Заводская сага (1)

Работал на кирпичном я заводе.
Работал на заводе целлюлозы. 
И в армии в строительном во взводе.
На известковых шахтах прополозил. 
Работал газосварщиком на флоте.
Копал траншеи в каменной породе. 
Добыл руду с лопатою в Туве.
Бетонщиком в Аду, попом в Караганде.
В трущобах Тундры вел к людям дороги.
Клал дамбы, акведуки, водостоки.    
Монтажником, потом - крановщиком.
На тракторе, бульдозере, пешком.
Работал  на стоградусном морозе,
Сначала без штанов, потом - на паровозе.
И шпалы клал и был каменотес.
И не устал - и делал все всерьез.
На производстве то порок избитый - 
Клади с умом - то шпалы, или плиты,
Из гравия, из пепла,  но без грез. 
Смотри, как я тяну руками трос!
Кладу кирпич, долблю, машу лопатой - 
У долбоебов выше римских статуй
Стоит Акроплем  пятилетний пост,
И керосином брызжет медный ладан.
Стоит ли блядь с наточенной косой - 
Я сам в себе, мудрей земли самой!
Сам сыплю грунт, как сыплют самосвалы.
Кувалдой рушил горы, в море -  скалы.
Я через бездны перекинул мост.
В земле, как крот, в камнях - каменотес.
Могу не спать,  не есть годами сряду. 
И не сказать, чтобы устал - не в счет! 
Я сварщиком варил Колымский лед
И всем вождям на кладбище ограду.
Теперь летает в небе самолет!
Теперь ручьи стекают в океаны!
Детей плодил и всюду на износ - 
И не сказать, чтоб был виновен разум,
Дырявый шланг и дизельный насос.
Работал в шахтах, лазил скалолазом.
Я дрелью в Альпах высверлил проход 
Там, где Суворов делал переход - 
Из-под земли,  из дырки унитаза! 
Сжег три сверла, и два - почти что сразу. 
Быть может, блядь, сверлил наоборот?
И может быть я совестью запятнан,
И вот не знаю -  велика ли честь,
Грешно ли это или это свято,
Из Колымы в Швейцарию пролезть?
 А ну-ка мы попробуем обратно,
Потянем на себя другой вопрос.
Я грыз гранит, работал как матрос.
Я ночи въебывал за всю свою бригаду,
Чтоб из Европы прямо на погост, 
Как раз туда, куда им сукам надо!
Где днем и ночью спят друг с другом рядом - 
Не нужен пропуск, никакой  билет. 
Нам технологий сеять смысла нет.
Мы денег что истратим на бумагу?!
Все начиная с чистого листа?
Дно океана, космос - 'красота',
Сады Семирамиды, дым костра,
Слепят глаза сквозь самогон и брагу.
Глядеть через подзорную трубу,
Куда я никогда не попаду?!
Я не люблю нагую красоту, 
Завещанной бесстыжею бравадой
Венер Милосских,  голых Афродит!
Да я пешком, блядь,  добреду  орбит.
Дойду до вечера простым свободным шагом, 
Чтоб поглядеть на Кремль -  не в пизду.
Глядеть в Москва-реку на Каменном мосту!
Заветам внять  и внять ее советам.
Труд облегчит сознанье тому,
Кто ближе стал к сознанью человека.  
Смотреть на мир не должно свысока.
Руками делай -  не заест тоска.
Я русло поверну в другую Лету,
На Север в заповедные места.
Раздвину горы, подопру поленом, 
Чтоб поразмыслить полтора часа - 
В какую щель и сколько в ней размеру
Стоит Гора и надо ли еще 
Ее коленом взять, или плечом,
Чтобы к другим подвигнуть континентам?
Там те же толстожопые приметы - 
Не знают, где им встать, и где присесть.
Нет ни хуя, а думают, что есть,
В повадках  спермы крупного эксперта
(Плод слишком стар - продукт чумного века), - 
Я вам найду такого дровосека
С бензопилой, -  он выебет вас в рот!
И будет вместе - праздник, эшафот,
В одном лице рассветы и закаты.
Гольфстрим собьется, будет крыть вас матом. 
Каньоны спляшут спьяну хоровод. 
И не найдете для Свободы статуй!
И Миссисипи к нам в Оку впадет!
