Галанина Юлия Евгеньевна
Кузина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 7.41*16  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Этот роман был опубликован в 2006 году издательством "Форум", г. Москва. Сейчас полная версия романа лежит на ресурсе Лит.рес. Она отличается от выложенной здесь наличием эпилога, в котором рассказывается, как гном Выдра доехал на Золотом Черве до дому.:)
  ЮЛИЯ ГАЛАНИНА
  КУЗИНА
  
  Глава первая.
  Сапфир, бирюза, бирюза
  
  
  
  Снег толстым слоем лежал в ложбинах и под деревьями, но на открытых местах за несколько дней оттепели вытаял, обнажая покрытую прошлогодней листвой и палыми хвоинками землю. Утреннее солнце низкими лучами пронизывало предвесенний лес насквозь.
  На одном из покрытых золотистой хвоёй пригорков сидела крупная бабочка. Красивая. И где только зиму пряталась? Переливающиеся всеми оттенками ветреного заката крылышки украшены пятнышками-глазками. Полыхающее огнём крыло обрамляет тёмная, словно обугленная, кайма. Усики вздрагивают. Семиглазка, так, кажется, зовут этих бабочек...
  Я присела, положила руку на нагретую солнцем хвою.
  Бабочка не стала улетать, подумала и перебралась ко мне на палец. Странно, но приятно. Осторожно и очень медленно я поднялась, держа ладонь у лица так, чтобы трепещущие крылышки были прямо перед глазами и просвечивали на солнце. Ну какая же она, всё-таки, красивая!
  Нежные крылья дрогнули, бабочка снялась с моей руки и полетела по лесу, пронизанному бесконечными струнами золотого солнечного света, лесу, пахнущему сырой, оттаявшей под солнцем землёй, влажной хвоёй, холодным зернистым снегом, спрессованным за долгую зиму в плотную сероватую броню и терпеливо затаившимся в ложбинах и впадинах.
  Синие донышки пухлых облаков обещали, что весна будет: зимой облака были не такие сдобные, они лежали над землей как плотное и холодное покрывало, словно не снежинками наполненное, а мелким тяжёлым песком.
  Бабочка исчезла за деревьями. Наверное, снова села на какой-нибудь прогретый пригорок, вбирая в себя тепло, нежась на палых листьях.
  Я повернулась лицом к просеке, на краю которой увидела первую весеннюю бабочку. По всей длине вырубленной в теле леса полосы чернели язвы глубоких ям. Именно в этой безымянной долине под землёй залегало самое богатое рассыпное золото на здешних рудниках.
  Пора работать. Давно пора.
  
  ***
  
  Старшего надзирателя по прозвищу Лишай не было, задержался у барака. Поэтому опоздание сошло мне с рук.
  Зато и на заготовку огнив не попала, отправили на откатку.
  Огнивами здесь называют жерди, которыми крепят потолок штольни. Рубить их - тоже работа адова, но это зимой, когда деревья звенят от неизбывного холода и ломаются словно стеклянные, если ударишь по ним, а под землёй царит сырое, промозглое, но, по сравнению с окаменевшей поверхностью, всё-таки тепло.
  А сейчас, когда солнце прогрело пригорки, когда воздух не режет лёгкие при вздохе, а льётся в них, словно изысканнейший напиток, и трудно им надышаться вдоволь, - рубить жерди и стаскивать их на просеку одно удовольствие.
  - В четвёртую, пшла резче! - ускорил толчком моё движение к яме второй надзиратель, Клин. - Совсем бабы от тепла сдурели, ползают, как мухи, - добавил он, видимо, тоже от солнца размяк.
  Старательно шагая так, чтобы обвинить меня в том, что я ползу, было невозможно, но и одновременно изо всех сил растягивая каждое мгновение под лучами весеннего солнца, я подошла к четвёртой яме.
  Две женщины стояли на лебёдке, поднимая и опуская железную бадью.
  Проклятый мир, ни грана, ни полграна магии, наверное, он был создан в насмешку над остальными мирами или в предупреждение нам, рождённым там, где магия абсолютна.
  Я забралась в бадью, заскрипел ворот, опуская меня под землю. Ствол ямы, вертикальный тоннель, пробитый до коренных пород, был неглубок - золото здесь близко.
  Но зато и толщина несущего золото слоя невелика.
  Проходки - те горизонтальные туннели, которыми мы выгрызали сладкую начинку земли, добывая золотоносную породу, высотой не превышали трёх четвертей моего роста, а он у меня невелик.
  Поэтому-то сюда отправляют только женщин.
  Заключенные-мужчины работают на других рудниках. Там стволы пронзают землю, как корни мировых деревьев, в проходках можно спокойно стоять во весь рост и не чувствовать макушкой свода. Там люди забывают цвет неба. Здесь же - лёгкое золото.
  И вообще эта каторга - вольная: ни тебе круглосуточной охраны, ни стен, ни колючей проволоки...
  Потому что отсюда не убежишь, не вырвешься. Из мира, где нет магии, в обычные миры не попадёшь, потому что где они, те миры?
  Может быть, они сверкают каплями росы на утренней паутине? Или поблёскивают ледяными огнями, когда солнце всё-таки прорывается зимой сквозь непроглядные тучи? Или скрыты завесами вечернего тумана?
  Может быть, они рядом - на расстоянии протянутой руки...
  Но сколько ни тяни рук, обратно тебе не вернуться, потому что теперь магия для тебя недоступна. Сюда ссылают навсегда. Это та же смерть, только растянутая во времени.
  Не для всех, и здесь живут, как это ни удивительно.
  Но для нас, тех, кто по праву рождения владеет абсолютной магией, кто живёт в сердцевине миров и каждую минуту ощущает, как магия течёт по его жилам вместе с кровью, лишиться этого - всё равно, что вскрыть себе вены, чтобы кровь ушла из тела.
  Нас сюда никогда не ссылают - это место для прочих. Для тех, кто и в обычной-то жизни не имел настоящего доступа к настоящей магии, так, пробивался услугами деревенских колдунов и заезжих шарлатанов.
  А мы среди прочих привилегий имеем право на плаху, а не на пошлую виселицу, и на заключение в темницах, а не на рудниках.
  Мы... Даже при самом худшем раскладе серебряный топор отделил бы мне голову от шеи, как многим и многим моим предкам. Бывает. Но я бы почувствовала себя опозоренной, если бы узнала, что кто-то из прадедов был сослан на рудник в мир, где нет магии! Нас не ссылают в такие места!
  А я - здесь. Меня здесь быть не должно! Но я тут, тут, тут! И не могу себе даже объяснить, за что.
  И не то, чтобы я не знала за собой таких поступков и участия в таких делах, которые при определённом раскладе могут повлечь за собой печальные последствия. Сколько угодно, - но кара всё равно должна быть одна. Плаха!
  Мы рождаемся и раньше, чем почувствуем в жилах магию, ощущаем затылком лезвие серебряного топора, как напоминание, как предупреждение. Магия - наша власть над мирами. Плаха - наш частый конец.
  Почему же не плаха, почему рудник? Почему?! Почему я? За что?
  Бадья стукнулась о дно ствола. Спуск завершён.
  
  ***
  
  На дне ям всегда сыро. Если они глубокие.
  А сразу под поверхностью земли залегает вечная мерзлота. Она никогда не тает. Даже летом.
  Чтобы пробиться сквозь неё, дойти до песков, несущих золото, мы таяли землю, палили в ямах костры.
  Или делали бут: разводили рядом с ямой огонь, накаляли докрасна камни и спускали их в ствол. Оттаявшую породу вытаскивали
  Обидно было, когда весь этот труд шёл насмарку... Когда выгрызали, вытаивали яму до скалистого основания, над которым должны лежать намытые за миллионы лет древней рекой золотые пески, брали пробу, промывали - а золота не было.
  Приходилось бросать это место и бить в новом. Такие ямы назывались глухарями.
  Четвёртая яма, по счастью, оказалась богатой на золото. Наткнулись на хорошую жилу, стали разрабатывать.
  Приличной одеждой сосланных никогда не баловали, как и нормальной обувью. Да и какая обувь выдержала бы эту всепроникающую сырость? То, что выдерживало, язык не поворачивался называть обувью. Это называлось сагиры.
  Из сырых коровьих шкур заключённые мастерили мешки, что-то вроде чулок, их и надевали на арестантскую обувку, бывшую в прошлой жизни приличной обувью.
  Пара сагир дожидалась меня на дне ствола, болтаясь в луже. Обычное место хранения: вытащишь из воды - ссохнутся насмерть. Не люблю я их, мерзкие они, а куда денешься, без них ногам гибель.
  Сев на каменный обломок, я натянула скользкий чулок на правую ногу. Бр-р, нога в нём всегда елозит, фу-у-у... И надевать его целое искусство. Тут всё - целое искусство. Искусство выжить.
  Ох, первое в надевании сагира - туго натянуть повыше. Завязать под коленкой. Ещё натянуть. Завязать над коленкой. Слабо затянешь, - разъедутся, сырая кожа выскользнет. Сильно - ноги болеть будут, тоже ничего хорошего. И так болят, без этого.
  С правым сагиром я справилась, а вот левый не пошёл. Как заколдовал его кто, если возможно это в мире без магии, а может, силы мои кончились. Не люблю я эти склизкие чулки, вот и они меня не любят. И так задержалась, наскребу я сегодня на свой хребет неприятностей, всё к этому и идёт.
  Чуть не плача, я затягивала слишком короткие завязки, чувствуя, что не держат они, снова всё насмарку.
  Из глубины проходки послышались шаги, ага, вот и возмездие за опоздание спешит. Кому охота в одиночку надрываться? Наклонив голову и стиснув зубы, я снова тянула вверх тяжёлый, влажный, скользкий сагир.
  - Ждраствуй, - раздался незнакомый голос.
  Вскинула голову - передо мной стоял гном.
  Старый гном, ростом мне по плечо, если я встану, не выше. Похожий на вымоченный в горной речке узловатый древесный корень. Голова почти лысая, редкая пегая борода. Темные глаза прячутся в припухших веках. Одет в засаленные, бесформенные одёжки, как и я, как и все тут.
  Так я и знала.
  Единственный на здешних рудниках гном-арестант - и меня к нему в пару поставили.
  - Приветствую, - буркнула я.
  Знаменитый гном. Здесь даже надзиратели обходят его стороной. Он убил шесть человек, за это и сидит.
  Нет, конечно, шестерых зараз уложить - не такой уж и подвиг, тут есть такие, у кого за душой и побольше. Один вон, на соседнем руднике, славен тем, что пятнадцать спящих товарищей зарезал. Ничего сложного, Лишай нам объяснял, как и он это сделает, если норму добычи не выполним. Главное - спящему нос зажать, чтобы он голову откинул, тогда шею удобно полоснуть, только булькнет кровушкой.
  Но чтобы в открытой схватке, да ещё гном... Такого никогда не было, и гнома побаивались. Особенно когда он улыбался.
  - Што, дефица, плохо? - нахмурился гном.
  Не улыбается, какое счастье. Дефица, это, надо понимать, девица? Удивительно галантный шепелявый гном.
  - Плохо, - безразлично согласилась я.
  Гном неожиданно наклонился над моим коленом, легко поддел узёл, распустив завязки, и перетянул мне левый сагир заново.
  - Держи.
  Я вцепилась в край.
  Гном умело замотал и завязал тесёмки под коленом. Потом над коленом. Заново перевязал и правый сагир.
  - Теперь хорошо. Можно работать.
  - Тебя как зовут? - спросила я.
  У нас не принято тыкать, только самым близким друзьям, а здесь - наоборот. Тоже не сразу привыкла.
  Гном выдал сложную тираду, что-то похожее на "бр-р-р-хр-р-р-др-р-р-р..", даже забавно: иметь такое рычащее имя и при этом уютно "жикать".
  Хотя кто знает, что правильно у гномов - они живут особняком, в дела людей не лезут, тщательно оберегая свои горы от вторжения людей. И это мудро, гномы - они вообще очень мудрые создания. Поэтому с людьми и не связываются.
  Но если все они способны убивать пусть не по шесть, но хотя бы по пять мужчин зараз, то, может быть, нам очень повезло, что они не лезут в наши дела?
  - Я не выговорю, извини.
  - Люди ждесь жовут меня Выдра, - сообщил гном.
  - А меня - Айя, - завершила я обряд знакомства и встала.
  Полное имя тоже осталось там, как и обереги. В мире без магии всё это - сплошные излишества. Да и имя гнома тоже - он же один на все рудники.
  Надо идти работать, а то очень скоро Лишай и Клин изведутся от любопытства, что это стоящие на вороте прохлаждаются и не вытягивают бадьи с породой из ямы. Спустятся вниз и наведут порядок. А у меня и без того много причин желать им скорейшей и мучительнейшей гибели.
  Опять же забавно, но все знают, что работа у надзирателей на женских рудниках непыльная и хлебная. Однако идут на неё лишь самые заскорузлые души, не люди - а мерзость ходячая.
  Потому что ненавидят их тихо, но люто, как умеют ненавидеть лишь слабые, и ни один надзиратель, работавший с женщинами, хорошей смертью не умер.
  Нет, их никто не трогал - силы неравны, они же все, как на подбор, сытые и мордатые, - однако же гибель себе находили нехорошую, не по-людски уходили. И это в мире без магии. Дома бы всех от души повеселил такой оборот.
  Гном опять скрылся в проходке, уволок туда пустую тачку как муравей.
  Вообще-то это моя работа, да что-то день сегодня на события богатый, вот я, наверное, и не могу в себя прийти. И голова болит больше обычного.
  Я побрела за гномом.
  Он уже успел дойти до конца проходки. Нагребал подборочной лопаткой в плетёную корзину породу.
  Поставил корзину в тачку: две ручки и колесо. Я подхватила ручки, привычно сгорбилась и потянула тачку по тоннелю к стволу, туда, где дожидалась порожняя бадья.
  На мокром дне проходки была выложена деревянная тропа в одну доску. Доски лежали хорошие, длинные. Колесо меньше подпрыгивало на стыках.
  Вот и ствол. Снять корзину с тачки, поставить её в бадью. Дёрнуть за верёвочку, чтобы стоящие наверху поняли, что надо поднимать.
  Первая бадья с породой пошла наверх. А я покатила порожнюю тачку обратно.
  Очередной день вошёл в свою колею.
  
  ***
  
  Трудно делать первые ходки.
  Потом втягиваешься, время перестаёт для тебя существовать, всё как-то стирается. Не замечаешь ни нависшего над головой низкого потолка, укреплённого жердями-огнивами, ни хлюпающей под ногами воды. Катится по грязным мокрым доскам колесо тачки до бадьи и обратно, туда - сюда, туда - сюда.
  Гном, как заведённый, вгрызается небольшим кайлом в землю, растёт проходка. Небольшим - потому что размахнуться широко здесь нельзя. Ещё немного - и снова надо будет крепить верх проходки. Иначе - может быть обвал.
  В соседней яме народу сейчас больше, ковыряются по пять человек, - там жила широко пошла и проходка шире.
  Здесь тесно, низко, поэтому гнома и поставили. И меня ему в пару, наверное, Клин надеется, что я буду седьмой убитой. Такая у нас с ним обоюдная любовь.
  Он бы меня давно прибил, да побаивается почему-то.
  Я бы его охотно во сне придушила, да сил нет.
  Когда вечером добираешься до барака и падаешь на нары - отключаешься сразу. Спишь и сквозь сон чувствуешь боль в ногах, руках, спине. Голова болит, но она болит постоянно с того момента, как я очнулась здесь, в мире без магии. И невозможно проснуться, пока не заорут утром, поднимая всех.
  Может быть, летом, если оно настанет, я всё-таки смогу вырваться из сна посреди ночи... Во всяком случае, эта надежда греет.
  Надо надеяться, чтобы выжить.
  Может быть, даже и не надеяться, а цепляться за что-нибудь, не позволять равнодушию завладеть тобой. Наперекор всему. Иначе упадёшь и не встанешь. Третьего не дано: никогда человек, родившийся в переполненном магией месте, не смирится с местом, где магия отсутствует напрочь.
  Вообще-то иногда подкатывают мысли покончить с этим раз и навсегда, но тело настороже. Оно в конечном итоге оказалось мудрее головы. Когда я пытаюсь понять, за что могла здесь очутиться, в голове взрывается боль, и я отступаю, не хочу вспоминать, понимая, что могу вспомнить, просто надо эту боль перетерпеть.
  А тело молодец, оно никаких тайн не прячет, оно приспособилось к тачке, притерпелось к сырости и холоду. Обходится и без магии, собственными силами.
  А ведь семь месяцев и двадцать один день назад всё было иначе...
  
  ***
  
  ...Их ведь много, наших миров, полных волшебства.
  Они в чём-то похожи, в чём-то различны. Где-то сходятся совсем рядом, где-то расходятся неимоверно далеко.
  В точке, где они все сошлись, находится Тавлея, наша столица. Город-насмешка, город-игра, город-обманка.
  Учёные умы бесконечно спорят, почему оно всё так, и как так получилось, и на что это похоже.
  Пока они спорят мы, тавлейцы, не ломая головы, живём на стыке магических миров и пользуемся всеми выгодами, которые можно из этого извлечь.
  Когда мне приходит охота думать о множестве наших миров, оно видится мне, почему-то, в виде пирожного. Пухлого слоёного бантика. А там, где слои перекручены узлом, и находится Тавлея.
  Представляю, какое веселье вызвала бы моя картина мирозданья у мудрецов.
  Но они, бедолаги, никогда о ней не узнают: нас учат контролировать себя с рождения. И держать свои мысли при себе.
  Тавлея не похожа ни на один город в мире. Она слегка безумная, как и все, живущие в ней. Высокомерная. Надменная. Капризная. Ветреная. Смертельно обаятельная. Заразительная. Она - светская львица.
  Ни один нормальный город не может себе позволить быть выстроенным на таких гиблых болотах.
  А Тавлея, обладая абсолютной магией, может...
  Место, где возносятся к небу её башни и дворцы - громадная заболоченная дельта великой реки, впадающей в море. Масса проток и каналов сплетаются и переплетаются, связывают и разделяют.
  Невообразимая смесь стоячей воды и воды быстротекущей породила это безумие, заполненное магией, словно болотной дымкой.
  Здесь и возник зыбкий город на зыбком месте. В других местах такой концентрации магии нет. Здесь - магическое сердце нашей Ойкумены.
  И владеть магией Тавлейских болот людям помогает золото.
  Золото отсюда, из места, куда я попала.
  Немагическое золото из немагического мира - единственная материя, не поддающаяся магии. Только оно способно удерживать магию, накапливать её и направлять.
  Без немагического золота Тавлея рухнет, и узел наших миров развяжется.
  И чтобы стояли на каменистых островках её гордые башни, ковыряются здесь в этом промороженном до костей земли месте люди, даже не подозревающие, насколько зависит от их усилий мощь Тавлеи.
  Я-то знаю, я оттуда...
  
  ***
  
  Дело в том, что между золотыми точками возникает связь, незримая ниточка.
  Положи три шарика немагического золота на равном расстоянии друг от друга, - образуется равносторонний треугольник, внутри которого будет заключена толика магии.
  Отодвинь один шарик, чтобы треугольник из равностороннего стал равнобедренным - магия получит направление, куда указывает острый угол.
  Положи неподалёку от шарика на вершине равнобедренного треугольника ещё один золотой шарик, - возникнет линия, по которой потечёт магия.
  Недалеко - если дальше, нужен ещё один шарик, чтобы привести магию, например, к шестиграннику. Это накопитель.
  Сладким мёдом в восковой ячейке сот застынет в золотом шестиграннике магическая капля. И будет манить всех неотвязно.
  Это самое начало, всё, конечно же, куда сложнее. Многомернее, объёмнее, изощрённее.
  Разные фигуры для разных видов магии, для различного её использования, для передачи и приёма. Связь между шариками - одна, между золотыми пирамидками - другая, между плоскими золотыми пластинками - третья. И так до бесконечности.
  Громадное значение имеет место немагических точек и расстояние между ними. И их положение в многомерном пространстве.
  Из всего этого складывается магическая геометрия, регулирующая все тонкости искусства подчинения и использования магии.
  Но если тавлейские болота магией переполнены, то чем дальше к границам наших миров, тем меньше магической энергии, тем сложнее её получить, тем она дороже.
  И там практически нет немагического золота, столь необходимого для обладания магией.
  А удержать магию с помощью обычного золота, добытого в любом из наших миров - всё равно, что хранить воду в решете. Просочится - и нет её...
  Поэтому и ненавидят нас, жителей Тавлеи. А за что нас любить? За то, что нам бесконечно легко то, что остальным очень трудно?
  Как может относиться к нам, к примеру, житель какого-нибудь далёкого Тар-Баг-Атая, проделавший невероятный долгий и трудный путь до столицы по важному делу? Солидный и благонамеренный человек, твёрдо стоящий на ногах и знающий, что такое жизнь и почём пучок редиса в ярмарочный день?
  Добравшись до первых столичных застав, предвкушая конец пути и долгожданный отдых, путешественник минует Пояс Тавлеи - скалистые гряды, ограничивающие дельту Мэгистэ или Альмагеста - то есть Величайшего потока, протекающего сквозь все миры.
  Поднявшись на Пояс Тавлеи, он с перевала, всегда неожиданно, видит перед собой невозможный город, словно парящий над заболоченной дельтой реки, расчленённой на пучок многочисленных проток.
  Город многоярусный, с бесконечными переходами, мостиками и ажурными арками, перекинутыми меж странных зданий на громадной высоте, на разных уровнях, ну никак сообразуясь со здравым смыслом.
  Он видит город, у которого нет опоры. Город, который может исчезнуть, оставив после себя лишь огоньки на болотах. И снова возникнуть, часть себя позабыв в других мирах.
  У солидного и благонамеренного человека голова идёт кругом и земля уходит из под ног.
  Он твёрдо знает, что с высоты падать больно, а по таким тонким переходам пройти невозможно. И на трясине выстроить башни нельзя. И посреди полноводного потока замки не возводят. И дышать дурманящими испарениями неприятно. И комары в таких местах едят поедом. Здесь - неправильное место!
  А живущие в Тавлее об этом даже не подозревают. Комары их не кусают, и с мостиков они не падают.
  Купающийся в магии город окутан невидимой золотой сеточкой, кусочки немагического золота везде, где только можно. В стенах и крышах домов, в перилах мостиков. В бортах, кончиках мачт и рей плывущих по каналам барок.
  Люди носят золотые обереги на одежде, на пальцах, в волосах.
  Золотая дымка стоит над городом, тусклым золотом отливает на закате вода каналов.
  А бархатными весенними ночами распускаются на тавлейских болотах белые нимфеи с золотыми тычинками. Утром они уходят на чёрное илистое дно, но на смену им раскрывают розовые лепестки лотосы, подставляя их золотым лучам солнца.
  Тавлея - она словно золотая паутина, и приезжий с окраины миров попадает в неё, как муха, барахтается, не в силах понять и покорить этот город.
  И покидает Тавлею, возвращаясь в свой родной, надёжный и такой правильный Тар-Баг-Атай с глубокой раной в сердце, потому что обладать этой равнодушной, надменной, слегка уставшей от всеобщего поклонения красавицей - невозможно, а позабыть нельзя.
  Тавлея обречена.
  Таким количеством магии нельзя обладать безнаказанно. У магии нет хозяина, она - награда сильнейшему. Поэтому на границах наших миров идёт постоянная война.
  Желтоватые страницы пухлых многотомных бестиариев переполнены рисунками тварей, что осаждали и осаждают наши рубежи. И будут осаждать, конца этому пока не предвидится.
  И библиотеки будут пополняться новыми томами поверженных врагов, пока мы сами не окажемся занесены в чей-нибудь роскошный бестиарий на страничку проигравших.
  Во всяком случае, я уже там.
  Меня лишили моих оберегов, и магия Тавлейских болот мне теперь недоступна, даже если я и попаду домой.
  Житель окраинного Тар-Баг-Атая куда счастливее меня.
  
  Глава вторая.
  Сердолик, янтарь, жемчуг
  
  
  Время не бежит - оно летит.
  Только было утро, а вот и полдень. Это потому что тепло и небо синее на конце ствола виднеется.
  В очередной раз бадья вернулась не только с порожней корзиной, но и с обедом. Кормят здесь нормально, какой смысл морить голодом человека, который добывает золото, он тогда работать не сможет.
  Приехал кус хлеба и рассечённый до корочки надвое шмат сала, ну а чайник с водой и так висел на одном из столбов, рядом с горняцкой лампой. Горло смачивать.
  - Выдра, есть иди! - крикнула я в туннель проходки.
  И задумалась, "идите" вообще-то надо бы сказать...
  Или не надо?
  Слышно было, как перестал тюкать стену гном, захлюпали шаги. Выдра аккуратно обошёл пустую тачку.
  Разломил хлеб напополам, оторвал от общей корочки свой кусок сала, присел на корточки у стенки и принялся есть.
  У меня ноги заныли при взгляде на него. Тут многие умеют так сидеть, я - нет. Жевала стоя.
  С тем, с кем ты разделил еду, в даже если это гном, чём-то сближаешься. С сотрапезником молчать неловко.
  - Тяжело было с шестью справиться? - спросила я.
  - Нет, - с видом давным-давно привыкшего к своей славе и уже не радующегося ей ответил гном. Помолчал, потом пояснил: - Я не хотел. Они ввяжались в драку. Я жащищался. Нечаянно убил.
  Вот это по-нашему. Логично: что же ещё сделать с теми, кто вшестером на тебя напал?
  Гном всё больше и больше становился мне симпатичен.
  Не-ет, день сегодня, похоже, удачный! Живую бабочку увидела, с гномом познакомилась. Ещё бы голова не так болела - и вообще полное счастье.
  Да только не бывает его, полного счастья. И неполное быстро кончается.
  Лишай появился. Обед испортил, оглоед. Нечестно это, обед у заключённых - святое.
  Работу припёрся проверять, спустился в бадье с небес, ждали его, ага.
  Как обычно, когда мы с ним сталкивались в тесном пространстве, возникало какое-то немыслимое напряжение, казалось, щепочку сухую поднеси - и вспыхнет.
  Я-то чувствовала, что ему до смерти хочется мне шею свернуть, но что-то сдерживает, а от этого хочется ещё больше. А в свою очередь, я исступленно жду, когда он сделает хоть малейшую попытку причинить мне боль, чтобы, забыв всё, кинутся на него и подохнуть, потому что забьёт.
  Но до этого - схлестнуться с ним так, чтобы всю жизнь оставшуюся, недолгую, как у всех здешних надсмотрщиков, полученные от меня увечья лечил. Жду. У меня ведь тоже своя уздечка, не приучена наносить удар первой. И даже знаю, почему не приучена: близко расположена черта, переступив которую, я не смогу остановится. Особенно здесь.
  Тут иногда зубы сводит от желания вцепиться в кого-нибудь, тугую кожу прокусить, чужую солёную кровь почувствовать.
  И непонятно, то ли это от долгой зимы в голове сдвиги, то ли именно так упырями делаются, то ли тело устало от давно неживой еды, свежей пищи требует, тепла и солнца. Магии, текущей по жилкам.
  Вот и расходимся мы со старшим надсмотрщиком, словно два хрипящих волкодава в строгих ошейниках, у каждого поводок туго на чей-то невидимый кулак накручен. Пена на губах закипает, зайчики кровавые в глазах скачут, - но мир.
  И сейчас Лишай лишь зыркнул на меня - и мимо, пошёл в проходку смотреть, чего наделали.
  А наделали мы много чего, пора было бы и потолок крепить. Гном вгрызался в породу, аки крот. Кайлил он ювелирно.
  Даже Лишай впечатлился. Пробурчал себе что-то под нос, пальцем стенку колупнул да и вознёсся обратно на землю.
  Мы продолжили прерванное застолье. Нет, застолье - это когда за столом. Так что мы с гномом вернулись обратно к стволу и всего лишь продолжили жевать, не желая сокращать время обеда.
  Гном не стал присаживаться у стены, аккуратно съел остаток своего ломтя, стоя у столба.
  - Ноги заболели? - спросила я.
  - Прошто решил, што негоже мне сидеть, когда дама иш шлавного рода Орионидов стоит, - отозвался гном.
  Клянусь созвездиями, у меня от изумления кусок изо рта выпал.
  Да, я - дама из славного рода Орионидов, как ни смешно это здесь звучит. Но Лишай меня побери, гном-то откуда это знает?! Здесь об этом вслух не говорится, никому не ведомо моё полное имя.
  - Как многие иж моего племени, я был в штолице по делам, - сказал гном, глотнув воды из чайника.
  - Столица велика, - осторожно заметила я.
  - Тафлея громадна, но ярких шошвеждий мало. Тафлеец всегда отличит Орионидоф от Тауридоф или Геменидоф. И наблюдательный гном тоже. Не жря же говорят в штолице "держит голофу как орионидский грифон". - Гном повесил чайник на место.
  Нет, надо было сказать "идите", приглашая его обедать. Он не отсюда, он оттуда...
  - Я рада нашему знакомству, уважаемый Выдра, - вспоминая совершенно ненужные здесь слова, сказала я.
  - Ражрешите ещё раж предштавиться, - церемонно отозвался гном. - Драудиран Вырдрайрыдархрад к фашим услугам, гошпожа...
  - ... Айа, созвездие Орион, дом Аль-Нилам. Вы всегда желанный гость в моём доме.
  Церемонно раскланявшись в полутёмном стволе, мы, шлепая по сырому полу коровьими сагирами, отправились в низкую проходку работать дальше.
  
  ***
  
  Снова покатилась по доске тачка. И закрутились воспоминания, нежданно вызванные гномом.
  И снова почему-то пришёл на память выдуманный мной путешественник из далёкого Тар-Баг-Атая, ничегошеньки не понявший в Тавлее.
  Даже смешно стало: сама же его выдумала, а потом пожалела бедолагу, запутавшегося в нашем узле мирозданья.
  Если бы он задержался в столице подольше, понял бы, что из себя представляет город на болотах. Все же просто.
  Миры - их множество. Мириады. А Тавлея одна.
  И небо над всеми мирами - одно. Звёздное ночью, залитое солнечными лучами - днём.
  Случайно ли так получилось или преднамеренно, но Тавлея - это отражение звёздного неба на земле. Зная это, легко можно во всём разобраться. Просто надо помнить, что звёзды светят и днём и ночью.
  Альмагест - титул реки, соединяющей все миры. А имя её известно каждому - Млечный Путь.
  Ничто так не ценится в чаше болот, как скальная твердь. На каменистых островках возведены замки, и расположение их совпадает с расположением звёзд на небе.
  Это дома. Дома основали выходцы из самых разных миров, и были они там, откуда пришли в Тавлею, отнюдь не последними людьми - это любому понятно.
  Хотя таких подонков, как Лишай с Клином, я думаю, среди них не было: тогда надо было за тверди среди топей биться, а не слабыми помыкать.
  Тогда и слабых не было - лишь сильные пришли напиться из котла, где клокочет магия.
  Дома объединены в созвездия. Созвездия правят Тавлеей, правят мирами. И ведут бесконечную борьбу между собой за власть, за магию, за место под звездным небом.
  Наши предания говорят, что когда звезды отразились в тавлейских болотах, там, куда падал их свет, возникали острова.
  Я в это не верю: ведь тогда вместо русла Млечного Пути топи и хляби должен был разрывать и возноситься вверх мощный каменный хребет. И где он?
  Но в остальном, всё правда, - если, к примеру, знаешь, что башня, на смотровой площадке которой ты стоишь, - это Алудра Большого Пса, сразу определишь, что за гордая цитадель возвышается выше по течению, прямо на стремнине - это многобашенный дом Бетельгейзе, крупнейший дом Ориона.
  Дальше высится гордый Беллатрикс, что значит Воин.
  А если стоять на Алудре левым боком к реке, отчётливо видны и основательный Саиф, и вычурный Ригель, и три красивейших замка, стоящих в ряд, -знаменитый пояс Ориона.
  Аль-Нитак, Аль-Нилам и Минтака.
  Аль-Нилам - это центральная жемчужина в Поясе Ориона. Мой Аль-Нилам...
  Более мелкие дома созвездия, в том числе входящие в Щит и Палицу, не всегда видны, потому что невелики, и из-за этого жёстко привязаны к определённым мирам, для мифического тарбагатайца они то исчезают, то появляются вновь.
  И над всеми нашими замками развеваются Чёрные Знамена Ориона.
  Ещё выше вверх по Млечному Пути чётко виден Альдебаран, самый значительный дом Созвездия Тельца. В его красно-кирпичные стены вделано столько слитков немагического золота, что стены издалека кажутся оранжевыми.
  А на той стороне потока просматриваются причудливый шестибашенный венец дома Кастор созвездия Близнецов и массивный замок дома Поллукс этого же созвездия. Он немного похож на Альдебаран, хоть и не такой громадный и блестящий.
  Да и самому созвездию Большого Пса есть чем похвастаться: вдоль Млечного Пути, практически на одной прямой, стоят золотостенный Везен и ослепительный белоснежный красавец Сириус.
  А за спиной у смотрящего на реку окажутся сияющая голубоватым мрамором башен Адара и строгий неприступный Фуруд.
  И словно привратник перед господином застыл перед Сириусом дом Мирзам, встречая путников со стороны скалистого Пояса Тавлеи.
  Большой Пёс - старинный союзник Ориона. Не знаю, устоял бы Орион в Третьей Войне Созвездий, если бы не помощь Большого Пса. Скорее всего, нет. А так ничего, выжили. Только цвет знамён стал траурным, чёрным...
  Голова заныла с нешуточной силой. Наверное, потому, что в яму спустились ещё женщины. Лишай послал крепь установить.
  И сразу воздуху в пересчете на каждого стало меньше. А он и так тяжёлый, подземный.
  Все вместе мы сначала поставили столбы с вырубленными наверху У-образными выемками. На выемки легли поперёк штольни толстые жерди-опоры, а на них повдоль - плотно-плотно - наложили настил из жердей же.
  Пустое пространство, оставшееся над настилом, туго забили теми камнями, что Выдра выковырял из стенки проходки вместе с золотонесущими песками. По выражению тех, кто долго здесь сидел: "чтобы не гремело". Иначе может быть обвал.
  Правда, никакая крепь не спасёт от Золотого Змея, - так шепчутся вечерами женщины в бараке.
  Что это за зверь такой, я не знаю. Тут и обычных-то змей нет, не живут они в местах, где притаилась вечная мерзлота, холодно им.
  Скорее всего, это какая-то пакость-неприятность, связанная с работами в штольнях. Называют же горняки взрывоопасный газ, скапливающийся в туннелях каменоломен, "дроздом".
  Голова ныла. Даже дышать стало тяжело: когда женщины уехали в бадье наверх, я ещё долго стояла в стволе, глотая воздух и страстно мечтая побыстрей оказаться на поверхности, отдышаться вволю.
  Может быть, я почувствовала себя так мерзко ещё и потому, что все спустившиеся пялились на меня, словно думали, что гном напарницу здесь сырой съел, и давно похоронили, а я без спросу взяла, да и воскресла.
  Во время работы постоянно ловила быстрые любопытные взгляды, наверное, разглядывающие продолжали надеяться, что если страшный маленький убийца шести человек меня не сожрал, так хоть обкусал кое-где и следы его зубов остались на радость окружающим.
  Глупость, конечно, несусветная, мне глубоко плевать, как на меня смотрят.
  Дело всё, видно, в том, что дом я вспомнила. А лучше не вспоминать - только душу травить. Такой роскоши, как упиваться страданием, здесь себе позволять нельзя. Я уже заметила, чем меньше думаешь о прошлом, тем меньше болит голова.
  Аль-Нилам, Ориониды - это всё осталось там.
  Здесь надо жить с чистого листа. И следить, чтобы гружёная тачка с доски-дорожки не уходила.
  Тогда, если получится, я доживу до лета. И всё-таки проснусь посреди ночи...
  
  ***
  
  Недолго солнышко светило.
  Оттепель быстро кончилась, снова пришла зима. Вот и причина нашлась, почему голову так ломило: к перемене погоды.
  И опять засвистел ветер, тучи заволокли небо. И горы, и долину засыпало снегом, словно и не было тех оттаявших пригорков. Всё заново послушно стало белым.
  Отступивший было холод - вернулся во всей красе.
  Мы неплохо сработались с гномом, копошились себе в четвёртой яме, выгрызая золотоносную породу, и были теперь в более выигрышном положении, чем те, кто стоял наверху у ворота, ежась под ледяным ветром.
  Понемногу, во время скупых бесед в обеденный перерыв, выяснилась причина, почему гнома отправили сюда.
  Это Лишай договорился: над его шеей свой топор висел, мы обязаны были выдать определённое количество золота, получалось же меньше. Не сразу на россыпь встали, пески золотоносные были тяжёлыми - камня много. А сил у нас мало.
  Гном же играючи делал за день двойную норму, и Лишай с Кирпичом воспряли духом.
  Поселился гном не в общем бараке, а в старой землянке, вырытой ближе к реке. Он умудрился сам её восстановить, подновил насыпь на крыше, сложил печь-каменку. Получилась вылитая нора, только что с трубой.
  Клин лишь ощерился в ухмылке, явившись после осмотра гномова жилья.
  - Хозяйственно недомерок устроился, чистый барсук. Ему всё одно сидеть пожизненно, убивцу. Без выхода в жильё.
  Это сообщение было встречено в бараке с одобрением: кому-то ещё хуже, чем всем.
  Из мира без магии возврата нет, это правда, но и здесь можно устроиться по-разному. Заключённый может выкупиться, перейти в разряд поселенцев. Для этого надо добыть определённое количество золота.
  Ту породу, что доставали за день, потом промывали, намытое золото Лишай взвешивал, ссыпал в кожаный мешочек и прятал в сундук. И записывал, сколько сегодня взяли.
  В намытом золоте у каждого была своя доля. Которую Лишай же и определял.
  Больше всех получала разбитная девица не первой свежести по прозвищу Муха, она грела его постель, и в силу этого была на лёгкой работе: варила еду. Еда получалась не очень. Остальные девушки, обойденные при выборе, шипели, что там она работала в борделе и клиенты звали её не Муха, а Ленивая Муха. Это они отчаянно завидовали.
  Выкупившийся "уходил в жильё" - то есть в обжитые места, поселения, разбросанные на клочках земли, отвоёванных у тайги.
  Живущие в них люди занимались тем же, что и мы - добывали золото. Но там было легче, и жизнь состояла не только из одной работы.
  Там было своё благородное общество со своими ценностями. Выше всего ценились вещи, попавшие из магических миров, совершенно здесь никчёмные.
  Серебрянострунные арфы, на которых никто не умел играть. Книги на неизвестных языках. Яркие южные птички в золотых, ведь золота - завались, клетках, которые через некоторое время дохли все, как одна, не в силах пережить длинную, холодную зиму. Но всё вышеперечисленное богатство, по представлениям местных столпов общества, их "приобщало".
  Мне предлагали остаться на поселении, когда я только очутилась здесь.
  На роли не то Мухи, не то южной птички - всякому солидному человеку лестно иметь в доме этакое диво с самой Тавлеи, между клеткой с чахнущей канарейкой и покрытой кисеёй (чтобы не пылилась) навсегда умолкшей арфой.
  И предложение до сих пор в силе.
  Ждут, когда заносчивая цаца пооботрётся в забое, утратит тавлейскую спесь и через сбитую о низкий свод проходки спину дойдёт потихоньку до правильного понимания жизни.
  Хорошо быть столичной штучкой, кому ещё такое предложат?
  Думается мне, может быть, поэтому ни Лишай, ни Клин в отношении меня не рукоприкладствуют, - боятся товарный вид попортить.
  Только бурчат себе под нос разные слова, самые мягкие из которых "тавлейская ведьма". А я очень не люблю, когда ругаются в спину.
  Лично мне надо проработать две жизни, чтобы получилась та норма золота, за которую уходят в жильё.
  Или передать через надзирателей, что, мол, согласная я, забирайте.
  Или собрать столько самородков, попадающихся изредка в золотоносной породе, чтобы хватило на выкуп.
  Такое тоже практикуется - никто же не в силах уследить за тем, что находят заключённые. А они находят. И прячут. Потому что если надзиратель обнаружит, - заберёт, змей, себе.
  Но раз в год, в осеннюю пору (шепчутся ночами в бараке) по всем рудникам едут собирать такое золото большие люди, которым и надзиратели не указ.
  Сдашь им столько самородного золота, сколько у тебя в двух горстях умещается - и ты уже не бесправный заключённый, а вольный поселенец. Хочешь - золото добывай, хочешь - чем другим занимайся.
  Только, конечно, никуда ты от золота не уйдёшь, потому что ничто иное здесь так не выгодно, как оно. Земля скудна, лето крохотное. Хозяйством кормиться - с голоду помрёшь. А золото кормит.
  Я слышу сквозь сон эти разговоры, и больше всего меня волнует, каким образом переправляют потом золото в Тавлею. Какими путями связаны наши миры? Неужели для людей здесь только односторонняя дорога - оттуда сюда, а обратно никак? Других такие глупости давно не волнуют. Все знают твёрдо: отсюда не возвращаются. Очень утешительное знание.
  А Выдре, в отличие от злорадствующего барака, я позавидовала. Жить одному - это же так здорово! Так можно отбывать каторгу.
  Надзиратели не боялись, что гном сбежит. Они вообще не боялись, что кто-то сбежит. Куда бежать-то?
  Весь этот мир - горы и болота, реки и озёра. Как сало под тонкой кожицей залегла под землёй вечная мерзлота. Плодородный слой крохотный, чуть толще ребра ладони. Только в долинах рек земля побогаче. А так - неприютно, скудно, холодно. Везде, куда не беги.
  Рудники раскиданы по горам и долам щедрой рукой, но теряются в бескрайней тайге, как бусинки в пушистом ковре. Связывают их даже не дороги - тропы. Летом конный пройдёт, зимой волокуша проедет.
  Настоящих дорог мало, они пробиты к большим рудникам. Но там и порядки строже, охрана бдит. Бежать с рудника на рудник - глупо.
  Моют золото по речкам, объединившись в артели, вольные старатели. Бывшие каторжники. Они слишком ценят свою пусть и не совсем вольную волю, чтобы тепло встретить приблудившегося горбача - так называют здесь беглых. Или забьют насмерть или властям сдадут. К ним бежать - тоже смысла нет.
  Местная столица, куда отправляют золото, где появляются новые партии арестантов, где жизнь кипит и пенится, как брага, гордо именуется Резиденцией. Это уже почти город. Вот там есть некоторые шансы скрыться, если сумеешь добраться. Если бежать с золотом, чтобы было чем купить укрытие.
  Но если есть золото, лучше просто выкупиться и перейти в поселенцы. А без золота долго в Резиденции не протянешь, выловят.
  И всё снова упирается в одно: никто не уходил отсюда в другие миры. Такой побег скрыть невозможно - об этом бы всё равно узнали...
  Безысходность - вот девиз этого мира. А раз так, то и думать об этом не стоит.
  Только голова болит.
  
  Глава третья.
  Янтарь, раух-топаз, янтарь
  
  Если за что и надо было посадить Муху, так за то, что к своим нынешним обязанностям она подходит не в меру добросовестно.
  Ну, в самом деле, - выбилась в люди, так наслаждайся, зачем через меру усердствовать? Нет же, надо старание проявить.
  Не успел Лишай в барак зайти, на свою половину протопать, - а барак общий, посредине печка, девочки налево, мальчики направо, - как Муха давай вокруг него хлопотать, при всех своих снастях. Он душой отмяк, сапоги скинул - и мама моя, убить эту Муху!
  Не могла полчаса подождать, пока все есть закончат да по нарам разбредутся.
  Моё место у стены, а она проконопачена плохо, поддувает. Какой-никакой, а всё-таки воздух.
  И без Лишая у нас в бараке не цветами благоухает, мылись-то мы последний раз осенью, когда вода в реке ещё льдом не покрылась.
  С улицы - сильно в нос даёт. Но потом принюхаешься, притерпишься. Опьянеешь от еды и забудешься на нарах, тогда уже ничто не может потревожить, даже запах сушащихся на печке портянок.
  А сейчас даже в глазах защипало. Подступила тошнота комом к горлу. Чувствуя, что меня сейчас вырвёт, я выбралась из-за стола и заторопилась к выходу.
  Никто не останавливал - каждый волен мерзнуть снаружи, сколько душа пожелает.
  Только когда бухнула позади меня, отрезая теплый смрад, вторая входная дверь и лицо защипало от ветра, стало немного легче. Я отошла от барака, прислонилась к сосне с подветренного бока.
  С другой стороны, Муху тоже можно понять. Не будет девушка старательной - её теплое место охотно займут. Желающих - масса. Это легче, чем тачку катать.
  А вот Клин постоянную пассию не заводит, ему разнообразие нравится, молодой ещё. Его избранница на ночь получает другую хлебную должность - дежурной по бараку. Воды наносить, помои выплеснуть, прибрать, заштопать надзирателям чего-нибудь, Мухе в стряпне помочь.
  Когда наши с ним взаимоотношения ещё не определились окончательно, он попытался назначить меня дежурной.
  В ответ я искренне удивилась, как такой уважаемый человек не знает, что в наше время немодно, да и просто неприлично мужчинам и женщинам встречаться под одним одеялом. Даже самый последний невежа и тот в курсе, что теперь мужчины любят исключительно мужчин, всё остальное - дурной тон.
  Разъяренный Клин запустил в меня тяжёлым табуретом. Промахнулся в гневе. Ох, нечисто тут всё-таки дело, потому что по всем законам, которые я узнала позже, после такой отповеди лежать мне с переломанной шеей в сугробе за бараком, лета ждать, когда земля оттает и мёртвых начнут хоронить. Или не ждать лета, валяться на дне глухаря - пустой ямы, чтобы не портить окружающий пейзаж. В глухарь скидывают тех, кто недостоин быть закопанным честь по чести.
  А Клин лишь плюнул в мою сторону.
  Сосна поскрипывала от порывов льдистого ветра...
  Понемногу он стих, небо очистилось, стали проступать звезды.
  Орион почти не виден, жалко. Зато Большая Медведица как на ладони, висит низко над горами её Ковш, светятся Алькаид, Алькор и Мицар, Алиот, Мегрец, Дубхе, Мерак, Фад. Когда-то для меня это были в первую очередь дома... Дворцы и замки.
  Если небо звездное, значит, ночь будет холодная.
  Я уже замерзла, но возвращаться в барак очень не хотелось. Решила пройтись до реки, посмотреть, как гном устроился.
  Хрустел снег на плохо ещё утоптанной после недавнего снегопада тропинке. Чтобы руки не мерзли, я сжала их в кулаки, втянула в рукава. Подняла плечи, чтобы голая шея утонула в засаленном вороте арестантской рванины, съёжилась, сжалась. Так теплее.
  Мои шаги были единственными звуками в мире, всё остальное дремало, укрытое чистым холодным снегом. А звёзды были так низко, - подними руку, и достанешь...
  И тут я услышала голос. Кто-то тихо, словно из далёкого далека, звал меня по имени.
  Оглянулась кругом - пусто. Ночная темнота спряталась за деревьями.
  А голос настойчиво звал. Он был здесь - и словно его не было.
  Ничего не понимая, ещё раз оглянулась. На земле никого, совсем никого...
  Запрокинула голову к небу - и по одному этому жесту поняла, что зовёт кто-то свой, кожей узнанный. Здесь нельзя обнажать перед чужим горло - уязвимое место. Перегрызут.
  - Кто ты? - шёпотом спросила я у неба.
  - Твой кузен из дома Бетельгейзе. Узнаёшь? - прозвучало из ниоткуда.
  - Н-нет... - покачала я головой.
  Голос слышался тихо, я слова-то еле-еле улавливала, где уж узнать...
  - Ты была маленькой, когда я ушёл к Драконам, - сказал он.
  - Как ты нашёл меня? - выдохнула я.
  - Случайно уловил родственный след, уводящий сюда. Твой магический штрих остался на границе этого мира. Извини, сегодня больше говорить не могу, свяжусь с тобой завтра. Я рад, что ты нашлась, кузина.
  - Забери меня отсюда, - попросила я безнадёжно небо, вышёптывая слова дрожащими губами. - Я здесь умру...
  Появились в уголках глаз незваные слёзы.
  Вот ещё! Глупо реветь на морозе. Потом в том месте, где замёрзла слеза, болеть будет, словно кто-то раскалённым гвоздем ткнул.
  Но забилась в сердце короткими толчками неудержимая радость, столь редкая в этом безрадостном мире.
  Завтра я услышу голос Орионида, кузена. Нет, Кузена - такое у него пока будет имя. Старое имя он отдал, уйдя к Драконам, а новое я не знаю, но это неважно, как его сейчас зовут, главное, что он есть, что он смог пробиться сюда, в мир без магии.
  Завтра я услышу... Надеяться на что-то - здесь смертельно. "Не верь, не бойся, не проси" - вот залог выживания.
  И ещё "не жди". Но я же не жду! Просто завтра всё равно придёт. А ждать я не буду, нет, ни за что. Нельзя. Нельзя. Совсем нельзя.
  
