Вот вы когда-нибудь ездили в подольском автобусе? Нет? Тогда вы не видели... Зайдя в подольскую скотовозку, можно подумать, что Подольск - город старух, или на худой конец стариков. На самом деле просто у них бесплатный проезд, вот они и катаются туда-сюда, туда-сюда... И сесть в таком автобусе очень сложно, ибо тут же зайдет какая-нибудь бабка и скажет: "Что ж это такое! Старики стоят, а молодые сидят!!" Но сейчас Катя спокойно сидела. Рядом присел какой-то дедок и завёл тривиальную беседу о современной молодёжи, поглядывая на Катю.
--
А вы как будто знаете молодёжь, - прореагировала на его рассуждения дама зрелого возраста. Наверно, учительница.
--
Конечно, знаю. У меня внук...
И начал рассказывать про своего внука. Выяснилось, что дедок своему внуку ищет невесту. Притом внук уже дважды был женат. Официально или в форме модной нынче туфты под названием "гражданский брак", дедок не уточнил. Первая жена дедку не понравилась, потому как закончила только восемь классов и не подходила для их "воспитанного образованного мальчика". И дедок ему говорил: "Разведись-разведись", паренек в конце концов и развёлся. Вторая жена наоборот была слишком крутая и чересчур самостоятельная: работа, любовники... Дедок опять: разведись-разведись, и добился-таки своего. А теперь хочет внука срочно женить, правнуков увидеть. А внук упирается...
--
А не проще было бы вам... не лезть? - робко спросила Катя, - не ввязываться?
--
Как не ввязываться? - возмутился дедок, - у вас же мозгов ещё нет...
На этой оптимистической ноте Катя встала и пошла к двери.
--
Ты куда? - удивился дедок, - а как же...
--
Моя остановка, - ответила Катя, - кинотеатр "Родина". А ваш внук... я ему не подхожу, и вообще... до свидания.
Вот именно, что до свидания. Надо было сказать "прощайте", ведь слова
иногда влияют на жизнь. Катя вылезла из автобуса и, перейдя через дорогу, забыла о дедке. Как забывают о людях, зная, что больше никогда их не встретят.
Но не тут-то было.
На следующий день, в субботу, Катя вышла во двор ведро вынести. Смотрит - а вчерашний дедок в помойке ковыряется. Вытаскивает из баков бутылки из-под пива и складывает их в авоську. "Здрасьте", - растерянно сказала Катя, не зная, куда ей теперь высыпать свой мусор.
--
Добрый день, девушка. Вот мы и встретились.
Всю жизнь она здесь прожила, а дедка этого не видела. Наверно, потому,
что уезжала рано, приезжала поздно, а окна выходили не во двор, а на общагу.
--
Вы здесь живёте? - спросил дедок.
"Не, я просто так здесь с ведром разгуливаю", подумала Катя и ответила:
--
Да, вот в этом доме.
--
А я вон в том.
--
Давно?
--
Да года два уже. Раньше я в частном доме жил, да продал - тяжело. В квартире легче. А вчера я в Дубровицы по делам ехал. Ты здесь с родителями?
--
С бабушкой.
--
С бабушкой? А как зовут бабушку?
--
Селёдкина Елена Валерьяновна.
--
Знаю, знаю. Она мне рассказывала про внучку, так хвалила, говорила, умница, в МГУ учится.
Оказалось, у дедка были неприятности с желчным пузырём, и он как-то
лежал в больнице, где Катина бабушка вот уже сорок лет работала диет-сестрой.
--
Главврач говорит: "Работайте, Елена Валерьяновна, пока силы есть. Вы нам ещё нужны". Вот как меня уважают, - часто повторяла бабушка, и Катя
удивлялась, как её могут не то, что уважать, но даже терпеть. Конечно, за такую зарплату и скунса стерпят, но всё-таки... Ведь бабушка была жутко злая, только и искала повода, чтобы поорать и устроить лишний раз скандал. Казалось, что она ненавидела Катю лютой ненавистью, но всем своим знакомым хвасталась Катиными успехами. В такие моменты Катя чувствовала себя дрессированной собачкой.
"Да-да, - подумала Катя, - с чужими". И спросила: "А вас-то как зовут?"
--
Юрий Кузьмич Околесников. А внука моего - Лёша.
В этот момент во двор въехала девятка, и у водителя были явные
трудности с задним ходом. Когда он, наконец, припарковался, оттуда вылез губастый паренёк в чёрной вельветовой курточке, покрытой кошачьим ворсом. На шее у него был полосатый шарфик, а в руках маленькая мужская сумочка.
"А вот и драгоценный внучок", - догадалась Катя.
--
Дедушка! Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты этого больше не делал, - с пафосом заявил паренёк.
--
А вам бы только тратить! - рявкнул дед, - я вот их сдам - и уже двадцать рублей. Кстати, познакомься, вот для тебя невеста.
Паренёк знал, что противоречить не стоит, равнодушно взглянул на
Катю. А Катя чуть ведро не выронила, увидев, что из подъезда, опираясь на палку, вышла её бабка.