И вытравит Ока ее заразу, - 
И все оттуда ж, с дырки унитаза! 
И вот тогда, предчувствуя потоп,
Без космоса и парашютных строп,
Забьет шахтер во все забои сразу,
На все пути бессмысленных дорог!
Не веря свято и не портя ног,
Я долотом вам выдолблю  зарплату,
Какую вам не выдумает Бог!    
И  Гангу течь к якутским оленятам. 
А Нилу течь по Муромскому рву.
Возьми, мудак, прочти  газету труд
И дверь не открывай в чужую хату.
Когда растет в уме чертополох,
Когда живой, пока еще не сдох,,.
Иди пойми - за то или за это
Сверкают звезды, падают кометы.
Зачем зима и теплое пальто?!
Не карты в руки, в руки - домино.
Копну лопатой -  нету в мире света. 
Ударю в бубен - и спасенья нету.
В ушах звенит и в комнате темно.
Вокруг земли я строю ипподром, 
И вешаю свое ружье на стену.
И в коммунизм войду сейчас - и неизменно,
А раскопаю Брежнева потом.


1989
 

Заводская сага (2)

Глухим лесам, степям, земным угодьям,
Вершинам гор, пещер каменоломням,
Морской пучине волны теребя, 
Небесной тверди знающей тебя
Не понаслышке под своею кровлей,   
Озвученной природой многословной,
Общественного мирного труда. - 
Немыслимо людское разуменье
Куда идет добытая руда?
Нефть, уголь, газ, природная среда? 
Какой монетой  плюет не разменной,
С зарплатой средней сто копеек в час,
Рабочий класс,  потея каждый раз,
Не спрашивает с графиком трехсменным.
И в праздники, для выходного дня,
Поспать, поесть, мельком взглянуть на Кремль,
Не отпускает шляться по вселенной
Рабочий класс богатая Земля!
От старости веками каменея,
А больше от практических зараз, - 
Когда-нибудь Земля ведь спросит с нас:
Какого хуя ты мудак надменный,
Чтоб ужин свой спокойно мирно съесть,
Пускаешься, стараешься залезть
В закрытый ящик старого комода?
Свиному рылу новое лицо
Изменит только внешнюю природу,
Внутри же не изменит ничего!
С латыни на иврит перетекая,
(Когда на кухне газ и жизнь кривая),
Зачем крутить другое колесо
И без того летящему трамваю?
И кухонное  новое стекло,
Где дивный мир, но ни хуя не видно
Пусть ново, прочно, броско, но обидно,
Что сквозь него не видно ничего!
Самим чутьем, предчувствием прискорбным,
Такая новость нова только 'раз'.
В другом значенье поимеет столько,
Что выбьют челюсть, либо выбьют глаз.
И, тем не менее, в научной богадельне
Логично то, что носит оперенье.
И курица, которой все равно,
Какой там сзади хвост - несет яйцо
Точно такое же - с научной точки зренья,
Она, глядя с виной на петуха,
Становится научным достиженьем!
Но где мы видели, чтоб было без греха?
В священных книгах сказано -  греха
Найти не трудно и в часах настенных,
И виновата, мол, сама стена,
О всадниках не забывая бледных!
Немало подозрительных вещей
В самих наборах гаечных ключей.
Для новых нужд вселенских и интимных,
Научных, без сомненья позитивных,
Когда по-новому кузнец обязан знать
Зачем подкову заново ковать.
И для чего понадобилось миру
Менять благоустроенну квартиру,
Которая глядела на Восток -
Смотреть на Запад - чтобы без порток?
Башкой подумай, проанализируй: 
Ну, на хуя 'туда' рубить окно, 
Менять, где чисто было, на говно?
В исканьях полных мук, волнений долгих,
Найти уже известное давно?
Из леса прибегают даже волки,
Чтоб посмотреть, как снизу, с верхней полки
Нам достают мудреный сопромат,
Где атом не согласен на распад,
Пока не едут сани вверх по горке!
Быть может, созиданья слишком тонки, 
Чтоб можно было их вообще понять?!
Когда за стол садиться ровно в десять,
Обедать в шесть, а ужинать без песен, 
И некого в тоске своей пенять. 
