждый уселся на свое место, сложил руки самим образцовым образом, - и в классе наступила непривычная, томительная тишина.
  
  Все замерли в ожидании.
  
  Резко грохнула высокая дверь, Ольга Ивановна с журналом в руках ворвалась в класс. Тишина стала гробовой.
  
  Ольга Ивановна стремительно пронеслась по проходу между первым и вторым рядом парт к учительскому месту, буквально взлетела на возвышение, развернулась к нам лицом и звезданула классным журналом о кафедру.
  
  - Бараны! - рявкнула она с характерным белорусским выговором. - Ваши шкуры будут висеть вот здесь!
  
  И ткнула пальцем в сторону стены под портретами.
  
  Портреты посуровели еще больше.
  
  Все сжались, стараясь спрятаться за партами, понурили головы (ну и я за компанию).
  
  Ольга Ивановна сверкнула бледно-голубыми глазами и ледяным голосом сказала:
  
  - Итак, одиннадцатый "а", выслушайте итоги контрольной. Проверочной контрольной, я подчеркиваю. По знаниям за прошлый год. Бархатова - кол, Быстров - кол. Иванов - кол, Карелин - кол, Козлова - кол.
  
  Лариса подсунула мне бумажку, на которой было написано: "Она может за урок всему классу по три ряда колов выставить, никого не боится, ни директора, ни районо". В этом я нисколечко не сомневалась, как и в том, что мои колы и двойки по физике - дело наживное.
  
  Над нашими головами продолжало грохотать:
  
  - Касаткин - кол, Кузнецова - кол, Ларкина - кол, Лыткина - кол. Кто-то что-то сказал?
  
  Все и так молчали, а тут вообще постарались слиться с партами.
  
  - Марандич - кол, Миненков - кол. Полухина - кол. Рандин - кол. Румянцев - кол. Смирнов - кол. Степченко - кол. Тюрюков - кол. Устьянцев - кол. Шагжеева - кол. Шелковников - кол. Широких - кол. Шутенкова - кол.
  
  Пока Ольга Ивановна зачитывала фамилии, я осторожно стянула с парты записку, чтобы скомкать ее под столом и спрятать от греха подальше, пока меня журналом не убили.
  И тут заметила, что из под моего стула нагло торчат чужие ноги! В щегольских черных туфлях, начищенных до блеска. Сначала я просто остолбенела, потом поняла, что это сосед с задней парты вольготно так расположился. Ну, вообще!
  
  - Федорченко Е. - кол. Цыренов - кол. Федорченко Н. - кол.
  
  Похоже, Ольга Ивановна добралась до конца алфавита. И вдруг раскатом грома прозвучало:
  
  - Ярослав Ясный. Пять с плюсом. Ярослав, пройдите к доске, пожалуйста, и объясните всему классу направление вектора магнитной индукции.
  
  Туфли под стулом резко исчезли.
  
  Я подняла голову - к учительской кафедре уверенно шел высокий парень. Поднялся на возвышение, спокойно взял указку, выбрал из груды плакатов нужный. Тряхнул холеной шевелюрой и начал рассказывать, словно не урок отвечал, а читал доклад где-нибудь там, в ученых сферах.
  
  И не надо было быть пророком, чтобы догадаться о чувствах класса в этот момент. Убить его было мало, за такие возмутительные оценки в тот момент, когда все приличные люди мучаются и охотно указали бы ему направление вектора, куда ему следовало бы неотлагательно пойти!
  
  А я, наконец-то, поняла, что имела в виду Анжелика, говоря о метеорологической фамилии.
  
  Он мне сразу не понравился!
  
  Слишком красивый, слишком холеный.
  
  Одет вызывающе.
  
  Не в джинсы или спортивные штаны, как все нормальные люди, а в костюм, пошитый с претензией: пиджак, похожий на сюртук, шейный платок вместо галстука, высокий воротничок белой рубашки скулы подпирает. Все это было похоже на кадр из исторического фильма, там, где чуть что, - стреляются на дуэли из длинных, похожих на собачью ногу пистолетов. В общем, он был как картинка. Глядя на него, сразу вспоминалось, что мой утюг вместе с гардеробом едет в контейнере, а джинсы я смогу постирать только в следующие выходные, потому что повесить их на батарею отопления, как в квартире, я не могу, печь топить не умею, а за ночь они в холодной избе могут и не высохнуть. И идти в школу мне будет не в чем.
  Пока он рассказывал про какой-то таинственный принцип буравчика, я буровила его взглядом и попутно думала, что с физикой, похоже, придется туго. Вообще-то у меня по всем предметам пятерки, но они разные, как и преподаватели. Литература мне легко дается, история с ее датами и таблицами - не очень. Неорганическая химия мне нравится, там все понятно, а вот в органической я путаюсь. С математикой отношения ровные. А физику последний год у нас преподавал человек, тупо читавший нам параграфы учебника. И он не знал, что такое жидкие кристаллы, честное слово! Начал на нас орать, когда мы про них спросили: "Вы сами, мол, подумайте, какую чушь несете: кристалл не может быть жидким, он же кристалл!" Мы тоже не знали, что такое жидкие кристаллы, но знали, что каждый день ими пользуемся. А поскольку Интернета преподаватель физики тоже не признавал, вызвать дух Яндекса или Гугла, который все бы ему объяснил вместо нас, не удалось. И задачи по физике для меня - темный лес.
  
  ***
  
  Следующей парой у нас была физкультура. На которой стало понятно, что с физкультурой будут такие же проблемы, как и с физикой.
  
  Там играли в баскетбол!
  
  А я бегаю на лыжах.
  
  Нет, серьезно - на лыжных соревнованиях я даже от школы выступала, без особого, правда, успеха. Ноги сильные, а вот руки - наоборот. Но со спортзалом в школе было плохо, в нем постоянно что-то обрушивалось и мы занимались в коридоре. Прыгали в длину и высоту, кувыркались. Поэтому в баскетболе я полный ноль. А тут, похоже, он был гвоздем программы.
  
