Эта встреча произошла золотистым осенним вечером в тихом скрипящем половицами зале частного музея.
В больших окнах и на подоконниках играли блики отраженного солнца. Дом напротив купался в закатном свете, полыхая огнями стеклянных витрин. Поток автомобилей и прохожих тек мимо, появляясь и исчезая в серых ущельях тесного квартала. В самом верху, между стен и крыш сияла полоска яркого голубого неба. Его чистота и глубина притягивали взор.
Стоя у окна, я поднял голову, высматривая этот клочок прозрачного неба и думая о том, что к зиме надо купить свитер для жены. Порой я был романтичен и мечтателен, а порой - очень даже практичен и меркантилен. Эти свойства характера сочетались благодаря увлечению живописью и работе финансиста, где я играл роль строгого и скрупулезного знатока законов денежного оборота. Работа утомляла меня, и отдушиной были выставки художников и картинные галереи. Тут я забывал о суете мира и скоротечности времени. Дома я занимался рисованием, но только лишь для снятия усталости, а не для заработка. Еще я любил смотреть на картины других людей, думать над тем, что они с их помощью хотели сказать зрителю. Каждый человек для меня был вселенной, а его картины - воротами в нее.
Выставка того дня носила название "Пробуждение" и была посвящена сюжетам расцветающей природы, которая сквозь ледовый панцирь мартовского наста или через щели бетонных плит заброшенного завода пробивала путь к солнцу и теплу. Картины вдоль стен открывали двери то в грязное ненастье загородной распутицы, среди которой набухали яблоневые почки, то в сердце безликого мегаполиса, где ветру поездов никак не удавалось прижать к земле былинки тонких фиалок вдоль насыпи, то в ядерные пустоши, под пепельным небом которых боролись за жизнь побеги зеленого райграса.
Итак, окончив осмотр, я задумался у окна, наблюдая за движением улицы и поглядывая на небо. К реальности меня вернул гул голосов и топот ног. В выставочный зал входила группа старшеклассников. Я обернулся и уставился на них. За годы работы на крупном предприятии я уже и забыл, как выглядят школьники. Забыл, каким был я сам.
Школьники собралась вокруг экскурсовода. Они были увешаны проводами от наушников, в руках держали смартфоны и планшеты. Кто-то записывал на видео, кто-то фотографировал все подряд, кто-то просто уткнулся в экран и ни на что вокруг не обращал внимание. Очень быстро на свои устройства они запечатлели всю обстановку вокруг, отдельно засняв каждую картину, и даже сделали селфи с некоторыми из них. Но так как экскурсовод продолжал говорить, а делать было уже нечего, то слушали его не очень внимательно: шумели, отходили в сторону, бродили по залу, но под назидательным взглядом учителя неохотно возвращались в круг.
Эти подвижные юноши и девушки, молодой неуемной энергией наполнившие картинный зал, явно начинали свой последний школьный год. Они уже не были детьми, утратили наивность и приобрели прагматичность, но еще не стали по-взрослому расчетливыми, когда в основе поступка лежит неумолимое "надо" - до сих пор они поступали так, как чувствовали, руководствовались порывом и резким, импульсивным желанием. Они вели себя так, как я себе позволить давно уже не мог. Поэтому я продолжал неподвижно стоять и изучать их, возможно, вспоминая юность, или представляя, как хоть на один день я бы оказался на их месте, оставив бремя обязательств взрослого мужчины.
Внезапно передо мной оказалась девушка лет пятнадцати, явно из этого класса школьников. Она была ниже меня, в курточке-ветровке, с затянутыми в хвост медными волосами - и пахла горячим шоколадом с корицей. Ее стройная фигура и некоторая плавность в движениях говорили о том, что она занимается каким-то видом спорта, не силовым, может, гимнастикой, кроссфитом или легкой атлетикой. На меня она устремила большие карие глаза, в которых плескались задорные искорки.
- Привет! Что вы тут один скучаете? - спросила она.
Голос у нее был твердым и четким, но в нем также была и глубина, намек на потаенную, пока не раскрытую нежность.
Я растерялся:
- Вот, пришел посмотреть работы молодых художников...
- А нас сюда идти заставили. Внеклассное занятие по обществознанию. Художников не люблю, мне раньше они казались очень скучными, но здесь зачетные картины, - девушка обвела взглядом зал, скользнула по мне и затем посмотрела на носки своих кроссовок - что-то смутило ее.