Не слышать на деревне гармониста,
Ни лысого не видеть онаниста
С экрана телевизора - ни счесть - 
Какие трудности, чтоб ужин свой доесть!
От мудростей научных, инородных,  
Давно уж на проторенном пути,
Другие ноги суют в сапоги,
Чтоб был умнее и всегда голодным,
За криком 'эврика' что 'есть' изобрести
(Со страху ли? на зло? - условно),
Уму картонному еще одно шасси,
Одно и то же в дали и в близи...
Какая линия прямая ли, кривая?
Какой наклон? Поверхность ли Земли
Под нами  совершенно не такая!
Сажай без страха, хуй с ним, долетим!
Корабль привык к пилоту и полету.
Во-первых - совершенный механизм.
Горючего в чулане звездолета
На два захода лишнего пути.
А, во-вторых, в запасе лом и клещи, 
По связи Марк Бернес уже поет.
А, в-третьих, есть у нас с земли диспетчер, - 
Чего не так - в хвост, в гриву отъебет!
Пусть даже если некогда и не чем...
Так повелось и повелось давно,
Хоть снегом в стратосфере замело,
И по приборам видно в пути млечном,
Как  ангелы с чертями заодно.
В обнимки, руки в брюки на том свете,
Замыслили, падлюки, ставить сети!
Никак не рассказать за целый год:
Зачем, кому был нужен перелет,
Когда пропили вдрызг попутный ветер?!   
Никто вопроса и не задает!
Он вроде бы на глаз и не заметен
У контрогайки лишний оборот.
Но вот приходит високосный год,
И видно -  песня та не будет спета.
Природы чудные твои  дела, заветы!
Исполнить  мудрено самим Богам.
Как простоять  под  снегом  городам? - 
Никто не моет в них парадных лестниц.
И вроде трезв и жжешь на кухне газ.
И ярко за окном  засветит месяц,
Чтоб убедиться - Уренгойский пласт
(Для нас назначен, или не для нас?),
А вместе с ним  Дальневосточный атом,
Не вышел ли через Саратов в Штаты? 
Зачем  я в ЖКХа  сто двадцать раз
Ношу за день кремлевскую зарплату?
Природных много для людей богатств.
От старости веками каменея,
Процесс экономических затрат
В эпоху  человеческих затмений, 
И умственного кризиса -  примат, 
На фоне деградации, -  звереет!
И слышится в латыни уже мат.
Частушки на санскрите - сонм сомненья.
А примет ли природа маскарад
На зло, быть может, новым мыслям, мненьям?
Лихим  экспертам, крепким мудрецам?
Доцентам, и седым профессорам?
Никто до них не мыслил от безделья
Войти природы в храм, и мерить там   
Безменом град, дожди, туман, метели - 
Такого даже дети б не посмели,
Смотрели с благодарностью на снег - 
Таким уже не будет человек,
Теряющий традиции истоки,
В цехах,  в печах уже который век
Замысливший с природой дикий покер!
На пьедестал вознесть свои пороки - 
Никто природу так не унижал - 
Сближеньем к пропасти чего то там искал. - 
Никто не портил мироположений,
В плену руин, гипотез и сомнений.
Кто сам себе все козыри стяжал?
Но ползать раком камень не умеет!
И для того, чтоб научился сам
Его теоретически уверим - 
И будет годен для оконных рам!
В дальнейшем историческом развитье - 
Завод, уборная или священный храм
Имеет два значения -  для дам, - 
Другое - для прораба дяди Вити!
И в данном фантастическом соитии
В ходу  неврастенический  экстаз:
'Я вас любил - я - ненавидел вас!'
'И вечный бой - покой нам только снится!' - 
Меняет маски,  не меняя лица.
Замечено по Госту и не раз:
Чем выше пьедестал и мягкое сиденье - 
Превышен градус собственного мненья.
И будь хоть глуп как пробка, но оклад,
В процессе умножения деленьем,
В молекуле иного вещества
(Эквивалент молекул здесь в рублях), - 
Превысил здесь Господь свои дела,
Не чудные, - по недоразуменью!
Промытые коричневым дождем,
Просушенные газовым огнем.
И вот уж ночи расцветают днем.  
Не спят колхозы, стройки, как святые.
Гудки не замирают заводские.
И чтоб прибить доску простым гвоздем,
Чтоб два листа скрепить  бумаги - ждем
Гвоздей и скрепок от металлургии!