  Хорошо еще, что учитель физкультуры - решительная женщина с восточными чертами лица, в конце занятия разбила парней на две команды, а нам разрешила быть болельщиками. Мы сидели в спортзале, свесив ноги, на высокой деревянной завалинке, идущей вдоль стены и закрывающей батареи отопления от школьников, а внизу носились за мячом парни. Такая физкультура мне понравилась! А вот я физручке Ангелине Владимировне - нет. Девчонки шептались, что скоро будут соревнования между классами нашей параллели, и нужно будет болеть за наших, визжать громче, чем бэшки. Эх, если бы было можно остаться болельщиком и во время баскетбола на уроке...
  
  На химии мы сидели так же с Ларисой, но уже на первом ряду, на первой парте. А наши соседи по физике укочевали на камчатку третьего ряда. Лариса призналась, что дружит с Сергеем - он как раз был соседом Ярослава и на физике сидел позади нас. Теперь же, на перемене между парами, можно было его рассмотреть. Ларисин друг оказался не очень высоким, но красивым парнем - на смуглом лице у него выделялись, да что там, светились ярко-синие глаза! Ну прямо Жофре де Пейрак из старого, обожаемого мамой фильма. Лариса попросила меня, если я замечу, что Сергей смотрит в нашу сторону, делать ей знак.
  
  - Хорошо, - сказала я. - Буду тебя локтем толкать.
  
  Втайне я обрадовалась этой просьбе - теперь я уже могла смотреть на ту парту не просто так, по делу. А было очень интересно наблюдать за этим Ясным.
  
  Он сидел, что-то читал и ни на кого не обращал внимания.
  Складывалось впечатление, что он считал себя взрослым, а нас - детьми неразумными. Но ведь старше нас мог быть только второгодник. На Ярослава это было непохоже. А еще у него глаза были не такими синими, как у Сергея! Меня это порадовало - не все ему одному, есть люди и посимпатичнее его. И пусть не задается.
  
  ***
  
  Около школы меня ждал дядя Гоша.
  
  - Алиска, пошли обедать, а потом я тебя отвезу.
  
  - А Анжелика?
  
  - Так она уже дома. Если не унеслась куда-то. Неля супу кастрюлю оставила, велела и тебя накормить.
  
  - Дядя Гриша! Я же и сама могу себе приготовить!
  
  - Пошли-пошли, у меня обеденный перерыв не резиновый.
  
  "Пошли" - на самом деле было поехали, рабочая лошадь дяди Гриши - старенькая водовозка - стояла тут же. На красной приплюснутой цистерне было крупно написано белыми буквами "ПИТЬЕВАЯ ВОДА" и нарисован номер: Х756ВН03. Я вскарабкалась в светло-голубую кабину.
  
  - Ну чо, как в школе? - спросил дядя Гриша, осторожно выруливая на дорогу.
  
   - С Ольгой Ивановной познакомилась.
  
  - О, Ольга Ивановна - это сила! - одобрил дядя Гриша. - У нее ученики даже в Москву поступают. Она из Минска приехала, раньше замужем была, а теперь вот в разводе.
  
  - Неужели в поселке все всё про всех знают? - поразилась я.
  
  - Ну, не без этого. Может и не про всех, но уж школа-то по всякому на виду. Все в ней учились, и бабушки-дедушки, и папы-мамы, а теперь вот вы ходите, двойки домой таскаете.
  
  - Я еще не получала оценок.
  
  - Да я не про тебя, про Анжелику. Уже схлопотала двояк по математике, с матерью крупный разговор имела. Неля хочет, чтобы она на экономическом потом училась, в банке работала, при деньгах всегда была, не как родители. Анжелике же хвостом бы лишь покрутить.
  
  - Похоже, мои двойки не за горами, - утешила я дядю Гришу. - Первая же контрольная по физике - и привет!
  
  - У Ольги Ивановны двойки не считаются! - убежденно сказал дядя Гриша. - Она все равно из вас, охламонов, душу вытрясет, а знаний добьется.
  
  Он остановил водовозку около своего дома. Анжелика, и правда, уже куда-то ушла, так что суп разливал дядя Гриша сам. От второй тарелки я отбрыкалась, чаю себе налила погуще.
  
  А потом мы на водовозке отправились в Душкачан.
  
  - Я будто бы на заправку еду, - объяснил дядя Гриша.
  
  По дороге домой я думала, где же застрял мой контейнер.
  Там диван, стеллажи, книги. Шторы и покрывала. Пуховик и осенняя куртка. Комп. А вот телевизора нет. Старый сломался незадолго до переезда в новую квартиру, хотели сразу уж взять большой, плоский. И не успели...
  
  Дома меня ждал сюрприз: железная, выкрашенная голубой масляной краской, бочка. Она стояла во дворе около калитки.
  
  - Это я тебе ее привез! - похвастался дядя Гриша. - Пока ты в школе была. А вторая в избе стоит.
  
  - Зачем?!
  
  - Как зачем? Для воды, конечно. Зимой из колодца ты воды не натаскаешься, зуб даю. А так я буду тебе воду привозить, в бочку заливать, а ты ведром в избу перетаскаешь - и, пожалуйста, хоть стирайся, хоть мойся, одной надолго хватит.
  
  Про воду я как-то еще не успела подумать... Пока хватало ведра. А дядя Гриша продолжал нахваливать бочки:
  
  - Это тебе не пластик какой-нибудь, старые, надежные. В геологии в них горючее возили, а потом верх срезали, выжигали изнутри, красили - и хоть полвека она стой, ничего не сделается. Теперь поглядывать надо, как бы не сперли, такой бочке цены нет!
  
  - Давайте ее на цепь посадим, - пошутила я.
  
  - А что, это мысль! - обрадовался дядя Гриша. - Привезу я, однако, трос металлический, да прицеплю ее к чему-нибудь. Неля меня заживо съест, если пропадет. Короче, Алиска, иди, переодевайся, ведро в бане бери. Я сейчас воду залью, да поеду, пока не хватились.
  
  Я пошла в дом. У входа стояла бочка-близнец первой, той, что теперь несла вахту у калитки. Высотой она была мне по грудь, сверху дядя Гриша приладил круглую деревянную крышку. Я сняла крышку, крикнула в гулкое нутро - эхо отозвалось, словно в дупле.
  
  Натянув те самые вещи, что остались после уборки картошки, я пошла за ведром.
  
  На улице дядя Гриша убирал шланг, а в бочке колыхалась голубая вода.
  
  - Ты главное помни, - сказал напоследок дядя Гриша. - Что воду на улице оставлять нельзя. Если мороз ударит, то вода замерзнет и лед порвет металл, как бумагу. Вода при замерзании расширяется. Бочке тогда точно каюк. Неля не переживет.
  
