Гадкий индюшонок, или Жизнь и удивительные приключения Носатика
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Безумный ученый сэр Мармадьюк М. имел дурную привычку подкладывать наседкам на птичьем дворе экзотические яйца, привезенные из экспедиций...
|
Гадкий индюшонок,
или Жизнь и удивительные приключения Носатика
Наконец яичные скорлупки затрещали.
Ганс Христиан Андерсен
Хорошо было за городом, в старой усадьбе сумасшедшего ученого сэра Мармадьюка М.
Золотилась рожь, зеленел овес, покачивались на теплом ветерке гигантские листья лопухов, поля и пруды простирались в окружении поросших лесом холмов, а в самом теплом и темном углу индюшатника молодая наседка готовилась принять в материнские объятия свой первый выводок. По всем подсчетам, это должно было произойти сегодня.
Первый крак-крак не заставил себя долго ждать. Желтый, в розовых проплешинках, большеногий индюшонок выбрался из обломков скорлупы под торжествующее гульканье наседки. За ним последовали его братья и сестры, такие же голенастые и плешивенькие, как положено приличным новорожденным. Они щурились, вглядываясь в сумрак индюшатника.
- Как велик мир! - пугались они. Еще бы, ведь здесь было намного просторнее, чем внутри скорлупы, и к тому же светлее.
- Неужели вы думаете, что это и есть весь мир? Там, за стенами, его еще много! Вы все увидите сами, когда подрастете. Ну что, вы все здесь? - мама-индюшка приподнялась и заглянула в гнездо. - Ах, нет! Еще один.
Самое большое яйцо оставалось тихо и недвижно.
- Что у тебя? - спросила подошедшая старая индюшка.
- Осталось одно яйцо, и такое громадное... Ума не приложу, как я умудрилась снести такое.
- Наверняка старый профессор подложил его в кладку, когда ты отошла на минутку. За ним такое водится - кого мы только здесь не видели! В прошлом году Мими из гусятника вывела лебедя...
- Ах, я слышала эту историю! - в ужасе перебила ее молодая мать. - Только это была Кре-Кре из утятника!
- Да нет, Кре-Кре вывела обыкновенного лебедя, и это было, когда тебя еще не было на свете, три года назад. К тому же он сбежал и его, несомненно, съели лисы. А Мими вывела черного лебедя! Все были шокированы. Бедняжка не знала, куда деваться от стыда, к счастью, выродка потом забрали... а то бы приличные птицы заклевали его!
Она помолчала, будто наслаждаясь смятением молодой мамаши.
- Уж и не знаю, что старик придумал на этот раз.
- Какой ужас, - пролепетала индюшка-мама, заранее представляя себе, каким скандалом на птичьем дворе обернется ее появление с экзотическим потомством. - Что же мне делать? Ведь это мой первый выводок, моя репутация будет испорчена непоправимо...
- Смирись, - наставляла ее старшая подруга. - Такова твоя доля, все в руках сэра Мармадьюка.
- Вот еще! - воскликнула проходившая мимо тощая и решительная индейка новейшей американской породы. - Пора брать свою судьбу в собственные... Ладно, я считаю, что в данной ситуации будет целесообразно отдать свои силы и заботу полноценному потомству, а этому уродцу, возможно, не стоит и появляться на свет.
- КРАКК!!! - решительно возразило яйцо.
Мама-индюшка распахнула над ним куцые крылья.
- Каков бы он ни был, я честно сидела на нем все четыре недели, а теперь уж поздно. Это мое дитя, я сумею постоять за него.
Скорлупа злосчастного яйца была на редкость твердой, поэтому рождение затянулось. К тому времени, когда малыш выбрался наружу, вокруг гнездового лотка собрался уже весь индюшатник. Перспектива оказаться объектом общественного внимания не самого приятного сорта вызвала в молодой матери волну упрямой гордости. Терять ей было нечего, оставалось только быть выше всего этого.
Малыш оправдал ожидания: он был гораздо более плешив и голенаст, чем положено новорожденному. И голова его была необычайно круглой и большой. Но главное его уродство заключалось в огромном носе. Такого носа прежде не видывал свет. Пожалуй, именно по этой причине яйцо и было огромным: этот нос еще надо было разместить внутри скорлупы! Все же о новорожденном можно было сказать и что-то определенно хорошее: он был чрезвычайно крепкого сложения. Тем не менее, его появление произвело настоящий фурор. Индюшатник ахнул, но тут появилась птичница, и все побежали к кормушке.
Птичница, однако, пришла за другим делом. Она аккуратно собрала новорожденных индюшат в корзинку, чтобы унести в ясельки до завтра, потому что индюшата рождаются слабенькими, им нужен покой в первый день их жизни. Уродливого индюшонка птичница окинула придирчивым взглядом, брезгливо сплюнула и уложила на мягкую подстилку вместе с остальными. Когда она ушла, молодая мать оказалась в одиночестве, а ее товарки наперегонки поспешили наружу, чтобы потрясти птичий двор новостью: наша Клокло переплюнула не только Кре-Кре, но даже и Мими!
***
Дни шли своим чередом, лето в самом зените сияло и согревало всех обитателей птичьего двора, потомство мамы Клокло подрастало под ее неусыпным присмотром: все знают, как сильны в индюшках материнские инстинкты. Она окружила своих сорванцов и непосед самой трогательной заботой, и ежечасно наставляла их не приближаться даже к границам птичьего двора, потому что лисы в тот год были особенно дерзки. Сэр Мармадьюк М. в прошлый сезон так и не добрался до родных берегов, и в его отсутствие никто не устраивал охоты, так что рыжие бандиты беспрепятственно плодились и покушались на покой и жизнь пернатого населения усадьбы.
Преданно любя всех своих малышей, мама Клокло испытывала особенное чувство к несуразному носачу, так отличавшемуся от ее родных детей и видом, и голосом, и статью. Как ни старался он усвоить приличные манеры, все выходило наособицу. Осанка его была удивительна, пушистый наряд странен, хвост состоял всего из трех кудрявых перышек, а крошечные крылышки как будто нисколько не выросли с той минуты, как он вылупился из яйца. Особенно удивлял густой капюшон, покрывавший голову за исключением смышленой физиономии с большими круглыми глазами и огромным носом. Физиономия с возрастом принимала синеватый оттенок, что несколько пугало маму Клокло, но, похоже, совершенно не мешало ни малышу, ни его братишкам и сестренкам.
И он постоянно норовил подобраться поближе к ограде и выглянуть наружу, так что маме Клокло приходилось то и дело нестись через весь двор, растопырив перья и громко причитая, чтобы отогнать его оттуда. С виноватым видом, по-гусиному крякая, он следовал за ней до кормушки, но стоило упустить его из виду - снова оказывался в запретном углу, где ограда несколько расшаталась.
