Ливень хлестал по суровым, серым скалам, ураганный ветер бил в лицо, черная туча заволокла полнеба, когда на повороте дороге, ведущей к замку, показался всадник на измученном коне. Замок Кнута Осфильда подавлял своим устрашающим величием. Он вырастал перед путником, словно громадная серая скала, возвышающаяся среди других скал. Глубокие рвы, узкие бойницы, зубчатые стены говорили о том, что при случае не только родовитым соседям но, пожалуй, и королевским войскам не так-то просто взять эту крепость. Остановившись у рва, всадник достал из-за пояса рог и несколько раз громко протрубил в него...
В задымлённом зале, где на порядком закопченных стенах были развешаны всевозможные охотничьи трофеи, а над огромным пылающим камином висели ветвистые рога какого-то гигантского лося, гостя величественно и снисходительно принимал хозяин замка - Кнут Осфильд, высокий сухопарый рыцарь с длинными белёсыми волосами, узкими, как будто выцветшими голубыми глазами и массивным, чисто выбритым подбородком. Владелец замка уже выслал из залы недавно пировавшую здесь буйную ватагу рыцарей, под массивным дубовым столом свора гончих визгом и лаем грызла кости, накиданные во время ужина. Возле них на полу у камина резвился мальчишка, бросая псам остатки мяса и костей и любуясь их раздорами и грызнёй за кость. Разговор предстоял серьёзный.
Хотя все за недавней пирушкой, по обычаю шведских рыцарей перепились, и многих слугам пришлось тащить на себе, но Кнут от выпитого становился только воинственнее и злее, мысли и чувства его обострились. Сейчас злость особенно кипела в нём не только от выпивки, но и от бессилия. То, что предлагал гонец, было заманчиво, но невозможно!
- А я говорю тебе Эрик, передай своему хозяину, моему соседу, что я не пойду на Мурман в земли руссов ни в этом, году ни в следующем! И он не пойдёт, в конце концов!- неожиданно резким и высоким голосом воскликнул хозяин.
-Морис Виннифред, мой хозяин, уверен, что теперь самое время туда идти. Иначе скоро будет поздно. Русские пытаются закрепиться там. Король недоволен. Русский монастырь на Мурмане насчитывает уже несколько десятков монахов... Ещё немного, и царь Иоанн завоюет Ливонию.
-Знаю! - с раздражением откликнулся и его надменное лицо побагровело.- Но король не даст нам сейчас ни людей, ни денег для похода. Не время. - Кнут, иди сюда.
Кнут-младший, сын и наследник рыцаря, недовольно сопя, подошёл к отцу. Ему было лет 12. Долговязый, белокурый с тяжёлым подбородком, узкоглазый, он был уменьшенной копией Кнута-старшего.
Хозяин положил руку на голову сына.
-Эрик, передай своему хозяину, что мой Кнут и его Вальдемар завоюют эти земли. Когда вырастут. Я всё сказал.
2 Кольский острог. 1569 год.
- Эй, на карбасе! Греби к берегу, да поживей! Ванюшка, где пропадаешь! Вот пусти тебя рыбы на уху половить.
Мирно текли серебристые воды красавицы Колы. Тепло улыбалось всему живому сентябрьское солнышко на необыкновенной голубизны тихом и задумчивом небе Северной Руси. На пригорке возвышался храм с четой золотых стройных берёзок.
Плечистый здоровенный помор с окладистой бородой, прищурившись на солнце, погрозил сыну кулаком. Привязав карбас, Иван весело подбежал к отцу. Он знал, что отец не гневается на него, он приплыл почти вовремя, задержавшись лишь на полчаса. Никита, мощная фигура которого дышала удалью и отвагой, привычной для рыбака, ласково потрепал Ванюшу по густым русым волосам, перетянутым ремешком.
-Эх, Ванька, тебе уж 14, а ростом ты и на все 16 годков. А того и в уме нет, чтобы успеть матери помочь - дров нарубить. Ужин пора готовить. Да как нарубишь - можно и к соседу. Батюшка звал тебя. На клиросе в храме читать надо. А дьячок хворает нынче.
- Можно мне на вечерню, отцу Григорию прислуживать? - воскликнул мальчик, и большие синие глаза его засветились радостью.
-Беги уж, если не уморился, чернец, - улыбнулся Никита, - Только дров прежде наколи!