  - Хорошо, - кивнула я. - Буду сразу вычерпывать.
  
  Немного успокоенный моими словами, дядя Гриша уехал.
  
  Я собралась с духом и погрузила ведро в прозрачную воду.
  
  ... Нудное и грязное было это дело. Вода капала со стенки ведра под ноги, я наступала, на крыльце возникла четкая цепочка грязных следов. Бочка оказалась огромной, ведро за ведром - а она все не пустела. С непривычки заболела спина. Остаток воды пришлось вычерпывать ковшом, перевешиваясь через край, чтобы достать до дна. Я подумала, что многие в поселке вот так всю жизни живут, с бочками у входа - я же видела в заборах специальные дырки для шланга - и мне стало не по себе. Страстно захотелось подойти к крану, открыть его и смотреть, как льется вода, сколько угодно, и ее не нужно таскать.
  
  Подтерев грязь, я еще долго сидела на крыльце, благо послеобеденное солнце припекало. Думала, что же можно здесь сделать. Нужна сливная яма, тогда не придется выносить ведра с грязными помоями. А чтобы вода текла из крана, требуется давление. В городском водопроводе вода по трубам уже бежит под давлением, а здесь где его взять? Можно бочку поставить на чердак, тогда она будет за счет разницы в высоте выливаться. А как ее на чердак носить? Туда и так-то не заберешься, а уж с ведром, полным воды... Какой-то шланг с насосом нужен, чтобы качал. Предположим, раковину я куплю в Северобайкальске. Кран тоже. Пластиковые трубы. Это все я представляю. Но что нужно для сливной ямы? И кто мне ее выкопает? И сколько это будет стоить? И где взять денег?
  
  В принципе, когда контейнер придет, можно попытаться продать что-то из мебели. Все равно в избу ни шкафы, ни стенки не влезут, а зимой на улице они испортятся, даже если останутся в контейнере. Папа с мамой, думаю, против, не будут - мы столько раз переезжали, и они очень легко к этому относятся. Главное, чтобы книги не пропали, а все остальное приложится. Но если у меня на кухне появится кран, то я смогу умываться, чайник набирать, посуду мыть. Даже голову можно помыть под краном! Голова кругом идет от таких перспектив. Но сможет ли насос зимой работать? Не замерзнет ли он на здешнем морозе? Сообразив, что вопросов у меня возникло больше, чем ответов, я пошла в дом. Печка там была теплая, видимо, дядя Гриша, когда проворачивал операцию с бочками, протопил ее. Это было очень кстати. Я скинула грязные спортивные штаны, надела пижаму, забралась на лежанку, прижалась спиной к теплой печке, раскрыла "Властелина Колец" и с головой погрузилась в мир Средиземья.
  
  ***
  
  Я пригрелась за печкой, так с книгой и уснула. Проснулась поздним вечером, когда уже совсем стемнело.
  
  Съеденный суп просился на волю, нужно было идти в заведение на дальнем конце огорода. Таскать в такое место папину куртку не хотелось, накинула дядигришину телогрейку.
  
  На улице сильно похолодало. Небо вызвездило. Над горами сиял ковш Большой Медведицы. Орион восходил там, где за лесом, за прибрежными болотами, за устьем Кичеры сонно ворочался громадный Байкал.
  
  Звезды здесь были другие, городские огни не притушивали их. Большие, яркие, осенние - горели они в холодном небе, и казалось, что вот-вот загрохочут копыта, донесется конский топот с востока и над горами проявятся силуэты Черных Всадников.
  
  Я поежилась, нашарила в старой телогрейке, пропахшей дядигришиным табаком, помятый коробок спичек и пошла по тропинке между грядок к деревянному сортирчику.
  Спички были совершенно необходимы - чтобы не ухнуть в темноте в дыру, выпиленную в полу. Захватить свечу или фонарик я как-то не догадалась. Пылающие спички я втыкала в дырки, проеденные короедом в досках, из которых сколотили стенки уличного домика. Спички шипели, огоньки колебал ветер, беспрепятственно проникающий сквозь многочисленные щели, и мне казалось, что это пламя факелов бьется на замковых стенах.
  
  Вернувшись в избушку и скинув тяжелую телогрейку, я подумала, что теперь всё стало проблемой: тепло, вода, еда, чистая одежда. Поход в туалет превращается в целое путешествие. Туда и обратно. Как долго я смогу так протянуть? Может быть, папа прав и нужно перебираться в Нижнеангарск?
  
  Но сейчас у меня никто не стоит над душой, а там будет все то же самое, может быть лишь немного получше, зато под бесконечные жалостные причитания тети Нели, которые она считает заботой и участием.
  
  Нет уж, лучше здесь!
  
  Сполоснув в ненавистном умывальнике руки, я включила чайник и, напившись чаю со сладкими кукурузными палочками, решила, наконец-то, познакомится с доставшимся мне хозяйством более подробно.
  
  Избушка смотрела тремя окошками на бамовскую одноколейку. Неподалеку от окон папа с дядей Гришей разместили самодельный стол-верстак - я весьма ярко представила, как они чистили на нем оружие, набивали патроны, осматривали блёсны и делали еще кучу важных охотничьих и рыболовных дел. Стол мне нравился своим брутальным, независимым видом. Три окна на южной стороне дома хорошо его освещали, так что где делать уроки - вопрос был решен.
  
  А вот ужасную сетчатую кровать, притиснутую к западной стенке между окном и вешалкой около двери, я поклялась выкинуть ко всем чертям. Хватит того, что мне пришлось на ней спать в первый день. Сюда я поставлю наш диван, как только он приедет. Из западного окна был виден двор, забор, дорожка к крыльцу, дровяной сарайчик. Высокое крыльцо переходило в небольшую веранду.
  
  В избе у входной двери по правую руку (если ты только вошел) была приколочена на стену вешалка, сделанная дядей Гришей из сосновой доски и набитых на нее кабарожьих рогов. А по левую руку от двери красовалась теперь бочка с водой. За бочкой в углу скрывался умывальник, глаза бы мои его не видели. Небольшое окно выходило и на север, в огород. Около него стоял старинный кухонный столик-шкафчик. Еще такой же старый шкаф для посуды (чьи полки были выстланы пожелтевшими газетками, наверное, для сбора пыли и крошек) отмечал границу, где заканчивалась кухня, и начинался запечный закуток.
  