Другие обитатели двора высказывали маме Клокло сочувствие, но она не слишком верила в его искренность. Не раз и не два, стоило ей отвернуться, несуразного малыша пытались защипать и заклевать, постоянно дразнили и потешались над ним. Правда, окруженный любящими братьями и сестрами (насчет этого мама Клокло была строга), он не расстраивался из-за неприятия и отвечал насмешникам с веселой дерзостью. Мать порой бранила его за это, но никогда не наказывала. Так мило звучал его голос, из которого невозможно было вывести экзотический акцент.
- Пора бы ему произносить все звуки правильно, - притворно сетовала она товаркам. - Не могу понять, в чем помеха. То ли его аристократический нос, то ли иностранное происхождение...
Мама звала его просто: Носатик.
Кумушки давно перестали поддевать маму Клокло, убедившись, что она неуязвима для их злословия. Братья всегда были рядом, готовые ввязаться в драку с обидчиком, покусившимся на их приемного родственника, сёстры охотно поддерживали их колкостями, а крепкий клюв Носатика был на самом деле огромен, так что со временем стал внушать непритворное уважение. Мама Клокло была уверена, что взяла верх над злосчастной судьбой, и только ждала, когда же ее малыш получит почетное приглашение переселиться в большой хозяйский сад, где на пруду уже жили белый лебедь, сын Кре-Кре, и черный лебедь, сын Мими.
Ни за что не могла она предположить, что с этой-то стороны и придет беда.
Когда мама Клокло впервые вывела своих малышей на прогулку во двор, стараясь при этом высоко держать голову и ступать неторопливо и уверенно, к ней немедленно подошла гусыня Мими в сопровождении выводка большеногих гусят, и с поклоном представилась. По ее манерам было видно, что она прекрасно разглядела необычного птенца и вовсе не намерена третировать его родительницу. Напротив, всем своим видом она выражала расположение и поддержку сестре по несчастью. Вежливо осведомившись о здоровье выводка, мама Клокло обеспечила продолжение знакомства, и некоторое время две ватаги гуляли рядышком, пока Мими не увела своих к пруду. Но с тех пор они встречались и обменивались незначительными, но приятными фразами ежедневно и постепенно по-настоящему сдружились. Утка Кре-Кре демонстрировала совершенную противоположность! Она смотрела на обеих подруг так, словно они были презренными неудачницами самого низкого сорта, рядом с которыми приличной птице и находиться неуместно, и всегда рада была присоединиться к хору голосов, хаявших их и их потомство. Клокло и Мими это еще больше сплотило. Они ходили важные и гордые, отвечая хулителям, что их дети не созданы для птичьего двора, их место если не в самом хозяйском доме, то в саду этого дома, где растут редкие деревья, цветут диковинные цветы и где специально приставленные лакеи, а уж никак не простые птичницы, кормят их особенной пищей, какой здесь и не пробовали. Мама Клокло терпеливо ждала, когда и ее сынок переселится туда и составит компанию чернопёрому и красноклювому воспитаннику Мими.
***
Однако в тот год сэр Мармадьюк М. снова задержался в дальних краях и не появился в усадьбе. Без него решить вопрос о переселении выдающегося молодого индюка было некому. Выросшие индюшата разбрелись по индюшатнику, один Носатик оставался рядом с мамой Клокло. Как примерную наседку ее оставили на племя, и она могла не опасаться несчастливых перемен в своей судьбе. Из курятника лисы похитили нескольких кур, пострадали и утки. В целом же зима прошла скучно.
***
И вот в один из дней поздней весны в усадьбе поднялся переполох. До птичьего двора донесся слух, что хозяина ждут со дня на день, и с гостями. Пух закружился смерчем... Но вскоре был сметен бесследно ветерком и метлой. После этого на двор пожаловал сам сэр Мармадьюк. Носатик смотрел на него с горячим интересом и восхищением: этот человек побывал далеко за пределами известных ему земель, там, куда не достает взор сквозь щели между досками ограды. Носатик не замечал, что клюв его приоткрывается сильнее и сильнее, и сам он, преисполненный доверчивого и пылкого внимания, приобретает несколько глуповатый вид. Ловкий птичник тем временем подкрался сзади и, ухватив за ногу, поднял его над землей. Перевернувшись и повиснув вниз головой, Носатик выглядел еще комичнее, и двор покатился со смеху. Даже спутник сэра Мармадьюка не преминул высказаться по этому поводу:
- Я читал, что додо были необыкновенно глупы, теперь вынужден поверить в это.
Сэр Мармадьюк М., напротив, встревожился.
- Возьми его аккуратней! - одернул он птичника. - Редчайший экземпляр! Последний живой додо на свете!
Так в один миг Носатик узнал два обескураживающих факта: что он принадлежит к выдающемуся (раз о нем говорят), но несправедливо ославленному роду, и что ему никогда не встретить себе подобных. Попрощаться с приемной матерью ему не дали. Птичник ловко перевернул его, обхватил поперек туловища и понес следом за хозяином, который покинул птичий двор вместе со своим гостем.
- Так вы говорите, что нашли единственное уцелевшее яйцо?
- Да! По моей просьбе капитан отрядил матросов, и они обшарили остров до последней травинки. И это единственное яйцо, которое удалось обнаружить в целом виде.
- Но наверняка оно было несвежим. На что вы надеялись?
- На чудо, друг мой, исключительно на чудо. И вознагражден!
Носатик, и так боготворивший маму Клокло, проникся к ней еще большей любовью: ее животворящему теплу оказалось под силу невозможное! Только благодаря ей он жил, дышал, созерцал окружающий мир во всем его разнообразии и мог чувствовать и осознавать себя как живое разумное существо.
- И что вы намерены делать теперь? - продолжал расспрашивать гость сэра Мармадьюка.
- Я буду наблюдать его день за днем, пока буду здесь, изучу его повадки. Я приглашу художников, чтобы они сделали подробнейшие зарисовки. Я обогащу британскую науку. Затем я сделаю из него чучело и украшу библиотеку.
"Что такое чучело? - задумался Носатик. - Как именно ему предстоит украшать библиотеку, и что она такое? Я был уверен, что меня поселят возле пруда, по соседству с сыном тетушки Мими. Надо будет непременно разведать все заранее. Как много нового я смогу узнать за пределами птичьего двора! Как интересна жизнь!"
***
Читать Носатик научился сразу на двух языках. В прекрасном саду сэра Мармадьюка были собраны диковинки со всего света, и каждое дерево, каждый куст, каждая былинка имела собственную табличку с надписью на человеческом языке и на латыни. Посетители, специально прибывавшие из Лондона, чтобы осмотреть сад, имели обыкновение зачитывать вслух не только названия растений, но и описание, родственные связи, описание страны происхождения и историю того, как это растение попало в сад сэра Мармадьюка. Богатый материал для пытливого ума! С каждым разом юный Додо запоминал все больше букв, а также сопоставлял значения слов в обоих языках, и таким образом стал одной из просвещеннейших птиц своего времени. Несколько крупных попугаев, живших в просторном вольере, бесспорно, умели говорить на человеческом языке, но не читать. К тому же, у Носатика создалось впечатление, что они не всегда понимают смысл произносимых слов. Иначе они тщательнее выбирали бы темы разговоров при дамах.