- Благодаря хорошей картине вы можете увидеть мир глазами другого, незнакомого вам человека, - сказал я, замечая, как ее губы растянулись в улыбке.
- Какая остроумная мысль! - и тут в ее интонациях прозвучал легкий вызов. - А зачем пользоваться чужими глазами? Мне и своих хватает.
- Затем, что так вы узнаете о других планетах, кроме вашей. Рано или поздно, подобно Маленькому принцу Экзюпери, вам наскучит жить на одной планете, и захочется увидеть другие, - вызов был принят.
- Я читала эту книгу, - тихо произнесла она и стала смотреть в окно, как умирало последнее отражение солнца на стене дома через улицу.
Возникла пауза. Мне показалось, девушка боролась с чем-то внутри себя.
Вдруг она подняла руку, запустила тонкие пальцы в каштановые волосы, отбросила челку с высокого лба, повернула голову ко мне и посмотрела прямо в глаза. Это длилось секунду, может, меньше, потом она снова увела взгляд куда-то в сторону - но меня обожгли чистота и горячность ее взора, на дне которого плескались страх, ожидание, надежда, удивление и еще много оттенков и полутонов девичьих чувств. И сейчас же я понял, что она не решалась посмотреть на меня из опаски, но посмотрев, дала возможность заглянуть в свою душу. И еще я понял, что это стоило ей больших усилий, что делает это она крайне редко и, значит, я вызвал у нее доверие и симпатию.
Это огромный дар и дорогого стоит, когда другой человек дает тебе возможность коснуться его души, поэтому в первые мгновения я не знал, как себя вести и сказал:
- Вам скоро поступать в институт?
- Да, в следующем году, но я еще не решила, куда.
Она покачала головой и глубоко вздохнула. В ее руке появился мобильный телефон. Машинально, она повертела его, и снова спрятала в складках ветровки.
- Знаете, я выбрал престижную профессию, выучился и работаю, - решил поделиться опытом я. - Профессия приносит мне хороший доход. Но не радость. Выбирайте то занятие, которое вы будете любить.
Я старался избежать назидательности в тоне, но, кажется, мне это не удалось, потому что девушка грубовато возразила:
- Ой, не надо этих учений о работе как хобби и прочей ерунде. Как сложится, так и будет. Мир меняется, сегодня одно - завтра другое, а наша работа - не более, чем средство обеспечить свою жизнь. А свою мораль оставьте для кого-нибудь другого.
Ее грубость даже не была настоящей грубостью как ее обычно понимают, а неуклюжей попыткой оспорить устоявшиеся взгляды, которые, как она считала, не соответствовали истине.
Девушка вдруг спросила:
- У вас есть талант?
Я задумался, можно ли назвать мои картины, сложенные в углу спальни и накрытые обрезком ткани, талантливыми.
- Так есть или нет?
Она сделалась упрямой, рот вытянулся в линию, а в его уголках собрались морщинки, пальцы теребили фиолетовый шарфик.
- Хорошо, скажу, что есть, - сдался я. - Что это меняет?
- Вот и берегите его, - решительно заявила девушка. - Талант - самое ценное, что мы имеем. Талант любить, талант рисовать, талант служить тому, кого ты любишь - вот что главное в жизни, а не все эти игрушки, вроде денег и статусов. Вон, у нас в классе Колька, мажор, его папа на лексусе в школу привозит, и потом на том же лексусе - забирает. Колька ничего не умеет, и ничего из себя не представляет, только на задницы пялится та по клубам тусит. Какой с него прок?
- Но и одним талантом сыт не будешь... - начал я, но она перебила.
- Банально! Каждый знает, что без денег ничего не выйдет. Но не деньги - главное, не они решают. Улавливаете разницу?
Девушка затихла, неловко переминаясь с ноги на ногу.
Позади нас школьники пришли в движение, экскурсия закончилась.
- Как вас зовут? - поспешил спросить я.
- Аня.
- Вы есть Вконтакте, в других социальных сетях?
- Да.
- Я вас добавлю.
- Добавляйте.
Пауза.
- Мне пора идти, - она вытянула гибкую шею, следя за одноклассниками. Ее кожа отливала перламутром в свете ламп.
Собравшись уходить, она все-таки снова обратилась ко мне:
- Знаете, я люблю осень. Вот это ее особенное состояние, когда все затихает и наполняется искристым светом ... печальным светом - от него всегда грустно. Природа хочет жить, но ничего не может сделать со временем, все равно же придется умирать, ей остается только смириться с неизбежным, - и осенью звучит грустная песня о смерти и новом рождении. Последние месяцы я почему-то много думаю об этом. Беру наушники с плеером, закачиваю туда Би-2, Сплин, Арию, Пикник, и иду бродить по городу, одна. Прямо тащусь от тех старых песен.