...Церковная служба подходила к концу. У образа Николая-угодника мерцали свечи ярого воска, с трепетной надеждой поставленные поморами перед отплытием. Чистота, свет и покой царили в церкви. На стенах из свежих золотистых сосновых брёвен виднелись янтарные капли смолы. Запах сосны смешивался с благоуханием ладана. С Владимирской иконы с кроткой любовью смотрели на молящихся Богомладенец Христос и Его Пречистая Матерь. Иван на клиросе дочитал первый час и подошёл взять благословение у батюшки. Седовласый отец Георгий благословив Ивана, спросил:
-Завтра-то на утреню отец отпустит помогать? Если пустит, приходи. Служи, Иванушка, Богу. Вот ты и читать у меня выучился, благо мы соседи. Подрастёшь ещё - и, Бог даст, повенчаешься с хорошей девушкой, мир тебя изберёт служить в нашем приходе, архиерей этот приговор утвердит, а тебя рукоположит. Диаконом станешь, потом и священником. Желаешь ли Богу и Церкви отдать жизнь?
-Желаю, отче! Только... Крепок я телом. Хотел было в ратники пойти. Русь нашу Святую и Колу от ворогов защищать! Вдруг нападут! На нашу Колу, на Печенгский монастырь и страца Трифона...
-А ты и будешь защищать. Не мечом и не копьём, а молитвой к Богу. Вот отец Трифон не с мечом - с молитвой сюда пришёл. И монастырь на Печенге построил, и лопарей окрестил. Всё верой и любовью. Да и отец наш Феодорит кроток был и милосерден, а село Колу основал, возведя церковку Благовещения. Он далеко от нас теперь, но молитвами его мы спасаемся здесь. Если же нападут на нас... Знаю я, любишь ты книги читать, особенно Евангелие. Вспомни слова Христа Спасителя: "Не бойтесь убивающих тело, душе же повредить не могущих..."
3Нападение рыцарей. Год 1589
...Кнут снял с головы рогатый громоздкий шлем и огляделся. Отец часто говорил ему: "Велики у руссов земли, богаты. Отвоевать их - наш долг перед верой и королём". Ну, вот он и здесь. Длинные жидкие пряди волос развевает ветер, узкие серые глаза хищно прищурены, снежинки тают на длинном, безбородом лице с крючковатым носом. Но где же эти увальни, финские наёмники? И где проводник?
-Господин Осфильд! Финский отряд уже соединился с нашим. Звучно раздался голос стройного рыцаря лет 28 с привлекательным лицом. Кнут с раздражением обернулся. Надо же было королю Юхану послать с ним этого сынка знатной фамилии, Эдварда. Этот дурачок начитался Библии. Кнут тоже её читает, как все лютеране, евангелисты. Но Библия одно, а жизнь - другое. А что выходит? Не оленей у лопарей не отобрать, не пугнуть их для забавы. Нашёлся заступник за дикарей! Ох уж это чтение Библии! Иногда Кнут жалел, что не остался как его дед, добрым католиком, воинственным и совершенно не грамотным.
- Знаю, Эдвард Рамборг, без тебя давно знаю. Скоро будет и проводник. Он обещал, что через день пути мы достигнем богатого местечка, которое охраняют лишь два монаха. А через неделю мы ворвёмся в Нижний монастырь, там уж, верно полно сокровищ! Да и работы будет побольше: монахов больше сотни. К счастью, они безоружны, мы просто уничтожим их всех. Но помни: половина всех богатств - мне, четверть золота и другой добычи - нашим парням, четверть тебе! Мне половина, мне!
- Как скажете, господин, - безразлично ответил Эдвард, - Нет, Бог создал меня вовсе не для грабежа,- подумал он.
ПРОДОЛЖЕНИЕ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Продолжение: Пятьдесят против двоих
...Зимний закат в последний раз озарил купол и крест Успенской церкви, заискрились парчой снега вокруг Верхнего монастыря. Высокий, широкоплечий синеглазый монах-священник произнёс "Иисусе, помилуй мя, грешного" и постучал три раза в дверь крохотной кельи-избушки. "Аминь" - протяжно раздалось в ответ.
Спаси Бог тебя, отец Иона, что, мне старику снова дровишек нарубил и принёс. Благослови меня, отче!- сутулый худощавый старичок в рясе с заплатками открыл дверь
-Бог да благословит тебя, брат Герман. А дровишки - не о чем и говорить. Мне 35, а ты лет на 30 старше да и немощен. Завтра принесу тебе сушёных грибов и сготовлю тебе похлёбку, а после поста уж разговеемся и творогом, и молоком из Нижнего монастыря. Сейчас трав целебных заварю, чтобы твоя простуда прошла. Потом канон тебе почитаю, помолимся.
