Осень в тот год выдалась затяжная и теплая. Леса стояли убранные в багряную позолоту, птицы пели на ветвях, а солнце щедро дарило земле ласковое тепло. Порыжелая трава шуршала, палая осенняя листва кружила в хороводе, подхватываемая ветром, что налетал из-за холма. Ветер носил поднимаемый с земли сор, трепал гриву гнедого жеребца, концы плаща его хозяина. Время от времени конь начинал перебирать ногами, вскидывая голову, стричь ушами, прикусывая удила. Крепкая рука в кожаной перчатке чуть натягивала поводья, сдерживая, ободряюще похлопывала по лоснящейся шее. Сороки, на нижних ветвях раскидистых ольх, с интересом провожали блестящими глазами-бусинами проезжающего всадника. Закатные лучи играли на нагруднике, отражались на притороченном к седлу шлеме. Рядом со шлемом виднелась рукоять надежно увязанного в шкуры двуручного меча. Второй клинок висел на поясе всадника, покачиваясь в такт ходу жеребца.
Внезапно всадник насторожился. Придержав коня, он привстал на стременах, прислушиваясь к порывам ветра, что доносил с собой какие-то неясные, но, без сомнений, могущие нести опасность звуки, ибо идти они могли только от людей. За долгие годы скитаний различать подобное рыцарь мог уж без труда. Сороки затрещали, распуская хвосты, сорвались, закружили над деревьями, оставляя человека наедине с ветром, простором и криком, вновь долетевшим из-за холма.
После некоторого колебания, всадник решился. Тем более, что дорога все едино была одна. Повинуясь воле хозяина, жеребец перешел на крупную рысь.
По ту сторону пригорка всадник осадил коня. Рука сжала оголовье меча. На жухлой траве, густо покрывающей подножье холма, барахталось по меньшей мере три человека. Оружие и нехитрый походный скарб валялись тут же, чуть поодаль, позабытые в пылу борьбы.
- Навались, робяты!
Плотный, коренастый толстяк с багровыми щеками, окаймленными черной порослью, хрипя и скалясь точно бешенный пес, занес над головой кулак, неловко ткнув в извивающиеся тела.
- За ноги хватай! За... а, курва! - взвыл другой голос. Из извивающейся путаницы рук и ног вынырнул тощий тип, с золотушным лицом. Одной рукой он держался за красное точно редис, опухшее ухо. - Держи ноги!
В самой середке свалки завозилось с новой силой. Коротко хекнул бородач, ухватывая обеими руками обтянутую штанами ногу без сапога, угодившую ему в живот.
- Щука! Грызь! Держи крепче, - скомандовал толстяк, щедро отвешивая тумаки невидимому участнику драки. - Кусается! Нут-ко, Щука, ткни ей в зубы кнутовище! Ишь, курва, сопротивляется! Ничо, будет тебе наука. Юбку на голову, да отходить как след!
- Брок, она ж в штанах, - пропыхтел Грызь, изо всех сил скручивая и придавливая кого-то коленом. Свалявшиеся соломенные волосы прилипли к мокрому лбу мужика. Под носом тряслась мутная капля.
- Стягивай, чего ждешь, собачья твоя душа, - тощий тип перехватил ногу повыше, усаживаясь на колено. Руки зашарили по поясу, возясь с ремнем. Два других подельника ругались, удерживая отчаянно бьющееся тело. - Ерзает, мразь смердячая. Гляди, как бы не упустить...
- Давай, робяты, - чернобородый харкнул, сплевывая в сторону. - Чуешь, ну? Чуешь, змеюка, чем пахнет?!
Тот в свою очередь пока еще без слов разглядывал троицу. Теперь, когда копошение Прижатая к земле, с втиснутым меж челюстей кнутовищем, в распахнутой курточке из оленьей кожи, на него смотрела девушка. Рука Грызя сжимала ей горло.
- Что тут у вас?
Толстяк, названный Броком, осклабился. Шатаясь по городам, чернобородый перевидал предостаточно благородных господ и прочего люда, чтобы с ходу составить представление о сидящем на горячем жеребце невольном свидетеле потасовки. Величавая осанка, надменный взгляд, нагрудник с неброской чеканной вязью, черненная кольчужная рубаха, мечи, плащ. Вне всяких сомнений, всадник принадлежал к благородным. Однако поблекшая ткань плаща, насечки и вмятины на нагруднике, а так же дыры на узде и по краям седла, там, где прежде были золотые украшения, еще нагляднее указывали на то, что явившийся конник был родовит, но не богат.
- Разбойницу поймали, милсдарь рыцарь, - заискивающим тоном проговорил Брок, подымаясь с колен и отвешивая поклон. Подельники навалились на предмет разговора всем весом, не давая пошевелиться. - Сколопендра, сучье семя. Уж такая паскудница! Надыть солтыс приказал доставить живой али мертвой. Стал быть, доставим, токмо грех паскуде ентой сперва не показать, кто в краю хозяин. Урок преподать. Ей-та все одно на шибенице с ветром плясать, а робятам хоть удовольствие будет.
Улыбка коренастого стала еще шире. Подмигнув рыцарю, Брок бочком придвинулся к оскалившему зубы жеребцу.