Я улыбнулся. Она спросила:
- Почему вы смеетесь?
- Это песни моей юности, и не так-то и давно все это и было, - улыбаясь, я смотрел на нее.
Аня смутилась. Чтобы не возникло неловкости, я сказал:
- У вас хороший вкус, вы мне положительно нравитесь.
Тут она вдруг переменила тему.
- Кем вы работаете? - я видел, что ей не хотелось уходить, но ребята уже стали покидать зал.
- Руководителем финансового отдела.
Я чувствовал, у нее была еще одна невысказанная мысль.
- А чем занимаетесь в свободное время?
- Рисую.
- Зачетное занятие, не бросайте его, - она снова посмотрела мне в глаза, в ее взгляде я увидел детскую просьбу, искреннюю и отчаянную. - Работа вас кормит, так посвятите остальную жизнь рисованию.
Она сцепила руки на животе, застыла передо мной, вытянулась, стройная, свежая, юная.
- Хочу увидеть ваши картины!
- Я с удовольствием покажу их вам.
- Тогда пока?
- До встречи.
Я помахал ей рукой. Она развернулась, легко крутнувшись на одной ноге, и поспешила к выходу за остальными.
Только оставшись один, я осознал, в каком напряжении был на протяжении всего разговора. Эта девушка всколыхнула все мое естество, перевернула давно устоявшиеся мысли. На меня словно подуло прохладным и влажным ветром пробуждения.
Домой я вернулся как на крыльях. Жене ничего не рассказал о встрече. Дежурно поцеловал дочку, и сел рисовать. Сначала я бегло сделал эскизы карандашом, чтобы не забыть детали: картинная галерея, мужчина у окна, рядом школьница с хвостиком из волос, они говорят о чем-то, жестикулируют, в отдалении - силуэты многолюдной экскурсии. Линии на бумагу ложились легко и быстро. Как мне казалось, рисунок вышел эмоциональным.
Перед сном я спрятал его подальше среди бумаг письменного стола. Жена заметила мое возбужденное состояние, но ничего не сказала, лишь посоветовав пораньше лечь спать, потому что завтра предстоит насыщенный день. Я ее послушал, лег, но сон не шел. Перед глазами стоял силуэт Ани, а сердце будоражили неясные чувства. Чем она так подействовала на меня? Обычная встреча, обычная школьница, я - взрослый мужчина, у которого есть семья и скучные повседневные заботы. Но что-то было в ней такое первозданное и неподдельное, такое знакомое, родное и важное, уходящее в давно забытую мной юность, что всколыхнуло спрятанные в дальних коридорах сознания и надежно закрытые там рациональным умом светлые чувства нежности и печали о чем-то безвозвратно утраченном.
Через несколько дней я договорился о встрече с ней. Я сказал, что работаю над ее портретом, и хочу, чтобы рисунок вышел достоверным. Это была правда: изображая Аню, я волновался, и ее облик мерк и искажался в моей памяти, фотографии из социальной сети для целей высокого искусства не подходили, поэтому было бы хорошо увидеть ее снова, и запомнить именно это последнее, более осмысленное впечатление. Она легко согласилась.
Утром ленивым выходным днем погода стояла ясная, пока еще теплая, и сидеть на лавочке сквера было приятно. Ее неизменный хвост волос стягивала яркая зеленая резинка, а одета она была в желтую кофту с Микки Маусом, ухмыляющимся до ушей, и светло-голубые джинсы. От нее, как и в прошлый раз, исходил тонкий аромат шоколада и корицы.
- Ну и что во мне такого, что вы решили меня нарисовать? - подойдя, сразу же спросила она.
- Да если бы я знал наверняка, - искренне улыбнулся я в ответ. - Вы остроумны.
- Вот спасибо, но, кажется, вы лукавите. Есть что-то еще.
- Я пока не определился.
- Думаю, работа над картиной поможет вам разобраться.
Почувствовав себя неуверенно, я спросил о другом:
- Аня, у вас есть мечты?
Она удивленно взглянула на меня.
- Есть, конечно. У какого нормального человека их нет?
Потупившись, она улыбнулась своим невысказанным мыслям; эта стеснительная милая улыбка задержалась на ее губах, а я застыл в молчаливом любовании ею - улыбкой невинности, напоминающей мне, как прекрасно ускользающее детство и сколь чувственна и нежна рождающаяся юность.