  А вот по восточной стене окон не было, там примыкали к закутку, занимая почти все пространство от стены до печки, широченные нары, тоже сколоченные, как и стол, папой. Нары мне нравились своей аэродромностью. А дальше шел пустой кусок бревенчатой стены, украшенный торчащими гвоздями. Видимо, на этих гвоздях висело в папины приезды все, что нужно. Включая и одежду. Я подумала, что там самое место для книжного стеллажа, да и маленький шкаф для одежды поместится.
  
  А центром дома, вокруг которого все вертелось, была, конечно, печь. Не такая, как в сказках, где в печи пекут пироги и Ивашек, и не круглая, под потолок, как в старых купеческих домах Красноярска, нет, печка была обычная, с трубой, с чугунной плитой, украшенной двумя кружками, с двумя чугунными дверцами, одной большой, другой, пониже, маленькой. Этими дверцами она стояла не к северной стенке, как, наверное, было бы более правильно, а наоборот, прямо в середину избы. Чтобы угли, которые могли вывалиться из печки, не подожгли пол, перед ее топочной частью был приколочен к половицам кусок жести. Сверху, где труба, печка была побелена известкой, а снизу, где плита, обшита по бокам железным листом и покрашена масляной краской. Это было мудро, потому что известка пачкала белым, стоило только задеть.
  Рядом с печкой в полу был прорезан квадрат, получился люк с крышкой. Если потянуть за круглое кольцо и откинуть эту крышку, то открывалось высокое подполье, где у папы и дяди Гриши много чего ценного было припрятано. Там были полочки для банок, ящики с песком для моркови и свеклы, и большая яма для картошки. В подполье болталась на скрюченном проводе лампочка, чтобы она загорелась, ее нужно было посильнее вкрутить в патрон, чтобы погасить свет - наоборот, надо выкрутить. Лесенка в подполье вела крутая, нужно следить, куда ставишь ногу, чтобы не покатиться кубарем.
  
  Снаружи окна были украшены ставнями, покрашенными синей и белой краской. Предполагалось, что когда темнеет, ставни нужно закрывать. Но я помню это ощущение, когда папа ставни закрывал - словно ты в деревянном ящике оказался - нет уж, пусть будут шторы. Пока же я занавесила окна, выходящие на улицу, старыми покрывалами, а во двор - простынями.
  
  Сделав уроки за верстаком, я забралась на нары за печкой и заснула.
  
  
  
  Глава четвертая
  ПОХОД
  
  
  Ольга Ивановна, оказывается, не только колы в журнал столбиком лепила, на следующем занятии она сказала:
  
  - Так. Картошку все уже выкопали. Погода стоит хорошая. В пятницу идем в поход с ночевкой. Встречаемся в шесть часов вечера у школы.
  
  Я обрадовалась, что у меня есть спальник.
  
  Видимо, походы классом в лес тут были привычными, все уже знали, кто берет котелок, кто палатки. Моей задачей, как новенькой, было принести четыре булки хлеба. Вполне по силам.
  
  Как оказалось, идти было не так уж далеко. Если сам Нижнеангарск, зажатый между горами и Байкалом, был вытянут в длину, то на въезде в поселок имелось ответвление, микрорайон Сырой Молокон: распадок, застроенный домами. По дну распадка бежала речка, этот самый Сырой Молокон. А был еще Сухой Молокон, только дальше. Склоны распадка были темно-зелеными от сосен, с вкраплениями желтых пятен - берез и других лиственных деревьев. К речке мы и направились со всем своим скарбом. Домики скоро закончились, тропа вела нас, вела и завела в самую (на мой взгляд) настоящую тайгу.
  
  Когда добрались до поляны, окруженной пушистыми сосенками, решили именно здесь разбить лагерь.
  Поставили три палатки, одна девчачью, вторую для пацанов, а третью, маленькую - Ольге Ивановне.
  
  В распадке стемнело раньше, чем в поселке: горы не давали проникнуть вечерним лучам на поляну.
  
  Сначала все сидели у костра, ужинали, пили чай, рассказывали байки. Потом разбились на группки, кто-то отправился в палатки, кто-то остался у костра, болтая о том, о сем.
  
  В этот вечер я познакомилась ближе еще с двумя девчонками из класса, Аленой и Ниной. Алена была темноволосой - а Нина светленькая. Вместе мы сходили к речке, сполоснули там кружки, заново набрали ведро воды для чая. Вечер предстоял длинный, омуль-то испекся быстро, но в углях поспевала картошка.
  
  Ярослав был с нами.
  
  Но как будто не с нами.
  
  Он сидел в хрустящем, с иголочки, хлопковом камуфляже, которым здесь пользуются рыбаки и охотники, предпочитая хлопок синтетике. (Искры, летящие из костра, прожигают синтетику насквозь, вот ее и не любят.)
  Разумеется, камуфляж он купил специально для сегодняшнего похода. А вот сапоги на нем были поношенные, явно свои, любимые. Выглядели они странно, хотя в чем их странность, я не поняла.
  
  Ярославу, как понаехавшему олигарху, поручили принести тридцать банок сгущенки для чая. И он, не почувствовав подвоха, старательно припёр гремящий банками рюкзак.
  
  Сгущенка была настоящая, из молока. Дома, находясь в твердом уме и здравой памяти, я бы никогда не стала пить чай со сгущенкой, а здесь, у костра, это было так вкусно.
  
  Пока все веселились, Ярослав сидел около Ольги Ивановны, как пришитый, и они о чем-то оживленно беседовали.
  
  Когда мы с Аленкой и Нинкой принесли кружки, я специально прошла мимо беседующих, якобы за кухонным полотенцем, которое было неподалеку от них в развале вещей под сосной.
  
  Ярослав и Ольга Ивановна горячо обсуждали физику!
  Похоже, он ей с жаром рассказывал курс физики за предыдущий класс...
  
  Я думала, что никогда и ни в чем с Анжеликой не соглашусь, но тут была согласно на все сто: этот Ярослав - полный отстой!
  
  Картошка, наконец, испеклась, кружки мы вытерли насухо, чай сварили - и ужин продолжился.
  
