Посреди пустынной улицы из-под земли показался некто: взъерошенная, белая от паутины голова; перепачканное сажей лицо; посеревший от засохшей грязи плащ и пыльные сапоги. Некто подозрительно посмотрел влево от себя - тихо и спокойно. Затем повернул голову вправо - дома и слепые окно. Никого. Все спокойно.
- Чисто, - подытожил некто и сунул руку в дыру в асфальте.
Из дыры показался чей-то рукав. Затем такая же, как у первого субъекта, "прическа" - и вот возле опустевшего дома стоит еще один некто. Два плаща, четыре сапога и четыре подозрительно вращающихся глаза. Оба субъекта беспокойно глянули влево, затем вправо. Снова никого.
- Ух, - вырвалось у второго.
Первый устало плюхнулся на бордюр:
- Приехали.
Второй попытался высказать упрек по поводу грязного тротуара. Но оценивающе взглянул на первого, затем на себя - и аккуратно присел рядом.
- Передышка.
Оба сидели молча. То один вздохнет, то другой.
Небольшой перерыв в работе. Оба человека в плащах сидят на холодном камне и еле дышат. Глаза прикрыты. Они и спят, и бодрствуют.
- Устала? - по-отечески поинтересовался первый некто в грязном плаще.
- Не то слово, даже мечтать о душе нет сил, - заплетающимся языком выговорил второй субъект в плаще меньшего размера.
- Привыкай, работа у нас с тобой специфическая. И по недели в таком темпе приходится - без сна, без посидеть.
Второй субъект, насколько ему хватило сил, повернул один глаз к собеседнику и дал понять, мол, "не понимаю я твоей недели в таком темпе, видишь, мне и одного дня хватает". Собеседник не злится. Еще достанутся его ученику бессонные ночи - а на первый раз хватит и такого урока.
В секунду полуразвалившиеся фигуры превратились в две натянутые струны. Рука первого человека сжала кобуру, ноги на ширине плеч - замер в напряжении. Вторая, менее ловкая фигура пригнулась, как затравленный зверь, готовая прыгнуть.
- Кто здесь? - выкрикнул Паша, старший в группе из двух проводников и Наставник девушки.
- Хихик! - повторилось уже за углом дома, у подножья которого примостились уставшие люди.
- Я не люблю прятки, давно вырос из пеленок, - прорычал парень.
- Я тут.
Из-за угла появилась золотистая шевелюра. Один глаз на секунду выглянул и снова спрятался.
- Хватит прятаться, - повторил приказ Проводник и уже ласковей добавил. - Нечего бояться.
Из-за угла на этот раз показалось два глаза. Они занимали большую часть округлого личика. За личиком появился оранжевый комбинезон и белые сапожки.
- Девочка, - удивленно и с щепоткой подозрительности заметил Паша.
Ученица и младший Проводник Юля, которая до этого боязливо выглядывала из-за Пашиного плеча, теперь заворожено следила за маленькой девочкой.
Ребенок, ни чуть не испугавшись больших людей, по-хозяйски подошел к проводникам и ткнул пухленьким пальчиком в плащ.
- Вы похожи на бродячих собак.
Паша от удивления разинул рот. А Юля продолжала пялиться на чудо с неба.
Ему стало не по себе от холода в голосе маленькой и безобидной на первый взгляд девочки. Такой иронией мог владеть только тридцатилетний циник, а не десятилетний ребенок.
- Оттуда. А вы не слышите, как плачет Сашенька? - оскалила белые зубки маленькая пиранья.
У Паши пересохло во рту. Похолодело в сердце. А душа забилась в самый темный угол пятки. И стало мутить, как будто глотнул ржавой воды. Краски посерели. Парень стоял и не знал, что делать - придушить маленькую бестию или закричать во всю глотку, чтоб стекла вылетели из окон.
Тут Юля очнулась и медленно, с боязливым уважением произнесла:
- Вы Бианка?
- Салют, папины песики.