Наверное, Аня хотела ответить на мой вопрос, но, замешкавшись на мгновение, сказала совсем иное:
- Это такой метод? Узнавать не только внешний, но и внутренний портрет вашей модели?
- Одного не бывает без другого.
- Помогает?
Я рассмеялся, но этот смех показался мне вынужденным и неестественным. Аня чутко следила за мной, за каждым движением. В ее позе, взгляде, вдруг посерьезневшем лице сквозила настороженность.
- По-разному, - заговорил я. - Человек - это бесконечно интересная книга детективного жанра. С каждым новым событием ты приоткрываешь завесу человеческой тайны, узнаешь ее все лучше, но никогда - до конца.
Теперь Аня смотрела на меня сосредоточенно и внимательно. Она намеревалась что-то сказать, нечто очень важное для нее - я это понял по сосредоточенному взгляду и поджатым, вытянувшимся в линию губам.
И вот, она решилась:
- Мечты у меня есть. Посмотрите на того маленького ребенка напротив, как он бегает вокруг мамы. Так вот, я мечтаю, чтобы он вырос здоровым и сильным и нашел свою любовь, и дарил ей цветы, а вместе с ними - много-много счастья, и чтобы это счастье поселилось в маленькой уютной квартире на двадцатом этаже, откуда вдвоем они будут смотреть, как вечером зажигаются огни в городских квартирах, а ночью заниматься сексом, и потом лежать друг возле друга, и наслаждаться близостью, довольные и бесконечно счастливые. Как думаете, случится такое с тем мальчиком?
Я молчал, задумался. Аня продолжила.
- А теперь посмотрите в другую сторону, видите, через наш сквер бредет какой-то алкаш, он так неуверенно стоит на ногах и весь помят. Вон он, левее, - я не сразу сориентировался, куда указывает Аня. - Да, правильно. Я хочу, чтобы он встал ровно, расправил плечи и грудь и, если уж он так любит вино, или что он там любит из спиртного, то пил его в окружении верных друзей и сногсшибательных красавиц с большими сиськами и длинными ногами, в дорогом ресторане с музыкой и смехом под громкие и щедрые тосты. Как вам? И даже если он умрет после этого, то весело и в угаре, ласкаемый пусть продажными, но красивыми шлюхами. А? Что скажете? Не такие вы фантазии ожидали от пай-девочки пятнадцати лет?
Аня все больше распалялась, быстро вертя головой в поисках новой жертвы для своих предсказаний.
- Так, взгляните налево, на прогулку вышли бабка с дедом. Какие они аккуратные и седые, прямо сама добродетель! Я им желаю объездить весь мир. Гулять вот также под ручку по осеннему Монмартру - Париж, черт возьми, что еще надо-то на старости лет! Подняться на летнюю Фудзияму, постоять у подножия пирамиды Хефрена, прокатиться на джипе по танзанийской саванне - и так провести остаток жизни, и умереть не от болезней в собственной моче среди затхлых простыней старой, в клопах, кровати, а где-нибудь в окружении взрывов лавы проснувшегося вулкана или в пучине волн тропического шторма, вдвоем, в один день и час, в возрасте до ста лет. Их потом, может быть, даже найдут: два трупа, где один своим телом накрыл другого - это будет его последний подвиг ради любимой женщины, которую, конечно же, он любил всю жизнь, ни разу не изменяя - по крайней мере, в это все верили, и даже он сам.
Аня говорила запальчиво, быстро, она волновалась и переживала свои слова. Сейчас она замолчала, переводя дыхание - ее щеки порозовели, рот слегка приоткрылся, грудь под кофтой быстро поднималась и опускалась. Ее возбуждённое состояние каким-то образом передалось и мне, я был словно не в своей тарелке, но при этом глупо счастлив. Непроизвольно я стал улыбаться. Она заметила это и насупилась.
- Вот такие мои мечты, и не надо хихикать тут, сами спросили, за язык вас никто не тянул, - в ее голосе прозвучали нотки обиды, незлобивой, но искренней, мимолетной, готовой тут же испариться без следа, если слушатель проявит достаточно чуткости и внимания - так могут обижаться только дети и женщины. И сейчас она выглядела очень женственно, сидя ровно на краю скамейки, обдуваемая легким ветерком и жмурясь от мимолетных касаний солнечного лучика, заигрывающего с ней из-за листвы желтеющей березы.