  ***
  
  Вернулась я в барак в глубокой задумчивости. Про то, что хотела на выдрино жильё посмотреть - забыла напрочь.
  Съёжилась на своем месте и, дыша свежим воздухом, тонким обжигающим ледяным ручейком текущим из щели между брёвнами, принялась думать.
  Много о чём надо было поразмыслить.
  Найти меня всего лишь по магическому эху, оставшемуся от моего следа, мог только кто-то из Бесстрастных.
  Тавлея живёт лишь потому, что среди нас, способных использовать магию внешнюю, изредка, с каждым поколением всё реже и реже, появляются мужчины, которым не нужны обереги, они сами - и есть магия. Она у них внутренняя. Это истинные маги, только их магия абсолютна.
  Именно они держат наши границы.
  Внутренняя магия - громадная сила, которой надо уметь управлять. Обычно она обнаруживается у подростков в переходном возрасте, и будущую опору наших миров забирает для обучения орден воинов-магов, чьи укрепления расположены в центре Тавлеи, в созвездии Дракона.
  В обмен на дар внутренней магии они теряют всё остальное - беззаботную жизнь, семью, обычные чувства и радости. Их зовут Бесстрастными, Бесстрашными, Безупречными. Или драконами по названию созвездия. А обычно - Драконидами.
  В лицо им оказывают боязливые почести, а за спиной посмеиваются. Слишком привычны войны на границах, а границы слишком далеки от Тавлеи. Орионидов много среди Бесстрастных.
  Взрослые маги сосредоточены и замкнуты.
  Им не нужны ни власть, ни золото, ни женщины. Последнее вызывает особенно нездоровый интерес и всякие сальные предположения, обычно порожденные фантазией высказывающего.
  Но за всем этим сквозит обыкновенная зависть: дело в том, что обладание внутренней магией, умение ей управлять, даёт такое наслаждение, рядом с которым меркнут все земные радости. Магия внешняя не даёт почувствовать и сотой доли тех ощущений. Но тем строже, сосредоточенней на самой магии должен быть человек, обладающей ею, чтобы полностью контролировать силы, что таятся в нём.
  А Кузена из дома Бетельгейзе я всё-таки вспомнила. Из-за яблок.
  Мне было не то пять, не то шесть, когда у него обнаружился дар истинной магии. Или проклятье - как на это посмотреть.
  Каждый раз, когда находится новый истинный маг, это грандиозное событие.
  Все дома Ориона собрались на церемонию перехода будущего воина-мага в орден Дракона. В замке Бетельгейзе было не протолкнуться от гостей.
  По дворикам, переходам, галереям и прочим уголкам громадного многоуровневого замка весело носились юные Ориониды, потому что одно из краеугольных правил созвездия гласит: "Родственники должны знать друг друга".
  Правило это появилось ещё во времена Третьей Войны Созвездий, когда Орион столкнулся со Скорпионом и кровь лилась по всему городу.
  Ориониды резали Скорпионидов, Скорпиониды - Орионидов, включились другие созвездия, пытавшиеся под шумок освободить Тавлею и от тех, и от этих.
  Опасно было всё, что могло определить человека, его ранг и созвездие. И только зная своих в лицо, можно было выжить в обезумевшем городе, с одного взгляда узнать созвёздника в толпе, получить помощь и укрытие.
  Поэтому кузены и кузины, дальние, ближние и окольные, во время любого празднества встречались, играли вместе, вынося из детства ощущение родства.
  Сам переход должен был состояться в сумерках, а с раннего утра все развлекались, как могли. На меня в тот день надели "настоящее", взрослое платье и выпустили в свет.
  Я благополучно вытирала синим бархатным подолом все попадающиеся на пути подоконники и перила, пока не обнаружила в одном из двориков двух кавалеров, вполне достойных составить мне компанию.
  Кузены моего возраста тоже обрадовались мне, потому что им для новой игры как раз требовался кто-нибудь в длинной юбке.
  Из ниши в стене выставили вазу с громадными розами, меня посадили на постамент и вручили яблоко: я стала прекрасной дамой.
  Дворик превратился во всамаделишное ристалищное поле.
  Кузены вооружились деревянными мечами - и закипел рыцарский турнир за благосклонный взгляд прекрасной дамы.
  Бились не на жизнь, а на смерть. Я болтала ногами, сидя под полукруглой аркой, и во все глаза смотрела, как сталкиваются мечи и чуть щепки не летят.
  Увлечённая поединком, я и не заметила, как съела яблоко, которое должна была вручить победителю. Что победитель обрадуется огрызку - было сомнительно.
  Поэтому я подобрала юбки и тихонько покинула нишу. Имеет право прекрасная дама отлучится по своим прекрасным надобностям?
  Побежала на кухню воровать новое яблоко.
  Громадный кухонный полуподвал оглушал звуками и запахами. Народу сновало - не протолкнуться.
  Я была слишком маленькой, чтобы иметь доступ к настоящей магии, поэтому пришлось пробираться к кладовой где ползком под столами, где перебежками от бочки к бочке. Сердце сжималось от сладкого ужаса и восторга.
  Наверное, я была не единственным юным набежчиком на кухонные кладовые, потому что окружающие старательно делали вид, что не замечают меня. Над головой глухо стучали ножи и мягко шлёпались о припудренную мукой поверхность столешницы куски теста. Здесь было ещё интересней, чем в нише, но чувство долга победило.
  В кладовой, увидев недалеко от входа корзину отборных яблок, я решила: раз яблок так много, зачем брать одно, когда можно и наградить победителя, и вручить в качестве утешения побеждённому, и себе взять, раз я не просто прекрасная, но ещё и сообразительная?
  Но краснобокие тугие яблоки были куда больше моего кулака, ладонью ухватывалось только одно. Второй - другое. Для третьего рук не оставалось. В зубах не донесу, тяжелое. Незадача. Подумав, я уложила три громадных яблока в свой многострадальный подол и, радостная, со всех ног поспешила обратно.
  В одном из переходов я столкнулась с Кузеном и главой дома Саиф, которые шли и беседовали почти на равных.
  Красивый темноволосый подросток с удивительно правильными чертами лица, тонкий и подтянутый, сосредоточенно слушал громадного мужчину, похожего на льва с гривой седых волос. Они были не похожи, но схожи - почему и отличают в Тавлее Орионидов от Тауридов или Геминидов. Посадка головы, разворот плеч, то неуловимое, что роднит всех нас.
  Скорее всего, понимаю я сейчас, хитрый и мудрый Сердар Саиф втолковывал уходящему к Драконам Ориониду, в чём состоит его долг перед созвездием.
  Незнакомый ужасно взрослый Кузен мне понравился, помню, я подумала, что если бы он бился на сегодняшнем турнире за мой благосклонный взгляд, я, пожалуй, вручила бы ему два яблока. Пусть бы ел на здоровье.
  Занятые разговором мужчины перекрыли мне единственный выход, а разворачиваться и спасаться бегством было поздно: седой, в которого я чуть не врезалась, пригвоздил меня холодным взглядом к плитам пола.
  Удерживая ворованные яблоки в подоле потерявшего последние остатки праздничности платья, я исподлобья смотрела на нежданное препятствие на своём пути и понимала, что ситуация осложняется: рыцари не любят, когда прекрасные дамы несут награды не им, а другим рыцарям.
  Сердар Саиф, оценив обстановку, отпустил Кузена и принялся за меня.
  - Объясните мне, пожалуйста, маленькая госпожа Аль-Нилам, куда это вы торопитесь?
  Несколько мгновений я молчала, но поскольку деваться было некуда, собрала волю в кулак и принялась объяснять, что это награды героям и мне надо спешить.
  Длинный, немного расплющенный на конце нос Сердара Саифа нацелился на мой подол, небольшие, твердые, как осколки гранита, глаза пересчитали яблоки.
  Затянутая в чёрную перчатку с расшитым жемчугом раструбом громадная рука бесцеремонно изъяла два яблока. Я разглядела даже рельефные швы на перчатке, спикировавшей сверху на мой подол.
  - Нельзя давать награды побеждённым, маленькая госпожа Аль-Нилам, - сказал седой лев. - Яблоки достаются только победителям. И воровать некрасиво. Я верну эти два на место.
  Вцепившись в оставшееся яблоко одной рукой, другой я расправила подол, торопливо присела и понеслась дальше, радуясь, что так дёшево отделалась.
  Но, пробегая по одному из многочисленных арочных переходов, я увидела внизу прохаживающегося около фонтана Сердара Саифа, который с удовольствием ел одно из добытых мною с таким трудом яблок. Второе у него выпросила красивая девушка в алом платье, украшенном изумрудами.
  И я, глядя на этот пир сверху, заключила, что одни бьются ради яблок, другие добывают их честным воровством, а третьи бессовестно отнимают у прекрасных дам, сопровождая грабеж правильными словами. Едят сами и добиваются расположения красавиц за чужой счёт. И понеслась дальше.
  К окончанию турнира я успела, яблоко победителю торжественно вручила.
  Лучащийся от гордости победитель пообещал жениться на мне (когда-нибудь потом).
  Проигравший кавалер не растерялся и в пику победителю испросил разрешения на танец со мной сегодня вечером на балу после церемонии.
  Я немного поломалась, заявив, что почти все мои танцы на сегодня расписаны ещё две недели назад, но потом сменила гнев на милость и выделила ему павану, как знак особого расположения.
  После чего, убедившись, что моё дальнейшее и ближайшее будущее определено, я пристроена и волноваться мне уже нечего, распрощалась с кавалерами и побежала переодеваться к вечеру.
  Точнее получать выговор за навсегда испорченное платье, которое не удалось привести в нормальный вид даже с помощью магического вмешательства. Попробовали бы они сами в длинной бархатной юбке пройти на четвереньках по кухне!
  А потом началась церемония...
  Главный зал дома Бетельгейзе был просто громадным.
  Говорили, что даже когда Орион был в расцвете могущества и его ещё не обескровили междуусобицы, и тогда всем собравшимся здесь Орионидам было просторно.
  Сводчатый потолок удерживал вечернюю мглу. По старинному обычаю, жгли факелы, не прибегая к магии. Укрепленные на стенах в кованых кронштейнах, они чадили. Пахло горящей смолой.
  Цепочка тревожных огней опоясывала огромный зал, выше была чернота. В конце зала на возвышении стояли резные кресла господина и госпожи дома Бетельгейзе, а за ними свисало со стропил длинное чёрное полотнище, на котором чуть колыхался от порывов ветра огненный грифон Ориона, фантастический зверь, с туловищем льва, головой и крыльями орла. Он стоял на задних лапах, передние воздев для удара, и тонкий стан зверя перетягивал Пояс Ориона из трех серебристых жемчужин. Средняя из которых была Аль-Нилам.
  И все собравшиеся Ориониды, от еле умеющих ходить младенцев до седых стариков, были в чёрных, отороченных золотой полосой плащах, подбитых алым шёлком, и на левом плече у каждого пламенел точно такой же грифон.
  Неизъяснимое чувство гордости возникало от этого зрелища, гордости - и единства созвездия. И плащи высоко держащих головы мужчин, откинутые за спину, напоминали крылья Орионидского Грифона.
  Приближался главный миг сегодняшнего дня, и зал затих. Окружив возвышение с креслами и громадный квадрат белых плит перед ним, люди ждали.
  Нас, детей, поставили впереди, чтобы мы видели всё до мельчайших подробностей. А потом, многие годы спустя, рассказали бы уже своим детям.
  Кресла на возвышении были пусты. Госпожа дома Бетельгейзе, покрытая таким же плащом, как и все остальные, стояла внизу, рядом со всеми.
  Сквозь высоко прорезанные, куда выше, чем цепь факелов, окна виднелось усыпанное звёздами небо.
  В звенящей тишине на пороге зала появились плечом к плечу глава дома Бетельгейзе и его сын.
  Они медленно прошли по оставленному для них проходу и замерли в середине пустого пространства. Чёрные плащи с грифоном чётко выделялись на белом мраморе пола. Лицо сына было серьёзно, лицо отца - непроницаемо.
  Никто не заметил этого мгновения, но, словно сгустившись из темноты, спрятавшейся под сводами, возникла на белых плитах ещё одна фигура. Это появился Магистр ордена Дракона.
  Отец молча расстегнул золотую пряжку с альмандинами на груди сына. Снял плащ с огненным грифоном.
  Кузен стоял в простой одежде без всяких украшений, лишь фамильный меч висел на поясе.
  Магистр-Дракон, чьё лицо было ещё непроницаемей, чем лицо главы дома Бетельгейзе, шагнул к будущему истинному магу.
  Взлетело над Кузеном облако черноты - и окутало его плечи другим чёрным плащом. Без единой цветной ниточки, золотого стежка. Лишь серебряный дракон теперь уютно устроился на его плече.
  Воинам-магам не нужно золото, не нужна чужая магия, чужая слава, чужой успех. Их плащи - чёрные с серебром. Они - единственный залог нашего выживания. Они держат границы наших миров, отражают вторжения. Как хорошо, что у нас есть такие люди.
  Орион может гордиться: никакое другое созвездие не дало столько истинных магов, столько воинов.
  Только я, стоя у самой границы белого квадрата, никак не могла понять, почему окружающие меня люди, которым я еле до локтя достаю, ведут себя как на похоронах.
  И так уже абсолютная тишина сгустилась до рези в ушах.
  Пару раз громко стукнуло моё сердце - и два Дракона исчезли, растворились бесследно. Одиноко стоял посреди белого пространства отец Кузена, держа в руках пустой плащ.
  А потом ночное небо над замком расцветилось фейерверками, грянула музыка, началось веселье. Только господин и госпожа дома Бетельгейзе сидели в своих креслах на возвышении, словно каменные...
  Теперь-то я понимаю, что видела тогда.
  Уход ещё одного Орионида к воинам-магам увеличивал силу Тавлеи, но ослаблял мощь созвездия.
  Ориониды, Геминиды, Скорпиониды, Леониды и прочие - отпрыски всех созвездий "переплавлялись" в горниле ордена и становились одним братством: Драконидами.
  Их учили любить и защищать не только своё созвездие, но и все наши миры. И слово "свой" они теперь произносили в первую очередь по отношению к членам ордена Дракона, таким же, как и они, истинным магам.
  Их ждали границы, жизнь во имя долга, зачастую короткая. В своём родном городе, который веселился лишь потому, что отсиживался за их спинами, они становились не слишком-то частыми гостями, пыль дальних дорог лежала на чёрных плащах с серебряным драконом на плече, и в глазах их застывало отражение совсем иных миров, не наших звезд.
  И чему было радоваться родителям будущего мага: кому приятно знать, что внуков, продолжения рода через этого сына не будет.
  Даже выбора такого не существует: или магия, или всё остальное. Только магия. После пробуждения истинной магии человек без неё не может жить.
  Это обычным людям, таким как я, по большому счёту разница невелика - пусть плоховато, со вселенской тоской в душе и надрывом в сердце, но мы и без магии обходимся, что блистательно доказало моё нынешнее существование.
  Для нас магия - больше украшение жизни, сладкая её начинка, то, без чего пресно жить. А для Драконида - это его душа.
  "Драконам не нужны ни золото, ни власть, ни женщины" - это такое же неписаное, и потому незыблемое, правило Тавлеи, как и то, что своих нужно знать в лицо.
  
  ****
  
  
  Утром сомнение вползло в сердце.
  А может быть, вчера я просто от запаха лишаевых портянок чувств лишилась, и мне всё привиделось в полуобморочном сне? Его портянки вместо оружия можно использовать. Хоть бы их Муха постирала, что ли, раз уж в гранд-дамах ходит...
  Ага, так она и разбежалась воду тратить.
  На реке зимой стоит лёд толщиной в половину человеческого роста. Пешню кованную утопили, когда лунку били, только нырнула рыбкой. Во время оттепели закрайки чуть подтаяли, а сейчас реку снова сковало от берега до берега. Ещё и толще стала ледяная кора.
  Так я и не решила, почудился мне голос или нет.
  А потом и вообще забыла.
  Время шло к обеду, а обеда не было.
  Мы с Выдрой, проголодавшись и прикинув по тому, как освещён ствол, что все сроки прошли, решили не работать, пока не накормят. И ещё решили покричать тем, кто стоит на лебёдке, повозмущаться, душу отвести.
  Но не успели подойти к стволу, как сверху шмякнулась вниз пустая бадья под аккомпанемент громких криков наверху.
  Что там за бедлам творится, было совершенно непонятно.
  Недолго думая, гном вскочил на край бадьи, уцепился за канат и полез по нему наружу.
  Пока я хлопала глазами, пытаясь сообразить, как это у него получается, он уже добрался до лебедки.
  - Шадись! - крикнул мне сверху.
  Я быстро забралась в бадью. Гном в одиночку начал крутить барабан, вытягивая меня на землю.
  На поверхности творилось не разбери поймешь что: все столпились около обезумевшей дежурной, которая, подвывая и не говоря ни единого членораздельного слова, лишь тыкала в сторону барака.
  Клин лупил её по щекам со всей мочи, но это помогало мало. Она лишь отмахивала рукой в направлении нашего жилья и голосила так, что волосы шевелились.
  Мне как-то подумалось, может, Лишай с ним, с обедом и мы зря выбрались на поверхность?
  Выдра шагнул к тропке, ведущей к бараку. Всей гурьбой мы кинулись вслед за ним. Клин и Лишай, опомнившись, осадили гнома и забухали сапогами впереди всех.
  Из барака исчезла Муха. Идти ей было некуда, кроме как на реку за водой, да в кусты по неким нуждам. Кинулись на реку.
  Если бы не труба, я бы пробежала мимо выдриного жилья и не сообразила, что сугроб у тропинки - это оно и есть.
  Но смотреть поподробнее было некогда, впереди белела замёрзшая река.
  Передние выбегали к берегу и резко останавливались, в них врезались задние, на тропе образовался затор.
  На берегу валялись пустые ведра, с которыми Муха вышла за водой, снег был утоптан и залит кровью. На свежем снегу чётко виднелись громадные следы, отпечатки когтей. Было видно, как что-то тяжелое волокли через замерзшую реку на тот берег.
  На Муху напал и убил её пришедший с той стороны медведь. По следам судить - большой до неприличия.
  
  ***
  
  Может быть, зверь и не убил Муху, может быть, только ранил и уволок полуживую, - но ни Лишай, ни Клин не горели желанием проверить.
  - Оттепель эта не ко времени, - сплюнул Клин на кровавый след. - Да мороз этот. Подняла его теплынь, видно, из берлоги до поры, обратно, сволочь, не залёг. А жрать-то ещё нечего. Вот он и бесится.
  В сторону того берега реки он не сделал ни шага.
  Лишай, было, шагнул, вытаскивая топор из-за пояса, но остановился, махнул рукой и рявкнул:
  - Все по местам! День уходит. Без обеда перебьётесь.
  Мы вернулись на просеку к ямам. Принялись привычно работать. Ждали вечера.
  Вечером дежурная перестала подвывать и, заикаясь, рассказала, что они вдвоём с Мухой пошли к реке за водой.
  Она сама чуть задержалась у землянки гнома, хотела узнать, как недомерки живут, поэтому и жива осталась. Услышала крик, повернулась к реке и увидела, как подмял уронившую ведра Муху страшный, невесть откуда взявшийся зверь, в ужасе побежала прочь, ноги сами привели её к ямам.
  Только медведя нам ко всем нашим радостям не хватало.
  Вечером устроили поминки, молча сварили кашу, настряпали блинов. Кисель сделали. Лишай достал самогон, покойной Мухой и выгнанный.
  Опять же в полном молчании сели за стол. Гнома не пригласили. На душе было паршиво. Какова бы ни была Муха при жизни, а такой конец всё равно никто не заслужил. Не дожила до лета совсем ничего.
  Глотнули вонючего самогона, поели и разбрелись по нарам.
  Я уже засыпала, чувствуя, как жжёт внутренности мерзкое пойло, когда снова услышала голос.
  - Здравствуйте, милая кузина, - Кузен чуть-чуть картавил, даже в мысленном разговоре. Теплый голос.
  - Здравствуйте, дорогой Кузен, - молча сказала я. - Рада вас слышать. Теперь мы можем поговорить подольше?
  - Теперь да. Можем.
  - Как ты наткнулся на мой след? - хоть и начали мы разговор, как полагается, а отвыкла я от витиеватых фраз, перешла на принятый здесь рубленный стиль общения. Так проще.
  - Почувствовал, - как чём-то совершенно обычном сказал Кузен.
  Тяжело говорить с истинными магами, для них просто то, что другим недоступно. Почувствовать чужую магию - всё равно, что уловить запах одного цветка на цветущем поле. Ну-ну...
  - За что я здесь? - спросила я.
  - Это я, вообще-то, хотел узнать, - похоже, Кузен улыбнулся.
  - Я не знаю, ты понимаешь, не знаю! - от надрыва удержаться не удалось, но эти слова я твержу себе с самого появления здесь, вот он, надрыв, и вырвался непроизвольно.
  - Тогда плохо, - посерьёзнел Кузен.
  - Почему плохо?
  - Я только что из Тавлеи, был дома. Расспрашивать поостерёгся, но, похоже, ни в одном из домов созвездия теперь твоего портрета нет.
  Меня словно кто-то в живот пнул от такой новости.
  Свои должны знать своих в лицо. В каждом доме созвездия значимое место занимают портретные галереи. В любом замке есть две башни. Башня Сегодня - в ней висят портреты ныне здравствующих Орионидов. В башне Вчера - умерших. Портрет живого меняется вместе с хозяином в течение всей жизни, что очень удобно, не надо писать новых. Если меня нет нигде - это что-то несусветное. Я же есть! Ничего не пойму.
  - Ничего понять не могу, - признался и Кузен. - Я начну поиски со своей стороны, а ты подумай, кому выгодно, чтобы ты оказалась здесь. Так ты не помнишь, что с тобой случилось?
  - Да всё я прекрасно помню! - шепотом вслух выкрикнула я.
  Дернулась испуганно ближайшая соседка. Я замерла. Она решила, что это я во сне говорю, и успокоилась.
  - У меня голова раскалывается, как начинаю вспоминать, - объяснила я Кузену уже молча. - С правой стороны, выше виска.
  - Может быть, тебя били?
  - Нет. Были бы следы.
  - Ты думаешь, это как-то связано с тем, как ты попала сюда?
  - Не знаю... Может быть, связано, а может быть, нет. Может быть, мне просто здешний климат не подходит.
  - Мне пора, свяжусь с тобой как только смогу.
  Ну вот, это называется подольше.
  Вопросов прибавилось, а ответов - ничуть. И я забыла спросить, почему нельзя меня сначала вытащить, а потом уже выяснять, как я сюда попала.
  Кому может быть выгодно, чтобы я очутилась здесь?
  Хороший вопрос.
  Эти Безупречные всегда нравились мне своей солдатской простотой. Ох, всёго-то два раза пообщалась с человеком из ордена Дракона, пусть и Орионидом, и сразу вспомнила, почему в Тавлее к ним так неоднозначно относятся.
  Вот типичная картинка какого-нибудь великосветского сборища: блистая золотыми оберегами, важно прохаживается, стоит, беседует, танцует, слушает музыку, интригует, плетет заговоры и ведет политику толпа вычурно одетых людей, с изысканным гримом на лице, с манерными движениями и витиеватой речью.
  Словно мухи в паутине, все барахтаются в сплетении магических линий, в трясине опасных разговоров, в плену выразительных взглядов. Всё сложно, всё непросто, двусмысленности и намёки, скрытые угрозы за неприкрытой лестью, враги под маской приятелей, приятели под личиной друзей.
  И вдруг появляется кто-нибудь из Бесстрастных... Похожий на охотничий нож, попавший в коробочку с хлипким дамским рукодельем. Не нуждающийся в приятелях, потому что имеет друзей и чихающий на чужую магию, потому что у него собственной в избытке.
  Идёт в длинном чёрном плаще с вышитым серебряным драконом сквозь толпу, рвёт плечом невидимые золотые ниточки, даже не замечая этого, и не слышит, как шипят за его спиной растревоженные тавлейские пауки, чью паутину интриг он оборвал.
  Как у них, Драконидов, всё просто, враги - там, свои - здесь, всё ясно и прямо. Не вращаются они в светском обществе.
  Кому выгодно выкинуть меня в мир без магии? Да кому угодно!
  Это может быть выгодно кому-то, кто пытался причинить неприятности Ориону в целом, и я для него всего лишь одна из Орионидов.
  Это может быть выгодно кому-то, кто имеет претензии ко мне, как к представителю дома Аль-Нилам.
  Это может быть выгодно кому-то, кому лично я наступила на хвост.
  Вот и думай тут.
  Я прикинула и так и этак и решила начать обдумывать с такого боку, при котором голова не сильно болит.
  Принялась вспоминать общую обстановку в сердце миров.
  Вся беда Ориона в том, что он - одно из крупнейших созвездий столицы, имеющих немалый вес и влияние, но...
  Но в Зодиак он не входит.
  Примерно в те же времена, когда кланы, возведшие на тавлейских болотах магический город, решили называть себя созвездиями, была определена и система управления Тавлеей. В чьем небесном созвездии находится солнце, двигаясь по эклиптике, то созвездие и правит в течение месяца.
  Правящие созвездия объединены в зодиакальный круг, это всем известные: Козерог, Водолей, Рыбы, Овен, Телец, Близнецы, Рак, Лев, Дева, Весы, Скорпион, Стрелец.
  У зодиакальных созвездий, особенно в момент правления Тавлеей, возможность черпать магию увеличивается в разы.
  Теперь можно сколько угодно говорить, что, мол, не нами этот порядок установлен, но многим созвездиям существующее положение не нравится. Хотя бы потому, что Солнце, к примеру, проходит и через созвездие Змееносца, почему-то не попавшее в число избранных и не получившее доступ к магической кормушке.
  Будь удача на нашей стороне в Первой Войне Созвездий - солнце бы дневало и ночевало в Орионе, и никто не находил бы это странным.
  Но Орион проиграл и остался за кругом.
  Вторая Война Созвездий проходила уже без его участия, тогда крупные созвездия поглощали более мелкие, и имён проигравших уже никто и не упомнит. Орион держался в стороне и зализывал раны.
  А вот Третья Война Созвездий - целиком на нашей совести.
  Нашей, и Скорпиона. Я уже и не упомню, из-за чего сцепились два столь влиятельных созвездия, находящиеся в противоположных концах Тавлеи, но это было одно из тех потрясений, что определили всю дальнейшую историю столицы.
  Скорпион чуть не победил, половина домов Ориона после этих событий была практически вырезана. Но клешни Скорпиону мы отбили, и эти дома стали новым зодиакальным созвездием, Весами.
  Весы находятся в зоне нашего влияния, через них Орион имеет возможность принимать участие в делах Зодиака. Когда Солнце в Весах, Орион может многое.
  А вот с соседями нам не повезло. По сути, у Ориона лишь два заклятых врага, со всеми остальными созвездиями мы когда миримся, когда ссоримся, это всего лишь политика.
  Но никогда у Ориона нет, и не будет мира со Скорпионом и Тельцом.
  Иметь такого соседа, как Телец, во врагах - никому не пожелаешь. Так что моя каторга вполне может быть результатом происков Тауридов или Скорпиридов. Или находящихся под их влиянием созвездий. Всеблагое Солнце! Да это же полгорода...
  Побороть сон я не смогла. Он властно прервал мои раздумья.
  Позади остался день, который для Мухи стал последним в жизни.
  
  
  Глава четвертая.
  Аметист, сапфир, сапфир, раух-топаз
  
  
  Утром Выдра сказал мне в забое:
  - Плохие дела. Жверь ночью приходил. Дом ломал.
  - Ему что, Мухи мало? - возмутилась я.
  - Мало, - подтвердил гном. - Не может обратно спать лечь. Жлой. До утра ломал.
  Выглядел Выдра неважно, посерел весь после бессонной ночи. Я бы вообще до утра не дожила, если бы мне вот так же довелось.
  О том, чтобы сегодня гному не работать, речи не шло. Спустившийся к нам в яму Лишай лишь хмыкнул, узнав о происшествии.
  - Ну не съел же? В бараке поживёшь пока вместе со всеми.
  Когда он убрался, я спросила гнома:
  - А как это было?
  Выдра стал рассказывать, как ночью проснулся от скрипа свежего снега за стеной. Медведь снова перешёл через скованную льдом реку.
  Миновал место, где убил Муху, добрёл до пристанища гнома. Унюхал съестное.
  Медведь сначала попытался просто раскатать землянку по брёвнышку, но жильё у Выдры было сделано на совесть.
  Тогда зверь сунулся в крохотное окошко, вырубленное в стене, сложенной из толстенных лесин. Лапой с кривыми когтями прорвал бычий пузырь. Выдра увидел, как блестят глаза по ту сторону рамы. Морда зверя была куда шире окна.
  Выдра заругался на него страшными гномьими ругательствами (которые дамам знать не положено). Медведя это только раззадорило. Он стал подрывать угол землянки. Гнома спасло то, что пол, сделанный из полукруглых плах, был намертво врезан в основание стен.
  Двери тоже досталось, - пытаясь выдрать её, медведь проехался по ней когтями, пробороздив доски не хуже иного кайла.
  Убедившись, что так просто гнома не выковырять, под утро медведь ушёл за реку, доедать уже добытое.
  - Он фернётся, - мрачно закончил рассказ Выдра.
  Взял кайло и начал работать, словно и не было тревожной, бессонной ночи.
  Оно и верно - как бы мы ни возмущались, планы медведя от нашего возмущения не изменятся.
  Я привычно нагрузила первую корзину, поставила на тачку и покатила по доске, думая о тавлейской геральдике.
  Знамёна у Ориона чёрные, как и геральдический щит. На чёрном щите с золотой каймой по краю изображён огненный грифон.
  При виде нашего герба герольды и тонкие ценители морщатся, потому как бесцеремонно нарушено одно из основополагающих правил классической геральдики: эмаль кладётся на металл, или металл на эмаль.
  В переводе на нормальный язык это значит, что если поле щита цветное, то изображение на щите должно быть из серебра или золота. И наоборот, на серебряном или золотом щите можно изобразить фигуру либо красного, либо синего, либо белого, либо чёрного, либо зелёного, либо пурпурного цвета. Всё это безумное буйство красок именуется геральдическими цветами или эмалями.
  А Орион положил эмаль на эмаль и тем самым положил на все правила.
  Красуется наш пламенный грифон, красный на чёрном, и нет силы, которая заставила бы Орион привести свой герб в соответствие с установленными нормами.
  А вот созвездия зодиакального круга положение обязывает. Поэтому на их щитах полное благолепие, глазу не за что зацепиться. И у других созвездий, не желающих ссорится с избранными - тоже.
  У Льва - золотой лев на красном поле. Малому Льву пришлось взять льва серебряного на чёрном.
  У Рыб красуется на синем фоне золотая форель. На гербе Близнецов - золотой двуглавый орёл на белом щите.
  У бедной Девы серебристая русалочка ныряет в белых волнах. Зимой, наверное, дело происходит. Лёд на воде. Издалека - ну ничего на щите не разберёшь.
  У Тельца красивый герб, должна признать. На золотом поле голова и передняя половина туловища темно-синего, почти чёрного крылатого быка. Статуи таких быков украшали дворцы того мира, откуда пришли первые Тауриды.
  У Скорпиона поднявший ядовитый хвост красный скорпион на серебряном поле. И девиз соответствующий: "Берегись жала!"
  А у Весов с нашей подачи на красном поле вызывающе красуются серебряные клешни Скорпиона. И сделать Скорпион ничего не может, хоть ты умри! Потому что огненный грифон на чёрном и серебряные клешни на красном - это сила.
  Нет, я понимаю и Скорпиона, и Тельца: вредные мы, Ориониды. Упрямые. Любим выпендриваться. Не любим втискивать себя в обычные рамки. Не забываем обид. Никогда. Ранимые мы потому что и нежные.
  Хотя сами поязвить на чужой счёт ох как не прочь... С нашей лёгкой руки несчастное созвездие Северная Корона (серебро на синем) все называют не иначе как Серебряная Корова.
  Северная Корона расположена в стратегически важном районе Тавлеи. Между Волопасом и Геркулесом, а Ключевой Камень Геркулеса - это отдельный разговор.
  Ключевой Камень как ничто другое нужен созвездию Дракона. Никто не знает, для чего именно, маги-воины секретничают, но без этого каменистого острова невозможно полностью раскрыть дар адепта.
  На Ключевом Камне расположен один из главных храмов Драконидов. Но Камень - сердце Геркулеса и одна из тех важных ниточек, с помощью которой контролируется Зодиаком орден Дракона.
  Ведь здраво размыслить, если у Бесстрастных возникнет хоть малейшее желание взять власть в Тавлее в свои руки - даже объединённый зодиакальный круг не сможет им противостоять.
  Но у Драконидов этого желания никогда не возникало и не возникает, всю свою энергию они направляют вовне, а не вовнутрь Ойкумены. К немалой радости Зодиака. Геркулес в него не входит, но к его мнению ох как прислушиваются...
  И быть поближе к Ключевому Камню стремятся многие.
  Телец сделал это просто и изящно: наследница дома Альфекка Северной Короны вышла замуж за одного из Тауридов. Теперь у вышеупомянутого Таурида прекрасный дом в прекрасном районе столицы. И ценные соседи.
  Мы были совсем не против видеть на месте Таурида одного из Орионидов.
  И Ориону, не сумевшему сыграть эту партию должным образом, оставалось лишь позлословить по поводу этой свадьбы, дав Северной Короне едкое, но меткое прозвище.
  Вот такие мы и есть.
  Помимо истинных магов и воинов, Орион, как никто другой, дал миру уйму бунтарей, философов, пророков, поэтов, художников и сумасшедших.
  Хорошо, что наступило время обеда, приехала в бадье еда, а то вместо того, чтобы приблизиться к разгадке, кому выгодна моя каторга, я уже начала удивляться, как это половина созвездия здесь не сидит, при наших-то редких душевных и умственных качествах.
  
  ***
  После обеда удивление, что я ковыряюсь под землей в одиночестве, а не в теплой компании родственников, удалось-таки побороть.
  Вспомнилась одна из последних стычек с Тельцом, поводом к которой и послужила как раз та самая свадьба.
  Началось-то всё невинно, на пиру, посвященном бракосочетанию, гуляла вся Тавлея, ибо Северная Корона - созвездие мирное, уважаемое и благочестивое. И повара у них отличные.
  Танцевали до упаду, веселились до утра.
  К рассвету все уже были, мягко скажем, в приподнятом настроении, в коем и совершаются опрометчивые действия.
  Орионидов на празднестве было немного. Старшее поколение отказалось присутствовать на свадьбе, нарушившей планы созвездия, а нам, молодёжи, было всё едино. Мы развлекались.
  Мы - это Кирон из дома Омега, Таку из первого дома Сигма, Ангоя и Агней из дома Ригель.
  Таку и Агней - были теми самыми мальчишками, что дрались на деревянных мечах в день ухода Кузена к Драконам, и именно Агней получил яблоко победителя.
  С той поры прошло немало лет, за которые мы с Таку станцевали громадное количество танцев. Агней не сдержал обещания жениться на мне, ибо кому в созвездии нужен союз Аль-Нилама и Ригеля, так и так связанных намертво общими интересами Ориона?
  А вот дружили мы с того самого дня.
  На следующий же праздник, на котором разрешили присутствовать и Ангое, младшей сестрёнке Агнея, прекрасной дамой мы посадили её, а я потребовала деревянный меч.
  А нам троим бросил вызов Кирон, выступивший в роли загадочного рыцаря без герба. И ристалище кончилось потасовкой в фонтане.
  Но это было давно.
  В этот же бракосочетательный день мы были настроены лирично и дружелюбно. Время деревянных мечей ушло в прошлое, самым острым оружием давно уже стало ядовитое слово.
  Под утро силы у собравшихся иссякли, на какие-либо активные действия их не осталось, и общество по большей частью либо слушало музыку, либо, разбившись на группки, беседовало.
  Наша компания заняла уютную беседку, парящую над водой, чтобы не пропустить того мига, когда восходящее солнце осветит Тавлею и навстречу его лучам раскроются лотосы. А чтобы время шло незаметно, устроили состязание, у кого из нас самый нелепый титул.
  А этих титулов у каждого было в избытке, они доставались в наследство, громкие и напыщенные, и нелепость их была в том, что кроме слов за ними ничего не стояло.
  Кирон похвастался, что он, помимо прочего, ещё и Гаситель Звезд.
  Ангоя отпарировала, что она - Хранительница Зеркала Богини.
  Агней оказался не абы кем, а Берегущим Рис.
  Я похвасталась, что являюсь Загоняющей Коней.
  А Таку скромно сказал, что он - Указывающий Правильный Путь Муравьям, чем и погубил состязание на корню, ибо переплюнуть такое просто невозможно.
  Рассвело. На покрытой плотными зелёными листьями воде раскрылись лотосы, розовые как утренние небеса над ними.
  Наш спор услышала скучающая компания молодых Тауридов, проходившая по мостику неподалёку. Внезапно они изменили направление. С их приходом сразу стало тесно.
  Тауриды изъявили желание принять участие в состязании.
  Ангоя, сидевшая на перилах и любовавшаяся рассветом, заметила, что звание победителей и так принадлежит им без всяких состязаний, ибо виновник сегодняшнего торжества может смело написать на своём щите "Супруг Серебряной Коровы".
  После чего скинула бальные туфельки в воду и босиком пошла по солнечному лучу над лотосовым полем, лишь золотились её полупрозрачные одежды в утреннем сиянии. А потом исчезла, растворившись, как туманная дымка.
  Тауриды набычились.
  Численный перевес был на их стороне, поэтому мы последовали примеру Ангои и не стали задерживаться, обернулись перепелами и с весёлым щебетом упорхнули из дома Альфакка.
  А прозвание Серебряная Корова прилипло намертво.
  Тауриды оскорбились и разъярились.
  Потому что они тоже нежные и глубоко ранимые.
  Но спрятали обиду, поджидая удобного случая отомстить без свидетелей.
  Дождались они поздней осенью, в разгар сезона охоты.
  В это время пол-Тавлеи покидало столицу, отправляясь охотиться в миры.
  ...Неслись по холодному осеннему воздуху над притихшими землями призрачные гончие и борзые, за ними мчались, не касаясь копытами земли, отливающие серебристым сиянием кони, врастали в их сёдла волшебные охотники и охотницы. Звучали рога над полями и перелесками. Проносилась блистающая кавалькада, - и снова лишь пахнущий скорым снегом ветер выл над стылой землей...
  В мирах тавлейские вылазки назывались Дикой Охотой.
  Каждое созвездие старалось выезжать в те миры, откуда пришли в столицу основатели его домов. Охотится на чужих землях не то, чтобы не разрешалось, но негласно считалось дурным тоном.
  Охота - прекрасный способ отдохнуть в кругу своего созвездия, не видя физиономий недоброжелателей и врагов, которые намозолили глаза в столице.
  Когда твой конь и твоя свора обладают способностью перемещаться по небу, скучно загонять добычу, бегущую по земле. Поэтому перед началом охоты кто-нибудь из старейших глав домов Ориона, выбранный Великим Ловчим на этот сезон, проводил подготовку к охоте.
  Великий Ловчий галопом проносился над мирами, держа в руке пылающий факел, и с него на землю летели магические искры. Если искра попадала на зверя, он приобретал способность мчаться над лесами и холмами, а за ним тянулся магический след, который брали наши собаки.
  А потом начинался гон.
  Кому-то нравилось оттаптывать друг другу копыта в общей кавалькаде, больше похожей на торжественное шествие всех и вся, чем на погоню за зверем, ну а наша маленькая компания предпочитала не путаться у других под ногами.
  Мы встали на магический след кабана.
  Гнали двумя сворами: у Кирона были белые грефьеры, Агней предпочитал чёрно-подпалых сан-гуверов.
  Когда они начинали спорить, какая порода гончих лучше, можно было смело отправляться на несколько дней по своим делам, вернувшись, вы бы застали их в том положении и за тем же спором, истина в котором не находилась, потому что переубедить друг друга они никак не могли.
  Таку любил другие виды охоты, те, где надо выходить на зверя один на один, рогатина против зубов и когтей, и поэтому в спор не встревал. У него был свой круг таких же любителей. Они устраивали вылазки в самые дикие места и возвращались оттуда отнюдь не все. Таку пока везло.
  Нас же с Ангоей куда больше рабочих качеств собак заботило, какого цвета и покроя амазонку, гармонично сочетающуюся с мастью коня, надеть на очередную охоту и как причесаться, чтобы встречный ветер не сильно лохматил волосы.
  Моего скакуна звали Иней . К белому подходят все цвета. У Ангои конь был вороным, и звали его Морион. К чёрному тоже все цвета подходят. Это и определило наш выбор.
  К счастью, ни Кирон, ни Таку не догадывались, за что мы ценили своих коней. Агней, выросший с Ангоей бок о бок, что-то подозревал, но свои подозрения держал при себе, лишь бурчал изредка, что некоторые любительницы охотничьих забав зайца от лисы не отличат, для них главное, чтобы перья на шляпе красиво колыхались, да пуговки на груди блестели.
  И он ещё не знал, что мы частенько играли на стороне дичи, незаметно подпитывая её магией, потому что смотреть на разочарованные лица наших охотников в конце гона было куда интереснее, чем на окровавленную тушку, венчающую финал охоты. Если бы Агней знал, убил бы нас, наверное, насмерть...
  В этот раз я надела серый костюм, из оберегов была одна золотая бабочка на плече.
  Ангоя надела палевую амазонку, на шляпке её изящной брошью сидела золотая стрекоза - такой оберег получила она при рождении.
  Всё, что касается оберегов, дело тайное, глубоко интимное. Каждый со своими оберегами разбирается сам, про них даже говорить неприлично. Поэтому я не знаю, какими свойствами обладали обереги других тавлейцев, а мне при рождении выпали бабочки.
  Золотые бабочки, чьи ажурные крылья были украшены самоцветами. Много, целая стайка. У каждой бабочки было имя, точнее, прозвище. Была Веселая и была Грустная, были Смелая и Робкая, Ласковая и Жестокая, Неистовая и Смиренная, Послушная и Непокорная, Озорная и Строгая, и много других...
  Они были живые, благодаря наполнявшей их магии. Я никогда не могла предугадать, какие бабочки и в каком количестве вспорхнут из ларца ко мне на одежду и волосы, это решали сами бабочки.
  В этот раз на охоту отправилась всего лишь одна, Помнящая.
  
  ***
  
  ...Ветер гнал сухую листву по земле, но быстрее ветра мчалась наша охота. Азарт погони и полёта горячил кровь.
  След был еле тёплый, но гончие шли по нему, как приклеенные. Иногда кабан уходил под защиту леса, мчался лесными тропинками, пытался залечь.
  Но потом снимался с лежки и снова громадным скачком отрывался от земли, земной след становился магическим, цепочка еле различимых искорок, прошивающих воздушное покрывало над землей.
  Звенели голоса гончих, идущих по следу.
  Темнело, в холодном осеннем небе засвечивались звезды. И, словно отражая их свет, мерцали наши волосы, костюмы, кони. Переливалась блёстчатым сиянием шерсть собак, грефьеры светились молочно-опалово, словно подёрнутые пеплом угли мерцали сан-гуверы.
  Увлечённые погоней, мы и не заметили, как набежали грязно-серые тучи, скрыли бездонное небо, утопили землю в тусклой мгле.
  Словно пелена пала на нас, отрезая от следа, друг от друга. Храпели испуганные кони, вставали на дыбы. Кругом - никого, где небо, где земля - неясно. Иней пятился и кружил на месте, словно видел то, чего я не различала. Только что Ангоя была рядом - и исчезла. Где остальные - непонятно.
  Упавшая мгла словно ощупывала меня холодными липкими пальцами, закрывала ладонями уши, не пропуская сквозь себя звуки. Я закричала, - крик захлебнулся в тумане. Всеблагое Солнце, да что же это!
  Но тут прорезался справа и сверху знакомый сигнал.
  Встревоженный Агней полосовал мглу звуками своего турьего рога, сзывая нас, собирая под свою руку.
  Откликнулся Таку, где-то в стороне глухо прозвучал в ответ рог Кирона.
  Я еще раз крикнула - и, неожиданно, совсем рядом отозвалась Ангоя. Услышав её, Иней встрепенулся, двинулся на голос. Обрисовался в тумане угольно-чёрный Морион, приветствовал потерявшегося знакомца радостным ржанием.
  Мы с Ангоей, держась стремя в стремя, двинулись на звук рога Агнея. Проступили из мглы мерцающие очертания всадника.
  - Не к добру это... - бросил Агней, привставая на стременах и снова поднося рог к губам.
  Подъехал Таку, вырвался из цепких объятий склизкой мглы Кирон. Мы объединили магические силы и вызвали бешеный ветер, почти ураган.
  Воющий ветер ворвался в клубы мглы, разорвал её на части. Снова проступили в просветах звезды.
  А когда последние клочки мглистого тумана унесло, мы увидели, что окружены Тауридами, одетыми не для охоты, но для войны.
  Обнаженные клинки их блистали красноватыми всполохами, как рубины горели глаза предчувствующих стычку коней.
  Таку, Агней и Кирон, не тратя времени, первые кинулись в прорыв окружившего нас кольца врагов. А что врагов - было ясно с первого взгляда. Это в Тавлее, столкнувшись в бальных залах, соперники расходятся с натянутыми улыбками. В отдаленных от столицы местах они стараются друг друга убить.
  Мы - за ними.
  Стычка была короткой, наши мужчины словно рассекли кольцо, развели клинками его в стороны, давая нам с Ангоей возможность выскользнуть из окружения.
  Мы унеслись повыше к звездам и там, круто разойдясь в стороны, протянули поперек нашего следа гудящую огненную стену, черпая оберегами магии столько, сколько возможно было взять на таком расстоянии от Тавлеи.
  Таку и Кирон ворвались в неё и прошли насквозь, Агней же бился с двумя Тауридами, отрезавшими ему путь к стене. Один из противников ранил его. Увидев это, Ангоя закричала и в ярости стала смыкать края огня, неимоверным усилием превратила стену в сначала в огненное колесо, потом в сферу, охватившую и Агнея, и Тауридов.
  Пройти через этот огонь мог только Орионид. Что он и сделал. Двух Тауридов не стало. "Шамширрр...." - пропели их клинки на прощанье.
  Остальные сделали выводы и изменили тактику.
  Теперь они гнали нас, как охотники дичь, через миры.
  Расчёт был очень простым, - мы удалялись всё дальше и дальше от тавлейских болот, всё меньше магии могли принимать наши обереги. Их же созвездие черпало магию куда более мощными амулетами, соответствующими рангу зодиакального созвездия, сила была на их стороне.
  Деться было некуда, мы отходили в том направлении, в каком нас теснили, и противопоставить им ничего не могли.
  Почти ничего: Таку что-то бурчал себе под нос, и на нашем следе появлялись невидимые прорывы, попадая в которые, кони загонщиков калечили ноги.
  Но это были мелочи: мы просто оттягивали последнюю стычку.
  Фактор внезапности был использован нами полностью, подобное мы им больше противопоставить не могли. Убить нас стильно, одним холодным железом, изысканно не применяя магию, как это делают эстеты, - не получилось, теперь в ход пойдёт всё, после того, как охотники натешатся нашим бегством.
  Мы бежали... Потому что хотелось, чтобы схватка прошла на относительно равных условиях, а не с магическим перевесом противника из созвездия, входящего в зодиакальный круг. Как бы ни были сильны их обереги, и они не смогут притянуть достаточно магии, когда мы попадём на окраину миров.
  На непонятно уже каком по счёту проходе междумирья поток магии практически иссяк, и мы просто обрушились в очередной мир, потому что кони потеряли воздушную опору под ногами.
  В этом мире царили предночные сумерки полнолунья...
  Громадная яркая луна светила над покрытыми жесткой травой холмами. Она не успела ещё подняться высоко. Холмы оглаживал ладонью степной ветер.
  Вершина округлого холма стала посадочной площадкой.
  Надо было немедленно убираться из этого места, - Тауриды появятся здесь же, след в след. Но теперь мы равны хотя бы в одном, - они тоже не смогут мчаться по воздуху. Будем биться на земле, как в старое доброе время, когда никто знать не знал, какие богатства таят тавлейские болота.
  Вал, выложенный из каменных плит, и неглубокий ров опоясывали макушку холма. Это не было защитным укреплением - слишком невысокий вал для такого склона, он никак не мог служить препятствием для атакующих снизу. Вершина прекрасно простреливалась, укрыться было негде. В кольце рва было четыре прохода, ориентированных по сторонам света.
  Остатки нашей магии в этом мире действовали странно: я явственно видела, что в проходах, под нетолстым слоем земли захоронены юноши. Без вещей, без оружия - лишь кресала на поясах, да небольшие ножички. Не то стражи, не то проводники.
  И подумалось, что, скорее всего, по верованиям этого мира, вершина холма - священное место, где небо сходится с землею, и лишь посвященные могут здесь находиться, общаться с богами. Наверное, так оно и есть, - иначе бы мы прорвались в этот мир в другом месте.
  Через южный проход мы покинули вершину, охраняемую давно умолкшими.
  Копыта коней давили степную полынь и чабрец. Запахи трав подхватывал ветер, вплетал в свои плети, разносил по округе.
  Мы спустились в долину и понеслись навстречу сияющей луне. Надо было найти воду, напоить коней.
  Я вдыхала терпкий ветер и чувствовала, как воздух этого мира, сухой, настоянный на пахучих травах, будит что-то внутри. Точнее, что откликается, почувствовав запах ветра.
  В долине меж холмов паслись кони. Таких больших табунов мне видеть не доводилось. Когда луна светит в глаза, разглядеть что-то сложно, но всё равно было заметно, что кони были невысоки ростом, упитанны, с мохнатыми гривами и хвостами до самой земли.
  Мы миновали пасущихся коней. Выход из этой долины, плавно перетекающей в следующую, ограничивали, будто охраняли, два холма. С правой стороны - округлый ровный холм, с левой - холм двойной, с двумя вершинами.
  Острые камни торчали на вершине двойного холма, словно он ощетинил свой загривок. На мгновение громадная луна насадилась на эти острые камни, как на пики.
  Мы миновали горло долины и вынеслись в другую. Здесь по левую руку пошла цепь холмов, покрытых лесом. Языки леса выплёскивались на равнину.
  - Там вода! - указал в сторону заросших склонов Кирон.
  Теперь луна светила в правую щёку. Пересвистывались, готовясь залечь на ночь в норки, любопытные сурки.
  Странное дело, магии, чтобы поднять наших скакунов в воздух не осталось, но ощущение полёта не проходило. Может быть, виною всему был ветер...
  Чем ближе к склонам, тем явственней пахло водой. Воздух стал не таким сухим, не таким пряным, приобрёл мягкость.
  Наконец мы доехали до речки, промывшей себе неглубокое русло в каменистой почве. Кони, почувствовав воду, просто обезумели. Им без магии приходилось ещё труднее, чем нам.
  Спешившись, мы дали напиться коням, глотали холодную воду сами, зачёрпывая её ладонями, позабыв обо всех правилах приличия, обуреваемые одним лишь желанием утолить жажду.
  Чтобы не замочить подол, мне пришлось подобрать юбки повыше. Тугой шелк стального цвета переливался в лучах луны. Не самый подходящий наряд для дичи, загоняемой охотниками. Бурые пятна крови безнадежно испортят серый шелк.
  Трепетала на плече ажурными крылышками Помнящая, чутко чувствующая степной ветер. Почему на охоту отправилась эта бабочка, этот оберег? Неужели предупреждала меня, чтобы помнила, что Тауриды обид не прощают... Не знаю. Скоро помнить будет некому.
  Когда кони напились, мы верхом преодлели неглубокую речку, направили коней по воде вдоль правого берега.
  - Может быть, наш след затеряется среди следов табуна? - спросила я у Таку.
  - Нет, вряд ли. Как подранок тянет кровяной след, так и мы - магический. Просто у нас есть небольшое временное преимущество. Можем выбрать красивое место, где геройски падём, не каждому так повезёт, - невесело пошутил Таку.
  - Давайте пройдём чуть дальше по течению, - предложил Агней. - Там, похоже, кусты. И туман поднимается. Туман нам на руку.
  Мы ехали по воде, пока русло не стало глубже, а берега выше. Выбрались на берег, спешились в роще.
  - Я их ещё не чувствую, - прислушался к себе Кирон. - Они где-то на подходе к этому миру.
  Держа Инея под уздцы, я долго стояла на берегу, принюхиваясь к запахам, доносимым с холмов. Что-то тревожило меня, аромат трав иголочками покалывал внутри, на это покалывание отзывалось нечто, словно просыпалось.
  Луна заливала светом холмы. В этом мире неба было больше, чем земли. И у меня крепло чувство, что я здесь уже была. Но меня здесь не было. Никого из нас здесь не было. Это очень далекий от Тавлеи уголок.
  Иней тревожился.
  Погоня была совсем рядом. Ещё чуть-чуть - и копыта их коней взроют землю на том же холме.
  Впадина реки была заполнена туманом. Нагретая за день холмистая степь быстро остывала, ночи здесь, наверное, холодные даже летом, а уж осенью...
  Вода манила меня неотступно. Громко шептала, что если помедлю, - будет поздно. И добавляла ещё что-то, совсем тихо, на высоком берегу я не могла это расслышать.
  - Ждите меня здесь, - бросила я и, не слушая ответа, повела коня обратно к воде.
  Иней недовольно всхрапывал, но шёл.
  Мы спустились в туман к шепчущей воде. Утонули в нём.
  Вода сказала, что мне надо на тот берег. А одежду нужно оставить на этом. Иначе не вернусь. И быстрее, быстрее, ещё немного и - поздно! Я пересадила Помнящую с плеча на волосы, расстегнула пуговки амазонки, серый шелк лег на темно-серые холодные камни. Соскользнула вниз юбка. Река торопила.
  Вода оказалась ледяной. Такой ледяной, что обжигала кипятком. Скользя на подводных камнях, я шла, наполовину в воде, наполовину в тумане, к тому берегу, чувствуя, как рядом осторожно выбирает место для следующего шага Иней.
  И поняла, что меняюсь. Меня словно кто-то мягко, но властно, вытолкнул из моего тела, и само тело стало меняться, а я могла лишь наблюдать за этим со стороны.
  Нет-нет, никакого оборотничества здесь не было, чужие черты не проступали в моем облике. Нет же, это всегда было со мной, было во мне. Кожа стала смуглее. Уменьшился нос, лицо приобрело иные пропорции, четче выступили твердые скулы. Губы стали полнее. Глаза почти не изменились, но раскосина заиграла острей. Ушла приглушённая зелень тавлейских болот, они стали тёмными, почти чёрными. На смену мягким каштановым локонам появились жесткие пряди иссиня-черного цвета длиною ниже поясницы, тугие, как конская грива, непокорные, как степная трава. Концы их намокли в холодной воде.
  Берег был всё ближе, вот я шагнула босой ногой из воды на прибрежные камни. Смуглое тело вдруг оделось в плотный темно-красный шелк. Шелк магнал. На ногах оказались странные сапожки с загнутыми кверху носками. И тут же вспомнилось, что вовсе не странные, это чтобы не ранить мать-землю, кормящую на своей груди табуны.
  Золотые узоры украсили наряд. Взметнулись крыльями по обе стороны головы косы, заключенные в серебряные футляры. Макушку украсила круглая шапочка, на гладкий лоб спустилась серебряная птичка, клювом нацеленная в пространство меж бровей. Заколыхались подвески. Красные кораллы и синяя бирюза заиграли на серебре.
  А вода шепнула в след:
  - Удачи...
  Погоня за нами прорвалась в этот мир. Нет, не в этот. В мой мир. Я, наконец, вспомнила, почему мне знаком запах здешнего ветра.
  Иней не изменился, - изменилась его сбруя . Она стала куда богаче, изукрашена чеканкой и самоцветами. Седло перестало быть дамским. В таком седле не ездили изредка на охоты и прогулки. В нём жили.
  Надо было спешить, и я-не-я направила коня обратно к горловине долины.
  Иней вынес меня на вершину двойного холма. Ту, что пониже. Теперь я знала, почему на них стоят камни: это парное захоронение. Но погребальные ямы пусты, жившие здесь погибли далеко от этого места.
  А холм хранит под одной овальной кладкой пояс и меч, шлем и тугой лук. А чуть пониже бережно укрыты золотые серьги и налобная повязка, расшитая чудными фигурками. Нож, чаша и веретено, не дождавшиеся хозяйку. И души ушедших берегут место, где живут дети их детей.
  Луна светила в спину, передо мной расстилалась равнина, сжатая холмами с двух сторон, на которой мирно паслись табуны. Острым, не своим, зрением я увидела тянущуюся сквозь долину призрачную ниточку нашего следа, чуждую этому миру. И идущих во весь мах по нему Тауридов, предвкушающих развязку весёлой смертельной игры.
  Незнакомые слова забытого даже не мной языка понеслись с губ яростно и властно. И голос был другим. Клокочущие и звенящие металлом слова звучали всё быстрее и быстрее и, наконец, перешли в вой. В волчий вой.
  Луна блестела на серебре украшений, на золотой вышивке, на белой шерсти лунного коня. Запрокинув лицо к вечному небу, я-не-я выла, чувствуя, как натянуты жилы на горле.
  Иней понесся с холма на равнину, где пришли в движение встревоженные кони, сбиваясь в единый табун, укрывая молодняк.
  Выход из горловины я табуну отрезала, и угрожающе подвывая, стала теснить его в нужном направлении.
  Луна зависла над холмами. Я знала, что из-под полога тёмного леса на склонах сюда спешат другие волки, раз кто-то начал гнать табуны. И точно, к моему вою присоединились волчьи голоса, лёгкие серые тени появлялись на склонах холмов, скользили вниз.
  Чувствуя волков, кони обезумели и лавиной понеслись прочь от волчьей облавы, топча всё на своём пути. Многоголосый вой полосовал долину, подгоняя их, словно кнутом.
  Оставалось только наблюдать, поднявшись повыше.
  Неудержимый поток лоб в лоб столкнулся с всадниками.
  Нет, не столкнулся, он смял их, не заметив. Просто к запаху трав и лошадей, царившему над долиной, добавился запах свежей крови. Волки это почувствовали, но на их долю ничего не досталось, - погоню втоптали в степную землю практически без остатка.
  Всхрапнув, дернулся в сторону Иней - увлеченная зрелищем, я не заметила, как выскользнула из-за гребня холма запоздавшая тень, которую привлёк одинокий белый конь, а не уходящий табун.
  Свистнула плеть, убитый волк покатился по склону. Не-я умела и это. Пора было уходить.
  ...Туман так же поднимался над рекой.
  Когда я шагнула в него, спускаясь к воде, исчезли сапожки, растворились в лунном свете серебряные украшения, расплелись волосы, не осталось темно-красного шёлка.
  Снова нагая входила я в говорливую воду, становилась собой, пряча внутри то, что спасло нас сегодня.
  Вода смыла смуглость с кожи, тяжелые волосы перестали оттягивать голову назад, снова стали мягкими и привычными. Исчезло седло с высокими луками на Инее, исчезли кисти и бляхи на его узде. Впереди мерцал холмик серебристого шелка. Трепетала бирюзовыми крыльями Помнящая на волосах.
  Над рекой, над туманом, молча ждали меня Таку и Кирон. Увидели, что я вернулась, - и отъехали в рощу.
  Я неторопливо оделась на берегу.
  Создала крохотный огонек, не больше пламени свечи, достала зеркало. Другие черты лица таяли, лишь смотрели на меня мудрые и спокойные глаза.
  - Спасибо, эхэ... - шепнула я пра-пра-пра-не знаю сколько раз-бабушке.
  - Мать всегда поможет детям, - ответило зеркало. - Ты узнала, как сладко пахнет ветер над степью. Помни - это часть тебя.
  - Я помню, - кивнула я зеркалу.
  В роще полыхал костёр. Кони паслись неподалёку. У огня ждали меня Таку и Агней. Кирона и Ангои видно не было.
  Я отпустила Инея, подошла к костру.
  - А теперь расскажи, что это было! - потребовал Таку от имени всех.
  - Не такие они уж, оказывается, и нелепые... Наши титулы... - тихо сказала я, протягивая ладони к огню.
  - Я видел сверху, что ты делала. Что это за магия? - спросил Таку, глядя на меня поверх пламени.
  - Это не магия, это память.
  Как же сложно объяснить то, что так легко сделать!
  - У меня в крови много чего намешано. Оказывается, предки по материнской линии были выходцами из этого мира. Они называли себя родом Шоно. Я всегда это знала, - попыталась объяснить я.
  - Ну что? - удивился Таку. - Ничего пока не пойму.
  - Ну я же тебе говорю! - расстроилась я. - Всё же просто. Загоняющие Коней - это волки. Род Шоно. Или род Волка. Я, то есть моя пра-пра - не знаю сколько раз бабушка, узнала запах ветра этого мира и проснулась во мне. Подняла волков. Тауридов нет: кони смяли их. Только надо побыстрее отсюда убираться, - если серые вернутся, они и на нас нападут, опьянённые гоном, я не смогу их остановить, я же не прабабушка.
  - Кирон с Ангоей этим занимаются, - сказал Агней. - Пощупывают проходы.
  - Я думала, они за дровами пошли, - вяло удивилась я. - В рамках безмагического образа жизни.
  Таку сумрачно сказал:
  - Когда стало ясно, что ты вернулась, они сразу же и отправились искать выход. Идеальное место - это холм, на котором мы приземлились, но раз наши дела обстоят так, как ты сказала, возвращаться туда опасно. Хотя оттуда мы бы на одном вздохе ушли.
  - Угу... - подтвердила я. - Там "небо сходится с землею". Мне этот мир одновременно и незнаком и знаком до удивления. Странно так.
  - А шерсть на загривке у тебя дыбом не встаёт? - мрачно пошутил Агней. - Я теперь с тобой голодной в одном помещении не останусь. Кто тебя знает, что там проснётся в неподходящий момент, о Загоняющая Коней!
  - Тебе ли бояться, о Берегущий Рис? - вопросила в ответ я. - Волки рисом не питаются.
  - За рис я и не боюсь, я за себя боюсь.
  Среди деревьев что-то хрустнуло. Мы насторожились. Таку с Агнеем молниеносно стали спинами к огню, руки - на оружии.
  - Свои, - прогудел из темноты голос Кирона. - Орион форевер!
  Из-за дерева появилась Ангоя с охапкой хвороста в руках. Хворост и её измученное лицо были в гармонии с окружающим миром, а изящный костюм и прическа - нет. За ней показался Кирон, волокущий здоровую лесину.
  - Не нашли? - утвердительно спросил Агней.
  - При оставшихся у нас магических крохах ничего подходящего рядом нет, но Агноя предлагает уйти через пламя, на это магии должно хватить, - подтаскивая сучковатый ствол к огню, сказал Кирон.
  - Пятки подпалим... - засомневалась я.
  Уход через огонь - ненадёжный способ, требующий времени и дикой концентрации, им пользуются нехотя, когда уж совсем припрёт.
  - Надо попробовать, - мягко отозвалась Ангоя, подкладывая хворост в костёр. - Вставайте.
  Мы встали вокруг костра, взявшись за руки. Получивший дополнительную пищу огонь загудел, застрелял искрами во тьму. Теперь в пламя надо было добавить магии. Не больше и не меньше, а ровно столько, сколько надо. Руководила обрядом Ангоя, чувствующая пламя, как никто в Орионе.
  Луна с любопытством наблюдала за нами сверху.
  Словно песчинки в песочных часах, падали в огонь невидимые капли магии. Надо сосредоточится, только пламя - и ничего больше.
  Но сосредотачивалось плохо, в самый неподходящий момент я вдруг почувствовала, что зверски проголодалась и устала. Домой хочу. Слишком бурная у нас охота этой осенью.
  Ангоя предупреждающе нахмурилась с той стороны костра.
  Я не голодная. Никуда не хочу. Только пламя. Только пламя. Пламя. И капли магии, точащие оболочку этого мира, словно вода камень. Пламя.
  Наконец огонь напитался. Теперь надо спешить.
  Мы снова вскочили в седла. Главное - заставить коней прыгнуть через костёр.
  Разбег - бросок над огнём - и прорыв в другой мир, Всеблагое Солнце, спасибо!
  Словно пламя с примесью магии прожгло стенки двух миров, соединило их горячим мостиком.
  Затрепетала на плече Помнящая, почувствовавшая магические токи, заиграли самоцветы на ее крыльях. По тавлейским меркам мы попали тоже в практически нищий в отношении магии мир, но нам хватило и этого, как опоры для следующего прыжка.
  Вот, наконец, кони-птицы несутся привычным махом над полями, над лесами, над мирами... Домой, в Тавлею! Кирон и Агней покинули нас, отправились искать собак, затерявшихся в мирах.
  А итог нашей размолвки с Тауридами лежит за тридевять земель, смешанный с взрыхлённой копытами коней землей, над которой гуляет терпко пахнущий ветер.
  И теперь, когда всё позади, крутит и ломает ужас перед чуть не свершившимся. Промахнись мы мимо этого мира... Промахнись мы мимо...
  - Спасибо, эхэ... - снова и снова шептала я. - Если бы не ты... Волки победили быков.
  И словно эхо догнало меня через все эти тридевять земель, эхо и вольный степной ветер:
  - Всё будет хорошо. Всё уже хорошо.
  
