"Довожу до вашего сведения, что я, Трушкин Флавий Анатольевич, имею некий лист (с виду обычный), самовоспроизводящий различного рода тексты, отдельные слова, а то и цифры. Мною же установлено, что с этим листом можно вступать в осмысленный диалог. Обретенный мною лист я обнаружил в документах у ныне покойного моего же племянника, Тимофея Швальца, посаженного в тюрьму за вооруженное ограбление. Я пенсионер, долгое время работал в охранных органах, имею поощрения от руководства, и считаю своим долгом уведомить развед-органы о существовании такой разведывательной аппаратуры, произведенной, по всей видимости, в США. Хочу добровольно и бескорыстно, лично передать этот секретный лист в ваши руки.
С уважением, гражданин Ф.А. Трушкин".
Этому заявлению вряд ли бы придали должное внимание, тем более, что оно было накалякано на затертом листочке в клеточку, каким-то безумным трудноразборчивым почерком. Но офицер, сортировавший корреспонденцию, вдруг вспомнил об инструкции трехгодичной давности.
Тогда был создан особый, 114 отдел, и его начальник подполковник Луговой почти каждый день в течении месяца звонил и настойчиво просил не проглядеть какой-нибудь информации о находке листов с тайными или водяными знаками. Но офицер не знал - существует этот отдел сегодня?
Оказалось, что отдел этот находится на стадии расформирования и что состоит на данный момент из одного сотрудника, подполковника Лугового, которого намереваются отправить в запас за фиктивное и фальсифицированное дело, повлекшее за собой разбазаривание немалых государственных средств.
Офицер позвонил Луговому и попросил его зайти за корреспонденцией.
- А что там? - голос подполковника звучал понуро.
- Тут какой-то чудной лист нашли, но возможно - это бред сивой кобылы.
- Ладно, зайду.
...Подполковник сидел в своем кабинете и в сотый раз со злорадством перечитывал послание пенсионера. Злорадство адресовалось генерал-полковнику Курехину, подписавшему приказ об увольнении Лугового в запас.
Два года копал под подполковника Курехин, из-за этих подкопов и звания полковника не дали, и дураком сделался в глазах у сослуживцев. Никто уже не верил в существование "информационных самовоспроизводящихся листов", и вся Лубянка рассказывала о Луговом анекдоты и считала его мелким авантюристом-карьеристом, а то и просто сумасшедшим.
Но подполковник своими глазами видел один такой лист, читал текст и с изумлением следил за исчезновением одних строк и проявлением новых. Это видели и двое его парней, погибших на квартире у Дыбы.
Был собран колоссальный материал, свидетельствующий о существовании целого сундука тайных бумаг, вытворявших невероятные фокусы. А сколько раз подполковник выходил на след владельцев этих бумаг - казалось, еще чуть-чуть, вот они, еще один свидетель, еще один шаг, еще одна зацепка... но ниточка в последний момент обрывалась, и - оля-улю! - все приходилось начинать сначала. Пятерых своих лучших агентов потерял Луговой, и все гибли при загадочных обстоятельствах, хотя внешне как бы по глупости или случайно.
Но лист был, был! Агент подполковника выкрал его у авторитета Сыча, который сам долго охотился за этим сундуком. Пришел с добычей Луговой к Курехину, положил лист на стол, и ни черта на нем не проявилось, сколько бы они не пялились. Почему он перестал "работать" и "прикинулся" обычным? - Луговой ответить не мог.
И экспертиза не внесла ясности, лист как лист, только прокуренный или окуренный табачком. Да и Сыча вскоре укокошили. Вот тогда и стал Курехин копать под подполковника, несмотря на сто десять томов информации с показаниями свидетелей и очевидцев.
"Ты как за неуловимым Джо гоняешься, которого нет и который нахрен никому не нужен!" - и вскоре генерал дал указание расформировать отдел.
Луговой и сам порой себя чувствовал идиотом. Ему даже мнилось, что и генерал Курехин специально вредил поиску, а то и какие-то люди в политических верхах...
Здоровье его расстроилось, дома разлад, все не в радость, карьера коту под хвост. Одно только держало на плаву Лугового - непробиваемое упрямство. Если он один раз что-то увидел, усвоил, то никакой психотерапевт не заставит его назвать белое черным.
...Со злорадством он перечитывал послание Флавия Анатольевича, и когда тот вошел, встретил его подполковник, как отца родного.
Наговорил кучу приветствий, послушал притчи о болезнях и охранных заслугах, а потом не выдержал:
- Листик-то при вас?