- Что вы! даже не помышлял смеяться над вами, - я старался поймать ее взгляд, но он все время ускользал куда-то в сторону.
Я не хотел больше ничего добавлять своего, предчувствуя, что Аня собирается сказать что-то еще.
- Может быть, я выгляжу наивной, и все это не по-взрослому, не так серьезно, как надо бы, как у вас там принято: взвешенно, с аргументами, логично и правильно, - продолжала она, - но моя главная мечта в том, чтобы каждый, кто родился и жил на планете, оставил свой след в ее истории, а с собой туда, куда все так или иначе уходят - за горизонт сознания - забрал такие же яркие эмоции и воспоминания. Нет ничего хуже, чем прожить хоть и длинную, но скучную и однообразную жизнь, и мечтать повеситься от тоски. Иначе нет смысла жить, лучше уже сразу - под поезд!
Она отвернулась от меня. Ветер играл ее хвостиком волос, стянутом зеленой резинкой. Узкие плечи и спина были неподвижны, руки опущены вдоль талии.
- Аня, у вас очень взрослые мечты, - тихо сказал ей я. - То, что они отличаются от других, не делают их недостойными.
- Правда? И чем же они отличаются, интересно? У моих одноклассников вообще никаких мыслей нет, кроме как травки покурить и переспать с кем-то. Последним так они только и бредят.
Я продолжал:
- Вы меня просили не бросать мой талант и рисовать дальше, а я хочу попросить вас - не забывайте свои мечты, они помогут вам сохранить остроту чувств и мысли в этом скучном и унылом мире.
Она резко обернулась вокруг своей оси, ее лицо оказалось прямо напротив моего.
- Что же это вы людям так не доверяете, а? Неужели все такие скучные? - и снова, как в первый миг нашего знакомства, на дне ее глаз прыгали веселые задоринки.
- Не хочется вас огорчать, но это не сказочный мир, и вокруг полно агрессивных эгоистичных личностей, ежесекундно готовых обменять и вас, и меня на тридцать серебряников, а то и на меньшее, даже угрызения совести их не будут мучить после этого.
Мне было тяжело реагировать на ее частые смены настроения, но я как мог старался соответствовать.
- И все-таки, какой же вы серьезный! - воскликнула Аня. - Неужели и я такой стану, когда мне исполнится столько же лет, как вам?
- Вы будете веселее.
- Почему?
- Вы проживете интересную жизнь и станете вспоминать самые яркие ее моменты - и много-много радоваться.
- Какой вы оптимист!
Судя по всему, Аня не поверила сказанному, но ей понравились мои слова, и она, наконец, расслабилась, облокотилась о спинку лавочки, глядя в небо.
- Так кто же я все-таки: скептик или оптимист? Кажется, эти два понятия противоречат друг другу, - решил я расставить точки на i.
- Вы финансист-романтик, - и тут она прыснула от смеха.
- Вообще не сочетаемо! - категорически отрицал я. - Оксюморон!
- Очень даже! У вас ум скряги и сердце вольной птицы - ну, все люди, кто работает с деньгами, очень дотошны, уже не обижайтесь, у меня мама экономист на предприятии, и это ужасно занудная личность. Сердце всегда рвется наружу из темницы ума - вам постоянно мешают всякие правила, которые вы там себе напридумывали. Иногда у сердца получается вырваться, но никогда оно не может сбежать до конца: ум успевает схватить эту несчастную птицу за хвост; так они и борются всю жизни, но никто не побеждает.
Тут пришел мой черед задуматься. Аня будто бы ушла в себя, сосредоточенно глядя куда-то вверх, но я понимал, что она следит за мной - по быстрым как молния движениям яблок глаз в мою сторону, по напряжению, вдруг опять возникшем между нами. Они ждала от меня определенной реакции, а значит, то, что я думаю, для нее было важно.
- Видимо, так устроена вселенная, в которой нам с вами довелось жить, - начал я. - Мы не можем быть в ней свободны до конца...
Она настойчиво, но спокойно перебила меня:
- Знаете, в детстве мне нравилось смотреть на голубое небо. Особенно оно красиво осенью, в холодный и светлый день, и именно вечером, перед закатом. Что-то в нем есть такое... что вот так сразу не передать... что-то гармоничное и домашнее, будто там, за пределами синей пустоты, по-прежнему находится и ждет свою хозяйку мной когда-то оставленный дом. Но потом острота этого чувства притупилась, и вот сейчас совсем ушла. Я уже почти забыла свои детские фантазии, как это называли мои родители.