  Когда стемнело и похолодало, мы забрались в девчоночью палатку. Но там была совершенно разнополая компания, при свечке шла игра в карты под анекдоты и хихиканье.
  
  А потом Ольга Ивановна решительно скомандовала:
  - Отбой! - свечку потушили и расползлись по спальникам.
  
  Я лежала у самого края. Палатка была старинная, брезентовая, без пола. Ее растягивали с помощью деревянных колышков. Как и многое в поселке, вроде моих новых бочек для воды, она была геологической. У папы, кстати, любимой одежкой для походов в тайгу считался брезентовый энцефалитный костюм с ромбом "МинГео" на рукаве. Похоже, эта палатка и папина энцефалитка были близкими родственниками.
  
  Я тихонько приподняла брезентовый край и в образовавшуюся щель увидела и поляну, и костер, и сосну.
  
  Ярослав не отправился на ночлег к ребятам, остался дежурить у костра.
  
  Он выглядел очень довольным - словно Ольга Ивановна у него и зачет приняла, и золотой медалью заодно наградила. Смотрел в огонь, чему-то улыбался четко очерченными губами.
  
  Он был, все-таки, очень красив... Прямой нос, ровные скулы, крепкий подбородок. Не выступающий, не раздвоенный, не скошенный - скульптурный. Небрежный камуфляж, на мой взгляд, шел ему куда больше, чем вылизанный костюм. Только шевелюра не очень с ним, камуфляжем, сочеталась.
  
  Я подумала, что в резиновых сапогах-болотниках он бы тоже хорошо смотрелся. Я вообще люблю болотники на мужчинах - в расправленном виде они похожи на ботфорты, а в сложенном - на мушкетерские сапоги.
  
  Ярослав подложил в костер пару узловатых поленьев, чтобы они потихоньку горели всю ночь. Нашел непочатую банку сгущенки, подхватил нож, воткнутый в бревно около костра, лихо пробил в донышке банки две дырки и, высоко запрокинув голову, опустошил банку дочиста.
  
  Сел на бревно, оперся спиной о сосну, вытянул длиннющие ноги - и снова уставился в огонь, рассматривая там что-то одному ему видимое.
  
  А я затянула завязки спальника так, чтобы только лицо выглядывало, а голова была укрыта, и быстро уснула.
  Спала совершенно без снов, даже странно. Наверное, свежий воздух так подействовал.
  
  Проснулись мы все на удивление рано, еще даже не рассвело. Наверное, потому что подмерзли - все-таки сентябрь, холодно. Серенький предрассветный полумрак сочился между сосенками. Ярко пылал костер, булькало на нем ведро с кипятком. Нужно было заставить себя вылезти из спальника и сходить к реке, умыться ледяной водой. Казалось, что это невозможно, просто невыносимо. И так холодно, а будет еще холоднее... Однако же стоило выбраться из палатки - и стало легче.
  
  У костра мы немного отогрелись. Ожили.
  
  Большая часть класса собиралась домой только к вечеру, планируя день провести здесь. Мне же нужно было уходить, чтобы прямо утром появиться у дяди с тетей: контейнер пришел, срочно вывозить надо.
  
  Поэтому после завтрака я сказала Ольге Ивановне и девчонкам, что я выхожу в поселок. Ольга Ивановна заволновалась: хоть и недалеко, а идти одной, все-таки, не дело. Стала прикидывать, кого из наших мальчишек дать мне в проводники.
  
  Неожиданно вызвался прободрствовавший всю ночь Ярослав, сказал:
  - Мне тоже нужно идти, встречать в Северобайкальске поезд.
  
  Дело разрешилось, и Ольга Ивановна успокоилась. Я даже спальник забирать не стала - договорились, что мальчишки его в школе оставят, в подсобке физического кабинета.
  
  Мы шли с Ярославом по тропе и молчали.
  
  О чем нам было говорить?
  
  О законе Ампера?
  
  Понемногу светало, солнце уже поднялось, но в сыромолоконское ущелье его лучи пока не проникали.
  
  Мы прошла половину пути - и тут кусты на склоне затрещали, раздалось угрожающее басовитое ворчание. Кто-то косматый ломился к нам сквозь заросли.
  
  Я и ахнуть не успела, как точным отработанным движением Ярослав отшвырнул меня себе за спину и встал лицом к опасности, с неизвестно откуда взявшимся ножом в правой руке.
  
  Это было именно отработанное, до боли привычное движение - выдвинуться вперед, убрав слабых в тыл. Я знаю, как редко оно встречается: именно как привычка, как обычный образ действий. В прошлом моем классе царил закон "каждый сам за себя" и я прекрасно знаю, сколько людей оттуда, не задумываясь, швырнули бы меня вперед, навстречу грядущей беде, чтобы самим убежать, пока принесенную жертву обгладывают.
  
  Ворчание перешло в басовитый лай - из кустов на нас вывалился большой, кудлатый щенок, помесь кавказкой овчарки с лайкой (на это намекал пушистый хвост бубликом). На ошейнике у него болтался кусок оборванной веревки.
  
  Видимо, щенок сбежал из ближайших отсюда домов и прошатался всю ночь на воле, не помня себя от счастья.
  
  Сейчас он разрывался между желанием напугать нас и наоборот, подластиться, подружиться. Еды выцыганить.
  Увидев Ярослава, сразу понял, что такой сам кого хочешь напугает, завилял хвостом и плюхнулся перед ним на спину, смешно болтая толстыми лапами. Пузо у него было пятнистое.
  
  - Он голодный, - поставил диагноз Ярослав, пошарил левой рукой в кармане камуфляжной куртки, достал кусок хлеба и кинул щенку. Тот, извернувшись, слопал подарок на лету, убедился, что еды больше не дадут - и снова учесал вверх по склону, не собираясь пока возвращаться к миске и конуре.
  
  Ярослав аккуратно спрятал нож в сапог. Это был не тот нож, которым он сгущенку открывал, я все заметила! Еще бы, ни один охотник свой клинок о железо похабить бы не стал. Вот чужой - пожалуйста.
  
  Прятать ножи в сапоге было для меня как-то диковато, но, если задуматься, мудро. Кто бы ему разрешил по поселку с холодным оружием ходить? Загремел бы, как миленький, в каталажку. Я, маленькая, всегда удивлялась: у папы охотничьих ножей в затейливых ножнах - завались, а он на людях их не носит. Почему? Ведь красиво! Спрячет в рюкзак и только в лесу на пояс вешает. Он мне объяснил, что нельзя, это оружие.
  