- Господин рыцарь, - маленькие поросячьи глазки толстяка масляно заблестели, - ежели вашей милости охота, то мы могем и того... Девка справная... Все выдержит... А коли нет...Солтыс и за мертвую наградит. Шибко у него зуб большой на енту мерзоту. А нам, опять же... немного надо... Оходить раза по два... Ну три - самое большее. Робяты подержут, а то и зубы можна ей выбить, если вы охотник до таких удовольствий, иначе кусается, зараза. Только... Ежели вы того... ну, первым хотите быть... Стал быть, вознаградить бы... Немного, сойдет и одна серебряная крона... а то ждите очереди. После меня будете, ежели не особо брезгуете. Мне-то все одно енту падаль когда как охаживать, только бы почуяла. А вы поглядите, какова девка... загляденье!
Рыцарь молчал, рассматривая "щедрое предложение" Брока. Девушка залилась румянцем - Грызь перестал душить её, и теперь она часто и коротко дышала, стоило его взгляду подняться от пояса до шеи. Грязная рука Щуки услужливо раскинула в стороны полы курточки, показывая "товар лицом". Разодранная от горла до пояса рубашка мало что могла скрыть от взглядов мужчин. Говорить девушке не давало кнутовище меж зубов, но глаза... Они сказали больше чем слова, стоило ему ответить на её отчаянный взгляд. Если глаза и умели говорить, то сейчас они умоляли о помощи.
Девушка вглядывалась в него столь пристально, что Казимир потупился. Еще наведет порчу, с разбойницы станется. После случая с той ведьмой он стал шугаться и перебегавших дорогу котов, многие из которых не были даже черными. И вообще сельских баб обходил стороной. Те ведьмы через одну. Это даже без проверки огнем ясно, глядеть не нужно.
Бородатый, тем временем, ждал ответа. Можно, конечно, вообще было не удостаивать разговором эту шваль. Непойми какой демон тянул его за язык когда он открывал рот. Проклятое любопытство. Помнится, с той ведьмой так же было. Хотя Шелкопер предупреждал его. Он всех предупреждал. Они, помнится, только посмеялись над ним, а Янек Чистый даже стегнул колдуна своей плетью. Только суеверный Казимир не поскупился расстаться с целой гривной, чтобы колдунок не почувствовал себя обиженным, и не стал вредить. Нехорошо это, если перед походом обидеть колдуна, пусть и мелкого. Ну, вот из всего отряда один Казимир и спасся. Зато какой ценой. И поклялся не останавливаться на дороге, и ни во что не вмешиваться, хотя бы небо стукнуло его по маковке. Но так нет, это проклятое любопытство, его всегдашнее проклятое любопытство. Нет, нужно все-таки было проехать мимо...
Мимо...
Вот так же, наверное, и Ядвига... может, она тоже... молила кого-то о помощи... одним только взглядом?
Гнедой спокойно переступил ногами по жухлой траве. Сероватые облака неспешно плыли по смурному небу. Казимир задумчиво поднял голову и снова встретился с разбойницей глазами.
- Ну, так как, господин рыцарь? - сквозь подобострастие в голосе бородатого чувствовалось уже изрядное нетерпение. Молчание длилось довольно долго.
Казимир вздохнул и мысленно обругал себя последними словами.
- Что же, эта разбойница грабила одна? - подпуская надменного металла в голос, вопросил он. Рыцарь отвел взгляд от разбойницы и смотрел теперь прямо на Брока, смотрел брезгливо, как и положено смотреть благородным при разговоре со смердами. - Одна была тут на дороге? Не могу в это поверить. Мне кажется, ты первую попавшуюся бабу заловил, что не отсюда родом. Солтыс ведь сам не видел, ему можно сунуть что угодно, а уж он вознаградит?
- Э нет, милсдарь рыцарь! - замахал руками Брок. Подельники бросали на пленницу голодные взгляды, тяготясь затянувшимся разбирательством.
- Она это! - подал голос Щука, силком вталкивая кнутовище обратно в рот девушке. Воспользовавшись моментом, той почти удалось вытолкнуть его наружу. - Она самая, разбойничье отродье!
- Цыц ты, сопля! - осадил подручного чернобородый. - Ишь, размололся языком. За девкой следи. Не извольте сумлеваться, милсдарь... - Брок замялся, сообразив что рыцарь не станет называть себя селюку. - Милсдарь рыцарь, - оборвал паузу толстяк. - Солтыс в глаза не видал енту шваль, тута врать не стану. Не дело енто, чтобы солтыс со всяким сбродом якшался.
- Так откуда он тогда узнает, что вы ему приволокли кого надо? - всадник покачнулся, уперев носки сапог в стремена. Снова поглядел в глаза девушки. Нет, не стоит засматриваться. Кто их, знает, женщин этих? Но как глядит... словно по капле жизнь отдает. - Ну? Так любую схватишь на тракте, да представишь пред солтысовы очи, за вознаграждением. А если мертвая, так и мороки никакой.
- Правда ваша, благородный господин, - заулыбался Брок, - токмо есть тута одно обстоятельство. Промеж ентой сукой да солтысовой дочкой конхфликт вышел. Велено, как доставим, показать ея благородной мазели Кшысе. Ну, солтысовой доньке, для опознания, так сказать. А тама ужо и на шибеницу. Слышь, красотуля? Недолга те осталось землю своей паскудной особой изгаживать. У, змейство зеленоглазое!