Дни был заполнены до предела. С утра Носатик дегустировал различные виды пищи, а сэр Мармадьюк не спускал с него глаз и диктовал секретарю свои наблюдения. Также важной обязанностью было позирование. Целый отряд художников писал его маслом, акварелью, углем и сангиной во всевозможных ракурсах, в движении и статике. Понимая всю лежащую на нем ответственность, Носатик принимал самые изысканные позы, поднимал и вытягивал крылья, шаркал ногами, гнул шею, наклонял голову в разные стороны и сверкал на зрителей своими прекрасными очам. Эти тренировки пригодились ему и в саду, куда он выходил навстречу посетителям и очаровывал их с первого взгляда. Сэр Мармадьюк выписал и журналистов из самых известных газет, чтобы они освещали ход эксперимента по изучению последнего представителя вымершего вида, так что они подыскивали самые точные слова для описания живого экспоната.
Носатик купался в лучах славы и внимания, но все же холод одиночества день за днем проникал в его душу. Он так привык к компании братьев и сестер, и даже когда они покинули их с мамой Клокло - все же он находился всегда рядом с ней, окруженный сутолокой птичьего двора. Обитатели сада сильно отличались от общества, к которому привык Носатик. Павлины были слишком надменны и оттого не склонны к живым беседам, попугаи - слишком вульгарны, да и отгорожены от всего мира решеткой. Сколько ни бродил Носатик вокруг пруда, ему так и не довелось встретить там сына тетушки Мими, а на вопросы о его местонахождении отвечали молчанием не только павлины, но даже и попугаи. Юный Додо подумывал уже о том, чтобы пробраться тайком на птичий двор и, если повезет, остаться там негласно. Его останавливало только чувство морального долга перед тетушкой Мими. Не раз, когда втроем с ней и мамой Клокло они обсуждали перспективы его будущей жизни, тетушка наказывала непременно передать сыну при встрече ее материнское благословение и привет.
***
Неизвестно, на что оказался бы способен скучающий юноша, если бы не библиотека. Это был целый мир, который юный Додо открыл для себя по чистой случайности. Как-то раз, прогуливаясь вместе с сэром Мармадьюком после завтрака по саду, он увлекся и не отстал от ученого даже когда тот поднялся по ступенькам в дом. Тот же, в свою очередь, был полностью погружен в обдумывание новой статьи, посвященной пищеварению додо. Для написания этого труда необходимо было вскрытие, и сэр Мармадьюк пока только обдумывал статью, откладывая решительные действия на потом, ближе к зиме, когда поток посетителей схлынет, уникальный экспонат будет запечатлен уже во всех ракурсах и опубликован во всех газетах, и в живом состоянии будет исчерпан как тема для светских разговоров и научных статей.
Встретившемуся по дороге лакею сэр Мармадьюк отдал неразборчиво какие-то распоряжения, но последние слова он произнес уже удаляясь и оттого - громче.
- Подайте в библиотеку!
Тут уж Носатик вспомнил, что ему предстоит стать украшением этого загадочного места, и постарался сделаться совсем невидимым. Это было нетрудно: слуги, попадавшиеся им на пути, полагали, что хозяин знает о своем пернатом спутнике, а сэр Мармадьюк был слишком погружен в воображаемый процесс вскрытия. Додо же был одержим страстью к знаниям и настроен решительно. Что такое быть украшением, он уже знал: его неоднократно называли украшением коллекции и украшением сада. Но что такое библиотека? И когда же, наконец, он приступит к выполнению своей миссии там?
Так юный Додо воспламенился духом и пробрался, следуя за ученым, до самой библиотеки. Оставаясь незамеченным, он осторожно осматривался в огромном помещении, разглядывал уставленные непонятными штуками насесты и дивился устройству человеческого дома изнутри. Сэр Мармадьюк удобно сидел в кресле с рюмкой шерри и книгой, в библиотеке стояла тишина, нарушаемая только шелестом страниц. Носатик ступал неслышно, изо всех сил сдерживая желание восклицать. Он разглядел знакомые очертания букв на корешках книг и, сопоставив этот факт с тем, что сэр Мармадьюк внимательно вглядывается во внутренности одной из них, догадался, что в них содержатся знания. Сильнейшее возбуждение охватило его. За недели, проведенные в саду среди пояснительных табличек, он пристрастился к чтению и перечитал их все уже давно, а самые интересные - и не по одному разу. Здесь же... Он предчувствовал: здесь целый мир хранится в тесных тайниках из сафьяна и коленкора. От восторга у Носатика закружилась голова.
Немного переведя дух, он стал обдумывать, как же ему, с его телом, не оснащенным столь же гибкими и ловкими верхними конечностями, как у сэра Мармадьюка, добраться до содержимого книг. Прежде всего - как снимать их с насестов. Тут он вспомнил, что, когда он вошел в библиотеку, книга уже лежала развернутой на подставке рядом с креслом. Что ж, ему остается только найти путь в библиотеку самостоятельно, когда она будет пуста, и читать то, что читает сэр Мармадьюк. Делать собственный выбор ему, может быть, и не дано, но что годится для ученого, то сгодится и для додо! И, ободренный этой мыслью, Носатик решил продолжить осмотр библиотеки, раз уж почитать ему удастся только тогда, когда сэр Мармадьюк покинет ее. Продолжая соблюдать все меры предосторожности, чтобы не быть замеченным, он прошел вдоль насестов до ниши в стене.
Вдруг навстречу ему из ниши прянул ярко-красный клюв на гибкой длинной шее угольно-черного цвета. Черный призрак библиотеки! - мелькнула паническая мысль. И Носатик, отпрянув, с размаху сел пушистым задом на пол. Только мягкий ковер спас его от разоблачения в эту минуту. Красный клюв замер и не шевелился. Носатик собрался с духом и смог разглядеть яснее преставшую его взору картину. На низкой тумбе в нише перед ним стояла мертвая птица, черная и неподвижная, с тусклыми безжизненными перьями и бессмысленно блестящими пустыми глазами.
Все еще еле дыша, юный Додо подобрался поближе и смог прочитать на табличке, прикрепленной к тумбе:
Чёрный лебедь
Cygnus atratus
Буквы расплывались перед его глазами, и он не стал вчитываться в длинный сопроводительный текст, но одно слово в конце привлекло его внимание, и он, щурясь, разобрал сквозь слезы: "Чучело изготовлено собственноручно сэром Мармадьюком М."