- При мне, при мне, - и улыбающийся пенсионер извлек конвертик из кармана.
- Да что же ты его, болван, так помял!
Лист действительно был потертый и замусоленный.
- Да боюсь я его, - признался пенсионер, - черт знает, что за машина!
Только развернул лист Луговой, только провел по нему ладонью, как тотчас появился рисунок - жирная нахальная фига.
- Последнее время только она, - пояснил Флавий, - да еще какие-то циферки временами.
Появились и циферки, а потом снова фига.
- А до этого что было?
- А до этого целый год стихи, разговоры похабные, да описание каких-то местностей и городов зарубежных.
- Вы писали, что входили в осмысленный диалог, как это понимать?
- Да что-то карандашиком черканул, а в ответ гадость читаю: "не суйся, хуже будет". А потом вопрос: "кто такой?" Я написал свою фамилию, место проживания, а мне вопрос: "как там в Перово, в Москве? как погода?" Ну я всё и описал, тепло, мол, и все прочее. Потом еще вопрос: "откуда лист?" Я изложил про племяша. А мне матом: хватит, мол, врать, если, мол, буду трогать лист - не жилец буду.
- Так что же ты, гад, сразу лист не сдал? Неизвестно кому информацию выдавал, за это статья полагается!
Старик испугался, губы его задергались.
- Боялся - убьют! Каюсь, господин... това... гражданин полковник! Да и племяш мог вернуться, потребовать. А когда в тюрьме его...
- Знаю, убили его там.
- Ну вот, тогда я и решил вам передать, избавиться от...
- Иди, - махнул рукой подполковник.
- Чево?
- Свободен, говорю. Позову, если надо.
- Расписочку бы...
- Да тебя за это дело нужно за ноги подвесить, имел такую бумагу и сидел как подпольная крыса! - гаркнул Луговой, представив, что еще год назад у него могло быть неоспоримое доказательство. "Если бы не этот старый пердун!"
Старик пулей вылетел за дверь и всю дорогу мелко-мелко трясся, пока дома не передал свою дрожь битому-перебитому коту, отмутузив его шваброй и приговаривая: "Вражина последняя! Срань американская" и т.д.
А подполковник ликовал, наступил его звездный час.
Он смотрел на нарисованную фигу, и этот жалкий набросок казался ему непревзойденным шедевром, затмевающим картины Рембрандта и Леонардо. Уж теперь-то все умоются! Будут звания, награды, почет и уважение! И кто бы ни стоял за этими листами, они будут изобличены и повергнуты!
Дверь скрипнула, и вошел генерал-полковник Курехин. Он был лысый, небольшого, но плотного телосложения, с интеллигентным взглядом и пухлыми губами. Говорил он тихо и вкрадчиво.
- Чего не идешь с докладом? - внимательно посмотрел он на стол.
Как всегда он уже все знал, это вам не хухры-мухры, это Лубянка.
Луговой - красный и восторженный - кивнул на лист:
- Разрешите доложить, найден еще один лист из серии "самовоспроизводящих информацию"!
- Ну-ка, ну-ка, - генерал взял лист, - что это тут?
- Фига.
- Нуда, нуда... А циферки где?
Луговой провел ладонью и явились циферки.
- Шифр?
- Нужно проверить.
- Скопируйте, и шифровальщикам. О листе никто не должен знать. Однако,- понюхал его генерал, - обычный лист, - и он еще раз провел ладонью. - А цифры-то изменились, вот даже знак доллара. Как думаешь, америкашки опять что-то затеяли? Их рук дело?
Лугового вновь принимали всерьез. Он выдержал паузу и ответил:
- Всё возможно. Но если на простой бумаге появляется такое, то что можно вытворять с денежными знаками и ценными бумагами?
- Да, всю финансовую политику можно смести. В контакт не пробовал вступать?
- Старик сказал, что уже год лист бесконтактный.
- Зря ты его отпустил, погостил бы у нас, подкормился. А то болтать начнет.
- Будет сделано.
- Ну давай, к шифровальщикам и ко мне. С листа глаз нё спускай.
- Слушаюсь!
"Сволочь, - подумал Луговой, - сейчас будет на себя заслуги перетягивать!"
- Да, - приоткрыл Курехин дверь, - проработай как следует все связи этого Тимофея Швальца. Нужно узнать, как и нему попал этот лист, нет ли еще, как использовался. Бери людей, сколько потребуется, я дам разрешение.