- Как вам только удалось ее поймать? - поинтересовался рыцарь, задумчиво поглаживая рукоять меча. - Разбойница, значит, осторожная должна быть. Каждой тени стеречься.
- Дык то проще всего оказалось! - просиял Грызь, оторвавшись от девичьей ножки, которую с превеликим рвением лапал все время разговора.
- Опять правда ваша, милсдарь мой, - кивнул Брок. - курва ента, Сколопендра, стал быть, ни одного убогого не пропустит. Чует, сучья мерзость, коли кому помощь стребуется. Странно, а милсдарь рыцарь? На большаке лютует, обозы потрошит, ручонки не то что по локоть - по самые подмышки в кровишше искупала, ан как узрит каво в бедствии, так тут как тут. Токмо на пути не стой. Иначь посечет. Тьфу, выползень поганый.
Сплюнув наземь, Брок хрустнул суставами пальцев, сжимая кулаки. Поднявшееся желание дать пленнице хорошего пинка прямиком в лицо, желательно по носу и глазам, удалось сдержать с трудом.
- Так вот, помотались мы тута с робятами, поспрошали где да што, выследили стал быть. Грызь у нас за увечного пошел, даром чтоль здоров, что твой боров на откорме. Пострадал токмо малёхо - пришлось яво в бочину ножиком пырнуть. Для пущей достоверности. Лёг, значицца под деревко, ровно мертвяк, кровь на одежде, все как полагается. Мы в засаде со Щукой, стережем. А когда она к нему подобралась - пождали мы немало. Осторожная она тварь. Мы уже и с задами нашими отсиженными проститься успели, ан нет, глядим идеть. Ну, вроде убедилась, что все тиха, Грызь та еще и постанывать стал, склонилася она к нему, тут мы и поспели. Грызь наш, "покойничек" ея в охапку облапил, мы сверху. Съездил я ей по башке оголовком меча, да виать крепка у ейной черепушки кость, так што пришлось оружье побросать да так скручивать. Вот ак оно и было, светлый шляхтич...
Рыцарь в последний раз скользнул взглядом по разбойнице, не стараясь скрыть брезгливой гримасы, исказившей его лицо. Охотнички, гроза разбойников, шваль подковырная. Втроем поймали одну тощую бабу. Подманили, черви. Разбойница, как же. "Конхфлинт" у них вышел. Знаем мы эти "конхфликты". Поцапались две девки из-за деревенского увальня, не иначе. А теперь одной из них болтаться на веревке только потому что другая - солтысова дочка. Ради такого можно быть обвиненной в чем угодно, не отмажешься. Поневоле Казимир поежился, трогая несвежим полотном рубахи давние рубцы. Вот так же три года назад... или четыре?.. его с Лихором обвинили в краже заговоренных мечей, и отходили плетью перед смердами на лобном месте в каком-то из вонючих сел. Они едва успели ноги унести. Тогда какой-то смерд их тоже обозвал ворами, а оправдаться они даже не успели.
Девчонку было жаль. Эх, ну почему он сразу не проехал мимо? И нужно ли ему это теперь, когда до цели - считанные дни пути.
- Скажи мне, человече, а сильно будет гневаться солтыс, если вы разбойницу эту, - он кивнул на сжавшуюся девку, - ему не доставите?
Брок вскинул нечесанную бороду и воззарился на проезжего с немалым изумлением.
- Да как же это не доставим, когда вот она, живая, вмиг доставим, сперва только...
- Сколько за нее назначена награда? - поморщившись, прервал его рыцарь.
Брок почесал под бородой.
- Ну, ить... стало быть... А зачем тебе это, милсдарь рыцарь? - в его голосе появились подозрительные нотки.
Казимир незаметно заложил руку за плащ, поглаживая пояс.
- Может, я смогу дать больше.
- Невже так девка приглянулась? - чернобородый Брок в недоумении оглянулся на разбойницу. - Ить тощая она, и грязная, как ведьма, а ваша милость...
- Сколько? - в голосе рыцаря звенела сталь.
- А стал быть, нисколько. Солтыс сказал - тащить живую либо мертвую, но чтоб была споймана и представлена перед его глаза, да чтобы без обману. А ты, милсдарь, езжай своей дорогой. Могет быть, ты ейный сообщник, так мы ить мигом...
Захлебнувшись последним словом, бородатый начал медленно оседать, выкатывая глаза и еще что-то булькая. На пока оставив нож в горле толстяка, Казимир рванул из ножен меч и, наехав гнедым на оторопело вскакивавшего Щуку, крепко саднул рукоятью замешкавшегося Грызя. С неожиданным проворством вывернувшись из-под копыт коня Казимира, Щука метнулся к бородатому и вырвал из его горла нож рыцаря, но бросить его не успел: обретя свободу, девка внезапно кинулась ему под ноги и опрокинула на землю. Подоспевшему Казимиру нужен был всего один удар, чтобы покончить с последним кметом солтыса.
Еще три жизни. Хотя он мог знать, чем это закончится, когда вообще ввязывался в эту историю. Ну что ж, можно посчитать, что убиенные им смерды - своеобычная жертва его возвращению в рыцарство. Благородный рыцарь спас от бесчестия прекрасную даму. И пусть дама замурзана, как ведьма, а рыцарь еще не рыцарь. Дело все равно уж сделано.
