Аннотация: ...Как будто мы потеряли Дока девять лет назад, в Климпо.
...Как будто Дока мы потеряли в Климпо, девять лет назад.
С ума сойти - время летит. Как будто вот на прошлой неделе еще мы с ним пахали носом грязь на полосе, или сидели у него и молчали, просто глядя в камин, что еще делать, когда всё друг про друга известно?
Да, всё, хоть он, может, и не догадывался. Но я понимала что к чему. И когда в Климпо у нас случилось минус два, он и Клемс, и лежали рядом в вертолете, я подумала: повезло им, что так. Вроде бы я так подумала тогда.
А у Дока остались три девочки.
И как будто никто не знал об этом. И только вчера вдруг ребята мне их буквально сунули в руки: на.
Я подозревала, что они и забыли давно, что я, в общем, девочка - по крайней мере, когда-то была ею. Но бессознательное рулит, особенно коллективное. Вдруг, ни с того ни с сего, мне вручают этих трех. Спрашивается: что я должна с ними делать?
Отпихиваться и отказываться было бессмысленно. Ясно же, что никто их себе не возьмет, хоть это и Дока "наследство". Хотел бы кто - взял бы. За другие его штуки до споров доходило - кому взять. А девочки никому не нужны.
Странно вообще, что только сейчас о них речь зашла, если Дока уж девять лет как нет.
Странно.
Док такой - язык не поворачивается сказать "был", потому что в это верится с трудом. Как это - девять лет уже его нет с нами? Буквально же вчера... или позавчера? На прошлой неделе, точно, перед самым Рождеством. Что-то мы вместе делали. Может, заворачивали подарки ребятам? Док у нас главный затейник. И вообще с причудами. Ему можно, он самый умный.
Однако такого номера и от него не ожидала: три девочки. Все около двенадцати дюймов ростом, две такие несуразные, головастые, а одна - почти нормальных пропорций; одна из головастых - с тоненьким тельцем, другая пузатенькая, и шапочка на ней с острыми ушками, а улыбка оснащена вполне недвусмысленными вампирскими клычками; та, что почти нормальная, по лицу разрисована черной и красной краской, настоящая кукла-калавера, и рот у нее перечеркнут короткими черными штрихами, как будто зашит. В общем, из трех всего одна нормальная, только рыжая. Это если не считать, что дюйма четыре из ее росточка приходятся на голову. А так ничего, волосы рыжие, глаза розовые - дитя как дитя. По сравнению с клыкастой и с черепушечкой - покой разуму, отдохновение душе.
В общем, Док в своем репертуаре. Если вам мало странности в том, что здоровый мужик разводит кукол, то нате успокойтесь: куклы сами по себе страннее некуда.
Или я ничего не понимаю, но в моем детстве, когда я еще была девочкой и возилась не только с машинками и пистолетами, вот с этими я бы в одной комнате спать побоялась. Хотя и фиг бы сказала кому.
Но теперь не тогда, теперь я этих к себе взяла почти с радостью. Не знаю, как так вышло, только мне от Дока ничего больше и не осталось, кроме этих вот... И когда же, получается, все разобрали? А где я была? Вот черт, и не помню. Как смыло все, как будто на песке все было написано, волна прошла туда-обратно, и нет ничего.
Но Док-то был? Точно был, вот на той неделе мы с ним... Как будто бы.
Нет, я не столько выпила вчера, я столько не выпью. Просто путается все. Док - он и сам странный такой, и все вокруг него такое.
И вот я этих его "сироток" домой принесла и на каминной полке устроила.
Что, говорю, сестренки, где ютились девять лет?
Смотрю, платьица на них свежие, не пыльные, не особо и мятые. И такие мимими, такие пусечковые, сил нет, смешно мне стало, что Док своих малявок вот так вырядил: в кружавчики, в оборочки, в фартушки, и все работы явно ручной, домашней... Надеюсь, он это не сам. Да хоть бы и...
И смотрю на них, любуюсь, а они на меня... Вот так глазами - с недоумением и настороженностью, как будто в упор спрашивают: что ты несешь, дура старая, какие девять лет? Вот так все три в один голос.
Тут меня к дивану и пришпилило. И холодом ледяным поверх.
Я чего только не видела. Где только не бывала. Не к ночи будь сказано оно.
Но вот такого, чтобы так - нет уж, увольте. Я не нанималась и не подписывалась.