Подполковник знал, что его кабинет прослушивается, такое внимание ему даже льстило, стоило ему представить, что сам Курехин сидит и жадно ловит каждую фразу из его кабинета...
И Луговой с утроенной энергией взялся за дело.
Он переписал цифры, отнес шифровальщикам вместе с перерисованной фигой. Отправил людей за Флавием и еще одну группу с обыском на квартиру к племяшу. А сам занялся делом этого убиенного Швальца.
Шифровальщики долго не могли справиться с цифрами, пока один из них не высказал предположение, что это обычные бухгалтерские расчеты. По всей видимости, кем-то делались покупки, которые и фиксировались на листе. На этом предположении и остановились.
Обыск на квартире у Швальца ничего не дал. А вот его давние связи вновь вывели на Кандыбова Сергея Яковлевича, за которым целый год охотился Луговой. Но тот уже три года как в воду канул. Его и искать перестали. И теперь вновь Луговой бросил лучшие силы Лубянки на его поиски. Была поставлена задача - найти его даже мертвым.
В общем, этот "информационный лист" наделал переполоху, самое высокое начальство и члены правительства приходили поглазеть на него. И у всех оставалось какое-то двойственное впечатление - с одной стороны - удивительная вещь, а с другой - ничего необычного - листик с информацией и фигой, как детская открытка-мигалка. Но вот только не было на этой бумаге никаких двойных слоев, никакой плёнки или эмульсии. Хотели отрезать кусочек для более детальных лабораторных исследований, но Луговой убедил повременить, испугав возможностью исчезновения надписей.
- Ну для чего эти фокусы? Какие цели преследуются? Какие возможны последствия? Чья разработка? Где делались? - терзалось высшее руководство. - Может быть, это просто трюкачество, а мы тут голову ломаем?
- Но вы только представьте, какие фальшивки и подделки можно производить этим трюкачеством! - вкрадчиво говорил Курехин. - Это обычная бумага, а если бы на ней были водяные знаки?
- Найти! Срочно! Докладывать ежедневно! Всех поднять на ноги! - следовали указания, и на Лубянке до ночи горел свет.
Там же, во внутреннем дворике, сидел в отдельной камере пенсионер Трушкин. Он смотрел телевизор и ел, сколько хотел. А еще он читал книжку "Железная маска" и чувствовал себя человеком, хотя и без маски, но таким же государственно важным и таинственным, как и его кот, которого ему разрешили взять с собой в камеру.
Флавий нежно гладил это существо, смотрел передачу про голых теток и благодарно вспоминал своего дурака племянника, посмертно обеспечившего своему дяде такой санаторный отдых.
Кандыбова искали по всей стране и за рубежом, пока Луговой не приказал переместить интенсивность поисков в Москву. Было у него чувство, что Дыба где-то рядом. И он не промахнулся. А если учесть, какие силы были брошены на поиски, то и не удивительно, что через три месяца агенты вышли на него, правда, случайно.
Под предлогом проверки газа и водоснабжения сотрудники прочесывали район за районом, пригород за пригородом, дом за домом, офис за офисом, склад за складом. И однажды, выходя из очередной коммунальной квартиры, смышленый агент столкнулся с Дыбой. Сначала он его не опознал - так сильно тот изменился, но уже во дворе опытный сотрудник понял - это именно он, Дыба.
Скоро выяснилось, что прячется Дыба под именем Семена Степановича Столярова, что одевается он средненько, что живет небогатенько, что питается обычно, что болеет нечасто, сидит в туалете недолго и т.д. и т.п. Разработали Дыбу по полной программе - с новейшей аппаратурой и видео-стерео записями.
Но что действительно насторожило Лугового - Кандыбов-Столяров состоял в обществе "Армия Спасения" и каждый день ходил раздавать супы бомжам и голодным. "Обездоленные" его очень хорошо знали и он был у них авторитетом.
"Неспроста это, неспроста, - гадал теперь уже полковник Луговой, - это какое-то хитрое прикрытие, это какая-то система! Может быть наркотики, а его распространители - эти маргиналы?"
Он сам выезжал полюбоваться, как Дыба орудует черпаком и пластмассовыми стаканчиками. В толпу обездоленных были внедрены пятеро агентов, которые сутками жили и пили с бродягами, пытаясь хоть что-то раскопать. Безуспешно!
Завшивленные, вонючие обезумевшие сотрудники молили о пощаде, прося начальство вывести их из такой жуткой нелегальщины. Один даже действительно чуток тронулся - стал собирать вокруг Лубянки пустые бутылки и просить милостыню. Словом, замаскировался Дыба профессионально.
