Одним искристым летним утром я вышел на пробежку. Было десять часов. Работа моя начиналась поздно, около двенадцати, и я обычно имел достаточно времени, чтобы потом привести себя в порядок и добраться до киностудии Союзмультфильм на Долгоруковской.
Патриаршие пруды заливало солнце, поднявшееся над крышами домов Малой Бронной улицы. Прохладный ветерок шумел в новорождённой, свежей листве.
Настроение у меня было как у довольного жизнью, только что всласть выспавшегося кота. Идя к месту пробежки, я потягивался, зевал, мечтательно смотрел по сторонам. Я представлял поощрительную улыбку своего режиссёра - все иллюстрации были закончены в срок этой ночью и отосланы ей на электронный адрес. Эх, как всё-таки очаровательно она улыбалась!
Но не это главное. Уже месяц как я влюбился. Вот так: искренне, до беспамятства, как всю жизнь мечтал. А всего-то случай - слепой случай - привёл меня к этому чувству. Не зайди я тогда в последний вагон метро, не сядь в самой его середине, между толстой тёткой и играющим со своим iPhone тинэйджером... Ничего бы не было. Ничего!
И даже того моего умиротворённого, благожелательного настроения, с которым я вышел на пробежку, тоже не было бы. А если бы его не было, то и не заметил бы я старушку, не услышал её тихих слов.
Она стояла при входе в сквер со стороны Большого Патриаршего переулка, под знаком "Запрещено разговаривать с незнакомцами". Зачёркнутая в круге сатанинская троица маячила высоко над её седой головой. Худенькая, аккуратная, в башмачках старого фасона, коричневой юбке и бледно-зелёном выцветшем плаще, она походила на героиню из давно забытых детских сказок.
Старушка что-то говорила, но делала это как-то обще, неопределённо, словно речь её предназначалась не мне лично, а целой аудитории. Я огляделся. Вблизи никого не было.
Я сделал неуверенный шаг к старушке и спросил:
- Вы обращались ко мне?
Она кивнула.
- Простите, я вас не расслышал, - снова сказал я. - Не могли бы вы повторить?
Она несколько секунд неловко переминалась с ноги на ногу, а потом протянула ко мне раскрытую ладонь, и произнесла:
- Купи её... Она красивая, и ещё такая юная, нежная. Возьми...
На сморщенной ладошке лежал цветок, фиалка. Он был совсем недавно сорван. Фиолетовые лепестки распустились, обнажив жёлтенькое сердечко завязи. Сочный упругий стебелёк лихой завитушкой топорщился к небу. Тонкий, еле ощутимый сладкий аромат коснулся моих ноздрей.
Я почему-то разволновался, и в первые мгновения не нашёлся, что ответить.
- У меня когда-то было много таких фиалок, - продолжала старушка. - Я ухаживала за ними, а потом они засохли. А эта, вот, последняя осталась...
Мне было тяжело, очень тяжело, и сейчас я не найду слов, чтобы описать эту тяжесть, но я заставил себя преодолеть смущение и поднять голову, чтобы посмотреть в глаза этой женщине. Меньше секунды длился мой взгляд. Но этого хватило - я испытал острую боль, как будто в темноте включили яркую лампу. Мне показалось, что вспыхнуло солнце, и весь мир потерял краски, заполнившись белым светом.
Я испытывал неловкость. Старушка отнюдь не выглядела попрошайкой. У меня не возникало желания её защитить, накормить, пожалеть. Скорее, наоборот - я чувствовал себя ребёнком перед ней.
- Сколько же вы просите за фиалку? - справившись с собой, поинтересовался я.
- Пятьдесят рублей. Но если тебе дорого, то могу уступить, например... - также тихо, с достоинством, будто продавала ценный старинный сервиз, а не один одинёшенек заурядный цветок, ответила старушка.
- Нет-нет, - резко перебил я. - Не дорого.
Достав из бокового кармана давно забытую там тысячерублёвую купюру, осторожно взял фиалку, положил вместо неё бумажку с глядящим вдаль князем Ярославом, и своими горячими пальцами закрыл холодные пальцы старушки.
- Спасибо вам! - неожиданно для себя воскликнул я.
- И тебе спасибо! - спокойно она ответила мне.
И её "спасибо" прозвучало весомее, значительнее, чем моё.
Я отвернулся, и чуть ли не бегом направился к дому. В руке, как в лодочке, лежала фиалка.
Я не оглядывался. Я не хотел этого делать. А, быть может, что-то подсказывало мне, что этого не следует делать.
Вечером я вернулся домой поздно, после свидания. Ликуя от счастья, очарованный Аней, я забыл об утреннем приключении. Цветок стоял в банке на подоконнике кухни, и ещё днём я утвердился в мысли, что он обязательно завянет.
Каково же было моё удивление, когда, проснувшись и пойдя готовить завтрак, в лучах раннего солнца я увидел нежный цветок, такой же юный и стройный, как вчера. Утром он расцвёл заново...