-Как ты всё успеваешь, отец Иона? Снова ни свет, ни заря на могиле батюшки Трифона после обедни в храме панихиду отслужил, в лес сходил, дров нарубил, церковь вымыл и вычистил, снег убрал возле храма, обо мне, убогом, заботишься?
-Да я привычный, брат Герман. Вырос в Коле, у отца по дому всякую работу исполнял, и на реке один рыбачил, и в море с отцом ходил, часто за младшими братишками присматривал, их у меня шестеро. В миру меня Иваном звали. Больше всего любил я в храме священнику помогать, да читать. На службе - Апостол и Псалтырь, дома - Евангелие и жития. Хорошую Бог дал юность. Одно вот... Рассказывал уже тебе. Повенчался я со своей Марией, дочка у нас родилась. Вскоре стал диаконом, потом священником. И тут... Бог посетил меня. Дочка маленькая умерла, а вскоре и жена. Не роптал я на Бога, но сколько слёз пролил. Бог всё делает к лучшему. Не потерял бы семью - не быть бы мне во ангельском чине, в монашестве. А деланию иноческому учился я у нашего отца Трифона, ты знаешь.
Вечная ему память... Угождал он Богу всю свою жизнь.
- Ты был любимым его учеником, отче.
- И его все любили. Молится братия за упокой его души. И он там за нас молится.
- Отец Иона, тревожно мне. Помнишь, как собрались мы у постели старца накануне его смерти, а он и предсказал нам разгром всего монастыря, нашу смерть от врагов! И когда эта беда придет. Бог открыл ему.
- Да, брат. Может, и сбудется предсказания старца по грехам нашим. Христос терпел, и нам велел. Ты давай-ка не тужи. Помолимся. Ты поспишь, я в своей келье чётки ещё повяжу, охранять буду храм и тебя. Дай Бог тебе здоровья.
- Бог в помощь тебе, отче. Благослови меня.
- Бог благословит.
Отец Иона вышел из кельи. В задумчивости он стоял на морозе, глядя на звёздное небо. Тихо и мирно было на душе. Прошло минут пять. Вдруг... Шум раздался со стороны леса. Запылали факелы, озаряя чёрные фигурки бегущих людей, раздались крики. Рать двигалась на маленькую Успенскую церковь и отца Иону. "Господи, прости меня и прими мою душу", - проговорил он и перекрестился, потом распахнул дверь и разбудил задремавшего Германа: "Вставай, брат. Враги! Молись, благословляю тебя оставаться здесь и умереть здесь. И прости меня, если что". "Бог простит, и ты меня прости, отче". Отец Иона захлопнул дверь. И привалился к ней, вдыхая морозный воздух. Слышал, как в келье Герман бьёт поклоны перед иконами. Самый первый из ратников, увязая в снегу, бросился на Иону с мечом. Иона был на две головы выше его и шире в плечах, сильным ударом он выбил меч из руки врага и обрушил свой пудовый кулак прямо ему на голову. Тот упал, оглушённый ударом. Второй был ростом великан, с Иону. Он ударил священника плашмя мечом по голове. Иона покачнулся, но устоял. Сам резко двинул грабителя поддых. Тот согнулся, меч выскользнул прямо к ногам Ионы. Иона схватил меч, хотел прикончить нападавшего. Но... Занесённая рука замерла, меч выпал. Иона вспомнил иноческие обеты. Обещал он Богу не проливать крови не только людей, но и животных. Вспомнил и предсказание Трифона. Первый из нападавших, коренастый финн очнулся, меч его отлетел далеко, и он выхватил нож. Второй поднял меч, брошенный Ионой. К ним приближались ещё четверо. "Господи, прости мои грехи, прими дух мой", - прошептал священник и упал от удара меча, залив кровью белое полотнище снега. Враги ворвались в келью. Герман стоял к ним спиной, молясь на образа. Наёмник хладнокровно вонзил ему нож в спину. Ищите их золото, а потом сожгите всё! Болванам, которые их прикончили, отрубить головы. Надо было сначала пытать их и мучить, узнать, где богатства, а потом уж прикончить!
4Нижний монастырь: Прикончим шведов или...