Но Луговой не отчаивался, не мог он поверить, что этот бывший делец и пройдоха образумился и не имеет преступных связей. Ведь зачем-то он подолгу сидит в библиотеке и для чего-то разливает суп? Еще он ночами охраняет автостоянку, и вот уже месяц вокруг нее круглосуточное наблюдение - десять человек в штатском. С кем бы Дыба не поговорил, за его собеседником "хвост", проверяются все связи. И скоро "Дело Дыбы" неимоверно разрослось, но никакого выхода на "информационные листы" не получалось.
Курехин ждал, подгонял и наконец приказал арестовать.
И в этот же день Дыба повел себя неординарно.
Он выехал на электричке в пригород и возле каких-то захолустных гаражей улегся спиной на снег рядом со сгоревшей землянкой. Так он лежал часа три, пока совсем не стемнело.
К этому месту были стянуты значительные силы, перекрыли все тропинки, использовались приборы ночного видения. Луговой нервничал, не понимая что происходит.
"Какого черта он лежит? Может он замерз?"
Послали сотрудника под видом пьяного, чтобы прошел мимо, заговорил, придрался.
Но сотрудник, как сумасшедший, примчался назад, заикался и был белый, как загородный снег.
- Никого нет! Пальто лежит... брюки лежат, а внутри... только свет синий... темный такой, мерцает...
- Что значит - "никого нет"?! - заорал Луговой. - Я тебя, сука, сейчас!..
- Смотрите, он встает! - позвали от прибора ночного видения.
- Мерцало там, мерцало! - все повторял агент, - я даже запах чувствовал!
- Я тебя, нюхача, суку носатую, уволю! Уберите его на хрен отсюда! Всё, берём Дыбу, приготовить оружие! Но если кто-нибудь в него выстрелит, на месте убью!
Дыбу взяли спокойно, как на учениях. Он был словно в трансе или шоке, заторможенный или замороженный, глаза пустые-пустые. На вопросы не отвечал.
"Да что же это, гад, творится!" - недоумевал Луговой всю дорогу.
Генерал выслушал агента и переспросил вкрадчиво:
- Мерцало, говоришь, синим?
- Так точно.
- И запах был? Какой?
- Болотный... такой... детский...
- Бери бумагу и опиши всё до мелочей. Иди.
- Так точно!
- А ты что думаешь?
- Было что-то. Никто больше не видел, а этот белый примчался, заикается, трясется.
- Ну-ну, а что ты-то думаешь?
- Новенькое что-то.
- Америкашки? - и сам досказал: - Во, вытворяют паразиты! Отстали мы от них навсегда.
Луговой был другого мнения, но промолчал. Хотя мог бы сказать, что наши голодные рукодельцы и самодельщики тоже не хухры-мухры, такое порой вытворят, что никаким сытым пентагоновцам и не приснится.
Когда они вошли, Дыба уже пришел в себя. Взгляд его был осмысленный и даже немного насмешливый.
- Еще чаю? - спросил Курехин.
- Валяйте, если бесплатно.
- Угощаем.
- Хорошо живете. Кто у вас сто четырнадцатый?
- Я, допустим, - покосился на генерала Луговой.
- Все-таки встретились.
- Это хорошо, что вы признаетесь в убийстве двоих наших сотрудников.
- Не убивал я. Это Саша заступился за меня, когда они меня пинали.
- Показания дашь?
- Про Сашу?
- Ну да.
- Так он же погиб.
- Откуда узнал?
- В газетах писали, - хохотнул Дыба.
- Слушайте, Сергей Яковлевич, - вкрадчиво вступил в разговор Курехин, - вы же понимаете - мы мелочами не занимаемся. Дело очень серьезное. Потом будем шутить, упражняться в остроумии, а сейчас отвечайте на вопросы, добро?
- Или зло... - задумчиво улыбнулся Дыба. - Ну и что вас интересует?
- Нам нужны бумаги из сундука и вообще - всё, что вы о них знаете.
- А вы говорите - "мелочами не занимаемся". Вот это и есть мелочи.
- А что, вы можете предложить нам что-то более серьезное?
- Я думал, вы спросите - почему я лежал на снегу и чего так испугался ваш человек?
Дыба налил себе чаю и украдкой подмигнул Луговому, который давно уже молчал.
- И почему он испугался? - генерал раздражался все более.
- От непривычки. Вы бы тоже испугались, хотите попробовать?
- И все-таки вы взяли неверный тон! - не выдержал генерал.