Девочка наиграно выпрямилась по стойке смирно и отдала честь. Затем опустила руку и прошагала в ослепительно белых сапожках до противоположной стороны улицы. Вскочила на тротуар. Пробежалась по-детски - она и была ребенком с виду, но каким-то бракованным - по бордюру и замерла в позе куколки, раскинув руки и захлопав ресницами.
- Меня с мамой бросил папа. А потом умерла мама. Я теперь одна. Тра-ля-ля...
Проводники в недоумении смотрели на представление Бианки. Юля вспоминала фотографию во внутреннем кармане Пашиного плаща. Потертая, та еще хранила очертания милого детского личика. Невинного дитя. Райского цветочка. А оригинал, который сейчас приплясывал на одной ноге в оранжевом комбинезоне, не имел ничего общего с теплым солнышком. Те же шелковые пряди волос. Те же ямочки на румяных щечках. Но взгляд другой. Тот согревает - этот испепеляет. Тот успокаивает - этот будоражит. Какое корявое преобразование. Кривое зеркало и то не так уродует.
Паша боролся сам с собой. Глядя на эту бесовку, хотелось развернуться и уйти. Скажет Старшему, что не нашел. И пусть наказывает. Но перед Проводником стоял долг. Обязательство сделать невозможное ради...ради самих себя. Что-то вроде совести, но на более высоком уровне. Вот только вопрос: что эта козявка сможет сделать ради других? Уровень доброты не колышется над отметкой зеро. Ей только на красную кнопку нажимать и петь свое "тра-ля-ля".
- Чего? Не нравится песенка? - удивилась девочка.
- Тебе желтый не идет, - огрызнулся Проводник.
- Это маменька мне купила. Перед смертью. Ее собачки загрызли. Прям, как вашего Георгия. Она меня хотела защитить. Я стояла и смотрела, а потом отошла, чтоб кровь на комбинезон не попала.
- Да ты... - сорвался с цепи Паша - но не добежал; хотел высказать все, что думает - но сдержался.
- Откуда...откуда ты знаешь про Сашу? - прошептала, как под гипнозом, девушка.
- А ты за него переживаешь? - удивилась Бианка.
- Он ушел? Я же компас дала...
- Если переживаешь за компас, можешь спуститься и забрать его. Он лежит за дальней рельсой. Вытрешь, он еще рабочий, - бесстрастно, как объявляют следующую остановку, произнесла девочка.
Она спрыгнула с бордюра и подошла вплотную к Паше.
- Ну, рассказывай, чего хотел мой папа? Вы же ко мне явились?
- Мы не за тобой пришли, - медленно, с хрипотцой от нервного перенапряжения, выдавила Юля; ее начало трясти.
- Ах, так. А за кем? Тут еще кто-то остался? - выплюнула обиженно Бианка.
- Мы явились за человеком, который сможет спасти те крохи, что остались от этого пространства и измерения, - со слезами на глазах заявила Юля.
- Ну-с, я готова спасать.
- Ты? - затрясся от дикого смеха парень. - Да ты, кроме себя любимой, вообще никого не видишь. Пусти тебя на соковыжималку и слезинки скупой не выдавишь!
- А рыдание спасет этот мир? Так рыдайте. Вас тут двое. Сможете заглушить тот вой в метро? А? Что же вы, великие спасатели? Думали, спасти семь миллиардов - это раз плюнуть? Поплакать на плече у религиозного божка - и дело в шляпе?! - наседала Бианка.
Она, ребенок, которому только стукнуло двенадцать, рассуждала, как сморщенный старик. Хлестала правдой по щекам. Ставила на колени. Тыкала пухлым детским пальчиком в помойную яму и заставляла дышать. До тех пор, пока человек не начинал осознавать, что тухлый запах - это гниющие помидоры, персики, яблоки...
- Твой отец попросил нас найти тебя и привести, - высохшим голосом сказал Паша.