Аня сложила руки у себя на коленях и грустно вздохнула.
- Вот оно, взросление, да? Когда все, что там, наверху, все это древнее и вечное, начинает казаться далеким и несущественным, а то, что непосредственно вокруг тебя - предметы быта, рубли, доллары, заботы об оценках, рейтингах, званиях, отношениях, желания, симпатии или антипатии - вся эта суета превращается в самое важное, что только может быть, заполняет твой день и даже снится ночами... И убери некий всемогущий волшебник эти заботы, скажи: Аня, ты свободна и можешь делать все, что тебе заблагорассудится, ограничений нет, задач нет, препятствий тоже нет - так вот после этих слов, после наступления полной, абсолютной свободы и делать ничего не захочется, и делать даже будет нечего, а только и останется, что озираться по сторонам и удивляться этой новой пустоте вокруг, которую под конец дня ты уже возненавидишь и будешь умолять вернуть тебе старые заботы или послать новые.
Я пытался осмыслить услышанное - мысли вполне характерные для ее возраста, но необычные по форме, образности и точности выражения. Тогда я заговорил:
- Да, Аня, это и есть взросление. Даже больше, это вхождение в жизнь. Может быть, она не так прекрасна как небо, которым вы восхищались в детстве, или родительские руки, которые вас обнимали. Но имеет свои прелести. Небо для нас пустое и недосягаемое, а здесь со всей силой кипят страсть, борьба, вера, ненависть и любовь, в конце концов! Это интересный спектакль.
- Да я же не против, - как-то примирительно усмехнулась мне она. - Просто так все необычно. Столько новых чувств - и они такое насыщенные, сильные и новые.
- Аня, вам повезло!
- Хм... В чем же? - она лукаво прищурилась.
- Вы переживаете впервые то, что у меня уже было давным-давно, и никогда не повторится вновь.
- Я не хочу взрослеть! - она сказала это с интонациями упрямой девочки и взмахнула руками в протестном отталкивающем движении.
- Не стоит сопротивляться тому, что неизбежно.
- Не-а!
Я не смог сдержать улыбки.
- Подростковый максимализм?
- Немного женского упрямства, - кокетливо сощурилась она в мою сторону и тут же спросила:
- Когда вы покажите мне свои картины? Вы обещали!
Я не знал, как организовать для нее показ - домашние бы очень удивились ее визиту, да она бы и не пошла в гости к незнакомому мужчине - и ляпнул первое, что взбрело в голову:
- На выставке. Дорисую ваш портрет, и сделаю выставку. Туда и приходите.
- Вот возьму - и обязательно приду!
Она поднялась на ноги.
- Мне пора. Еще на тренировку надо успеть. Пока. Жду приглашения!
Аня помахала мне ладошкой - в воздухе качнулся ее хвостик волос - и стала удаляться быстрой, молодой, обретающей плавные черты походкой.
Не знаю почему, но целый день после этой встречи мне было очень тоскливо.
Спустя месяц картина была готова. Об этом я написал Ане. Она загорелась желанием на нее посмотреть. Я не хотел посылать ей просто фото, полагая, что оно не передаст всей атмосферы картины и создаст ложное впечатление о ней. Ждать даты выставки, об устроительстве которой я даже еще не помышлял, Аня не хотела. Тогда мы решили встретиться в одном торговом центре, удобно расположенном и для нее, и для меня. Погода уже портилась, наступали холода, а в сумрачном ноябрьском небе громоздились черные северные тучи. Прогуливаться по улице было бы неуютно, да и чревато порчей картины от ежечасно срывающихся капель дождя и порывов промозглого ветра, поэтому увидеться мы условились в атриуме торгового центра возле пиццерии в полдень субботы.
Моя жена наблюдала, как и кого я изображал на картине. Ей сцена очень понравилась, и она неоднократно хвалила меня, называя последнюю работу лучшей из моей творческой коллекции. Я никогда ничего не таил от жены, но о том, что реальная встреча с девушкой из картины имела место - не рассказал, упомянув лишь, что персонаж мне приснился.
В условленный день я обернул картину непрозрачной пленкой, поместил в плоскую картонную коробку, взял подмышку и отправился на встречу. Телевизор у с утра я не включал, новости в Интернете не просматривал, так как был крайне смятен: как она отреагирует? что скажет? что подумает? В общем, чувствовал себя как школьник двадцать лет назад. Жене сказал, что иду показывать картину одному известному критику, который может порекомендовать ее для художественной выставки.