Перегнувшись из седла, он ухитрился подцепить с земли свой нож и, на ходу счищая с него кровь, медленно двинулся дальше по дороге. Серые облака все так же неспешно плыли по хмурому небу.
Оставшаяся без внимания девушка запахнула курточку на груди. Окинула оценивающим взглядом спину удаляющегося спасителя, ехавшего неторопливым шагом. Размышления рыцаря прервались самым бесцеремонным образом: позади сухо щелкнул кнут, заставив жеребца заплясать на месте, взбрыкивая задними ногами и прижимая уши. Догнавшая всадника спасенная девушка обошла его спереди, с любопытством рассматривая злобно фыркавшую лошадь.
Казимир удержал поводья, глядя хмуро и в душе коря себя за собственную отзывчивость. Этак от нее еще не отделаешься; чего доброго уцепится, точно репей. Или начнет ныть, да милости просить? Девушка подобралась еще ближе, сматывая в кольца кнут, коим совсем недавно ей же самой затыкали рот. Жеребец храпел, косясь фиолетовым глазом, вскидывал голову, скаля длинные желтые зубы.
- Справная у тебя лошадка, милсдарь рыцарь, - похвалила девушка. Белая полоска зубов блестела на перепачканном лице, контрастируя с зеленющими, точно у кошки, глазищами. - Прости, не благодарила. Теперь вот говорю.
Казимир чуть повернул голову, так чтобы видеть девицу, одновременно не давая той повода принять это за интерес к её персоне. Курточку из кожи, как ему сперва показалось чистого коричневого цвета, покрывали зеленоватые разводы, видимые глазу, стоило лишь девушке качнуться в сторону. В лесу, среди деревьев и кустов, ее было бы трудно разглядеть. Одежда справно подходила, чтобы скрыться от глаза. Повертев кнут, девчонка устроила его на поясе, заботливо осмотрев рукоять. Рыцарь подавил поднявшееся было отвращение.
- Грязное оружие, - процедил он сам себе едва слышно. Девица услышала. Глаза зажглись озорным огоньком, губы дрогнули. Оброненная фраза послужила ей сигналом к беседе.
- Эт почему ж так? - удивилась она, шагая вровень с лошадью почти у самого стремени всадника. Как успел заметить Казимир, кроме кнута недавняя пленница обзавелась луком и светло-зеленым мягким беретом, с золотисто-красным фазаньим пером. На поясе висел простенький меч.
- Нечистое, - отрезал Казимир, не желая пускаться в объяснения с какой то деревенской девкой. Доводилось ему видать, что творит боевой кнут. Меч можно отбить, от цепа - уклониться или принять удар на щит. Но от кнута, обращенного против пешего воина, в простом кожаном доспехе уйти сложно. Особенно от кнута, чей хвост утяжеляют свинцовые бляшки. Он слишком хорошо помнил, как смотрится тело после касания такого оружия. Содранная кожа и рассеченное мясо - пустяк, легкие раны. Настоящие мастера дробили одним ударом кости, захватывали и опрокидывали наземь. К счастью, таких мастеров было не много.
- Дак на большаке не разглядишься особо, чистое оружье, аль нет, - пожала плечами девушка. - Вы, милсдарь рыцарь, не поверите, если скажу, сколько тута в свое время народа полегло от деления оружья на доброе и дурное. А, в конце концов, все едино - и то и другое жизнь отымают.
- Или спасают, - отвлеченно заметил Казимимр, поглаживая гнедого. Лошадь чуть пообвыклась с шагающей рядом девицей, даже успела обнюхать её одежду, не забыв оскалиться для предупреждения. Казимир ошибся, посчитав спасенную простой кметкой. Не высокая, но и не низкая, подтянутая, шагает легко, упруго. Да и черты лица гораздо тоньше чем у сельских. Приглядевшись повнимательнее, рыцарь утвердился в догадке, готовый проставить узду коня, если в жилах девчонки не течет разбавленная кровь иных, старших существ. Скорей всего, дриады. Четвертина наверняка. Хотя, может, и половина, стоит только повнимательнее рассмотреть глазищи, усыпанный веснушками-солнышками нос и тяжелую каштановую косу, перекинутую через плечо, полную набившегося сора и листьев после недавней борьбы с ловцами.
- Далече путь держишь? - нахальная улыбка осветила грязное тонкое лицо, заискрила в глазах. - Не из местных ты, шляхтич. Иначь не стал бы мараться, помощь разбойнице оказывая.
- А ты все-таки разбойница? - Казимир даже не пытался скрыть насмешки, прозвучавшей в его голосе.
Девица вновь легко оббежала коня, остановилась, стягивая с головы беретик. Мазнула по земле щегольским пером, отвешивая Казимиру почтительный поклон, в коем почтительности не набралось бы и на грош.
- Стал быть, она и есть, - она блеснула улыбкой, возвращая берет на место и лихо заламывая его набок. - Аль не похожа?
- Имя-то у тебя есть, девка? - грубовато спросил рыцарь, не замечая её улыбки.
- Конечно, - разбойница повела плечом, вновь показывая мелкие ровные зубы. - Как не быть? Всякому человеку и зверю имя имеется. На большаке да на трактах меня Сколопендрой кличут. Но то больше для охфициозу. Так-скать громкое звание. Свои же, да люд обычно Калей зовут. Каля-Разбойница. А тебя, милсдарь рыцарь, как звать-величать? Али не сподобишься с грязной, дурной девкой из лесу говорить, да себя называть?