С тех пор дедок Околесников частенько к ним заходил и внука своего периодически притаскивал. А Кате оставалась поддерживать натянутые беседы, а потом часами слушать поучения бабки о том, что уже пора, и как надо вести себя с мужчинами.
Катя робко приоткрыла дверь и тихонько зашла в кабинет к Тарасюку. Тарасюк как всегда сидел в своем углу за компом.
--
О, привет, - равнодушно сказал он ей.
--
А я тебе новые фотки принесла посмотреть.
--
Ну, показывай, - попросил он таким тоном, словно Катя принесла ему исправленную курсовую.
"О! - приговаривал Тарасюк после каждой фотографии, - о!". И непонятно было, что это значило. Типа он крутой и сидит издевается. Или ему нравятся фотки, или он находит их не... короче, Катя не знала.
--
А что это за помоечная собачка? - спросил вдруг Тарасюк.
--
Почему помоечная? Это Пальма. Слушай, а ты что же, не любишь собак? - удивилась Катя.
Катя нашла Пальму, когда та была маленьким щенком. Но бабушка, конечно, запретила держать её дома. "Я сама собака!"- сказала она тогда.
Общага, на которую выходили Катины окна, располагалась почти в таком же по конструкции доме, как и Катин. Но люди там почему-то не вешали штор. И всё было видно, как в телевизоре, особенно когда стемнеет. Вот мужик в одних трусах ходит по комнате с сигаретой. Вот толстая баба-горемыка нет-нет да и опрокинет шкалик-другой водки. Вот хулиганистый мальчишка покажет Кате "фак офф" и выключит свет... Во дворе этой общаги Катя и соорудила будку для Пальмы, поскольку вход в подвал в этом доме образовывал со стенкой вполне пригодный для этой цели закуток... Иногда Кате казалось, что Пальма - единственное существо в мире, которое ей радо. Неужели Тарасюк не любит собак?!
--
Конечно. Особенно таких, беспородных.
--
Но почему?
--
Надо самому не быть собакой.
--
Ну ладно, я, пожалуй, пойду.
--
До свидания.
Катя побрела домой, и грустные мысли окутывали голову. "Эх, вот бы встретить кого-нибудь", - подумала она и очень обрадовалась, когда в метро увидела Трифонова, своего одногруппника. Трифонов тоже был из Подольска, но снимал комнату в ГЗ с какой-то бабой. А сейчас ехал к маме.
--
Как ты относишься к Тарасюку? - спросила она у Трифонова уже в электричке.
--
Ну не понимаю я его функционального анализа, - улыбнулся Трифонов, - и мне с этим жить.
--
Да? А лично?
--
Да ну его... велика заслуга, формулы из угла в угол гонять. Кого он этим осчастливит?
--
Но ведь наука... - возразила Катя.
--
Чушь и бред. Я вообще считаю, что знать нужно как можно меньше, чтобы не забивать себе голову всяким говном. Вот ты, Катя, уже забила себе голову всяким говном. Тебе уже поздно.
Эх, раздолбай Трифонов, двоечник Трифонов... Хотя оценки у него такие же, как у Кати. Но он не заморачивается, живет со своей бабой, работает в мобильной компании, подключает всех к Би+. И плевать он хотел. А Катя всё учится, учится... С трудом поступила на мехмат, думала, что со временем станет легче, но легче не становилось. Она всё больше запутывалась в этих функциях, формулах, теоремах, методах... Даже хотела уйти с факультета, но не знала, куда. И самое обидное, что горячо любимый Тарасюк считал её, и по праву, полной посредственностью.
- Слушай, а твой отец - военный? - спросила Катя у Трифонова.
--
Нет. С чего это ты взяла?
--
Кто-то из ребят сказал, что рукопожатие у него железное, как у десантника. Он что, спортом занимается?
--
Последнее время стал. У него молодая жена.
--
Да? А ты у них был?
--
С отцом я часто встречаюсь. А жену я видеть не хочу.
"Да, вот так и меня однажды выкинут на помойку, как использованную вещь. Сменят на более новую, на молодую", - подумала Катя. И пусть бабушка скажет, что Лида Трифонова - женщина скучная и тривиальная, даром, что в центральном сбербанке работает, что за собой она следить перестала, говорить с ней тоже особо не о чем. Что Катя - совсем другое дело. А почему, собственно, другое? Она взглянула на свое отражение в окне. Оранжевое пальто от фабрики "Вымпел", после поездки в метро становившееся мятым, как будто его вынули, не стоит уточнять, откуда. Банальный хвостик из неудачно покрашенных волос. И зачем вообще надо было красить волосы? И эти дурацкие очки. И пусть фигура от природы почти идеальная, лицо правильное... но ведь у Лиды Трифоновой тоже!
Они вышли на вокзале. Трифонов жил в центре, и ему оставалось пройти дворами до дома. А Кате ещё надо было ехать в набитом вечерами автобусе.
Автобус сломался, чуть-чуть не доехав до "Родины". Катя вышла из него, но домой не пошла. Захотела немного прогуляться, развеяться, чтобы бабушка не внедрилась в занимавшие её сейчас мысли.