  Глава пятая.
  Аметист, алмаз, алмаз, раух-топаз, раух-топаз
  
  
  Пока я вспоминала самую страшную в своей жизни охоту - и день прошёл. Мы с Выдрой умудрились даже выдать на гора положенную норму.
  В бараке появление гнома вызвало оживление у заключенных.
  Проблемы начались сразу же, с порога. С вопроса, где он будет ночевать. Какой из двух принципов возобладает? Мальчики - направо, девочки - налево или надзиратели - направо, заключенные - налево? Интересно!
  Лишай интерес загубил на корню, без тени сомнений определил Выдру к заключённым, велел спать в проходе между нарами и выдал ему набитый ветошью мешок.
  Ночью я проснулась от скрипа снега за стеной. Села.
  В бараке было темно, лишь угли в печке светились тусклым красным светом, и свет этот пробивался сквозь щели дверцы. Дежурная, которая должна была их время от времени шевелить, чтобы они прогорели быстрее и печь можно было закрыть, беспробудно спала у Кирпича под боком, что тоже, по идее, входило в её обязанности.
  Скрип то затихал, то возобновлялся. Медведь снова пришёл и бродил теперь вокруг барака, полного вкусной спящей еды.
  Неслышно приподнялся гном. В темноте блеснули отсветами углей его глаза. Мы слушали.
  Скрип исчез.
  - На помойку пошёл, - шепнул гном. - Вернётся.
  Через некоторое время, как он и предсказывал, медведь вернулся. И снова заходил где-то за стеной. Потом встал.
  Я почувствовала резкий запах зверя, замершего с той стороны, его втянуло вместе с морозным воздухом через щель между бревнами. И медведь, видно, почуял, что в этом месте человеческим духом пахнет, свежим мясом. Не таким нежным, как полежавшее, с душком, но всё-таки мясом.
  Стоял, молчал. Потом как рыкнул!
  Весь барак вскочил. Женщины со сна загомонили, ничего не понимая. Кто-то догадался запалить светильник.
  Лишай, полновластный хозяин этих мест, лишь рявкнул со своей половины, едва ли не громче медведя:
  - А ну спать! Покрутится эта тварюга, да уйдёт, чего разгомонились! Барак крепкий, не развалит. Клин, дверь проверь!
  Связываться с медведем ему по-прежнему не хотелось. И то, что посещение нашего жилья вошло у поднятого оттепелью зверя в нехорошую привычку, его, видно, не особо-то волновало.
  Клин тычком поднял даму со своей постели, чтобы угли кочергой пошевелила, босой протопал к двери, осмотрел запор.
  - Нормально, - сообщил он, зевая и почёсываясь. - Хоть тараном бей. Гасите свет там!
  Светильник задули, снова наступила темнота и тишина.
  Я по обыкновению свернулась на боку калачиком, подтянула ноги к груди, и замерла. Сон не шёл, - медведь так и бродил у барака, скрипел снег. Или мне это уже казалось.
  И Кузен сегодня молчит. Хотела ведь ему рассказать, что Тауриды могли приложить руку к моей отправке сюда. За убийство своих родственников. Хотя... Свидетелей ведь нет, никто из них с той охоты не вернулся. Но вернулись мы, - неужели в Тельце не знали, зачем и куда собралась их буйная обидчивая молодёжь?
  А если знали, но доказать ничего не могли, то убрать меня сюда, без шума и скандала - разумное решение трезво оценивающих обстановку людей. Соответственно, остальные тоже должны каким-то образом пострадать. Если Таку, Кирон, Агней и Ангоя живут себе припеваючи, значит, это не Тельца рук дело. Да, остановлюсь пока на этом.
  Скрип за стеной затих. Как только я это осознала, глаза сразу закрылись, и я заснула.
  
  ***
  
  Утром Лишай долго стоял у двери, ухом к ней. Слушал.
  Потом, держа топор наготове, отворил.
  Героически шагнул наружу.
  Ага, медведь терпеливо дожидался, пока он выспится. Тоже давным-давно спать ушёл. Наложил прямо перед крыльцом солидную кучу. Разворошил помойку, вскрыл яму-склад с замороженным мясом и рыбой. И там поел, и уволок полтуши домой, сволочь. Вокруг барака только что тропу не натоптал. На бревнах виднелись следы: когти точил. Видимо, всё-таки его тянуло на свежую пищу, а не вымороженную, как ледышка.
  Если он будет наше мясо и рыбу есть, то где мы силы возьмем в земле ковыряться? На крупяной болтушке много не напашешь, выработка сразу упадёт. Неужели даже это не заставит Лишая с Клином как-то с медведем разобраться? Страшно ведь неимоверно, когда он за стеной бродит...
  Лишай принял другое решение, осмотрев разоренный склад. За завтраком сказал скупо и веско:
  - Замечу, что шевелиться медленнее стали, - выставлю на улицу ночевать. Жрите, что есть. И так не каторга, а смех один. Лучше воли.
  Ему, конечно, насчёт воли виднее. Позавтракали молча и пошли на просеку к ямам.
  
  ***
  
  - Хотел приглащить ваш, гошпожа Аль-Нилам, на новощелье, - неожиданно сказал в обед гном. - Медведь не дал.
  - Я с радостью воспользуюсь вашим приглашением, дорогой господин Выдра, - не удержалась я от улыбки. - Когда это станет возможно. Я так давно не была на новоселье...
  - Теперь не жнаю, когда уйду из барака, - заметил гном. - Никто жверя не держит, он будет наглеть. Лето далеко, шпать лечь не может, голова болит, - будет жлой. Еды хочет.
  - Неужели до лета будем слушать, как он по ночам скрипит? - возмутилась я.
  Гном ничего не ответил.
  Только когда пришли в конец проходки и он снова взял в руки кайло, у него вырвалось:
  - Теперь для меня жабой - отдых, барак - каторга.
  Я только кивнула, что тут ещё скажешь.
  Всё наперекосяк пошло с этой оттепелью. И Кузен молчит... Лучше бы и не находил, я бы постаралась забыть, что на свете есть Тавлея. Существует только то, что можно потрогать. То, что осталось в твоей памяти - не существует... Вдруг до одури захотелось, чтобы недавнюю крепь положили некрепко, чтобы рухнул сверху обвал и оборвал всё раз и навсегда, быстро и немучительно!
  Искушение было настолько сильным, что я, катя порожнюю тачку по проходке, остановилась и стала присматриваться к столбам, держащим потолочный настил. Может быть, долбануть по одному? Зачем тянуть безнадёжное?
  Выдру жалко, он-то тут при чём... А от его затеи с новосельем вообще горло перехватывает, даже здесь он пытается создать кусочек нормальной жизни. Но от этого ещё сильнее сдохнуть хочется, слишком уж контрастно.
  
  ***
  
  Ночь прошла спокойно, медведь, видимо, переваривал мороженое мясо.
  Лишай с Клином приободрились, словно это они его силой воли от барака отпугнули. У Лишая на радостях и потенция улучшилась: выбрал себе новую пассию взамен Мухи.
  Под источающие жгучую зависть взгляды барака свеженазначенная повариха переместилась на правую, "чистую" половину. Возникла надежда, может, эта будет лучше предшественницы варить?
  Хотя вряд ли. Пока медведь рядом бродит, те, кто днём в бараке остаются, носа наружу высунуть боятся, что в бараке из продуктов есть - то и варят, на склад ни ногой. За водой теперь толпа не меньше половины от всего населения барака ходит. Кто палкой вооружен, кто кайлом, кто лопатой. Глаза у каждой, как плошки оловянные. Еще бы: жутко.
  В забое я услышала голос Кузена. Очень тихо, как дальнее эхо.
  Даже сил обрадоваться не было.
  - Здравствуй... - выдавила в ответ на вежливое приветствие.
  - Я снова был в Тавлее, - без долгих предисловий сказал Кузен. - Выяснял, каков сейчас статус Аль-Нилама, раз тебя нет в галереях.
  - Ну и?.. - насторожилась я.
  - Аль-Нилам пока находится под управлением опекунского совета, хотя ходят слухи, что скоро у него будет владелец. Такие вот пироги с котятами.
  - Завтра я тебя не услышу? - уточнила я, хотя и так было понятно, что вряд ли.
  - Проблемы, дорогая кузина, проблемы... - отозвался Кузен, и настала тишина.
  Вот теперь, в вязкой тишине, прерываемой лишь равномерными ударами кайла Выдры, я осознала, что сказал Кузен.
  Какие там к медведю злые Тауриды! Меня же свои вот-вот дома лишат! У Аль-Нилама будет владелец, как же! Я его владелец, и пока я жива, никто в моем замке долго не задержится!
  Полускрюченная в низком сыром тоннеле, я задыхалась от бессильной ярости. Не-е-ет, сегодня же скажу надзирателям, чтобы передали, куда следует, мол, согласна я, к арфе и канарейке, к сытой жизни.
  А, попав в Резиденцию, из кожи вон вывернусь, чтобы узнать, как попадает золото в магические миры!
  Пешком вернусь в Тавлею и собственными руками сожгу Аль-Нилам, разметаю по камешку, чтобы никто чужой не бродил по плитам его пола! В Тавлее и без оберегов можно разжиться магией в обмен на немагическое золото. Причём для задуманного магии понадобится не так уж и много... Покажу я им, кто из нас госпожа дома Аль-Нилам!
  Кончики пальцев стало покалывать мириадами крохотных иголочек. Ничего не понимая, я поднесла руки к лицу и увидела в полумраке, как пробегают по пальцам, пляшут над ногтями синеватые огоньки пламени. Опустила пылающие ладони к тачке, - и в свете огоньков увидела, что на её деревянных рукоятях остались следы пламени, подпалила, получается, в гневе, орудие своего труда.
  От изумления даже ярость прошла. Ух ты, явная магия! Наверное, моё тело с рождения пропитано магией, как солёная рыба - солью. А немагическое золото здесь кругом, почти как в Тавлее. Остатки магии и проснулись. Жаль ненадолго.
  Только ярость сменилась изумлением, - огоньки исчезли, спрятались. Вызвать снова их не получилось. Пришлось подхватить тачку и катить дальше.
  На одной ярости далеко не уедешь. Надо спокойно всё обдумать.
  Аль-Нилам. Мой Аль-Нилам...
  Для знающего человека, знакомого с планом Тавлеи, достаточно увидеть мой герб, чтобы понять всё сразу. На щите чёрного цвета с золотой каймой пламенеющий грифон в поясе из трех жемчужин. Больше ничего.
  На моём гербе нет всяких глупостей, вроде ромба, полагающегося дамам вместо щита, или там бантика на верхнем острие ромба, который изображают на гербах девушек.
  У меня - мужской герб. Герб единственного наследника, но поскольку я женского пола, то наследницы Аль-Нилама.
  Меньше всего на свете я бы хотела, чтобы оно было так, но так получилось... Мои родители не успели завести других детей к тому моменту, как началась очередная междуусобица. И я осталась одна.
  Для меня они живы, чтобы там весь мир не думал. Просто их нет поблизости. И всё. Тема исчерпана. Закрыта!
  А я попала под опеку специально созданного на собрании всех домов Ориона опекунского совета. Я и Аль-Нилам.
  Хоть бы он с краю где-нибудь располагался, на конце Палицы или в тугой дуге Щита... Тогда всё было бы куда проще.
  Положение Северной Короны рядом с Ключевым Камнем - ничто, по сравнению с тем местом, которое занимает Аль-Нилам в Орионе. Он же расположен практически в солнечном сплетении созвездия. Отсюда-то всё и вытекает.
  Торговый люд, хранящий свои богатства в сундуках в виде звонкой монеты и ценных вещей, чёрной завистью завидует нам, владеющим домами и мирами. И никто не знает, как завидовала я купеческим дочкам, которым замуж выйти - это всего лишь перевезти свои сундуки, перины и посуду в дом супруга.
  Не мы владеем землями, а земли владеют нами, мы лишь живое их олицетворение, ходячая персонификация того или иного дома.
  Как можно владеть тем, что старше тебя в неисчислимое количество раз, что ты не можешь по своей прихоти сложить в сундук и увезти туда, куда тебе надо? Кто к кому привязан неразрывной веревочкой?
  Не найдётся в Тавлее хоть мало-мальски често- и властолюбивого человека, который не мечтал бы стать хозяином Аль-Нилама.
  А завладеть Аль-Ниламом законным путём можно лишь через брак со мной.
  Незаконным - невозможно, Аль-Нилам защищён со всех сторон другими домами, военными действиями его не возьмешь.
  А согласие на мой брак даёт опекунский совет.
  Вот из этого и вырастает большая политика.
  Аль-Нилам стал лакомым куском, который держал в руках опекунский совет и которым он подманивал любителей лакомств.
  Первый раз невестой я побывала в десятилетнем возрасте. Мне объяснили, что скоро придёт такой интересный праздник, когда я буду в красивом платье, мне подарят громадный многоярусный торт и новую лошадку, а я должна буду поставить свою подпись на одной бумажке, только аккуратно и без клякс. Но даже если будут кляксы, это не страшно, потому что в этот день главное, чтобы подписи поставили все-все дяденьки из опекунского совета. Это очень важно и это нужно Ориону.
  Почувствовав, что Аль-Нилам, того и гляди, уплывёт, другие любители лакомых кусков решили, что это несправедливо, и торта я тогда не получила.
  Моего предполагаемого супруга, ни возраста, ни имени, ни созвездия которого за давностью лет я уже не помню, зарезали за неделю до бракосочетания на тихой тавлейской улочке.
  Зато опекунский совет получил наглядное доказательство, какой мощный фактор влияния на другие созвездия появился у Ориона. И началось.
  В таких условиях быстро взрослеешь и начинаешь понимать, что чего стоит...
  ...И дело было даже не в том, что меня никто не спрашивал, хочу я или нет.
  С рождения мы знаем, что судьба созвездия важнее, чем судьба одного человека, и союзы между домами - это такая вещь, в которой практически не остаётся места для приязни или неприязни людей, олицетворяющих собою соединение двух домов.
  Это политика, это балансирование над пропастью тавлейских болот и себя надо держать в узде, потому что в конечном итоге то, что выгодно созвездию, выгодно и тебе. Мы получаем правильное воспитание и трезво смотрим на такие вещи, не создавая себе лишних проблем. Ну, во всяком случае, всячески стараемся.
  Нет, дело было совсем в другом...
  И словами-то выразить это сложно.
  Ну вот если, к примеру, меня сейчас вынуть из ямы, отмыть, причесать, одеть. Накормить. Тогда в глазах большинства я стану хорошенькой. Не самой привлекательной, не самой обаятельной, при желании можно без труда найти и куда более изящный идеал.
  Но если за моей спиной взметнутся ввысь белые стены Аль-Нилама - о-о-о, тогда в глазах того же большинства я сразу же стану неописуемой, неземной красавицей, с которой сложно сравниться кому-либо ещё. Грациозной, безупречной, воздушной. Нежной и трепетной. Изысканной и загадочной. Неотразимой. И это - без всякой магии.
  А я в начале жизни, когда рядом были родители, получила столько настоящей любви, что совершенно не нуждаюсь в лживых, лицемерных восторгах. Да и в искренних тоже, - когда они обращены исключительно к наследнице влиятельного дома. У меня есть, с чем сравнивать: во мне звенит камертон, вложенный любящими сердцами, чей чистый звук легко перекрывает трескучий хор славословий. У меня нет им веры.
  И ещё я остро чувствую, когда во мне видят лишь дверь в Аль-Нилам, но пытаются замаскировать это фальшивым участием и сочувствием.
  Это была неплохая школа.
  Заключался очередной союз, суливший немалые выгоды Ориону, а последним узлом, связывающим обоюдные интересы сторон, становился брак наследницы Аль-Нилама. Наследница прилагалась - сидела куклой в кресле, когда высокие договаривающиеся стороны обсуждали все детали предстоящей сделки. Слушала и смотрела.
  Потом подворачивался более выгодный союз. Или какие-то предварительные условия договора нарушались. Или ещё что-нибудь.
  Сначала я ничего не понимала, главное было дотерпеть до конца невыносимо скучного заседания, благо происходили они не так уж часто. Чужие люди рассматривали меня, как выставленную на продажу вещь, свои подбадривающе улыбались, следили, чтобы спину прямо держала, чтобы не ковыряла пальцем в носу.
  Потом я потихоньку начала разбираться в круговерти имён, миров, влияний.
  Возничий не прочь заключит брачный союз с Орионом, и это выгодно обоим созвездиям: дом Аль-Нат у Возничего отобрал Телец. Этот замок стоит как раз на границе двух созвездий.
  Если Возничий и Орион объединятся, они могут взять Тельца в мощные клещи, обломать рога синему крылатому быку и вернуть спорный дом Возничему.
  Но стоит ли так запросто отдавать Аль-Нилам Ауригиду, если Возничий и так заинтересован в союзнических отношениях с мощным Орионом? Не получит ли это созвездие слишком много влияния, закрепившись в нашем солнечном сплетении?
  Ведь брачный союз с Орионом рад заключить и Змееносец. А здесь вырисовывается очень интересная политическая комбинация... Змееносец вклинен в эклиптику между Стрельцом и Скорпионом, но в Зодиак не входит. А связанный родственными узами с Орионом вполне может войти.
  И тогда наш извечный враг Скорпион в зодиакальном круге будет изолирован с одной стороны Весами, то есть бывшими Клешнями, с другой стороны Змееносцем. И оба созвездия - играют нашу партию.
  Но Скорпион скорее развяжет новую войну созвездий, чем позволит породниться Ориону и Змееносцу. А может быть, брак всё-таки заключить, тайно?
  Но Тавлея кишит шпионами и полушпионами, такое событие недолго будет скрыто, и тогда Скорпион опротестует бракосочетание на совете Зодиака. Или не успеет?
  Хотя ведь можно поступить и проще, через наследницу Аль-Нилама породнится, к примеру, со спокойным и достаточно влиятельным Овном, получив, таким образом, в Зодиаке ещё одно лояльное нам созвездие.
  Но останется ли Овен спокойным, когда получит контроль над Аль-Ниламом? Аппетит приходит по время еды.
  Может быть, всё-таки, надежнее со Змееносцем, который заинтересован в помощи Ориона, в отличие от итак уже всё имеющего зодиакального Овна?
  Или всё-таки заключить союз с Возничим, пока он не вернул замок Аль-Нат и без нашего участия и не осознал, что не нуждается в союзниках?
  Этот пасьянс можно было раскладывать бесконечно, чем опекунский совет и занимался. Возглавлял его, кстати, седой лев Сердар Саиф.
  А я сидела и смотрела.
  И видела, как теряют рассудок здравые люди, когда речь заходит об Аль-Ниламе, что с нашей, что с другой стороны.
  Чем старше я становилась, тем больше всё происходящее напоминало мне комедию. Каждый раз, когда на горизонте возникал очередной брачный договор, я всматривалась в лица опекунов, и думала: "Неужели они в этот раз решаться разыграть до конца карту Аль-Нилама? Или всё пойдёт по-старому?"
  И ведь все кругом понимали, что самое надёжное для Ориона выдать меня замуж за кого-нибудь из наших же мелких домов, чтобы щит Аль-Нилама подхватила крепкая мужская рука. Да и жить себе дальше, радуясь, что Пояс Ориона теперь туго затянут и надежно застёгнут.
  Но искушение использовать Аль-Нилам в большой тавлейской политике неизменно побеждало, в слишком важном для Ориона месте он расположен.
  Как сказала мне как-то после очередного собрания совета госпожа Койра Саиф, женщина решительная, обаятельная и очень мудрая:
  - Мой старый хитрец Сердар больше всего на свете, конечно же, хотел бы сам жениться на тебе, стать отцом наследника Аль-Нилама и присоединить замок к своим тузам в колоде. Тогда бы он вертел замком, как хотел, и никакой опекунский совет ему был бы не указ.
  Эта перспектива мне очень не понравилась, и я скривилась, словно от лимона. Знаю я этого Саифа, распорядился он уже моими яблоками...
  Увидев мою гримасу, госпожа Койра засмеялась и потрепала меня по щеке.
  - Не бойся, детка, этого не произойдёт. Для начала ему придётся отравить меня и стать вдовцом, а я очень осторожна в приеме пищи, да и живём мы с ним уйму лет, привыкли друг к другу, притёрлись. Ну и потом, жениться на тебе и сделать тебе ребёнка - это не одно и тоже. Он ведь уже не мальчик, Сердар Саиф. У нас с ним внуки старше тебя. Хлопотно всё это, так что союз Саифа и Аль-Нилама тебе вряд ли грозит. Но будь настороже. Может быть, он не один такой умный в их сборище.
  Я была настороже, да что толку? Самым точным определением моего положения было слово "неопределённое". "Подвешенное" тоже подходило.
  Окончательно своё отношение к происходящему я определила в день срыва очередной свадьбы.
  Дело тогда зашло - дальше некуда. Всё, что можно было предварительно подписать, было подписано. Сколько у кого чего - определено. Отдельным договором закрепили, что получающий руку наследницы Аль-Нилама становится Орионидом и принимает герб Аль-Нилама, без всяких там включений нашего пламенеющего грифона в частокол своих серебряных молний.
  Уже даже и помолвка состоялась. По старинному обычаю на обнажённом лезвии меча жених подал невесте кольцо. За моей спиной непробиваемым строем пламенели грифоны. За его спиной в глазах рябило от молний. С вежливой настороженностью мы пригляделись друг к другу и сделали обоюдный вывод, что могло быть и хуже, сойдёт. Притрёмся. А если не притрёмся, постараемся как можно меньше сталкиваться лицом к лицу.
  Настал определённый договором день.
  Аль-Нилам сверкал полами и стенами.
  На кухне нанятые в городе повара несколько дней жарили и шкварили для свадебного пира.
  В полдень назначенного дня я стояла, затянутая в белое платье с длинным шлейфом, всё расшитое крупным жемчугом, и ждала, когда за мной приедут. Позади осталось несколько часов пытки под названием укладка прически, и никакая магия не сокращала здесь время процедуры.
  Ангоя и другие подружки спешно выбирали мне подходящий букет из громадной россыпи, доставленной в последний момент.
  Половина опекунского совета слонялась вдоль накрытых во внутреннем дворе столов, подъедая съедобные украшения с праздничных блюд, пока никто не видел. Вторая половина была у жениха.
  На несколько минут я даже поверила, что всё, многолетняя игра Ориона закончена. Начинается новая жизнь. Совсем новая.
  Поторопилась, надо было переждать чуть-чуть с верой в чудеса.
  Появился гонец, который привез этой половине опекунского совета известие от той половины, что брак не состоится по очень уважительным причинам. Нужно срочно всем собраться и вышеупомянутые причины обсудить.
  С сожалением оторвавшись от вкусностей, опекуны покинули Аль-Нилам, обрадовав мучающихся над горой цветов нежных дев известием, что букет выбирать не надо.
  В этот момент я поставила точку на одном периоде жизни и начала другой. Для начала позвала первых встречных помочь справиться с массой наготовленного. Поесть на дармовщинку никто не отказался, народ с площадей Тавлеи валом повалил в Аль-Нилам.
  А пока внизу бушевал пир горой, я собрала в верхних покоях младших поварят, помогавших на кухне готовить свадебный пир, и мы затеяли игру: я усадила их на свой длиннющий шлейф, полагающийся по рангу наследнице высокого дома Аль-Нилам, и принялась катать по сверкающему полу. Сыпались жемчужинки с белого платья, скакали по мраморным плитам по все стороны.
  Когда холодная ярость стала горячей, хватило лишь толчка - и парчовые туфельки оторвались от земли, я побежала по воздуху. Ребятишки визжали от восторга, чувствуя, как летят на белом шелке, словно на облаке.
  Мы носились по всему Аль-Ниламу, по залам и переходам, над внутренними двориками и переходами, поднимались до верхних ярусов башен и опускались почти до потоков Млечного пути. Закатное солнце золотило белый шёлк, развевались дикой гривой вырвавшиеся из оков прически волосы. Поварята вопили и требовали: "Выше, выше, ещё выше! Быстрее!"
  Укатав их так, что они долго потом не могли прийти в себя от полёта, я вернулась в свою спальню. И там подвела итог сегодняшнему дню, завязав шлейф большим узлом.
  А заглядывающую в окна любопытствующую ночь посвятила личной жизни и всяческим развлечениям, решив для себя, что опекунский совет пусть делает, что хочет, и я тоже буду делать, что хочу.
  Иначе у меня есть все шансы так и проходить в белом непорочном платье до самой старости, с каждым годом становясь всё краше.
  Ведь в Тавлее возраст женщины можно определить по тому, как она выглядит: чем идеальнее красота, тем женщина старше.
  Это - особенность использования магии для борьбы со старением. Здесь не получается улучшить себя чуть-чуть, косметическая магия сразу делает лицо и тело безупречным, таким совершенным, что это сразу бросается в глаза и определяет возраст лучше любой записи в актах рождения.
  Магии для таких дел требуется очень много, новое лицо и тело нужно постоянно поддерживать, минимум один раз в неделю проводить омоложение, и зрелище это не для слабых духом.
  Подобная практика породила целый пласт легенд в наших мирах, потому что, вынужденные тратить на себя громадное количество магии, многие пожилые красавицы перебираются из столицы в миры, где жизнь дешевле. Идут по миру, одним словом.
  Неземной красоты чаровниц с радостью берут в жены местные государи, воздушные феи не сразу, но соглашаются, обязательно при условии, что один раз в семь дней они будут проводить строго в одиночестве.
  А потом, рано или поздно, начинаются проблемы.
  То кто-нибудь из челяди ненароком увидит, как красавица снимет с себя голову, поставит на стол и начнёт причесывать волосы. И вместо того, чтобы радоваться, что фея свою голову снимает, а не его, лакейскую, начинает рассказывать об этом направо и налево.
  То нетрезвый муж дни недели перепутает и вломится в спальню к жене, чтобы увидеть, как она, зелёная и чешуйчатая, отмокает в ванне в специальном растворе. Или облеплена целебной грязью и напоминает не красавицу, а чудовище.
  Народ в большинстве миров, где верят в фей, малокультурный, объяснить, что это борьба за красоту, сложно. Супруг в испуге тычет во все стороны мечом и кричит, что его обманули.
  Начинаются семейные драмы, заканчивающиеся разводом.
  Мелузина, одна из столичных львиц, рассказывала, как в гневе от несправедливого раздела имущества она решила показать этим мужланам, что почём, обернулась крылатой змеёй и с упоением гоняла супруга по замку, который он в свое время назвал в её честь Лузиньяном. И шипела бедолаге в затылок, какую блестящую жизнь променяла она на его грязный хлев и как он ей за это отплатил.
  А другая дама, вернувшись из подобного вояжа, делилась яркими воспоминаниями о том, как на её супружеском ложе помимо непосредственно супруга ночевало ещё полдюжины его любимых борзых, не считая щенят и блох, и как это было славно, потому что другое отопление в спальне отсутствовало.
  Не дожидаясь этих весёлых времён, я изменила свою жизнь настолько, насколько это было возможно.
  Бунт получился тихий и незаметный, в глаза не бросающийся.
  Ещё бы - если бы я пустилась во все тяжкие, мне бы просто срезали количество получаемой оберегами магии, а большая часть её и так уходила отнюдь не на полёты и прочие чудеса.
  Магию приходилось тратить на канализацию, отопление и водоснабжение Аль-Нилама.
  Это вообще головная боль Тавлеи - та несоразмерно большая часть магии, которую мы вынуждены использовать на подобные неромантические цели, чтобы иметь возможность жить на болоте и пользоваться магией. Которую мы тратим, чтобы жить на болоте. На котором живём, чтобы пользоваться магией. Которую бухаем в болото. Из которого потом её получаем. Чтобы снова израсходовать. С ума сойти можно, до чего замкнут этот круг, куда до него зодиакальному!
  Так что я была даже заинтересована, чтобы перейти в иной статус, перестать быть вечной девицей на выданье и в одиночку сражаться с быстро ржавеющими трубами и текущими ваннами.
  Но в этом не был заинтересован опекунский совет.
  А я... Я тогда поняла, насколько же я одинока. У меня никого не было - только мой Аль-Нилам, с которым мы оказались в одном положении: положении приманки.
  Друзья здесь помочь не могли, да я уже твёрдо знала, что дружба - это очень редкая гостья в зыбучей жизни Тавлеи.
  И друзей надо беречь, потому что снести тяжесть твоих горестей они не смогут, у них своих бед достаточно. Великое счастье, что они просто есть, и не надо требовать большего у Всеблагого Солнца, чтобы оно не отняло и это немногое...
  Пришлось разложить всё по полочкам: дела и заботы о магии насущной - отдельно, друзья - отдельно, время от времени попадающие в кровать кавалеры - отдельно.
  Чтобы был порядок, позволяющий твердо стоять на ногах и в болоте. Кони - в конюшне, платья - в гардеробных, книги - в библиотеке, еда в кладовых. Тело - отдельно, душа - отдельно. Эмоции - под замок, а лучше выкинуть. Расчёт и рассудок. И экономное расходование магии.
  Ориониды не плачут, не сдаются и сохраняют возможность для иронии в любой ситуации. Спины держат прямо, плечи - развёрнутыми, а голову высоко поднятой, как у пламенеющего грифона. На том и стоим.
  А делилась тем, что меня волновало, я только с замком, как бы глупо это ни было.
  Поднималась в донжон, самую старую из башен, наверх, а потом медленно спускалась по винтовой лестнице, пронизывающей донжон насквозь сверху донизу.
  Вела рукой по перилам и рассказывала, что мы в очередной раз фигурируем в секретном договоре между Орионом и Водолеем и вряд ли условия договора обе стороны выполнят, скорее всего, дело не дойдёт даже до помолвки.
  Рассказывала о том, что в одном из миров нашла заповедное озеро, похожее на перевёрнутый небосклон, а вода в том озере неимоверно прозрачная. И ночью в этой чёрной воде отражаются звезды, большие, яркие, холодные... А когда входишь в него, видишь, как твое собственное тело словно светится, отливает розовым, и чернота воды - это чернота отраженного неба... Плывешь, осторожно раздвигая звезды руками, и непонятно, где же настоящий небесный свод, снизу ли, сверху ли... И чувствуешь, как в душе плещется умиротворение...
  Рассказывала о том, что выпнула из постели очередного кавалера. Потому что скулы от обиды сводит, когда он натягивает штаны и уходит, полностью уверенный, что осчастливил от макушки до пят. А мне плохо, потому что без участия души тело не получает того, к чему стремилось. А с душой - нельзя, нельзя пускать в душу, это уже не забава, а гибель, да и плевать кавалеру на озеро, в котором светятся звезды, сама такого выбирала. Чтобы всё было по уму. Под контролем. Легко отторгаемым. Но он чужой, он такой чужой, такой же чужой, как и все до него! И это правильно, так и должно быть, но как же пусто на душе...
  И с друзьями делиться этим озером нельзя, оно не для друзей, оно для двоих. Его можно подарить только тому, кто настроен на схожую волну, кто поймёт, какое это чудо - плыть среди звезд. Кто поймёт... Никто не поймёт!
  Да и вообще всё это глупости по большому счету, пережитки, дотянувшиеся до нас из тех миров, откуда пришли наши наивные предки. В Тавлее главное - иметь голову на плечах и свой дом, надежно стоящий на каменистом островке, проходящем через большинство миров. И этого достаточно для интересной жизни.
  А у меня не просто дом, у меня есть ты, мой Аль-Нилам. И у меня просто слезливое настроение. Не завтра, так послезавтра, возникнет новый кавалер. И первое время с ним будет неплохо.
  И вообще, есть масса возможностей развлечься. Таку, к примеру, предлагает создать заговор, направленный на то, чтобы Ориону подобраться поближе к Квадрату Пегаса - месту, обладающему свойствами, сходными с Ключевым Камнем.
  Пегас и Андромеда бьются из-за дома Сирраг. Сейчас он принадлежит Андромеде и называется Альферац. А ведь Сирраг стоит в одном из углов Квадрата Пегаса. И ситуация тут куда острее, чем у противостояния Тельца с Возничим из-за Аль-Ната.
  Так, а ведь помнится мне, мы же всё-таки вляпались в это дело...
  И очень даже может быть, что яма номер четыре - это итог нашего заговора.
  И, почему-то, когда речь зашла об итоге, припомнился день перехода Солнца из Близнецов в Рак. Что-то важное, связанное с этим заговором, случилось в этот день.
  Мы стояли плотной толпой в зодиакальном зале дома Южный Асель. Так плотно, что затылком чувствовалось дыхание позади стоящих. У Южного Аселя замок небольшой...
  Вспомнить дальнейшее мне не удалось, голова без предупреждения взорвалась болью, и я потеряла сознание, свалившись на пол проходки, не доходя буквально пары шагов до ствола.
  
  
  Глава шестая.
  Сапфир, янтарь, сапфир, раух-топаз, изумруд, аметист
  
  
  
  Я не просто упала, умудрилась ещё и головой о камень треснуться, локоть ссадить, бедро ушибить.
  Мало мне было одной головной боли - прибавилась другая боль от шишки на макушке с левой стороны. Пока Выдра понял, что тачка где-то долго задерживается, пока меня нашёл, - шишка налилась без помех, большая и горячая. И так-то окружающее не радовало, а теперь тошнило, стоило только глаза открыть. И левый локоть саднило.
  Выдра сразу же отправил меня наверх вместо корзины с землёй, сказав, что сейчас сам докатает всё, что добыл.
  Эти слова я послушно передала стоящим на лебедке и безвольно притулилась на ближайшем пне, вяло думая, вырвет меня или нет. Гудящая голова намекала, что надо бы, голодный желудок огрызался, мол шиш съеденное отдаст, самому мало.
  Стоявшие на лебёдке женщины ругались, обозлённые тем, что вовремя работу закончить нам не удастся.
  Даже брань их отскакивала от моей гудящей головы, всё, что меня на данный момент интересовало, почему же с пенька встать не могу, ноги не слушаются, и как я в таком виде доберусь до барака.
  Выдра успел отправить наверх всю добытую породу до отбоя, хотя "спасибо" за это от стенавших лебёдочниц не дождался. Они подняли гнома и моментально испарились с просеки, не желая задерживаться у ям ни секунды.
  Я так и сидела на пне, отрешённо пялясь на истоптанную землю.
  - Надо идти, - попросил гном. - Мы одни оштались.
  Он снял с меня вонючие сагиры, связал их, чтобы далеко не разлетелись, и кинул в ствол. Заново закрепил лебёдку, оставленную второпях женщинами. Подравнял кучу жердей, которыми мы завтра будем крепить проходку. Заткнул за пояс свое кайло. Помог мне подняться, и мы пошли по просеке к тропинке, ведущей к бараку.
  Дурнота на меня накатывала волнами, то становилось почти нормально, то снова ломило лоб и виски, и горела шишка. Тогда я зажимала её ладонью и морщилась.
  - Это пройдёт, - утешал меня Выдра.
  Просека кончилась, началась узкая натоптанная тропка. Здесь надо было идти одной, вслед за гномом. Слева был спуск к реке, справа - пологий, ровный склон. Тонкие деревья торчали на нём палками, чёрные, словно обугленные жерди на рыхлом весеннем снегу.
  Я обнаружила, что если смотреть на тропинку прямо перед собой, голова болит меньше. Вся штука в том, чтобы в поле зрения не попадали идущие ноги и проплывающие мимо деревья и кусты. Чем меньше движущихся предметов, тем легче. Сделав это открытие, я пошла быстрее.
  И почти врезалась в остановившегося Выдру. Подняла глаза.
  Впереди, сверху по склону на нас катился медведь-людоед. Именно катился, - он двигался так мягко, словно состоял из нескольких громадных шаров, обтянутых бурой шкурой. Было удивительно тихо, всё кругом застыло в вечерней отрешённости от дневных забот.
  "Этого не может быть! - подумалось для начала. - Почему я?!"
  Второй моей реакцией на происходящее был лихой отскок с тропинки влево за камень, лежавший рядом. Спрятаться за ним не смог бы даже суслик - камень приподнимался над поверхностью от силы на три четверти локтя, но, однако же, я замерла столбом именно за этим почти плоским камнем.
  Медведь, как-то вразвалочку, приближался.
  Выдра оцепенело стоял на тропе. Я рядом с тропой.
  "Сейчас сомнёт гнома, потом меня... - пронеслось в голове. - И ни одного крепкого дерева поблизости. Да если бы и были - не успели бы..."
  Нарушая вселенское оцепенение, Выдра вдруг громко закричал на медведя на гномьем языке.
  Медведь в ответ заревел, заполняя долину своим мощным рыком.
  От безысходности стала орать и я, присоединяя свой голос к голосу гнома. Ни на что больше сил не было, сердце, словно каторжанская гиря, лежало где-то на земле у ступней и даже не трепыхалось.
  Медведь остановился, не доходя до Выдры. Вздыбился.
  В вечернем сумраке он показался мне громадным и косматым, а гном рядом с ним - таким маленьким. И кайло, которое он выдернул из-за пояса - совсем игрушечным.
  Инстинктивно я закрыла лицо руками и сквозь растопыренные пальцы разглядела лишь, что бурая масса качнулась вперед, одновременно неспешно и стремительно. И я просто ощутила, как когтистая лапа дернулась, зацепила кожу на затылке гнома и одним движением содрала её с головы на лицо, оскорбительно обнажив розовую кость черепа. "Хоть бы меня сразу уложил... - металась мысль. - Не хочу, как Муха, полуживой по земле волочиться..."
  Рык медведя оборвался.
  - Не бойся! - тронул мой локоть Выдра.
  Живой Выдра, с целым скальпом. Но я же видела! То есть не видела, конечно, не видела, просто непроизвольно представила, дорисовав в воображении движение медвежьей туши. Какое счастье, что всё не так!
  Я отняла ладони от лица. Медведь шерстистой грудой лежал на земле. Гном убил его своим кайлом. Один на один.
  - Швежевать надо, - объяснил он. - Пока теплый и мягкий. Помощь нужна.
  Я слабо кивнула, скорее чтобы подтвердить, что слышу.
  - Ножа нет, - рассуждал Выдра деловито. - Не дают, "нельжя" говорят. Боятся.
  Он обошёл камень, за которым я стояла, подобрал около него несколько небольших окатышей. Сухими, точными ударами расколол один, осмотрел скол, покачал головой и выкинул половинки. Сколол кусочек второго камня. Этот ему понравился больше. Несколькими движениями гном превратил окатыш в грубое каменное рубило, с достаточно острыми гранями.
  И получившимся орудием начал снимать с медведя шкуру.
  - Держи край, - попросил он меня, и я послушно тянула на себя ещё теплую кожу, которую гном отделял от тугих темно-красных мышц.
  Постепенно мы раздели зверя до мяса.
  И тут Лишай подоспел, с подкреплением. Услышал, видимо, рев медведя и наши крики, решил подождать. Убедился, что всё стихло, и ещё подождал, чтобы медведь наверняка ушёл. Только тогда пошёл выяснять, что случилось.
  При виде освежёванной туши Лишай оживился.
  - Сам? Ну, молодец! Крепкие вы гномы, хоть и маломерные, - бросил он небрежно и прицелился жадным глазом на шкуру.
  Гном стоял над ней молча, но спокойного взгляда от надзирателя не отводил. Лишь перехватил поудобнее рубило.
  Лишай словно об невидимую стену лбом треснулся. Растерялся.
  Я сделал крохотный полушажок вправо, чтобы удобнее было дотянуться до выдриного кайла, если что... Лишай - не медведь, здесь страха нет. А шкурой ему владеть только через наши трупы, падальщику раскормленному.
  Остальные заключённые, ничего пока не заметив, хором ахали, глядя на медведя.
  Лишай мучительно соображал, серьёзно ли всё происходящее.
  Вид гнома говорил, что да, всё всерьёз.
  По более древним, чем тюремные, законам. Кто добыл - тот и владеет. И без боя не отдаст.
  Я придвинулась ещё ближе к кайлу. Теперь точно достану. Если Выдра им медведя уложил, то и я надзирателя смогу.
  - Ну, молодец! - громыхнул, наконец, разобравшийся в обстановке Лишай. - Будешь теперь в своей берлоге пятки об его шубу греть. Хитрый вы народ, гномы, ух и хитрый же!.. А ну, бабы, берите этого оглоеда, тащите к бараку. Мясо у него сейчас, весной, конечно, плохое, псиной воняет. Но если потушить подольше, да с травками, да с брусникой мочёной... Под это дело и браги выделить не жалко - такого зверя победили! Эх, Муха-покойница его бы сготовила, - пальчики оближешь!
  Поднялся радостный гомон, в предвкушении браги заблестели глаза, медведя уложили на две крепких лесины и с криками понесли в барак. Лишай деятельно и шумно командовал, полностью занятый этим важным делом.
  Гном аккуратно скатал сырую шкуру в удобный для переноски тючок.
  
  ***
  
  Духовитая была у Лишая брага, ещё Мухой на кислом тесте поставленная, а отрыжка после нее получалась вообще вонючая.
  Как начала пенистая брага после ужина отрыгиваться у принявших её смельчаков, такая атмосфера забористая в бараке создалась, что запах с ног валил не хуже тарана.
  Подвыпившие женщины затянули песню, заунывную, как здешний ветер.
  В такие редкие вечера отдыха сразу видно, кто откуда: люди сбивались в кучки, определяли своих по общим докаторжным воспоминаниям. Кто где жил, чем промышлял, что ел, что пил. И так это было всё убого, как не старались они сделать расписную сказку из прошлой жизни, что страшновато становилось. Больше чем у половины никакой разницы в том и в этом положении не было.
  Я лежала, скорчившись на нарах, и помалкивала, за мои воспоминания здесь и забить во хмелю могут, то-то Лишаю с Клином радость будет. Слишком уж они, эти воспоминания, вызывающие и для остальных обидные. Потому что нельзя так красиво жить. Или нельзя сюда попадать из той жизни.
  Да ещё локоть ушибленный ныл, ногу дергало. Про голову и говорить нечего. Пока с медведем, да с Лишаём разбирались, - вроде бы утихла, раз не до неё было, а вечером на нарах разболелась с новой силой. И Выдре я завидовала жгучей завистью - один сейчас в своей землянке, дышит, чем хочет, а не тем, что через других уже прошло и снова в мир вернулось.
  Чтобы не слышать сверлящих голову голосов, я зажала уши ладонями и постаралась продумать те вопросы, которые я должна задать Кузену при следующем разговоре.
  Мне нужно узнать, находятся ли по-прежнему в Тавлее Таку, Кирон, Агней и Ангоя. Если да, то размолвка с Тауридами не имеет отношения к моей яме. Надо искать другую причину.
  Возможно, это неудавшийся заговор против Андромеды. Мне надо припомнить детали. Надо спросить Кузена, кто сейчас владеет домом Сирраг.
  Заснуть поскорее надо, но как же раздражает гудящую голову этот шум.
  На мое счастье, Лишай наконец-то решил, что бражное веселье чересчур затянулось, рявкнул не хуже медведя со своей половины и барак испуганно утих.
  Во сне мне снилось, что ходит за стеной живой медведь, и всё по-прежнему...
  
  ***
  
  - Здравствуй!
  - Здравствуй!
  Дождалась я, голос Кузена пробился в немагический мир.
  - Любезный мой Кузен, не могли бы вы узнать, где сейчас находятся Кирон из дома Омега, Таку из первого дома Сигма, Ангоя и Агней из дома Ригель? - церемонно поинтересовалась я.
  - Если вам это надо, узнаю, любезная кузина, - не менее церемонно пообещал Кузен. - У тебя всё нормально?
  - Да, более-менее. Упала неудачно. Шишку на голове набила. Сегодня легче, а вчера болело сильно. Отойдёт.
  - Мне вот кажется, неспроста твоя голова болит... Похоже на блокаду.
  - На что? - удивилась я.
  - На болевую блокаду. Опытный маг, даже и не обладающий внутренней магией, может заблокировать в мозгу человека ненужные этому магу воспоминания. Самый дешевый способ держать ситуацию в узде.
  - И ты можешь? - не поверила я.
  - И я могу, - подтвердил Кузен. - Все истинные маги могут.
  - А разблокировать?
  - С этим труднее. Если не знаешь, что закрыто болевым замком, сложно подобрать нужный ключ.
  - Я заметила, - обдумав его слова, сказала я, - что общие воспоминания даются мне легко, а вот когда перехожу к деталям, начинаются сюрпризы.
  - Значит, если это блокада, закрыты какие-то недавние события. Я не думаю, что ты здесь за то, что воровала яблоки с кухни моего дома.
  - Ты помнишь?! - изумилась несказанно я.
  - А я весь тот день помню, каждый миг. Последний домашний день.
  - Тяжело было привыкать к ордену?
  - Первый год тяжело. Потом нормально, потом хорошо, - спокойно отозвался Кузен и перешёл на церемониальный стиль. - Извините меня, драгоценная кузина, но мне пора.
  - Разумеется, драгоценный Кузен. Пора, так пора. Ой, забыла! - вспомнила я второй пункт, который надо было узнать в разговоре. - А кто сейчас владеет домом Сирраг?
  - Андромеда. Поэтому он Альферац. Извини, что у нас так мало общаться получается. Я понимаю, как тебе нелегко там, но у нас опять прорыв, мы еле-еле успеваем латать дыры. Даже спать приходится часа три в сутки, скоро стоя усну.
  - А когда-нибудь это можно будет остановить раз и навсегда? - вырвалось у меня.
  - При существующем положении вещей - вряд ли...
  Кузен умолк.
  Покатился своим чередом обычный день в полумраке ямы. Только на душе отчего-то было так светло. Неужели оттого, что и у меня появились общие воспоминания с кем-то, каких не было с самого момента попадания сюда? Пусть это даже всего один день давным-давно...
  - Ты улыбаешься, - вглядевшись в моё лицо, заметил Выдра, ставящий корзину с породой на тачку. - Теперь жнаю, как ты улыбаешься.
  
  ***
  
  Надо бы было подумать о Квадрате Пегаса, а вспомнилось почему-то, как я побывала разок на границе.
  Занесло нас туда совершенно случайно, веселились на одной вечеринке узким кругом, и вдруг некоторых под утро озарило, что надо бы, вот обязательно надо бы нам сейчас пронестись со свистом над мирами, чтобы помнили тамошние обитатели, кто мирами правит, не забывали Тавлею. Коварная штука, это лёгкое красное вино с ежевичной нотой в букете, поставляемое в город очень ограниченно, каждая бутылка как в колыбели в отдельном ящичке кедрового дерева, выстланном тугой стружкой.
  Обитатели миров про нас и так не забывали. Поминали через слово в крепких выражениях. При таких ценах на магические услуги - и немудрено. У нас же монополия на поставку чудес.
  Идея вызвала нездоровый восторг, показалась шикарной и остроумной. Как были - так и поехали.
  Ветры разных миров быстро выдули из нас хмельной кураж, и задумка уже не казалось такой шикарной.
  Миры были сами по себе - мы сами по себе. Промчались, пролистав их, словно страницы. Неслись на большой высоте, оставив землю далеко внизу. А ехать верхом в бальном платье, скорее раздетой, чем одетой, даже с магической поддержкой не очень-то приятно. Голые плечи зябнут.
  Устроили небольшой пикничок в живописном месте, подкрепились, полюбовались полянками, пасторально усеянными ромашками и незабудками, выразили всяческие восторги по поводу того, "как красива и разнообразна наша Ойкумена со всех сторон", и решили уже поворачивать обратно.
  И тут кто-то заметил, что до границы миров совсем недалеко. И магии хватит. В эту сторону магические маяки далеко протянуты.
  Решили завершить пикник осмотром наших рубежей. Инспекцией, так сказать, из столицы.
  ...Ромашек в том месте не было, как и незабудок. А если и были, то хорошо спрятались.
  Свистел над затерянным в горах плато ветер, полировал сизые камни, превращая их в зеркала. О том, что наши миры закончились, ничего не говорило. Я-то думала, границы какой-нибудь невообразимо высокой стеной окружены, или обелиски там через равные промежутки стоят, или земля резко обрывается прямо в чёрный космос, или ещё чего...
  Оказывается, нет, никаких опознавательных знаков, никакого обрыва в бездонную пропасть. Просто там, где стояла я, - была ещё наша земля, а сделай я шажок дальше, передвинь носок туфельки хоть чуть-чуть - ступила бы в Приграничье.
  На нашей земле было чисто, а вот по Приграничью шастали всякие разные. Которых нужно было не допускать на нашу землю. Все они обожали магию. Поэтому истинным магам было легко вызывать их на себя, служа одновременно и приманкой, и охотником. Только частенько такая охота кончалась гибелью мага-воина.
  Это был лишь крохотный кусочек рубежа, контролируемый крепостью, которую мы и разглядели-то в скалах не сразу. Насколько в Тавлее всё старалось из кожи вон вылезти, лишь бы на него внимание обратили, настолько здесь всё пряталось и маскировалось, изо всех сил сообщало "меня нет, это не я!".
  Наша расфуфыренная кавалькада была здесь так же уместна, как пышная роза из нежного крема на горбушке чёрного ноздреватого хлеба.
  В слившейся со скалами крепости нас встретили радушно. Настолько радушно, что стыдно становилось.
  Если бы ко мне в Аль-Нилам заявились вот так в разгар дел непрошеные, праздные гости, скучающие по острым ощущениям и твердо уверенные, что именно я должна этими самыми ощущениями их обеспечить, то очень быстро они бы отправились восвояси воздушным путем, стартовав со стенной катапульты, только бы пылающие плащи развевались в полете за их спинами, осыпая искрами быстрые воды Млечного Пути.
  Здесь же не знали, в какой угол нас посадить, чем угостить, о чём рассказать. А как они слушали набившие оскомину тавлейские сплетни, которые на этом отполированном ветрами плато вдруг стали захватывающими новостями из сердца миров, направившего их сюда!
  Дракониды выделили нам провожатого для небольшой вылазки в Приграничье. Это был воин-маг, только-только вышедший из учеников. Совсем ещё мальчик.
  Наши дамы тут же начали усиленно строить ему глазки, проверяя Безупречного на прочность. А вдруг молодые Дракониды ещё не совсем Бесстрастные, как их старшие товарищи? Интересно же, как из здорового человека, не применяя к нему никаких усекающих мер, можно сделать ходячую, до отвращения правильную статую? Ну неужели истинная магия настолько лучше всего?!
  Чары колдовские не действовали, лёд не таял. Драконид, похоже, и не понял, что его изо всех сил пытаются совратить.
  Он предупредил, что в Приграничье наши кони летать не могут, и галоп им вряд ли будет доступен, они такие же изнеженные магией, как и мы, и повёл кавалькаду по каменной равнине.
  Было скучно, пыльно и жарко. Иней полностью разделял моё мнение, совершенно не понимая, почему он должен ковылять среди каменных напластований, держась еле заметной узкой тропы, вместо того, чтобы парить над ней, перемахивая горы, словно кочки.
  Солнце раскалило безводную местность, ветра не было, мы заживо жарились на каменном противне. Пикничок на полянке с ромашками вспоминался как чудо.
  Наконец столь захватывающее приключение надоело не только мне - и мы повернули обратно.
  Проводник воспринял это с нескрываемым облегчением, он боялся подвергнуть дорогих гостей из Тавлеи малейшей опасности. Даже подобие улыбки проблеснуло на его лице.
  И тут, как водится, мы и попались.
  Живой голодный образец из бестиария залёг рядом с тропой, аккуратно пропустил по ней всадников вглубь Приграничья, а потом перекрыл дорогу обратно, запечатав собою единственный путь.
  Слева были россыпи, на которых кони поломали бы ноги, справа - отвесные скалы. На тропе же колыхалось нечто в сплошных щупальцах и отростках. По виду всё это напоминало громадный клубок свиных кишок, совершенно некстати приобретший разум и покинувший чрево. Сквозь полупрозрачную слизистую оболочку просвечивало темное содержимое. Скользкая масса подрагивала, розово блестела на солнце, втягивала и вытягивала отдельные свои фрагменты. И без слов намекала, что хочет есть.
  - Спешиться! - забыв про учтивость, проорал побелевший Драконид. - Коней первыми ухватит, они больше. Следите за тылом, там второе может быть!
  Опытный оказался мальчик, хоть и молодой совсем. Второе там было.
  Отекая острые каменные грани, словно обволакивая их полупрозрачным телом, такой же чрезвычайно независимый кишечник стал вываливаться с обрывистой скалы на тропу позади нас, ливнем хлынуло вниз хаотичное переплетение червеобразных отростков.
  Случайно ли или в силу безошибочного расчёта, но вторая бестия упала точнехонько на одну из последних лошадей, накрыв ее с тихим хлюпаньем, словно лавина протухшей требухи. Спешившийся за секунду до этого всадник еле успел отскочить, а вот конь его нет...
  Тонкий предсмертный вскрик - и склизкая масса осела, плотно утвердилась на тропе.
  Драконид уже бился с первым нападающим, отсекая тянущиеся к нам отростки. Это было за пределом досягаемого: с виду медленная, бестия молниеносно выстреливала в нужном направлении целым пучком щупалец.
  Уследить за движениями встающего на их пути меча было невозможно, скорее кожа ощущала, с какой скоростью рассекает воздух и всё, что попадается на пути, острейший клинок.
  Но ощутимого результат это не приносило, - на месте отрубленного щупальца с ходу образовывался новый пучок, тварь была такой же склонной к увеличению числа своих конечностей, как легендарные гидры.
  Оценив ситуацию, Драконид на ходу поменял тактику: меч в руках его раскалился, запылал ясным ало-жёлтым светом, какой бывает на кончике пламени свечи.
  Это помогло. Запечённые на срезе щупальца не образовывали новых отростков. Но убираться с тропы голодный пришелец упорно не желал.
  Мы же остолбенело стояли, сбившись в кучу и укрывшись за лошадьми. Наши мужчины тоже обнажили оружие - куда ж без него - но без магической подпитки всё это было так, бульканьем утопающего.
  Даже объединенных сил не хватило бы, чтобы раскалить хоть один клинок, не говоря уж о том, что без тавлейской магии ни у кого не было ни реакции, ни скорости юного воина. На наше счастье, вторая тварь поглощала лошадь, вполне довольная пока добычей, и только присматривалась к нам.
  Драконид двигался всё быстрей. У меня даже в ушах закололо от свиста его меча, - я сморщилась и зажала уши ладонями, - и тут прямо передо мной шлёпнулся отсеченный кусок бестии, забрызгав мои узкие туфельки и атласный подол зеленоватой слизью.
  В этот момент я как-то сразу прониклась трудностями Приграничья и на многое резко поменяла взгляд, безуспешно пытаясь стряхнуть с себя мерзкие липкие брызги.
  Похожий на перерубленного дождевого червя отросток сокращался, то становился длинным и тонким, то толстым и коротким. Испугавшись, что оно, даже отрубленное, до меня дотянется, я, наступая впопыхах себе на пышные юбки, нервно пятилась, пока не уперлась спиной в скалу и приготовилась хлопнуться в обморок, если это ещё раз шевельнётся.
  Драконид же не только дрался - он ещё и подкрепление мысленно вызвал, спасая незадачливых любителей пограничных приключений.
  Грохотнули копыта - серебристые драконы на плащах взблеснули на тропе за первой бестией, отряд из крепости примчался в мгновение ока.
  И спас нас от участи превратится в тёмное содержимое полупрозрачных живых кишок. Те предпочли не связываться с истинными магами и просто-напросто исчезли, - переместившись из Приграничья в неведомые нам пространства. Остались лишь отрубленные щупальца. Лошадь второй пришелец утянул с собой.
  После того, как тропа очистилась, наступило время осознать пережитое. Уже не думая ни о каком соблазнении, плачущие дамы повисли на юном Дракониде, реально доказавшем, что здесь только он оказался способен защитить. И наотрез отказывались от него отцепляться.
  Вид у мальчика был испуганный и несчастный, куда охотнее он сразился бы ещё с десятью невиданными тварями. Как мог вежливо, он штопором выкрутился из наших объятий и спрятался за другими Драконидами. Только когда защитник пропал, мы позволили уговорить себя, заплаканных и несчастных, сесть в седла и вернуться в крепость.
  Из крепости мы быстренько убрались в столицу миров заливать и заедать пережитый ужас.
  А крепость в скалах продолжала беречь нас от напастей, по сравнению с которыми встреченная парочка кишечников была так, не заслуживающей особого внимания мелочью.
  