Выйдя на улицу, я услышал вой сирен, но вскоре он стих, и я перестал о нем думать. Я спешил и был рассеян, мне это состояние очень не нравилось, и я начинал раздражаться еще больше. Почему я так себя виду? Что в ней такого, от чего учащается пульс?
Выйдя из метро, я попал в хаотично двигающуюся истеричную толпу. Только подняв от пола глаза, я понял, что происходит. Несколько секунд я просто стоял на месте, пытаясь осознать увиденное. Затем бросился вперед, в самую гущу, и натолкнулся на кордоны полиции.
Здание торгового центра была охвачено пламенем. Черные клубы дыма стремительно поднимались к серому небу. В воздухе кружились пепел и обрывки бумаги. Там, где был атриум, в самом сердце торгового комплекса - зияла дыра, в ней бушевал и ревел огонь, части стен, арматуры и перекрытий торчали в разные стороны. Отовсюду звучало одно и тоже слово, произносимое в разных тональностях - шепотом, криком, стоном: "теракт". Многие достали телефоны и снимали все подряд, куда-то звонили, что-то нервно требовали, умоляли и плакали - в общем, вокруг царила истерия.
Торговый центр облепили десятки пожарных машин; из брандспойтов они обрушивали тонны воды на развороченный эпицентр взрыва. Люди пытались штурмовать полицейские заграждения. У многих в торговом центре остались родные, близкие и друзья. Разумеется, полицейские были неумолимы. Толпа напирала все больше, и тогда им пришлось стрелять в воздух. Это возымело действие, люди убавили натиск. Из мегафонов все время неслись призывы соблюдать порядок и ожидать, пока пожарные и сотрудники МЧС не расчистят завалы и не войдут внутрь.
Через некоторое время, с другой стороны торгового центра, не пострадавшей от взрыва, начали выводить людей. У многих было отравление угарным газом. Перепуганные, в ушибах, с ожогами, но живые, они направлялись к автомобилям скорой помощи. Я бросился к ним, впиваясь лихорадочным взглядом в каждое новое лицо. Ани среди них не было.
Вскоре начали выносить тяжело раненых и трупы. Из-под простыней, которыми закрывали мертвые тела, выглядывали обугленные и скрюченные руки и ноги. Интуиция подсказывала мне, что в живых Ани нет, а ее изувеченное тело - на одной из носилок, выложенных в ряд на расчищенном от обломков участке земли. Все это место по-прежнему было огорожено, и туда никого не пускали.
Неприкаянно я бродил среди чужих людей. На их лицах был испуг, в глазах - ужас, кое-кто, чьи близкие уцелели, плакал от счастья. Сумерки сгущались. С неба вперемешку с пеплом начал падать снег. Тихо и ровно крупные снежинки кружились в воздухе и мягко опускались на асфальт, одежду, крыши и стекла машин. Все звуки сделались глуше, серая пелена туч темнела, ноги и руки ощущали подкрадывающийся холод.
Я открыл новостное приложение своего смартфона. Лента пестрела подробностями произошедшей трагедии. Вскоре стали выкладывать данные погибших. Там значилась и ее фамилия.
Все это время, что я тут провел, за этим ограждением, среди праздных зевак, родственников и друзей пострадавших, мне было тяжело дышать. Сейчас я с усилием выдохнул. Но твердый ком в горле никуда не делся, а сердце, казалось, кто-то беспощадно продолжает сжимать мозолистой ладонью. От сырости или от пережитого потрясения, я начал мелко дрожать. Чувства жажды, голода, физической боли медленно возвращались ко мне. Внезапно я понял, что последние несколько часов ничего не испытывал, кроме острой потребности найти ее живой. Подмышкой я заметил что-то твердое. Это была моя картина. Я совсем забыл о ней, но каким-то чудом не выронил и нигде не потерял.
Вопреки здравому смыслу, подсказывающему, что этого делать не следует, я зашел в ее профиль в социальной сети. Там уже друзья и подписчики размещали скорбные посты соболезнований, украшенные свечками и цветами. Последний пост самой Ани, опубликованный за 2 часа до запланированной встречи со мной, гласил следующее: "Каждый из нас идет по своему пути, перед каждым стоят свои задачи и трудности, но одно у нас всех общее - это дар любить. И счастлив тот, кто нашел свой путь любви и идет по нему. Нашедшие любовь пробуждаются от долгого сна". В качестве иллюстрации к словам была изображена тонкая аниме-девушка, спиной стоящая к зрителю и лицом к звездному вечернему небу и весенней, усыпанной цветами дороге.