Руда - понятно, и понятно -  лес.
Для 'чудных' дел оно всегда понятно. 
Я, может, говорю не слишком внятно,
Но сколько ж грандиозен сам процесс!
Я говорил кому-то и когда-то, 
Срезая на бульдозере пласты, - 
Замечено падение звезды,
А именно -  как раз над комбинатом!
О, сколько было  человеку знаков,
Как откровений! - толоконный лоб 
Никак не въедет - на колесах чтоб
В космическую эру учрежденья,
Чтобы заехать - нужен  дубликат
От тех ключей, которые лежат 
Не в плоскости земного притяженья.
По логике ли зрелого плода,
Вопросами ли здравого суждения,
Когда совсем иная там среда
(А у тебя всегда дрожат колени),
Земным законам нет туда пути.
А с лозунгом  - 'Вперед! Возьмем! Не бзди!'
Не покоренье - а обледененье! 
Причем здесь Ньютон? Яблок упадет
В иной среде совсем в другое темя.
Так, что летай пока что в термосфере, 
Не лезь в щиток, ведь сказано - убьет!
Не те законы, принципы, глубины.
Во-первых, за такою кислой миной - 
Подагра, вялость, корь, перитонит, 
Когда нет баб без лампы Аладдина,
Сама природа разуму учит
Соткать перину и прибавить силы
Без лишних проб, спокойно, без затей. 
Без мышеловок и чумного сыра,
Согласно общим принципам идей:
Все замечать над головой своей,
Чего природа для тебя соткала
В самом переплетении ветвей.
Вдали ручей, или высоки скалы
Перечеркнут ли мыслию простой,
Что это все придется взять с собой,
В последующем учитывать сложеньи?!
А во-вторых, что глина, что трава, 
Гранит ли, мрамор, на дворе дрова, - 
Летящий яблок вниз своим стремленье
Относится к космическим затменьям,
Как сивый мерин до коровьих глаз!
И тяга не в  различье данных масс,
(Не тот предмет и бык видать не дремлет),
А в правильном понятье окруженья.
Куда течет, в какую  даль река - 
Спросить бы надо путь у рыбака,
И молча ждать прибытия парома.
Дорога только тем и далека,
Когда не видно собственного дома. 
А в-третьих, нужен явно пересчет:
Во-первых, правка в графиках полета.
Или всех на хуй выгнать с звездолета!
Спаять ряды - не дай Бог коротнет!
И только далее, когда в умах нет смуты.
Сыт и не пьян, и главный есть конструктор. - 
Лет сто уйти должно на тренажер.
И чтобы тренажер не был, как скутер.
Еще лет сто - не мучил, чтоб запор
Со страху, и не мучила икота.
Иначе, без такого поворота,
В далекий космос ведь не улететь! - 
Скафандров нет, а надо будет петь.
А дым повалит вдруг из-под капота?!
Вселенские законы одолеть 
С одним понятием свободного паденья? -   
Мешать начнут железные сиденья,
И спесь кызылординских комаров.
Всегда в пути, без сна, без тормозов,
В отсутствии в пути бензоколонок,
Пугаясь днесь космических воронок?..
Гора кидает камни в океан,
Когда ее о том попросит ветер.
И заяц поглядит по сторонам,
Чтоб волк его паскуда не заметил.
И здесь такой же должен быть наказ - 
Не мордой в грязь, не на плацу приказ,
А чтобы с чувством, с толком, с расстановкой.
Не с монтировкой, не с большой коробкой,
Без всяческих новаторских идей.
Без лишней суеты, и без гостей,
Когда в одной сто раз есть убежденье.
И по размеру люк, и не мешает тренье.
Волне морской на ум и не придет
Самой залезть в трубу, в водопровод,
Чтоб задницы во век не поднимая
Тебе ее отдраить без забот.
И человек к несчастью мечтает
Влеченьем  к звездам,  тупо забывая,
Что там его совсем никто не ждет.
Природа же конечно не в накладе,
Доступная и спереди и сзади,
И с Севера и с Юга, чередом
Ломает пристани, шалея, в Ленинграде.
В Атлантике в жару затеет в шторм.    
Потопит в Арктике настырный ледокол.