  ***
  
  Волевым усилием я заставила себя переключится с пограничных воспоминаний на последние сведения Кузена. Заговор мне нужен, последний заговор. Если голова болит при вспоминании перехода Солнца из Близнецов в Рак, начну вспоминать издалека. Ничего, справлюсь.
  Так, если Кузен говорит, что Сирраг называется Альферац, то выходит, что Андромеда по-прежнему занимает один угол Квадрата Пегаса. Зря мы старались, получается...
  Вообще-то Пегас сам виноват.
  Созвездие громадное, но какое-то рыхлое. Беззубое. Дать оттяпать дом не где-нибудь, а в углу магического квадрата! Да если учесть, что этих квадратов в Тавлее всего два.
  Два! И имея на собственной территории этакое редкое богатство, делить его с соседом...
  По поводу спорного дома у Андромеды и Пегаса шла бесконечная судебная тяжба, что было, по меньшей мере, странно для нашего города, где предпочитают решать дела более радикальными способами.
  А пока росли годы бумаг, Андромеда умудрялась через один Альферац получать магии больше, чем Пегас через Шеат, Маркаб и Альгениб вместе взятые.
  Ориону, по большому счёту, до этой тяжбы особого дела не было. Такие спорные дома в Тавлее не редкость, и нас куда больше интересовал исход борьбы Тельца и Возничего за Аль-Нат.
  Но нас - это не нас, молодежь, это старшее поколение Орионидов. А вот Таку давно заинтересовался Квадратом Пегаса.
  И опять всё упиралось в недвижимость.
  Ситуация у нас с Таку была прямо противоположная. Аль-Нилам слишком хорош для одинокой девушки. Первый дом Сигма не самым лучший замок для энергичного юноши. Первый дом Сигма Ориона - маленький, хоть и очень красивый, а семья Таку - большая.
  Таку позарез нужен свой дом.
  А Пегасу необходим человек с энергией и напором истинного Орионида, умеющего отстаивать свои интересы и словом, и мечом.
  И Таку решил вернуть Сирраг Пегасу.
  Ни Агней, ни Ангоя, ни Кирон об этом его замысле не знали. Таку очень стеснялся своего положения, хоть и всячески это скрывал.
  Агней и Ангоя были из громадного, очень громадного Ригеля, и даже если бы их семья была в два раза многочисленней, чем семья Таку, им бы всем хватило магических ресурсов.
  Кироновский дом Омега с Ригелем не сравнить, но зато и Кирон у папы с мамой один.
  А мы с Таку были соседями, я прекрасно знала, как у него обстоят дела на самом деле. И Таку понимал, что его беды - это мои беды словно вывернутые наизнанку.
  И если бы опекунский совет не жадничал, то, скорее всего, именно Таку доверили бы держать щит Аль-Нилама. Это было бы неплохое решение, уж мы бы ужились мирно, совершенно точно. Нас бы связывало крепкое чувство юмора, самое прочное из всех чувств, объединяющих людей. Но отдать Аль-Нилам просто так своему же юнцу, не помахав знаменами замка под носом у прочих созвездий, опекунский совет никак не мог.
  Участие в заговорах - лучший бальзам для скучающей неприкаянной души, поэтому я охотно влилась в ряды новоиспеченных заговорщиков. Ряды были обширными - я и Таку. Вполне достаточно для того, чтобы поставить на уши пол-Тавлеи.
  Перед захватом Сиррага я ещё раз проверила канализационные трубы Аль-Нилама, чтобы потом, если что, не пришлось мыться в тазу, поливая себя из кувшина и бегать в древний сортир во дворе замка, выстроенный, похоже, раньше донжона.
  Запустила в переплетение труб такую специальную канализационную зверюшку, выведенную тавлейскими умельцами, ёжужика.
  Ёжужик - средство радикальное, но одноразовое. Один ёжужик на одну чистку канализации. А стоит он дороже праздничного платья.
  По виду - это результат мезальянса ежа и ужа, которого тяжелая жизнь винтом скрутила. Запускаешь его в систему, - и он все трубы юзом проходит, чистит только шум стоит. А потом вываливается из канализации, - и был таков.
  Купила я одного, аккуратно держа за хвост, привезла домой, в слив спустила. А потом только бегала по замку, проверяла, в какой части он сейчас по трубе идёт. За три часа ёжужик отшоркал мне внутренности труб до блеска, теперь с чистой совестью можно было и о политике подумать.
  Вечером появился Таку, одетый в охотничий костюм без всяких опознавательных знаков, с накладными усами.
  В лучших театральных традициях проник ко мне в спальню через окно, оставив своего буланого парить привязанным к балкону.
  - Ты чего? - изумилась я, разглядывая лихие, закрученные кверху усы.
  - Маскируюсь, - объяснил Таку.
  - Так в прошлом сезоне носили, - надула губы я. - Старомодно.
  - Вот я и сойду за провинциала, шатающего по столице в поисках приключений. Одевайся, пора.
  - Я кем одеться должна в рамках твоего карнавала?
  - Давай подумаем, - Таку утвердился в кресле, вытянул ноги в сапогах. - Человек приехал в столицу. Он развлекается. А с кем он может развлекаться?
  - С лошадью, - буркнула я.
  - Он не зоофил, не сочиняй. С охотно скрашивающей мужское одиночество за умеренную плату девушкой.
  - Дай-ка я подумаю... - подхватила я. - И кто же может стать этой девушкой?.. Какой сложный вопрос, какой трудный выбор... Ба, неужто это я?! Не пойдёт.
  - Вот уж не думал, что вы такая ханжа, сударыня, - возмутился Таку. - Эти девушки честно зарабатывают себе на жизнь, доставляя мужчинам несколько мгновений радости.
  - Угу, и некоторые трудно излечимые болезни. Давай я лучше оденусь юношей, занимающимся примерно тем же, чем ты сказал. Мне не хочется ввязываться в эту авантюру в юбке.
  - Я так похож на любителя мальчиков?! - снова возмутился Таку.
  - Так кто из нас ханжа? - отпарировала я. - Если ты так щепетилен, сам изображай девушку, а я буду провинциалом в дурацких усах.
  - Ладно, надевай что хочешь, только быстрее, - сдался Таку. - До полуночи надо быть в Квадрате Пегаса.
  
  ***
  
  По виду Квадрат Пегаса был обыкновенным каменистым пустырём.
  В воскресные дни на нём раскидывали шатры, в мановение ока возводили трибуны, обустраивали ристалищное поле - и проводили турниры. Пустырь окружали улочки, на которых ютились ремесленники, чье ремесло требовало твердой почвы под ногами.
  По слухам, здесь было подворье, где в ужасных условиях спаривали ежей и ужей для нужд тавлейской канализации. Я думаю, это лживые сплетни, ёжужики производили себе подобных и без посторонней помощи, просто их надо было ловить в нужных местах.
  По углам Квадрат Пегаса ограничивали царящие над бусинами домов громады: Сирраг, Альгениб, Маркаб и Шеат. А вокруг Квадрата царила мешанина проток и зыбких плавучих островов.
  Для конспирации мы оставили коня Таку у меня в Аль-Ниламе, а сами отправились в Квадрат Пегаса сложным извилистым путём через лежащие на пути кабаки.
  До пустыря добрались как раз к полуночи.
  Кругом мерцала огоньками ночная Тавлея, а здесь было сумрачно, домишки вокруг спали, окна в замках по углам Квадрата почти не светились. Какое-то странное оцепенение царило над этим местом, совершенно нехарактерное для обожающей ночи столицы.
  Почему нежилым выглядел замок Сирраг, было ещё понятно: поскольку он считался спорным, никакая семья им не владела, на его территории располагался отряд охранников из Андромеды. Днём в нёго, как в мастерскую или лавку, приходили люди из созвездия и, пользуясь расположением замка, перекачивали в самый большой дом Андромеды -Мирах - получаемую магию.
  Ночью белые стены Сиррага отливали мертвенно-голубым светом, придавая ему скорее вид гробницы, нежели жилого здания.
  Расположенный на той же стороне квадрата Шеат принадлежал Пегасу без всяких оговорок, но наполовину пустовал. Темный массив стен прорезали лишь отдельные чёрточки окон, мерцающие тревожным красным светом.
  А в Альгенибе и Маркабе внешние стены были такой высоты, что сами замки за ними практически и не угадывались, виднелись лишь верхушки шпилей с уныло повисшими флагами.
  Когда лунные стены Сиррага оказались совсем рядом, у меня нехорошо ёкнуло сердце, и я спросила Таку:
  - А ты уверен в том, что задумал? Какой-то он неприятный...
  - Уверен, - сказал Таку.
  Я не была уверена - из оберегов со мной отправились Бесшабашная и Настороженная. Взаимоисключающее сочетание. Выманить в поход других бабочек не удалось.
  Около пустыря сиротливо мерцали огоньки еще одного кабака.
  Мы забрели в него, чтобы досидеть до полуночи, так необходимой Таку, забрались за дальний стол и принялись коротать время, поглядывая время от времени в окно на замок.
  - Ты никуда не лезь, - объяснял мне Таку стратегию и тактику предстоящего. - Мы будем в магической связке, главное, чтобы магия через тебя лёгко шла. Ты в арьергарде.
  - Да поняла я это давно, - шипела я. - А обещал-то: "Будет интересно!" - и вот оно интересно, сиди в тылу, ничего не делай. Только магию давай. И ради этого я экономила, сама канализацию чистила? На ежужика тратилась? Даже призрака создать нельзя!
  - Одного - можно, - разрешил Таку. - Маленького.
  - Я сделаю себе охранника! - обрадовалась я. - Такого мелкого, зеленого, с клыками. Чтобы всех кусал.
  Опустила руки под стол и начала там лепить воздух, создавая нужный призрак.
  Призраков я наловчилась делать давно. Во время бесконечных собраний опекунского совета. Это занятие приятно скрашивало скуку и вносило оживление в заседания, когда созданные мной уродцы начинали бродить под столом и кусать всех за ноги. Или подвывать. Или петь неприличные куплеты. Или стягивать скатерть, роняя на пол всё, что стояло на столе.
  Тогда все кидались их ловить, и я в первых рядах, достаточно было коснуться призрака пальцем, - и тот исчезал. Но пока их ловили, можно было немного побегать, размяться и встряхнуться.
  Правда, Сердар Саиф быстро сообразил, в чём причина беспорядков, и стал следить, чтобы руки мои лежали на столе.
  - Я призрака Такукёныш назову, - пообещала я Таку. - В твою честь.
  - Лучше Кукиш, - отозвался Таку. - Давай быстрее, пора.
  Из-за этой спешки сделать призрака, как мне хотелось, я не успела. Из-под стола вылезло облезлое существо в половину моего роста, с короткими ножками и длинными, почти до полу руками. Кожа получилась пупырчатой и пятнистой. Зато зубы крепкими. А глаза вышли хитренькие.
  - Вылитый ты, - сообщила я Таку. - Даже ребенок от тебя такой бы похожий не вышел.
  - Вылитый кукиш, - скривился Таку. - Если это я, то это чудовище надо натравить на изготовителей зеркал, чтобы он их искусал за бракованные изделия. Всё, пойдем.
  Мы покинули кабак. Миновали россыпь домов, приблизились к замку.
  Таку произвёл нехитрую трансформацию, и мы оказались облачены в удобные бесформенные одеяния с капюшонами, закрывающие всё тело, кроме кистей рук, и лицо, кроме глаз. Теперь нас невозможно было идентифицировать, но ходить в таком удобном наряде по городу тоже не рекомендовалось, слишком уж много бы вопросов он вызвал.
  Пора было штурмовать твердыню.
  Штука была в том, что защита у замка была магическая, учитывая спорность владения, очень хорошая, многослойная. Но именно поэтому в него можно было попасть обычным путем. Если сил, конечно, хватит. Насчёт себя я уверена не была. Но пришлось пережать путь магии. Мои бабочки сложили крылья и уснули.
  - А теперь, дорогая, вынужден тебя разочаровать, - сказал Таку, не доходя до первой линии защиты, располагавшейся на расстоянии лунной тени от замковой стены. - Твоего призрака засекут, поэтому с нами он не пойдёт.
  И, ткнув пальцем, бессовестно развоплотил чужой труд.
  - Ага, - мрачно сказала я. - То-то ты так легко согласился на призрака... Знал, что впустую стараюсь.
  - Ты скоротала ожидание приятным образом, - откликнулся Таку.
  - Если бы он не был так на тебя похож, ты бы придумал способ протащить его в замок!
  - Вот если бы он был похож на меня, может быть, я и придумал бы что-нибудь. А рисковать ради какого-то Кукиша смысла нет.
  - Всякий норовит чужой труд охаять. А я к нему уже привязалась.
  - За несколько-то минут? Он даже покусать ещё никого не успел.
  - Он получился очень обаятельный, а ты его сломал!
  - Если он похож на меня, придётся тебе довольствоваться моим обаянием.
  - В этом ты на него ни капельки не похож!
  Препираясь, мы не спеша шли вдоль границы магической защиты, высматривая удобное место на стене. Заодно и погружаясь в совершенно немагическое состояние, достаточно неприятное, надо сказать. Словно и воздух вокруг стал плотнее, и собственный вес прибавился - чушь, конечно, но именно так казалось.
  Таку первый шагнул в черную тень от стены. Я за ним.
  К стене мы подошли беспрепятственно, каждый волен шататься у замка, не используя магических ресурсов. Другое дело, что таких дураков, кроме нас, захватчиков, и не сыскалось бы вовек.
  Внешняя стена была сложена из громадных каменных блоков, без раствора. Глыбы были плотно пригнаны одна к другой. Стена была не вертикальной, а немного наклонной. И это обстоятельство Таку собирался использовать.
  Он начал подъём, используя металлические клинья, вгоняя их в щели между глыбами. Не спеша, спокойно, чёрным паучком поднимался по слабо мерцающей стене.
  Я ждала внизу.
  Путь в замок мы начали с обрывистого берега Квадрата Пегаса, чтобы ничьи любопытные глаза не увидели Таку.
  Я смотрела на ночную Тавлею вокруг, на громадные массы воды Млечного Пути, хорошо видимые с края Квадрата. На горящие всеми огнями посреди млечных вод дома Кассиопеи.
  Таку добрался до верха стены, просочился между бойницами и спустил мне веревочную лестницу. Она оказалась на удивление вертлявой, я все коленки и локти о стену себе отбила, и спиной приложилась, и ещё много чем. Но зато поднялась.
  По крутой лестнице, вырубленной в толще стены, мы соскользнули во двор Сиррага. Пробрались к длинному зданию, занимавшему почти всё его внутреннее пространство. Сверху его контур напоминал букву Б. Нашли дверь. Вошли.
  По коридорам пробирались в темноте. Таку на удивление хорошо ориентировался во внутренностях Сиррага. Наверное, в Пегасе его снабдили хорошим планом замка, должны же они знать, чем владели.
  - Нам подвал нужен... - еле шевеля губами, шепнул он. - Пробьёмся к подвалу - значит, Сирраг наш.
  Наконец мы вышли на более-менее освещённое место. Длинное витражное окно в конце коридора бросало призрачные тени на каменный пол. На витраже кружились в звёздном небе крылатые кони.
  Откровенно признаться, устала я без магии, воздуха не хватало, болела спина и ныли синяки, полученные от соприкосновения с замковой стеной.
  - Здесь уже можно вернуть магию, - сказал Таку.
  И я воспряла духом.
  Оживились сонные бабочки. Расправили крылья, блеснули самоцветами. Потекла, заструилась через них ко мне радужная, переливчатая струйка, видимая только внутренним зрением. Утихла боль, появились силы, вернулась лёгкость, чувство эйфории охватило тело.
  Блеснул, проступил сквозь ткань на груди у Таку ястреб. Сверкнул сапфировый глаз на хищной голове, откликнулись на синий проблеск сапфиры в крыльях Бесшабашной и Настороженной: наши обереги установили связь, перекинули друг другу невидимую ниточку. Теперь Таку мог пользоваться совокупной мощью наших ресурсов.
  - Спасибо, - поблагодарил он, - хороший канал вышел.
  - Теперь что? - спросила я.
  - Тени нужны. К окну подойди.
  Я встала напротив витража, свет из него облил меня, моя плотная тень перекрыла призрачные тени полупрозрачных коней.
  Таку произнёс заклинание. Больше ничего не требовалось. Тавлейская магия тем и удобна, что наши заклинания - это, по сути, лишь максимально чёткое формулирование наших желаний. Главное, чтобы магии хватило. Вот это - как раз главная проблема. Нужно точно все рассчитать.
  Чёрная тень поднялась с пола, приобрела объём. Моя такая же закрытая до глаз копия застыла у стены. Как вода, не спеша, заполняет сухую впадину во время дождя, так же постепенно образовалась на полу моя новая тень. Таку повторил заклинание, второй двойник поднялся с пола, занял место рядом с первым. Постепенно образовался целый отряд теней.
  - Мы впереди, ты держись на отдалении, - попросил Таку.
  Тени мягко скользили вдоль стен. Надо было спуститься на несколько ярусов вниз. Там, в подземельях, вырубленных в каменных толщах Квадрата Пегаса, угадывалось сердце замка Сирраг.
  Толщу каменного острова пронизывал колодец неимоверной глубины, проходящий вместе с Квадратом Пегаса сквозь все миры. Стены колодца были облицованы золотыми немагическими кирпичами, сложным узором покрывавшими его стенки. И мириадами искр переливалась заключённая в нём неимоверно сконцентрированная магия, смертельная в неразбавленном виде даже для магов Тавлеи.
  Но мало было видеть всё это великолепие магическим зрением, к колодцу надо было ещё добраться.
  Чем ниже мы спускались, тем большими количествами ловушек изобиловали коридоры.
  Гибелью одной тени обнаружилась потайная яма в полу. На дне её, усеянным острыми кольями, лежало несколько костяков.
  "Смотри, как эффективно, - не удержался и сообщил мне мысленно Таку. - Магии по минимуму, а какой результат!"
  "Похоже на то, что Пегас пользовался наёмниками в своих попытках проникнуть сюда", - откликнулась я.
  "Они пускали их вперёд себя, как мы - тени", - без особого энтузиазма сказал Таку.
  Да уж, средств у тех, кто пытался сюда проникнуть, было побольше, чем у нас, раз они могли позволить себе прикрываться живыми людьми.
  Ещё две тени были перерезаны пополам внезапно обрушившейся сверху пластиной с остро заточенным нижним краем. Одна попала на жидкую плиту, по виду неотличимую от других плит коридора, но мгновенно засосавшую добычу, как трясина.
  Отряд теней редел.
  Мы были уже в подземелье, когда открывшая очередную дверь тень вспыхнула, как скомканный клочок тонкой бумаги. За дверью ничего, кроме огня, не было.
  "Практически пришли... - буркнул Таку. - Всё думал, когда они баловаться прекратят и настоящую защиту поставят. Вот оно, пожалуйста..."
  "Отойди", - попросила я.
  В Тавлее женщинам недоступна истинная магия, зато они умеют заговаривать зубы кому угодно, даже огню. Мы это искусство не афишируем, оно у нас про запас, на чёрный день.
  "И уши заткни", - добавила я.
  Пламя басовито гудело. Не угрожало, но предупреждало.
  Я подошла, как могла, близко. Заговор пламени - вещь непредсказуемая. Огонь горд и обидчив. В прошлый раз, когда мне пришлось применять этот заговор, вместо того, чтобы утихнуть, пламя полыхнуло с удвоенной силой - еле успела отшатнуться, наполовину обгорели ресницы, хлопала потом коротенькими остатками, пока не отросли, бр-р-р-р... И пламя-то было маленькое, на вид совершенно неопасное...
  Мягко-мягко, почти шепча, я начала заговор. Низала слова, словно жемчужины на ниточки, сплетала жемчужные нити в сеточки, накидывала их на пламя, запутывала огонь в словах, утихомиривала, уговаривала, гасила. Убаюкивала.
  Потом протянула ладони, погрузила их в убаюканный огонь, аккуратно развела его в стороны, освобождая проход. Узкая получилась щёлка, но уж как вышло.
  "Быстрее", - попросила я Таку.
  Он скользнул в получившийся проход первым, три оставшиеся тени - за ним.
  Но пламя словно очнулось - и третьей тени пройти не удалось, она утонула в огненном море, когда сошлись края внезапно проснувшегося огня.
  И я осталась перед дверью.
  "Ты где?" - встревожился Таку.
  "Здесь я. Идите, не ждите. Придётся заново заговаривать".
  Про то, что второй раз заговорить огонь о-очень сложно, я Таку не сказала. Он-то почти дошёл, теперь и без моей поддержки справится, ежели что.
  "Хорошо, догоняй".
  Догоню, может быть. А может, и нет. Я стояла у двери и ждала, пока пламя управится с моей несчастной тенью и загудит, как прежде. Здесь торопиться бесполезно.
  Наконец решила попробовать.
  Убрав всё в сторону, прогнав все ненужные мысли, снова начала подбирать слова, издалека, ещё мягче, ещё осторожнее, чем в первый раз. Непокорное пламя скидывало с себя словесные верёвочки, словно дикий жеребец узду. Я поднимала их, сматывала и снова набрасывала. Главное - не раздражаться и не обижаться. Находить новые слова, гасящие пламя.
  Медленно, очень медленно, пламя дало уговорить себя второй раз. А может быть, только притворилось, что уговорило...
  Снова я развела его руками. И замерла. Не сгорю ли я так же, как сгорели мои тени? Как проверить? А никак.
  Скользнула правым плечом вперед, затаив дыхание. Постаралась сделаться плоской, как березовый листок. С двух сторон замерло холодное пламя. Только бы не задеть, даже волосом. Не разбудить. Толщина огненной защиты показалась мне неимоверной, больше ширины крепостной стены Сиррага. Вперёд, осторожно.
  Наконец пламя кончилось, я выскользнула из огня. Пламя сонно вздохнуло и, нехотя, пробудилось. Загудело за спиной.
  Это и был искомый подвал. Крепкие колонны подпирали полукруглые своды. По всему периметру подземного зала бушевало пламя, замкнув огненной петлёй магический колодец. А он был в центре, таком далёком от огня. И охранялся.
  Я появилась, чтобы увидеть, как погибли две последние мои тени. Таку своим мечом в отместку отправил вслед за ними и охрану зала. И обернулся ко мне, призывно махнув клинком, приглашая подойти.
  И потому не заметил, как вокруг колодца появилась цепь закованных в броню воинов. В броню, где каждая чешуйка была покрыта немагическим золотом, которая блокировала любую магию. Армия бы не пробилась к тому, что они защищали.
  "Сзади!" - крикнула я.
  Таку обернулся.
  А позади него снова возникло оцепление. Красные отблески огненной стены плясали на выпуклых золотых пластинах. Герб Андромеды - полудевушка-полуптица с распростёртыми крыльями - был на груди у каждого.
  "Сзади!" - снова крикнула я.
  Таку оглянулся и узнал, что окружён.
  А в зале появилась третья компания. Куда опаснее двух первых.
  Проступил из воздуха, утвердился на каменных плитах пола зодиакальный патруль. Его присутствие автоматически означало, что наш обыкновенный безобидный заговор, каких в Тавлее пруд пруди, превратился в опасный мятеж, угрожающий городу и Зодиаку.
  А я почувствовала, что отрываюсь от пола, несусь вверх с невообразимой силой и скоростью, круша на своем пути своды и перекрытия. И проломив дыру в облицовке внутреннего двора Сиррага, кометой вырываюсь в тавлейское небо и там, перекувырнувшись пару раз, словно тряпичная кукла, запущенная из баллисты, превращаюсь в ястреба.
  Остатки магии окружённый Таку потратил на то, чтобы вышвырнуть меня из Сиррага, отправить в Аль-Нилам.
  Его магии чуть-чуть не хватило, - и я шлепнулась в воду у собственных стен, покинув непривычное ястребиное обличье.
  Выбралась, мокрая как лягушка, и понеслась приводить себя в максимально приглядный вид.
  Арест патрулём при попытке захвата - это трибунал Тавлеи. Учитывая, в каком знаке сейчас Солнце, Ориониду ждать пощады не приходится.
  Количество же немагического золота на воинах Андромеды многое объясняет. Андромеда контролирует золотые рудники, и теперь понятно, почему Пегас так робок. И почему так охотно торгует Сиррагом, прямо как Орион Аль-Ниламом.
  Одетая и накрашенная как на самый роскошный светский приём, я заторопилась в замок Саиф, к главе опекунского совета.
  Заспанные слуги проводили меня в кабинет Сердара, сообщив, что хозяин скоро будет.
  В ожидании главы Саифа, я мерила помещение шагами и чувствовала, как меня трясёт от всего случившегося. Кабинет был громадный, плясавшие на громадном напольном семисвечнике огоньки освещали лишь небольшую его часть. Скалились на стенах головы добытых хозяином зверей, блестели клинки всех видов, холодно мерцали стёкла книжных шкафов.
  Громадный стол напоминал размерами ристалищное поле.
  Сквозняк резко полоснул по ногам, - я обернулась. На пороге раскрытой двери стоял глава дома Саиф, спокойный и невозмутимый. На груди его лежала тяжелая цепь. Фигурка золотого леопарда вольготно развалилась на ней, как на ветке, свесив хвост.
  Из-за спины хозяина холодно смотрели на меня два его домашних пардуса в широких ошейниках. Не то кошки, не то собаки, неутомимые бегуны, преследующие дичь. Охотится с ними вместо борзых мог позволить себе не каждый знатный охотник.
  - Доброе утро, сударыня, - приветствовал меня опекун, слегка поднимая бровь, выказывая тем самым лёгкое удивление воспитанного человека, когда к нему врываются ни свет, ни заря.
  Если бы я стояла перед ним , как была после приземления у дома, мокрая и взъерошенная, он бы меня и слушать не стал.
  - Доброе утро, сударь... - я сбилась, не зная, как начать.
  А-ай, какая разница, начну, как есть!
  - Наш Таку, первый дом Сигма, арестован зодиакальным патрулём. Нужно срочно спасать его от трибунала! - выпалила я, сжимая ладони в кулаки. - Как можно скорее, господин Саиф! Иначе опоздаем!
  - Господин Таку арестован в замке Сирраг? - уточнил Сердар Саиф.
  - Да, там, - закивала я, кидаясь к опекуну и вцепляясь в руку седого льва. - Они его убьют, Сердар, надо поднимать Орион!
  Улегшиеся было на ковёр пардусы привстали.
  - Драгоценная моя госпожа Аль-Нилам, - улыбнулся стальной улыбкой глава дома Саиф, высвобождая руку и усаживая меня в кресло у стола. - Не я ли учил вас ещё в детстве, что яблоки достаются только победителям?
  - Причём тут яблоки?! - взвыла я, глядя на него снизу вверх и ничего не понимая. - Таку арестован!!!
  - Если бы он захватил Сирраг и смог удержать его до подхода подкреплений из Шеата, Орион гордился бы им и негласно оказывал бы ему всяческую поддержку, - вычеканил слова мне прямо в лицо Сердар Саиф, и брови его гневно сошлись. - Он проиграл. Никто ему помогать не будет.
  - Вы с ума сошли?! - в полном смятении я вскочила, снова вцепилась в руку Саифа и так сжала пальцы, что ногти мои оцарапали его до крови. - Это вы так думаете! Вы - ещё не весь Орион! Катитесь вы знаете куда со своими тухлыми яблоками!
  Громадный Сердар, почувствовав боль, тряхнул рукой, и я отлетела на пол.
  Надо мной тотчас нависли задумчивые морды пардусов.
  - Мы не можем позволить себе ввязываться в очередной конфликт из-за неумелого юнца! - рыкнул Саиф. - Мы и так ослаблены. Он проиграл, - пусть получает за свой проигрыш, что причитается. Он знал, на что шёл. Никто, кроме него, не виноват.
  - Никто не виноват? - выкрикнула я. - Почему вы не отдали ему Аль-Нилам?! Кто виноват, что Таку готов был ввязаться в любую авантюру, лишь бы обеспечить себе то положение, которое он, с его умом и энергией, полностью заслуживал?
  - Вот и заслужил! - отрезал Сердар Саиф. - Не твоя печаль, кому достанется Аль-Нилам!
  - Как это не моя? Я его наследница! А вы продаёте меня как хозяин борделя последнюю шлюху, вам всё равно, что будет со мной, что будет с Таку, что будет с другими Орионидами! Ради кого тогда все эти интриги и расчёты? Раз мы все пешки в чужой игре?!
  - Ради магии! - рявкнул Сердар.
  Эти слова привели меня в состоянии буйной ярости. Магия ради людей, а не люди ради магии! Тремя короткими словами я посадила пардусов на стальные цепи, чтобы не мешались под ногами. И бросилась на главу дома Саиф с твердым расчетом попортить ему внешний вид.
  - Я ненавижу вас с вашими расчётами! Ради другого вы и пальцем не шевельнете, но будь Таку ваш сын - вы бы пели иное!
  Одним щелчком, как надоедливую муху, величественный седой лев снова отправил меня на пол рядом с подсвечником.
  Я приложилась к каменной плите, но, морщась от боли, вскочила, срезала ладонью огоньки свечей и кинула пригоршню огней ему в лицо. Все они осыпались, словно осенние листья, даже не долетев до моего опекуна. Свечи же запылали с новой силой.
  А я почувствовала, как со стоном лопнули, рассыпались на мельчайшие осколки обереги на моей голове.
  Легко и элегантно, не снисходя до стычки с девицей, Сердар Саиф лишил меня магии. Он поднял руку, улыбнулся, картинно прищёлкнул пальцами, - и я поняла, что каменею, становлюсь недвижимой, словно статуя, не могу не то чтобы рукой - ресницей шевельнуть.
  - Таку полностью пройдёт свой путь, как подобает Ориониду, - объяснил мне Сердар. - А ты постоишь здесь, чтобы не наделать глупостей. Приобретешь правильную осанку, достойную наследницы славного Аль-Нилама.
  Он легко приподнял меня и поставил в темный угол рядом с книжным шкафом и полным турнирным доспехом. Расстегнул своим обожаемым пардусам ошейники, чтобы избавить их от наложенных мною цепей. Бросил цепи на пол. И, сопровождаемый зверями, ушёл.
  Бессильные слёзы ярости текли по моему окаменевшему лицу. Это всё, что я могла сделать.
  Дура, дура, безмозглая дура! Надо сразу было связаться с Агнеем, с Кироном, отбивать Таку собственными силами, спрятать его в мирах! Понадеялась мудрость Саифа, думала, он скажет пару веских слов, где надо - и Таку моментально без шума освободят. Плевать он хотел на всех нас!
  Снова открылась дверь, в кабинет тихо вошла Койра Саиф. Огляделась. Обнаружила новое кабинетное украшение.
  Он подошла ко мне и молча вытерла мои слезы носовым платком. Набежали новые. Она снова промокнула их. Потом ещё, и ещё.
  - Я всё слышала, - сказала она после долгого молчания. - И ничего-то тут девочка не сделаешь... Сердар не переменит решения. Он боится, мы тут все трусы - ты поняла, как легко лишить человека магии? Как хрупко наше обладание ею? А кто мы без магии? Черви, копошащиеся в земле. Тот мальчик обречён, примирись с этим. В жизни придётся мириться с очень многими невозможными вещами, и это ещё не самое страшное. Да-да, не самое. Я знаю.
  Слёзы ещё сильней потекли, я бы и рада была их остановить, да не могла. Мир сошёл с ума. Ещё можно было всё исправить, ещё можно было сделать очень и очень многое, а там - победителей не судят, как объяснил мне Сердар. Таку можно спасти - можно! Почему же его уже вычеркнули из жизни? Почему мне не дают ничего сделать? Я и одна справлюсь или хотя бы буду знать, что выполнила всё, что в моих силах!
  Койра вытирала мне слезы.
  - Потому что ты - это Аль-Нилам, - читала она мои мысли. - Опекунский совет слишком привык иметь его в тузах, твоя партия расписана на много ходов вперёд. И Сердар хочет тебя контролировать полностью эти дни, чтобы ты не наделала глупостей, не сорвала ему политические игры. Мальчиков, подобных Таку, у Ориона много. Это подло, но это так. А ты одна. Аль-Нилам - жемчужина в поясе Ориона.
  Мраморной статуей под охраной пустотелого рыцаря я простояла три дня.
  Всё то время, пока тавлейский трибунал определял судьбу Таку. Они вынесли решение: плаха. Как уважаемому потомку славного рода. С полным соблюдением всех привилегий.
  Плаху установили на пустыре Квадрата Пегаса.
  В день казни Сердар оживил меня. Частично. Пересадил со своей замшевой перчатки на мою грудь одну-единственную бабочку. Покорную, которая еле-еле шевелила крыльями и, похоже, была при последнем издыхании. Щелчком пальцев облачил меня в орионидский плащ с пламенным грифоном на плече. Подал галантно руку, провёл к экипажу.
  Выбив копытами и колесами искры из брусчатой площади, мы резко поднялись в воздух, и помчались на пустырь. Всякий стремился убраться с нашего пути, лишь заметив вставшего на дыбы грифона на дверце.
  Я была в состоянии оцепенения и полного равнодушия. Магии через Покорную поступало чуть-чуть, её бы не хватило даже на то, чтобы сотворить для опекуна наговор зубной боли и желудочных колик.
  Она просто поддерживала меня в состоянии относительной устойчивости, не давала упасть, не позволяла завалиться на бок, словно перебравшей вина пьянчужке.
  На пустыре яблоку негде было упасть. Весь цвет созвездий в полном блеске расположился на трибунах вокруг наспех возведенного помоста с плахой.
  Сердар с отеческой заботливостью провёл меня туда, где колыхался пламенеющий грифон. Посадил так, чтобы было лучше видно. И без слов дал понять, что шею свернет, если поведу себя неподобающим образом.
  Я поискала глазами Агнея и Кирона. Их не было. Увидела Ангою, лицо которой было таким же безжизненным, как и моё. Она лишь качнула отрицательно головой. Я быстро отвела взгляд, чтобы никто ничего не заметил. Похоже, с подачи Сердара их удерживают под домашним арестом или вообще услали куда-нибудь подальше из Тавлеи, чтобы не портили зрелища.
  Толпа шумела. Переливалась плащами всех цветов, красовалась геральдическими животными и знаками. Не каждый день казнят Орионида. На это стоит посмотреть.
  Когда ожидание толпы достигло наивысшей точки, тонко чувствующие момент палачи вывели на площадь Таку со связанными за спиной руками. Орионидского плаща на нём не было. Штаны да рубашка, да золотой ястреб на груди. Он же не опозорил своё имя, свой род, чтобы лишать его оберега. Просто проиграл.
  Таку спокойно взошёл на помост. Встал на краю, чтобы всем было его видно.
  Над толпой раздался зычный голос глашатая, объявляющего приговор.
  Я вдруг почувствовала прилив магии. Небольшой, но всё же...
  Скосив глаза, увидела, что внизу, у первого ряда кресел стоит Койра Саиф. И её змейки делятся со мной толикой магии. Зачем? Потом узнаю.
  "Таку! - мысленно крикнула я. - Таку!"
  "Я слышу", - отозвался Таку.
  "Беги! - взмолилась я. - Ты же на Квадрате! Пока все слушают! Возьми всё, что у меня сейчас есть, - и ты успеешь прорваться куда-нибудь в миры. Укрыться там! Таку, быстрее!"
  "Я не побегу", - вдруг сказал Таку.
  "Что?..."
  "Я заранее решил, что или получу Сирраг или погибну. Не буду цепляться за такую жизнь. Надоело!"
  "Таку!!!"
  Глашатай бубнил и бубнил. Таку стоял и смотрел поверх голов на Млечный Путь, видимый между Сиррагом и Шеатом. Я чувствовала на своем локте пальцы Сердара, они были холодные, такие холодные, что обжигали.
  "Ты знаешь, я бы ушёл на границу, если бы у меня была хоть искорка истинной магии внутри. Но прятаться в мирах, быть беглецом, никчёмным и слабым без тавлейской магии, я не могу. Лучше закончить это сейчас".
  "Таку! Ты с ума сошёл! Надо было лишь подождать, - они отдали бы тебе мой Аль-Нилам, никуда бы не делись, не-Орионида в него они всё равно не пустят!"
  "А мне не нужны подачки, - отрезал Таку. - Я хочу быть мужчиной. Способным собственными силами сделать свою жизнь такой, как мне хочется. Или не хочу быть. Не расстраивайся, это моё решение".
  "Дурак! - выкрикнула молча я. - Знала бы, не пустила бы тебя! Таку, миленький, не надо! Уходи, Всеблагим Солнцем тебя заклинаю, уходи! О родителях подумай, о братьях с сестрами! Таку, ещё чуть-чуть - и поздно, поздно, ты понимаешь! Уходи!!!"
  "О них я и думаю. Не буду позорить семью бегством от плахи. Я - Орионид".
  "Уходи, Таку, уходи!..."
  Вот и приговор оглашён до последней точечки.
  Таку отвернулся от Млечного Пути.
  Взвился серебряный топор над плахой.
  Яблоки достаются только победителям.
  Голова Таку упала с помоста на истоптанный пустырь...
  
  ***
  
  Я сидела на дне ствола и захлёбывалась, давилась слезами.
  Не надо мне таких воспоминаний, катись оно всё на дно тавлейских болот. Не хочу в Тавлею, не хочу вспоминать! Таку нет, Всеблагое Солнце, ведь пока не вспомнила этот заговор, он для меня был живым! Что ещё я навспоминаю? Какие потери? Зря это всё Кузен затеял...
  Судорожно схватила пустую корзину, поставила на тачку, покатила тачку к Выдре за новой порцией породы, гоня от себя всяческие мысли. Главное - чтобы колесо с доски не сошло. Это - самое главное в жизни.
  Вечером услышала Кузена и сразу сказала ему о своём решении:
  - Я боюсь вспоминать. Лучше буду здесь. Скоро лето. Не хочу заново переживать смерть друзей. Хочу помнить их живыми. Это всё, что у меня осталось. Извини.
  - Я свяжусь с тобой попозже, - сказал, выслушав меня, Кузен.
  Всю ночь сочились непрошеные слёзы из глаз и никак не могли остановиться, никак не иссякали. Великое Солнце, в мире же так много яблок - хватит всем и каждому. А не хватит - ещё найдём. Нет побед и нет поражений. Но Таку в этом уже не переубедить.
  
  
  ***
  
  Ночью я полуспала-полуревела, а в предрассветный час услышала голос Кузена. Он попытался воззвать к логике:
  - Сама подумай, оттого, что ты не будешь вспоминать, свершившееся не перестанет быть свершившимся.
  - Пусть оно свершилось, - возражала я молча, глядя в темноту раскрытыми глазами и зная, что там, куда я гляжу, бревенчатая стена барака. - А я буду помнить радостное. Таку был живым - ты понимаешь? Он в моей голове был живым. А вчера я заново пережила его смерть. Не зря я не хотела вспоминать этот заговор, не зря голова болела. Может быть, эта боль хранит мои страшные воспоминания? Наверное, пусть оно будет так, как есть. В любом месте можно наладить почти нормальную жизнь. Я и здесь могу жить припеваючи. Практически королевой.
  - Ты меня убеждаешь или себя? - спросил Кузен.
  - Не знаю. Этой ночью я поняла, что не хочу в Тавлею. Без Аль-Нилама я ничто. Единственная моя ценность - это мой замок. А я тоже Орионид. Обойдусь без жалости. Если у меня отнят Аль-Нилам, - кому я без него нужна?
  - Мне не нужен твой Аль-Нилам, - мягко сказал Кузен. - И мне всё равно, есть он у тебя или нет.
  - Тебе и женщины не нужны! - отрезала я запальчиво. - Ты не в счёт! Ты - Безупречный. А найди в Тавлее хоть одного человека, который сначала бы подумал обо мне, а потом о моем доме.
  - Учитывая размеры Тавлеи, я думаю, такие найдутся, - судя по голосу, улыбнулся Кузен.
  - Если они и есть, я таких не знаю, - тяжело вздохнула я. - Тебе не понять, твоя магия всегда с тобой, она только твоя и ничья больше. Тебе не знакомо, как это - когда от тебя ничего не зависит, всё равно, хороший ты или плохой, сильный или слабый. Всё зависит, где и у кого ты родился. Владение Аль-Ниламом предполагает распоряжение определённым количеством магии, выделяемой тебе созвездием, которое, в свою очередь получает магию в соответствии со своим влиянием в городе. Дадут тебе много магии, - будешь сильный, дадут мало - будешь слабый. А какой ты внутри - никому не важно. Таку хотел, очень хотел быть независимым. Он и охоту-то предпочитал такую, где один на один - охотник на зверя, без помощи собак, только собственными силами, простым оружием. Если бы у него обнаружилась хоть кроха истинной магии, - он бы ушёл к вам, драконам.
  - На границах много людей, вообще не имеющих понятия, что такое магия. Здесь есть место всем, - грустно сказал Кузен. - Мы принимаем любого, нам каждый человек нужен. Почему же он не решился, если это было для него так важно?
  - Как ты не понимаешь? - возмутилась я. - Это человеку без магии легко. Но Таку - в Тавлее он же был равен тебе по магическим возможностям, а на границе, без внешней магии - он стал бы хуже калеки, слабее слабого! Ему пришлось бы даже не с вами себя сравнивать, а с людьми, которые всю жизнь обходились без магии и в этих условиях могли бы дать ему фору в тысячу очков. А он гордый.
  - Драгоценная кузина, - неожиданно резко отозвался Кузен. - Даже в Тавлее твой Таку отнюдь не был равен мне по магическим способностям.
  - Ой! - опешила я. - Драконы, оказывается, не Бесстрастные?! Тебе не всё равно, что я сравнила тебя с Таку?!
  - Во-первых, я тоже гордый, - ехидно сказал Кузен. - Как всякий Орионид. Во-вторых, я люблю называть вещи своими именами.
  - Ну почти равен, - пробурчала я. - Разница-то...
  - Не почти, - отрезал Кузен. - В Тавлее не найдётся человека с внешней магией, который был бы мне соперником.
  - Угу, они не только бесстрастные, а ещё и скромные, - заметила я. - Стоило попасть сюда, чтобы поближе узнать Драконида. Знаешь, а ты - живой. Это здорово! Ты мне нравишься!
  Кузен чуть не поперхнулся. Бедный, забыл в своём ордене, каково это - с женщинами разговаривать. Ничего, пусть узнаёт. Не одна я должна новые знания почерпнуть из нашего мысленного общения.
  - Это не имеет ничего общего с хвастовством, - выговаривая слова почти по слогам, начал Кузен. - Я просто хочу внести ясность в ситуацию. Мне ваши тавлейские интриги вокруг магии кажутся детской вознёй. Я не просто сильнее любого столичного мага - я в разы сильнее. Будь иначе, - мы не смогли бы держать границы. Именно потому, что мы сильные, мы и защищаем вас, бряцающих внешней магией, как ребятишки игрушечными мечами. И именно поэтому мне совершенно незачем соперничать с кем-либо, я и так знаю, чего я стою. И для чего живу.
  - Извини... - примирительно сказала я. - Я всё это знаю, просто интересно было тебя подковырнуть. В Тавлее - вы же, как один, не то из мрамора сделаны, не то изо льда. Ваша безупречность всех раздражает. Наверное, именно потому, что мы знаем, насколько мы слабее и насколько зависим от ваших мечей и магии. Обидно.
  - А нам не обидно? - горько возразил Кузен. - Когда ты знаешь, как тяжёл данный тебе истинной магией путь, какие усилия приходится прилагать, чтобы сохранить стабильность, сколько друзей взяла граница, - а дома тебе в спину разряженный щеголь небрежно кидает оскорбительную шуточку. И ответить ему нельзя, потому что комаров кувалдами не бьют. Мы же ничего не требуем, кроме уважения. Но и его негусто.
  - Давай я буду за тебя огрызаться, - от чистого сердца предложила я. - Если попаду в Тавлею. Я-то смогу повернуть оружие насмешника против него самого.
  - Давай для начала ты будешь хотеть вернуться в Тавлею, - тут же воспользовался ситуацией Кузен.
  - Этого я не обещаю... - я снова ощутила боль в душе и сникла.
  - Ну хорошо, ещё год ты здесь протянешь, ну два - и что потом? Похоронят в той же яме, в какой работаешь.
  - Я живучая! - возразила я. - Меня уже хоронили в Тавлее - а я с тобой говорю!
  - Даже так? А поподробнее можно? - недоверчиво сказал Кузен.
  Можно и поподробнее. История вспомнилась сразу, не такая она и давнишняя . Незадолго до попадания сюда это произошло.
  Сдаётся мне, кто-то меня отравил.
  В доме Беллатрикс затеяли празднество, роскошный карнавал.
  На площади громадного замка, на его дворики, на широченные внешние стены выплёскивались потоки несущихся в танце людей. Над каждым мерцал огонёк. Сверху людские потоки казались огненными ручейками. Музыка пьянила лучше любого напитка, она пропитывала ночной воздух, делая его хмельным и искристым, побуждая людей, вдыхающих его, к безумствам и сумасбродствам.
  Небо над Беллатрикс падало в Млечный Путь огненными звёздами, блистающими цветами, мириадами золотых пчёл. Мастера фейерверков выкладывались полностью, вышивая небесное покрывало дивными узорами.
  На карнавале - всё смешано, все свободны, каждый - лишь маска на лице. Ни о чём не думается, ничего не тревожит, круженье карнавала увлекает людей, как проносящиеся рядом потоки Млечного Пути упавшие листья.
  Меня, как и всех остальных, носило по замку в огнистом ручье. Натанцевавшись до полного изнеможения, я вырвалась из потока, лёгким листком порхнула в темный безлюдный уголок, тихую заводь, где можно было отдышаться.
  Начиналась новая игра - ещё немного танца, и все начнут менять маски и костюмы, и надо будет отыскать старых знакомцев под новым обличьем и постараться, чтобы тебя не обнаружили раньше времени.
  Мне нужно было напольное зеркало - и я его нашла в одном из залов, укрытое занавесями, как раз такое, какое нужно. Глядясь в него, одним щелчком поменяла маску, обрамленную яркими перьями, на другую, тёмную, вспыхивающую радужными искрами. Синий цвет наряда стал ярко-алым. Поменялось всё. Кроме меня.
  Теперь можно было начинать игру.
  Осторожно выглядывая из-за тяжелых портьер, я прикидывала, как бы аккуратно влиться в поток танцующих, потому что сейчас-то как раз и засекают тех, кто пытался незаметно сменить облик.
  За спиной кто-то сказал:
  - Ага, вот и госпожа Аль-Нилам!
  Замаскировалась, называется...
  Незнакомец или знакомец, чья роскошная маска представляла шлем в виде головы чёрной пантеры, закрывающий почти полностью и лицо и волосы, а костюм был неразличим за длинным, до пят, плащом без геральдических фигур, поклонился и, улыбаясь, вручил мне гранат.
  Ну, раз проиграла, значит, проиграла. Надо всё менять. А пока пришлось с улыбкой принять дар.
  В руках пантероголового плод легко распался на две половинки, в которых горели рубиновые зерна.
  Одна половинка осталась в моей ладони, вторая - в перчатке незнакомца. Он сделал лишь шаг из зашторенного омута, - и водоворот масок увлёк его, закружил по залу.
  Наблюдая за танцующими, я наковыряла пригоршню крупных, готовых лопнуть от терпкого сока, зёрен, собрала их губами с ладони. В гранатовом соке есть своя, особая прелесть, она именно в той терпкой горчинке, в сердцевине каждого зернышка.
  Но округлые, мягкие гранатовые шарики, вдруг, словно лезвиями ощетинились, - я просто почувствовала, как впиваются мне в гортань, в нёбо, в язык острейшие иголочки, как раздирают горло, не дают ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни крикнуть.
  Я помню, что упала, помню бессильные попытки глотнуть хоть капельку наполненного музыкой воздуха - и всё, точнее ничего. Совсем ничего...
  ...А потом очнулась, потому что меня покачивало. С разламывающейся от боли головой села. Огляделась.
  Сидела я в россыпи цветов, в месте, удобном для обзора, высоко надо всеми. В глазах рябило от пламенеющих грифонов. И вдруг вся толпа, которая была вокруг, с криками ринулась врассыпную, узрев, что я сижу.
  Оказалось, что в такой ответственный момент надо лежать неподвижно. Воспитанные дамы в гробу не садятся.
  Несшие меня мужчины, не последние, причём, в Орионе, тоже отреагировали нервно и уронили меня вместе с ящиком. Чуть снова не убили. Я сидела в вечноживых цветах и злилась на весь мир.
  Одетая в траур Ангоя опомнилась первая, осторожно приблизилась ко мне и ущипнула так, что синяк от щипка не сходил неделю. Потом ущипнула себя. Потом снова меня.
  - Нельзя же так! - заревела она, размазывая вуалью слёзы по лицу. - Мы тебя в усыпальницу несём, а ты то мёртвая, то живая. Зачем три дня притворялась?
  - Смотреть надо было лучше! - воскликнула я, с трудом выбираясь из гроба и оглядывая себя. Мало того, что хоронить несут, так ещё и надели на меня то самое свадебное платье, шлейф которого я в своё время завязала узлом в знак протеста. Надо было его вообще выкинуть, да жалко: в иных мирах цена этого наряда равна небольшому, но хорошему городу.
  - Живого человека хоронят! А не очнись я сейчас? Так бы и накрыли неподъёмной плитой с чистой совестью! И какой дурак на меня ЭТО платье надел?! Нет, я спрашиваю, кто тот негодяй? Я его порву вместе с этим безобразием! Где он?!
  Так я и возмущалась посреди опустевшей площади: пыталась прогнать жуть, охватившую меня, когда поняла, что случилось, и откуда я вернулась.
  А потом меня ещё месяц держали чуть ли не привязанной к кровати, проверяли на все лады. Не выживают после такой отравы - а я каким-то загадочным образом выжила.
  - Удивительно разнообразная у тебя жизнь, - только и заметил Кузен, выслушав рассказ. - Если бы ты не была женщиной, я бы сказал, что без истинной магии здесь не обошлось.
  - А на вас яды не действуют? - удивилась я.
  - Практически нет.
  - Странно, что вы при всех ваших достоинствах на окраинах сидите, а не правите сердцем миров... - пробурчала я. - Кругом неуязвимые.
  - Кому-то надо беречь миры, - отрезал Кузен. - А если не мы - то кто? Мне пора. Подумай ещё раз хорошенько - удерживая себя от поиска причины, ты не сохранишь жизнь павших. Если бы у меня был другой способ, я давно бы взломал этот мир и забрал тебя, но отсюда выводит один путь - твой собственный. Ты должна найти ответ на вопрос, почему ты здесь.
  - Стой! - испугалась я, что он сейчас замолчит. - Ответь: если бы ты был тогда рядом с плахой, ты смог бы спасти Таку? Смог?
  - Нет, - жёстко ответил Кузен. - Спасти можно лишь того, кто сам хочет жить. Таку добровольно подставил шею топору. Даже моя магия была бы здесь бессильна. Кстати, я ведь узнал то, что ты просила. Просто не успел тебе сказать про казнь, ты раньше вспомнила. А остальные живы, - так что ты не вспомнишь их гибели, не бойся. Не сдавайся, ладно?
  
  ***
  
  Когда Кузен умолк, я, почему-то, не заснула, хотя до подъема было ещё время.
  Без моей воли само собой вспомнилось, что казнь Таку нас, его друзей, как-то отдалила друг от друга. Получается, дружили с детства, а что у человека в душе, - не знали. Какой-то холодок образовался. И мы держались на расстоянии, каждый в одиночку зализывал рану, нанесённую серебряным топором, обеспечившим Таку последнюю привилегию Орионида.
  А потом, как-то вечером, Ангоя собрала всех в Ригеле и предложила поговорить по душам. Просто поговорить.
  Собрались.
  В уютном угловом кабинете пылал камин. Перед ним полукругом стояли высокие кресла. Мы сидели вчетвером, смотрели на огонь и молчали.
  Ждали, кто первый начнёт.
  Берёзовые поленья понемногу обугливались. В Тавлее высший шик пользоваться настоящим. Настоящим живым огнём, настоящими природными дровами, иметь настоящие длинные волосы и настоящие тугие мускулы.
  У самого огня сидела изящная, как статуэтка Ангоя, куталась в длинную, до пят, белоснежную шаль и задумчиво поправляла дрова в камине. Поблёскивали на шали золотые стрекозы, сияли на их спинках сердолики, опалы и турмалины.
  Следующее кресло занимал Кирон. На его широкой, выпуклой груди отливали в свете огня рубиновые застежки щегольского камзола. Он старательно изучал взглядом свои сапоги. Мощную шею охватывала цепь, звеньями которой были сцепившиеся лапками золотые летучие мыши.
  Рядом с ним впился крепкими пальцами в подлокотники Агней в зеленом охотничьем костюме. У него был такой вид, словно он на травлю волков собрался, а не на встречу с дорогими друзьями. Крепко вцепилась в его рукав крохотная золотая ласка с изумрудными глазами.
  Я занимала последнее кресло у камина, как и Ангоя, близко к огню. Бездумно смотрела на язычки пламени, ласково облизывающие поленья. Только пепел остаётся от таких ласк да зола.
  Наконец не выдержал Агней.
  Он длинно и грязно выругался, плюнул в огонь и сказал:
  - Разбежались! Сейчас я начну вам душу изливать, ждите! Пойду в кабак, напьюсь свиньёй и поплачусь на плече у девушки, купленной на ночь! Привет!
  И исчез, оставив после себя облачко искр и истратив в чувствах непропорционально много магии. Ушёл в миры, чтобы выполнить сказанное.
  Так что ничего путного из этой затеи не вышло. И не должно было выйти. Если с детства учат быть во всеоружии, настороже, быть постоянно готовым дать отпор, вот так взять и раскрыть душу - ха! Особенно своим.
  Действительно, проще, как Таку - голову под топор подставить. Открылся - стал уязвимым - сам себя ослабил - твоя слабость - сила другого. Проиграл. Выудить твою тайну из другой души совсем не трудно. И неоткрытость эту так просто не переломить, это в крови вместе с магией.
  Агней недаром в миры унёсся, кабак подходящий искать. Заберётся сейчас в такую глушь, куда второй раз дороги найти не сможет, даже если и захочет. Останется в памяти случайной подружки сошедшим с небес полубогом. А в Тавлее так расслабляться нельзя - что знают двое, знает и свинья.
  - Пойду, догоню его, - буркнул Кирон и тоже исчез, хоть и не так эмоционально.
  - Давай, давай, - подбодрила его немного запоздало Ангоя. - Похоже, одной девушкой на двоих хотят обойтись, - мрачно пошутила она. - Ради экономии, ведь у всякой девушки два плеча. Ну, раз дела повернулись таким образом, пойдём и мы развлекаться, ага?
  И мы пошли делать покупки - средство, привносящее в душу мир и покой не хуже других.
  В лавочке гномов я купила серебряное блюдо с золотым яблоком, которое могло показывать миры и всяческие чудеса. У гномов своё волшебство. И подумала, что яблоки меня просто преследуют, но блюда с золотой грушей или каким другим фруктом-овощем не было. В соседнем заведении Ангоя приобрела новые шторы в спальню. По уверениям продавца, их узоры навевали приятные сны. Облегчили, в общем, душу...
  И стали жить практически по-старому.
  Лишь Таку теперь улыбался нам почти как живой с портрета в Башне Вчера...
  Подложив под щёку локоть, я лежала, и видела перед собой белые башни Аль-Нилама.
  А совсем уже незадолго до подъема, когда зашевелилась, начала растапливать остывшую за ночь печь дежурная, я внезапно подумала, что тавлейским созвездиям просто сказочно повезло.
  Единственная сила, способная прижать нас к ногтю, вся из себя правильная, обходится малым, власти не требует, золото не гребёт, в женщинах не нуждается. Воистину безупречная. Бережёт нас от врагов где-то там, а мы бьёмся не на жизнь, а на смерть ради магии здесь.
  И заскрёбся внутри вопрос: а может, это во мне вдруг прорезался дар истинной магии? Почему и отравить не смогли, почему здесь удалось огоньки вызвать? А вдруг всё дело в этом?
  И что же получается, я должна стать такой правильной, как Кузен?! Меня уже не будут радовать ни тряпки, ни покупки? Я буду равнодушно относиться к праздникам и развлечениям? И на мужчин буду смотреть равнодушно, они станут лишь бесполыми братьями-товарищами?! Великое Солнце, ужас-то какой!!!
  А может, я уже? Ведь власть меня никогда не волновала, - я слишком близко видела её изнанку. Тревожный признак, очень тревожный... А-а-а, может быть, я и в дежурные к Клину идти отказалась не в пику ему, а потому, что делить постель с кем-то мне уже не интересно?
  Не-е-ет, не могут дела обстоять так печально, и Клин, сволочь мерзкая, если к нему присмотреться, очень ничего, если смотреть на него не как на надзирателя, надо посмотреть, надо понять, разобраться...
  И только Клин с лежанки сполз и с ворчанием стал портянки накручивать, я принялась изучать его со всех сторон, прикидывая, а вот если бы он не был надзирателем, был бы постройнее, не с такой угрюмой мордой, с иным разговором, в другой одежде, вызвал бы он во мне хоть малейший интерес? Ну хоть искорку?.. Хоть след от искорки?.. Эх...
  Мало того, что никакие превращения Клину бы не помогли, так ещё он заметил моё к нему внимание, перепугался и запустил в меня первым, что под руку попалось. А попался сапог его громадный. И грязный.
  - А ну зенки отведи, ведьма тавлейская! - заорал он. - Ишь зыркает, тут тебе не твои эти, никакой заговор или заклятье не пройдёт, поняла?! Нету тут у нас никаких чар, накося, выкуси!
  Сложил пальцы в кукиш и повертел. Издалека.
  Настроение и без того мрачное, совсем на нет упало. К Лишаю даже присматриваться не стоит: на него глянешь, и блевать тянет.
  Но всё похоже на то, что убились во мне всякие желания. Жуть.
  
