До сих пор я находилась в поисках места для своих исследований, но у меня все еще не было леопарда для возвращения на волю. И вот, наконец, 11 ноября 1976 года я впервые услышала о детеныше.
Со времен Эльсы сэр Джулиан и леди Хаксли были моими друзьями. Она сейчас находилась в Кении на праздновании тридцатой годовщины основания ее мужем ЮНЕСКО7, и я решила пригласить ее с парой друзей на короткое сафари к озеру Накуру, чтобы увидеть фламинго. Наблюдая за птицами, мы ехали по ненадежной корке соли у самой воды, когда машина с хлюпаньемостановилась и погрузилась по самые ступицы в жидкую грязь.
Мы безуспешно подкладывали под забуксовавшие колеса тряпки и даже часть своей одежды, а потом насобирали сухой травы и хвороста, но, несмотря на все усилия, машина продолжала тонуть. Когда начало темнеть, нам ничего другого не оставалось, как попытаться найти ближайшее лесничество. Я смутно припоминала, что видела дом среди деревьев в 7 или 8 километрах от места, где мы застряли. Поскольку Джульетт Хаксли было почти восемьдесят лет, а я все еще ходила в гипсе, наши друзья любезно предложили отправиться в темноту за помощью. Мы остались в машине, включая и выключая фары, чтобы они могли найти нас. К нашему огромному облегчению, они вернулись через три часа в сопровождении двух смотрителей и Ленд-Ровера, который вытащил машину на твердую землю. Мы выпили за спасение, и тогда я узнала от смотрителей, что в лесничестве находится крохотный детеныш леопарда.
К счастью, я знала местного инспектора по охране природы со времен моей работы с Пиппой в парке Меру, где он был помощником инспектора. Мы дружили, и я надеялась, что он поможет мне получить детеныша. На следующий день я вернулась и выяснила, что маленький леопард -- самочка, ее нашла охотничья группа, оставленную матерью или, более вероятно, осиротевшую. Нашедшие передали детеныша ближайшему смотрителю, который доставил ее в управление парка. Это случилось около месяца назад, и считалось, что теперь ей два месяца. По размерам и темной окраске, я заключила, что она принадлежит к лесным леопардам и ее возраст ближе к трем месяцам. Малышку назвали Дженни, за ней присматривал молодой смотритель по имени Чарльз, который кормил ее три раза в день сырой печенью и молоком с добавлением чайной ложки лактата кальция, костной муки и витаминов. Ей сделали уже две прививки от кошачьего энтерита, назначив третью на январь. Дженни жила в открытом вольере недалеко от дома инспектора, а по утрам и вечерам ее брали на прогулку. В результате она была в превосходном состоянии.
Когда она с любопытством рассматривала меня, я едва могла поверить в свою удачу -- это был мой шанс получить то, чего я так долго хотела: самку леопарда, достаточно юную, чтобы привыкнуть ко мне, но уже перешедшую на твердую пищу. Инспектор, зная, что я семь лет ждала такого случая, радушно предложил мне позаимствовать Дженни у правительства, чтобы я могла изучать поведение леопардов, как раньше делала со львами и гепардами. Он также попросил Чарльза отправиться в Эльсамер ненадолго, чтобы его присутствие помогло Дженни освоиться на новом месте.
26 ноября она прибыла вместе с "няней" Чарльзом, одеялом и миской. Я поменяла ее имя на Пенни, поскольку оно было похоже на "Дженни", но удобнее для призыва с далекого расстояния, а я предполагала в будущем разыскивать ее в буше.
Бома в Эльсамере оказалась намного больше вольера, к которому она привыкла, и Пенни немедленно обследовала каждый уголок. Она была так взволнована, что даже не посмотрела на предложенную пищу. Мы ждали до темноты, а затем принесли еще еды, тогда она немного поела. К девяти вечера мы решили, что она уже должна успокоиться, и зашли навестить ее, обнаружив Пенни все еще бодрствующей, я даже получила хороший укус в ногу.
Зная, что хищник должен съедать добычу полностью с кровью и внутренностями, на следующее утро я дала ей свежеубитого кролика. Пенни играла с тушкой, но не знала, как ее вскрыть, и мы сделали это за нее. Тогда она немедленно вытащила кишечник и съела все внутренности, прежде чем приняться за мясо и кости. При этом она случайно укусила и поцарапала меня своими острыми, как бритва, клыками и когтями. К счастью, я смогла тут же продезинфицировать раны и остановить кровотечение, поскольку всегда ношу в кармане порошок сульфаниламида из-за исключительно тонкой кожи, которую легко повредить.
С появлением Пенни четыре колобуса, которые жили в Эльсамере и стали настолько ручными, что брали лакомства у меня из рук, исчезли на несколько дней. Так же поступили филины, привыкшие по вечерам прилетать за куриными головами, которые я брала для них на соседней ферме. Значение тишины, окружившей Эльсамер, было ясно -- среди диких животных словно прокатился слух: "Поблизости леопард, и леопард -- это леопард, его нужно избегать".