***
Он пробрался в родной дом под покровом ночи, трепеща и замирая от каждого шороха, от каждой тени. Но не лисы, ужасные, безжалостные убийцы, которых он никогда не видел, вызывали в нем такой страх. Образ замученного сына тетушки Мими преследовал его. Казалось, что дух черного лебедя должен являться ему из каждой тени, взывая к отмщению, требуя крови палача. И то, что этого все никак не происходило, только увеличивало его страх. Он не знал, что ответил бы несчастному призраку, явись тот в самом деле. Он не чувствовал в себе достаточно кровожадности, чтобы забить сэра Мармадьюка своим мощным клювом. Скорее страх, чем ненависть, царил в его душе.
Он пришел к приемной матери просить утешения и совета. И получил и то, и это в полной мере. Мама Клокло, несмотря на свою молодость, была мудра, тяжкая участь падшей и отверженной научила ее стойкости и философскому складу ума.
Носатик прокрался по индюшатнику в самый угол, туда, где мама сидела на новой кладке, уткнулся носом в ее теплые перья и заплакал. Она проснулась, переполошилась, но тихо, чтобы не раздавить яйца и не разбудить товарок, она коснулась клювом его воспаленного лба, она курлыкнула ему приветливо и утешительно, она и долго, терпеливо слушала, как сын, в своей обычной манере, путая слова и коверкая звуки, с трогательным акцентом рассказывал ей леденящую историю своих открытий. Библиотека была полна чучел, собственноручно изготовленных сэром Мармадьюком.
- Беги, сын мой.
Таков был краткий ответ на все его заданные и незаданные вопросы об устройстве мира, смысле жизни и неотъемлемой трагичности существования разумного существа во вселенной.
- Беги.
- Но разве я не должен отмстить?
- Месть не вернет Мими ее сына, но лишит меня моего. Беги.
- Но там, там за забором - Лисы!
- Я никогда не видела лис, дитя мое, хотя, конечно, верю в них и наслышана об их жестокости. Но сэра Мармадьюка я видела своими глазами, а ты видел дела его рук.
- О, да...
- Беги, сын мой. Там, за забором, неизвестность, опасность, может быть - гибель. Здесь - гибель наверняка.
- Мама, я остаться здесь, с тобой?
- Что ты, мальчик. Ты слишком сильно отличаешься от нас. Тебе не скрыться. Беги, родной.
- Мама... А что скажет тетушка, узная, что я оставить смерть ее сына неотмщенной?
- Она не узнает. Не нужно ей знать. Не думаю, что ей много осталось. Пусть проживет последние дни счастливой.
- Мама! А как же ты? Бежи со мной!
- Что ты, малыш. Разве я могу бросить на произвол судьбы моих малышей? Иди в лес. Если ты увидишь, что он пригоден для жизни такой толстой и мирной старушки, как твоя приемная мать - приходи за мной.
- Ты не старушка, мама...
- Иди, малыш. Будь счастлив. Благословляю тебя.
И только когда за ним закрылась дверь, она позволила себе тихонько всплакнуть.
Что ж, обязанность мести больше не довлела над Носатиком, но все же он вернулся в библиотеку - не затем, чтобы еще раз содрогнуться при виде чучел, но для того, чтобы, действуя клювом и когтями, выковырять из плотного ряда книг ближайшую, до которой смог дотянуться. Ту, что продолжала лежать на подставке возле кресла, он взять не смог из-за переполнявших его ужаса и отвращения. И, добыв для себя первую попавшуюся книгу, достаточно небольшую, чтобы прочно удержать ее, прижав к боку своим нелетающим крылом, Носатик ринулся прочь из библиотеки, из этого дома, из усадьбы - в новый, неизвестный, пугающий и манящий мир.
***
Похоже, страх стал ему верным, а то и вечным, спутником отныне. Как ни ужасна была действительность библиотеки, чернота леса пугала не меньше. Теперь, когда опасность, грозящая в лесу, стала большей реальностью, чем оставленная за спиной, он снова трепетал и замирал на каждом шагу, шарахался от каждой тени и стремглав убегал от каждого шороха, оглашая окрестный лес хрустом и треском. Он задыхался и стонал от страха, но так и не выпустил из подмышки заветный томик, составлявший все его имущество. К рассвету ему удалось выйти к ручью, огибавшему небольшую поляну. Посреди нее возвышался крошечный, поросший лесной земляникой холм. Там Носатик напился и наелся, и смог перевести дух. Не зная, что делать дальше, не имея ни малейшего представления о том, как следует жить в лесу, он влез на ствол поваленного дерева и предался отчаянию. Открытия прекрасны, когда ты совершаешь их под защитой надежной ограды и неподалеку от кормушки. Но когда на каждом шагу поджидает неведомая опасность - все меняется... Он вспомнил, что подмышкой у него зажата книга, хранилище и источник знаний. Ведь разве не буквы предупредили его об опасности, грозившей в усадьбе? Может быть, и теперь у них найдется подходящий совет или наставление? Носатик вынул книгу из-под крыла и аккуратно развернул ее на стволе. Не имея представления о порядке страниц он заглянул в одну, в другую, понял, что буквы видны ему кверху ногами и перепрыгнул на другую сторону. Теперь перед ним, как кувшинки на глади пруда, оказались слова, пронзившие его душу: "Бедный, бедный Робин Крузо! Где ты был? Куда ты попал?"
И он уже не смог оторваться, а когда дошел до конца страницы, догадался перелистнуть ее, как это делал проклятый сэр Мармадьюк, понял, что на той стороне история продолжается дальше, понял, как вернуться в начало ее... Душа его наконец нашла покой, погрузившись в повесть о бедствиях и страданиях кого-то другого. Он настолько увлекся, что не видел и не слышал ничего вокруг - как вдруг стремительная рыжая тень взметнулась над поваленным стволом и острые зубы едва не сомкнулись на его шее. Инстинктивно он дернулся в сторону, а противник, приземлившись лапами на книгу, вместе с ней рухнул под ствол. Лиса! - понял несчастный Носатик и приготовился к смерти. Отсрочка была краткой, исход нападения был предрешен. Рыжий хищник уже встал на четыре лапы и снова ринулся к несчастному изгнаннику, намереваясь убить его на этот раз уж верно.
Он зажмурился. В один кратчайший миг перед внутренним взором последнего из Додо пронеслась вся его жизнь - короткая, бессмысленная, полная столь сладких надежд и столь горьких разочарований... А смерть все еще не наступала. Носатик открыл глаза и едва успел увернуться от огромной ноги, летевшей ему прямо в голову - о нет, прямо в голову его обидчику! С оглушительным топотом и криком прекрасная воительница налетела на лисицу и отвесила ей сильнейший пинок. Дело было решено в считанные мгновения. Лиса с позором удрала в чащу леса, и дева, юная и прекрасная, вернулась на поляну, все еще потрясая оперением в боевом запале. Перья у нее были длинные и мягкие, густые, шелковистые. Аккуратная маленькая головка грациозно покачивалась на гибкой шее, так гармонировавшей с сильными стройными ногами. Но все это было ничто перед взглядом ее огромных, прекрасных глаз, опушенных нежными ресницами. Носатик не мог оторваться от созерцания, пока она не издала тихий звук, полный милого смущения. Тут он, наконец, опомнился и отвесил несколько глубоких поклонов.