Тюленей выгнав полежать на льдину.
Вулкан взорвет, гориллам сбреет спину,
Посадит с нами ужинать за стол.
Появится ли в небе ореол?  
Взлетит ль над пепелищем голубь мира?
Ей дела нет, что будет впереди.
В  Большом дают Щелкунчика - гляди,
Покажут декорации нам зиму...
Обыденную мрачную картину,
Со всех ее 'лирических' сторон.


1999
 

Заводская сага (3)

Лихо сбиты сапоги
От тюремщика в Твери.
И пиджак пошит тюрьмою,
И пальто в Крыму зимою.
Море, суша, дом и храм, - 
Не шаблон, и не сто грамм.
Дверь в чулан и двери рая,
Ойкумены и сарая,
Если есть различье в том - 
Топятся одним костром. 
Дело в жатве, не в составе,
Не в жару, и не в угаре.
Где-то и хоромы - хлев
Ну, а лев и в клетке - лев. 
А тюрьма то ведь какая!
Снасть решеток огневая!
Сразу вышка у ворот.
Спросят сразу: 'Кто идет?!'
Беспокоятся за брата.
В каждом звуке автомата
С три версты благая весть - 
Что-то правильное есть.
Не ходи, мол, ты за лагерь - 
Там разбойники, овраги,
Все чужое, ночь не зги
Не видать, и от тоски 
Съешь и бури и метели.
Ну, а здесь идут дожди,
Что ни год, всегда в апреле.
Хоть тюрьма, зато с купели.
Из сосны  построен дом.
Обведен глубоким рвом.
Крыша дома из железа,
Есть топор и два обреза.
Если что - сквозь дула счет
Сам собой тебя найдет.
Или жизни долг состарит,
Дни по полкам порасставит.
За добро, или со зла,
То на стол, то со стола.
Не о том душа тревожит - 
Сколько лет на свете прожил.
Шел куда и был зачем?
Что искал, чего хотел?
Но обычно так выходит - 
Либо взял или посодют.
И тогда сиди и жди
То, что будет впереди.
Впереди - луна уж тлеет.
И вдали рассвет белеет,
Бритва ни хуя не бреет.
Дождь, когда всю ночь идет,
Можно бриться без забот.
Прямо лежа, не вставая,
Крыша хоть и листовая - 
Года три уже течет,
Не стекая в огород.
На дворе растет береза.
За двором пасутся козы.
А вдали бежит река,
Вместо козья молока.
И вода ничем не хуже - 
Тоже льется, тоже служит.
Соловей ее попьет - 
Спьяну не споешь - споет!
Небо чисто под луною,
Солнце выйдет ли какое - 
Глянуть в окна норовит.
Вход в окно всегда открыт.
И всегда открыты двери,
Вход с террасы до постели:
Две ступени и порог,
Два шага - и сразу лег.
Чтобы странственные дали
Больше  нас бы не искали.
Меж калмыком и жидом  
Римский папа шел б послом. 
И без этого шальнова
Раздражительного зова
Слышно - чу! Труба завет!
Съел, посрал, и - на завод!
Без просчетов - в миг, в секунду,
Ясно - тяжко,  ясно - трудно.
Ломоть съел, запил водой, - 
И уже на проходной!
Во свою родную келью,
Как у бесов в подмастерьях.
Дуй в меха и день и ночь - 
Жару столько не столочь!
Подмастерьем или лично - 
То завод - завод кирпичный!
Хоть крестись, хоть на показ
Ставь в углу иконостас.
Если развезет дорогу - 
Вспомнишь черта, а не Бога.
Опоздавши только раз - 
Ускорения придаст
Зевсом стать - режим аврала.
Без копья и без забрала.
И уже со всех сторон,
От Камчатки в Вашингтон,   
Всем по радио сказали:
'Встали сели, сели встали',
Поразмяли рук и ног,
И без странствущих дорог,
Без морей и океанов,
Без гуслей и без баянов,
И без островов Буянов,  
Хоть ебись ты, хоть дрочи, - 
В семь - у кольцевой печи!
Ну, или вообще - к шести!
Да и девки б рядом были -  
Мы б вообще не уходили!
Кто работает - не спит,
Так устав нам говорит.
Спит бездельник, спит - не знает -  
Конь не спит - он отдыхает,
Да и то, когда устал.