Пенни полюбила свой новый дом и проводила большую часть времени на одной из деревянных платформ, которые я соорудила для нее в каждом углу бомы как замену деревьям -- естественному месту отдыха леопардов. Ей нравилось гулять на 3-акровом лугу вокруг дома, где росло совсем мало деревьев. Остальная часть Эльсамера состояла из лесистой равнины и девственного леса, который стал приютом для бушбоков, болотных козлов, дукеров, дикдиков, генетт, водяных и белохвостых мангустов, находивших в нем пищу, убежище и защиту от ловушек и охотничьих собак.
Лес стал огромным соблазном для Пенни. Она бы с удовольствием спряталась в густом подлеске, но тогда мы бы не нашли ее, поэтому я должна была приучить ее гулять на поводке. Я ожидала сопротивления, как у щенков, пока они не примут такой контроль, но она на удивление быстро привыкла к шлейке и даже никогда не путалась в ней.
Большую часть дня она проводила под тенистым деревом на лужайке: спала рядом с Чарльзом или играла. Чтобы разнообразить ее питание, садовник ловил кротовых крыс, которых она обожала и ела целиком, оставляя только их острые зубы. С началом дождей появились свирепые муравьи-кочевники. Чарльз облил их машинным маслом, в котором они сразу задохнулись, но не предусмотрел реакцию Пенни. Хотя она всегда избегала живых муравьев, ей очень понравилось кататься в липкой массе, а у нас ушло много дней на то, чтобы очистить ее шкуру от масла с помощью травы и тряпок.
Было интересно наблюдать за тем, как Пенни ест: она принимала для этого ту же позу, что и гепарды, припав к земле с согнутыми в локтях передними лапами, тогда как львы удерживают ими пищу.
Пенни прожила в Эльсамере неделю, когда с ней случился припадок, продлившийся пять минут, при котором у нее изо рта шла пена. Перепуганная, я позвонила доктору Полу Сойеру в лабораторию Кабита в Найроби, нашему старому другу и ветеринару. Он считал, что Пенни могла страдать от анкилостомидоза8, и велел дать ей полторы таблетки Каннекса утром и такую же дозу вечером. Пенни как будто знала, что мы стараемся ей помочь, и не сопротивлялась, когда ей давали лекарство. Она была необычно кроткой. Ее нездоровый вид и сонливость в течение последующих дней мы приписывали лечению, но через шесть дней с ней снова случился припадок, причем ее животик раздулся как барабан. Пол Сойер сказал нам перестать кормить ее печенью и измельченными костями кролика и дать ей максимальную дозу кальция. Теперь он полагал, что острые кости могли поранить ее желудок.
Несмотря на изменения в диете, мех Пенни становился все более тусклым, и она страдала запором. Все это время она была очень нежной и даже после наступления темноты, когда обычно становилась слишком буйной для игр со мной, отвечала на ласку и позволяла мне опереться на ее плечо, пока я сидела рядом. Через неделю у нее был третий припадок, ее состояние явно ухудшалось. Анализ крови показал наличие в ней бактерий Haemobartonella9, очень агрессивного паразита. Мы давали ей четыре капсулы тетрациклина по 1 г каждые двадцать четыре часа две недели.
В это тревожное время единственным развлечением Пенни было наблюдение за колобусами. Увидев меня играющей с ней, они, должно быть, поняли, что "ужас Африки" не опасен, пока их отделяет проволочная сетка. Постепенно они подходили ближе к боме, запрыгивали на опоры и, в конце концов, на крышу. Пенни прикладывала титанические усилия, чтобы достать их, и преуспела в акробатике, особенно в разворотах в воздухе. Обезьянки научились настолько точно рассчитывать дразнящие прыжки, что даже не теряли шерсть из своих длинных хвостов. Вскоре игра превратилась в ежедневный ритуал, которым наслаждались обе стороны, а я радовалась разнообразию в вынужденном заточении Пенни в боме. Когда она смогла выходить на прогулки, нам приходилось внимательно следить за появлением обезьян поблизости, потому что Пенни страстно желала добраться до них и стала очень сильной. Кроме того, мне было трудно контролировать ее с одной действующей рукой и сломанной лодыжкой.
Из-за этого я попросила Чарльза остаться в Эльсамере, пока не найду помощника. Пенни любила его, они отлично ладили, единственным поводом для недовольства были его столь азартные пляски перед ней, что она, подражая ему, прыгала на нас так бурно, что нам приходилось все время быть начеку.