- Благодарю вас, леди! Вы спасли мне! Я - Но... тик... Я - Додо. Назвать же мне ваше имя, кому я обязан жизнью. Угадаю, вы принадлежите к благороднейшему семейству.
- Мисс Эмили Эму, - слегка присев и скромно опустив ресницы, с улыбкой ответила она.
***
Она оказалась чужестранкой, как и Додо. Крохотным птенцом ее привезли на корабле из далеких и жарких земель. Услышав о путешествии на корабле, Додо захотел узнать во всех подробностях об этом удивительном сооружении: описание в книге не слишком много ему дало, а названия мачт и парусов оставались пустым звуком. Он умолял прекрасную леди преподать ему все знания, которыми жизненный опыт наделил ее. Увы, милая мисс Эму проделала весь путь в темном и душном трюме и не могла ответить на бесчисленные вопросы нового знакомца. Признавшись в своей неосведомленности со свойственной ей скромной прямотой, она окончательно покорила сердце молодого Додо. Ее саму привлекли к нему глубокие и обширные познания, почерпнутые им из садовых табличек и единственной прочитанной им - увы, не полностью! - книги, благородные манеры, привитые многочасовыми сеансами позирования, и решительный характер.
Лето в самом первом расцвете сулило тепло и изобилие, лес укрывал их под своей гостеприимной сенью, ручьи звенели свежими струями, он ни в чем не знали недостатка. Стройные ноги мисс Эму служили надежной защитой от любого врага. Даже когда они нечаянно разделялись, увлекшись добычей пропитания, стоило малейшей опасности нависнуть над пушистой головой Додо, пернатая амазонка мгновенно оказывалась рядом, и ноги ее разили без промаха и пощады. Все окрестные лисицы вскоре зареклись и близко подходить к влюбленной паре.
Дни они проводили в прогулках и беседах, отвлекаясь лишь на то, чтобы порыться в мягкой влажной почве по берегам ручья, где водились сытные черви, пощипать ягод и ароматных листьев на солнечных полянах. Там же, насытившись, они по очереди дремали, подставив развернутые крылья золотым лучам.
Драгоценную книгу бережно хранила мисс Эмили, крылья которой, как и у Додо, нелетучие, все же были крупнее и вследствие этого более приспособлены для переноски крупных предметов. Каждый день после полдника мисс Эмили доставала книгу, бережно обмахивала ее шелковистым крылом и раскрывала на нужной странице. Благодаря сообразительности молодого Додо, место, на котором они остановились в прошлый раз, всегда было отмечено вложенной между страниц травинкой. И день за днем, под ленивым солнцем раннего лета, Носатик читал своей возлюбленной историю, полную отчаяния и надежды, трепета и стойкости, одиночества и человеческого тепла. Мисс Эмили находила много общего между героем книги и своим другом. Мой Робин! - обращалась она к нему в порыве восхищения. - Мой Пятница! - отвечал он с глубоким чувством. Вдохновленный книгой, воодушевленный восторгом и безграничным доверием подруги, Носатик принялся за постройку хижины. Очень быстро он понял, что без помощи могучей мисс Эмили ему не справиться. Это предприятие сблизило их еще больше. Ей, благодаря собственным силе и ловкости сбежавшей из коллекции зоологического музея, нравилось быть сильной и ловкой, нравилось быть защитницей и отважной разведчицей, нравилось переносить возлюбленного через глубокие ручьи на широкой спине, где он так уютно помещался между пышных перьев.
Правда, мисс Эмили не очень понимала, для чего нужна хижина. Лето в тот год выдалось на редкость теплое и сухое, густая листва укрывала от слабых дождей, а в кустах можно было прятаться от прохладного ветра. Мисс Эмили наслаждалась занятной игрой и не задавала вопросов, кроме тех, что касались длины и толщины приносимых ею веток. Из них Носатик сплетал кривоватые и шаткие стены, постепенно сходившиеся в одну точку вверху.
Когда же их труды были окончены, молодой Додо не сдержал слез.
- О, если бы мои безвременно почившие родичи постигнули искусство витья гнезд! Если бы спрятывали свои кладки в надежных укрытиях! Разве тогда я оставался бы единственным, последним отпрыском славного рода? Разве не рождался бы я под небом милой родины?
- Ах, что вы говорите, любезный мой друг? - воскликнула мисс Эмили.
- Я слыхал, - ответил Носатик, промокнув слезы кончиком крыла, - что мои выдающиеся предки погибнули все как один, потому что не умели скрывать яйца.
- Ах! - вновь воскликнула мисс Эмили и печально опустила ресницы.
Тронутый до глубины души, молодой Додо склонил перед ней одетую светлым пухом голову.
- Мисс Эмили... драгоценный мой друг... - начал он прерывающимся голосом. - Здесь, перед сложенным общими усилиями и возведенным ввысь гнездом, я предлагай вам... проси вас... разделить со мной скромную жизнь отшельника, это возведенное гнездо и мою единственную книгу. Стать вам моей достойной супругой и владетельницей моего сердца и имущества. И даровать продолжение моему роду.
Мисс Эмили пошатнулась на могучих ногах. Ее оперение затрепетало, крылья опустились, так что книга выскользнула и глухо стукнулась об утоптанную ею же площадку вокруг гнезда. Мисс Эмили даже не наклонилась поднять книгу, и весь ее вид выражал отчаяние.
- Что с вами, драгоценный мой друг? - подался к ней встревоженный Носатик.
Но мисс Эмили Эму, рыдая, отшатнулась от него и умчалась в заросли орешника.
***
Невозможно описать горестное изумление, охватившее молодого Додо в момент бегства возлюбленной. Вот только что она, соучастница его трудов, вместе с ним любовалась на возведенное гнездо. Вот только что вздыхала над печальной участью соплеменников своего друга. Милый взгляд ее был нежен, голос мягок, точь-в-точь как у мамы Клокло. Сердце Носатика трепетало. Казалось, счастье так близко - буквально на кончике крыла! И вдруг внезапное смущение, испуг, бегство.