  Показались первые заборы поселка, залаяли за заборами собаки.
  
  До выхода к трассе Нижнеангарск - Северобайкальск осталось совсем немного, нужно было пересечь изящным мостиком речку, перейти на правый берег.
  
  И тут Ярослав заговорил:
  
  - Я хочу подняться на ту горушку, - махнул он рукой, показывая вперед.
  
  - Я с тобой, - не дала я ему продолжить, что, мол, теперь ты и одна дойдешь, здесь уже жилье.
  
  Потому что сразу поняла, о какой горе он говорит.
  
  Если стоять на берегу Сырого Молокона лицом к Байкалу, как мы с Ярославом сейчас, то гора по левой руке тянется и тянется к байкальскому берегу, словно хочет воды напиться. Когда прокладывали железную дорогу, вытянутый язычок этой горы мешал трассе, его перерезали траншеей, взорвав горную породу. Положили по дну получившегося ущелья рельсы, через речку перекинули железнодорожный мост, а окончание горы осталось торчать над поселком округлой такой кочкой, поросшей сосняком.
  
  Там, на макушке сопки даже раскопки археологи делали, нашли следы древних кострищ. Учительница истории нам рассказала на прошлом занятии, что раньше люди на самом берегу жилищ не ставили - ведь у воды холоднее, нежели чем выше, в распадках. А на вершинах гор были священные места для ритуальных целей, там собирались по особым дням.
  
  Не знаю, об этом ли думал Ярослав, нацелившийся на гору, но он бодро карабкался по крутому склону.
  
  Я старалась от него не отставать - и когда мы поднялись на вершину, утреннее солнце брызнуло нам в лицо пригоршню сверкающих лучей.
  
  Я стояла по правую руку от Ярослава, смотрела на озеро и думала, что у меня сердце сейчас разорвется пополам от этой красоты, которую невозможно вместить в себя.
  
  Ночной ветер стих, дневной еще не поднялся, и Байкал раскинулся ясный-ясный, без единой морщинки, как зеркало.
  
  И суровые горы на том берегу, увенчанные белыми шапками, отражались в его зеркальных водах, словно там, под водой, был другой такой же мир.
  
  Невысокое солнце как-то удивительно мягко подсвечивало все вокруг, и было тихо, словно начиналось самое первое утро на Земле.
  
  ***
  
  Когда мы спустились с горы прямо к автомобильной дороге, Ярослав, распрощавшись, коротко кивнув головой, зашагал к остановке, чтобы уехать в Северобайкальск. А я решила, не торопясь, пройтись по поселку, все равно было еще слишком рано, чтобы поднимать в выходной день дядю с тетей.
  
  Сначала постояла на мосту, поглазела на текущую внизу речку. Около домов, выстроенных за мостом прямо на берегу озера, жарко цвели последние цветы - большие осенние георгины. И оттого, что небо было как никогда синее, снег на вершинах гор искрился, и березки уже давно пожелтели, а георгины пламенели, не желая сдаваться - особенно остро чувствовалась эта хрупкая северная осень, притаившиеся совсем рядом, за перевалами, холода.
  
  Налюбовавшись, я повернулась и пошла в поселок. За мостом была первая развилка, левая дорога круто заворачивала вверх, ныряла под железнодорожным полотном, и шла вдоль горы, вдоль лесной кромки. Она приводила к геологическим домам, в одном из которых жила светловолосая Нина, и которые огородами упирались прямо в гору. Туда сейчас мне было не нужно, я пошла правой дорогой.
  
  Теперь по берегу Байкала тянулась территория Нижнеангарского рыбзавода. Склады, цеха, решетчатые башни для сушки рыбы. Старинный лозунг "СЛАВА ТРУДУ!" так и сохранился на гараже. Как мне показалось, дела у рыбзавода шли не очень, самое большое белое здание стояло в завалах мусора.
  
  А вот двухэтажный домик по левую руку от дороги радовал изящной деревянной резьбой. На чердачном окне у него висела вместо занавески сложенная пополам круглая кружевная скатерть.
  
  Дальше снова шла развилка. Теперь правая дорога резко уводила вниз, к берегу, и становилась улицей Победы, а левая продолжала тянуться ровно, не отклоняясь ни вверх, ни вниз, и называлась улицей Ленина, главной улицей поселка.
  
  В одном из домов рядом с рыбзаводом жила Лариса, ее двор буйно украшали цветы: и георгины, и астры, и анютины глазки, и бархатцы. И среди цветов - три ряда кочанов капусты, похожих на огромные светло-зеленые розы.
  
  Я решила пройтись по Ленина, сверху лучше было все видно, дворы ниже по склону - как на ладони.
  
  Здесь, около рыбзавода, чувствовалось, что это самая старая часть поселка, северного порта Байкала. Но было понятно, что когда появилась железная дорога и город Северобайкальск по соседству, нижнеангарцы стали заниматься не только рыбалкой. Я увидела в обрамленном зелеными наличниками окошке черной от старости бревенчатой избы ярко-желтую занавеску из фирменного поезда.
  
  А вот инспекция маломорных судов, крохотный домик с зарешетченными окнами, сама была ярко-желтой. В качестве входного коврика у крылечка лежала тельняшка.
  
  В палисадниках и огородах стояли красные от ягод рябины. Насыпь железной дороги возвышалась над поселком, а внизу был Байкал, проулки вели на берег. В старых деревянных домах оконные переплеты окон красили в белый цвет, а наличники - в ярко-голубой. На подоконниках стояли горшки с пышной геранью, белой, красной, махровой. Казалось бы - и улица была пустынна, и дома спали, но я заметила, как кое-где чуть колыхались кружевные занавески на окнах, это зоркие глаза поселка, оставаясь незамеченными, сразу отмечали, кто ходит, зачем, когда.
  
  А потом все эти данные поступят в главный центр разведки и контрразведки Нижнеангарска - бутик тети Нели - быстрее, чем в любой социальной сети. Обрастут слухами, подробностями, как настоящими, так и придуманными. Оценками. В маленьких поселках тайн не бывает.
  
  Я дошла до самого центра, и тут зазвонил мобильник.
  Номер не определился.
  