- Каля-Разбойница, - чудовищным внутренним усилием Казимир загнал внутрь рвущуюся из него ярость. Если бы он знал, что эта лесная мразь - действительно разбойница, он не стал бы прерывать развлечений деревенщины. Но теперь уже поздно, не убивать же ее самому. Это же надо было так ошибиться! Хотя, что там удивительного, он мог бы заранее увидеть, если бы смотрел внимательнее, а не шугался какого-то сглаза.
Чуму бы на голову каждому разбойнику. Чтобы духу их поганого не было ни в этом мире, ни в том.
Казимир, наконец, очистил нож, выкидывая окровавленную тряпку на траву.
- Скажи мне, Каля, - тихо спросил он, так и не решив, как ему поступить. - До замка далеко ли? И есть на пути туда что-то, чего нужно избегать? Разумеется кроме... твоих сотоварищей?
Очень хотелось спросить, где она была четыре седьмицы назад, когда безбожная шайка ей подобных мерзавцев вырезала отряд Рыжего Золтана, комеса Выжского, умертвив самого комеса и его дочь, знаменитую на всю округу рыжеволосую красавицу Ядвигу. Больше всего на свете сейчас Казимиру хотелось именно этого - знать, где была эта разбойница... Может... может она тогда была среди тех нелюдей, которые отняли у него его любимую сестру?
Об умершем отце он не скорбел. Отец изгнал его шесть лет назад, лишив наследства, и только воля проведения вернула ему земли и титул - по праву приемствования. Отец умер раньше, чем успел назвать другого наследника. Нужно было только успеть вернуться до того, как на его земли наложится чья-то чужая хищная лапа.
Но лучше бы ему не возвращаться. Лучше бы он сдох среди наемников, с которыми связался после смерти Лихора, лучше бы красавица Ядвига и ее избранник мирно правили в родовом замке Казимира - всяко лучше, чем было получить те вести, что вместе с перстнем дошли до него две седмицы назад.
И вот он спас разбойницу. Может быть, даже ту, которая помогала резать глотку его отцу. Что за проклятье пало на весь его род?
Ответа от разбойницы он так и не дождался. Она все так же стояла на пути его коня, загораживая дорогу, как-то чересчур самоуверенно и нагло разглядывая его, как выставленную на продажу кобылу. Совсем не так должно вести себя девке, только что вырвавшейся из лап насильников. А впрочем, что с нее взять. Прав был бородатый, сучье семя. Пусть покажет дорогу и проваливает. А Казимир лучше вернется в лапы ведьмы, чем еще хоть раз сунется не в свое дело. Благородный глупый рыцарь, спаситель страшных дам...
- Оглохла, девка? - резко бросил он, нервно подергивая поводья готового рвануться вперед жеребца. Его зеленые глаза потемнели, сделавшись болотными. Он с трудом сдерживал ярость, уже тысячу раз успев пожалеть о том, что спас ее. Самоуверенный, наглый взгляд разбойницы, ее молчание ярили, и одновременно от них делалось не по себе. Она держала себя так, словно в ближайших кустах схоронилась вся ее шайка, и теперь они выбирают, как бы половчее всадить в него стрелу и получить свою добычу. Мимовольно он стянул с головы закрывавшую уши меховую шапку, и положил руку на рукоять меча.
Губы девушки сжались в бескровную полоску, улыбка погасла, точно не успевший зародится из углей огонек.
- Да нет, слышу тебя прекрасно, светлый господин, - нарочито медленно проговорила девушка, не спуская с рыцаря настороженных глаз. - Стал быть до замка...
Разбойница пожала плечами, вытягивая из легкого, пристроенного на ремешке у бедра колчана стрелу. Рука Казимира, все еще державшая нож, чуть заметно дрогнула: попытайся девка схватить лук, нож без промедления вонзится ей в горло. Но та и не собиралась снимать лук. Вместо этого, покручивая в пальцах стрелу, Каля кивнула, уставившись в потемневшие от ярости глаза рыцаря.
- Замков в округе несколько, - проговорила она задумчиво, - ты б, мил человек, поточнее говорил-та, ить не разберешь тебя. Замок Руста, в сорока верстах отселеча будет, токмо тамошний владыка шибко лютый, да не водятся за ним готеприимственные повадки. Энто я тебе так, на всяк случай поясняю, потому как не глядишься ты гостем желанным Зергину, корольку самопоименнованому. Есть дальше замки, но то земли иновладельные, так што особо я тебе ничего не скажу. Видать ты не туды путь держишь. А значицца тебе нужен замок Выжига. Так?
Рыцарь кивнул, сдерживая желание отходить девку кнутом; вот ведь зараза, как слова-то цедит, не спешит разговоры вести.
- Не особо то и далеко будет, верст тридцать, если знать тропки. Версты три на север подать, в аккурат начинаются земли выжские. От деревни на излучинке реки.
Она коротко вздохнула, прочерчивая лицо кривоватой усмешкой.