Прерывисто дыша, Носатик продирался сквозь орешник, но где уж ему было угнаться за мисс Эму! И все же примятая трава и одна-другая сломанная ветка тут и там указали ему верный путь. Он нашел ее на поляне у поваленного ствола, на том самом месте, где столь недавно они познакомились при незабываемых обстоятельствах. Носатик медленно, стараясь ступать неслышно, приблизился к своей спасительнице. Однако та почувствовала его присутствие и повернула к нему изящную голову на гибкой шее. Ее взгляд был полон обиды и печали, но что-то заставило его смягчаться по мере того, как мисс Эмили пристально смотрела на неудачливого жениха. Из его больших темных глаз катились крупные слезы.
- Ах! - вдруг воскликнула она, и взгляд, и поза ее совершенно переменились. - Друг мой... Полагаю, вы не хотели издеваться надо мной?
- О, что вы скажете, прекрасная, милая, драгоценная моя мисс Эмили! Как бы я был возможен? Как бы это было возможно даже в голову мне приходить? Я обязанный вам своей жизнью, не менее чем маме Клокло.
- О! Как я могла забыть об этом! Как могла не понять вашей... - мисс Эмили замялась. - Вашей в каком-то смысле невинности, дорогой мой друг. Знаете ли вы, откуда берутся дети?
- Конечно! - решительно ответил Носатик. - Я вырастал на птичьем дворе.
- И?
- Я, право же, смущен до крайности...
- Я выросла свободной.
- Дети берутся...
- Откуда же?
- Ну, это совершенно просто. Птичница подкладывает яйца.
- Это совершенно невозможно! - топнула ножкой мисс Эму. - А откуда она их берет?
- Берет из гнезд. Но это совсем, совсем другие яйца. Эти предназначают для еды. А те - для потомства.
- Это... Это вам мама так сказала?
- Д-да... когда я был расстроенный. А разве... Разве это не так? Я, признаваюсь, и сам запутывался с этим, но мама упрашивала меня не думать.
- Вы полагаете, и вашим истребленным родичам яйца приносила птичница?
- Признаваюсь, - сознался Додо, - я не думал об этом. Сначала, чтобы не расстраиваться маму. А после меня переселяли в сад, и голова моя занималась другими вещами, пока я не встретил с ужасными плодами деятельности сэра Мармадьюка. А затем, вы знаетесь, бегство, кража книги, скитания и встреча с вами - на краю гибели. Я виноват, что не обдумывал все это, прежде чем делаю вам такое предложение.
- Но, мой драгоценный друг, вам и в самом деле было не до того. Послушайте. Я с радостью и благодарностью приняла бы ваше предложение. Но я не смогу одарить вас потомством. Это не в моих силах. И если, как вы говорите, все дамы вашего рода погибли, вам придется умереть, не продолжив рода. К этому нет никакой возможности!
- Так вот оно что... Вот оно что! - Носатик замер, пораженный открывшейся перед ним совершенно новой картиной мира - а точнее, разверзшейся пропастью. - Ах, вот оно что... - то и дело повторял он в глубочайшей растерянности. - Ах, мама, мама!
Мисс Эмили могла только печально кивать, с нежностью глядя на него своими прекрасными глазами. Но молодой Додо был не из тех, кто легко признает свое поражение и отступает перед трудностями. Приложив изрядные усилия, он сумел побороть отчаяние.
- Я буду быть счастлив, несмотря ни на что! - воскликнул он весьма патетически. - Мой драгоценный Пятница, вы сказывали, что смогли принимать мое предложение, если не это недоразумение. Так принимайте же его! У ваших ног я ожидаю решения моей участи. Жизнь, гнездо и книга - все мое я отдаваю вам.
- Но книга! - вскрикнула мисс Эмили. - Книга там одна! Мы потеряем ее!
И еще быстрее, чем бежала сюда, мисс Эмили кинулась обратно.
В совершенной растерянности молодой Додо, дважды отвергнутый, остался один на поляне.
***
Он брел по следам возлюбленной, рассуждая сам с собой, уместно ли будет повторить предложение в третий раз, или следует принять недоразумения и совпадения за указующий перст судьбы и отказаться от своих помышлений. И так, и эдак выходило убедительно и гладко, поэтому Носатик был не в силах принять окончательное решение. А вдруг, если он повторит предложение в третий раз, мисс Эму сочтет его навязчивым и прекратит всякое общение с ним? А вдруг она испытывает серьезность его намерений и только и ждет третьей попытки, чтобы упасть в его объятия? Как быть?
Его размышления были прерваны шумом и гневными вскриками - в смятении Носатик узнал любимый голос, столь милый в обращении с ним и столь громкий и грозный теперь. Не чуя под собой ног, он ринулся напролом сквозь кусты. Разинув огромный клюв, растопырив оперение, отчаянно топоча и вопя, раскачиваясь на бегу, он ворвался на поляну, подобно пушечному ядру. Одного взгляда хватило ему, чтобы оценить обстановку: мисс Эму опираясь одной ногой на утоптанную землю, а другой прижимая к грунту книгу, оборонялась от огромной лисы. Та, видя, что жертва не может нанести свой знаменитый удар, все больше входила в азарт. Она прыгала и металась вокруг несчастной, сбивая ее с толку и запутывая, а сама примеривалась схватить ее за гибкую нежную шею. Жертва нападения едва успевала уворачиваться, но не могла даже сойти с места. Речи не было о том, чтобы прицельно клюнуть злодейку или ущипнуть. Увидев мисс Эмили в таком положении: беспомощную, в опасности, молодой Додо не колебался ни одной секунды. Еще более растопырившись, он заорал, что было сил оттолкнулся ногами, как бы пытаясь взлететь, и сверху обрушился на лису, нанося удары мощными когтями и великолепным огромным острым клювом. В мгновение ока соотношение сил изменилось не в пользу хищника. С позором бежал рыжий бандит с поля боя, унося в зубах одно-другое длинное мягкое перо мисс Эму и гораздо больше синяков и ссадин на своих боках и на голове.
Отдышавшись, Носатик спросил, недоумевая:
- Почему вы не защищали себя?
- Друг мой... - потупилась мисс Эму. - Я, должно быть, очень глупа. Когда я увидела лису, обнюхивающую нашу книгу, я как будто сошла с ума. Я испугалась, что она похитит ваше сокровище... И я лишусь того, что составляет отраду и смысл вашей жизни, а, следовательно, и моей.
- Верно ли я слышал вас? - прошептал молодой Додо. - Вы сказывали "нашу книгу"? Значит...
- Да, мой дорогой друг, мой Робинзон. Я ваша Пятница, я не покину вас вовеки, я согласна разделить с вами всё.
- О... - только и смог выговорить Носатик.
- Сядьте же здесь, на пороге нашего дома, и читайте, читайте мне, пока не стемнеет.
И он сел рядом с ней и читал.
Но раньше, чем стемнело, книга закончилась.
***
На последней странице Носатик не смог сдержать вздоха, прочитав такие слова:
"Так завершился первый период моей жизни, полной случайностей и
приключений, похожей на мозаику, подобранную самим провидением с таким
разнообразием материалов, какое редко встречается в этом мире, - жизни,
начавшейся безрассудно и кончавшейся гораздо счастливее, чем на то позволяла
надеяться какая либо из ее частей".