Дома меня ждала и волновалась жена.
- Боже, как ты долго! Ты слышал новости? Этот теракт...
- Да, я знаю.
Я отставил картину, и со всей нежностью, на которую был способен, обнял жену. Мы так стояли вместе, посреди коридора нашей квартиры, прижавшись друг к другу, радуясь тому, что живы, здоровы и дома, и что у нас есть дочь, которая сидит в соседней комнате и смотрит мультфильмы.
Долгое время после трагедии я не мог отделаться от чувства вины. Ведь если бы не моя картина, то Аня осталась бы жива. Она бы никогда не пошла в тот торговый центр, поступила бы в институт и прожила долгую, может, не всегда счастливую, но насыщенную жизнь - именно такую, как я ей обещал. Потом я перестал терзать себя. То, что произошло - от нас не зависело, ни от меня, ни от нее. Приди я на десять минут раньше, и моя дочь осталась бы без отца, а жена - без кормильца и мужа.
Что я испытывал к этой юной девушке, только начавшей свое пробуждение? У меня до сих пор нет ответа - может быть, потому что я боюсь его получить. Иногда мне стыдно за свои неловкие порывы зрелого мужчины. А порой я рад тому, что на какой-то миг вернулся в свою юность, безвозвратно ушедшую, но оставшуюся в памяти и порой всплывающую оттуда неясными бередящими душу образами.
Была ли она необыкновенной, гением, которому судилось изменить мир? Также не знаю наверняка, но думаю, что нет. Что ей точно удалось, так это изменить меня.
Я отобрал две свои старые картины, взял новую, с Аней, назвал ее "Пробуждение" - и принял участие в одной популярной выставке вместе с другими художниками. Мои работы имели успех. Две старые картины купили, выстроилась целая очередь желающих приобрести "Пробуждение", но я всем отказал.
На выставку я пригласил Аниных родителей. Они не знали о нашем знакомстве, и недоумевали вначале, кто я и для чего их куда-то зову, но как потом были поражены, увидев на картине живое отражение своей дочери.
Героиня сюжета легко, словно пританцовывая шла вперед, держа в руке растрепанную книгу, облаченная в кеды, белую блузу и кофейного цвета сарафан до колен; смотрела она вверх и чуть вправо в какие-то свои, лишь ей ведомые дали, смотрела с надеждой, озорством и упоением; челка ее отливающих темной медью волос растрепалась, а стянутый зеленой резинкой хвост раскачивался в такт движениям; лицо полнилось мыслью, живостью и энергией; рот приоткрылся, толи от удивления, толи от частоты шага, а только намечающиеся округлости девичей груди, выпирающей овалами из-под легкой ткани, подымались в глубоком вдохе. Позади нее восходило солнце, прямо из его золотого диска начиналась и вилась изумрудными долинами дорога, и именно по ней держала свой путь девушка-подросток. Вся фигура ее выражала стремление познать новое, открыть неизведанное - едва касаясь земли, она летела вперед, восхищенно и жадно глядя на мир, розовощекая, полная сил и сладких предчувствий.
Рассматривая рисунок, родители Ани едва удерживались от слез, но после мать таки разрыдалась, а отец просто молча стоял радом с сухими и покрасневшими глазами. Я коротко рассказал им, как мы встретились, - и подарил полотно. Не уверен сейчас, правильно ли я сделал, и не будет ли тот портрет каждый день отзываться страданием в сердцах несчастных родителей, но назад уже ничего не вернуть, а тогда у меня было стойкое убеждение, что поступить следует именно так.
Я получил заказы на новые работы и приглашения на три следующие выставки. Я продолжаю работать в финансовой сфере, на выходных же, а порой и в свободные вечера будних дней - рисовать. Дочка пошла в школу, а жена - во всем нас обоих поддерживает. Моя жизнь обрела гармонию.
Но один раз в год, каким-нибудь золотистым осенним вечером, мое сердце сжимает острая мучительная тоска, и я ищу тихий парк под холодным синим небом, чтобы гулять и слушать грустную песню природы о смерти и новом рождении. Когда я остаюсь в этом парке совсем один, порывы ветра вместе с запахом прелой листвы откуда-то издалека приносят нежный душистый запах горячего шоколада с корицей, который окутывает меня со всех сторон, дает насладиться собой призрачное мгновение, а потом растворяется без следа в бормотании внезапно налетевшего вихря, рождая в душе короткую и острую боль.