- Да я вам откровенно! Вы просто из другого слоя жизни. Жизнь-то неоднородная, слоистая, как торт Наполеон. Вы тут всю жизнь на Лубянке крутитесь, в одной и той же системе, а систем-то много. Вот вам и не понять, что я за штуковина.
Дальнейший допрос изнурил больше генерала, чем арестованного.
Выяснилось немногое: да, был у подруги какой-то сундук, да, видел бумаги в сундуке, читал какие-то тексты, но ничего не исчезало и не воспроизводилось, да, наехали какие-то непонятные парни и были застрелены нервным Сашей, да, скрывался, но с прошлыми делами завязал, а подруга давным-давно исчезла...
Уже было утро, когда Курехина сменил полковник. Уходя, генерал погрозил пальцем:
- Вы не тот, за кого себя выдаете.
- Все мы не те.
Опять пили чай, но полковник не торопился с вопросами.
Обсудили характер генерала, Луговой надеялся, что это ему сойдет - ради дела же!
Неожиданно Дыба предложил:
- Пусть все выйдут, хочу наедине, без записей.
Луговой кивнул стенографисту и своему заместителю. Они ушли.
- Да нет, я понимаю, что здесь все записывается, - и Дыба шепотом произнес: - Я могу помочь найти бумаги. Вы должны дать гарантии. Мы вместе найдем, без них, - а громко: - В противном случае я говорить отказываюсь, - шепотом: - Только я знаю, как найти.
- Это нужно обдумать, сам понимаешь, один я не решаю.
- Думайте, - согласился Дыба.
Позвонил генерал. Ему сообщили, что видеокамера засекла, как Дыба закрывал лицо ладонью и шептал что-то.
- Зайди.
На прощание Дыба еще раз заговорщически подмигнул.
- Чего ты там шепчешься? - встретил Лугового генерал.
- Для дела ведь.
- Для дела! Столько усилий и вот - ни черта он не знает.
- Шептал, что знает и что может найти, если его выпустят.
- Это интересно.
- Хочет, чтобы в поисках только я участвовал.
- Удрать хочет?
- Не исключено.
- Что делать будем?
- Нужно еще попробовать, пообщаться.
- Давай, пробуй.
Но Дыба отказался общаться:
- Пустая трата времени. Вам нужны бумаги, я могу помочь их найти взамен на свободу.
- Как?
Дыба вновь прошептал:
- Как комар чует кровь, так и я могу увидеть на расстоянии, решайтесь.
Два последующих дня он упорно молчал. Собирали совещание, где и решили провести операцию.
- Сколько потребуется времени?
- Три-четыре дня, придется много ездить, - ответил Дыба.
И дело не в том, что руководство с Лубянки поступало опрометчиво и глупо, здесь случилось иное: никто попросту не воспринял всерьез сравнения Дыбы себя с комаром. Его желание поездить приписали необходимости его личных контактов с законспирированными людьми, имеющими информацию о бумагах. Наоборот, была алчная надежда, что он своими подконтрольными похождениями выведет на тайную преступную сеть.
А сам Дыба, сидя в камере, беззлобно посмеивался над тупой чиновничьей уверенностью - будто великие открытия и истины можно приобрести в университетах, наслушавшись болтунов с чистыми ручками и здоровой кожей.
И он даже мгновения не надеялся, что его отпустят, достань он хоть секретные планы НАТО. Ему теперь было все равно, где жить и где находиться, для него не существовало и самого вопроса - жить или не жить? Себе он уже не принадлежал. Но в нем еще не перегорело последнее человеческое желание - увидеть Елену...
Операция началась двадцатого марта. Внешне это выглядело скромно и банально - в десять часов из огромных дверей вышли два человека, одетые серенько и неброско, сели в жигуленок и покатили в сторону Китай-города.
И никто из прохожих не заметил, как следом за этим 'жигуленком' в разных углах Лубянской площади сорвались с мест десяток машин специального назначения. А, еще в разных уголках столицы люди, сидящие в авто, услышали из радиопередатчиков бодрящее сообщение:
"Операция "Комар" начата! Всем действовать по плану!"
А самому главному виновнику этой операции было невдомек о ее существовании. Он материл своего кота за загаженные тапочки, испуганное животное забилось под нары и дрожало от ужаса, так и не привыкнув к припадочным переменам в настроении своего хозяина - от слюнявой нежности и отеческой заботы до невиданной злобы и жажды уничтожения. Но что делать, если Флавия Анатольевича Трушкина воспитывали точно таким же способом...