  Глава седьмая.
  Янтарь, янтарь, раух-топаз, рубин, янтарь, рубин
  
  Весь день в забое я терзалась своим открытием и к вечеру окончательно уверилась, что дела мои обстоят ещё хуже, чем показалось сначала: истинная магия в нужных размерах во мне не проснулась, а вот всё остальное уже исчезло, и мужчины мне больше не нужны, однозначно.
  Хотя это нечестно: условием владения истинной магией всегда было отсутствие влечения к женщинам, вот с этим пунктом я согласна. А про мужчин уговора не было. И как я теперь такая безупречная жить-то буду? Тоска зелёная...
  Вечером, скрючившись под одеялом, всё пыталась вызвать пламя на кончиках пальцев. Ничегошеньки не вышло, только вспотела от натуги.
  
  ***
  
  - Привет, у меня плохие новости. Я тоже дракон, - заявила я сразу, заслышав голос Кузена. - Только маленький, больной и очень несчастный...
  - Тяжёлое детство и неправильное питание, дражайшая кузина? - посочувствовал Кузен, сдерживая смех.
  - Чего смеёшься?! - возмутилась я. - У человека горе!
  - Так ты же теперь дракон, - поддел Кузен.
  - Такой же дракон, как и ты, - уточнила я. - Похоже, во мне истинная магия завелась... Вот смотри сам. Я теперь равнодушна к мужчинам. И к власти. И у меня здесь руки на мгновение воспламенились, после того как я узнала, что Аль-Нилам к другому перейдёт. А отрава меня не берёт. Ы?
  - Самый страшный пункт, как я понимаю, ты поставила первым? - уточнил Кузен.
  - Да уж не последним! - огрызнулась я свирепо. - Тебе не понять, ты и не знал никогда влечения.
  - Мне доступны иные радости, - спокойно объяснил Кузен. - Власть над магией, упоение от её обладания. Для Драконида лучшая женщина в мире - истинная магия. А наиболее полно раскрывается обладание истинной магией во время сражений.
  - Аминь, - мрачно закончила я его слова выражением, бытующем в некоторых мирах.
  - Не бойся, - опять послышалась улыбка в словах Кузена. - Все твои радости останутся при тебе. Перечисленных симптомов для истинной магии мало. И если она в тебе всё-таки есть - то лишь как то, что ты передашь своему сыну. Хоть владеют ею мужчины, но передаётся она по женской линии.
  - Я всегда подозревала, что это просто болезнь, - пробурчала я. - Вроде проказы.
  - Это счастье, - просто сказал Кузен.
  - Это неправильное счастье! - возмутилась я.
  - Почему? - удивился Кузен.
  - Потому что кроме войны с приграничной нечистью у вас, истинных магов, и нет ничего! - запальчиво воскликнула я.
  - Война - удел мага, - возразил Кузен.
  - Но не одна война, должно ещё что-нибудь в жизни быть! - упёрлась я на своём.
  - И ещё много чего есть. Вот, к примеру, одно из побочных занятий - попытки спасения заточённых кузин. Которые твердо решили сгнить на золотых рудниках.
  - Которые ещё ничего не решили... - вздохнула я.
  - Которые тратят время и силы на раздумья о судьбе вполне довольных своей участью Драконидов, вместо того, чтобы подумать о собственной жизни.
  - У которых голова болит!
  - Которые пользуются всяческими предлогами, чтобы не вести борьбу с болью.
  - У которых нет способностей истинных магов сопротивляться боли!
  - У которых есть силы, но нет желания!
  - У которых есть желания!
  - Отрадно слышать. Если будет желание вспомнить - ты вспомнишь. Разрешите откланяться, любезная кузина, мне пора.
  - Разрешаю, любезный Кузен.
  Странное чувство осталось у меня после разговора с Кузеном. Стала вдруг покалывать иголочкой ревность: ох, вот кто бы обо мне такие страстные слова сказал, как он о магии...
  Его драгоценная магия - она же не живая. А я живая.
  
  ***
  
  Клин, всё-таки, придурок. Нельзя надзирателю быть таким впечатлительным. Я понимаю, что работа нервная, но ведь ремесел много, не обязательно так убиваться, можно что и полегче найти!
  Следующий день после разговора с Кузеном мы отработали, как положено, и в барак пошли. Бежать туда со всех ног - радости мало, поэтому я всегда стараюсь зайти последней.
  Чтобы жильё не выстуживалось, здесь у каждого дома есть сени: бочонки с капустой квашеной там стоят, с грибами солёными, с ягодой мочёной. И под рукой, и не в таком тепле, как дома.
  Открыла я дверь, вошла в эти самые сени, темно там, почище, чем в яме - и вдруг чувствую, душит меня кто-то. Сзади так надвинулся - и руками, как колодками, горло обхватил.
  Застарелым потом воняет и в ухо шипит сдавленным голосом:
  - Зачаровала-таки, ведьма, мужскую силу мою забрала?! А ну возвращай, не то шею сворочу! Отучу тебя мужиков портить, зараза тавлейская!
  Ага, он, значит, сковырнулся неизвестно с чего один-единственный раз, а я виновата?! Сам себя убедил, а теперь меня душит, ну негодяй!
  Присела резко, пока и правда не придушил, да не рассчитала, что Клин такой тяжелый - на пол мы и грохнулись. Я-то ничего, удачно, а он о бочку с капустой приложился и руки разжал.
  Я не стала его убеждать, что он мужчина хоть куда, гроза девиц, отрада вдов, - только наружной дверью хлопнула.
  Прибежала к Выдре в землянку, вся в растрепанных чувствах.
  - Мне, похоже, грозит нападение на надзирателя и побег, - сообщила я ему с порога. - Примешь беглеца?
  - Жаходи, - обрадовался Выдра. - Жаодно и новощелье справим.
  Я вошла в маленькое строеньице, крохотное, но какое-то очень ладное. Печка, стол, лежанка - вот и всё, что там помещалось. Да гному больше и не надо было.
  А на полу рядом с лежанкой красовалась роскошная медвежья шкура. Не только роскошная, но ещё и очень тёплая.
  - Выдра, научи меня убивать шесть человек разом, - попросила я, подпирая головой потолок у двери. - Чтобы с Клином разобраться.
  - Я тебя научу вяжать, - отозвался гном. - Череж лето зима придёт, ношки швяжешь - тепло будет. Ногам хорошо.
  Он усадил меня на свою лежанку, достал откуда-то моток грубой пряжи, пяток спиц.
  - Шмотри.
  Быстро набрал петли, распределил по четырем спицам, провязал несколько рядов.
  - Чеперь сама.
  Неумело ковыряя нить, я пыталась сделать что-то, отдаленно напоминающее легко выполненное Выдрой. Будущий носок, топорщащийся сейчас во все стороны спицами, напомнил мне кусочек сильно облезлого ёжужика. Вязание потребовало от меня напряжения всех сил, я даже про стычку с надзирателем позабыла, старательно вывязывая неподатливые петли.
  Выдра сел на чурбачок у печки, подбросил дров.
  - Чеперь говори, что случилось, - попросил он.
  Пришлось вспомнить. Я рассказала о происшествии в сенях.
  - И что теперь делать? Ведь теперь не разубедить его, по-настоящему начнёт мужской немощью страдать и меня обвинять. Не успокоится, пока не придушит.
  - Ты вяжи, - сказал Выдра. - Я пойду, поговорю.
  Он встал с чурбачка, перебрал берестяные коробочки на полке над столом, достал одну, раскрыл. В ней лежали какие-то грязно-серые комочки, по виду, так натуральный мышиный помёт.
  - Дам ему, шкажу помогает, - объяснил он.
  - Угу, дай, - вздохнула с надеждой я. - Сочини там чего-нибудь. Объясни, что, мол, не могла я такие чары навести, каких он боится, дескать, для них обязательно летучая мышь, варенная в змеиной крови, нужна и когти беременных лисиц, а где здесь такую роскошь сыщешь?
  Когда Выдра ушёл, я продолжила старательно ковыряться в петлях и думала о последнем разговоре с Кузеном.
  Несмотря на все его слова, мне что-то расхотелось в Тавлею, и никак я не могла заставить себя снова захотеть. С ужасом вдруг поняла, что здесь, на этом руднике, я впервые обрела твёрдую почву под ногами. Всё предельно ясно, кто есть кто. И от этого втройне дороже мне попытки Выдры научить меня вязать. Он не ждёт никаких выгод, не преследует никаких целей, за этим нет политики, как было бы в Тавлее. Он просто рад тому, что может помочь, что среди здешнего холода наши дорожки сошлись и можно сделать жизнь другому чуть-чуть теплее, чтобы беды и радости немножко уравновесились. Этого не было у меня дома. Ну кто бы мог подумать, что я найду такое на руднике? Видно, в попытках удержать не своё, мы, тавлейцы, много сил растратили на пустое. А что же останется у меня, если нет теперь Аль-Нилама, нет магии? Почему я должна как побирушка выскребать осколки воспоминаний, каждое мгновение опасаясь, что получу удар болью, словно воровка, застигнутая за кражей? Мне же не надо чужого, я хочу получить своё. Только своё. Но из своего, похоже, у меня будет только связанный собственными руками носок, и то при условии, что я его закончу с помощью Выдры. И странное дело, мне нестерпимо думать, что оставшиеся в Тавлее жалеют меня, если, конечно, жалеют. А вот жалость Выдры - ведь она в первую очередь двигала им, когда он помогал мне надевать сагиры, работал за двоих, когда я свалилась в проходке - его жалость какая-то совершенно необидная. Может быть, потому что она искренняя? Он оказался здесь единственным настоящим мужчиной, защитником. Сколько бы нас ещё медведь повытаскал, вслед за Мухой, если бы на гнома с кайлом не наткнулся? И как же, оказывается, хорошо, когда знаешь, что есть к кому бежать за защитой. Как надёжно...
  
  ***
  
  Оказывается, я просто заснула, не выпуская спиц из рук.
  Проснулась, когда хлопнула дверь землянки.
  - Уладил, - сообщил довольно Выдра. - Чеперь Клин зелье проверяет.
  - На ком? - не поняла спросонья я.
  - На этой, жабыл как жовут, которая щегодня поварихе помогает.
  - Понятно. А что ты ему дал? Очень похоже на мышиный помёт.
  - Это и ешть помёт.
  - Неужели подействует? - изумилась я.
  - Всякая вещь - лекарство, только надо жнать, от чего, - объяснил Выдра. - Клин болен штрахом. Поможет.
  - Чем-чем? Каким трахом?
  - Штрахом. Боится он.
  Это верно, душа у Клина трусоватая. Я показала Выдре связанный ряд.
  - Хорошо, - одобрил он. - К жиме жделаешь.
  - А где ты пряжу взял? - полюбопытствовала я.
  - На прошлом руднике выменял на шамородок, - Выдра пошерудил кочергой в печурке, снова подложил дров. - Ждесь носки дороже жолота.
  Гном поставил на печурку чайник и сковороду. Из муки, соли и воды быстро замесил на столе тесто. Нашлепал его тонкими лепешками на сковороду, прямо так, без всякого масла.
  - Угощать тебя буду, - пообещал он. - Раз новощелье.
  - С твоим выговором слова приобретают какой-то странный оттенок, - заметила я. - Вот уж воистину ново-щелье. Хорошая у тебя щёлка, то есть норка, то есть землянка.
  Выдра кивнул, не отрывая взгляда от лепешек. Быстро перевернул их, - к моему удивлению они без масла не прилипли намертво к сковороде, а вполне легко отделились. Только корочка имела непривычный стеклянистый вид.
  Сдвинув сковороду на край печи, Выдра на мгновение выскочил на улицу. Возвратился с куском замороженного сырого мяса. Медвежьего.
  Молниеносно настрогал кусок тонкими стружками, получившуюся горку щедро посыпал солью и перцем. Рядом положил на дощечку снятые со сковороды лепешки. Разлил чёрный чай по жестяным чашкам.
  Мороженое мясо таяло прямо во рту, вкус был странный, но интересный. А уж заедать его горячей лепешкой было вообще блаженством. Я и забыла, когда так вкусно ела в последний раз.
  Не заботясь ни о каких правилах приличия, мы наперегонки с Выдрой хватали холодные мясные стружки, чтобы они на столе не растаяли. Ели лепёшки. Запивали крепким чаем.
  Всё это было чистым, густым, как сбитые в масло сливки, счастьём, не менее острым, чем счастье ощущения магии в собственном теле. Оно растекалось от кончиков пальцев на ногах до макушки. Вой поднявшегося к ночи ветра за стеной и тепло от печурки делали это счастье ещё острее.
  - Какой хороший праздник получился... - вздохнула я, когда мы подчистили всё, что было на столе. - Спасибо тебе, Выдра.
  - Я вщегда рад гоштям, - важно отозвался гном, весело поблёскивая глазами. - Гоштеприимство гномов известно по вщем мирам, а я не шамый пошледний гном из швоего народа!
  - Ты шамый, то есть самый замечательный гном, какой мне только встречался! - подтвердила я. - А почему вас мало в Тавлее?
  - Мы любим горы. А там болота, - просто объяснил Выдра. - Ваша магия нам не подходит. У наш - швоя.
  - А у тебя семья есть? - спросила я, подперев рукой щеку и глядя на огонек светильника.
  - Конешно, - удивился гном. - Шемья - ошнова вшему. У меня и шиновья есть, и дочки. И уже внук появился! - гордо сказал он. - Нажвали в мою чешть! Вылитый я.
  - А они не стыдятся того, что ты здесь?
  - Они гордятся, - без тени сомнения сказал Выдра. - И жнают, что я это жнаю. И ждут.
  - Отсюда же невозможно сбежать... - вздохнула я, грустно подумав, что не найдётся среди моих родственников человека, который гордился бы тем, что я на каторге в мире без магии. Даже из портретных галерей убрали, ни живая, ни мёртвая - никакая.
  - Невожможного нет, - объяснил гном. - И я жбегу. Скоро жбегу. Именному внуку нельжя рашти беж деда, это непорядок, а шейчас, наверное, и другие внуки уже ешть. Я нужен швоей шемье.
  - Если я могу тебе чем-то помочь, - говори без церемоний, - сказала я, никому не нужная я.
  Только Кузен ещё почему-то помнит о своей дальней непутёвой родственнице, да и его терпения, наверное, надолго не хватит, до первого обострения обстановки на границах. Тогда и он забудет.
  На сытый желудок меня что-то на жалость к себе потянуло. Расслабилась, наверное, в тепле и уюте.
  - Я шкажу, - серьёзно пообещал гном.
  Пора было возвращаться, - завтрашний подъем никто не отменял, а Клин, наверное, уже убедился, что он по-прежнему здоров и полон сил, и уснул в приятной усталости. Можно тихонько пробраться к своим нарам.
  Выдра проводил меня до барака, убедился собственными глазами, что я благополучно дошла до нар и легла, и только после этого ушёл в свою землянку.
  Лишай с надзирательской половины, зевая, пробурчал ему вслед что-то сонно-похабное. Пихнул повариху, чтобы та засовы на дверях проверила. Все остальные сладко спали.
  Я привычно свернулась на нарах калачиком, подтянув коленки к груди. Было сыто и сонно.
  На весь барак храпел Клин - могуче, размеренно и умиротворённо. Похоже, свою порцию счастья он сегодня тоже получил.
  
  Глава восьмая.
  Раух-топаз, раух-топаз, янтарь
  
  
  Как ни цеплялась зима за эти горы и реки, а всё-таки весна пришла.
  Сугробы раскисли, как старые ноздреватые грибы под дождём. Захлюпали лужи. Воды в яме прибавилось. Ноги теперь были постоянно мокрыми, портянки за ночь не успевали высыхать - столько их было навешано на просушку у печки. А я ещё и один-то носок даже до половины не связала.
  Выдра принёс его в яму - и там, во время перерывов, следил, чтобы я провязала ряд-другой. Грозился таким страшным носочным испытанием, как пятка. Вывязать пятку, мол, в состоянии только очень умный человек с большой государственной головой. Лучше бы убивать научил. Ударом ноги, пяткой в лоб.
  Кузен молчал. Что-то стряслось, наверное. Или давал мне возможность разобраться, что я хочу, а что нет.
  Ужас был в том, что я ничегошеньки не хотела. Ну, разве что, кроме как узнать детали плана побега, задуманного Выдрой. Но и он пока молчал на эту тему, объясняя, что время не пришло.
  Это было разумно, - говорю как человек, поигравший не в один заговор.
  И ещё две детали всё-таки вызывали моё любопытство: если Андромеда держит под контролем значительную долю добычи немагического золота, то нет ли у этого созвездия малоизвестной прочим горожанам привычки убирать своих врагов в места, откуда оно это самое золото и получает?
  А всякий, кто пытался посягнуть на их магический колодец в Сирраге, без долгих разговоров становился лютым врагом созвездия. Если уж Саиф побоялся вступится за Таку и обставил дело так, будто казнь Орионида для Ориона обыденное развлечение...
  Покорная, кстати, тогда не выдержала - оплавилась, превратилась в комочек золота с щепоткой драгоценных камней. Ещё один оберег погиб.
  И не связана ли попытка отравления с происками Андромеды? Логически рассуждая, если человека надо убрать, а он, сволочь, не травится как все порядочные люди, надо его просто запихнуть в дальний угол. Чтобы сдох потихоньку сам.
  Может быть, стоит всё-таки вернуться в Тавлею и заняться Андромедой? Но официально Таку обрёк на казнь тавлейский трибунал.
  А это серьёзная организация, которая вмешивается тогда, когда считает, что речь идёт о безопасности Тавлеи. В неё входят представители Зодиака. И самых влиятельных незодиакальных созвездий.
  Орион тоже входит, но с правом совещательного голоса. То есть его когда зовут, когда нет, иногда прислушиваются, а иногда ни во что не ставят. Было бы даже странно, если бы Орион в трибунале представлял не Сердар Саиф. Совершенно ни к чему не обязывающая почётная обязанность.
  Трибунал был создан в незапамятные времена, и новорождённой столице действительно был необходим. Когда выработались писаные и неписаные правила, он следил за их соблюдением. И обладал полномочиями разрешать конфликты так, как считал нужным, во благо столицы и всей Ойкумены.
  На практике это значило, что решения принимались быстро и были они жёсткими, устрашающими. Чтобы другим неповадно было.
  Тавлея старела, старел и трибунал. Что-то, как, например, бесконечную тяжбу Андромеды и Пегаса разбирал суд. Какие-то решения принимались просто на совете Зодиака. Что-то происходило при полном бессилии всех органов власти - как-то выработка Орионом собственных геральдических норм. А уж если в городе начинали бушевать междуусобицы, трибунал вообще вел себя тише воды - ниже травы.
  А вот воспользоваться случаем и с подачи созвездия, незаконно захватившего замок, превратить попытку возвращения его владельцу в угрожающее городу деяние - это трибунал тут как тут. Укреплял свой авторитет, героически спасая Тавлею незнамо от чего.
  Логически рассуждая, если уж грех Таку был так страшен, что без плахи никак не обойтись, то и второй участник этой затеи представляет угрозу.
  Может быть, именно поэтому меня попытались тихо убрать? Просто так тратить яд никто даже в Тавлее не будет.
  Не так уж он и дешёв, чтобы травить народ направо и налево. Скорее, можно в кабаке чего-нибудь съесть, какой-нибудь тухлятины, выдаваемой за блюдо экзотической кухни с окраины Ойкумены, и не пережить этот обед.
  Вот уж что-что я в тавлейских кабаках ни ела, а мороженые мясные стружки не попадались. Сказал бы кто, что и это едят, - не поверила бы.
  Нет, как ни перебирай обрывки воспоминаний, а не вырисовывается пока убедительная причина. Что же может прятать боль в моей голове? И как пробиться сквозь её барьер? Что же такого важного случилось в день перехода Солнца из Близнецов в Рак, почему боль вцепляется в меня, словно сторожевой пёс, только я пытаюсь подобраться к этому дню? Как обмануть боль? Что может быть сильней её?
  
  ***
  
  После долгого молчания отозвался Кузен и огорошил, что называется, с порога.
  - Приветствую вас, дражайшая кузина. У меня новость.
  - Рада вас слышать, дражайший Кузен. И какая же?
  - Я был по делам в столице, пытался поискать твои следы в архивах Ориона. И нашёл интересное письмо. Оказывается, ты расстроила свою последнюю помолвку. Жених утверждает, что ты пригрозила утопить его в Конской Голове, если он не откажется от Аль-Нилама.
  Я не помнила категорически, с чего это я могла так развоеваться? Конская Голова - бездонная трясина на территории Ориона, где всё исчезает бесследно, проваливается в никуда. Мы топим там наших врагов и компрометирующие нас документы. Очень удобно. Она недалеко от моего дома.
  Но чтобы я, собственными руками, отрезала себе возможность наконец-то освободиться от опекунского совета?! Перейти в иной статус с иным получением магии?! Да быть такого не может! Или я сошла с ума - но сумасшедших держат в других местах. Или я сошла с ума. Другого не дано.
  - А откуда жених? - поинтересовалась я слабо.
  Голова тут же начала болеть. Ну, ещё бы, от таких вестей и здоровая голова заболит.
  Да мне в Аль-Нилам пора уже заманивать потенциальных кандидатов в супруги. Пока его не стали, как зачумлённый, обходить. Вместе со мной. Дураков кидаться на сладкий кусочек, который в последний момент всегда выдёргивают из-под носа, в Тавлее остаётся всё меньше и меньше.
  - Дом Шаула, созвездие Скорпиона, - без комментариев удовлетворил моё любопытство Кузен.
  Угу, я сошла с ума, диагноз подтвердился. Такой союз практически невозможен, учитывая нашу горячую любовь со Скорпионом. Если уж его решили заключить... Ой-ой, что-то серьёзное должно было произойти... Прижал нас, значит, Скорпион. Разорвать такой союз наши бы не решились. И чтобы я договор разрушила? Запугав ту сторону? Бред какой-то! Или это опять игры опекунского совета?
  - Краем глаза я видел этого бедолагу, - добил меня Кузен без всякого сожаления. - Нормальный молодой человек, хоть и Скорпионид. Чем он тебе не подошёл?
  - На тебя не похож! - буркнула я раздражённо. - Не знаю я, чем он мне не подошёл! Ничего не знаю! Встретишь его ещё раз - скажи, согласна я. Пошутила, мол, про Конскую Голову, была не в себе. У дам, засидевшихся в девках такое, мол, сплошь и рядом. Это мы так стесняемся.
  - Не возьмёт, - с каким-то, я бы даже сказала, удовольствием отозвался Кузен. Обиделся, наверное, что Скорпионид из дома Шаула на него не похож. - Ты его, судя по письму, до полусмерти напугала.
  - Ну не знаю я, чем он мне не угодил... - почти простонала я. - А голова болит...
  - Так это же прекрасно, - безмятежно отозвался Кузен. - Значит, ты рядом с действительно важным. Прорвать заслон - и узнаешь.
  Еще бы не прекрасно. Только это моя голова болит, а не его. И мне больно!
  - Оставляю вас, дражайшая кузина, с надеждой на то, что вы сможете вспомнить подробности этой истории.
  - Мне бы вашу веру и ваши возможности, дражайший Кузен!
  После разговора я так и осталась в состоянии лёгкого столбняка.
  И после этого Кузен уверяет, что истинная магия не имеет ко мне никакого отношения? А чём еще объяснить такой несуразный поступок?
  Мне стало настолько фиолетово, что я взяла - и перекрыла себе путь к нормальной жизни.
  Больше объяснений нет.
  Сошла с ума, Великое Солнце, я действительно сошла с ума!
  Напугать Скорпионида - это ещё постараться надо. В Скорпионе трусов не водится, как и в Орионе.
  Солнце Всеблагое, да что же я на него взъелась? Дикость какая-то, особенно для нашего прагматичного города...
  Это только истинные маги, владельцы абсолютной магии поступают так, как им велят совесть и честь.
  Мы же сначала просчитываем, какая честь нам по карману. И очень часто приходится выбирать - или магия через обереги или жизнь по совести.
  И обычно выясняется, что жить без магии хуже, чем без совести.
  Что же меня заставило пригрозить Скорпиониду Конской Головой?
  И как вообще смог возникнуть проект союза двух непримиримых созвездий?
  Первый вопрос канул безответно в головной боли, а вот второй неожиданно вызвал цепочку воспоминаний...
  
  ***
  
  Было тепло. На просторах тавлейских болот редко бывает холодно.
  В Тавлее проводилась турнирная неделя в лучших традициях всех миров, где пользуются этой забавой. Только наши турниры ещё шикарнее, ещё роскошнее, чем у всех прочих.
  Это хорошее средство выпустить пар, попытаться достать врага не только путем хитроумных комбинаций, но и впрямую, копьём, мечом или топором, кровь его увидеть. На турнире можно.
  Попытки запретить турниры были всегда. Но всегда же безуспешные.
  Были попытки ввести правила, делающие турниры более-менее безопасными. Тоже провалились. Если крови не будет - разве ж это забава?
  Всю турнирную неделю разные созвездия выступали в роли зачинщиков и в роли принимающих вызов. Все старались превзойти друг друга в выдумке и изобретательности.
  Созвездие Лиры устроило состязание прямо посреди Млечного Пути. Над водой, на самой стремнине, висели щиты, которые доблестные рыцари должны были сбить ударом копья с лодки, влекомой бешеным течением.
  Северная Корона разыграла целое представление, заняв один из перекрёстков Тавлеи и не пропуская ни конного, ни пешего. Её рыцари были одеты поверх доспехов в лохматые шкуры и изображали дикарей-людоедов. Немало копий было сломано в попытке выбить их оттуда.
  Когда же пришёл черёд Ориона, на уступленном Геркулесом для проведения турнира Краеугольном Камне магическими усилиями возникла волшебная крепость, стены которой были сделаны из кубов черного кварца - мориона, а зубцы сияли бриллиантовой оторочкой. В каждом морионовом кубе мерцал огонёк, разгоравшийся с наступлением темноты.
  Крепость окружил мрачный заколдованный лес, населённый различными бестиями. Несколько извилистых узких тропинок вело через лес к крепости.
  А в ней томились три красавицы, похищенные злобным королём. Девица, замужняя дама и вдова. Они ждали странствующих рыцарей, способных их освободить. Это была сюжетный стержень турнира.
  Я думаю, безумно трудно догадаться, кто здесь изображал девицу. Ещё бы, такой прекрасный случай напомнить всему городу, что Аль-Нилам пустует без хозяина.
  Койра Саиф выступала в роли замужней дамы.
  А вдову играла Агнея. Так оно было и в действительности: её брачный союз заключили ещё тогда, когда она пузыри в колыбели пускала, а овдовела она к тому моменту, как научилась говорить. Но распоряжаться Ригелем направо и налево, как Аль-Ниламом, было невозможно, поэтому Агнея могла спокойно менять занавеси в своей спальне под защитой родителей и брата.
  В общем, разряженные в пух и прах дамы томились за темно-прозрачными стенами изо всех сил.
  А около крепости раскинули шатры вассалы короля-злодея, заточившего прекрасных дам. Они были готовы дать отпор странствующим рыцарям в любом поединке, пешем и конном, на копьях или на мечах, на булавах или на топорах.
  На опушке леса раскинулось могучее дерево. На его ветвях висели три щита: белый, красный и чёрный. Тот рыцарь, что желал спасать деву, должен был коснуться копьём белого. Красный принадлежал даме, а чёрный - вдове.
  У шатров защитников крепости тоже висели щиты, по два у каждого. Один фиолетовый, другой лазоревый. Ударом копья в лазоревый щит вызывал рыцарей на поединок тот, кому (как он считал) в любви везёт. Тот же, чья любовь была безответной, целил в фиолетовый (заставляя тем самым зрительниц внимательнее присмотреться к страдальцу).
  Награды за победу в турнире были разные.
  Спасший Агнею должен был получить прекрасный турнирный шлем и поцелуй красавицы. Обаятельный рыцарь мог рассчитывать и на большее, если владел искусством штурмовать не только крепости, но и дамские сердца.
  Спаситель Койры Саиф должен был удовольствоваться только мечом, копьём и щитом. Поцеловать руку спасённой даме он ещё мог, а вот остальное - уже ни-ни.
  Если, конечно, не хотел снова биться. Уже насмерть. С Сердаром Саифом. Который, в числе прочих защитников крепости, гарцевал под хрустальными стенами.
  Но главный приз доставался смельчаку, дерзнувшему ударить копьём в белый щит. В случае победы он получал жемчужину Ориона. Аль-Нилам. Хороший приз. Жаль, немного затёртый от долгого употребления, как неразменная монета. Ну и меня в придачу.
  Воображение у организаторов нашего турнира в тот раз разыгралось не на шутку: чтобы уверить безумца, что Аль-Нилам и правда отдаётся, я должны была вручить спасшему меня рыцарю пояс верности.
  По неожиданно вспыхнувшей в городе моде это было, гм-м, стальное обязательство выйти за вышеупомянутого рыцаря замуж. Каковой пояс победитель и имел полное право нацепить на меня тут же, во время награждения.
  Очень мне хотелось надеть этот приз на роскошный шлем Сердара Саифа. И посоветовать предупредить победителя, чтобы тот, после того, как меня в него вставит, приходил потом с мастером этот пояс вскрывать - вдруг случайно замок заклинит?
  Не смогла - о поясе верности узнала уже после заточения в крепость, а Саиф предусмотрительно укрылся в дальнем шатре.
  Зато подъехал к стене Кирон, в доспехах, но без шлема (улыбка шире лица), и на кончике копья подал мне длинный список лиц, которые были бы совсем не против получить ключи от замечательного приза.
  Только и оставалось, что ехидно улыбнуться в ответ и запустить в него с маленькой катапульты, стоявшей на стене, охапку розовых бутонов - это были наши оборонительные средства.
  Не я успела отбиться от остроумного Кирона, как к развлечению подключилась не менее остроумная Ангоя:
  - Дай поносить!
  - Дарю насовсем! - мрачно отозвалась я. - Вместе со списком.
  - Да у меня таких с полдюжины... - прощебетала Ангоя. - Это же последний писк моды.
  - Ты тратишь средства на железные трусы? - изумилась я.
  - Почему сразу "тратишь"?! - возмутилась Ангоя. - Дарят.
  - Не поняла, - честно призналась я.
  - А что тут непонятного? Кавалер тебе этот пояс дарит, ты с благодарностью принимаешь. Надеваешь. Другой кавалер преподносит - тоже самое.
  - И не тяжело шесть штук сразу носить?
  - Ой, ну что с тобой? Дарят - и пусть дарят. Главное, на свидание нужный пояс надевать, не перепутать, какой от кого. И все счастливы.
  - А ключи?
  - Гномы продают специальные отмычки. Можно любой пояс вскрыть. Очень ходовой товар.
  - Это хорошо. Времена нынче настолько романтические, что, вам, прекрасным и верным дамам, и нам, чистым непорочным девам, похоже, без отмычек не обойтись, - подытожила я.
  - Да что с тобой сегодня? - не на шутку встревожилась Ангоя. - Ты словно всерьёз ко всему происходящему относишься?
  - Вот что-то не могу сегодня веселиться... - вздохнула я.
  - Да ты посмотри, сколько народу кругом - и все нам завидуют! - воскликнула Ангоя. - Наш турнир собрал пол-Тавлеи! А что будет, когда начнутся бои? Выкинь всё грустное из головы - сегодня день Ориона!
  Зрителей было действительно много. Вокруг леса и крепости громадной крутой спиралью уходили в небеса трибуны, и те, кто сидел наверху, могли прекрасно видеть всё, что творится и за крепостными стенами, и на лесных тропинках.
  Ещё солнце не взошло, белые нимфеи не успели уступить место розовым лотосам в тавлейских болотах, а все уже были на местах.
  Мы сидели в высоких, затененных сверху навесами, креслах. Со стены тоже было всё прекрасно видно, как и со зрительских трибун.
  По волшебному лесу носился, пуская пар из ноздрей, страшный зверь - дикий тур. Был он до странности похож на геральдического быка Тауридов. Только без крыльев. Под сине-фиолетовой кожей переливались тугие мышцы, а рога у основания были толще мужского бедра.
  Вопреки всем законам, царящим в наших мирах, тур был плотоядным и питался исключительно рыцарями, их конями и прекрасными девами. Вдовушек же, оруженосцев и их осликов есть отказывался наотрез, даже сдобренных пряным белым соусом.
  У тура была лёжка неподалеку от одной из троп, там он отдыхал в ожидании трапезы.
  На другой тропе странствующего рыцаря ждали оборотни, громадные белые волки, мирно дремлющие под седыми елями. Изредка кто-нибудь из них настораживал уши и приоткрывал мерцающие, как присыпанные пеплом угли, глаза, но, убедившись, что пока лес пуст, снова засыпал.
  Третью дорожку пересекал хвост, аккуратно присыпанный лесной трухой. И горе тому, чей конь наступал на него копытом! Хвост принадлежал болотному прыгуну, существу, похожему на гигантскую лягушку, украшенную парой кожистых, как у летучей мыши, крыльев, и усеянной острыми зубками пастью. В вопросах диеты он был так же неоригинален, как и его соседи.
  Если бы Ориону дали на турнир не день, а хотя бы месяц - лес бы кишел всякими тварями, а так пришлось наступить на горло песне и ограничится тремя, чтобы странствующие рыцари успели пересечь лес и вступить в схватку с защитниками крепости.
  Все напряжённо ждали первого участника.
  Зрители на трибунах делали ставки, кто это будет. Больше всего ставили на Тауридов - неужели потерпят, чтобы явный намёк на их созвездие бегал по лесу, подставляясь под копья?
  Но странствующие рыцари были тоже не пальцем деланы и к волшебному лесу прибыли все, как один, инкогнито. Ни одного внятного герба не было ни на щитах, ни на попонах коней. Сплошные аллегории.
  Впрочем, это сделало зрелище ещё более захватывающим.
  Первый смельчак подъехал к раскидистому древу и с первым лучом солнца ударил копьём в красный щит, объявляя тем всему миру, что желает спасти даму из лап злодея-похитителя.
  Чем ярче разгорался солнечный свет, тем бледнее становились огоньки, заключённые в чёрный морион крепостных стен. Зато заблистала броня на рыцарях-защитниках.
  Облаченный в глухую попону, со стальным шипастым налобником на голове, конь рыцаря, бросившего вызов, сделал первый шаг по уводящей в лес тропинке. За рыцарем двинулся и оруженосец.
  Они пробирались по волшебным кущам, и ветви деревьев, свисающие над тропой, нежно касались ярко-алых перьев на плюмаже золочёного шлема рыцаря. Накидка, покрывающая доспехи, была расшита зелёным и лазоревым. Копыта коня оставляли в песке тропы чёткие следы, а сам конь, укрытый длинной попоной, словно не шёл, а плыл среди зеленых зарослей.
  Рыцарь подъехал к первой развилке и после секундного замешательства тронул коня, направляя его на правое ответвление.
  Заслышав его, неторопливо вставали, потягивались белые звери. И лёгко, словно бестелесные призраки, выскальзывали из-под елей. Их лапы на лесном ковре следов не оставляли. Быстрые белые тени перерезали тропу впереди и позади всадников.
  А потом кинулись все разом, со всех сторон. В прыжке белые волки оборачивались людьми, необычайно гибкими и быстрыми, одетыми в развевающиеся белые одежды, туго перетянутые красными поясами.
  Рыцарь выбрал на развилке неверную дорогу.
  Отбиться от оборотней он просто не успел - испуганный конь встал на дыбы, всадника от падения не спасло даже высокое турнирное седло.
  Он не сдавался, подняться в полном доспехе после падения - это уже подвиг, а он не только утвердился на земле, но и обнажил меч, приготовился к пешему бою.
  Да только биться с таким противником было бессмысленно - люди в белом окружили латника и легко уходили от его меча, поддразнивая противника мгновением перекидыванием в волчье обличье и обратно.
  Забрало шлема серьезно ограничивало обзор, и рыцарь раздраженно скинул его, оставшись в одном подшлемнике. И только тогда, оглядевшись по сторонам, понял, что взят в кольцо. И что до стен чёрно-светящейся крепости ему в этот раз не добраться.
  А зрители поняли, кто это.
  Любой маг, даже из самого незначительного созвездия, мог прекрасно видеть всё это магическим зрением, а для прочих городских сословий, не имеющих права владеть оберегами, мерцающая картина того, что происходило в лесу, разворачивалась, словно мираж, в небе над Краеугольным Камнем.
  Так что рыцаря опознали сразу, как только увидели его лицо. Им оказался Акварид. Владелец дома Анха Водолея. Неплохой боец, но слабый политик. Сиречь мужественный и честный, держащий своё слово и не дающий пустых обещаний человек.
  Вволю потешив зрителей, оборотни решили завершить представление. Банальная верёвка с тяжелыми шарами на конце, брошенная умелой рукой, запутала ноги рыцаря. Не успел он освободиться от пут, как его повалили на землю, выбив меч из стальной рукавицы. На поверженном навзничь бойце уселись рядком холодно улыбающиеся белые волки.
  Акварид, первый бросивший вызов, проиграл.
  Он просто не сообразил, что пользоваться магией запрещено только в турнирных поединках у стены, с подобными ему противниками. В лесу же, на неведомых дорожках, он попадает в приключение, - и никто не отнимал у него права воспользоваться оберегами и отразить нападение оборотней в меру своей изобретательности.
  Его ошибку учли следующие, вступившие в игру.
  Рыцарь в чёрном на чёрном коне, словно вышедший из ужасов, что рассказывали мы друг другу в детстве, медленно ехал к древу с тремя щитами...
  На его гербе была чистой воды жуть: в костре пылала девица. Обугленная фигурка среди языков пламени венчала и его нашлемник.
  От такого спасителя хотелось бежать со всех ног.
  Кто знает, что он хочет сказать своим гербом? А вдруг у такого и поясу верности веры нет? Чуть что не по нём - он сразу бедную девушку в костёр...
  Не у одной меня были такие мысли: когда чёрное копье ударило в чёрный щит, Ангоя заметно вздрогнула.
  - Ага, - обрадовалась я, склонившись к ней. - Боишься? Давай, пока он сюда ещё не добрался, мой приз на тебя наденем, а ключ выкинем!
  - И как мы это объясним? - кисло поинтересовалась Ангоя, вцепившись в подлокотники так, словно кресло того и гляди поднимется в воздух.
  - Скажешь, что носишь его с того момента, как овдовела, обет у тебя такой... Нерушимый, - промурлыкала я.
  - И за столько лет эта чудная вещичка не заржавела, не рассыпалась в прах? Не поверит. И это не мой фасон, - скривилась Ангоя.
  - Зато вы будете на равных звенеть доспехами. Этот пояс верности и топором не вскрыть, он прямой удар лэнса вынесет, - объяснила я. - Устроите турнир, - ты будешь стоять посреди поля, прекрасная и закованная, а он, мужественный и меткий, будет атаковать на коне. Замок с пояса сбивать. Всё по правилам - три копья сломает, значит, не судьба. Придётся ждать другого рыцаря, с более острым глазом.
  - Мерзкая ты какая! - возмутилась Ангоя. - На всё пойдёшь, лишь бы от приза избавиться!
  - Милые девицы, - призвала нас к порядку сдерживающая улыбку Койра Саиф, в отличие от нас не вертевшаяся и изящно сложившая руки. - Не портите имущество созвездия! Даже если этот достойный рыцарь победит, его приз - турнирный шлем, что вы встревожились?
  - Да-а, - капризно протянула Ангоя. - А я не хочу его победы! Не хочу, чтобы он меня спасал! У него доспехи старомодные! И герб ужасный!
  - Улыбайся тогда нашим защитникам, - сказала мудрая Койра. - Чтобы вспомнили, что помимо шлема ты подаришь победителю и поцелуй.
  - Лучше пообещай отмычку, открывающую все шесть твоих поясов, и пароли для беспрепятственного проникновения в Ригель, - с другой стороны ядовито посоветовала я. - Поцелуй - вещь нематериальная.
  - Посмотрим, как ты запоёшь, когда белый щит отметят, - пообещала Ангоя, - ты от победителя шлемом не отделаешься!
  - А мне волноваться нечего, за меня будет биться не на жизнь, а на смерть глава опекунского совета, - отозвалась я безмятежно. - Он скорее падёт на поле брани, чем вот так, безвозмездно, согласится отдать Аль-Нилам и новенький (совсем-совсем не ношенный!) пояс верности.
  - Ненависть - неразумное чувство, - заметила холодно Койра. - Я понимаю, что любить Сердара тебе не за что, но всё-таки... Он действует в интересах созвездия.
  - Если бы жив был Таку, я бы не имела к Сердару Саифу никаких претензий, - сказала я, глядя на рыцарские шатры под нашими стенами. - Но получается, мы либо слишком бедные для нашей гордости, либо слишком гордые при нашей бедности. Созвездие должно защищать каждого Орионида. Или не делать вид, что оно могущественное и независимое, тыча всем в глаза своими чёрными знамёнами.
  - А в Тавлее все делают вид, - спокойно сказала Койра. - Только Дракониды могут позволить себе оставаться самими собой. Все остальные - зависимы.
  - Зачем вы тогда поделились со мной магией? - спросила я, давно хотела Койру спросить. - Если бы Сердар узнал, неприятностей было бы много.
  - Чтобы ты попрощалась, - ответила грустно Койра.
  - А вы не боялись, что с моей помощью Таку сбежит? Был бы ужасный скандал на весь город...
  - Я знала, что он не сбежит. Это ты пока меряешь людей по своей мерке, я их воспринимаю такими, какие они есть. Ты думаешь, что если ты можешь что-то сделать, значит, это может сделать и кто-то другой, раз у тебя получается.
  - А разве это не так? - удивилась я.
  - Это не совсем так, возможности у людей могут быть одинаковы, да пользуются-то они ими совершенно по-разному. Так было, есть и будет. А мне просто хотелось, чтобы вы поговорили напоследок.
  - Зачем? - выдохнула я. - В жизни не забуду этого разговора! Таку своим отказом бежать словно опору у меня из-под ног выбил, и я закачалась в петле на виселице. Лучше бы мы не говорили! Даже когда я стояла столбом у Сердара в кабинете, даже когда мы ехали на казнь, - я ведь всё равно надеялась...
  - Этот мальчик добровольно выбрал плаху, - сказала Койра, выглядевшая моложе нас с Ангоей, моложе своих детей. - Но если бы он не поговорил с тобой, он бы не знал, что друзья изо всех сил пытаются его спасти. И это бы разъедало его сердце перед смертью. А так - он ушёл спокойно, зная, что вы его не предали. А он не предал себя.
  - Идите вы в болото со своими мудрствованиями, - всхлипнула я судорожно. - Спокойно - не спокойно, чушь какая-то, он жить был должен, жить, а мы, Ориониды, его убили своим бездействием!
  - Возьми себя в руки, - жёстко сказала Койра. - Мы у публики на виду. Как бы ни было плохо, слёзы льют за закрытыми дверями. На людях Ориониды улыбаются. Что подумают окружающие?
  Ангоя молча накрыла ладонью мою ладонь.
  Это помогло, но недостаточно. Тогда я подняла другую руку к лицу, делая вид, что поправляю выбившийся локон, и сильно прикусила палец, перебивая болью всё остальное.
  - Они подумают, - холодно и спокойно сказала я, послушно выполнив указание прийти в себя, - капризная дева Аль-Нилама не в силах снести того, что черный рыцарь собирается биться ради поношенных прелестей вдовы, а не её девственных персей и ланит.
  - Какая завистливая, злобная дева попалась! - фыркнула Ангоя, тревожно глядя на меня и, видимо, прикидывая, насколько я успокоилась.
  - Да я такая! - отозвалась я с вымученной улыбкой, массируя укус. - Житья от вас, весёлых вдов, нет, всё норовите чёрных рыцарей увести. Непристойно соблазняете бесстыдными поясами верности.
  - Э-э, нет. Пояс верности твой, а не мой! - возмутилась облегчённо Ангоя. - А мы приятностью обращения рыцарей берём, нам чужих поясов не надо.
  - А я тебе его уже подарила, - быстро сказала я. - Забыла?
  - Не можешь ты мне его подарить... Это твоя обновка, дорогая, тебе его и носить, - парировала Ангоя.
  - А на тебе он сидит лучше.
  - Не мой фасон, я тебе уже говорила.
  - Зато размер твой.
  - Они безразмерные - снова фыркнула Ангоя. - Стыдно современной девушке таких вещей не знать.
  - Так-то, девицы, лучше, - подытожила Койра. - Продолжайте в том же духе. Всё прекрасно, и птички поют.
  Пока мы говорили, рыцарь в чёрном, не доезжая до леса, остановился. Его оруженосец, привстав на стременах, протрубил в рог.
  Дремавший в лесу дикий тур встрепенулся. Поднялся с лёжки и двинулся по лесу искать наглеца, прервавшего его сон. Было даже удивительно, как такое могучее тело может двигаться настолько легко. Сверху всё это было прекрасно видно, а мираж, мерцавший в небе, позволял разглядеть даже листочки на кустах, сквозь которые проламывался бык.
  Сигнал рога, прозвучавший во второй, а потом и в третий раз, привёл тура в ярость. Он выскочил из зарослей на опушку, увидел невдалеке всадника на лошади, и, взрывая землю копытами, понёсся к врагу.
  Рыцарь наклонился чуть вперёд, чтобы лучше видеть в узкую смотровую щель шлема несущегося на него разъяренного дикого быка и, держа наготове длинное копье, направил коня ему навстречу.
  Они встретились неподалеку от дерева с щитами: броня из стали против брони из мышц. Рыцарь в чёрном учел ошибку предшественника и выманил громадного быка на пустошь, где мог в полную меру применить против него своё оружие. И применил.
  Рога у тура, хоть и громадные, а все-таки были короче рыцарского копья. Оно вонзилось в грудь быку и сломалось.
  Раненый зверь взревел и упал, потом, мотая головой, поднялся и отступил в лес, оставляя за собой кровавый след.
  Чёрный рыцарь, сопровождаемый мрачным оруженосцем, осторожно двинулся за ним, чтобы добить. Зрители свистели и улюлюкали, кто-то болел за рыцаря, кто-то за быка. Мы с Ангоей - за быка.
  В лесу раненый тур сделал большую петлю и снова вышел к своему отмеченному кровью следу, залёг у тропы в ожидании охотников.
  Он пропустил едущих по тропе всадников, а затем рогатым тараном вылетел из укрытия.
  Покатилась сбитая лошадь, не прикрытая, как хозяин, бронёй полностью, а потому беззащитная перед огромными рогами. Взлетел на воздух чёрный рыцарь. Приземлился под копыта тура, смявшего роскошную турнирную броню, как тонкую жесть.
  Оруженосцу чёрного рыцаря ужас придал смелости, отступать сейчас было гибелью, и он от отчаяния пустил вход второе копьё, которое вёз для своего господина. Оно оказалось для быка роковым, и тур упал рядом с чёрным рыцарем.
  - Второй герой проиграл, - сказала Койра, ни разу не взглянувшая на мираж, пользовавшаяся только магическим зрением. - Но в лесу одной чистой тропой больше.
  - Это были брандеры? - заметила Ангоя. - Почему никто и не трогает белого щита.
  - А хорошо бы его вообще никто не тронул... - вздохнула я. - Как-нибудь в другой раз. Не сегодня.
  - Почему? - удивилась Ангоя.
  - Просто не хочу.
  - Вы, девицы, сегодня обе в дурном расположении духа, - скривилась Койра. - В вашем возрасте для меня каждый турнир был событием.
  Похоже, Ангоя была права насчёт брандеров.
  Появился ещё один всадник, щит которого украшал ничего говорящие зелёно-алые полосы.
  Точнее, герольд бы сказал, что сочетание этих цветов говорит о надежде рыцаря победить и готовности отдать за победу все силы, ибо зёленый цвет издавна выражает надежду и радость, а красный - смелость, мужество и любовь.
  Но это ещё бабушка надвое сказала, что думал этот рыцарь, укрываясь за ало-зелёным частоколом. Может быть, предполагал, что у соперника в глазах зарябит от алого и зелёного, он окосеет и не сможет наносить меткие удары.
  Рыцарь тронул алый щит на дереве.
  Койра Саиф лукаво улыбнулась.
  - Вот видите? Не хотят вас спасать, раз вы обе такие кислые. Выбрал даму, а не вдову и не девицу.
  - Просто он думает, раз тур убит, главная опасность миновала, и не подозревает, что лучше встретится с диким туром, чем с галантным Сердаром Саифом, - чуть ли не хором ответили мы с Ангоей.
  - Это верно, - согласилась Койра.
  Но рыцарь не спешил.
  Трибуны загомонили, всем хотелось посмотреть, на кого он попадёт, на оборотней или на прыгуна. Но больше всего всем хотелось, чтобы рыцарь столкнулся с обеими напастями волшебного леса.
  Тем более, что до полудня было ещё далеко, а, значит, времени на стычку с защитниками крепости у странствующих рыцарей было в избытке.
  У рыцаря были другие планы. Опыт предшественников убедил его, что подставляться под опасности в одиночку не очень-то разумно.
  Вскоре появился ещё один странствующий паладин. У этого щит был вообще без всяких фигур, просто красного цвета. А латы полированые.
  Он коснулся копьём белого щита.
  Вот теперь вздрогнула я.
  - И твоё счастье пришло, а ты волновалась, - сладко пропела Ангоя. - Ну что, будем ключи от приза прятать?
  - Будем смотреть, - процедила я.
  Готовясь въехать в лес, рыцари сняли глухие шлемы и отдали оруженосцам. Зрители разочарованно загудели: узнать новых игроков не удалось, под шлемами их лица были закрыты повязками, виднелись только глаза.
  Мы - я, Ангоя и Койра - тревожно переглянулись. Стремление сохранить инкогнито могло быть вызвано просто желанием играть в странствующих рыцарей до конца, но могло и означать, что под повязками укрылись лица из враждебных Ориону созвездий, которые не хотят, чтобы их вывели из игры преднамеренно.
  Ангоя покосилась на меня, но ничего не сказала.
  А что тут скажешь, - Орион сам выставил на кон Аль-Нилам. Любой может попытать счастья, ударив в белый щит. Налетай, торопись... И ключик от Пояса Ориона у тебя в руках.
  Рыцари спокойным шагом въехали под полог волшебного леса. Оруженосцы вышколено следовали позади. Ни минуты не колеблясь, всадники направили коней на тропу, которую стерег прыгун.
  Первым ступал конь рыцаря с ало-зелёным щитом, шёл ровно, точно полотно мерил. Шаг за шагом он приближался к лежащему поперёк тропы замаскированному хвосту прыгуна.
  Обострившимся слухом я уловила отголоски споров: наши защитники, вольготно расположившиеся у шатров, наблюдали за происходящим через мираж и делали ставки, каким копытом наступит конь на этот хвост.
  Проиграли все, - конь просто ювелирно перешагнул передними ногами через неразличимый на земле хвост и остановился. И рыцарь резким движением руки обрушил вниз копье, пригвоздив конец хвоста к тропе, словно змею.
  От раздирающего уши воя, кажется, даже Краеугольный Камень просел. Прыгуны не только скачут невероятно - они ещё кричат запредельно.
  Разинув пасть, заходясь в крике, пришпиленный за хвост прыгун вылетел из засады. Оставшаяся часть хвоста была у него такой длины, что позволяла зависнуть над тропой на высоте двух человеческих ростов.
  Но меч второго рыцаря достал его и рассёк, вопреки всем расстояниям. Без магии это сделать было невозможно.
  Ало-зелёный рыцарь выдернул копье из земли и из хвоста уже безжизненного болотного прыгуна.
  Спасители дев и дам двинулись дальше.
  До шатров наших защитников осталось всего ничего.
  Белые волки попытались остановить странствующих рыцарей. Но и к этому бросившие вызов были готовы.
  Не прибегая ни к бесполезным против молниеносных оборотней мечам, ни к копьям, они просто меняли направление пространства на пути бросков белых ликантропов, то заставляя их врезаться в невидимые стены, то словно выдергивая невидимые коврики у них из-под ног. А это требовало очень больших расходов магии.
  Я почувствовала, как встревожились организаторы турнира, как попытались перекрыть магические токи над волшебным лесом, и как ничего у них не вышло. Иной доступ к магии, на порядок выше, чем у Ориона.
  - Зодиакальный круг, - подтвердила мои опасения Ангоя. - Назови с ходу, кто это.
  - Телец.
  - Не мелочись, и Телец, и Скорпион. Я чувствую два разносозвёздных потока.
  - А кто из них кто?
  - Вот этого пока понять не могу. Слишком они близко.
  - Угу, вот мы и доигрались, - поставила диагноз происходящему я.
  - Почему вы так легко сбросили со счетов наших мужчин? - возмутилась Койра.
  Мы с Ангоей переглянулись.
  После казни Таку, когда весь Орион стоял и смотрел, ни единым жестом не высказав своего неудовольствия, вера в собственную защищённость как-то в одночасье пеплом подёрнулась.
  - Сейчас мы узнаем, - дипломатично заметила Ангоя.
  Тем временем вся стая лежала, закрученная словно веревками, пространственными узлами. Тропа была свободна.
  Два странствующих рыцаря, победив все напасти, выехали из волшебного леса к заколдованному замку. Учтиво приветствовали томящихся в заточении дам и направились к щитам.
  Зелено-алый рыцарь с вызовом ударил в лазоревый щит у шатра Сердара Саифа, вызывая того на поединок.
  - Нахал! - ахнула Койра Саиф. - На что это он намекает? С кем ему в любви везёт?!
  Как бы то ни было, а лучшего способа привести Сердара Саифа в состояние невменяемой ярости не существовало. Поскольку он отвечал на вызов, то право выбора оружия осталось за ним. Мечущий громы и молнии, багровый от избытка чувств Сердар выбрал пеший бой на мечах.
  Блестящий рыцарь с красным щитом обошёлся без эпатажа, не стал утверждать, что ему везёт в любви, ударил в фиолетовый щит, вызывая на поединок Кирона. Тот предпочёл конную стычку.
  Вот здесь, под морионовыми стенами игрушечного замка, поединки должны были состояться без всякой магии, только сила, ловкость и умение против силы, ловкости и умения.
  Облаченный в доспехи Сердар Саиф вышел из шатра. Его соперник уже ждал на ристалищном поле.
  - Замыкающуюся перчатку надел, - встревожено сказала Койра. - Старый уже, а всё как мальчишка. До сих пор ревнует.
  Выронить из такой перчатки меч невозможно, а условием прекращения схватки как раз и было выпускание оружия из руки.
  Я промолчала, но подумала, что цель зелёно-алого рыцаря, похоже, отнюдь не получение приза из рук прекрасной дамы. Ему нужен поединок с выведенным из себя Саифом, и ни с кем другим.
  В противном случае только безумец мог разозлить Сердара Саифа - весь ужас ведь в том, что когда дело доходит до таких схваток, никто не посмеет сказать, что он кого-то боится, на поле сражения он бесстрашен и всемогущ.
  Да ведь настоящие-то сражения в Тавлее гремят тихо...
  Но и в битвах мозгов к Сердару не подобраться - он легко пожертвует нами, пешками, сохраняя свои позиции.
  - А я боялась, что Агнея вызовут... - призналась Ангоя. - А он в плохой форме. После казни Таку он много пьёт.
  И на это тоже нечего было сказать. Только сразу подумалось, что вряд ли Агней топит тоску в горячительных напитках один. А это значит...
  Звук трубы призвал поединщиков сойтись и начать бой.
  Тяжелые мечи схлестнулись.
  Поскольку обычай турниров пришёл из бедных на магию миров, выглядел этот поединок очень архаично. Здесь и отдаленно не было той виртуозной лёгкости, с какой сражался Драконид на границе, препятствуя превращению нас в обед для забредшей на ничейную полосу голодной твари.
  Закованные от макушки до подошв бойцы, лишённые магии, рубились на мечах, вкладывая в удары силу всего тела. Такие изыски, как обманные движения, восьмерки и круги здесь не приветствовались, всё было скупо и солидно.
  И страшно.
  Особенно когда противник прорубил Саифу доспехи. Саиф пошатнулся. Не будь замыкающей перчатки - меч бы выпал из его руки, и схватка бы была остановлена. Но сейчас меч не мог выпасть.
  - Я убью его, - прошипела побелевшая Койра севшим голосом. - Детьми клянусь. Во время награждения. Сердара он не переживёт.
  - А дети? - с ужасом пролепетала Ангоя, зная, что Койра из тех немногих в Тавлее, у кого слова не расходятся с делом.
  - Они уже взрослые! - отсекла Койра, глядя на поле.
  Бой продолжался.
  Койра что-то шептала, неразличимое никому, кроме неё.
  Если бы дело было в мирах, а не в Тавлее, можно было бы сказать, что она молится. Но молятся богам. А у нас богов нет. Мы сами - практически боги. Над нами - Всеблагое Солнце, дающее жизнь всему живому. А в остальном - мы полагаемся только на себя.
  - И сломаю крепления на всех сердаровых латных перчатках, если только этот старый негодяй выживет! - вдруг неожиданно громко добавила Койра. - А его самого, мерзавца, побью тапком и выставлю спать в другие покои на десять дней! Ну, или на неделю!..
  В этот момент раненый Сердар Саиф (не иначе, как испугавшись угроз жены) неожиданно ловко ушёл в сторону с линии атаки, и ало-зелёный рыцарь оказался заложником своего удара, встретившего пустоту вместо стали. Его пронесло вперед, а сверху обрушился тяжелый меч Саифа, отделивший голову в шлеме от туловища.
  Никто и опомниться не успел, а Саиф, ничуть не заботясь о приличиях, уже варварски вскрывал забрало, чтобы наконец-то увидеть лицо противника.
  - Таурид! - не выговорил, а выплюнул он.
  И, громыхая доспехами, тоже упал.
  На ристалищное поле потянулись люди уносить и убитого, и раненого.
  Койра Саиф, не тратя время на лестницы и ворота, просто шагнула через парапет морионовой стены, - и лёгким облачком приземлилась внизу, около лежащего без сознания мужа, только встречный ветер отнес назад невесомые вуали на её волосах.
  Тонкими пальцами она стала взламывать его броню, словно ореховую скорлупу, освобождая Сердара из доспехов. Под её точёными руками ломались пряжки и распадались пластины. Лишь у оберегов-змеек, свернувшихся на узких запястьях, пылали глаза, косвенно указывая, какие мощные потоки магии она берёт, какая сила ей доступна.
  После выкрика Саифа: "Таурид!" - у меня стало очень спокойно на душе.
  А чего расстраиваться? И так всё ясно.
  Орион перехитрил самого себя.
  Рыцарь с алым щитом - Скорпионид. Против него Кирон. А Кирон последние месяцы пьёт вместе с Агнеем беспробудно, пытаясь заглушить боль от казни Таку. Рассчитывать в таких условиях на его победу... Нет, можно, конечно, надеяться... На чудо.
  Но чудо бывает один раз, и то, что тяжелораненый Саиф убил-таки соперника, как раз это самое чудо и есть.
  Так что мне лучше лишний раз протереть мягкой тряпочкой свой стальной приз, чтобы выглядел не очень залапанным, особенно для непорочной девы.
  Сердар Саиф думал, что будет держать ситуацию в узде от начала до конца, и всякому, посягнувшему на белый щит, после всех испытаний придётся сразиться ещё и с ним.
  Но Скорпион объединился с Тельцом и блестяще всё разыграл. Сердара руками Таурида вывели из строя, в идеале хотели, конечно, убить, - но вышло, как вышло. Дорога Скорпиониду всё равно расчищена.
  И противопоставить мы ничегошеньки не сможем...
  О чём уж тут говорить, если ни я, ни Кирон, ни Агней, ни Ангоя ничего не сделали после казни, смирились со смертью Таку и с мыслью, что Орион легко пожертвует Орионидами, лишь бы не обострять ситуацию.
  Мы не предприняли даже попытки бунта - нас всех очень просто обезвредили: предусмотрительно посадили на голодный магический паёк, заставив озаботиться собственными проблемами.
  И мне снова пришлось сидеть, как ни в чём ни бывало, на заседаниях опекунского совета, мило улыбаться людям, которые держали меня, как комнатную собачку на поводке, увеличивая или уменьшая количество магии, получаемой мною через обереги, в зависимости от моего поведения.
  Как я могу в чём-то упрекнуть Агнея и Кирона, которые, зверея от собственного бессилия, принялись глушить боль старым, как мир, способом? Но ведь будь они в форме к турниру...
  - У тебя такое лицо, словно ты на костёр готовишься взойти, - сказала Ангоя. - Может быть, всё и обойдётся...
  - Угу, галантный рыцарь возьмёт в качестве награды только пояс, прельстившись его формой и отделкой, а от меня и Аль-Нилама откажется наотрез, - подтвердила я.
  - Копейный поединок ещё не состоялся, что ты себя хоронишь заранее? - возмутилась Ангоя. - И вообще, кто бы здесь ни победил, это ещё не трагедия, чтобы пугать мир таким выражением лица, как у тебя сейчас. Хочешь весь век в девицах на выданье просидеть, одна-одинёшенька в своем замке?
  - Не хочу отдавать Аль-Нилам Скорпиониду! - почти крикнула я.
  - Они выкрутятся, - сказала равнодушно Ангоя. - Не в первый раз.
  И это тоже появилось после казни Таку - "они" вместо "мы".
  Ристалищное поле тем временем подготовили к конному поединку. Состояться он должен был, по обоюдному желанию противников, без разделяющего всадников барьера. Потому что с барьером безопасней.
  К стене подъехал находящийся в явно приподнятом настроении Кирон и приветствовал меня уже на правах защитника.
  - Мне пришла в голову гениальная идея! - объявил он. - Сейчас я разделаюсь с этим нахалом и получу тебя как победитель. Саиф сейчас никакой, а без него никто и слова поперёк не скажет. Ты рада?
  - Да как тебе сказать... - отозвалась я. - Безумно! Меня, Аль-Нилам, пояс верности и тот длинный список горячих кавалеров, ключи от пояса которым я сейчас раздам, пока ты копья ломаешь.
  - Вручай! - разрешил добрый Кирон. - Всё равно мы замок поменяем. Не волнуйся, дорогая, твоя девственность будет принадлежать только мне.
  - Ой, буквально недавно я её где-то немножко потеряла, но если сумеешь найти, - владей, - позволила в ответ я.
  - Одари же меня чем-нибудь в знак расположения, дева Аль-Нилама, - с завыванием продекламировал Кирон на всё поле. - Дабы мог я носить знак приязни от тебя!
  Хотела одарить его его же списком, но слишком много народа на нас смотрело. Пришлось вести себя в соответствии с традициями и вручить защитнику свою вуаль.
  С помощью оруженосца Кирон повязал легкий кусочек полупрозрачного шёлка себе на руку, надел стёганый подшлемник, сверху шлем.
  Герольды призвали соперников разойтись.
  Скорпионид, укрывающийся под глухими доспехами и безличным щитом, отъехал в один конец поля, Кирон, блистающий пламенеющими грифонами и на накидке, покрывающей броню, и на попоне коня - в другой.
  Оруженосцы вложили им по первому копью из трёх. Хорошо хоть турнирному, а не боевому. С наконечником, называемым коронелем, расщеплённым на конце на несколько частей и распределяющим за счёт этого силу удара на большую поверхность.
  По сигналу трубы рыцари подались вперед, высматривая противника в прорезях шлема, склонили копья. Понеслись навстречу друг другу. Ни грана магии - только так, как в старые добрые времена в старых добрых мирах. Когда солнце было ярче и трава зеленей.
  Непосредственно перед ударом противники выпрямились, уберегая себя от возможных осколков копий, имеющих скверную привычку попадать иногда в смотровые щели.
  Кони сблизились, копья нашли цель. Ударили. Такой удар способен уронить всадника вместе с конём.
  Оба копья сломались о щиты, но противники усидели в сёдлах. Кони унесли седоков в противоположные концы ристалищного поля.
  Стальные перчатки приняли по второму копью. Ветерок играл легкой вуалью на руке рыцаря с пламенеющим грифоном, то захлёстывал её на броню, то заставлял трепетать по ветру. И снова зазвучала труба.
  Нацелились друг на друга копья, помчались кони...
  Удар.
  Рыцарь с алым щитом направил копьё в шлем рыцаря с пламенеющим грифоном и выбил противника из седла.
  Трубы возвестили о его победе.
  На истоптанном ристалищном поле лежал мой защитник. Поблёкли пламенеющие грифоны, белую вуаль закидало землёй.
  А я что говорила?
  Скорпион воспользовался возможностью получить Аль-Нилам - и получил. Побеждает сильнейший.
  - Не сломал бы Кирон позвоночник при падении... - сказала я, глядя на мираж над полем. - Красиво вылетел.
  - Не расстраивайся, значит, это судьба... - попыталась подбодрить меня Ангоя. - Зато от опекунского совета освободишься. Улыбайся, сейчас на тебя все смотрят.
  - Угу.
  Огоньки, заключенные в черно-прозрачных морионовых блоках, заалели ярче, словно приветствуя победителя.
  Опустился игрушечный мост, поднялась решетка, приглашая спасителя невинных дев и прекрасных дам въехать в замок под ликующие крики зрителей.
  К нам на стену поднялись члены опекунского совета, растерянные и подавленные. На меня они не смотрели. Куда угодно пялились, только не на меня! Я почувствовала себя как на собственных похоронах. В тот день, когда меня несли в усыпальницу и то было веселее.
  Процокал по мосту конь, вынес всадника во внутренний дворик. По неписаным правилам приличия всаднику надо бы было спешиться и обнажить голову. Он не сделал ни того, ни другого.
  Спасённой деве по тем же правилам нужно было легко сбежать по лестнице и, сияя от радости (но не теряя достоинства), вручить себя рыцарю.
  Я тоже внесла изменения, сошла лишь до половины лестницы, так, чтобы быть на одном уровне с конным. Как и положено, позади меня шли два члена опекунского совета, в руках я держала приз, накрытый покрывалом.
  Кто там укрыт под глухим шлемом, глаза какого цвета смотрят на мир сквозь узкую щель? Какая разница...
  - Бесстрашный освободитель мой, позвольте вручить вам сей приз и подтвердить, что с этим поясом я, Айя Аль-Нилам, отдаю победителю свою руку и сердце.
  Рыцарь подъехал поближе к стене, которую наискось пересекала лестница, чтобы принять приз. Воздух вокруг него словно иголочками кололся - он окружил себя глухой магической защитой. Тоже не доверял нам.
  - Я безмерно счастлив, что смогу назвать прекрасную деву Аль-Нилама своей госпожой, - глухо прозвучал из-под шлема безликий голос. - Все сокровища миров можно отдать за её благосклонность.
  Ага-ага, все сокровища миров можно отдать за замок в солнечном сплетении Ориона. Благосклонность девушек стоит значительно дешевле.
  - Надеюсь увидеть вас, мой господин, сегодня вечером на пиршестве, - напомнила я всё те же правила. - Дабы сделать с вами круг танца, коим победитель одаривает деву.
  "Откуда, интересно знать, наши раздобыли для волшебного леса такого роскошного тура? Отыскали где-нибудь в мирах или преобразовали из обычного быка?" - подобные совершенно несвоевременные мысли лезли в голову во время обмена любезностями с заклятым врагом Ориона.
  - Счастье танцевать с девой Аль-Нилама само по себе уже является даром, - никак не хотел уступить в поединке любезностей Скорпионид.
  Он взял свой приз (спасибо, что не попытался натянуть его на меня тут же при всём честном народе, в полном упоении глазевшем с трибун на то, как Орион прошляпил мой замок и теперь делает вид, что именно этого он изо всех сил и добивался), повернул коня и поехал прочь из волшебной крепости, не прихватив спасённой девы, как полагалось бы по канону.
  Да и не усидеть Скорпиониду и Ориониду в одном седле...
  