- Что за счастье! - воскликнул он с глубоким чувством. - Что за счастье - иметь возможность сказать так в конце долгой жизни. Сдается мне, что я видел лишь край своей мозаики... Кстати, что бы это могло быть такое?
- Поразительно, - заметила новоиспеченная миссис Додо, - как улучшилась ваша речь под влиянием чтения. Это свидетельство большого ума и восприимчивости. И я не могу не согласиться с тем, что сказать такие слова в конце долгой жизни - самое лучшее, чего можно желать. Мозаика, по моему разумению, должна быть похожа на гнездо, раз она собрана из различных материалов. Наше вот - свито из веток и веточек, а многие добавляют еще и травинки, пух и перо. Как вам кажется?
- Это очень, очень образно, не правда ли, моя дорогая Эмили? Жизнь как гнездо, возведенное из всего, что попадалось на пути... И то, насколько оно будет прочным и уютным, зависит как от щедрости матери-природы, так и от искусства и благоразумия самих строителей.
Он еще немного времени обдумывал эту метафору и пришел к заключению, что она вполне верна:
- Мои сородичи не умели строить гнезд - и вот, от их жизней не осталось следа...
- Я возражу вам, мой дорогой Носатик. Ваша жизнь - продолжение их жизней, и то, что вы пережили до сих пор, кажется мне обещанием чего-то яркого и значительного. Я буду счастлива стать свидетельницей и соратницей вашего успеха. Не возражайте! Меня трогает до глубины души ваше смущение, свидетельство благородной скромности. Но я уверена: мой муж - выдающаяся личность. Однако, что же дальше?
- Осталось немного, - вздохнул Носатик и бойко дочитал до конца.
- Это всё?
- Всё.
- Как жаль!
- Правда.
- Что же нам теперь делать?
Носатик в задумчивости склонил голову.
- Я полагаю, - ответил он некоторое время спустя, - что нам необходимо достать другую книгу. Я намерен предпринять вылазку в усадьбу сэра Мармадьюка.
- Как! - вскричала миссис Додо в глубочайшем волнении. - В самое гнездо этого ужасного человека, где вы подвергнетесь смертельной опасности! Что же останется мне, если я лишусь супруга, едва его обретя? Только умолять сэра Мармадьюка сделать и из меня чучело, чтобы оно пылилось рядом с вашим на потеху его гостям. И уж будьте уверены - я так и поступлю.
- Я не сомневаюсь, - прошептал Носатик, прижавшись к ее длинным шелковистым перьям. - Ни минуты не сомневаюсь. Но как же мы теперь... без книги?
- Ну, если без книг вы не можете и все равно пойдете за ними в усадьбу, а я пойду за вами следом, то почему бы нам не пойти в усадьбу вместе - сразу?
- Как вы отважны, моя дорогая Эмили!
- Под стать вам, мой дорогой друг, не более того.
Они условились в этот же вечер проникнуть в экзотический сад сэра Мармадьюка через дальнюю калитку, а из него - прокрасться в дом и ограбить библиотеку. По вечерам в поместье принимают гостей, и если в этот раз их будет много, а особенно если будет бал, ничто не помешает воспользоваться некоторой суматохой и неразберихой, всегда сопровождающей подобные мероприятия. А музыка заглушит их шаги и переговоры.
Решив это, они отправились на берег ручья и на поляну, чтобы подкрепиться перед опасным предприятием. Но судьба, столь щедрая на события в этот день, видимо, сочла, что передышка затянулась. И когда они шли к малиннику, чтобы отведать на десерт сладкой ягоды, рыжая вспышка пересекла их путь, взвихрились легенькие перышки - и молодые супруги успели разглядеть, что в пасти хищника трепещет красногрудая птаха. Лиса мелькнула слишком быстро и скрылась в зарослях, так что преследовать ее они не могли. Но зрелище потрясло обоих до самой глубины души. Казалось особенно несправедливым, что в их счастливый день смерть не прекращает свою жатву на земле.
- Что ж... - сказал Носатик в слабой попытке утешения. - У лисы, должно быть, дети... Надеюсь, что так, и что они не останутся голодными сегодня.
- И правда, - согласилась миссис Додо. - Всем надо есть, так устроен мир. Черви ведь тоже живые...
- Да.
- В этом мы не лучше других.
- Такими уж мы созданы.
- Да.
- И мы, и лисы.
- Да! И эта птаха тоже кем-то кормит... кормила своих птенцов.
- Несомненно.
- Вот именно! - воскликнула тут миссис Додо. - Кормила - и больше не будет кормить. Я так думаю, что если мы увидели убийцу и жертву, то это не для того лишь, чтобы огорчить нас в наш счастливый день. Есть что-то важнее нашего настроения. Стыдно думать только о себе в такой час.
- Что вы имеете в виду, моя дорогая?
- Где-то здесь должны быть птенцы. Я уже видела таких птах - они вьют гнезда на земле. Так поищем же гнездо, пока едим малину, вдруг мы сможем спасти жизни осиротевших крох!
Гнездо обнаружилось в гуще малинника. Птенец был всего один, но он был огромен! Он занимал все гнездо. Вдвое, а то и втрое превосходил он размером несчастную мать, но при этом был желтоклюв, как малое дитя, и сквозь взъерошенные перышки тут и там проглядывали еще пушинки.
- Должно быть, это не то гнездо, - покачал головой Носатик.
Миссис Додо долго пристально разглядывала птенца, а потом со вздохом произнесла:
- Это - то самое гнездо, мой дорогой.
- Как же может быть, чтобы у такой малой птахи рождалось такое потомство?
- Это не ее дитя.
- Ах, вы имеете в виду, что она растит чужого ребенка? Но здесь не птичий двор, и вряд ли сэр Мармадьюк распорядился подложить яйцо одной птицы в гнездо другой!
- И без сэра Мармадьюка такое случается.
- Расскажите же мне, дорогой друг, что вы знаете об этом и откуда.
- В саду при зоологическом музее кого только не встретишь и о чем только не услышишь! Среди нас, пленников, была одна из родственниц этого птенца - и о ней говорили очень дурно. Ее сестры никогда не высиживают своих яиц, а подкидывают их в чужие гнезда.
- Это достойно осуждения. Но не погибать же теперь дитяти из-за безответственности его матери. Я полагаю, мы можем усыновить малыша.
И Додо решительно шагнул к гнезду.
- Драгоценный мой друг, это еще не всё! - остановила его миссис Додо. - Этот малыш - настоящий убийца.
Носатик замер, приоткрыв свой огромный клюв.