- Токмо знаешь, милсдарь рыцарь... Замок-то пуст стоит. Без хозяев. Оттого и странно, с какой такой радости, или иного какого умысла, тебе туда податься прихотелось? Хозяев перебили, - девушка зло куснула губу, - а я и не ведаю, кто посмел руку поднять на Рыжего. Че молчишь-та? Тебя я не знаю, с какой радости мне про Выжигу трепаться - тож не понятна. Можа ты шкуродер наследничек, коих тут шастает в последнее время по десятку за грош? Сродственничек, охочий до грошей покойного? Хорош глазьями зыркать: наследник старого Золтана не объявился, а желающих захапать замчишко всегда вдосталь найдется. А коли ты, собака путная, - при таком обращении Казимир сжал правой рукой рукоять меча, чуть потянул на себя, - из таких будешь, не дойти тебе и...
Девушка умолкла на полуслове, как зачарованная уставившись на левую руку рыцаря. Пока разбойница говорила, Казимир снял кожаную перчатку, и держал теперь нож голой рукой. Только не на нож глядела Каля: точно привороженная не могла отвести взгляда от перстня, горящего в закатных лучах. Родовая печатка, герб и девиз умещались на круглом золотом поле, в обрамлении венка из мирта. Это перстень он получил вместе с вестью о гибели родных. Этим перстнем удостоверялся владельцем замка и прилегающих земель. И именно на этот перстень сейчас уставилась разбойница. Точь-в-точь как те сороки на ольхах.
- А, курва мать! - шипящим шепотом выдохнула девица. - Кольцо Золтана. Стал быть ты, милсдарь мой, старому комесу сыном приходишься? Ить дела-то... А я тебя чуток не положила... Чудно... Старик Золтан был справный рыцарь. Таких поискать ишшо надобно. Правда, большее время ora et labora (молился и работа), но справедлив был. О тебе не говорил, тута не соврешь, что знаешь тебя как облупленного по рассказам. Стал быть jus hereditarium?
Казимир не удержался и удивленно вздернул бровь: при всей своей сущности, девка говорила о праве наследства. Как бы то ни было, стоило приглядеться к ней еще лучше.
- А чего ж сразу печатку не показал? - Каля хлопнула стрелой по ладони, осторожно погладила жеребчика по шее, поднося под бархатные губы конька окаменелый, грязный кусок сахара. Казимир молчал, кусая губы. По неясной самому причине ярившийся все больше рыцарь чуял, что тронуть поводья и, опрокинув девку в листья, скакать отсюда дальше от греха будет теперь самым правильным решением.
- Хотя верно, с чего бы это тебе перед каждой встречной замарашкой кольцами княжескими рассверкиваться, - разбойница, тем временем, повела плечом, снова усмехнувшись. - Ну, слушай тогда. Через полверсты выедешь, милсдарь мой, к Ветлюжке, речушка наша местная. Езжай супротив течения вверх. Версты через три окажешься у Переплютова Брода, деревня та, пограничная. От оттуда тебе уж укажут направление. Токмо будь уважен, да не останавливайся в трактире. Прямиком к солтысу езжай, он примет. Да уж так расстарается, услыхав что ты наш новый комес, что поди на руках тебя вызовется нести вместе с коняшкой до самого родового замка. А насчет тех кметков убогих не беспокойся: слухи здеся быстрей пожара расходятся. Почтут, что моя то работа. Тута завсегда так - коли где убивство али еще кака беда приключиться, зажиточные тотчас же Сколопендру поминают. Ну, бывай, шляхтич... Да помни, к солтысу прямиком езжай, не разменивайся на трактиры. Нонче народ пошел нечистый, все норовит пакость учинить. А мне с тобой не по пути, уж не серчай, светлый шляхтич. Вижу, не радует тебя общество разбойницы, да и мне самой лучше всего с твоих земель уйти, пока у тя рука не зачесалась устроить мне близкое знакомство с шибеницей, али на жальнике (кладбище) по саму шею в землю не укопать...
Девушка двигалась не только гибко и вольно, но и быстро, как человек, привыкший к лесу. Не успел конь рыцаря пройти и десятка шагов, как позади раздался знакомый щелчок кнута. Длинное черный "язык" кнута оплел руку рыцаря. Цвенькнуло звонко, металлически. Казимир опустил глаза. Кончик разбойничьего кнута украшали стальные когти, утяжеленные свинцовыми бляшками. Девушка дернула кистью. Точно змеюка, пополз хвост, отпуская руку Казимира.
- Это тебе на память, - махнула рукой девушка, показывая в улыбке зубы, - чтобы помнил Калю-Разбойницу.
Глядя вслед исчезнувшей в чаще девице, Казимир разжал кулак. На ладони лежал обломившийся, засевший в кольчужном рукаве коготь кнута.
***
... К Переплютову Броду рыцарь добрался уже по сумеркам. Деревню эту он помнил смутно, едва ли приходилось бывать здесь больше раза, и то годков не менее десяти тому назад. Странно знать, что теперь он - полновластный властитель не только этой деревни, а еще многих вокруг. Господин комес. Мимо воли Казимир улыбался. За шесть лет он отвык от поклонов да подобострастия, и разговор с разбойной девкой оживил в его памяти забытое. Это надо же, хозяин. Теперь не только его шкура, а и шкуры всех этих крестьян, разбойничков и прочего здешнего люда, обживающего его земли, принадлежат ему. Как будто не было шести годов голода, наемничества, унижений, братания со смердами и страшного плена, годов, которые, как мнилось, навечно вытеснили из ума воспоминания о другой жизни, той, что всегда должна была ему принадлежать - по праву самого рождения. О разбойнице теперь вспоминалось двояко - она, как прежде, казалась ему достойной только, чтобы болтаться на веревке. Однако, это она напомнила ему о том, кто он был, и Казимир ощущал смутную благодарность. Когда он вступит в свои права и начнет зачищать от разбойников свои леса, он пощадит ее. Если только ее непричасность к смерти семьи окажется правдой.