  ***
  
  Победитель скрылся в неизвестном направлении. Зрители покидали трибуны.
  Мы так и стояли на середине лестницы. Лично я не очень представляла, что делать дальше.
  - Надо спускаться, - подсказал мне в спину Роб Беллатрикс, один из членов опекунского совета. - Крепость сейчас разрушится. Турнир завершён.
  Мы спустились во двор. Вышли из ворот и остановились у рыцарских шатров.
  Ни Койры, ни раненного Сердара здесь уже не было - скорее всего, они уже были на подъезде к Саифу. А может быть, Койра уже довезла находящегося в беспамятстве мужа до дома и теперь, не подпуская к нему никого, врачует его раны.
  Ангоя двинулась на поиски Кирона. Я за ней.
  Нашли мы его в зелёном шатре. Кирон лежал с отбитой при падении спиной. Рядом суетились лекари.
  - Ты простишь меня? - только и сказал он, глядя в полотняный потолок.
  - Я не обиделась. Не ты придумал правила этой игры, да и подготовились они на славу, - отозвалась я.
  И подумала при этом, что можно обидеться, когда на что-то рассчитываешь, а тебя обманывают. Здесь же я с самого начала знала, чем всё кончится, так что же мне прощать? Не надо иметь пророческого дара, чтобы предсказать, чем рано или поздно завершатся игрища вокруг Аль-Нилама. Боялись продешевить - вот и получили дорого, очень дорого гостя.
  Игрушечная крепость, темница для девиц, дам и вдов, стала рушиться на глазах, начиная с верхних ярусов. Наконец-то объяснилось, зачем там мерцали огоньки в ясный солнечный день: заключённый в морионовый куб огонь вдруг невыносимо ярко вспыхивал - и черно-прозрачный кусочек стены исчезал.
  Стал таять и волшебный лес, развоплощаться на глазах, клочками грязного тумана уносил его остатки ветерок.
  Освобождая небо над Краеугольным Камнем, исчезали трибуны с реющими флагами, с красочными вычурными вымпелами. Зрителей на них уже не было: они торопились, тавлейцы по домам, приехавшие поглазеть на столицу - по гостиницам. Им ещё нужно было принарядиться к вечеру, к турнирному гулянию.
  Ведь для большинства присутствующих интрига не была исчерпана: таинственный рыцарь победил и уехал, не открыв лица, не назвав своего имени. Вечером же он обязан появиться, уже не укрытый доспехами, со своим настоящим гербом, чтобы герольды прилюдно объявили, кому достался Аль-Нилам.
  Трибуны исчезли - и стал виден храм Посвящения, принадлежавший Ордену Дракона. Мне в моём жизнерадостном настроении он напомнил гробницу. Что происходит за его чёрными стенами? Одно Всеблагое Солнце знает.
  Ехидно скалились из стенных ниш храма химеры и горгульи, словно говоря без слов: "О себе лучше подумай!"
  Они были правы, грядущий вечер всё равно был полон загадок. Ну, например, наденет на меня всё-таки победитель пояс верности или не наденет? Прилюдно или укромно? До танца или после?
  "Не хочу, чтобы он меня трогал..." - поняла я и удивилась.
  Странно, с чего бы это такая неуместная брезгливость? Пусть трогает, что это меняет? Ничего. Победитель своим яблоком распоряжается, как хочет, его право.
  Последними с турнирного поля исчезло дерево с щитами на опушке леса и рыцарские шатры.
  Увезли домой Кирона.
  - Поехали в Ригель, у меня переоденешься, - вывела меня Ангоя из задумчивого состояния. - До гуляния осталось всего ничего. Заодно и гномовскую отмычку возьмём. На всякий случай.
  
  Глава девятая.
  Сердолик, сердолик, янтарь
  
  
  Вечерние празднества должны были состояться здесь же, на Краеугольном Камне. На нём легче всего, не считая, конечно, Квадрата Пегаса, проводить зрелища, требующие больших магических затрат.
  И Геркулесу выгодно, как выгодно и то, что на его территории стоит храм Драконидов. Со всех сторон прибыль.
  Сохраняя хорошую мину при плохой игре, Орион постарался не ударить в грязь лицом и вечерний праздник сделать по высшему разряду.
  Прямо в воздухе, на высоте трех человеческих ростов, парила громадная овальная площадка, предназначенная для танцев, чем-то неуловимо похожая на поднос (да не услышат меня устроители турнира), вся в трепещущих огоньках.
  Для развлечения тех, у кого доступ к магии не позволял подниматься на неё, пользуясь воздухом в качестве опоры, отдали в распоряжение всё пространство, на котором днём располагались ристалищное поле и волшебный лес.
  Теперь же это был сложный лабиринт, в котором прятались и места для танцев, и крохотные ресторации, каждая - с уникальной кухней, и качели-карусели-горки, и просто укромные беседки, где можно приятно скоротать время. Бесконечные ряды цветущих растений, кажется, собранных со всех подвластных Тавлее миров, образовывали стенки лабиринта.
  Я бы гораздо охотней побродила меж зелёных стен лабиринта, открывая всё его прелести и от души веселясь, ни на кого не обращая внимания.
  Но надо было подниматься на парящий помост для избранных, где все всех знали, все были на виду, и искреннего веселья было ровно столько же, сколько тонкого аромата в прокисшем вине.
  По всей окружности овальной площадки, опять же в соответствии со стародавними обычаями, были выставлены шлемы рыцарей, принимавших и желающих принять участие в турнирной неделе, благо до её окончания было три дня.
  Над каждым шлемом реяло знамя. В глазах рябило от красочных нашлемных фигур: лебеди и олени, орлы и башни, единороги и корабли, черепа и звезды, девы и деревья, отрубленные руки, рога и крылья - всего не перечесть.
  Громадный стальной венец, весь в свечах, возносился над площадкой, словно великанская корона. Музыка лилась отовсюду, обрушивалась водопадами и журчала ручейками.
  Очутившись снова на Краеугольном Камне, мы с Ангоей немного попутешествовали по окраине лабиринта, не рискуя углубляться в него далеко, потому что пора уже было подниматься наверх, наглядно демонстрируя, кто есть кто в тавлейской иерархии.
  Выбравшись на свободное пространство, Ангоя чуть приподняла подол, обнажив носок золочёной туфельки, и, оторвавшись от камней, сделала первый крохотный шаг к парящей в воздухе площадке.
  Пора было подниматься и мне.
  - А как я спущусь оттуда в поясе верности? - встревожилась вдруг я и запнулась на полпути. - Парить в воздухе с такой железякой на чреслах - с моим доступом к магии это невозможно!
  - Он тебя вынесет на руках, - хихикнула Ангоя. - Как истинный рыцарь, он просто обязан это сделать. Не сделает - найди другого истинного рыцаря с приемлемым доступом к магии, в чьих объятиях ты спустишься на землю. Пусть Скорпиониду будет стыдно.
  - Скорпиониду-то? - переспросила я.
  - Он тоже человек, - почти не сомневаясь, сказала Ангоя.
  - Это на тебя близость храма Драконидов повлияла? - поинтересовалась я. - Только Драконидам всё едино, но чтобы Орионид Скорпионида человеком назвал - я такое впервые слышу.
  - Ну, если Скорпионид и отличается от людей, то у тебя будет прекрасный повод в этом убедиться совсем скоро, - огрызнулась Ангоя. - Расскажешь потом, что у него не так.
  - Не расскажу... - пропела я. - Буду одна наслаждаться этим знанием, а вы все будете мне завидовать жгучей завистью.
  - Я и так тебе завидую жгучей завистью, - протянула Ангоя. - Теперь ты заимеешь такой необычный герб, что все ахнут: пламенный грифон со скорпионьим хвостом.
  - Давай-давай, сочиняй мне новые гербы, - поощрила я. - Можно ещё грифона в пояс верности заковать, вдобавок к хвосту. Чудное зрелище...
  Ангоя прыснула со смеху.
  - Зубы не заговаривай, а поднимайся! - сказала она. - Или ударься в бега. Это так романтично.
  - Такой радости я никому не доставлю! - отрезала я, поддернула вверх юбки пышного праздничного платья и сделала первый шаг в воздух.
  - Почему радости? - спросила Ангоя, легко поднимаясь, словно по невидимым ступенькам, прямо в небо.
  - Вот если бы я Аль-Нилам могла с собой прихватить - а так получается, что я сбегу, а на следующий же день победитель торжественно въедет в мой замок на правах законного хозяина. Ну уж нет!
  - Как вдова могу дать тебе хороший совет, - снова расхохоталась Ангоя, лукаво поглядывая на меня сверху. - Загоняй его в постели до смерти, чтобы он еле ноги волочил. Это будет твоя сладкая месть.
  - Кто кого загоняет - ещё вопрос... Вы, вдовы, наверное, сделаны из того же материала, что и рыцарские доспехи, а мы, девы, народ нежный. У нас такой закалки нет, - отозвалась я. - Можно я его к тебе в постель отправлю? Гоняй на здоровье сколько душе угодно.
  - Я подумаю, - пообещала Ангоя. - Ой, я твоего будущего мужа ещё и не видела, а он мне уже как родной. Я просто прониклась к нему сочувствием, и его судьба мне не безразлична.
  - Эх, промахнулся Скорпирид щитом - нет бы ему в чёрный ударить! - подтвердила я.
  Слово за слово, шаг за шагом - мы почти поднялись до площадки. Сверху прекрасно была видна нарядная ночная Тавлея. По левую руку раскинулся Млечный Путь, раздвинув его воды своими основаниями, красовались дома Лиры и Лебедя. По правую руку вырастал многобашенный венец Северной Короны.
  Впереди же высились строгие башни ордена Дракона: Этамин и Растабан, Грумиум, Эдасих и Тубан. Виднелся дом Гиаусар на драконовом хвосте.
  А дальше - огни, огни и огни бесчисленных домов созвездий. Красиво... Огни отражались в водах Млечного Пути, проток и стариц, мешались там с отражениями звезд, чёрная ночная вода была переполнена светом.
  Как призраки двигались по воде лёгкие прогулочные лодочки, катая веселящийся люд по речным дорогам и тропинкам. Тот, кто спешил, - несся над водами верхом или в экипаже. Кому спешить было некуда - любовался с ажурных арок мостов и переходов красочно подсвеченными замками. Ночь была настоящей королевой Тавлеи.
  Я глянула последний раз вниз, на полный забав лабиринт, по которому так и не удалось побродить, - и увидела пламя. Огонь пожирал зелёные кусты, словно они были из бумаги, пожар разрастался, распространяясь по спирали странным смерчем.
  А магический ветер разнёс над Краеугольным Камнем огнедышащие, роняющие искры слова: "Тауриды убили Орионида в отместку за своего павшего на турнире!"
  Вот так у нас и начинаются Войны Созвездий.
  Не успев ничего толком сообразить, не решив, где нам лучше сейчас быть, на земле или на помосте, мы с Ангоей растерянно замерли. Буквально на мгновение.
  Этого хватило, чтобы увидеть с высоты, как город вокруг нас неожиданно гаснет, исчезают огни, пропадают дома и мосты - и лишь неяркий звездный свет заливает пространство громадных тёмных болот, на котором возвышаются отдельные мрачные замки.
  Мы даже не удивились - потому что разом исчезла магия в оберегах и мы грохнулись вниз, лишенные магической опоры.
  Хорошо ещё, что падать нас учили. Ходить по воздуху даже с магией дело рискованное. Отработанным движением тело извернулось в воздухе и встретило рванувшуюся навстречу землю. И всё равно было мерзко - в голове гудело и плыло, все косточки ныли.
  Чуть не придавив нас, рухнул громадный помост для танцев, впечатался в свежую гарь, похоронив под собой немало людей. А на самом помосте покалечила массу людей громадная парившая над ним люстра.
  Получившие сообщения о разгорающихся беспорядках городские модераторы срочно перекрыли магические токи, оставив Тавлею без магии.
  Это, вообще-то, давний обычай, возникший после Третьей Войны Созвездий - как только запахнет междуусобицей, шлюзы из литых пластин немагического золота перекрывают выходы из магических накопителей, чтобы обезопасить город от последствий сведения счётов враждующими кланами.
  Уж лучше пусть столица без магии помается, чем взлетит на воздух. Количество погибших в результате внезапного перекрытия магии при любом раскладе будет меньше, чем число жертв очередной Войны Созвездий.
  Но нам сейчас было от этого не легче: Орион на другом конце города, и нужно попасть домой. Иначе - смерть. В этой части столицы Орионидов не любят.
  Мы ещё толком и подняться не успели, перед глазами скакали огненные круги, а мир вокруг резко разделился на "свой" и "чужой". Любой человек, попадавший в поле зрения, определялся сейчас только по этому признаку, Башня Сегодня с портретами Орионидов вытеснила всё остальное. Кто не с нами, тот против нас. Чужие несут смерть. Свои - спасение.
  Чужой, чужой, чужой, чужой.
  Свой. Орионид. Дом Тета.
  С ним - почти свой, из союзного нам созвездия Единорога, Моноцерид.
  Укрылись у живой стены лабиринта.
  Надо пробиваться к ним.
  Ангоя поднялась, огляделась. Тоже заметила Орионида с Моноцеридом. Взглянула на меня. Подобрав юбки, мы кинулись к своим.
  - Наших здесь очень мало, - объяснил нам первым делом тоже узнавший своих Орионид. - Ещё не успели собраться.
  - Из опекунского совета - никого? - уточнила я.
  - Кто успел прибыть - люстрой задавлены насмерть, она накрыла середину, словно пресс. Мы тоже были на помосте, хорошо ещё, любовались городом, стоя у перил. Поэтому уцелели.
  - Нужна одежда, - сказала Ангоя. - В парадных платьях мы беспомощны.
  Не проронивший ни слова Моноцерид кивнул головой и исчез в лабиринте. С этой стороны огонь еще не успел подобраться, когда рухнувший прямо на зелёные кусты помост стал щитом на его пути.
  К нам присоединился ещё один человек из своих, - из созвездия Большого Пса, дом Алудра.
  - Моё почтение, прекрасные дамы, - приветствовал он нас, отозвал в сторону Орионида и стал что-то ему объяснять, озираясь при этом по сторонам.
  Появился человек из созвездия Единорога с охапкой грязной, окровавленной мужской одежды в руках. Снял с трупов, конечно. Брезговать сейчас было некстати, жить почему-то очень хотелось. Не обращая внимания на окружающих, мы стали натягивать чужие штаны и рубахи. "Великое Солнце, неужели мёртвые сейчас голые лежат?" - резанула мысль, и руки опустились.
  - Не переживайте, - словно угадал Моноцерид. - Я прикрыл их плащами, снимал не всё - там их столько погибло, ужас какой-то...
  Ангоя кивнула, молча поблагодарив его за это. Стянула туго волосы на затылке, чтобы не мешали. Подпоясалась. Одежда с чужого плеча была ей велика, уродовала её неимоверно, зато в ней можно было двигаться, в отличие от праздничного наряда.
  Оторвав от своего практически свадебного платья полоску ткани, я вплела её вместо ленточки в косу, завязала накрепко. Не везёт моим подвенечным платьям по-страшному, прямо рок какой-то. Я подвигала руками и ногами в чужих обносках. Вроде бы нормально, можно жить, можно бежать, можно защищаться.
  Увидев, что мы готовы, Орионид подошёл.
  - Нам нужна лодка, - сказал он. - Надо пробиваться к причалам Краеугольного Камня, к тем, что по левую руку от нас. Вы готовы?
  - Готовы, - отозвалась Ангоя и вдруг истерически расхохоталась. - А ты всё про пояс верности переживала!
  - Быстрее, милые дамы! - встревожено воскликнул человек из дома Алудра. - Сейчас всяк спасается с Краеугольного Камня, как может.
  - Словно крыса с тонущего корабля, - подхватил Моноцерид.
  И мы двинулись к причалам.
  
  ***
  
  Краеугольный Камень, действительно, старались покинуть как можно скорее. Для тех, кому повезло уцелеть при пожаре в лабиринте и падении на него сверху тяжелейшего помоста, главной задачей сейчас было добраться до близлежащих укреплений ордена Дракона - благо они были по соседству.
  Попасть в Этамин, Растабан или Альракис - и можно быть спокойным. Дракониды защитят, помогут переждать смуту, ни о чём не спрашивая, не интересуясь, на чьей стороне просящий защиты.
  Если столкновения созвездий не затушит даже отключение магии, если междуусобица зайдёт слишком далеко - орден Дракона вмешается, словно драчливых ребятишек разведёт и утихомирит враждующие созвездия. Но сначала будет с истинно драконовым терпением ждать.
  Памятуя всё это, основная масса людей кинулась к пристаням и плавучим мостам на той стороне Краеугольного Камня, что выходила к созвездию Дракона.
  Было, ох было искушение кинуться вместе с ними, перебежать по колыхающимся лодочкам, связанным в плавучие тропинки, миновать протоки и острова, войти под своды строгого Растабана и почувствовать, что все беды разбились о его стены.
  Но нам надо было домой, в Орион. Кто же защитит наши дома, если мы будем отсиживаться у Драконидов? Нужно попасть домой, и всё тут.
  Для этого надо было выйти на Млечный Путь, минуя утвердившееся среди его вод в этом месте, рядом с Геркулесом, созвездие Лиры.
  Пронестись мимо Цефея, мимо соединённого мостами венца Кассиопеи, миновать раскинувшийся на Млечном пути Персей и, прижимаясь вправо, попытаться проскочить замки Тельца, перекрывающего нам путь к дому.
  Почти половина громадного города...
  
  ***
  
  Безумцев, пробивающихся к Млечному Пути, было мало, поэтому лодку удалось найти почти без труда.
  Сторонников Тауридов в этой части Тавлеи было немного, а добропорядочные граждане предпочитали с ощетинившимися, готовыми ко всему Орионидами не связываться.
  Но мы были не первыми - перед нами ушло с Краеугольного Камня последнее крупное плавучее средство, остались сущие скорлупки. Взломать лодочный сарай, где они хранились, и без магии труда не составило.
  Несколько проток - и стремительный Млечный Путь увлёк лодчонку, потащил, словно щепку, сквозь напластованные на его берегах миры. Из-за этого зыбкими и странными были очертания берегов, особенно сейчас, без магической ауры.
  Темными глыбами наплывали из мрака, воцарившегося на тавлейских болотах, замки созвездий, расположенных на водах Млечного Пути. Их каменистые основания разрезали, распластывали тугие струи, но вода обтекала бока островов - и снова смыкалась, как ни в чём не бывало.
  Мы плыли - и словно в прошлое погружались, когда только открыли это странное место, когда только поняли, какие возможности оно таит, и магия здешняя была ещё в диковинку, совсем не такая обычная, как сейчас. Тогда здесь было куда темнее и мрачнее. Не хотела бы я жить в то время...
  А когда Тавлею застроили, большая часть зданий, особенно не принадлежавшая могущественным созвездиям, оказалась привязанной к отдельным мирам, - и сейчас вся эта хрупкая красота исчезла, словно плотно сомкнулись страницы книги, скрывая в себе, пряча яркие картинки.
  Остались только замки на каменистых островах, пронзающих все миры, и болота, болота кругом.
  Наконец-то выдалась минутка и для более полного знакомства, неудобно ведь плыть с человеком в одной лодке и не знать, как его зовут.
  Орионид представил Моноцерида:
  - Милые дамы, я рад познакомить вас с достойнейшим господином Стьатта, дом Бета созвездия Единорог и с не менее достойнейшим господином Белом, дом Алудра созвездия Большой Пёс.
  В ответ Моноцерид представил Орионида:
  - А я, милые дамы, рад познакомить вас с достойнейшим господином Кодаром, дом Тета созвездия Орион.
  - Какое счастье очутится в компании достойных людей, - грустно отшутилась Ангоя. - Рада представить вам госпожу Айю, дом Аль-Нилам, созвездие Орион.
  - А я в свою очередь не менее рада представить госпожу Ангою, дом Ригель, созвездие Орион, - завершила я светские формальности.
  Теперь всё было правильно. Никто не потерял лица, вынужденный представлять сам себя, приличия удалось соблюсти.
  Впереди на нас неслась темная масса.
  Звездный свет скатывался с блестящих черных черепиц высоких крыш замка Альдерамин созвездия Цефея. Млечный Путь стал шире - позади нас сливались воедино два его мощных рукава.
  Мы выплыли из правого потока, и течение явно решило проверить, чей нос, нашей лодки или главного дома Цефея, крепче.
  
  ***
  
  Всё шло к тому, что нас расхлещет, как яйцо всмятку, о гранитное изножье замка.
  Мужчины налегли на вёсла, пытаясь обогнуть преграду. Терпеть кораблекрушение у подножия этих стен совершенно не хотелось.
  И правильно не хотелось: когда держа Альдерамин по левую руку, а берег по правую, мы уже почти миновали замок, внезапно чиркнули днищем по какой-то преграде.
  Я свесилась за борт. Великое Солнце! Цефеиды в этом месте перегородили Млечный Путь цепью. С ума сошли, наверное.
  Тут левый борт нашей посудины ощетинился стрелами, пущенными со стен Альдерамина. Одна стрела впилась в плечо Стьатте. Слышно было, как он охнул от резкой боли.
  Если бы цепь была повыше, а киль у позаимствованной нами лодки побольше, мы разделили бы участь Моноцерида и, возможно, превратились бы в утыканных стрелами ежей, но Млечный Путь, словно осердясь за задержку, поддал нам в корму, и лодка перевалила препятствие.
  В спину мне вонзилась стрела на излёте, пробив чужую одежду. Белая лента в косе подвела, - видимо в сумраке её было видно, готовая мишень.
  Если бы до стрелка было ближе, стрела наделала бы бед. А так я лишь взвыла от боли и выругалась недамскими словами.
  Ангоя перебралась ко мне, дёрнула без предупреждения - я взвыла ещё раз.
  - Тихо, тихо, уже всё! - укоризненно сказала она. - И не ругайся как грузчик, ты не в дамском обществе.
  - Сколько нового о родном городе узнаешь в такие минуты! - рявкнула я. - Цефеиды вроде бы никогда у нас во врагах не ходили?
  - Но и в друзьях тоже, - тихо сказала Ангоя, повернувшись в сторону уносящегося назад замка. - Говорили, что в дни смут они стараются потопить любой корабль, проплывающий мимо, да и в мирные дни здесь частенько случаются загадочные пропажи судов.
  - Четыре человека в лоханке с миску размером им угрожали, конечно! - возмутилась я.
  - Не забывай про то судно, что ушло раньше нас с Краеугольного Камня - возможно, там-то как раз и были Цефеиды. А они в союзе с Тельцом. Может быть, выслуживаются перед зодиакальным созвездием?
  Стон Моноцерида прервал нас, - у него-то ранение было куда серьёзнее, чем моё. Ангоя поспешила к нему. Лодка неприятно заколыхалась.
  - Не хочу вас расстраивать, дамы, - заметил Кодар, сидевший на руле. - Но, похоже, не просто выслуживаются...
  Из гавани Альдерамина выскользнул тот самый корабль, что покинул Краеугольный Камень раньше нас.
  Ну что они на нас взъелись, нашли время!
  Как мы убегали от преследования, я помню плохо: всё заглушила боль, хоть рана и не угрожала жизни, зато обильно кровоточила, набухшая кровью одежда прилипла к спине.
  Мы оставили по правую руку Ящерицу, благополучно миновали Кассиопею и Персея, и даже страшного Тельца проскочили.
  Но когда до Палицы Ориона осталось всего ничего, нас нагнали и просто-напросто протаранили, развалив скорлупку пополам.
  Спасибо Белу из созвездия Большого Пса - он выволок меня практически из-под днища корабля Цефеидов и, не давая захлебнуться, вытащил на берег.
  Чуть позже к нам присоединился Кодар.
  А Ангою и раненого Стьятту из созвездия Единорога захватили люди с корабля, который прямым ходом пошёл в ближайший тауридский замок.
  Из последних сил мы добрели до дома Беллатрикс. Большого труда стоило убедить, что мы свои, Ориониды, - Беллатрикс только что отбил очередное нападение и с подозрением относился к появлению у своих границ даже трех мокрых, усталых бродяг.
  Принесённая нами новость о том, что у Тауридов теперь есть наши заложники, общего настроения не улучшила.
  Пора было мириться, пока взбешённый лишением магии город не утопил Орион с Тельцом на дне болот, не дожидаясь вмешательства Драконидов.
  Переговоры с Тельцом были мучительными, как зубная боль.
  Агною и Стьятту, чуть не отдавшего концы от воспаления, удалось в конце концов выкупить. Немалую роль сыграл тот сдерживающий запредельные желания Тельца фактор, как предстоящее породнение Стрельца и Ориона.
  Но потом, когда магия вернулась, я оседлала Инея, ночной порой пронеслась над засиявшим всеми красками городом, разыскала дом рыцаря в блестящих доспехах с красным щитом и заставила его отказаться от намерения стать хозяином Аль-Нилама.
  Вот уж глупейшее завершение всей этой истории.
  
  ***
  
  Новая повариха, выбранная Лишаём, оказалась дамой рукастой по части перевода продуктов в дурно воняющий самогон. Прямо мастерицей не хуже Мухи.
  Когда она сделал очередную порцию, душе Лишая захотелось праздника, и он своей начальственной рукой его организовал. И повод нашёлся: в основном благодаря усилиям Выдры, над нами перестал висеть долг по добыче золота, теперь мы уже не отставали, грех не отметить.
  Так что после смены барак быстро упился до невменяемого состояния.
  Виновника торжества, естественно, не позвали.
  Когда половина празднующих голосила какую-то бесконечную каторжную песню, а вторая половина мирно спала под столом, я тихонько слиняла к гному в землянку.
  Там было тихо и чисто. Топилась печурка. Смолистые поленья уютно трещали. На столе горел смастерённый гномом светильник.
  Выдра осуществил угрозу, заставил меня вязать пятку.
  То ли я самогонных паров нанюхалась, то ли задушевного пения переслушала, но дело с вязанием застопорилось. Голова, разумеется, не преминула разболеться.
  - Што с тобой? - удивился гном. - Это же прошто, делишь петли на три чашти, шреднюю вяжешь, ш крайних петли жабираешь. Девушка не умеет вяжать - пожор и штыд.
  - Выдра, у меня голова болит, - нагрузила я вдобавок к Кузену ещё и гнома своими бедами. - У меня не то воткнули в голову какой-то замок, не то часть воспоминаний вырвали.
  - Давай пошмотрю, - не смог, конечно, остаться в стороне Выдра. - Шадись на чурбачок.
  - Как посмотришь? Там же череп? - поинтересовалась я мрачно.
  - Шадись, - повторил настойчиво Выдра.
  Я села на обрубок бревна около печки. Выдра зачем-то погасил светильник, в землянке воцарился полумрак. Он приоткрыл дверцу печки. Дрова почти прогорели, мерцали угли, вспыхивали огоньками.
  - Шмотри туда, - велел Выдра, показывая на чёрно-красные угольки.
  Сам встал у меня за спиной и принялся водить ладонями над головой, не касаясь ни волос, ни кожи.
  Угли, казалось, дышали. Я впала в состояние какого-то блаженного оцепенения, не могла отвести от них взгляд. Ладони гнома парили и парили над моей головой, от этого голова то становилась тяжелее, то легче, а то мурашки начинали бегать по коже. Иногда сдавливало виски, а иногда словно кто-то к затылку привешивал тяжелый шарик.
  - Ты отдала чашть души, - сказал вдруг гном.
  От неожиданности я вздрогнула - так резко прозвучал в потрескивающей тишине его шепелявый голос.
  - Не-ет, - возразила я. - Скорее всего у меня её просто выдрали.
  - Невожможно, - отрезал строго гном. - Нельжя жабрать даже кусочек души щилой. Ты отдала кому-то чашть швоей души, получила вжамен чаштицу другой. Вот её у тебя выдрали, - как вырывают деревче иж жемли.
  - Какое деревце? - скривилась я. - Из какой земли?
  - Такое деревче ш корнями, - начал объяснять мне гном, какие бывают деревья. - Корни чепляются жа жемлю, дернули - ошталась яма в душе. Ты пошлушай щебя - тебе кажется, что одна половина головы легче, чем другая. Было так?
  Вот тут он попал. Я первое время после водворения сюда думала, что у меня волосы с одной стороны выдрали, а на другой оставили, даже шея болела оттого, что одна часть головы другую перевешивала. Я рукой её подпирала, чтобы шея хоть немного отдохнула, не скособочивалась. Чуть с ума не сошла от всего этого. Потом как-то притерпелась, в штольне некогда разбирать, в какую сторону голову клонит, главное, макушкой о свод не стукнуться.
  - Да не могу я в душу никого пустить! - возмутилась я. - Вот ещё деревьев мне там не хватало! Выдра, ты ошибся. Может быть, у гномов так - у людей всё по-другому. Я просто не могла так поступить. Этого делать нельзя. Понимаешь? Нельзя. Душа должна быть в броне, как игла в яйце. Пустишь в свою душу, треснет скорлупка - тут и смерть тебя ждёт на кончике иглы. А уж отдать часть души... Этого просто нельзя. Это неправильно. Это неразумно. Это глупо, в конце концов! Выдра, это не так, честное слово, это не так! Это - как пробоина в обшивке корабля, так на плаву не удержишься.
  Про себя подумала: "Великое Солнце, ну и бред же мы с гномом несём, он мне про деревья толкует, я ему про яйца с иглами, про корабли... Слышал бы нас Клин или Лишай - скисли бы от смеха и правильно бы сделали. Всё-таки каторга людям мозги сворачивает набекрень, и гномам тоже".
  - Кто-то держит твою душу, - не сдавался гном. - Ешли вернёшь щебе часть щебя - голова болеть не будет, яма ишчежнет.
  - Держит, да? Вот это уже похоже на грабёж, - сказала я. - Такое может быть. Но чтобы добровольно - никогда! Я похожа на человека, у которого проблем в жизни мало и ему новые нужны?
  Гном замолк, сел на свою лежанку, начал, не спеша, запаливать огонёк светильника. Углями из печки не воспользовался, предпочёл чиркать огнивом.
  - Я не жнаю, - наконец сказал он. - Может, у людей вщё по-другому. А у гномов это так.
  - Люди не обладают силой гномов, - вздохнула я. - Вы похожи на горы, а мы на болота. И в трясины своих душ мы стараемся не пускать, всё равно там нет ничего. Топь непролазная. Спокойной ночи, пойду я баиньки, кто знает, когда нас завтра Лишай поднимет.
  И ушла, оставив спутанное вязание, так и не осилив сегодняшний урок.
  Красивые у Выдры получились слова про яму в моей душе. Хоть в стихи их облекай, балладу делай...
  Да жаль, что неверные.
  
  Глава десятая.
  Янтарь, изумруд, сапфир
  
  
  Утром я проснулась от дикой головной боли.
  Словно кто-то за ночь расколупал мою несчастную тыквочку, насыпал туда жгучих углей и снова сделал всё, как было.
  Зря, видно, разрешила Выдре над головой руками махать. Как будто подсохшую корочку отодрали, и растревоженная рана закровоточила с новой силой, засочилась сукровицей.
  Не знаю, что там у меня, блокада, яма или капкан волчий, но сделано на совесть. И не знаю я, как эту боль обойти.
  Наверное, разумнее все силы бросить на то, чтобы овладеть всё-таки искусством вязания носков и связать к зиме приличную тёплую пару. Это мудро.
  Завтрака у нас практически не было: из-за вчерашнего веселья не смогла проснуться ни повариха, ни дежурная. А когда опухший Клин продрал глаза, поднял голову и обнаружил, что весь барак спит беспробудно, то взревел яростно и пинком спустил с кровати заспавшуюся подружку на ночь.
  Но поздно - если ждать, пока растопится печь, упреет варево, к обеду бы и позавтракали. Поэтому обошлись квашеной капустой и хлебом, да ещё рассол от капусты пользовался бешеным успехом, как первейшее средство от похмелья.
  Клянусь Всеблагим Солнцем - в забое воздух был чище, чем в нашем бараке. А главное, самогоном не пахло.
  Выдра не разрешил мне даже дотронуться до тачки, пока я прямо при нём не вывязала эту треклятую пятку, с которой не справилась вчера.
  Не с первой попытки, но я всё-таки поняла, как это делается. И возгордилась жутко.
  Выдра, хмуря брови, тщательно проверил мой шедевр, потом всё-таки кивнул и улыбнулся.
  - Хорошо. Почти правильно.
  После этого мы приступили к обычной работе.
  Покатилось колесо тачки по грязной дощатой тропинке от конца проходки к стволу и обратно. Заскрипела лебедка, поднимая в бадье корзины с породой. Взрывало кайло гнома мерзлую землю, переполненную золотом.
  
  "Сударь, если я в укромном месте прижмусь к Вам поплотнее, я почувствую, что Вы меня хотите? :)" "
  
  "Сударыня, это шантаж! Ыыыы!... Уже хочу! :-)"
  
  "Это не шантаж! - это будет самым правдивым доказательством того, что Вы мне рады... :)"
  
  "А Вы, сударыня, не верите тем доказательствам, что уже были и есть? :) 8-0 :)""
  
  "Нет, сударь мой, я просто хочу прижаться к Вам поплотнее... :))) Как в тот раз..."
  
  - вдруг встали всплывать в моей голове строки, словно что-то лопнуло и выпустило их на волю.
  
  "Сударыня, с Вашей стороны это ритуальное мучительство несчастной жертвы! :-) "
  
  "Сударь, как Вам не стыдно! Несчастная жертва - это я! Вам было хорошо, я помню! :)"
  
  "Неужели Вам было плохо? 8-0 "
  
  "Мне сейчас плохо! :) Без Вас!!! Мне хочется получше познакомиться с Вами примерно таким образом: медленно проехаться губами по контуру Ваших губ, сначала так, чтобы моя верхняя губа скользила по коже и ее покалывали щетинки, которые все равно колются, даже если Вы свежевыбриты, а нижняя касалась гладкой поверхности, а потом вести по нижнему краю, и тогда наоборот, наколотая верхняя губа будет скользить по теплому и гладкому, а разнежившаяся нижняя чувствовать покалывание и щекотку. Я ведь почти сошла с ума, раз за разом пересматривая все Ваши изображения, какие смогла найти, и, пытаясь представить, как можно прижаться губами к точке за ухом, а потом скользить вниз до шеи и там съехать в ямку у основания, и каждый раз ломала голову, тугой ли ворот у Вашей одежды, помешает он добраться до впадинки или нет..."
  
  "И Вы, сударыня, обвиняете меня в мучительстве?! :-) На самом интересном месте оборвали! :-) А дальше?! :-) Или теперь моя очередь? :-)"
  
  "Ох, Ваша, сударь, Ваша... :) А, может быть, Вы боитесь?... :)"
  
  "Я боюсь?! Х-ха! Когда это я, сударыня, боялся красивых девушек? :-) Ну ладно, принимаем перчатку... :-) Откинуть назад эти чуть вьющиеся волосы каштанового цвета и, чуть надавливая, провести ногтями по шее, чуть-чуть, чтобы стало самую малость щекотно. Щекой коснуться тёплого ушка, нащупать губами мочку, скользнуть языком вверх по извивам, потом вниз, язык не должен быть слишком мокрым, пройтись по горлу, под подбородком, снова - вверх-вниз, тронуть ключицы, а пальцы всё это время не убирать из-под волос, касаясь плоти то их кончиками, то ногтями, то костяшками, а второй рукой проехаться по спине вдоль позвоночника, до самой поясницы...
  Ну как, нравится? :-)"
  
  "Нравится!!! Только где Вы, сударь, возьмете третью руку, которая будет меня дополнительно поддерживать, потому что стоять на собственных ногах от избытка чувств я в этот момент явно не смогу? :) Или спасение утопающих дело рук самих утопающих и придется держаться за Вас всем, чем можно и нельзя?
  Эх, хвостов у людей нет, они бы были просто незаменимы в таких ситуациях... :) А что будет ниже поясницы? :) Там ведь можно и посильнее рукой проехаться, попа все-таки, но так чувствует, так чувствует... :)"
  
  "Вы правы, сударыня, хвосты незаменимы. ;) Придется Вам обхватить своего визави за шею обеими руками и повиснуть на нём. :-)
  А ниже поясницы очень зависит от того, что на Вас надето. А также - что_под_оным. :-) Но предположим, что самый простой, обычный вариант, тогда осторожно так переползти пальцами пояс, сперва огладить всю округлость, не нажимая, потом чуть усиливать нажим, и кругами так, кругами; и постараться понять, что нравится - сильно ли пальцами впиться или, напротив, только ладонью поглаживать... :-) Ы?"
  
  "Да и так, сударь, хорошо, и так неплохо, там же жировая прослойка солидная, а если пальцы сильные и нежные... Ой!
  А как же я смогу обхватить Вас за шею? Руки ведь дрожат от слабости и истомы :)?"
  
  "Гм, если у Вас, сударыня, руки дрожат, то придется мне левой лапой пожертвовать. Убрать из-под волос и подхватить за талию, прижимая поплотнее... :-)"
  
  "Но сударь, если Вы будете плотно держать мою талию, юбки не смогут упасть на пол... А я хочу, чтобы они упали побыстрее! :)"
  
  "А вот падение юбок, сударыня, не должно произойти слишком быстро, пока Вы глазки не закроете и почаще так не задышите. :-) Глазки закрытые, кстати, очень приятно целовать. Полусухим поцелуем. :-) И шею, стоя позади Вас..."
  
  "Как тогда Вы стояли? Дыхание перехватывает, когда позади обдает другое неровное дыхание, и волосками на шее это чувствуешь, и повернуться хочется смертельно, но надо держаться, ведь люди кругом... А никто кругом и не подозревает, как все натянуто внутри и вибрирует, дрожит струночкой, и уже даже не понятно, сладко это или уже даже больно, понятно, что непередаваемо... :)
  Ну погодите, сударь! Доберусь я до Вас, чтобы превратить полусухой поцелуй в самый, что ни на есть мокрый, и вжиматься в Ваши губы так, чтобы обдирать кожу о щетину... И чувствовать Ваш язык чуть ли не в горле... И подлизывать его снизу, там, где уздечка и поверхность скользкая-скользкая, и задыхаться, пытаясь его проглотить... И еще стонать при этом жалобно, потому что девушку мучают, она так давно готова, а ее никак не хотят пожалеть... А с нее, наверное, уже лужа натекла на пол, все бедра измазаны, и даже коленки, ей раскрыться хочется... А Вы в нее еще даже и не вошли... И сколько не сжимайся внутри, там Вас нет, ну почему?!!"
  
  "Жалеть Вас, сударыня, мы не будем, даже не надейтесь! Значится, так, тугой лиф Вашего платья, путаясь во всех этих загадочных штучках, всё-таки расстегнули, справились, и потянули вниз. Ползёт. С лёгким таким скрипом. А потом прижаться лицом к обнажившемуся, и языком, языком, от ключиц - к подмышкам, и внутрь, внутрь, круг, другой круг языком - и обратно, нашарить губами сосочек, сперва пару-тройку раз пройтись кругами, можно чуть прижать, а потом уже - целенаправленно и вперёд; это, конечно, если такое нравится, а если нет - то срочно дальше, искать те участочки на коже, когда девушка начинает вздрагивать и тихонько попискивать. Может, под мышками. Может, под грудью. Может, на животе, возле пупка...
  А руками, пальцами при этом гладить оголившуюся спину, от лопаток и ниже, вверх-вниз, а потом, а потом..."
  
  "Сударь, Вы - страшный человек и совсем не тот, за кого себя выдаёте! Неужели я попискивала? А мне казалось, что рычу аки тигрица... :)"
  
  "И почему же я не тот, за кого себя выдаю? Попискивали Вы, сударыня, тоненьким голосом, уверяю Вас. Как мышка. :-)"
  
  "Почему-почему... Потому! Потому что никак нельзя заподозрить такую жесткость в рыцаре! Бедная девушка стоит полураздетая, ей холодно и зябко, а Вы... а Вы!.."
  
  "Так, всё, пришла пора сдёргивать юбки с бёдер, и прижиматься, прижиматься ещё плотнее, одной рукой грудь погладить, со всех сторон, а вторую руку - вниз, на лоно, накрыть его лодочкой, почувствовать тепло... согреть, если девушка уверяет, что замёрзла... а внутри у самого уже всё чуть ли не рвётся, потому что напряжение поднимается от паха вверх, до груди, до плеч, мускулы зажимаются, им не терпится всем вместе, в едином порыве - вперёд-назад, вперёд-назад, но ничего, пусть потерпят, такое сразу не делается... :-) Поэтому руки надо убрать, поймать чужое дыхание, и губами проехаться от виска вниз, нашарить губы, ладони же - на спину, и медленно скользить, съехать ниже поясницы, утвердиться на округлостях, и гладить, и сжимать, и надавливать, и пальцами, и ладонями, и чтобы руки сами лезли бы все настойчивее и всё глубже, и под трусики, прочерчивая пути по этим милым складочкам, а потом нырнули бы в самую глубь, туда, где уже влажно, чувствуя эти волосики на пути, и осторожно, чувствительных мест не задевая, прошлись бы эти руки туда-сюда, подготавливая вторжение главных сил... :-)"
  
  "Суда-а-а-арь!.. девушка уже скончалась от разрыва сердца, не дождавшись вторжения главных сил! :) Не-е-ет, это невозможно и немыслимо!!! Сдаюсь я, сударь, победили... Выбрасываю белый флаг на башне, опускаю подъемный мост и поднимаю решетки входа. Ну вторгайтесь же, Всеблагим Вас Солнцем заклинаю! А не то по-настоящему умру!.."
  
  "Не-ет, девушка-то, быть может, и готова, и даже трусики мокры, но всё равно - сдёрнем мы их только в самый последний момент, сдёрнем и сами упадём перед нею на колени, зарываясь лицом в её лоне, чувствуя этот непередаваемый запах, этот вкус плоти, и, колясь о волоски, прижмёмся, и губами нашарим эту самую щёлку, и проведём вверх-вниз языком, найдём заветный бугорок - и языком его, языком, вправо-влево, вверх-вниз, кругами, чуть ниже, чуть выше, и вот тут-то Вы, сударыня, запищите по-настоящему...
  Но входить всё равно ещё рано, пока девушка не кончит в первый раз, от одного только языка... :-)"
  
  "Знать Вас не желаю, сударь! Ваш путь явно усеян трупами павших дев! Принудили крепость к поднятию флага, а в замок не вошли! Это коварное злодейство с Вашей стороны!!! Девушка согласна на любые условия сдачи... :) Вводите_главные_силы в бой!!! Умоляю... Ы-ы-ы-ы..."
  