- Ясно, ведите, раз просил. Попросите - и вам дадут. Хихик.
- Как? Дело сделано? - вознегодовала Юля вслед парню, которые намеревался уходить.
- Да... - послышалось в ответ. - Мы нашли девочку. Возвращаемся.
- А Саша, а Георгий? Надо этих бешеных псов перебить! - не унималась девушка.
- Они мертвы. А собаки никому уже не помешают. У нас нет времени размахивать мечами и палить из пистолетов.
- Мертвы. Ты уверен? Ты видел?
- Да. Видел. И до сих пор вижу. Пошли.
Паша повернулся к девушке и посмотрел в заплаканные глаза. Он много чего хотел ей сказать. Приободрить. Солгать, что все живы. Пошутить про погоду. Но молчал.
А Юля читала его взгляд. И также молчала.
Минута. Еще одна. Бианка стояла в стороне и не вмешивалась. Она была уже совсем взрослым человеком. Осталось только вырасти вверх еще на пятнадцать сантиметров.
- Пошли?
- Пошли...
Парень громко свистнул, не опасаясь потревожить стаю городских собак. Вдалеке послышался рев мотора - и через полминуты возле трех путников застыл послушный железный конь. А еще через минуту конь привстал на дыбы и ринулся галопом по широкой пыльной улице. А за ним, спотыкаясь на перекрестках, гнался ветер.
...
Вечерние лучи радостно бегали по крошечным волнам гонористой речушки, пытаясь удержаться на поверхности. Некоторые из них успевали стрельнуть в глаза пожилому мужчине. Но тот меланхолично подпирал деревянный мостик, отражая удары огромными, как у черепахи тортиллы, очками.
Вдали послышался раздраженный рев невиданного в этих краях зверя. Мужчина вдруг засуетился. Стал украдкой поправлять седую шевелюру. Оглядел себя с ног до головы и снова примостился на перилах, как будто ничего не произошло - обычный теплый осенний вечер.
На краю моста рычание зверя прекратилось. А когда рассеялось облако из частиц песка и дымовых выхлопов, перед мужчиной выстроились в шеренгу три потрепанные фигуры.
- Лучше бы карету прислал, - злобно прошипела самая маленькая из гостей.
Мужчина сдвинул брови и посмотрел на старшего из ребят.
- Задание выполнено, - отрапортовал парень.
Мужчина перевел взгляд на девушку. Та угрюмо разглядывала пыльные сапоги. Затем оценивающе глянул на девочку, которая в свою очередь нахально смотрела в ответ.
- И тебе добрый вечер, ребенок.
- Не очень рада возвращению в отцовские объятия, - плюнула в ответ девочка.
- Я и не ждал ласкового приветствия. Ты повзрослела. Похорошела. Набралась опыту общения со старшими.
- А ты постарел, поглупел и иссох, - оскалилась Бианка.
Юле захотелось куда-то исчезнуть, но Паша удержал ее от резких движений. Он положил руку девушке на плечо и несильно надавил. Юля втянула голову в плечи, не отрывая взгляда от сапог.
- Да, мы оба изменились. Как и мои ребята. Прошу у вас прощения, Паша и Юля, за конспирацию. Теперь я могу объяснить, зачем понадобилось увозить мою дочь из того мира, который когда-то был нашим домом...
Мужчина, Старший и самый первый Проводник, снова уперся на поручни и глянул в свое отражение в воде. На него смотрел дряхлый старик с перекошенным лицом и глубокими - почти бездонными - печальными глазами.
- Бианка, ребёнок, обремененный чрезмерной чувствительностью. В год с небольшим она уже по-особому реагировала на эмоции. Повышение голоса расценивала как ссору. Печальный взгляд - как переживание глубокой трагедии, возможно, чьей-то смерти. Девочку ранили даже слабые отрицательные эмоции. Ее матери постоянно приходилось следить, чтоб ничто не расстроило девочку. Сначала она увезла ребёнка от вспыльчивого отца с деревню. Но там было не намного лучше. Ежедневные убийства скота, вечерние пьянки, драки, склоки, завистливые бабьи морды. Ребенок лучше осознает происходящее. Это мы строим непонятные домыслы, что-то прощаем, что-то не видим, на что-то закрываем глаза. А дите, как губка, впитывает все таким, каким оно есть на самом деле.