Одна радость, диван подо мной сухим остался, и это, правда, чудо.
Выдохнула потихоньку, смотрю: ничего такого, куклы как куклы. Странненькие, страшненькие, но ничего пугающего в них нет. Ух. Тьху. Ничего себе. Ладно, понаблюдаю, мало ли - может, проверяться пора.
И тут же забыла об этом.
Дело к ночи, праздники отгуляли, режим. В спальню их, конечно, не потащила, еще чего. И не потому что испугалась. Просто - есть куклы для спальни, а есть вот такие. Для каминной полки. Здесь им и веселее - вон, на елке ангелы, пусть им глазки строят, а я как-нибудь лучше эротических снов посмотрю, с мужиками, пляжами и прибоем, да.
Ну, мне все так и приснилось: пляж не пляж, а песчаный берег, и рука на нем как будто буквы пишет, а волна туда-обратно проходит и смывает написанное, я разобрать не успеваю. Рука мужская и вроде знакомая, такая знакомая, что мне не по себе даже во сне стало. Вспомнить пытаюсь: тот, что с родинками на щеке из Штральзунда? Или бритый из Милана? Или Бобби? Или кто вообще? Так и так про эту руку думаю, к себе прикладываю, на бедро, на живот, на грудь... Не прикладывается. Так умаялась ее вертеть, что и проснулась.
И когда проснулась - поняла. Не могла эта рука никогда ко мне так... приложиться. Потому что. Потому что это - Док. Его рука. Я сто раз видела, как он вот так по карте... Это он.
Все, сна ни в одном глазу, лежу, как доска, прямая, гулкая... И пытаюсь вспомнить: что же там написано было? Что за буквы смывала волна? Не отпускает. Ни вспомнить, ни забыть... И три девчонки Доковы на туалетном столике - смотрят на меня, не отводят горящих глаз. Какой уж тут сон...
А вот какой: как будто Док сидит на берегу, волны перед ним катятся наискось, мелкие, тоненькие, не поймешь - море, река ли. Я его со спины увидела, как он смотрит вперед - а там туман непроглядный и, кажется, непроходимый. И потому не разобрать, что там за вода. А затем как будто камера переместилась, и мне его показывают с лица, и он так ладони отряхивает и смотрит как будто в камеру и говорит... уверенно так и гладко, как в рекламном ролике, что жить ему тут хорошо и ничего ему не нужно, никуда он не собирается отсюда, совершенно счастлив, что это вот тутошнее - все, о чем он мечтал. И по улыбке его широкой, доверительной понимаю, что попал Док крепко, о чем мне и сигналит. Видимо, на случай, если меня зрение подвело и я не вижу, что у него за спиной.
А за спиной у него стройные пальмы машут плюмажами по ветру, бугенвиллеи и фламбояны полыхают аж наизнанку выворачиваются, колибри сверкают летучими драгоценностями, и все бы ничего, только шагах в ста за ними - тот же непроходимый туман стоит до неба.
Ох, думаю, Док, довыдрючивался... Проснулась - и думаю. Что же ты, Док, такой благостный, перед кем изображаешься? Кто тебя на камеру снимает и мне транслирует - как пленного или заложника. И почему сейчас, не девять дней - девять лет спустя после твоей гибели, вот и сиротки твои брошенные... И чувствую, на правое запястье мне будто надавило что-то. Крепко так надавило, прижало к постели. Как дышала, так и дышу, будто не заметила, будто сплю. Веком не дернула, ресницей не дрогнула, прислушиваюсь. Ничего не скрипнет, не шуршит, только одеяло едва-едва проминается, как будто кошка по кровати идет. Только кошки никакой нет у меня. Маленькие шажки, крохотные ножки. И на правое запястье - как будто наступили маленькой ножкой.
И проснулась - в том неконтролируемом ужасе, какой у меня и может-то быть только во сне и на выходе из сна. Не могу рукой пошевелить. Ни одной, ни другой. Потому что на правом запястье у меня стоит Рыжая, на левом Кровопийца, а Черепушка у меня на груди топ-топ-топ, тум-тум-тум - марширует, перебивая сердечный ритм. Я посмотрела в ее глаза и узнала, что умираю прямо сейчас.
И тут дверь открылась и в спальню заглянул Енц.
- Эй, Ягу, спишь?
Я поняла, что сплю, и проснулась.