В Нижнем монастыре готовились к Рождеству Христову. В бедных деревянных церквушках и кельях-избах всё вычищено и выскоблено. Мягко теплятся лампадки у древних образов. Вот один из иноков ударил в било - пора на трапезу. 5 января - не обед, а одно название. Немного ржаного хлебушка, квас. Сотворив молитву, братия уселась ха длинный стол на лавки. Пора уже и жития читать за трапезой. Игумен Гурий, бледный от воздержания, какой-то весь истончившийся за эти суровые на Мурмане месяцы полярной ночи, неспешно открыл огромную старинную книгу (на вес золота, из Москвы принёс ещё старец Трифон, как дар самого царя Всея Руси). Склонился над страницей, и вддруг... пошатнулся и упал. Братия подбежали, слышались возгласы: "Воды бы святой... Стар уж отец Гурий, не по силам ему строго держать Рождественский пост, ослаб". Совсем молодой инок Аникита, первый заглянув в книгу, с ужасом вскрикнул: "Кровь!" Иеродиакон Прохор почти вырвал её у него из рук и стал водить глазами по странице, почему-то называя имена братии: "Игумен Гурий, Пахомий... - братья, это же наши имена проступили на листе. Но писаны они будто кровью..." Все замерли. Игумен, выпив чашу воды, пришёл в себя. Брат Аникита, взгляни в окно, что за шум? " Ратники, много их, отче. Чужаки! - вскрикнул Аникита, отбегая от окна.
Игумен перекрестился: Что ж, воля Божия. Монахи тоже крестились, шептали молитвы. Инок Пахомий, богатырь лет тридцати, двухметрового роста, косая сажень в плечах, посмотрев исподлобья своими серо-голубыми глазами навыкате, решительно прогудел густым басом:
-Отче, нас более сотни. Есть и ломы, и топоры, и ножи. Разбойники все здесь полягут - только благослови нас".
Игумен окинул взглядом братию. Почти все из поморов - высоченные, русоволосые, бородатые, крепкие и отважные и на море, и в бою. Такие одолеют врага за один день, раздай только ломы да топоры. Но это земное, а если стремится к Небу...
-Дети мои, вспомните обеты иноческие, не должны мы проливать кровь, даже кровь врагов. Битвы - это дело православных воинов, но не иноков. Отец наш Трифон, Царствие ему Небесное, предсказывал разорение монастыря. Говорил он нам, когда мы собрались у него, прощаясь: " Многие из здесь стоящих падут от острия меча. Но не ослабевайте, братия упованием на Бога. Силён Он восстановить обитель,- негромко, но решительно ответил игумен
- Так что же - смерть? - совсем тихо дрожащим голосом спросил Аникита
-Если все помрём, в Царствии Небесном встретимся и со Христом и с батюшкой Трифоном. Отец Трифон меня и окрестил, и в монастырь принял, - по-детски радостно возразил Стефан, низкорослый черноволосый монашек из лопарей. На братию каким-то утешением повеяло от бесхитростно-простой и крепкой веры лопаря.
- Претерпевший до конца спасен будет. Нам готовятся венцы мученические. Благословляю всех вас пострадать за Христа. Идемте же в Троицкий храм на общую молитву. Умолим Спасителя Христа простить наши грехи, - подвёл черту игумен.
Теперь вопросы были уже излишни. Монахам, выше всего в жизни ставившим любовь к Богу и послушание, надо было смириться и принять смерть. Все молча вышли из трапезной, прошли в церковь по подземному ходу. Торжественно шла процессия обречённых на смерть монахов в чёрных мантиях и клобуках, освещая путь во мраке подземелья высокими, толстыми свечами. Побледневшие лица иноков были сосредоточены и сияли каким-то неземным светом. "Благословен Бог наш..." - светло и печально раздался возглас игумена в притихшем храме.
...Прошло семь дней. Шведы и с ними отряд финских наёмников так и простояли неделю у бревенчатого стен, ограждавшего монастырь. Происходило что-то странное для напападавших. Проводник из лопарей, Иван, уверял, что воинов нет, и все монахи беззащитны и безоружны. Между тем ежедневно на стенах монастыря все ясно видели караульщиков в латах и шлемах, с копьями и луками. Как это было объяснить? Тем временем монахи молились...
7 января все в монастыре отложили свои работы, пришли в храм. Сколько света и радости дарит Рождество Христово! "Христос раждается, славите!- звонко выводил на клиросе Аникита юным серебристым голосом. Словно лёгкое золотистое облако осенила монастырь радость Рождества Христова. В этот день после праздничной Литургии, покаявшись, причастившись, братия вышла прямо на двор - игумен благословил не пользоваться больше подземным ходом.
-Господин! Они ушли со стен. Стража ушла!
- Ты не ошибся, Уилфред? Нет? Тогда труби сбор!
- Храбрые подданные короля Юхана! Шведы, вперёд!