  "Главные силы готовы. Как девушка предпочитает сдаваться? :-) ...Подхватить её, совсем разомлевшую, на руки, упасть с ней вместе на постель и поискать головкой вход, так ждуще-мокренький, тёплый и желанный, уже совсем-совсем готовый, и чуть вдвинуться, и упереться во внутренний изгиб, и тогда уже, чуть ли не зверея от первобытных чувств, вдвинуться бёдрами, вонзаясь чуть ли не по самую рукоятку... "
  
  Стоя у мокрой, холодной, скалисто-земляной стенки проходки, я в беспамятстве выгибалась тугой дугой, меня бил мощнейший оргазм. Если бы в этот момент случился обвал - я бы даже не заметила. Не знаю, сколько времени это продолжалось, потому что одним разом не обошлось, отдельные строчки писем раз за разом снова всплывали в памяти, - и я снова отключалась, превращаясь в пульсирующий сгусток плоти.
  Я содрала пальцы в кровь, цепляясь за выгрызенную кайлом стенку штольни, и разбила затылок, елозя им по выпирающим из стенки камням.
  Когда силы иссякли окончательно, я просто сползла по стене вниз, в мокрую грязь. Губы тряслись, текли слёзы из зажмуренных глаз и мелкой дрожью колотило руки и ноги. А внутри было тепло-тепло и так сладко, что горло сжимало. И волшебные строки никуда не исчезли, они были со мной, они мои, никто не сможет их у меня отнять. И мне казалось, что остальное уже неважно, теперь не страшно даже подохнуть здесь на руднике - ведь самое главное в моей жизни было... Великое Солнце, как же невыносимо сладко, разве так бывает?... От этой мысли накатило в очередной раз, уже ненадолго, словно эхом. И я уплыла в блаженство...
  - Фто с тобой? Тебе плохо? - тряс меня за плечи вконец перепуганный Выдра, голова моя болталась, как тряпичная.
  Я подняла голову, распахнула мокрые ресницы - так и сижу у стены, тачка сошла с доски, опрокинута набок. Из корзины высыпалась почти вся порода, словно без неё на дне проходки грязи мало.
  - Тебе плохо? - продолжал спрашивать гном. - Щильно плохо?
  - Ох, Выдра, - выдохнула я, глядя ему в глаза. - Знал бы ты только, как мне сейчас хорошо...
  
  ***
  
  Выдра что-то говорил, возвращая корзину на тачку.
  В том блаженном состоянии, в котором я очутилась, слова не пробивались к сознанию, застревали на подходах.
  Пришлось заставить себя встать. Потрясла головой, потёрла виски.
  - Что ты сказал? Я теперь с одного раза не понимаю, уж извини.
  - Я говорю, пока молчок, - загадочно сказал Выдра. - Давай быштрей корзину отправим, тогда рашшкажу. Уже обед.
  Подбирать породу мы не стали, откатили тачку в конец проходки и заново наполнили корзину. Выдра, не желая, чтобы тачка опрокинулась второй раз, сам откатил её к бадье. Дождался обеда сверху. Сегодня приехала каша с солониной и две деревянные ложки, видно, печку к полудню всё-таки, растопили.
  Чувствуя совершенно неуместную здесь и сейчас истому во всём теле, я молча цепляла ложкой кашу, жевала, не чувствуя вкуса, думая лишь о том, что надо дожить до ночи - и тогда, сжавшись в бараке на нарах, отключившись от внешнего мира, я снова смогу вспомнить вырвавшиеся из болевого плена строчки и мне снова будет хорошо...
  Выдра неторопливо подобрал ложкой последние крупинки каши, ложку вылизал насухо.
  - Я жавтра уйду, - сказал он.
  - Куда? - не поняла я.
  - Домой, - пояснил гном. - Я нашёл его.
  И Выдра стал мне рассказывать план своего побега, который он задумал сразу же, как попал на рудники.
  Оказывается, для этого ему нужен был золотой самородок.
  И не просто самородок, а великан среди самородков, глыба, заключающая в себе целое состояние.
  Выдра долго искал его с помощью тайного знания гномов, вычислял, где он может залегать.
  И почти случайно нашёл на этой безымянной речке посреди бескрайнего плоскогорья.
  Ни Клин, ни Лишай, ни тем более я не заметили, что Выдра ведёт проходку в четвёртой яме не так, как бьют в остальных, а понемногу, но неуклонно скашивает, уводит штольню в сторону, туда, где спрятался в промороженной земле гигантский самородок.
  Медленно, очень медленно двигался он к цели, лишь подозревая, но до конца не зная, точно ли будет успех, но сегодня дошёл-таки до золотой глыбы, такой большой, что и вообразить страшно.
  Слабо пока представляя, для чего Выдре нужен самородок, пусть и очень большой, я пошла вслед за гномом смотреть находку.
  Действительно, из стены выпирал крутой бок грязной каменюки, по виду - так обыкновенный булыжник, только размером с медведя. Потёрла его засаленным рукавом, - проступил под грязью матовый желтый цвет. Точно золото. Странно как-то...
  Выдра сколов концом кайла кусок, обнажил не запачканное грязью, мягко блестящее тело самородка. Снял фонарь со столба, поднял его повыше, потом опустил пониже, добиваясь наибольшей красочности. Поглаживая самородок рукой, стал рассказывать дальше.
  План его отличался простотой, логичностью и основательностью, так присущей гномам. Выдра, ни много, ни мало, собрался привлечь сюда, в этот мир, Золотого Змея.
  В тех мирах, где живут гномы, Золотых Змей очень не любят - они обитают в толще гор, как дождевые черви в плодородной земле. И прогрызают в горах такие ходы, каким завидуют чёрной завистью умельцы-гномы. Так же легко Золотые Змеи проделывают ходы между мирами в поисках своей пищи - золота.
  Много Золотых Змей Выдре было не надо - достаточно одного хорошего Змея.
  Выдре было нужно, чтобы Золотой Змей пришёл сюда за лакомым куском, съел его и ушёл обратно, в более гостеприимные места.
  А заодно, вместе с самородком, проглотил и гнома - путём строгих учёных расчётов Выдра вычислил, что пока он будет двигаться в змеином теле от рта до прямой кишки, Змей успеет уползти далеко отсюда, потому что в этом мире холодно и неуютно.
  Когда же Змей освободится от остатков пищи, а заодно и Выдру выставит вон с другого конца своего тела, это будет уже один из более-менее нормальных миров. Выдра даже надеялся, что это будет в горах, заселённых гномами, там, где Золотые Змеи и гномы издревле живут бок о бок, соперничая в поисках золота.
  Там прогрызенные в скальной породе ходы не осыпаются, по ним можно будет выбраться в тоннели горного народа, потому что гномы хоть и не любят Золотых Змеев за их вкусовые пристрастия, зато охотно пользуются их ходами, превращая в свои дороги.
  И этой ночью Выдра собирался вызывать Золотого Змея, заманивать его сюда.
  - И как ты это сделаешь? - недоверчиво спросила я. - Здесь же нет магии.
  - Вежде есть магия, - убежденно ответил гном. - Ждесь вашей мало, жначит, другая есть. Мне хватит. Мне мало надо. Прошто пожвать.
  Я только покачала головой. Уехать отсюда в желудке грызущей скалы твари - ох и ах, да и только!
  - Давай вмеште бежать, - предложил гном. - Не хочу тебя оштавлять ждесь одну. А оштаться не могу. Внук ждет.
  - Спасибо, Выдра, - улыбнулась я. - Но если тебя этот Змей и съест, то мною он точно подавится. И я вряд ли смогу выдержать путешествие в качестве еды по его кишкам.
  - Прошто надо потерпеть, - убеждал меня Выдра. - Жато потом - швобода!
  - То, что выдержит гном, человек может и не выдержать, - возразила я. - Всё-таки есть вещи, в которых мы разные. Не волнуйся, я отсюда как-нибудь выберусь.
  - Хорошо, - решил гном. - Жмей, и правда, может чебя выплюнуть. Когда я выберущь, жаймусь вытаскиванием чебя.
  - Да, так будет надёжнее, - согласилась я. - Подскажи своим землякам, чтобы они приостановили продажу отмычек к поясам верности. По нынешним временам это такой необходимый в хозяйстве инструмент, что наши дамы всю Тавлею на воздух поднимут, а добьются моего возвращения домой в обмен на возобновление продаж.
  - Шерьёжно? - нахмурился, обдумывая идею, Выдра.
  - Да шучу я, конечно. Но доля правды в моих словах есть.
  - Ты хорошо подумай, - попросил Выдра. - Ночь ещё ешть.
  Остаток рабочего времени мы посвятили подготовке к завтрашнему дню, надо было сделать так, чтобы отсутствия Выдры, если Змей всё-таки придёт, не хватились хотя бы до обеда.
  
  ***
  
  Только я донесла голову до подушки со странным для этих мест ощущением, что сейчас будет что-то очень хорошее, как снова зазвучали во мне строки писем.
  
  " Дождь льёт, дни идут, а я Вас, сударь, так давно не целовала... Вы меня забыли, я знаю... :( "
  
  "Сударыня, я Вас не забыл! :)"
  
  "Забыли-забыли, сударь!"
  
  "Не_забыл, сударыня."
  
  "Вот если бы я Вас сейчас целовала, губами скользила и языком, а Ваши руки мою бы голову обхватили и большими пальцами виски гладили... Волосы откидывали, чтобы не мешали... Тогда бы я поверила... :)"
  
  "Помогут-помогут, и волосы уберут, и виски погладят... :-)"
  
  "Хорошо-о-о... Сударь, ну когда же я Вас увижу?..."
  
  "И не знаю, сударыня... :-( Сейчас вырваться не могу. И Вы знаете, почему."
  
  ":(:(: Ох... Ну что же мне теперь, сударь, все свои желания в сундук убрать? :( Только и остаётся, что биться головой о стену, подушку мы уже как-то в полудрёме безответно целовали. :) "
  
  "Ну и как ощущения? :-) "
  
  "Ваши губы на вкус лучше. :) И не только губы... :)"
  
  "А поточнее можно? :-) "
  
  "Ещё чего! Вы и сами прекрасно знаете, о каких частях тела идёт речь... :)"
  
  "Об ушах? :-) :-) :-)"
  
  "Сударь, я с Вами больше не общаюсь!!!"
  
  "Сударыня, ну как же мне загладить свою вину? :-)"
  
  "Вы прекрасно, сударь, знаете, как. Погодите, доберусь я до Вас! Только пряжка пояса щелкнет! "
  
  "Ой-ой-ой, нельзя ж так быстро! :-) А если я начну Ваши пуговки расстегивать? И платье стягивать? :) Ме-е-едленно так. Сталкивая его с плечиков собственной щекой... :-)"
  
  "Сударь, Вы щёку о швы оцарапаете..."
  
  "Ничего страшного. :-)Так даже лучше. Резкое ощущение в щеке позволяет чуть отвлечь мысли от главного места ."
  
  "Угу. От уха. :)"
  
  "Уговорили, сударыня. Будем целовать Ваши ушки. А хотелось коленки... :-)"
  
  "А выше? :)"
  
  "Выше ушек? :-)"
  
  "Ниже ушек и выше коленок! :)"
  
  "Нет-нет, никаких компромиссов! Девушку изловить, затащить в укромное место с дверью, замком и постелью, после чего многообразно раздеть и многообразно же обласкать и вылизать, от макушки до пальчиков на ногах..."
  
  "Буду ждать... Буду ждать. Буду ждать!!! Но как же долго... Хоть поцелуйте, сударь, на прощанье..."
  
  "Целую. Медленно и мягко сползая по шее вниз, к ложбинке у горлышка... :-)"
  
  Чувствуя, как ласкают меня строчки, доставлявшие столько радости дома и прорвавшиеся сюда, чтобы снова наполнить каждую клеточку счастьем, я беззаботно уснула, впервые не сжавшись в тугой комок, не съежившись готовым ко всему настороженным зверьком, а, раскинувшись, растянувшись по всей длине нар, словно рядом был тот, с кем и время замирает.
  
  
  Глава одиннадцатая.
   Аметист, янтарь, рубин, сердолик
  
  
  И утро не разрушило радостного состояния.
  Всё было так же, как обычно, да только меня окружающее совершенно не трогало, магия слов отгородила меня от немагического мира.
  Что происходило в бараке - я воспринимала плохо, зато совершенно отчётливо ощущала, как движется по жилам кровь, как кожа, пальцы, губы вспоминают прикосновения, другие пальцы, губы, кожу. Боль испугалась и отдвинулась. Нашлись-таки силы и помощнее её.
  В яме уже надевал свои сагиры Выдра, напряжённый до предела.
  - Ждравствуй! - приветствовал он меня. - Не передумала?
  - Нет, Выдра. Не будем портить твоему Змею обед несъедобными девицами. Тебе удалось его вызвать?
  - Шкоро узнаем, - сказал гном. - Мало ждать ошталось.
  Сверху раздались крики.
  - Чего шумите? - задрав голову, поинтересовалась я.
  - Лебедку сорвало, - проорали в ответ сверху. - Придётся ждать, чинить будем. Леший сказал вам там сидеть, нечего наверх лезть.
  - Досок скиньте, тропить пора, - приложив руки ко рту, крикнула я.
  - Чего?
  - Досок!!!
  - А-а. Щас. Отойди, не то по башке треснет.
  Мы укрылись в проходке.
  - Это я лебедку шломал - шепнул Выдра. - Штобы не мешали.
  В ствол скинули доски, чтобы можно было удлинить деревянную тропу для тачки.
  Пока я их рассматривала, привычно прикидывая, какая доска какой стороной лучше ляжет под колесо, Выдра достал откуда-то из своих лохмотьев тугой мешочек.
  Протянул мне. Я приняла - и чуть не уронила, такой тяжёлый. Золото, и где он только столько накопил?
  - Вожьми. Выкупишься, уйдёшь в Режиденчию, жди меня там.
  - А если я раньше сбегу? - фыркнула я.
  - Ешли раньше, то шообчи, - серьёзно сказал Выдра. - Мое имя ты жнаешь, так что это легко.
  Потом из-за пазухи вынул клубок и спицы. И мой почти готовый носок.
  - Вот, довяжешь беж меня. Пошли, надо ушпеть жделать нору.
  - А как ты ужнаешь, тьфу ты, узнаешь, что Змей рядом? - полюбопытствовала я, шлепая сагирами рядом с гномом.
  - Шама поймешь, - ответил гном.
  Он повесил фонарь на столб, взял поудобнее кайло и принялся выбивать в стене проходки нишу.
  - Будешь прятатьщя, - объяснил он.
  Сделав мне норку, Выдра осмотрел валун-самородок, почистил его от грязи, выудил берестяную коробочку.
  - Выдра, ты сегодня набит вещами, как сундук с потайным дном! - удивилась я.
  - Я хорошо шобрался, - объяснил Выдра.
  Открыл коробочку, показал мне - там был насыпан красно-коричневый порошок. Охра.
  Выдра стал аккуратно сыпать порошок через край на самородок, проводя таким образом красные линии. Скоро линии сложились в загадочные письмена. Гномовская тайнопись, одна из основ их магии, отличной и от нашей внешней, и от истинной, внутренней.
  Я перевернула тачку вверх колесом, присела на неё, чтобы потолок проходки казался выше.
  "Красное и золотое... - подумала я, глядя на старания гнома, - прямо цвета орионидского грифона..."
  Замигал огонёк фонаря. Воздух кругом словно стал плотнее.
  - Жмей идёт, - спокойно сказал гном, не отрываясь. - Далеко ещё.
  - А наверху поймут? - поинтересовалась я.
  - Вряд ли. Ты шлушай вождух. Будет петь.
  Пока воздух петь и не собирался. Некстати вспомнились недавние песнопения Лишая, и я фыркнула.
  - Боишься? - обернулся Выдра.
  - Да нет, я же твоего Змея не видела, не знаю, чего бояться.
  - Это хорошо, - сказал мудрый Выдра. - А то бы плакала, а не шмеялась.
  А воздух всё сгущался, если это только возможно.
  Стал давить на уши, на барабанные перепонки. И вправду зазвучал.
  - Поёт, зараза, - скривилась я. - Как иголкой ухо сверлит.
  - Шлышишь, да? - встревожился гном. - Я штарше, Жмея шлышу ближе, чем ты, в моих ушах ещё тихо. Вщё, прячьщя - мне шпокойней будет.
  Он заставил встать меня в вырубленную им нишу, поставил туда же тачку, заслонив меня ею. Вручил недовязанный носок, клубок и спицы.
  Я снова фыркнула.
  - Не шмейся, - серьёзно сказал гном. - Держи коржины.
  Внизу была тачка, сверху, между рукоятками, Выдра пристроил вложенные одна в другую корзины - укрыл меня от Змея.
  - Он что, дерево не любит? - пробурчала я, выглядывая из-за этого несокрушимого щита.
  - Ты глотай, - в ответ велел Выдра. - Будешь глотать - меньше уши болеть будут, - и засунул мне в компанию ещё и фонарь.
  Словно в кладовую всё могущее попортиться убрал. Хозяйственно и заботливо. Как истый гном.
  А уши-то болели. Воздух пел ещё хуже Лишая, такое было чувство, что кто-то по гвоздю в каждое ухо вставил и тихонько забивает, с каждым ударом вгоняя всё глубже и глубже.
  Я постаралась сглатывать почаще, по совету Выдры, - стало немного полегче.
  Сам он уже вжался в самородок, лицом прямо в камень, наведенные охрой письмена обтекали его со всех сторон. Только теперь стало ясно, какой же он небольшой по сравнению с этой глыбой, горсть грязных лохмотьев на золотом боку, да и только...
  Хотела ему сказать что-нибудь ободряющее, чтобы время скоротать, - и обнаружила Золотого Змея в проходке. Я-то думала, он вынырнет где-нибудь из стены, увидит самородок - и накинется на него.
  А Змей возник за камнем - с той стороны, где только что охватывала камень промороженная веками земля, возникла пасть, и совершенно неожиданно выяснилось, что самородок уже в ней, во рту, и странные блестящие пластины, окружившие камень со всех сторон - это зубы Змея.
  Змей наделся на глыбу, не заметив прилепившуюся к ней фигурку, проглотил её, протолкнул в себя, сомкнул жвалы и подался вперед - тугое тело чудовищного горного червя вывалилось в проходку, прошло по ней, сшибая столбы крепи по пути.
  Фонарь погас, но тело Змея светилось, по нему словно бегали цепочки огоньков, складывались в странные завитки и, то ли мне почудилось в сжатом до предела воздухе, то ли действительно так и было, - закрутились в те самые письмена, что нарисовал на самородке Выдра.
  Перед глазами проехалось покрытое бесчисленными рядами чешуй тело. Змей вгрызся в целинную, почти нетронутую кайлом гнома породу, вкрутился в землю и исчез, лишь осыпался сделанный им проход, здесь же не горы, почва довольно рыхлая, хоть и мёрзлая.
  Вот теперь настала темнота.
  Я выкинула в проходку корзины, выбила ногой тачку, как заправский каторжник села на корточки и на ощупь принялась чиркать кресалом. Попадала больше по пальцам. Наконец искра высеклась, я запалила трут, зажгла фитиль фонаря.
  Подкрутила его, чтобы свет был ровней, выбралась в туннель.
  Столбы держались через один, хорошо ещё, что участок, по которому прошёлся Змей, был относительно небольшим.
  Звать стоящих наверху крепить столбы было рано, пусть Змей покинет этот мир, прогрызётся в другой. Чем позже обнаружится, что в четвёртой яме Выдра нет, тем лучше. Да и в кои-то веки побыть одной тоже приятно.
  Чтобы свод проходки всё-таки не сел мне на голову, я приволокла из ствола сброшенные доски, подперла ими выбитые столбы. Посмотрела, крепь вроде бы держит, ну и ладненько, до обеда простоит.
  Загремела в стволе бадья, починили-таки лебедку.
  Значит, будем работать, как прежде - благо усилиями Змея рыхлой породы стало - хоть завались, только нагребай в корзину. Интересно всё-таки, как Выдра внутри него дышит? И как Змей потребляет золото? Растворяет его чем-то? А гном не облезет от этого растворителя, пока его не выкинут вместе с отходами?
  Гадай - не гадай, а ответов не было.
  Я нащупала золото, которое дал мне Выдра. На выкуп хватит, совершенно точно. И на подкуп ещё останется. Надо спрятать, чтобы не попали в сундук Лешему или Клину.
  Укрыв мешочек, нагребла корзину породы, поставила на тачку, покатила к бадье. Забавно, всё как обычно, но на самом-то деле совершенно не так... И никто наверху не подозревает, насколько всё поменялось.
  
  "Вся Тавлея говорит, а я ничего не знаю. :( А когда узнаю - что же, по-вашему, сударь, я должна подумать?!"
  
  "Ну-ну, лехче, лехче надоть, сударыня моя. :-) Слухи о моей смерти были сильно преувеличены".
  
  "Вам легко говорить, сударь, а я вся извелась за эти дни!"
  
  "Надеюсь, хоть не похудели, сударыня? :-)"
  
  "Похудею, сударь мой! Исчахну и засохну без срочного вливания в меня поддерживающих сил! :)"
  
  "У меня становится очень тепло внутри, стоит представить Вас, сударыня, таких очаровательно-полураздетых, с полузакрытыми глазками, с полураспахнутыми губками, по которым можно скользить языком, по всех их лакомым местам, пока Вы, сударыня, не запищите и не попросите пощады. :-)"
  
  "А не дождётесь! Я буду рычать. :)"
  
  "Тогда целовать придётся крепче. Чтобы пищали. :-)"
  
  "Сударь мой ненаглядный, пожалейте Вы несчастную девушку, не умеющую рычать. :) :) :) Она сдаётся на милость победителя, и жалобно просит пощады, и хрипло умоляет не щадить... У нее губки, нацелованные коварным завоевателем, набухли... :) Ей продолжения хочется... И не в письме, а в действительности..."
  
  "Постараюсь вырваться, как только смогу. Не грустите, сударыня моя. :-)"
  
  "Ох... эх... Вот как тут не грустить?... Уговорили, сударь, не буду. :) Буду ждать, что ещё мне остаётся."
  
  Губы разъезжались в неудержимой улыбке. И ничего-то я, оказывается, не забыла. Прав был Выдра.
  А вот произойди это не со мной - нипочём бы не поверила.
  И самое смешное, виновата во всём бедность созвездия Рака.
  Рак - созвездие хоть и зодиакальное, но небольшое. И замки у него маленькие. Даже Южный Асель - и тот меньше Аль-Нилама.
  Был день перехода Солнца из созвездия Близнецы в созвездие Рак.
  По древнему обычаю представители всех созвездий собрались в зодиакальном зале Южного Аселя. Зал весь утопал в зеркалах - чтобы хоть как-то замаскировать свои невеликие размеры. Зеркальными были стенные панели, зеркальной полировкой сверкали оконные стёкла. Ловящими огоньки зеркалами были облицованы колонны. Сводчатый потолок изображал звёздное небо, перечёркнутое Млечным Путём. Зодиакальные созвездия горели на нём ярче всех остальных.
  А тёмно-зеленый серпентенитовый пол пересекала полоса белого мрамора, изображающая часть зодиакального круга. И над ней парил, медленно двигаясь к врезанной в Зодиак серебряной фигурке рака в центре, полый шарик немагического золота, символизирующий Всеблагое Солнце. Внутри шара была заключена суть Тавлеи - магия.
  Когда золотой шарик достигал серебряной фигурки - Солнце официально переходило в созвездие Рака, и на целый месяц созвездие становилось главенствующим на заседаниях зодиакального круга.
  А построить замок попросторней - жалось. Каменистый остров среди топей был небольшим, слишком много магических сил пришлось бы затратить на увеличение площади Южного Аселя. Обходились и так.
  Народу в тот раз было не протолкнуться... По обеим сторонам зелёной полосы толпились разряженные люди. Ждали.
  Солнце ползло медленно, словно не хотелось ему покидать созвездие Близнецов, не хотелось в гости к Раку.
  Мы терпеливо стояли, не привыкать.
  После казни Таку прошло всего несколько дней... По ночам непреходящим кошмаром снилось, что он живой, что это ошибка, что сбежал, и надо быстрей просыпаться, чтобы сообщить нашим радостную весть, что скоро мы его снова увидим, таким, как обычно. Но холодной змеёй вползала в сон ледяная правда: не увидим.
  Я стояла в толпе, в обтягивающем тело, как перчатка руку, расширяющимся ниже бедер платье. С тщательно уложенной прической. С тщательно оголённой спиной. Холёная и ухоженная. Невозмутимая и улыбчивая. Сладкая приманка Ориона, живой ключик в Аль-Нилам.
  Таку был в могиле. Агней и Кирон - под домашним арестом. Ангою родители отправили в один из живописных миров успокоить нервы.
  Я стояла, смотрела на медленно ползущий шарик и не видела его. Думала о том, что всё-то поломалось в жизни. И не на что опереться.
  Ориониды должны знать друг друга... - а зачем?
  В нас вдалбливали, затем, чтобы свой спас своего в беде. Потому что мы - Ориониды. Гордые и независимые. Разбитые Скорпионом, но непобеждённые. Которым завидуют, которыми восхищаются. Люди с высоко поднятыми головами.
  И вот Таку стоял на помосте рядом с плахой, а кругом были Ориониды, и он всех их знал в лицо, и они его...
  И как мы его спасли? Чем помогло ему древнее правило?
  Никто и пальцем не шевельнул.
  Нет ни своих, ни чужих. Магия нам дороже всего остального. Мы отравлены ею и думаем про нашу слабость, что это наша сила. Но сила - это независимость. А мы променяли отрубленную голову Таку на спокойную жизнь. На возможность привычно плести паутину интриг, находясь в уютном зеркальном зале Южного Аселя. Великое Солнце, какие же мы ничтожные и при этом какими же могущественными мним себя!
  А пробей сейчас кто-нибудь отверстие в золотом шарике, медленно парящем над зелёной полосой - и тавлейская магия выскользнет из оков, покинет своё узилище, растворится в болотах. Для неё нет никакого интереса оставаться в заключении. Она ничья, она только притворяется нашей.
  И мы только притворяемся. Притворяемся и притворяемся. Ничего настоящего. Ни дружбы, ни любви, ни почвы под ногами. Сплошные иллюзии, причудливые фантазии, осуществляемые магическим сердцем миров.
  Вот и я сейчас привычно притворяюсь, что всё великолепно, и даже верю в это. А кто-то будет притворяться, что восхищён мною, хотя на меня ему плевать, он восхищён Аль-Ниламом. И ни для кого это не будет тайной, но все мы будем делать вид, играть в лицемерные игры, от самих себя скрывая то, что на самом деле движет нами. Чтобы сохранить свои иллюзии, чтобы убедить себя, что мы не позолоченные, мы насквозь золотые. Что мы не ловим золотыми сетями дразнящую нас магию Тавлеи, а она сама, добровольно, течёт в ловушку, безмерно счастливая тем, что попалась.
  Ещё бы убедить себя в том, что точно так же рада утренняя роса, осевшая на паутине, да только не получается никак. Роса живёт в своём мире, паутина с паучками - в своём, поднимется солнце, прогреет землю - и испарятся блестящие капельки, даже не заметив, где они задержались в утренней стылости, на чём осели.
  Маленькое золотое солнце уже почти подошло к маленькой серебряной фигурке рака. Остались последние мгновения. Все напряглись, стараясь не пропустить этот миг, разглядеть всё. Есть поверье, что когда шарик достигает фигурки, можно загадать желание. Верят в это лишь дети, но загадывают все до одного.
  Что же загадать мне? Ни единого желания... Несбыточные загадывать глупо, а сбыточные - противно. Верить не во что, надеяться - бессмысленно. Загадать, чтобы засыпать было не страшно? Или чтобы не открывать утром глаза с чувством полной обречённости, предопределённости всего? Чтобы было радостно? Такое невозможно... Чему радоваться-то?
  Словно подтверждая невесёлые раздумья, что-то закололо аккурат там, где вырез на спине кончался и начиналось непосредственно платье. Не то попало что-то, какая-нибудь блестинка с потолка, не то колючий кончик золочёной нити выбился из шва и впился в кожу. Я задёргалась, зашевелила и спиной и бедрами, пытаясь избавиться от колющей меня штуки. Вроде бы стало легче.
  Было так тесно, что затылок ощущал дыхание стоящего позади. И тут я почувствовала ещё кое-что: определённая часть тела того, кто стоял сзади, притиснутый толпой ко мне, недвусмысленно обрадовалась этому соседству.
  Дело житейское, даже приятно, что без слов оценили твой внешний вид, хорошее, значит, платье попалось, и волосы удачно уложены, и движения по душе пришлись. Какой словесный комплимент так честно выразит, что ты нравишься?
  Поэтому искусственная улыбка на моём лице сменилась естественной. И стало интересно, кто это мне так рад? Я отвлеклась от горестных дум, сосредоточилась на ощущениях. Забавно... Обернуться было невозможно - Солнце вот-вот вступит в Рак - и я просто подняла глаза к ближайшему зеркалу. И оторопела.
  Позади меня стоял Бесстрастный в чёрном плаще с серебряным драконом на плече.
  Никакой радости на его лице не было: напротив, он был в шоке и полном смятении.
  И второе незыблемое правило Тавлеи рассыпалось в прах.
  
  Глава двенадцатая.
  Изумруд, жемчуг, сапфир, рубин, сапфир
  
  
  В этот миг золотой шар накрыл серебряную фигурку, раздались поздравления хозяевам замка, монолит толпы стал рассыпаться.
  Я снова глянула в зеркало - позади меня никого не было. Драконид исчез.
  Кругом суетились люди, весь зал пришёл в движение. Теперь можно было и веселиться, есть и пить, танцевать и затевать новые интриги.
  Вокруг стало не в пример просторней: народ рассредоточился по замку в поисках увеселений.
  Я даже засомневалась, а не привиделось ли мне всё это? Может быть, почудилось? Решила найти Драконида, чтобы убедить саму себя, что не страдаю видениями. А может, он уже готов: лишился своей абсолютной магии и не дышит? У них ведь, по-моему, или -или... Интересно же!
  Я обошла все залы, проверила дворики и смотровые площадки на башнях. Кругом царило веселье - а Драконида не было. Мелькали серебристые драконы на плечах - но это были другие Бесстрастные. Я разозлилась, вспыхнул охотничий азарт. Черпнула оберегами магии побольше, попыталась отыскать след исчезнувшего.
  Куда там. Не нашла. Вернулся, скорее всего, в свой орден.
  Буйная радость кругом стала меня раздражать, нахлынула усталость, захотелось спрятаться ото всех, посидеть там, где тихо, спокойно и уютно. Где хорошо думается и никто не мешает.
  Побрела в библиотеку, не домой же возвращаться, к постылым думам и тяжким снам.
  Эта часть замка была тёмной и пустынной. Ни огонька в коридоре, только луна светила в высокие окна, любопытствовала.
  Створки двери были приоткрыты, я заглянула.
  В библиотечном кабинете, уставленном высоченными, под потолок, книжными шкафами, мерцал маленький магический огонёк, отражался в оконных стёклах, зажигал на близстоящих переплетах слабые отсветы в позолочённых или посеребрённых буквицах.
  Я проскользнула в приоткрытую дверь, замерла на пороге, прислонилась к дубовому косяку. Арка входа была глубокой, в ней лежала чёрная тень, укрывшая меня.
  Драконид был здесь, сидел и читал. Тоже пытался найти спокойствие и тишину, привести мысли в порядок, а взбунтовавшееся тело в привычное состояние. Светился неярким светом огонёк над страницами, не болотный, болезненно-зелёный, а чистый, как язычок пламени, тёплый, жёлтый. Драконид читал.
  От него прямо веяло мягкой силой, никуда его магия не делась, она была его неотъемлемой частью и совершенно не требовала, чтобы ради неё чем-то жертвовали. Его магия была отнюдь не мелочной, абсолютная магия могла себе это позволить.
  И он был другой, совсем другой, чем те, кто окружал меня. Магические силы его были настолько огромны, что он не выпячивал их, как тавлейские маги, бахвалясь мощностью своих оберегов, а сдерживал, потому что для истинной магии здесь было тесно, как тесно океанскому кораблю на речном мелководье.
  И ещё он был очень милый.
  Он настолько бережно держал книгу, что мне подумалось: так поддерживают головки новорожденных младенцев. Я глядела на его пальцы, и мне вдруг страстно захотелось, чтобы они касались не книжного переплёта, а моей кожи.
  Лицо Драконида было задумчивым, хмурились иногда брови, а иногда улыбка вспыхивала в глазах, когда он находил в строках что-то, что веселило его. А я смотрела на него из темноты и чувствовала, как все его чёрточки западают в душу, отзываются там чем-то волнующим.
  И ему совершенно был не нужен мой Аль-Нилам, да и я ему была не нужна.
  Но поднималось во мне что-то, рушащее все барьеры, отключающее разум, притягивающее к сидящему с книгой человеку. Мне надо было просто прикоснуться к нему, больше всего на свете надо. Узнать его ладонями, подушечками пальцев, губами, всем телом. Отпустить с миром, если я ошиблась. Или не отпускать...
  Драконид перевернул страницу, задумался над ней, не читая.
  Я смотрела на твердую линию его виска и скулы, чёткий нос, красиво очерченные губы... Выдавался кадык на крепкой шее, а ниже залегла тень в ложбинке.
  Во рту меня пересохло, горло сжималось. Надо было решаться. Будь что будет, а только не выпущу я сегодня дракона из этой комнаты. И сбежать он не сможет, выход здесь один. Мне надо узнать, просто узнать...
  Оторвалась от дверного косяка, шагнула вперед. И замерла, испугалась в последний момент.
  Драконид, услышав шорох, встал. И тоже замер.
  Вот теперь, когда он видел, что это я, и я видела, что он меня видит, силы вдруг кончились, спазмом сжало горло, к глазам подступили незваные слёзы, закривились, надулись губы, и я поняла, что сейчас просто-напросто разревусь, на этом и кончатся мои великие планы. Зажмурилась в отчаянии и рванулась вперёд, пытаясь опередить этот дурацкий плач.
  И уткнулась в Драконида, не открывая глаз вцепилась в него, как утопающий в спасательный круг, на ощупь прорвалась сквозь сдерживающие мои пальцы и губы застёжки к его коже, укрыла лицо на его груди. Вдохнула его запах, ощутила щекой его тело, прижалась ещё сильнее... Стон помимо моей воли сорвался с губ, теперь всё тело жаждало прикоснуться к нему, но мешала одежда, как же она мешала!
  С каким же непередаваемым облегчением я почувствовала, как его руки освобождают меня, выпускают на волю из стесняющих оков платья. И уплыла, окончательно растаяла в ласковых руках, мягкие губы прижались, погасили мой жалобный стон, требовательный язык потушил пожар во рту, принёс долгожданную влагу.
  Впереди была целая ночь для того, чтобы узнать, погладить, поцеловать каждую частичку, каждый кусочек его тела, утопить его в себе, утонуть в нём.
  Целая-целая ночь! Ибо кому в голову взбредёт идти ночью в библиотеку?
  
  ***
  
  Нет, честно говоря, это было совершеннейшее потрясение для обеих сторон, вещь, опасно близкая к святотатству, и абсолютно непонятно было, что же дальше-то делать.
  Поэтому я вернулась в Аль-Нилам, Драконида ждали окраины миров. Было, не было... Мало ли что бывает.
  Прошёл день, неделя, месяц...
  И очень скоро стало понятно, что тянет со страшной силой, заставляя забывать всё, тянет, и ничего с этим не поделать. Ушли все горести, отодвинулись проблемы, на многое я теперь смотрела совершенно безразлично, одно желание сжигало - увидеть его.
  Я достала серебряное блюдце с золотым яблочком, купленное у гномов.
  ...Катилось яблочко по тарелочке, показывая чудеса всех миров. А вот Приграничье видно было плохо. Не всякий раз, не с первого захода. Слишком далеко, слишком мало внешней магии...
  Но если повезёт - можно было разглядеть самый край мира, где всё было не так, как в Тавлее. И увидеть серебристого дракона на плече, которое так горячо целовала в Южном Аселе. Иногда мельком увидеть Драконида, а иногда и отчетливо, словно он совсем рядом. Погладить донышко серебряного блюдца, очерчивая контур его головы и тела.
  Остатки благоразумия говорили, что "птичка весело идёт по тропинке бедствий, не предвидя из сего никаких последствий" и надо вернутся в привычное состояние, когда в голове ясно, а на душе пусто. Пусть грустно, зато привычно и надёжно. Устойчиво.
  И я пыталась. Пыталась убедить себя, что мне всё равно. И говорила себе, что заставляю яблочко катиться по серебристому ободку блюдца лишь затем, чтобы ещё раз подтвердить, насколько мне плевать. Всё под контролем, я равнодушна и бесстрастна. Но когда это превратилось в ежедневный ритуал, пришлось признать, что равнодушие принимает какие-то странные формы.
  Тогда я стала убеждать себя, что мне просто любопытно, потому что сейчас в Тавлее затишье, скучно. И я маюсь от безделья.
  Утверждение было откровенно спорное, но позволило оправдаться перед собой.
  Как-то раз на дне блюдца очень ярко проступила ничейная земля, форпост наших миров и Драконид на стене. Катилось ровненько яблочко по ободу, как по ниточке, я замерла, боялась спугнуть яблочко малейшим движением, громким дыханием, чтобы не исчезла картинка, не закрылось волшебное окошечко, не пропал добрый молодец, ясный сокол, дракон души моей на другом конце света.
  И даже не заметила, как в моей спальне возникла Ангоя, легко прошелестела за спиной юбками и, глянув на блюдце из-за моего плеча, сказала:
  - Приграничье, да? Кто-то из Бесстрастных? Какой славный, надо же.
  Почувствовав себя пойманной с поличным, я вздрогнула, накренилось блюдце, золотое яблоко соскочило с него, вертясь волчком, упало на пол.
  Я вскочила с кресла, шипя про себя: "Сама знаю, что славный!" - незаметно пнула яблочко так, чтобы оно улетело глубоко-глубоко под кровать.
  - Ой, укатилось...
  - Ну вот, - расстроилась Ангоя. - А я ничего толком не увидела. Что это тебя потянуло на эту глухомань взглянуть?
  - Просто так, - стала изо всех сил отпираться я. - Случайно попала.
  - А я новые шторы наконец-то повесила. Поехали ко мне, оценишь.
  - Давай.
  С облегчением спрятав блюдце под подушку, я отправилась смотреть обновку, недоумённо гадая про себя, почему таюсь даже от Ангои, почему от всего мира пытаюсь спрятать связанное с Драконидом.
  Когда вернулась, долго-долго искала закатившееся золотое яблочко, вручную, не прибегая к магии. А потом, ночью, катая его из ладони в ладонь, смотрела из окна на воды Млечного Пути и пыталась представить то, что не знала. И вспоминала то, что успела узнать. Переживала заново.
  В Тавлее, если магии не жалко, можно мысленно поговорить с любым человеком. Если магии не жалко совсем-совсем, можно пообщаться и с людьми из ближних миров.
  Но до Пограничья дотягиваются только письма, так далеко.
  А вдруг он больше никогда не вернётся в Тавлею? Просто потому, что не захочет? У него есть истинная магия, которая заключает в себе всё...
  Надоело мне плавиться на медленном огне, задавая себе безответные вопросы. Решила, что переживу, ежели что, Тавлея большая, при желании можно разойтись разными дорожками, избежать встречи с любым человеком, тем более с Драконидом, бывающим в городе даже не каждый месяц. Но зато узнаю ответ на интересующий меня вопрос.
  И полетело письмо: "Сударь, если я в укромном месте прижмусь к Вам поплотнее, я почувствую, что Вы меня хотите?"
  Почувствовала, каждой клеточкой почувствовала. Его письма сводили с ума, ласкали так же сладко, как его тело. И я поняла, что совсем пропала. Зато теперь каждую ночь, опуская голову на подушку, представляла его рядом. А, просыпаясь, - улыбалась тому, что он есть, он существует.
  А потом он возникал наяву, когда удавалось выбраться в Тавлею, - и тогда секунды искрились, и миры переставали существовать, когда я укрывалась под крылом дракона.
  Но ему снова надо было возвращаться на границы миров, и снова время застывало тягучим вязким мёдом. Иногда он надолго замолкал. Тогда меня кидало от ярости к полному отчаянию и обратно, я проклинала и неспокойные наши границы, и его дар истинной магии, и свою глупую привязчивость.
  Но появлялось письмо - и всё, словно горячей волной охватывало сердце, судорожными толчками пульсировала кровь в висках, и нахлынувшее счастье смывало все предыдущие терзания, и снова начиналась жизнь от письма до письма.
  В один из его приездов в Тавлею, я увлекла его в миры, показала ему то далёкое озеро, где можно плавать среди звезд опрокинутого в чистейшую водную гладь небосвода. Где галька на берегу в дождливую погоду сияет всеми цветами радуги, а земля под зелёными лиственницами покрыта толстым коричнево-красным ковром из опавших игл. Где терпко пахнут цветы, цепляющиеся за скалы, и ветер наполнен снеговой свежестью.
  Со скал, обрывающихся к воде, там открывался великолепный вид на простор, и сверху видны были камни на озёрном дне даже на большой глубине, а порывы холодного ветра заставляли прятаться на груди Драконида, прижиматься к нему теснее. И слушать его, полузакрыв глаза, слышать и голос, и стук сердца.
  Он бережно рисовал словами миры, в которых песок не светлый, а чёрный, где всё не менее красивое, но чужое, иное. Точнее, где мы чужие, где обитатели чутко принюхиваются к магическим токам, доносящимся из сердца миров, жадно вдыхают крохотные частички магии, вырванной тавлейцами из болот, заключённой в золотые оковы - и тянутся к ней, готовые нарушить границы, готовые пройти все миры, лишь бы добраться до средоточия внешней магии, напитаться им.
  Он не говорил и сотой доли того, с чем приходилось сталкиваться, и всё равно было страшно. Потому что для всех этих порождений чужих миров магия Драконидов была не менее желанна, чем магия тавлейских болот. А получить её было проще, достаточно лишь напасть и съесть обладателя абсолютной магии. И не всегда ум, способности и воинское умение помогало истинным магам в этой борьбе. Уходя в Приграничье, любой Драконид знал, что возвращение обратно не гарантировано. Но это знание ничего не меняло - они шли, потому что больше некому.
  Так мы и сидели, не замечая бега времени,
  А потом приходила пора расставаться, ждать встречи, ждать весточек. Просто ждать. И Ждущая теперь сопровождала меня неотступно, поблескивая на виске сапфирами и янтарём, переливаясь аметистами и изумрудами, прятала свет в золотисто-коричневых раух-топазах. Я гнала её обратно в ларец, снимала с волос, пыталась не ждать - не получалось.
  Хорошо ещё, что почта в Тавлее магическая, такая, до какой обычной медленной почтовой службе даже в самых развитых мирах далеко.
  Есть два способа послать письмо, через Вестницу или через Вестника.
  Вестница - это небольшой погрудный портрет молодой, чуть печальной дамы, сжимающей в руках записку, который есть в каждом доме. Если послание уместится на прямоугольничек бумаги, который она держит, то Вестница доставит его адресату. Или примет послание, адресованное тебе.
  Вестница добрая и быстрая, в отличие от Вестника.
  Вестник - большой портрет старика, сидящего в кресле с раскрытой книгой. Вид у Вестника больной и желчный, он словно буровит тебя выцветшими глазами - ещё бы, не так уж много найдётся желающих писать письма. Кому? Дальним родственникам в безнадёжно далекие миры?
  Но послать весточку на границу можно только через Вестника. Сколько часов провела я перед портретом, выписывая рукой в воздухе буквы, которые тотчас же возникали на желтоватых страницах его книги, а потом исчезали, словно впитывались в бумагу, когда послание уходило к адресату.
  И как часто прибегала к Вестнику проверить, не пришёл ли ответ, не проступили ли на листах стремительные строчки с лихими петлями "в" и "р", с закинутым наверх хвостиком "д".
  Вестник был старый и иногда терял послания. А иногда на лице его застывало выражение полного ошеломления, и это можно было понять. Но что же делать, если письма - это единственная возможность излить переполняющее желание быть рядом, ласкать и быть обласканной.
  И всё было бы хорошо, но беда в том, что внешняя магия и всё созданное ею - ненадёжно. Она же ничья, несмотря на все попытки людей обладать внешней магией, как своею законною собственностью.
  Нашу переписку перехватили. Из чистого любопытства, узнать, чем это так обычно скучающий Вестник загружен.
  И она пошла по рукам, как средство развеять скуку и приятно скоротать время.
  Письма, вероятно, имели успех, потому что у них не замедлили объявиться авторы.
  На одной из весёлых вечеринок, куда меня затащила Ангоя как раз незадолго до турнирной недели, я услышала собственное письмо в чужом исполнении.
  И словно без кожи в одночасье осталась...
  То, что мы писали лишь друг для друга, что не предназначалось более никому, теперь трепалось всеми, засаливалось от их прикосновений. Там, где были наши улыбки друг другу, всунулись ухмылки посторонних. Увёртываясь от грязных, липких, вороватых рук упорхнула со строк любовь, осталась тяжелая, маслянистая похоть, так же похожая на легкокрылую беглянку, как вонь дешевых мускусных настоек на тонкий аромат духов.
  Нашлась и интересная дама, которая улыбалась направо и налево и ничего не отрицала, и даже намекала, что если её хорошо попросить, то она, быть может, представить и того, кому письма были адресованы. И что благородное собрание тогда ахнет, вот так возьмет, и ахнет самым громким ахом, потому что оно, благородное собрание, даже заподозрить не может, кто за этим стоит. Благородное собрание и без того охотно ахало и охало, млея от наслаждения, слизывая сладкие пенки с чужих варений.
  Чуть-чуть постоять среди обсуждающих - и стало ясно, что всё это уже выплеснулось за пределы Тавлеи, достигло миров, достигло Приграничья. Достигло дракона души моей...
  Как только могла быстро, я вернулась домой, в Аль-Нилам. Гадко было на душе, и больно, так больно, что выть хотелось.
  И он молчал.
  Закат догорел над Тавлеей, ночные звезды отразились в стоячих водах болот. Воды текучие поблескивали огоньками барок, город, как обычно веселился.
  Боль раз за разом подступала к горлу, боль и смятение.
  Аль-Нилам спал, слабо мерцали белые башни, спали тёмные воды около него. Светились невдалеке Аль-Нитак и Минтака, небо над ними время от времени расцвечивалось красочными букетами фейерверков.
  Я бродила по замку, как привидение, плохо мне было. Подумала, не взять ли Инея и не уйти в какой-либо из миров, где тихо и пусто, и ярко светит луна над водой... И где нет людей, сующих нос в чужие письма, ворующих чужие чувства.
  Потом вяло подумала: "Да что толку?"
  Пошла в спальню.
  Словно в первый раз заметила, что кровать у меня громадная и холодная. Продрогла, лежа в ней, словно вместе с ложем очутилась в ледяной пещере. И всего-то надо было сделать - щелкнуть пальцами, чтобы огоньки засияли во всём замке, согрелись покои, зазвучала тихая убаюкивающая музыка.
  Да только душу так не согреешь, сколько ни щелкай, только другие руки могут это сделать, другая душа, другое тело. А он молчит. И непонятно, может быть, он теперь всю жизнь будет молчать? Может быть, я его компрометирую собой так, что он в любую даль сбежит, за грань наших миров, лишь бы дела со мной не иметь? Может быть, теперь он меня боится?
  Держась за голову руками, села на кровати.
  Вызвала с прикроватного столика ларец с оберегами. Сорвала крышку. Золотые бабочки трепетали. Призрачным облачком взмыли вверх, закружились над головой. Поблескивали в тусклом звездном свете драгоценные камни в их крылышках.
  Села на локон Яростная. Мягко спланировала Грустная. Зацепилась за волосы Отчаявшаяся. Прикрепилась у виска Ждущая. Больше никто не захотел, дождём посыпались в ларец. Замечательный набор, с таким вешаться хорошо. Хорошо, хоть Яростная со мной.
  Я решилась и встала. Как была, полуодетая, побежала в башню Сегодня.
  От основания до макушки - портреты на стенах в человеческий рост, ярус за ярусом. Ни перекрытий, ни помостов до самой крыши. Так хотят портреты, им нужно единство.
  Зажгла болотный огонек в ладони, скинула туфли и начала подниматься по воздуху, как по спиральной лестнице, к нужному ярусу.
  Вот и поднялась. Как же высоко, почти на самом верху...
  Я замерла, вглядываясь в лица. Вот он.
  Стоит на портрете в драконидском плаще, смотрит исподлобья. Заледенели его глаза. Не лицо - маска посмертная.
  Дракон блестел на его плече, как клеймо. Позади скалились горы.
  Губы у меня дрогнули, погас огонёк в ладони. Вызвала новый. Стиснув зубы, проговорила все нужные слова, и он завис, освещая портрет.
  Застыл в непроницаемой броне дракон души моей, отгородился от всего мира плащом, и от меня тоже. И всему-то тебя научили, меч крепко держать, магией управлять. Быть сильным, твёрдым, несгибаемым, всегда первым, самым лучшим... Не научили противостоять коварной людской молве, осторожно ходьбе по трясине нашего гнилого болота. Не сталкивался ты там, на охваченных войной границах, с ударами исподтишка, ядовитыми словами, засасывающей ложью.
  Я водила ладонью по лицу на портрете, касаясь ладонью высокого лба, чётко очерченного подбородка, осторожно гладила подушечками пальцев брови, нос, обводила контур губ...
  Да как же сказать мне тебе, что не верю я никому, кроме тебя, и нет у тебя иного адресата, кроме меня. Глупые, кто совершил кражу, кто решил этим воспользоваться... И порукой тому - наши письма. Сколько ни скользили бы по ним воровато чужие глаза, а всё равно не прочтут они того, что читали мы. Как не почувствовать истинную магию тому, кто пользуется заёмной. И за себя боюсь я меньше, чем за тебя, потому что стыдится любви к тебе мне нечего, каким бы громкоголосым ни был бы хор возмущённых. Нефрит мягче алмаза, но крепче. Я устою против молвы. А вот за тебя я боюсь.
  Показалось ли мне при неверном свете болотного огонька, но черты Драконида смягчились, улыбнулись глаза.
  Я погладила висок, обвела пальцем ухо, проехалась ладонью по шее. Рука моя приблизилась к серебряной застежке чёрного плаща. И расстегнула её.
  Тяжелый плащ на портрете лёг у ног, словно маленький серебряный дракон замер у ног хозяина.
  Я почувствовала щекой невидимую теплую руку. Замерла, боясь спугнуть ощущение. Схожу с ума, но насколько же это приятно... Невидимые руки нежно убрали мои волосы за спину. Сильные пальцы дернули за шнур, стягивающий горловину домашнего платья. Распустили его, ладони мягко заставили легкую ткань съехать с плеч. Ослабили шнуровку рукавов, развязали тесьму под грудью.
  Я прикоснулась к портрету, щелкнула пряжкой и освободила Драконида от тугого пояса.
  Невидимые руки в ответ погладили голые плечи, окончательно обнажили грудь, расстегнули поясок, нежно, но настойчиво потянули платье вниз. Оно сползло с меня - и полетело вниз, падало долго-долго, пока не приземлилось на плитах пола.
  Очень скоро моими усилиями Драконид на портрете стоял с обнаженным торсом.
  Невидимая рука убрала с волос Отчаявшуюся. Она осенним листом порхнула к полу и села на распростертом платье.
  На драконе души моей почти не осталось одежды.
  Упорхнули с волос и Грустная, и Яростная...
  Мы остались на равных, в том виде, в каком приходят люди в этот мир и в каком обычно делают новых людей. Только Ждущая замерла у меня над виском.
  Взгляд с портрета стал строгим и требовательным.
  Если убрать Ждущую - я лишусь доступа к внешней магии. Упаду с громадной высоты и разобьюсь о каменные плиты. "Что стоят твои слова?" - спрашивали глаза дракона.
  Я опустила ресницы, соглашаясь на всё.
  Невидимая рука сняла бабочку. И я резко рухнула вниз, воздух перестал быть упругой опорой.
  Уже видимые руки подхватили меня. Его губы погасили мой отчаянный крик.
  Это было место, где не было ничего. Темная, вязкая пустота... Наверное, один из тех перекрестков межмирья, задерживаться на котором могут только драконы. Место, где кроме нас двоих, действительно, никого не было. В этом месте я полностью была в его власти, сильные объятия защищали меня от пустоты.
  Мне не было до пустоты вокруг никакого дела, закрыв глаза, отдавшись обонянию и осязанию, я скользила руками и губами по его лицу и телу, не пропуская ни единой клеточки, вытесняя моим драконом весь остальной мир.
  Его губы снова нашли мои, делясь дыханием, забирая дыхание. Я жадно раскрывалась ему навстречу, обжигалась о его раскалённый меч, тушила его влагой своего тела. Слова затерялись где-то в мирах, здесь остались только стоны и вскрики. Ими я умоляла, поощряла, благодарила - и снова умоляла не щадить и пленных не брать. И он не брал, сметая все преграды на своём пути. Горели на моей коже пожары его поцелуев, впечатывались в его тело следы моих диких ласк. Горло охрипло и губы распухли.
  Когда же сил не осталось даже на то, чтобы приподнять ресницы, перекресток вытолкнул нас обратно под темные своды башни Сегодня. Сквозь ресницы я увидела, что огонек так и мерцает у портретов, но лица на портретах расплывались, покачивались. И мне по-прежнему нужно было прижиматься к нему, чтобы не упасть.
  Сонная, я плыла по замку на руках дракона, как в колыбели. Он донёс меня до спальни. Опустил на кровать.
  - Не хочу! - вцепилась я в него, ощутив лёд простыни разгорячённым телом.
  Лёг рядом, тогда я успокоилась. Чувствовала затылком горячее дыхание и губами полудышала-полуцеловала его пальцы. И незаметно уснула.
  Проснулась утром одна, лишь на краю подушки сидели рядком мои бабочки, и крылья их блестели переливчатыми огоньками в пробивающихся сквозь шторы лучах света.
  