Никого не было на моей кровати, кроме меня и одеяла, и на нем никаких следов, только на груди как пригоршня синяков рассыпана, как будто по бронежилету отстрелялись из чего-то не очень мощного... И Енц тут как тут, хмурится, смотрит с подозрением.
- Тебе что, тоже сегодня досталось?
- Тоже? - переспрашиваю его, растирая грудь. - Что значит "тоже"?
Он только хмыкнул, качнул рукой - иди, мол, за мной, - и вышел из спальни. Я свитер поверх пижамы натянула - то ли дом выстыл, то ли меня еще от сна трясет. И за ним, в гостиную, камину.
- Сначала мне снилось, что мы опять в Климпо... И все безвыходно, ни туда, ни сюда. И Док придумал направить слонов на их позиции, и они с Клемсом ушли в буш... А потом они лежали рядом, кровь уже не текла, вертолет все не летел, и я вот все это видел, как наяву, оно повторялось и повторялось, я понимал, что что-то не так, чем дальше, тем сильнее понимал, но что именно не так - не понимал. Раз двадцать, наверное, я смотрел, как Дока и Клемса кладут на площадке. Тир и этот, новенький. Подожди, его же тогда с нами не было? Он же только в прошлом году пришел? А Дока кто положил? Опять не понимаю, что с этим сном не так... И как будто вот эти три, - Енц кивнул в сторону камина, отхлебнул из стакана, звякнув кубиками льда, и посмотрел на меня. Я только сейчас заметила, что у него вокруг глаз чернущие круги и лицо осунулось, как будто он неделю не спал.
- Вот эти три, - с усилием повторил Енц, и я посмотрела на полку. - Как будто они прошли так гуськом, как битлы по переходу, понимаешь? Только втроем. Прошли между мной и лежащими, Доком и Клемсом. Деловые такие. И посмотрели все трое. Я путано говорю, наверное. Ты понимаешь?
- Я понимаю, Енц. Еще как понимаю. А сюда-то ты чего приехал? Не то чтобы я была против, но так вдруг... С чего бы? Что нужно-то? Ты уж скажи, а то я спать хочу не могу.
- А не знаю. Я проснулся и понял: надо ехать к тебе. Как они прошли мимо меня - так я и проснулся. Завел конягу и поехал. Как под гипнозом. Слушай, можно я у тебя переночую? Прямо здесь, мне нормально. Просто ехать обратно - лень. Да и выпил я.
Выходит, не мне одной проверяться пора. Ладно, утром разберемся, сейчас бы спать, я-то небось не краше Енца, в зеркало, пожалуй, заглядывать не стоит. Выдала Енцу пледы, подушки, полотенца и пошла себе к лестнице, спать же невыносимо хочется, ночи той всего ничего осталось. А Енц так мне в спину:
- Ягу, будь другом, забери этих. Ну, этих, с каминной полки. Сироток Доковых. Сунь их куда-нибудь до утра. Я как-то... как-то так.
Черт, Енц, если бы он не сказал этого, я бы спокойно к себе спать ушла и было бы мне хорошо, потому что такое блаженство видеть, как эти три сиротки смирно стоят на каминной полке, ничего приятнее и не бывает. А теперь - не могу же я ему признаться, что боюсь их до упячки? И не только Енцу признаться, себе тоже. Так-то самой по себе и признаваться не было нужды, сама с собой я бы эту тему обошла, проигнорировала бы. А тут деваться некуда. И я хмыкнула с крошечной долей насмешки, вернулась к камину, сгребла всех трех девочек одной рукой, прижала к груди, унесла с собой. А что в поворот не вписалась и косяк плечом задела - это я-то! - ну, надеюсь, Енц сам додумался списать это на сонность.
По всему выходит, что Доковы куколки непростые и каким-то образом связаны с тем, что с Доком происходит там, откуда он мне белозубую и беспечную улыбку свою рекламно-завлекательную шлет. Либо они представители того, кто Дока там удерживает. Либо они... от Дока?
О ком другом я такого бы и подумать не могла. Ну, пока в своем уме.
А вот про Дока - запросто. И что куклы эти - его связные, и что где-то там, между стенами тумана на берегу безысходной реки, - а что это река, я понимала теперь абсолютно уверенно, - что на берегу безысходной реки - почему-то она представилась мне закольцованной, с течением непрерывным и небыстрым, всегда одна и та же вода, с циклом... ну, зависит от радиуса, конечно, в общем, я увлеклась подсчетами, только чтобы не думать, кто может удерживать Дока там, на том берегу.