День ли, ночь - не спи - аврал!
Зато, как потом  прелестно,
В день по графику воскресный,
Мордой полежать в траве,
Посмотреть букашек бег!
Шум деревьев, чудный танец,
Почесать спаленных задниц.
В зиму впрячь в повозку сани - 
С песней ехать по грибы!
Если вы еще живы,
Если живый сказ народный -  
Где ж там видно - цех шамотный?!
Там, мол, 'Ванька на печи - 
И повсюду калачи'.
Но, вам правильно писали,
Дураки не так читали:
'Ванька стоя у печи,
А повсюду - кирпичи!'
От того в умах хоромы, 
Даже если дом соломой
Плохо крыт и дым валит,
Но во лбу звезда горит,
И душа его любит!
Дом  тогда душе роднее,
Если тих и потемнее.
Чтоб уютный уголок, 
И никто не уволок.
Швед рябой, китаец хилый - 
Хватит по плетню крапивы.
Ну а немец как запьет...
Нет - мы думаем въебет
По нему дедова память.
Ибо сталеваров плавить,
Или каменьшиков бить - 
Молока с быка доить, 
Забивая в землю сваи!
И земля хоть и седая,
И терпела сколько раз - 
Дан и ей такой указ:
От Америк до Китая,
Чтобы те сюда шагали,
Кто с умом, а не мурак
Потому, что ключ не так
Открывает двери рая.
Там не добрая, не злая
За столом жена сидит.
И когда весь день молчит - 
Значит что-то затевает.
Смотрит тупо, зря зевает,
Но когда исполнит план - 
Вам Катрины ураган
Будет маленьким ненастьем.
И еще большое счастье 
Что одна сковорода!
Нет, ребята, не сюда,
Где в рассвет бывает поле
С подозрительным раздольем.
И сомнительный восход,
И не знаешь, как взойдет!
И река и дождь ревучий,
Врубель спьяну пишет тучи.
Смотрит диким львом баран - 
Никаких заморских стран
Описать картину эту...
Скажем, в Пскове или где-то
В Костроме в простом селе - 
Хватит ли? - и так везде!
В каждой горнице в колоде
Тридцать шесть тузов в народе,   
И сдают - всегда себе!
Ходят, бродят по земле,
Кто в  пальто, кто телогрейке,
Кто в трусах и тюбетейке,
И повсюду карантин - 
Смысл един у всех картин!
И заря уж поднимает,
С веток, с трав роса слетает
В небе облак над трубой
Заводской, луна мерцает
И заходит на покой,
В холм ложится головой.   
Сквозь дождем пробиту кровлю,
Штор оконных, битых молью,
Проникает сквозь дверей
И далекий зов мечей.
Будто орды Тамерлана... - 
Нет - то ложка в дно стакана
Утомительно звенит,
Как предвестник, чудный миг
Жизни новой пробужденье.
Трутся кони, тянут стремя,
Свищут стрелы, -  дан приказ
Дать два плана! Педераст
Вася Дурин, Боря Ленин - 
Бац, в пизду, - рацпредложенье!
Покивали все башкой.
Бабы значит - за кармой!
Будет некогда, покуда.
Да и нет добра без худа.
Глаша, Маша, Таня, Люда, - 
Как вода тому верблюду.
Нету сил от сих до сих - 
Нету времени на них!
И опять на том же стуле - 
Десять лет не был в загуле.
Не до свадьб, не до серег!
Я б, конечно, если мог,
Если б мне ту волю дали,
Если б потянуло в дали - 
Магеллану б дал  урок.
Как его?.. - пролив, проток?..
Что географы? В свой срок
Рыбы  б - переименовали!
Пил б Мальбек, ел Альфахор.
Ред курил и Беломор - 
Сзади б и в лицо б все знали!
Руки что? Еще не встали
Жаром печи, жизнь - несет.
Прет кирпич, по-русски прет - 
В Аргентине не видали
Черный хлеб на свином сале.
Мне что негр, что перс, что грек - 
Я рабочий человек!                                           
Не с руки, и не в досуге,
Заняты и обе руки.
Если к дому не дойду - 
То ночую на стогу.
Морду вперив к тем же звездам,
Стану трезвым, выше ростом.