Огромной дубиной взломали монастырские ворота, ворвались, хватали безоружных иноков, били, резали, кололи мечами, ножами, копьями... Никто из иноков не поднял на врагов руки. Тихо, как спелые снопы валились на снег русские иноки, твердя последнюю молитву холодеющими устами. Вот упал и богатырь Пахомий в рясе, намокшей от крови. Река Печенга уже текла кровью.
На игумена в первые же минуты побоища по приказу самого Кнута, набросились шестеро воинов, связали, потащили к начальству. Избивали, жгли на огне руки. Всё переносил Гурий, твёрдо уповая на Бога. Про спрятанные сокровища не сказал, да и не мог - не было золота и драгоценностей у бедного северного монастыря. Одна вот только рыба - богатство, если Бог пошлёт хороший улов. Разъярённый Кнут, ничего не добившись, сам отсёк игумену голову.
В монастыре враги хватали и тащили всё, что возможно. Церковной утварью загружали оленьи упряжки. Роптали, что совсем нет звонкой монеты. Наконец, грабители отошли от монастыря, стали на пригорке. По приказу начальства несколько ратников, уходя, подожгли монастырь. И теперь пламя мощным столбом взмывало вверх, словно моля Небеса об отмщении за невинно пролитую кровь. Подданные шведского короля как-то ошалело глядели на дело своих рук. Но вдруг... Что это? Над сгоревшим монастырём Святой Троицы над пламенем все увидели трёх прекрасных белоснежных птиц. А через несколько мгновений вылетела стая лебедей, не меньше сотни. Лебеди... здесь... зимой. Осунувшийся, побледневший Эдвард внезапно хрипло закричал: "Прогневили мы Бога! Убили монахов и сожгли храм!". Он, словно обезумев, побежал куда-то на Восток, в сопки. Но никто уже не думал о нём. На грабителей напал какой-то сверхъестественный ужас. Словно кто-то Невидимый толкал их, гнал. Они бросились к упряжкам, помчались, словно стараясь уйти от погони. Чувствовали, что нет возможности остановиться. Бежали на Запад до норвежской границы много миль. Скалы сменялись скалами, сопки, сопками, дороги не разбирали, перепрыгивая рвы и ущелья. И вот - глубокая пропасть разверзлась прямо у их ног. Только человек 11 вместе упряжками и оленями обошли опасный поворот. Остальные сорок рухнули прямо в бездну, разбившись об острые камни, оглашая округу воплями. Уцелевший десяток вне себя от страха и тоски достиг Норвегии, чтобы, добравшись до родных мест поведать о наказании Божием и гибели почти всего отряда Кнута вместе с предводителем. Кроме них, остался в живых и Эдвард. Как добрался он до Колы, а потом до Соловков - тайна. Но многие поморы-паломники из Колы видели в Соловецком монастыре измождённого инока, плохо понимавшего русскую речь. Инок Соловецкие говорили, что это чужеземец, всё будто старается замолить какой-то грех, а о себе никому ничего не рассказывает, только Богу и духовному отцу на Исповеди открывает душу.
Одиннадцатый, лопарь-проводник Иван тоже был насмерть перепуган. Он обошел пропасть и решил отдельно от шведов поехать к норвежской границе окольным, одному ему ведомым путём. Ему тоже казалось, что кто-то Грозный и Могущественный всё время преследует его. Всё же, почувствовав часов через 5 неимоверную жажду, он остановился у озера. Выхватив из мешка церковную Чашу, захваченную в монастыре, зачерпнул воду, но попробовав, содрогнулся, вмиг выплеснул. Иван увидел в Чаше вместо воды кроваво-красную влагу, напоминавшую кровь. Вкус был солоноватый. Внезапно мощный столб воды поднялся откуда-то из глубин озера, Чаша была поднята ввысь и исчезла, а Ивана водяной столб опрокинул и увлёк под воду.
... Не все монахи тогда погибли, несколько человек, добывавшие рыбу на море, уцелели. Обитель была восстановлена ими на пожертвования благочестивого Государя Всея Руси Феодора Иоанновича в Коле и получила название Кольско-Печенгской. В 19 веке монастырь был восстановлен на Печенге, в 20 веке был разгромлен советской властью, но вновь возродился в наше время. Мы верим, что не только храбрые российские пограничники, но и 116 монахов-преподобномучеников Печенгских вместе с преподобным Трифоном своими молитвами к Богу охраняют Русь. Плывёт и плывёт над Печенгой колокольный звон и в дожди, и в метели. Звучит в душе предсказание святого Трифона Печенгского: "Не ослабевайте упованием на Бога. Силён Господь восстановить эту обитель".