Гнедой осторожно ступил на шаткий мостик, и рыцарь опять мимо воли сделал пометку поглядеть все дороги и мосты своих владений. Эдак чего доброго, обрушится такой мостик, и торговые люди завернут телеги стороной - в объезд его земель. Проводя много времени со странствующими торговцами, он успел проведать многое об их ремесле. И лобные места в каждой деревне нужно будет объехать самолично, и солтысов проверить, и еще много чего... Всамделе - он хозяин и должен ведать о своем хозяйстве не с чужих слов. Главное, успеть завладеть этим самым своим хозяйством, а то, как бы им не завладели другие.
Благополучно миновав опасный мостик, рыцарь въехал в деревеньку, не шибко великую, но и не малую. Прохладные осенние сумерки уже спустились на неширокие улицы, но деревенский люд не спешил оправляться по домам. Одинокий путник сразу же сделался предметом внимания и обсуждения. Казимир еще на околице натянул шапку поглубже на уши, дабы скрыть под ней медные волосы, редкие для тутошних черноголовых земель. Ежели его смогла узнать простая разбойница, может найтись еще кто-то, кто вспомнит, что поспешающий в направлении Выжиги рыцарь так странно схож со старым хозяином здешних мест. Разбойница упоминала о "сродственничках", всамделе, лучше пока никто не будет ведать о его правах. Погибнуть в двух шагах от цели было бы глупо.
С теми же мыслями рыцарь не стал заворачивать на широкое солтысово подворье, а проехал дальше - к стоявшему чуть на отшибе трактиру. Останавливаться в трактирах ему было не впервой, а связываться со старостой - себе дороже. Еще неведомо, как его там встретят, а раскрываться до поры не хотелось. Никто не ведает с кем из "сродственничков" в сговоре местный солтыс. Если бродячего рыцаря зарежут в его доме, навряд ли кто-то будет здесь искать.
Передав повод выскочившему откуда-то сбоку служке, Казимир еще раз проверил наличие кошеля за пазухой и решительно толкнул двери трактира. На дворе уже была ранняя ночь, а рыцарь думал с рассветом трогаться в путь, чтобы утром третьего дня быть у стен замка. Скорее набить здесь брюхо по старой привычке и - спать. Сегодняшняя схватка добавила утомы и так много дней подряд пробывшему в седле наследнику.
Трактир был освещен очагом да несколькими факелами, чадившими, но не дававшими большого света. По привычке пробежавшись взглядом по его посетителям, Казимир отметил, по меньшей мере, четырех крупных молодцев с оружием, явно не из местных. А может, и из местных, дух их разберет. Правда, двое из них были не охотниками, по повадкам, скорее, наемниками. Едва ли они из деревни. Тоже путники, которых застала ночь? Рыцарь не заметил около трактира других лошадей. Пришли пешком? Привлекшие его внимание молодцы сидели спиной, и рож он их не видал, но сильно подозревал, что разбойничьи. Однако на появление нового посетителя особого внимания внимания никто не обратил, а потому Казимир не особо затревожился. Мало ли, что за люди. Надо будет, конечно, навести здесь порядок. Но потом.
Он прошел между столов к стойке, за которой царил грузный трактирщик, ничем не отличавшийся от множества других трактирщиков, таких, как он. Казимир без особой брезгливости оперся о немытую заляпанную столешницу.
- Есть у тебя комната на ночь, добрый человек?
Трактирщик поднял на приезжего мутные, рыбьи глаза. Видом своим он напомнил Казимиру большого, снулого карпа, обернутого в засаленный передник, сидящий низко на бедрах.
- Отчего ж не быть, - не слишком приветливо буркнул хозяин заведения, по примеру посетителя опираясь на замызганную стойку. Ручищи мужчины скорее подошли бы какому рубаке; толстые, широкие кисти, ладонь с небольшую лопатку. Казалось, такими лапищами не кружки да кувшины тискать, а удавливать людей за пару сжатий. - Только бы монета водилась, господин.
- Об оплате не беспокойся, - Казимир подтвердил слова парой грошей, брошенных перед трактирщиком. - Харчей, вина и комнату на ночь.
Широкая ладонь ловко сгребла прокатившиеся к краю стойки монеты. Рыбий взгляд как будто подобрел.
- Будет сделано, милсдарь рыцарь, - кивнул трактирщик, завертев большой башкой. Служанка попалась ему на глаза не сразу. - Эй, девка! Проводи господина рыцаря к столику у окна!