Не понятно сплю - не сплю,
Что люблю, что не люблю.
И в жару, и на морозе
Тело крепнет без коррозий.
Ни дефолт, ни жид-магнат,
Голод, триппер, листопад,
Даже в огороде клад,
Не способны  выжечь древо!
Сжечь ни Маркса, ни Гомера.
Чтоб сказал о том Ильич?
Если лысого подстричь - 
У него срастется в слове,
Вместе с матом мировое,
Не вставая от стола,
Молоком  с того козла,
Правило добра и зла?!
И в теории и лично,
В тьме наук, что ветер свищет,
Гений всех профессоров,
Дурь баранов и ослов,
Вместе все перемешаем,
Хоть чего-то -  да узнаем!
В перепутии дорог
Солнце - значит зри Восток.
Нет его - смотри на Запад.
Если верить - верить свято.
Кто, куда, зачем - увы, 
Знать -  что лету до зимы. 
Кирпичи выходит с печи - 
Время ль длится бесконечно?
Мне, как с водкой до вина - 
Ждет его сама Страна!
На плакатах днем и ночью 
Кажут мускулы, как мощи,
Вместо свечек - красный флаг.
Не дай Бог будь где-то брак - 
Пал Иваныч, если трезвый,
Бригадир наш, блядь, любезный,
Быстро, почесав мудя,
В глину вместит и тебя.
И Сережу, и Микину,
Ваню, с ним и Маргариту,
Цех просеет через сито
Для сверхпланова броска,
Без соломы и песка!
Да и как еще без крика,
И без малого велика?
Блядь, загнутся в Мозамбике,
Африканец дуба даст.
Слаб ведь - сдохнет пидераст.
И хоть нет у них там дуба - 
Эвкалипта даст - два пуда 
Надо дать ему пшена
Для жены и для слона.
Чтоб когда в Москве встречая
Я его, не замечая,
В отпусках не видел чтоб - 
Кольца в ушах, в бусах жоп!
За другим я еду мненьем,
Не за сном - за вдохновеньем.
Чают образы Москвы
Мне прекрасные черты.
Греют душу, чешут холку,
Хватит пороха надолго.  
Трудовых, кирпичных лет.
И широкий вдаль проспект,
Красной площади три башни,
Тишь аллей, из камня чаши.  
Триумфальных у ворот 
Я стоял часа три с ряду -   
Загляделся -  скачут рьяно,
Не живы, но на показ -  
Кони скачут прям на нас!
Вижу, будто есть в них схожесть,
Морда, кожа - все похоже.
Точно тот же смотрит глаз,
Но  размноженный в шесть раз - 
Точно! -  наш колхозный мерин!
И похож до изумленья
Сзади них  (как тесен мир)
В колеснице -  бригадир!
Мир и вправду слишком тесен,
Много пропастей и лестниц,
Одинаковых чудес - 
Лес в Саване, в Пскове - лес.
Сколь не лги, ужели мало
Одного всем одеяла?
Без того сама земля
Ведь укроет и тебя.
Наравне с другими тоже,
Непохожие пусть рожи,
Все ж какой ни есть - надел.
Что хотел, что не сумел.
И сама печаль природа
Прокатит на теплоходе
По Москва-реке меня
В автономные края. 
По стремнинам, по равнинам,
Через горы и плотины.
И в руках моих гармонь - 
Не перечь и не долдонь.
Здесь  я строю мир по-своему
С дуру ль? с разуму ль? с любовью? 
Всю Сибирь проехал  так
Потому, что вижу брак
В каждом вздохе, в каждом теле,
В каждом заводском изделье! 
И когда на край селенья
Месяц набожно падет
В нашу чащу - запоет 
Соловей по воле рока - 
Вздрогну, взгляну на ворота - 
Мой сарай, и дров гора
Заскучали топора!
И заблещет на рассвете
Три трубы - приметы эти. 
И забьют их них дымы,
И забродят сном седым, 
Заводской повеет сажей,
Копоть, смог и тоже важно
Чтобы ветр ему помог - 
Передул, перетолок!
Чтоб ему хватило силы
Уберечь поля и нивы.
Это значит - у земли,
У камней и у травы,
У березы, у той речки,
У тумана на заплечье,
У оврагов и болот 
Есть и пища и оплот.


1999