  - Лисеныш! - пробился из далекого-далека папин голос. - У меня все хорошо!
  
  - У меня тоже! - заорала на всю улицу я.
  
  - Я аванс выбил, перевел на карту, - быстро продолжил говорить папа то, ради чего он и позвонил. - Яблоки себе покупай, апельсины - слышишь? Это север, витамины нужны. Поняла?
  
  - Ага! А ты где?
  
  В трубке забулькало и гортанно защелкало.
  
  - Но мы сейчас в рейс уйдем, - вернулся к русскому языку папа, - связи снова не будет. Все, лимит заканчивается. Целую! В клинику уже звонил...
  
  Папа отсоединился, Африка снова стала далекой и недоступной.
  
  Яблоки и апельсины, ага, как же.
  
  Да они тут на вес золота.
  
  Выгребную яму я на эти деньги сделаю, вот что.
  
  
  ***
  
  Тетушкин, закрытый пока бутик, был маленьким щитовым вагончиком, обшитым белым профлистом (чтоб не подожгли злые, завистливые люди). Посередине красовалась дверь с крылечком. По обе стороны от крылечка - окошки, закрытые сейчас глухими ставнями.
  Над дверью красовалась вывеска: "Версаль", - а тетя Неля была его королевой.
  
  Он стоял в самом центре, в ряду таких же версалей, напротив музыкальной школы и аптеки.
  
  Я дошла до белых зданий районной больницы, за ними тянулись старые деревянные двухэтажки. Балконы их тоже утопали в цветах. И отовсюду был виден Байкал! Его закругление на северной оконечности, светлую песчаную косу, бурый осенний ковер торфяных болот. Среди болотных марей на островке торчала какая-то станция, похоже, телевышка.
  
  А я вышла к терему, украшенному крытой лестницей причудливой архитектуры, ведущей на второй этаж. И вывеской, под стать лестнице: "Простое товарищество - содружество предпринимателей ВИСТ. Производственная база". Здесь можно было продуктов подешевле купить, если подняться в магазинчик на втором этаже.
  
  С лестничной площадки все вокруг было видно еще лучше.
  Дядитетин двор красовался как на ладони. За огородами на болоте виднелся не то пионерлагерь, не то турбаза.
  Над озером парило яркое крыло. Кто-то, пользуясь выходным днем, занимался кайтингом.
  Летом весь поселок целыми днями там, на песочке, ведь в Нижнем один из лучших пляжей на Байкале. В Северобайкальске уже не то, камни, сразу начинается глубина, вода всегда холодная. А здесь плотное песчаное дно полого уходит далеко-далеко, вода на мелководье прогревается. Байкальский загар для меня - самый стойкий, я помню, как мы позапрошлым летом совсем недолго гостили в Нижнем, а загорелой спиной я щеголяла до Нового года. Когда же папа вывез нас на Черное море, и мы вернулись, как негритята - пара взмахов мочалкой дома - и загар сполз, словно грязь.
  
  Я глянула, сколько сейчас времени - уже вполне можно было идти, не боясь никого разбудить. В вистовском магазине купила рулетик к чаю и спустилась к дому дяди и тети.
  
  Там царила непривычная суета: тетя Неля собиралась в дорогу.
  
  Сентябрь для ее торговли был, в общем-то, не очень прибыльным месяцем. После летних отпусков денег у всех мало, да еще детей в школу нужно собрать, не до себя - оборот тетя и делала как раз на школьниках. А тут что-то случилось, не то большой юбилей у кого-то, не то еще какое-то важное событие, разобрали наряды подчистую, нужно было ехать за новыми.
  
  Тетя собиралась обернуться меньше чем за неделю: поездом до Тынды, потом от Тынды другим до Благовещенска. Там на китайскую сторону и день-два закупать товар. Самое дешевое и блестящее. И домой тем же маршрутом.
  
  Сейчас она обзванивала своих постоянных клиенток, чтобы собрать персональные заказы.
  
  Разумеется, такое важное дело не обходилось простым приемом заявки, каждый разговор был длинным, обстоятельным, ритуальным. Тетя со вкусом рассказывала свои последние новости, слушала чужие, ахала: "Да ты что!", "Вот это да!", "Ну и козел!".
  
  В новостях с ее стороны проскакивала и я ("наша бедняжка").
  
  Анжелика, закусив накрашенную ярко-алой помадой губку, срочно строчила список предметов первой необходимости.
  Сейчас она была на пятом листе блокнота, и останавливаться не собиралась.
  
  Не мешая столь важным делам, мы с дядей Гришей тихонько слопали рулетик и поехали в Северобайкальск за контейнером.
  
  ***
  
  С контейнером разобрались быстро. Получили его на контейнерной площадке, наняли машину с краном и пару грузчиков.
  
  И отправились в Душкачан.
  
  По дороге я рассказала дяде Грише, что хочу как-то решить проблему с водой. Раковину поставить и слив сделать. У дяди Гриши в северобайкальских коммунальных службах были деловые связи, он обещал поднять их, узнать, что к чему.
  
  Мы с жаром обсуждали, что можно придумать в моей избе.
  Сошлись на том, до чего я и сама додумалась. Обязанность таскать воду ведрами из бочки в бочку от меня никуда не денется, это проще, чем по морозу с насосом возиться. Но зато потом, уже дома, воду из бочки можно наносом перекачивать в утепленный бак на чердаке, откуда она будет поступать в кран, из крана в раковину и сливаться в выгребную яму около дома. Поскольку кухонное окно выходит в огород, яма тоже будет там. Когда она наполнится, нужно будет вызвать машину откачки, которой придется заезжать во двор, чтобы шланг дотянулся до люка. Для того, чтобы вода была теплой, можно взять маленький нагреватель проточного типа, который греет воду, пока она течет, накопительный - не стоит, ни ванны, ни душа все равно нет.
  
  От всех этих технических разговоров стало как-то очень приятно на душе, это же был план не чего-нибудь, а переустройства мира! Пусть и маленького, зато моего.
  
  Я решила, не откладывая дела в долгий ящик, завтра же съездить в Северобайкальск и посмотреть, какие краны, какие раковины, какие нагреватели воды там есть.
  