Старший виновато глянул на дочку и снова повернулся к ребятам.
- Вот девочка и впитала всю ту гадость, которую источала маленькая деревенька. Мать вернулась в город. Она заперла ребенка в однокомнатной квартире, а сама бегала на работу вахтершей сутки через трое. Никого к девочке не подпускала - ни меня, ни собственную мать. Бианка росла в четырех стенах. Без воздуха и без друзей. Но чувствовать не перестала. Гораздо позже из единственного письма, которое получил по почте спустя год после смерти жены, я узнал, что происходило все эти годы с ребенком. Я тогда уже стал Проводником и не сразу распознал, во что превратилась моя собственная дочь. Она стала частью мира. Поглотила всю его горечь - не знаю, как она смогла это сделать взаперти - и в итоге перестала быть простым человеком.
Мужчина глянул на перекошенное Юлино лицо и поторопился внести коррективы в описание.
- Нет, она осталась девочкой. Ей сейчас двенадцать. Скоро она вырастет. Полюбит. Женится. Все, как у людей. Но она теперь связана, вернее, была связана с нашим родным миром. Она старела душой вместе с ним. И думала, как и он. Если бы Бианка осталась там, то смерть одного мира повлекла бы циклическую реакцию в других. Пять, а может, и больше соседних в пространстве и времени миров постигла бы та же участь. Бианка должна была стать реактивом, способствующим большему взрыву, чем, если бы наш мир просто рухнул. Понятно хоть немножко?
- Да, все теперь ясно, - ответил Паша. - Теперь все абсолютно ясно. Чтоб спасти мир, плакать уже не надо.
- Не надо, - тихо ответила Бианка. - Слезы, кроме успокоения, никогда ничего не давали.
Старший удивленно глянул на девочку, но ничего не ответил. Он ее совсем не знал и не имел права судить.
- Хорошо, ребята. Теперь вы свободны. Дочку я заберу в ее мир. Большое вам спасибо. Скоро встретимся. Работа еще не закончилась - расслабляться рано. Вопросы есть? - он окинул взглядом Пашу, - тот покачал головой, - а затем Юлю.
- Есть. Один, - тут Юля впервые подняла голову. - А почему вы сами не пошли за дочкой?
- Она бы со мной не ушла. Уж очень она меня ненавидит. Да и я бы не смел настаивать. Я сильно виноват перед ней. Прости, - последнее слово он адресовал Бианке, которая тихонько топталась возле мотоцикла.
- Ты знаешь, что не прощу, - спокойно ответила девочка. - Пошли, проводишь. Не задерживай ребят, им еще надо многое успеть.
И она уверенно пошла через мост на другую сторону берега. Мужчина кивнул Паше с Юлей, запахнул плащ, накинул капюшон и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, зашагал прочь. Его проводили две пары глаз.
- Ну, а мы с тобой махнем на Майорку, - попытался улыбнуться Паша. - Ну, не кисни. Все же хорошо закончилось.
- Не очень хорошо. Ты кое-кого забыл, - буркнула фигура из-под капюшона.
- Не забыл. Это не забывается. И ты помни. Пошли. Скоро опять на задание. Теперь будем спасать всех, кого пожелаешь.
Паша сел на своего железного коня, ласково похлопал по сидушке, стряхивая крохотные пылинки. Так стряхивают мелкую печаль, чтоб не так тяжело было двигаться вперед.
Юля еще ниже опустила плечи и поплелась к мотоциклу.
Ее работа только начиналась, а уже хотелось все бросить и заплакать. Как в первый раз, когда упала и поцарапала коленку.