  ***
  
  Время близилось к обеду, а я так плотно вошла в воспоминания, что ничего вокруг не замечала.
  Мне надо было восстановить всю цепочку событий до конца, пока боль отодвинута, пока я в таком состоянии, пока вокруг тишина и одиночество. Кто знает, смогу ли я пробиться к ним позже, теперь каждая минута на счету, раньше время тянулось, а теперь уплотнилось, спрессовалось в пласты, как та земля, в которую мы вгрызаемся.
  У Клина были другие планы.
  Он словно унюхал, что в четвертой яме дело неладно. Может быть, стоящие на лебедке заметили, что корзины с породой поднимаются медленнее, чем обычно - всё-таки без Выдры дело застопорилось.
  Клин решил проверить, в чём дело.
  Погружённая в свои мысли, я и не заметила, не услышала стона лебедки. Нагребла очередную корзину, повернулась, чтобы поставить на тачку - и только тогда увидела, что посреди проходки, подпирая головой доски свода, стоит надзиратель и, похоже, глазам своим не верит.
  Полтуннеля разворочено непонятно чем, гном исчез. Гном, без которого их, надзирателей могут, не долго думая, в такую же яму отправить, только мужскую. Побег заключенного из места, откуда никто никогда не убегал, да ещё такого заключённого, на котором вся норма выработки золота держалась.
  В подземном сумраке проходки детали скрадывались, но, похоже, физиономия у Клина побагровела, практически почернела. Он набычился, словно раздался вширь, заслоняя и без того небольшой проход к лебёдке. Надо было срочно искать виноватого и рвать его на части голыми руками. И кто ж у нас виноватый? Я, конечно же. Других заключенных поблизости не было.
  Клин качнулся вперёд.
  Честно признаться, я его и не видела толком - я была там, в Тавлее, улыбалась спросонья, на уголке подушки трепетали крылышками мои обереги, а под окном раскрывались навстречу солнцу розовые лотосы.
  Клин мне мешал, его появление было совершенно некстати, я только-только начала разматывать ниточку, мне нельзя было сейчас отвлекаться на разную ерунду.
  Оставив корзину на дне проходки, я мягко подалась к нему. Как можно ближе, как можно быстрее.
  Глаза у Клина стали удивлёнными, а потом изумлёнными. Лицо дрогнуло и стало растерянным, и в эти секунды, тянущиеся куда дольше, чем им положено, я вдруг поняла, что он совсем ещё зелёный, Великое Солнце, навсегда незрелый человек, сколько бы лет ему ни было.
  Он же считал себя удачливым, сильным, хитрым, имеющим непыльную работу, вкусную еду, одноночных подружек на любой выбор, а его никто, совершенно никто и никогда не любил, сколько бы женщин он ни брал силой.
  Он даже понятия не имел, каким светом сияют глаза, когда между двумя натянута ниточка, насколько она прочна и как невесома. И насколько это - другое, к чему нельзя принудить, чем нельзя обязать, невозможно заставить.
  И бедный, растерявшийся Клин перепутал: я ведь думала совсем не о нём, не его желало моё тело, не ему улыбалась моя душа. И я не пыталась, как он подумал, отсрочить ласками расправу. Я не собиралась его обнимать, он мне мешал, появился не вовремя. Буквально мгновение длилось заблуждение, но этого хватило, чтобы сомкнуть руки на шее надзирателя.
  А шею в здешних местах не рекомендуется подставлять никому.
  Мне тоже досталось изрядно, но наконец-то можно было не сдерживать себя, выполнить то, о чём страстно мечталось когда-то, а сейчас и вовсе не хотелось, просто не надо было Клину попадаться в неудачный момент, отвлекать от по-настоящему важных дел.
  Надо же, насколько крепкими становятся руки от бесконечного поднимания корзин с землей. Никак, глядя на них, не скажешь, а вот, поди ж ты... Надзирательская откормленная шея оказалась куда хлипче. Мельком я пожалела, что под руку попался не Лишай.
  И подумала, что в принципе именно поэтому Орионидов сюда и не ссылают: когда мы осознаём себя до конца, удержать нас против нашей воли где-либо невозможно, слишком тщательно нас учат контролировать себя, чтобы мы могли позволить ещё кому-то диктовать нам условия. Договориться с нами можно, можно убедить, обмануть на худой конец, а вот заставить силой - вряд ли...
  Поэтому-то наш удел - плаха, но в данном случае и плаха была бессильна, и я уже знаю, почему я здесь. Просто мне надо совсем немного времени, чтобы вывести все события из-за болевого барьера, осталось всего ничего. И я это сделаю.
  После того, как Выдра покинул рудник, а Клин лёг на дно проходки, задерживаться смысла не было. И так загостилась, пора и честь знать.
  Я сунула за пазуху выдрин мешочек с золотом, поколебавшись, прихватила вязание. Незачем пушистой, тёплой шерсти валяться в мёрзлой земле.
  Равнодушно обошла опрокинутое навзничь тело, выбила доски, которыми подпёрла сомнительные столбы крепи, быстро выбралась в ствол, забралась в напрасно ожидающую Клина бадью, подёргала, чтобы поднимали.
  Медленно поехала наверх, к дневному свету. Доски, крепившие ствол, почернели, многие требовали замены.
  Когда бадья поднялась над краем ямы - подтянулась, перекинула ноги через её край, соскочила на землю.
  С непривычки яркий дневной свет резанул по глазам, ещё бы, полдень, - в это время я всегда была внизу, в земле. Небо было синее, глубокое, и пухлые облака плыли неторопливо.
  Наконец-то можно было распрямиться в полный рост, не опасаясь стукнуться о низкий свод. С удовольствием, не спеша, потянулась, прогнулась, расправила плечи. Подняла голову так, как и держат её родившиеся под чёрными знамёнами Ориона.
  Каторга чувства обостряет - стоящие на лебедке сразу поняли, что дело неладно, кинулись от меня прочь. Никакой угрозы я для них не представляла, но нельзя заключенному на руднике вести себя, как свободному человеку, без пугливой оглядки по сторонам, без ожидания удара в любую минуту, без печати униженности во всём облике. Это пугает окружающих сильнее всяких ужасов.
  Пока соседки по бараку, оглядываясь, словно проверяя, не обман ли зрения случился, спешили к тропе, уводящей к жилью, я пересекла просеку и углубилась в весенний, почти летний лес.
  Здесь вовсю цвели шиповник и ветреницы, встречались громадные муравейники на заросших жарками полянах.
  Впереди шумела река, уже вернувшаяся в прежнее русло после разлива, когда её переполнила талая вода, вытеснила из берегов, заставила широко разлечься на дне долины.
  Искать мелкий брод было некогда - если Лишай уже оповещён о случившемся, надо быстрее уходить от рудника, отгородится от него рекой. А там пусть ищет. Рвения у него в этот раз должно быть побольше, чем когда он мертвую Муху искал, всё-таки баба сбежала, не на медведя идти.
  Сагиры пригодились в последний раз - перебрела в них реку, скинула на прибрежных камнях и, цепляясь за кусты, поднялась на подрытый рекой берег. Сверху нависали деревья, клонились макушками к воде, корни почти не держали их, которые раньше, которые позже, - но все они обрушатся, река унесёт стволы, нагромоздит заторы в извивах своего русла.
  Здесь лес был замусорен после паводка, в каких-то корягах.
  Я миновала его, начался некрутой подъем. Можно было остановиться и здесь, идти или не идти - разницы не было, но во время ходьбы и думается лучше, и, честно сказать, надоела мне до колик эта земляная яма, так чудно было пройтись по пахнущему свежестью, пронизанному солнцем лесу, обходить по пути коряги, перебираться через поваленные деревья.
  Хотелось подняться повыше.
  
  
  Глава тринадцатая.
   Янтарь, янтарь, раух-топаз, янтарь, раух-топаз, раух-топаз
  
  
  После кражи переписки наступило некоторое затишье.
  Затишье, как я теперь понимаю, внешнее, кажущееся.
  А потом в доме Беллатрикс меня попытались отравить.
  Да не попытались, а отравили. Такая порция яда в сочном гранате могла отряд солдат на тот свет свести, если заставить каждого съесть хоть по одному зёрнышку.
  Дракон души моей почувствовал это, вернулся в Тавлею и вытащил меня с того света буквально тогда, когда я уже полностью приготовленная для погребения, была положена в гроб.
  Случившееся списали на происки врагов Созвездия, благо выбирать обиженных из длинной вереницы несостоявшихся владельцев Аль-Нилама можно было бесконечно.
  А вскорости после того, как я поправилась, настала турнирная неделя, где меня проиграли Скорпиониду.
  Чаще всего так получается: когда мне позарез надо было перейти в разряд замужних дам, сидела стараниями опекунского совета в девицах. Как только желание менять статус пропало - Аль-Нилам прошляпили. Вот как такое называется?
  Орион пребывал в состоянии тихой паники. Сердар Саиф лежал никакой, за гранью сознания. А надо заметить, что загадочным образом ни один глава крупного дома Ориона, кроме Саифа, в состав опекунского совета не входил. Всё больше мелкие, второстепенные дома, вне совета никакого влияния на политику Ориона не оказывавшие. А после крушения парящей платформы на Краеугольном Камне уцелели отнюдь не самые активные, не любители выбираться в город на праздники.
  Это были люди, безусловно, уважаемые, но, как бы помягче выразиться, второстепенного плана. Они не привыкли принимать решений, жёстких решений, вполне способных развязать новую войну Созвездий, но с другой стороны, отсекающих возможность Скорпиону завладеть Аль-Ниламом.
  Они, как заведённые, твердили друг другу, что в данной ситуации у нас нет другого выхода, как выполнить условия турнира, дабы избежать кровопролития, к которому мы не готовы. Что Телец только и ждет повода - и модераторы могут не успеть, как во время празднества, а тогда, с магической поддержкой, Тауриды захватят Беллатрикс, как не смогли сделать это без магии. И тогда - всё, Щит Ориона, который удерживает Беллатрикс, перейдёт к Тельцу. Что сейчас дело лучше решить миром, а потом, может быть, очнётся Саиф, который придумает очередную комбинацию и выставит Скорпионида из сердца нашего созвездия. Что так будет правильно, да-да, только так будет правильно, я вижу, и вы так считаете, дорогой сосед. Сосед в ответ кивал и добавлял к картине грядущей катастрофы, ожидающей Орион, если мы не согласимся отдать Аль-Нилам, ещё ярких подробностей, выдавая своё собственное неумение и нежелание делать дела за объективную реальность.
  А я думала, что всё это интересно, да только Скорпионид ляжет не в их постель, а мою. И это заставляет меня иметь иную точку зрения на будущее Ориона, нежели у опекунского совета. Потому его в моей постели не будет.
  ...Рождающаяся луна висела над Тавлеей, уже не тонкий серп, а увесистый сочно-жёлтый ломтик, истекающий светом.
  Я сидела у зеркала в спальне, перед распахнутым ларцом. Ждущая, похоже, уже приросла к виску, а вот другие бабочки не вылетали. Я смотрела на свою разноцветную стайку и считала, сколько оберегов погибло. Нет Бесшабашной, нет Настороженной, Послушная пала на боевом посту. Много. Очень много... Обереги обычно переживают владельца, а тут...
  Наклонившись к столику, я заглядывала в ларец и просила показаться хоть одну летунью, присоединиться к Ждущей. Пригрозила, что закрою ларец и выкину из окна прямо в топь, полную пиявок. Обереги это ничуть не напугало - ни один человек в твёрдом уме и здравой памяти так не делал. Да и я не собиралась, пугала только, и то неудачно.
  Наконец слезными просьбами удалось выманить всего одну, Отчаянную, поблёскивающую холодными аметистами и огненными сардами. Она нехотя села на плечо.
  Иней прянул в небо прямо с крепостной стены, и мы помчались в гости извилистым путём. Штука здесь была в том, что за всю свою жизнь я ни разу не была в той части Тавлеи, где царил Скорпион.
  Ещё бы, недаром, когда Скорпион в небе - Орион прячется, когда Орион выходит на небосклон - Скорпиона не видно.
  Поэтому, привычно соотнося горящие в небе звезды со светящимися среди тавлейских болот домами, я забрала влево и осторожно направилась по кромке зодиакального круга, держась ближе к окраинам Тавлеи и готовая в любой момент отправить Инея в другой мир, чтобы не попасть в мир иной, если столкнусь с кем-нибудь, кто любит Орионидов исключительно мёртвыми, особенно после прошедшей междуусобицы.
  Перемахнула Млечный Путь, пролетела над Малым Псом, держащим вкупе с Орионом этот участок великой реки.
  Внизу осталась Гидра, длинная, растянутая и неяркая. Миновала Чашу, Ворона. Впереди справа ярко светилась Спика - главный дом зодиакального созвездия Девы. Теперь надо было добраться до Весов, Весы наши, там можно укрыться, ежели что.
  Не успела подумать, как увидела, что ко мне, вынырнув откуда-то справа, несётся конная группа, всадники мчались вплотную друг к другу, длинные гривы их коней трепал ночной ветер. Наверняка метеоры - ищущие приключений группки молодежи, задирающие всех и вся. Скорее всего, Леониды - из созвездия Льва, самые воинственные в этой округе.
  Уходить в миры было рано, да и Иней в последние дни застоялся, заскучал по бешеным скачкам, поэтому мы решили убегать, - и только воздух застонал в ушах, а огни что снизу, что сверху, стали стремительно проносится мимо.
  Леониды попытались не отставать, но не выдержали скорости, отстали, когда снизу показались когти Скорпиона - парный замок Граффиас. Впереди засверкал красными глазами Антарес - гигант Скорпиона, город в городе.
  Дело оставалось за малым - найти в Скорпионе того, кто выиграл турнир. Всего-то.
  Можно было, конечно, попытаться отловить кого-нибудь из созвездия и, глядя ему в лицо тяжёлым взглядом, спросить: "Как зовут человека, выигравшего турнир у Ориона?" Но почему-то не хотелось.
  А вдруг он, глядя не менее тяжёлым взглядом, скажет: "Не знаю!" - и что с ним делать в таком случае? Откусить ухо? А вдруг он сильнее? И откусит моё?
  Решила сначала попробовать другие способы. Логически рассуждая, если некто получил такой деликатный предмет в виде приза, как пояс верности, относящийся, как ни крути, к нижнему белью, то, скорее всего, хранить его он будет не в общественном месте, а где-нибудь у себя.
  А, учитывая размеры воровства в Тавлее, от которого не спасают никакие магические замки и сирены, всяк пытается найти управу на эту беду собственными силами, особо не надеясь на городские службы. И один из способов вернуть украденную вещь (ежели она вам, конечно, безумно дорога), это опять же в лавочке гномов купить следопыта. Следопыт сможет найти след любой вещи, которая побывала у вас в руках, но стоит дороже большинства воруемых вещей. Великое Солнце, думала ли я, что докачусь до такого позора, что буду разыскивать пояс верности, от которого весь турнир безуспешно пыталась избавиться?
  Вот лавочку гномов мне первый проезжий указал, вполне возможно, что Скорпионид. И даже проводил в тот из трех миров, в которых могли торговать столичные гномы. Не пришлось даже за ухо кусать.
  Гномы выбрали уютный мир для своей лавочки. Плескалась в каналах вода, перекинутые через них мостики украшали фонари, большие, воинственные дома крупных созвездий, такие как Антарес, хоть и виднелись, а всё ж таки в отдалении.
  Спешившись, я накинула повод Инея на изукрашенный резьбой столбик коновязи у входа. Нагнувшись, вошла в лавочку.
  Что из себя представляет этот зверь - следопыт, - я не знала. Думала, может быть на ежужика похож.
  Но нет, симпатичная круглолицая гномочка вынесла плетеный из бересты коробок, в котором и скрывался следопыт, достала из-под прилавка сплетенный из немагического золота ажурный шар. Я перелила нужное количество магии в это хранилище, магия заполнила золотые ячейки, замерцала в них.
  - Теперь откройте, госпожа, - милостиво разрешила гномочка, глядя снизу вверх.
  Я откинула крышку. Там лежал клубок. Обыкновенный моток красной шерсти.
  - Ну и? - не поняла я.
  - Возьмите за кончик и думайте о той вещи, что у вас украли, - сказала гномочка. - Клубок приведет вас к ней. Все просто.
  - А я верхом, - уточнила я.
  - Ему разницы нет.
  - А почему в бересте?
  - Чтобы не отвлекался раньше времени. Вы сейчас искать будете?
  - Да.
  - Тогда я вам его подсвечу, - пообещала гномочка, - чтобы лучше видно было.
  Она запустила ладошку в берестяной короб, вынула клубок и погладила, что-то прошептав на языке гномов. Нить стала не просто красной, но светящейся. Гнома вложила клубок мне в ладонь.
  С подозрением глядя на несостоявшуюся варежку или носок, свернувшуюся в тугой шарик, я вышла на мостовую перед лавочкой.
  - Они одноразовые? - уточнила я у гномы, вставшей на пороге.
  - Да, - гномочка вытирала о фартук светящиеся ладони. На фартуке остались чёткие контуры её пальцев.
  - Странно, почему такие дорогостоящие вещи, как следопыт или ежужик, можно использовать всего лишь один раз, - пробурчала я, отцепляя Инея.
  - Чтобы много продать, - объяснила мне гномочка. - Зато он поможет, сами увидите. Пускайте клубок, коня я подержу.
  Я представила злосчастный пояс верности, как я подносила его победителю, осторожно положила клубок на левую ладонь, а правой взяла за кончик.
  Клубок затрясся, словно в него шмель попал, а потом лихим прыжком скакнул с ладони и понёсся, только красная ниточка протянулась в воздухе и исчезла, словно обрезанная, там, где он выскочил из этого мира и ушёл в другой.
  - Догоняйте, - сказала гномочка. - Конец можете за коновязь зацепить, чтобы в руках не мешался.
  Я сделала петлю, накинула на столбик, вскочила в седло и мы понеслись по красной мерцающей ниточке туда, куда она вела.
  Нагнали следопыта далеко за Антаресом, клубок разматывался по направлению к хвосту Скорпиона. Он лихо нёсся вперёд, мы - за ним.
  Впереди показался темный, слабо освещенный замок, утыкавший небо своими острыми шпилями. По-моему, не меньше Аль-Нилама, но и не больше. Клубок заложил лихую петлю вокруг замка и нырнул в одно из окон.
  Всё это произошло так быстро, что мы с Инеем, разгорячённые погоней, вломились в это же окно, только стеклышки полетели, когда конь в прыжке грохнул обоими передними копытами в переплёт.
  Ну кто же кровати рядом с окнами размещает? Это негигиенично. На красивом светлом покрывале отпечатались следы четырех копыт. Если бы мы не останавливались в гномьей лавочке, ноги у Инея были бы чище, но мы остановились.
  Иней соскочил с покрывала и деликатно зацокал, заперебирал ногами по паркету, словно извиняясь, что наследил. Задел при этом стол, с грохотом покатились кубки и тарелки, выдающие недавнюю трапезу.
  А клубочек, уменьшаясь на глазах, пересек комнату и, подпрыгнув, ткнулся в искомый предмет, висящий на стене среди щитов, мечей, ножей и прочего вооружения. Приехали всё-таки куда надо.
  Услышав грохот, в комнату вбежал владелец и оружия, и пояса. Но не успел и шага ступить, как клубок скакнул с пояса верности вверх, молниеносно закрутил в воздухе спираль прямо над Скорпионидом, а когда нити упали вниз, сбивая по пути, почти срезая, как стальной проволокой, с человека обереги, - Скорпионид оказался замотанным в красную шерсть, как котёнок, запутавшийся в бабушкином клубке.
  Вот это, видимо, и была та помощь, о которой говорила гномочка. Клубок не только отыскал похищенное, но и связал вора, оправдывая свою стоимость. В данном случае он несколько ошибся, но всё вышло очень кстати.
  Все мы, находящиеся в комнате, я, победитель турнира и мой конь - были несколько сбиты с толку.
  Инею не нравилось здесь стоять, он нервно переминался и раздавил копытом сбитого на пол золотого шершня. Скорпионид пытался понять, что с ним случилось, а меня душил смех, очень неуместный сейчас, когда надо выяснять отношения.
  - Прошу понять меня правильно и извинить за вторжение, - всхлипывая от смеха, сказала я, - но нам надо переговорить. Вы узнали меня?
  - Госпожа Аль-Нилам... - мрачно подтвердил, что узнал, Скорпионид.
  - Вот и замечательно, - обрадовалась я. - Мне надо сказать вам лишь одно: я не испытываю лично к вам никаких претензий, но в Аль-Нилам не пущу.
  - Не выполните условия турнира? - удивился Скорпионид и даже дёргаться перестал.
  - Не выполню, - легко подтвердила я. - Извините. Ещё раз говорю, что дело не в вас.
  - Это невозможно. Зачем же тогда Орион затевал весь этот турнир? Здесь не отступают, госпожа Аль-Нилам, - нахмурился Скорпионид.
  - Начнём с того, что меня никто не спрашивал, хочу ли я быть выставленной вместе с замком на турнире. Так вот - я не хочу. Я не отступаю, потому что не наступала, я просто довожу до вашего сведения своё окончательное решение. Моя рука не подпишет ни один документ, дающий моё согласие на союз наших домов. Я никогда не произнесу необходимых слов. А если буду испытывать силовое давление, отвечу силой же.
  Недоверчивая улыбка скривила губы Скорпионида. Не боялся он меня ну ни капельки.
  - И как же вы ответите, госпожа Аль-Нилам? - поинтересовался он. - Сядете в осаду?
  - Сяду в осаду, - подтвердила я. - Если понадобится, подниму Аль-Нилам на воздух, как бы дорог он мне не был. Чтобы сделать бессмысленным для вас наш союз.
  - Замок можно выстроить, - не сдавался Скорпионид. - Это будет пустая жертва.
  - Замок можно выстроить, - подтвердила я. - Но если вы выиграли в турнире право на замок, права на землю под ним вам не принадлежат, тут уж даже опекунский совет будет стоять насмерть. А я, ещё раз говорю, никаких бумаг не подпишу, и пусть о моём святотатственном нарушении правил турнира вся Тавлея говорит.
  - Вы не боитесь людской молвы? - поинтересовался Скорпионид, крохотными шажками придвигаясь к стене с оружием.
  - Боюсь. Но потерплю, - отозвалась я. - Не надо двигаться к стене, этот нитяной кокон вы незаметно не перетрёте. Дайте мне слово Скорпионида, что откажетесь от выигрыша в турнире.
  - А если не дам? - яростно бросил Скорпионид.
  - Тогда я вас прямо сейчас сожгу! - тоже взъярилась я. На ладони закрутилась волчком шаровая молния. - Вы сейчас в моей власти, а мне терять нечего. Говорю начистоту: если вы попытаетесь овладеть Аль-Ниламом, либо вам не жить, либо мне. А стоит ли этого даже неплохой замок?
  - Я вам настолько противен? - задал совершенно глупый вопрос Скорпионид.
  - Великое Солнце, да это-то тут причем?! - закричала я, срываясь. - Нет у меня лично к вам никакой ненависти, я вас не знаю совершенно, как вы можете быть мне противны или нет? Что вы мне голову морочите? Мне надоело быть заложницей Аль-Нилама, я больше никому не позволю принимать решения за меня! Что тут непонятного? Что загадочного? Что обидного персонально для вас? Вашу гордость ущемляет? Неприлично? А мною торговать прилично? Вы меня перед поединком спросили, что я думаю по этому поводу? Что же к стене не подъехали, не поинтересовались? Я бы ещё тогда своё решение до вашего слуха донесла. А пришлось сейчас. Извините, раньше не получилось, городская война. Всё, считаю до трех, не согласны - горите.
  - Хорошо, убедили, - буднично сказал Скорпионид. - Но как я свой отказ объясню?
  - А так и объясните, - печально сказала я, вышивыривая шаровую молнию в окно. - Мол, пригрозила я вас в Конской Голове утопить, если согласитесь. А вы, как настоящий рыцарь, не можете неволить даму на постылый брак.
  Скорпионид рассмеялся.
  - Хорошая формулировка. Пожалуй, так и напишу. Но это неосторожно с вашей стороны.
  - Осторожная погибла, - объяснила я. - Отчаянная осталась.
  Он понял, что речь идёт об оберегах.
  - Выпутайте меня из этого шерстяного рукоделия. Я даю вам слово Скорпионида, что откажусь от союза с Аль-Ниламом.
  Я задумалась, как это сделать. Наверное, надо разрезать кокон снизу доверху кинжалом.
  Но в этот момент, словно угадав мои мысли, - хотя почему "словно", следопыт же прочёл образ пояса верности - конец тонкой красной нити поднялся над Скорпионидом и сложился в рожицу с вопросительно поднятыми бровями.
  Я кивнула, подтверждая, что да, освобождаю.
  Тогда нить начала разматываться со Скорпионида, как со шпульки, исчезая за окном. Мне представилась круглолицая гномочка, которая сейчас, сняв петлю с коновязи, сматывает клубок обратно, чтобы уложить его снова в берестяной коробок и продать новому клиенту.
  Получив рыцарское слово, я задерживаться тоже не собиралась, рассчитывая уйти через окно, как и появилась, только Скорпионид окажется на свободе.
  Но услышала:
  - Если в новой заварушке Скорпион столкнётся с Орионом, и мы встретимся, я постараюсь вас не убивать.
  - Благодарю, - искренне сказала я, задержавшись на несколько мгновений. - И я вас тоже.
  Обрадовавшийся Иней перемахнул испачканное его копытами ложе, оттолкнулся от пола - и вынесся из разбитого окна.
  
  
  ***
  
  Слово Скорпионида - нерушимое слово.
  На следующий день, ближе к обеду, опекунский совет получил письмо, в котором победитель турнира официально отказался от Аль-Нилама. Это, похоже, напугало опекунский совет ещё больше, заговорили о неминуемой войне, о том, что не сегодня-завтра нас сотрут в порошок. И это люди с пламенными грифонами на щитах! Курицы.
  Теперь можно было перевести дыхание и разобрать тавлейский разрушитель, который, перед походом во владения Скорпиона, я сделала из подручных средств. Потому что пообещать поднять замок на воздух - это одно, а на самом деле разрушить дом Созвездия - совершенно другое. Если уж собрался это сделать, нужно в основание замка закладывать штуковину достаточно мощного действия, способную стереть Аль-Нилам из всех миров, сходящихся в Тавлее.
  Поскольку тавлейская магия всё-таки больше магия воды, в разрушителе надо соединять её с противоположной сущностью, лучше всего с огнём.
  Дело это муторное, правда (по слухам) пироги печь труднее.
  В сердцевине разрушителя покоится тавлейская магия, но не обычная, а замороженная.
  Для этого пришлось выбираться в один из страшно неуютных миров, туда, где неизбывный холод лежит над землёй, давя всё живое, и деревья звенят от сковавшей их стылости. Где нет красок, лишь все оттенки серого: серое солнце не может пробиться сквозь серую пелену, нависшую над землей, серый снег прикрыл землю, наверняка тоже серую. Тот мир был так похож на этот зимой, удивительно похож, но всё-таки он был другим: здесь магии нет, а там есть.
  Заключённая в золотые оковы толика магии, попав туда, замёрзла, замерла. Я окружила её слоем обычной магии, спрятала в сундучке, вернулась с ним в Тавлею.
  Следующий слой можно было и дома наложить. Заговорить огонь, несколько дней заговаривать, чтобы он размяк и тёк между пальцами, не густой и не жидкий, окружить им два магических слоя. Поверх огня - снова обычная магия. И снова золото. Медленно-медленно, растягивая секунды в часы, пронзить получившийся многослойный пирожок золотой иглой. И положить его в нужное место.
  Осталось лишь в решающий момент дотянуться через обереги до иглы, выдернуть её, чтобы смешалась магия замороженная, магия обыкновенная и жидкий огонь - рванёт так, что во всех мирах лишь рваная дыра на том месте, где Аль-Нилам стоял, образуется. А потом потихоньку затянет её, станет второй Конской Головой - трясиной без дна. А если лишат магии, то и вручную иголочку дёрнуть можно. Результат - тот же.
  Когда Скорпионид отказался от Аль-Нилама, пришлось думать, куда деть разрушитель. Обратного пути нет, он не разбирается - только взрывается, и хранить его нельзя: замороженная магия и жидкий огонь, разделённые тонкими перегородочками, рано или поздно соединятся, пытаясь вернутся в обычное состояние. И рванут.
  Выкинула его в междумирье и там привела в действие. Подождала в пограничном мире, вернулась посмотреть. Пустота осталась пустотой.
  И вспомнила, конечно же, всем телом вспомнила, как, запрокинув голову, сладко билась я среди этой пустоты в руках дракона души моей, насаженная на него глубоко-глубоко, до самого дна... Как горячая лава его извержения заполняла меня, делясь жизнью... Как клокотали в горле вулканы, словно я переполнилась семенем до самого нёба... Как обжигали поцелуями его губы мою напряжённую шею... А пустоте кругом было безразлично, что происходит в её пучинах, разрушение ли, соединение - её это не касалось.
  Потом я вернулась в Тавлею.
  И потянулись дни ожидания... Опять неспокойно было на наших границах, словно там когда-то было спокойно! Произошёл какой-то особо крупный прорыв, Орден Дракона в столице опустел - почти все Дракониды были на границах, защищённые только истинной магией, они уходили в дебри Приграничья, отыскивая и обезвреживая нежить, рвущуюся к сердцу наших миров.
  Писем не было. Серебряное блюдце ничего не показывало. Столицу изолировали, словно накрыли сладкий пирог колпаком, чтобы не летели мухи на запах, не могли пробиться к сахарным крошкам.
  Потом защиту сняли - и всё равно напрасно каталось яблочко по серебряному ободу, дракон души моей затерялся где-то за гранью наших миров, недоступный внешней магии.
  Ходили слухи, что в дикой мешанине пустоты и обрывков миров, несообразной ни с чем привычным, Дракониды нашли гнездо нежити, атакующей наши рубежи...
  Самое ужасное, что невозможно было ничего узнать подробнее. Проявлять в приличном обществе интерес к тому, что творится на границах и за их пределами, - дурной тон! А для чего же мы тогда отдаём драконам будущих истинных магов? Они пусть и воюют на здоровье, всё равно ничто иное им недоступно. И лезть в их дела - увольте, своих хватает. Границы далеко, пусть дремучие провинциалы волнуются, чьи убогие окраинные миры соприкасаются с Приграничьем, чем в данный момент занимаются Дракониды.
  В эти дни меня покинули обереги. Как палые осенние листья лежали они на дне ларца, плотно сомкнув крылья. Только Ждущая трепетала на виске, одна-единственная из всех.
  Забросив все дела, я целыми днями смотрела в окно. Бездумно наблюдала с утра до вечера, как проживает очередной день Тавлея. А когда смыкали розовые лепестки лотосы и белые нимфеи поднимались на поверхность черной воды, отправлялась спать. То есть не спать, метаться в забытьи по простыне.
  Лишь под утро забывалась тяжелым сном, снился один и тот же кошмар.
  Опять снилась та единственная поездка в Приграничье, когда я в реальности столкнулась с порождением иных миров. Сон крутился в замкнутом кольце, раз за разом мы оказывались у стен затерявшейся в горах крепости, уходили по тропинке навстречу неведомой напасти - и встречались с нею, оживали страницы бестиария, хранящегося в библиотеке Аль-Нилама, услужливо подсовывали воображению чудовищ со своих твердых страниц. А потом всё повторялось - и словно не было никакой поездки, она только предстояла, и на скалах над тропою уже залегло нечто новое, страшное, неминуемое. Ждало нас. И мы приближались.
  Сердце сжималось испуганным зверьком, замирало, совсем останавливалось, но жуть сна вспарывали грохочущие копыта Драконидов. И я вглядывалась, до боли вглядывалась в лица, надеясь, что увижу среди них дракона души моей, хоть во сне, раз в яви он не может вырваться ко мне. Но строгие лица расплывались, таяли - и снова за спиной была крепость, а впереди неведомое. И мы, веселясь, ехали по тропке, как та птичка, не предвидевшая никаких последствий. Чтобы попасть в очередной переплёт.
  Просыпалась я с гудящей головой, и всё тело болело, словно я не отдыхала, а скиталась всю ночь.
  Хотелось отодрать от себя Ждущую, прямо с горстью волос, вернуть в ларец, выманить Веселую, Беспечную, Озорную. Заполнить каждый день неотложными делами, уставать к вечеру неимоверно и падать в кровать без сил, проваливаясь в блаженный сон без сновидений.
  Но бабочки не откликались ни на приказы, ни на мольбы. А Ждущая меня не покидала, как я её ни гнала. Даже на ночь к другим бабочкам не возвращалась, сидела на уголке подушки.
  Однажды утром я так обозлилась на застывшие обереги, что захлопнула в ярости крышку ларца и придавила тяжеленным томом, в кожаном переплете, с кованными уголками, чтобы они не смогли выбраться, даже если бы захотели.
  Смотрела в окно на омывающуюся в жемчужном утреннем тумане Тавлею, холёную, красивую, надменную и равнодушную ко всему, кроме себя самой. И жалела, что выкинула разрушитель в междумирье, что не могу нарушить эту благополучную безмятежность, пробить брешь в золотой паутине, окутывающей город.
  Одно утешало - я знала, что он живой. Просто знала и всё.
  
  ***
  
  А потом дракон души моей вернулся.
  Буквально на сутки вырвался в Тавлею, вызванный зодиакальным кругом. День им владела Тавлея, но ночь была моя, только моя.
  Через улыбающуюся Вестницу я получила записочку и читала-перечитывала знакомые летящие строчки на клочке бумаги, зажатые в её руке. И снова перечитывала. Снова-снова-снова!
  Ожили, наконец, обереги, зашуршали в ларце. Не отрывая глаз от записки, я магическим усилием столкнула на пол книгу, распахнула крышку, выпустила их на волю.
  Запорхала по спальне золотая стайка, отвлекая меня от Вестницы, стали приземляться на волосы сменившие гнев на милость беглянки.
  Шурша самоцветами, нанизанными на тончайшие струнки, натянутые на контур крыла, словно на арфу, села Ласковая. За ней - Жестокая. Зацепилась за прядь, лежащую на плече, Робкая, выше неё устроилась Смелая. Опустились Страстная и Холодная, Весёлая и Грустная, Озорная и Серьёзная, Неистовая и Смиренная.
  А Ждущая, всё это время неотступно сопровождавшая меня, так и сидела у виска, ловила крылышками ветер, а драгоценными камнями - солнечные блики.
  А я спохватилась, что времени собраться - совсем нет. Уже полдень, ночь не за горами, да когда же я успею одеться - причесаться - накрасится? Понеслась выворачивать наизнанку гардеробную.
  Остановился он в доме родителей. По-другому - нельзя. До утра, всего лишь до утра - и снова туда, где нет внешней магии.
  Вернувшись домой вечером из присутственных мест, дракон души моей просто вынул меня из моего портрета, как из недр экипажа, болотным огоньком, мерцающим в ладони донёс до своих покоев. Легко подул - я скользнула в кресло, лишь огоньки свечей чуть вздрогнули.
  ...И остаток вечера - пока закат не утонул в Млечном пути и ночь не накрыла Тавлею звездным пологом, - мы играли в шахматы.
  Играли - это, конечно, громко сказано. Я играть не умею, знаю ходы фигур, но плести из них хитроумные комбинации - увы...
  Ночной ветер, залетая в приоткрытое окно, колебал огоньки свечей, приносил городские запахи, как обычно, невообразимую смесь всего, с едва уловимой, но обязательной ноткой болотного разложения, застоявшейся в закоулках каналов и стариц воды.
  Огоньки дрожали, но не гасли, терпеливо снося касание воздушных пальцев. Терпкий, горячий, чуть душный запах слегка ароматизированных свечей мешался с ночным воздухом.
  В огоньках свечей поблёскивали лукаво глаза дракона души моей, когда он невозмутимо делал очередной ход.
  С максимально задумчивым лицом я делала точно такой же, зеркальное отражение, всем видом показывая, что решение пойти именно так далось мне в результате сильнейших умственных усилий.
  Игра шла хорошо.
  Дракон души моей зачем-то методично двигал пешки, каждый ход - на одну клеточку вперед, сдвигая весь их строй на одно поле. И губы сжимал плотно.
  Ну и я не отставала, двигая свои пешки навстречу. Но смотреть на шахматную доску было скучно, куда интереснее за строй белых фигур, на него, сидящего в таком же, как и у меня, высоком кресле напротив. Он был в простой белой рубашке с распахнутым воротом, губы сдерживали улыбку, а глаза были усталыми, застарело усталыми ещё той приграничной усталостью.
  И хотелось-то вовсе не играть, не переставлять фигуры по клеточкам, хотелось тихонько касаться его век губами, еле уловимым движением прогоняя усталость прочь, запрещая ей приближаться к дракону души моей, когда он со мной...
  А на доске, тем временем, началось некое оживление - пешки, наконец-то, остановились, пошли в ход и другие фигуры.
  Не успела я этому обрадоваться, как услышала:
  - Шах.
  Ничего себе, я же всё делала так же, почему тогда я шаха в ответ объявить не могу? Почему так получилось, я же повторяла! Не пойдёт!
  Я сделала следующий ход - щелчком выбила пешку с доски, нацеливая её в сторону дракона. Придала ускорение в полёте и подожгла. Красиво она летела, прямо маленькая комета.
  Он легко уклонился от пылающей фигурки, теперь уже откровенно веселясь.
  Ах, значит так! В его сторону полетела следующая горящая пешка, за ней конь, за конём ладья. Ситуация на доске прояснялась.
  Он, дурачась, уклонялся во все стороны, а окутанные пламенем фигуры делали за его спиной резкий взъём наверх и парили там, покачиваясь в огненном хороводе.
  А потом его глаза оказались совсем рядом, и стало совершенно не до шахмат... В расширившихся чёрных зрачках я видела своё отражение, видела, как смотрю ему в глаза, как мои зрачки в ответ расширяются, заполняют всю радужку, оставляя лишь болотно-зелёный ободок по краю.
  Не отрывая от него зачарованного взгляда, я медленно поднимала руку к волосам... На мой палец перебиралась бабочка, и я пересаживала их...
  Смелую - ему на плечо... Робкую на край ворота, рядом с ложбинкой у горла...
  Ласковую - на грудь, над соском... Жестокую - так же с другой стороны...
  Ниже Страстную и Холодную... На рукав Весёлую, на другой - Грустную... Потом Озорную и Стогую... Неистовую и Смиренную...
  Ждущую я поднесла к ремню, пора его было расстегивать, ох пора... Сил никаких не оставалось ждать, тугая пряжка манила.
  Ремень был сделан из толстой, несокрушимой кожи. Ждущая попыталась зацепиться за его край - и не смогла, сломала лапку. И сразу из живой бабочки превратилась в изящную золотую брошь со сломанным зажимом. Упала на пол.
  Но я уже тянула за конец ремня, высвобождая его дырочки из плена штырей крепкой двухштырьковой пряжки...
  И рубашка загадочным образом слетела с плеч дракона души моей. А держать глаза открытыми больше не было сил, они сами прикрывались отяжелевшими веками, отключая зрение, оставляя обоняние и осязание, обостряя их до предела.
  И платье моё почему-то улеглось на полу, а ночной ветер холодил голую спину. А потом стало тепло, потому что снизу была кровать, а сверху дракон души моей, и кровь неслась по жилам жидким огнём.
  Ветер задул свечи, лишь мерцающие, как полупрогоревшие угольки фигурки парили в комнате под потолком. И усталость бродила по телу, тянущая, истомная. Никаких сил, никаких желаний не осталось, лишь чувствовать рядом тёплое тело и падать, падать в сон, такой же бездонный, как тавлейские топи...
  
  Глава четырнадцатая.
   Алмаз, раух-топаз, раух-топаз, рубин, янтарь, раух-топаз.
  
  Я проснулась до рассвета, чтобы ещё насмотреться на дракона души моей, пока он снова не канул где-то там далеко.
  Тихо зажгла ночник в изголовье. Смотрела и впитывала, прятала в себе его спящего, тихонько водила ладонью по любимому лицу, касалась губами виска, прогоняя тревожные сны, призывая радостные. Снова смотрела и не могла насмотреться, невозможно это было, как невозможно надышаться воздухом за один раз на всю жизнь.
  Всё кругом застыло в сладкой предутренней дрёме. Даже бабочки мои, казалось, спали, примостившись на покрывале.
  Скрипнула в тишине дверь, чуть подалась створка, словно ветер толкнул её с той стороны. Бабочки встрепенулись - и одна за одной полетели к двери, выскальзывая из комнаты.
  С ума сойти - они ведь разлетятся по всему замку, как я их потом соберу, меня ведь здесь как бы и нет? Обереги совсем от рук отбились, в жизни не слышала, чтобы они себя так вели.
  Накинув платье, я на цыпочках пошла к двери, на ходу гневно думая, что закажу у гномов тонкие, как волос, цепочки и посажу всю стайку на поводки, вот будет умора - бабочки в ошейниках. А что делать? Творят ведь, что хотят.
  Дверь не скрипнула, пропуская меня. За спиной створка плотно затворилась.
  Вся легкокрылая стайка была в соседней комнате. Сидела смирно на массивном блюде немагического золота под прозрачным хрустальным колпаком, а вокруг плавала мгла, ничего не различить. Всё понятно, зря на них ругалась. Обереги даются при рождении, - а раз даются, значит, могут и забраться. Выманили их.
  Вот и второй раз пришлось встретиться с тавлейским трибуналом.
  Я обернулась - знала, что увижу, но всё равно обернулась - так и есть, позади глухая стена, дверь открывалась в другое место, возможно, в другой мир. Только бы со спящим драконом души моей ничего не сделали, он ведь дома подвоха не ждёт.
  Проступили, словно из тумана, очертания стола под блюдом с бабочками, проступили три кресла за ним. Люди, сидящие в креслах. Созвездие Геркулес, созвездие Андромеда и Скорпион. Андромеда председательствует. Ясно.
  Надо было хоть обуться, а то совсем картинка жалостная получается, полусонная, простоволосая, босая. А не буду я перед ними стоять! Хрустальный колпак течению магии не препятствовал, мысленно я дотянулась до бабочек, с трудом, но взяла толику магии. Как раз хватило, чтобы создать позади себя кресло со скамеечкой для ног. Шаль и тапочки.
  Закуталась в шаль и села напротив трибунала.
  Кисло спросила:
  - А менее романтичным способом нельзя было дело обставить?
  - Нельзя, - спокойно отозвался председатель, глава дома Альмаак созвездия Андромеды. - Во-первых, надо было совершенно точно зафиксировать вашу встречу, а во-вторых, в наши планы не входит будить Драконида.
  - Боитесь? - уточнила я.
  - Если он проснётся, придётся его уничтожить. А Тавлея не может просто так терять своих драконов.
  - Разумеется, они должны гибнуть в нужном месте в нужное время, - подхватила я. - За тридевять земель на благо сердца миров. Кроме того, есть риск лишиться очень большого куска Тавлеи, пытаясь уничтожить истинного мага прямо в городе.
  - Ты всё понимаешь, - спокойно улыбнулся председатель трибунала.
  - Нет, не всё, - отозвалась я, поплотнее запахиваясь в шаль. - Не понимаю, почему "ты", а не "вы". Не понимаю, в чём меня обвиняют. Чем я угрожаю безопасности Тавлеи, что сам почтенный трибунал оторвался от своих важных дел, чтобы собраться сегодня в неурочный час?
  - По старинному обычаю и праву трибунал всякому, кто предстаёт перед его собранием, обращается на "ты", - безмятежно объяснил председатель. - Как велит обычай.
  Все остальные по-прежнему молчали. А люди ли это? Может, призраки...
  - Что же касается обвинения... Ты создала опасный прецедент.
  - Чего? - изумилась я. - Это опекунский совет создал опасный прецедент. Пусть отвяжутся от меня, тогда пообещаю не топить потенциальных совладельцев Аль-Нилама в Конской Голове.
  - Аль-Нилам тут не причём, - покачал головой председатель трибунала. - Дело в другом. Неписаные законы потому и не писаны, что и без этого у всех на слуху. Их нельзя нарушать. А ты нарушила.
  - Да кто вам это сказал? - глядя на него, поинтересовалась я. - Мне неизвестны законы, которые я нарушила.
  Трибунал, вся эта почтенная тройка, зашумел, зашептался.
  - Драконид за возможность обладания истинной магией жертвует всем остальным. Не надо отвлекать Драконида от того, для чего он создан, - мягко объяснил председатель.
  - Минуточку, - встрепенулась я. - Насколько мне помнится, Дракониды ничем не жертвуют, они просто выбирают абсолютную магию, после чего им просто неинтересно плюхаться в нашем тухлом болоте.
  - Ты ошибаешься.
  - Хорошо, давайте спросим непосредственно Драконида, нанесло ли моё появление в его жизни урон абсолютной магии? - простодушно предложила я.
  - Залог безопасности Тавлеи в том, что Драконидам не нужны ни золото, ни власть, ни женщины, - тяжело припечатывая каждое слово, произнёс председатель.
  - Проще говоря, вся суть нашего благоденствия на болоте основана на том, что вы с детства внушаете людям, чья суть - магия, что больше они ни на что не пригодны, чтобы они, упаси Великое Солнце, не потребовали свой кусок сладкого пирога в обмен на всё то, что они для нас делают? - уточнила я. - Точнее, чтобы не потребовали, а взяли, потому что можно обвешаться оберегами с макушки до пяток, но магия внешняя всё равно останется только внешней?
  Наверное, я попала в точку. Потому что лишилась кресла, тапочек и шали. Ну надо же, какие мы чувствительные, можно подумать, я ляпнула какую-то оскорбительную гадость, а не трезво изложила состояние наших дел...
  Запылали мои бабочки под колпаком, огонь уничтожал обереги, лишая меня доступа к магии. Я знала, что точно так же горят сейчас в Аль-Ниламе, мечутся, взмахивая объятыми пламенем крыльями оставшиеся бабочки.
  - Не тревожьтесь, пожалуйста, я постою, - постаралась утешить я председателя трибунала. - Не понимаю одного, что вы тут со мной церемонитесь, раз наши дела так печальны? Мало в Тавлее загадочных смертей?
  - Ты хорошо устроилась, - подтвердил председатель. - Тебя даже убить нельзя, как показала практика.
  - Угу, значит, отравленный гранат - подарок трибунала... - кивнула я. - Попытались уладить дело тихо, да? И как же мы решим эту неразрешимую проблему? Упрятать меня куда-нибудь, как я понимаю, тоже не получится. А, может быть, оставим всё как есть? Безопасность Тавлеи ведь особо не страдала до сих пор, ну и дальше, глядишь, столица как-нибудь продержится. Мы же тихо встречаемся, не шалим, никого не трогаем.
  - Нельзя, - объяснил председатель. - Невозможно. Ты ведь не откажешься от ваших встреч?
  - Не-а. Видите ли, мне нравится, как он меня ласкает.
  - Вот видишь. Уничтожить Драконида тоже нельзя. У нас и так не хватает магов его уровня, он нужен на границах. А позволить Драконидам рано или поздно осознать, что абсолютная магия не требует тех ограничений, о которых им твердили с детства, - мы не можем. Какой же интерес им тогда защищать нас? - осклабился председатель.
  - Система управления драконами рухнет? - ухмыльнулась в ответ я. - Перестанут быть Бесстрастными? Пошлют вас подальше с вашей неуёмной страстью к вычерпыванию тавлейской магии и будут заботится о своих семьях, вместо того, чтобы гибнуть на границах, пока вы жиреете за их спинами?
  - Вот именно. Всё правильно. Молодец. Но для этого и существует трибунал, чтобы царил в столице порядок и спокойствие. Так нужно для Тавлеи. Ты же понимаешь, ты - Орионид, - глядя мне в глаза, размеренно говорил председатель трибунала.
  Заговаривал, будил загодя вложенные слова, которые должны были управлять нами точно так же, как дозируемое поступление магии. Оно бы, может, и сработало, да не надо было Сердару Саифу заставлять меня присутствовать на казни Таку. Невозможно бесконечно затягивать ремень, если не остановиться, рано или поздно он лопнет.
  - Кстати об Орионидах. Требую представителя созвездия! - отказалась заговариваться я.
  Помощи, разумеется, ждать не приходилось, но всё-таки какое-то разнообразие перед тем, что они там задумали.
  - Представитель созвездия не обязан присутствовать на заседании трибунала, - сообщили из кресла справа.
  - Ну почему же, обязан - не обязан. Мы же здесь все свои, все тавлейцы, не последние люди города. Мы не расправу творим, а поддерживаем порядок. Пусть присутствует, - разрешил председатель.
  Под колпаком была уже только кучка пепла. Бедные мои обереги, с такой хозяйкой оберегам обереги нужны...
  Возник из клубящейся по углам мглы Сердар Саиф. Где-то рядом был, не мог тавлейский трибунал арестовать меня в одном из домов созвездия без согласия, точнее, без уведомления главы опекунского совета.
  Вид у него был неважнецкий. Он растерянно переводил взгляд с меня на кресла трибунала и обратно, и никак не мог решить, по какую сторону стола ему надлежит быть. Потом шагнул ко мне.
  - Это хорошо, что вы здесь, - сказала я. - Создайте мне тапочки и шаль, иначе я простужусь, и попросите родителей Таку подержать Инея пока у себя на конюшне.
  Сердар без единого слова сделал требуемое.
  - Какого Инея? - встрял председатель.
  - Коня моего, - буркнула я, снова обуваясь и запахиваясь. - Вы о нём вряд ли позаботитесь.
  - А почему пока?
  - Жизнь длинная, потому и пока.
  - Что же ты наделала... - выдавил сипло Сердар.
  - Я-то как раз ничего особенного. И совершенно не понимаю всего того шума, что царит кругом.
  - Ну кто же письма через Вестника отправляет... - прошипел одним дыханием Сердар.
  Вот теперь понятно, как трибунал на нас вышел. Но про то, что есть неписаный закон, запрещающий читать чужие письма, видно, высокое собрание не в курсе.
  - Вот теперь, когда все формальности улажены и представитель созвездия наличествует, - благостно улыбнулся председатель, - я объявляю решение трибунала.
  - Мы же вроде бы решили, что ситуация зашла в тупик... - не удержалась я. - И лучше оставить всё, как есть.
  - Отнюдь, - обрадовал меня председатель, поднял колпак и сдул с блюда пепел, оставшийся от моих оберегов. - Всё разрешается изящно и красиво. Мы тебя сошлём.
  - Он меня вытащит, - обрадовала я в ответ председателя.
  - Дорогая, ты отправишься в мир без магии, где даже истинный маг бессилен, - устало улыбнулся председатель.
  - Таких миров не бывает! - растерялась я.
  - К сожалению для тебя, бывает. Ты забудешь его, забудешь, за что ты попала туда. Боль будет сторожем, а там и без этого много боли. И, не сразу конечно, со временем, ты тихо угаснешь. Без предсмертных всплесков, которые заставили бы его вернуть тебя из мира мертвых, как в прошлый раз, тихо умрешь, желая этого, как избавления от боли и бед. Проблема будет решена. Вот так.
  - Он меня вытащит, - упрямо повторила я.
  - Долг для драконов священен. Сегодня утром он проснётся, не помня тебя. И отправится туда, где должен быть. И жизнь его снова станет ясной и счастливой.
  - И в его голове вы поковыряетесь? Интересно знать, как... - протянула я недоверчиво.
  - Мы не сошли с ума, чтобы пытаться установить болевую блокаду истинному магу, - признался председатель, видимо, очень гордый оттого, что решение нашлось и что можно огласить его прилюдно. - Тогда бы точно пол-Тавлеи отправилось в тартарары. Нет, для этого достаточно изолировать воспоминания о нём в твоей голове и маленькой, очень маленькой дозы ветерка забвения, который утренним сквозняком попадёт к нему в окно. Когда не будет тебя, когда он спокойно вернётся в Приграничье, ему и в голову не придёт, какой опасности он подвергался недавно. Дракон - сам себе страж, их очень кропотливо готовят в ордене, вкладывая нужные для Тавлеи мысли, обуздывая ненужные страсти. И он сам создаст блокаду воспоминаниям о тебе, если случайно на них наткнётся. Просто не поверит, что это - его воспоминания.
  - Страсти какие вы говорите, - подхватила я. - А самое смешное то, что под видом заботы о Тавлее, вы целенаправленно обрекаете всех нас на вымирание и вырождение в грядущем. Истинные маги появляются всё реже и реже, и нетрудно догадаться почему. Вы лишаете самых сильных возможности продолжать себя, скоро искра истинной магии в тавлейцах угаснет, и нас сожрут те твари, которых мы сами и выманили из заокраинных глубин, вычерпывая и копя магию в домах созвездий.
  - До этого далеко, - светло улыбнулся председатель. - Тебе ли сейчас думать о будущем сердца миров?
  - А я так время тяну, - объяснила я. - И кстати, непростительно глупо рассказывать жертве о способах её умерщвления. Любой палач вам скажет, что сначала надо дело сделать, а потом пускаться в длинные пространные рассуждения.
  - Живой жертве - да, а над мертвым телом можно и порассуждать. Тебя уже нет, как ты не понимаешь? Ты лишена магии. Почтенный Сердар Саиф по поручению трибунала проследит, чтобы всякое упоминание тебе исчезло. Тебя нет и не было. Так надо. Ты же сама понимаешь.
  Я бы не удивилась, если бы в этот момент Сердар не проскрипел своё знаменитое: "Яблоки достаются только победителям!" Но он молчал. А куда он против трибунала? Сделает всё, что велят. Он боится лишиться магии. Ну пусть и черпает её полной мерой во всю силу оберегов. У каждого своя правда.
  - Глупо всё это... - поморщилась я. - Слишком сложно. А всё, что сложно, легко ломается о какую-нибудь мелочь. Так что он меня вытащит, вынуждена вас разочаровать.
  - Не успеет, - пообещал председатель трибунала. - Ты не представляешь, где тебе предстоит существовать. А я представляю. Всё, пора, рассвело. Глаза закрой, не так больно будет. Именем Тавлеи привожу приговор в исполнение.
  Знакомое чувство оцепенения охватило меня, как тогда, в кабинете Сердара, закружился перед глазами напоследок разноцветный хоровод моих бабочек. Потом потемнело.
  
  ***
  
  Углубленная в воспоминания, я шла, шла и незаметно поднялась к невысокому перевалу, отделяющую долину нашей безымянной золотой речки от другой, такой же безымянной и такой же золотой.
  День заканчивался, солнце садилось, низкими косыми лучами освещало напоследок всё вокруг, делая молодые листья деревьев и кустов, лепестки весенних цветов яркими, светящимися.
  Дальше идти не было смысла. Я просто поднялась на перевал, на высшую точку, с которой были видны обе долины, по которым змеились реки и были раскиданы голубые пятна озёр, и коротала вечер, разглядывая сверху речку, проплешину просеки, тёмные ямы, барак в стороне.
  Место как место, зря меня председатель трибунала пугал, и здесь люди живут. А некоторые - так неплохо живут, арфы заводят и ярких птичек. Для многих Тавлея каторгой покажется, после здешнего раздолья. А тавлейская магия... С ней, конечно, проще - но и без неё терпимо. Зря Сердар так боится её потерять.
  Солнце зависло над зубчатой линией гор. Стало резко холодать. Похоже, ночью будет заморозок, привет от зимы.
  Пора, хватит мёрзнуть. Теперь я знаю, где спрятана частица меня. Надо просто задать один вопрос, который, по уму, следовало задать давным-давно. А получилось как обычно.
  Но теперь я знаю очень и очень многое, знаю даже, что в нужном мне мире сейчас утро, а не вечер.
  Пора.
  - Приветствую вас, дражайший Кузен! Вы почему-то молчите, а я по вам так соскучилась! - легко пробилась несокрушимая броня немагического мира.
  А тавлейская магия здесь и не причём. Во мне есть запасы истинной магии, полученной самым естественным на свете путём.
  - Чувствую, вы нашли ключик, дражайшая кузина? - поборол-таки удивление Кузен. Я-то думала, сильно удивится.
  - Почти. А скажите мне, дорогой Кузен, с чего вам вообще пришло в голову меня искать?
  Наступила недолгая пауза.
  - Я наткнулся дома, в Бетельгейзе, на сломанную золотую бабочку. Явный оберег. Хотел вернуть владелице. И не смог обнаружить в Тавлее даже её следов, - услышала я спокойный голос. - Это было, по меньшей мере, странно. Забрал бабочку с собой сюда, запомнил её ауру. Искал в мирах схожую. Нашёл кузину, почему-то сосланную на рудники в немагический мир. Всё просто.
  - Левое крыло, нижнее полукрылие: сапфир, бирюза, бирюза; сердолик, янтарь, жемчуг; янтарь, раух-топаз, янтарь, - выговорила, как заклинание, я.
  - Левое крыло, верхнее полукрылие, - продолжил дракон души моей. - Аметист, сапфир, сапфир, раух-топаз; аметист, алмаз, алмаз, раух-топаз, раух-топаз; сапфир, янтарь, сапфир, раух-топаз, изумруд, аметист; янтарь, янтарь, раух-топаз, рубин, янтарь, рубин.
  - Правое крыло, нижнее полукрылие: раух-топаз, раух-топаз, янтарь; сердолик, сердолик, янтарь; янтарь, изумруд, сапфир, - отпарировала я.
  - Правое крыло, верхнее полукрылие: аметист, янтарь, рубин, сердолик; изумруд, жемчуг, сапфир, рубин, сапфир; янтарь, янтарь, раух-топаз, янтарь, раух-топаз, раух-топаз; алмаз, раух-топаз, раух-топаз, рубин, янтарь, раух-топаз, - поставил он окончательную точку.
  Ждущая нашлась.
  - Руку дай, - попросила я, улыбаясь.
  Протянула вверх, к наливающемуся ночной темнотой небу ладонь, почувствовала, как тянется мне на встречу другая, крепко обхватывает и поднимает над землей, легко выдёргивает из этого мира.
  Пронеслись мимо, спрессовались миры и межмирья, осталась далеко позади земля, не тающая и летом, переполненная золотом, способным удержать даже магию.
  Потом коснулся лица чужой ветер, сомкнутые веки уловили тепло солнечных лучей, всё верно, там был вечер, здесь - утро...
  Распахнула глаза и увидела другие, в их зрачках отразилась я, совсем как в прошлую встречу, только тогда были ажурные бабочки на волосах и не было рудничных лохмотьев, тогда была впереди одна ночь перед очередным расставанием, а теперь позади почти жизнь, совсем другая жизнь.
  Глаза дракона души моей улыбались. Смотрела бы и смотрела, как он улыбается. Носки ему, что ли, связать...
  - Хочу помыться и поесть, - начала обживать я новый мир.
   КОНЕЦ
Оценка: 7.41*16  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"