После четырех дней нового лечения мазок крови Пенни показал, что она избавилась от паразита. Тогда мы стали давать ей по утрам столько сырого мяса, сколько она хотела, подмешивая в него костную муку, фосфат кальция, Farex и немного соли. Вечером она получала двух цыплят с соседней фермы, погибших от респираторных проблем, но в остальном совершенно здоровых. Каждый раз мы наливали ей молока, дважды в неделю в него добавлялись четыре капли Abidec. Три раза в неделю у нее был только что убитый и освежеванный кролик. Как положено дикому леопарду, она утаскивала тушку -- не на дерево, поскольку в боме не росло ни одного, а на платформу. Очевидно, она делала это, чтобы уберечь свою добычу от хищников. Интересно, что инстинкт запасать еду развился у нее раньше, чем она научилась убивать. Львы и гепарды начинают учить детенышей охотиться, только когда у них вырастают постоянные зубы. У львов это происходит в 17 месяцев, и, конечно, проходит еще некоторое время, прежде чем они становятся умелыми охотниками. Гепарды приступают к обучению потомства в 14 месяцев, но молодые остаются зависимыми от матери до 17,5 месяцев.
С Тагой я узнала, что молочные зубы у леопардов полностью вырастают в 6 недель, а теперь с помощью Пенни выяснила, что постоянные зубы у них появляются в 5 месяцев. В этом возрасте ее инстинкт охотника еще спал, но она с раннего детства знала, как защищать свою еду, таская одеяло между передними лапами так, как в будущем будет перемещать добычу.
Зная, что всем кошкам необходима такая грубая пища, я пыталась скармливать Пенни шкурки кроликов и птичьи перья, но она не прикасалась к ним. Более того, она тщательно ощипывала цыплят, в результате чего земля в боме выглядела, как заснеженное поле. Когда поднимался ветер, она обожала гоняться за перьями вокруг.
Пенни также веселилась, бегая за теннисными мячиками, которые приносил пятилетний мальчик, часто заходивший поиграть с ней. Я уверена, что все животные понимают наши чувства к ним и отвечают соответственно. Таким образом, ребенок, которому не говорили, что некоторые животные опасны, и который, следовательно, не боится их и считает своими друзьями, обнаружит, что животные отвечают ему дружелюбием. Родители мальчика не хотели, чтобы сын заходил в бому, так что он и Пенни носились туда-сюда с разделяющей их сеткой, пока оба не запыхались.
Как все юные животные, Пенни беспокоилась, оставаясь в одиночестве. Наиболее активна она была рано утром и после заката. Мы брали ее на прогулку между 7 и 9 часами утра, а потом становилось слишком жарко, и она не хотела передвигаться. Чтобы уговорить ее вернуться в бому к завтраку, нам приходилось волочить шкуру кролика на веревочке перед ней. Очутившись дома и поев, она дремала возле Чарльза. Во время вечернего чая мы снова вели ее на прогулку, но в этот раз она никогда не была такой энергичной, как утром, и зачастую хотела только забраться на дерево или поиграть с разбрызгивателем на лужайке.
Пенни была искусным древолазом, мы поощряли ее упражнения, пряча шкуру кролика в ветвях. Она очень гордилась собой, когда находила и возвращала ее, и вышагивала перед нами, пока мы не гладили ее в знак одобрения. Тогда она бросала шкуру и ждала повторения игры. Малышка была очень ласковой и царапалась только случайно, обычно когда игриво покусывала меня, как трепала бы толстую шкуру матери. Если я останавливала ее твердым "Нет", она немедленно хватала собственные лапы зубами, словно говоря: "Я должна грызть, но я лучше укушу свои лапы, чем рассержу тебя". Это зрелище действовало на меня обезоруживающе. Пенни часто обнимала меня, втянув когти, но, к сожалению, я никогда не могла быть уверена на этот счет. Чарльза с его более толстой кожей царапины вовсе не беспокоили, поскольку Пенни не стремилась поранить нас.
Для тренировки сухожилий и заточки когтей она выработала ежедневный ритуал: вставала на задние лапы возле дерева с грубой корой и подтягивалась по стволу как можно выше, а затем медленно сползала, удерживаясь когтями и оставляя на коре заметные следы.
Постепенно наши вылазки становились длиннее, мы больше не держались у дома, а ходили на покрытую бушем равнину. К счастью, Эльсамер окружали 50 акров свободной от хозяйственного использования земли, сформированные потоками лавы из отдаленного вулкана. Поскольку эта местность могла прокормить лишь три коровы, она продавалась, когда мы приобрели дом. Мы искали уединения и не собирались держать ферму, поэтому купили ее. Она оказалась идеальной игровой площадкой для Пенни, здесь у нее была масса возможностей упражняться: забираться на деревья, устраивать на нас засады в буше, наблюдать за птицами и маленькими антилопами - и все это на той же высоте и в том же климате, что и место ее рождения.
Как временная площадка для игр она была превосходна, но Пенни нужен был постоянный дом, и я понимала, что должна поторопиться с его поисками.
Сноски
7 Скорее всего речь идет о генеральной конференции в 1946 году, на которой Джулиан Хаксли был избран генеральным директором. Сама организация создана 16 ноября 1945.