Был конец октября. Дул холодный ветер, пробиравший насквозь пальто. Снег ещё не выпал, и земля казалась очень тёмной, а небо - светлым. Тонкие чёрные ветки деревьев на фоне серовато-фиолетового неба, опавшие листья в лужах и мелкий дождик.
- Пускай обратится в больницу для увеличения фаллоса...
Он был похож на демона Врубеля. Но не сидел, а шёл по дороге вслед за
Катей и болтал по мобильному.
--
Дорого, говоришь? А кому сейчас легко? Девушка, снимите очки, они вам как корове седло.
Катя едва ли сообразила, что последняя фраза относилась к ней.
--
Так я без них не вижу.
Он подошёл поближе, снял с неё очки и сунул в карман.
--
Меня видите?
--
Да... - оторопела Катя.
--
А больше вам и не надо.
--
Ты ничего не понимаешь, - вдруг сказал он, - я теперь свободен. А свобода не сравнима ни с чем.
--
Но чтобы её получить, нужно выбраться из потенциальной ямы, - вздохнула Катя, - а не у всех на это силы есть.
--
Сил у тебя нет? - усмехнулся парень. - Займись физкультурой.
И тут только Катя заметила, что парень пьян. Но разве это имело значение? Он был высокий и стройный, в длинном кашемировом пальто на красивых плечах, в тяжёлых ботинках на ровных ногах, с отличной прической. Не сравнить с Околесниковым. И даже с Тарасюком.
Они шли, шли... Парень рассказывал Кате о том, как был на Ибице, как здоровался за руку с Михалковым, как переводил Эминема, беседовал с Зюгановым и кучу прочей байды, опять-таки не имевшей никакого значения. Ведь Кате казалось, что нет ни Подольска, ни бабушки, ни функционального анализа... А есть только серо-фиолетовое небо, парень и Катя.
Они сделали приличный крюк и снова вышли к дороге.
--
Ну, мне пора, - вдруг сказал он. Лёгким движением остановил попутку, хлопнул дверью. И укатил. С минуту Катя рассеянно глядела ему вслед, но смекнув, что ночью стоять одной у дороги довольно беспонтово, побрела домой.
Нет, она его обязательно ещё встретит! Да хоть завтра, в автобусе, как тогда дедка Околесникова. Или на худой конец лет через десять, когда бабушка скажет: "А-а, этот, как его (А как, кстати, его зовут? И не спросила же! Ну, допустим, Дима .)... Лежал он у нас с циррозом печени!"
У подъезда она взглянула на часы. Была ровно полночь. Катя представила, что вот она сейчас войдет, почувствует запах лекарств, и бабушка начнёт орать злобным голосом: "Шляешься, как та сучка подзаборная", и другие страшные слова. Как она терпеливо выслушает всё это, попьёт чаю, примет ванну и ляжет спать. И будет сниться функциональный анализ: компактные и подкомпактные поверхности...
Квартира встретила непривычной тишиной. Катя вошла в бабушкину комнату. Бабушка лежала в недвижении. И тело её почти остыло.
"Боже... лучше б орала, лучше б что угодно, но не...", - с этой мыслью она побежала к телефону, и пальцы сами набрали код Москвы и телефон Тарасюка.
- А, это ты, - послышалось на другом конце провода, - уже поздно. Я сплю.
И он повесил трубку.
Может, вызвать скорую? Нет, уж они-то теперь всегда успеют...
Находиться в квартире было почему-то страшно. Катя накинула пальто и вышла на лестничную площадку.
Нестерпимо давила пустота потолков. Лампа дневного света источала яд ужаса и тоски. Вот так вот стоять и смотреть на мутные стёкла окна было невыносимо. И Катя выбежала на улицу.
В лицо пахнуло свежестью. По-прежнему моросил маразматический дождик. И никого.
Куда теперь? Может, к Трифоновым? Если даже он не спит, автобусы не ходят. А пешком не дойдёшь. Катя явственно представила себе старый трифоновский дом, темный двор, гаражи и здание без окон, без дверей с надписью "огнеопасно". Может, к Околесниковым? И вот майор в отставке товарищ Околесников тяжёлыми шагами войдёт в её квартиру. Отдаст распоряжения... Нет. Никто не посмеет...
Тут из-за угла прибежала Пальма. Она стала прыгать от радости вокруг Кати, но, заметив, что та стоит в оцепенении и смотрит не видя на отражавшиеся в оконных стёклах уличные огни, тоже остановилась.
--
Пальма, милая Пальма! Ну скажи, что же мне теперь делать?
И вдруг Катя почувствовала, что становится ближе к земле. Нос пронзили острые запахи, а цветные огни, отражавшиеся стеклами от кинотеатра "Родина", вдруг стали чёрно-белыми. Дурацкое пальто пропало, а тело покрыла мягкая пушистая шерсть. "Господи, что же это!" - хотела воскликнуть Катя, но голос произвел что-то совершенно иное.
--
Да ладно тебе. Пойдем отсюда, - сказала Пальма.
И они побежали. По дороге, по мокрым палым листьям, по грязным лужам. В непроглядную осеннюю ночь.