- Да-да, - поторопилась объяснить миссис Додо. - Он и его родня в детстве слишком прожорливы, чтобы приемная мать могла прокормить и его, и родных своих детей. Побуждаемые инстинктом, эти младенцы, едва вылупившись, выталкивают из гнезда потомство приемных родителей и остаются единственными нахлебниками.
- Какой ужас... - только и смог выговорить Носатик. - Мир действительно устроен жестоко.
Он подумал еще мгновение и сказал, обращаясь к птенцу:
- Бедняга. Ты, должно быть, голоден!
Затем повернулся к нежной супруге.
- Нам придется вернуться к ручью, дорогая моя.
Эмили посмотрела на него в изумлении.
- Вы все же хотите усыновить его?
- Конечно.
- Но... почему? Трое или четверо малышей были погублены этим маленьким чудовищем.
- Сегодня они все равно погибли бы после того, как лиса съела их мать. Даже если бы она не съела их, они вскоре умерли бы от голода. Или были бы съедены кем-то еще. Дорогая моя, в мире столько несчастий, столько смертей... Мне претит сама мысль о том, чтобы бросить этого малыша здесь. Когда я думаю о птенцах и яйцах моего народа, пожираемых свиньями... О, моя дорогая, я не смогу жить спокойно, если оставлю это дитя беспомощным и беззащитным здесь.
- Мой благородный супруг! - вскричала миссис Додо. - Как вы великодушны и разумны! Как вы правы! Пойдемте же к ручью и накормим это дитя.
- Вот видите, моя дорогая, - со сдержанным торжеством заметил Додо, - мы все же обзавелись потомством - и как скоро!
***
Семейство Додо со всем пылом и ответственностью окружило малыша любовью и заботой. Остаток лета Эмили и Носатик странствовали по берегам ручьев, посещали поляны в тенистой гуще леса, где влажная земля легко взрыхлялась когтями, где под корнями пней и обломками коры, под замшелыми камнями и в глубине мха кишели в изобилии черви и червячки, пухлые личинки и многоногие кивсяки. Эмили опасалась поначалу, что ни она, ни тем более Носатик не смогут достаточно ловко вкладывать пищу в клювик малыша. Но маленький обжора оказался достаточно проворен сам: в его распахнутый рот попасть было легче легкого, было бы что туда сложить. Малыш отличался отменным аппетитом и рос как на дрожжах. В пышных перьях миссис Додо ему было тепло, уютно и безопасно, а под присмотром папы Носатика он совершал небольшой моцион ежедневно после дневного сна.
Разумеется, теперь и речи не было о том, чтобы рисковать своею жизнью и свободой. Ребенок, покинутый родной матерью и трагически лишившийся матери приемной, нуждался в покое и надежности. Носатик сердцем понимал это, и милая Эмили была с ним полностью согласна. С большим облегчением встретила она решение отложить поход в библиотеку до тех пор, пока малыш Кукушкинсон - так они назвали приемыша, - не достигнет самостоятельности. Ее порой тревожило, что Носатик, оставшись без чтения, заскучает и наделает каких-нибудь опасных глупостей, например, отправится в усадьбу один, втайне от нее. Впрочем, она сама стыдилась своего недоверия и дурных мыслей о милом Додо и не давала воли чувствам и словам. И Носатик оказался вполне надежен и благоразумен в этом испытании, как и во всех остальных. Он быстро нашел применение своему живому уму и любознательности. Во время их длинных экспедиций за пропитанием для себя и малыша он старательно изучал окрестности, с новым пылом, прежде несколько приглушенным страстью к чтению, наблюдал жизнь леса и его обитателей, в особенности сосредоточившись на пернатых. По его просьбе Эмили указала ему на родичей Кукушкинсона. Носатик провел много дней, выведывая их обычаи и секреты. Как заявил он, следует воспитывать ребенка в соответствии с традициями его предков, а для этого надо их тщательнейшим образом изучить.
Вскоре Додо совершил два открытия. Во-первых, кукушки увлеченно охотились на огромных гусениц, покрытых густыми жесткими волосками. Другие птицы обходили этих монстров стороной, а кукушки напротив - искали их и с жадностью на них набрасывались, как на некий деликатес. Во-вторых, именно эти гусеницы наносили самые страшные раны листве лип и дубов, составлявших основное древесное население леса.
- Как же непросто устройство мира! - поделился он своими открытиями с милой женой. - Получается, что этот убийца сводных братьев вырастет спасителем леса. Его прожорливость - благословение для деревьев, а через это и для всех лесных обитателей, ведь если не будет деревьев, не будет никого... Всем, до последнего червячка, копошащегося в палой листве, не обойтись без защиты этого малыша и его родни.
- Как хорошо, что вы настояли на усыновлении, - опустила прекрасные глаза миссис Додо. - Мне жаль, что я не знала этого раньше.
- Так ведь и я не знал.
- Но вы доверились голосу милосердия, зову сердца. А я поддалась соображениям осторожности и жажде мести.
- Между нами нет разницы, любовь моя, - возразил полный чувств Додо. - Только моя история отличает меня от вас, горький опыт моего племени. Если бы не гибель всех моих родных, я не был бы так тронут судьбой этого сорванца!
И с тревожным курлыканьем Носатик устремился к краю поляны, ловить юного Кукушкинсона, пытавшегося скрыться в кустарнике, где его наверняка поджидали лисы или лесные коты - да мало ли кто может обидеть ребенка, заблудившегося в лесу!
К концу лета Кукушкинсон окреп и вытянулся, выучился летать, планируя со спины своей приемной матери, наловчился охотиться на мохнатых гусениц и принялся истреблять их с редким усердием. Чета Додо могла гордиться своим воспитанником, и Носатиком овладело желание непременно отвести его на птичий двор и познакомить с мамой Клокло. Его мучила совесть за то, что он так давно не передавал о себе никаких вестей. Наверняка мама считает его погибшим, как сын Мими, и втихомолку оплакивает его. Приемный ребенок мог послужить хоть каким-то оправданием! Носатик и думать не мог о том, что сама мама могла стать жертвой болезни либо гастрономических интересов сэра Мармадьюка и его бесчисленных гостей и прислуги.
Милая Эмили, во всем поддерживающая супруга, согласилась с его доводами в этом деле. Ей давно хотелось увидеть необыкновенную птицу, воспитавшую ее бесподобного Додо. Кукушкинсон немного покапризничал, что часто случается с детьми в переходном возрасте к полной взрослости.
- Ну мам, пап! Ночью же надо спать! Сами учили, а сами... Безобразие. Мучаете ребенка!
- А ну-ка повежливей, молодой человек, - строго одернул его Додо. - Со мной еще куда ни шло, мы между собой всегда найдем средство разобраться. Но в присутствии матери не смейте позволять себе такое поведение.
Кукушкинсон насупился, но возразить ему было нечего.
Итак, решено было в ближайшую ночь прокрасться на птичий двор в полном составе и засвидетельствовать почтение основательнице семейства.
***