Пухлая кметочка в полосатых чулках, кокетливо выглядывающих из-под холщовой юбчонки небеленого полотна, кивнула, приглашая Казимира следовать за собой. Четверка разбойного вида парней проводила рыцаря долгими, хмурыми взорами. Не забыв окинуть цепкими взглядами оценщиков его оружие и доспех. К счастью (или к беде) рыцарь ничего из этого не видал. Опустившись на лавку, новоиспеченный комес положил рядом шапку, подпирая бок рукой. Через три стола шумела большая крестьянская компания, бухала по столу кулаками, требовала еще вина и мяса. Девица-разносчица только успевала уворачиваться от их щипков и шлепков по заду.
Краем глаза Казимир отметил, что, повинуясь знаку одного из наемников, рослого, русого, с редкой соломенной бородкой, хозяин трактира вышел из-за стойки и приблизился к этой братии, выслушивая нечто, чего нельзя было разобрать в общем гомоне. Впрочем, говорили они недолго и, по-видимому, о какой-то пище, что требовалось подать к их столу.
- Вина, хозяин! - подтверждая догадку рыцаря, взревел наемник громче, хлопая трактирщика по спине. - Самого крепкого! Завтра в поход, а сегодня гулять будем! Эй, вы! Снулые мухи!
Окрик адресовался встрепенувшимся музыкантам в углу тарктира. Нехитрый состав включал в себя гусляра, дудочника и мужичка с барабаном и свирелью.
- Музыка, играй! - рявкнул детина, бросая через весь трактир монету.
Кметочка, покачивая бедрами, несла Казимиру вино. Музыканты играли.
- С едой не задерживайся, - напомнил только "милсдарь рыцарь", опираясь локтями на стол и пригубляя плохо отмытую кружку. Вино оказалось так себе, некрепким и столь явно разбавленным, что Казимир поморщился, не от раздражения, а, скорее, из досады, что хозяин так неприкрыто обделывает свои делишки. Надо будет сюда наведаться позже, надо. Рожа трактирщика прямо просится.
Казимир отпил еще. Подумалось, что зря он начал с вина, нужно было подождать еды. За весь день ему удалось лишь позавтракать, и то мимоходом, не покидая седла. Голова слегка закружилась и сильно отяжелела, напоминая о проделанном в спешке многодневном пути. Рыцарю сильно захотелось прилечь, но он мужественно терпел, дожидаясь ужина. Есть ему желалось не меньше, чем спать, да и деньги были уже уплачены.
- Вот, милсдарь, - служанка ловко сгрузила перед ним две мисы и заменила опустевшую кружку вина другой, полной. - Усе горячее и свежее, не извольте сумлеваться. А ежели чего иного захотите...
- Иди-иди, - в голове у Казимира уже что-то яростно шумело, а поплывшие глаза с трудом различали фигуру стоявшей перед ним девицы. Хотя странное дело, язык работал правильно и четко, словно Казимир не был так позорно пьян всего с одной кружки. Да так быстро. - Я сий... час долж... он побыть один.
Не замечая ехидных взглядов прочих посетителей таверны, он, точно поднимая в гору камень, дотянулся до вилки, но поднести ее к тарелке не сумел. Мимоходом проскочила вполне здравая мысль о том, что вино у хозяина таверны все-таки хорошее. И даже очень. Настолько, что до постели он вряд ли доберется своими ногами. Знать бы, где еще постель... Такое вино и развести не грех... не грех...
- Милсдарь рыцарь утомился? - как сквозь вату донесся до него чей-то голос, полный искренней поддельной заботы. - Ноженьки не держат, головушка не поднимается?
Уже сквозь грянувший, но едва доносившийся до него сквозь ту же вату хохот, Казимир сумел определить источник голоса - он принадлежал самому производителю чудесного вина. Какой-то еще не одурманенной частью рассудка рыцарь уловил, что над ним издеваются. Кровь бросилась ему в голову. Отпихнув кружку, Казимир попробовал вскочить... и завалился набок. Рассудок с ходу ухнул в черноту.
***
Очнулся он на полу. Под боком шуршало сено, кололо незащищенную шею, лезло в волосы. Из угла несло прелой паклей, конским навозом и мочой. В щели меж брёвнами тянуло холодком. В голове шумело и трещало. Ломило в висках: попытавшись приподнять тяжелую голову, Казимир невольно охнул. Темное помещение заплясало перед глазами, тусклые звезды в оконце скакнули, задергались, точно на веревке. Вдалеке - по крайней мере, так ему показалось - шумели голоса, пищала флейта, ухал барабан. Смежив веки, рыцарь переждал, пока уляжется круговерть, после приоткрыл один глаз, и все же осмотрелся.
Он по прежнему был в трактире, в углу на соломе, куда его бросили, не забыв связать по рукам и ногам. Грубая веревка туго врезалась в сгибы локтей, причиняя боль даже несмотря на надетую на рыцаре кольчужную рубаху. К счастью перчатки на крепко прикрученных одна к другой кистях, остались на месте, а значит и перстень был все еще при нем. Несколько попыток напрячь мускулы, чтобы ослабить путы, не увенчались успехом. Связавшие его знали свое дело. Без посторонней помощи Казимиру было не подняться.
Приподняв голову, за что тут же был наказан еще одним головокружением, рыцарь огляделся. Бражка за столом пополнилась новыми лицами, по всему судя, головорезами, каких поискать. Словно почуяв, что на него смотрят, один из новых мужиков обернулся, вперив в Казимира тяжелый взгляд карего глаза. На месте второго зияла затянувшаяся кожей страшная впадина.