  Пока выгружали во дворе контейнер, дядя Гриша затопил печку. Контейнер поставили рядом с баней в огороде.
  Грузчики вскрыли его и занесли в дом то тяжелое, что мы бы сами не смогли: диван, стеллаж, ящики с тяжелым скарбом, то, что я не собиралась открывать, а решила хранить в подполье до приезда папы.
  
  Когда машина уехала, можно было, наконец-то, вздохнуть спокойно, сидя на родном диване. Он у нас слонопотамский, пухлый из-за поролона, которым обтянуты спинка и подлокотники. Такие диваны везде продаются, они одни из самых дешевых, пестрые, большие. Но на удивление удобные. Я не знала, как подобраться к его обшивке, сменить бы ее на какую-нибудь спокойную, однотонную, но сейчас это было неважно, это все потом. Главное - металлическую кровать выставить в сарай. Пусть на ней дядя Гриша сети свои хранит.
  
  Диван встал у западной стенки на место кровати.
  
  Я достала утюг, покрывала. Застелила верстак и начала наглаживать наши шторы. Дядя Гриша, чертыхаясь, вешал люстру.
  
  Мы собрали стеллаж, пододвинули его к стене, оттуда плоскогубцами дядя Гриша выдрал мешающие гвозди.
  Ему пора было ехать, вдруг тетя Неля уже закончила обзвон клиентов и теперь негодует. Он оставил мне молоток и плоскогубцы и исчез.
  
  Я повесила шторы, разыскала в коробке часы настенные, любимые картины. И вроде бы мало что изменилось, но повеяло домом.
  
  Нашелся и второй фотоаппарат, старенький.
  Цифромыльницу-то папа с собой увез, Африку фотать. Мне вдруг пришла в голову мысль: я буду снимать здешние болота каждый день, например, утром, перед отъездом в школу. Это же тоже будет ценный материал для работы по биоценозу, раз я пока не знаю, как к нему подступится. Можно еще температуру отмечать. Сделать из тетрадки какой-нибудь "журнал наблюдений". Все равно рано или поздно тетя Неля обязательно поинтересуется, как продвигаются мои научные труды. Тут-то я ей и предъявлю свои свершения.
  
  Самое приятное дело, которое я совершила уже глубокой ночью, - выставила книги на стеллаж. Было тепло, шторы задернуты, не голая лампочка под потолком, а поблескивающая хрусталиками люстра мягко освещала комнату. Я вскрывала картонные ящики, вынимала книги пачками, читала названия, ставила на полки - и словно старые друзья заполняли пространство вокруг меня, приносили с собой надежное и радостное, знакомое с детства ощущение уюта.
  
  Как будто бы я была тут совсем одна, держала оборону против темноты и тишины, страха и отчаяния, словно осажденная Белая Крепость во "Властелине Колец", и тут на склоне холма возник ряд копий, запели победно рога, хлынули всадники в долину на помощь осажденным. Рохан пришел.
  
  А потом, полулежа на диване, я долго любовалась разноцветными корешками.
  
  ***
  
  Тетя Неля уехала.
  
  В воскресенье я проверила оставленную папой карточку, сняла деньги.
  
  В субботний вечер дядя Гриша без дела не сидел: героически прорвался к телефону и все организовал. (Свой мобильник он утопил на прошлой рыбалке и тетя Неля из педагогических соображений покупку нового отложила до своего приезда из Благовещенска). Мужики угнали с работы экскаватор на полдня, он пришлепал в Душкачан и за час сделал самую грязную и тяжелую часть работы: вырыл около дома гигантскую ямищу и траншею для трубы.
  
  Потом подъехал японский грузовичок с краном, привез два больших бетонных кольца, крышку, маленькое кольцо и чугунный люк.
  
  Кольца без всяких проволочек спустили в яму, закрыли крышкой с круглой дырой, на дыре поставили маленькое кольцо, сверху пришлепнули люк. Сбоку воткнули пластиковую сливную трубу, увели ее под избу.
  Ненавистный умывальник выкинули, прорезали в том месте пол - и теперь над полом торчал заткнутый тряпочкой, чтобы мусор не попадал, конец трубы.
  
  Потом экскаватор засыпал раскопки (и еще целый курган земли остался красоваться в огороде). На чердак затащили пластиковую двухсотлитровую бочку, обернули ее толстым слоем минваты, и еще пеной прошлись кое-где. Дядя Гриша расплатился с мужиками, и они поехали возвращать экскаватор.
  
  Остальное дядя Гриша пообещал сделать сам. На неделе, после работы. Утром мы с ним купили и кран, и раковину, и нагреватель воды.
  
  Я развлекалась тем, что вытащила тряпочку-затычку из сливного отверстия, кружкой плескала туда воду и зачарованно слушала, как она гулко катится по трубе до ямы.
  
  Дядя Гриша тоже послушал - и довольно сказал:
  
  -Андрюха ахнет, как приедет!
  
  Да уж, папа ахнет, когда узнает, что я апельсины и яблоки в землю, можно сказать, зарыла...
  
  Дядя Гриша поехал домой, там своих дел скопилось немало.
  
  А я подумала, зря его тетя Неля постоянно пилит - что у него нет никакого честолюбия, крутит баранку на водовозке, и никуда не стремится, кроме как на рыбалку, другой бы на его месте давно депутатом стал или бизнесменом - так вот если бы не дядя Гриша, шиш бы у меня что получилось. При любом раскладе пришлось бы раза в три, а то и в пять больше заплатить за те же работы.
  А, скорее всего, так бы я ведра с помоями и таскала до морковкиного заговенья. И еще неизвестно, ужился бы он с тетей Нелей, если бы сам стал бизнесменом. Может быть, у него и требования к жене изменились бы. Так что всем нам повезло, что он такой.
  
  
  Продолжение романа: http://samlib.ru/g/galanina_j_e/alisasib2.shtml
  Истоки: http://samlib.ru/g/galanina_j_e/doklad.shtml
  История появления на Самиздате: http://yulgal.livejournal.com/245157.html#comments
  Портрет Княженики: http://yulgal.livejournal.com/245267.html#comments
  
  
  Поддержать книгу "Княженика" можно перечислив помощь:
  Яндекс-деньги: 410011396152876
  Киви-кошелек:+79148889453
  Карта Сбербанка: 676196000146388542
  можно распространить информацию о книге - и это тоже будет поддержка. С уважением, Галанина Юлия.
Оценка: 3.40*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"