Связные ли эти три девочки и чьи, я вдаваться в подробности не стала, а поступила так, как подсказывала логика. Уложила их в ряд на подушках, себе место оставила между рыжей и клыкастой, калаверу дальше всех от себя разместила. Вспомнила, как она на моей груди подпрыгивает и чечетку отбивает - и сон как сдуло. Но раз они хотят говорить о Доке - я буду спать.
Ух ты, подумала я, уже отключаясь, а ведь это они Енца сюда пригнали, чтобы я их в спальню забрала? Матерь божья, куда ж они меня-то загонят и для чего?
И уснула.
И тут они зашевелились, встали и опять топ-топ по постели. Одна на правое запястье встала, другая на левое, третья карабкается на грудь. Теперь уже по-настоящему.
- Вот так, - говорят, - так-то лучше будет, теперь не проснешься.
И я понимаю: не проснусь.
Умру, а не проснусь.
- Чего вам, - говорю, - чего надо?
- Нам надо, - соглашаются все три.
- Чего ты за Дока не пожалеешь? - спрашивает Рыжая.
Калавера уточняет:
- Для Дока, - и наклоняется к самому лицу. - Один сон в твоей жизни, ммм?
Она пока просто стоит у меня на груди, прямо над сердцем, смирно стоит, даже не переминается, а в меня как будто кол вбили, прямо в грудь, сквозь сердце. Дышать больно и, кажется, совсем невозможно.
- Не пофалеешь один сон? И немнофко крови, да? - спрашивает и сама же кивает Кровопийца. - Фоглафна?
Сон они у меня и так уже увели... а крови - что той крови, немного крови для Дока, который никогда не бросает своих? - да легко. Киваю и заранее морщусь, представляя, как девочка с зубками присосется к моему запястью.
Но все не так просто, Ягу, все не так просто.
Калавера вытягивается в струнку разводит в стороны пухлые детские ручки, слегка подпрыгивает - и пошла плясать, туп-туп-туп, том-том-том, перебивая сердечный ритм, задавая сердцу новый, неживой. Я умру, понимаю я, я умру. И пока я умираю, они говорят: не сомневайся, мы за Дока, мы его девочки, а ты? Я отвечаю...
Кто отвечает?
Кто - что?
Меня больше нет. Я - три девочки, три куколки, три беспокойных... Не знаю слова. Я-мы выходим на берег - перед нами река, перегороженная пополам густым туманом. Я вспоминаю, что Енц приехал не с пустыми руками, оказывается. Я разворачиваю надувной плотик и дергаю шнур. Фшшшш - недолго ждать, в два гребка я добираюсь до туманной стены, зажмуриваюсь, обращаясь в слух - никого там нет, кроме меня. А по ту сторону тумана сидит Док, но не было бы никакого смысла во всем этом, если бы не было с ним Клемса, и я шарю взглядом по берегу, пока вытаскиваю плотик на песок, вспоминаю еще кое-что и швыряю Доку плитку НЗ - он ловит ее так, что я опять сбиваюсь со счета. Девять дней? Девять лет? Наверное, здешнюю воду - хоть залейся ею, - обеззараживать смысла нет. Док кивает - понял без слов, а разве бывало иначе? Хорошо, что Енц привез и воду, вспоминаю я, одновременно слыша внутри перебранку в три голоса:
- Не подумала!
- А сама!
- Дура шепелявая!
- Уродина!
- Вы обе! Заткнитесь! Давайте еще раз с начала!
И да, все прокручивается еще раз, Енц привез воду, я протягиваю Доку пластиковую бутылку и смотрю, как он жует и глотает, как по шее и подбородку льется вода, господи, Док, живой настоящий Док, как же может быть, что его не было так долго и вообще, ведь вот на прошлой же неделе - перед Рождеством...
- Ты только не пытайся считать, - говорит Док, - ты не пытайся время считать, времени нет. Только с толку себя сбиваешь. Просто вот так. Не важно, почему. Так есть.
Но я его слышу плохо, потому что я оказываюсь маленькой - не выше двух ладоней от земли. И я смотрю на него снизу и говорю строгим голосом, как Рыжая:
- Что, довыпендривался?
И как Черепушка:
- Думал - так просто выдернешь человека с того света, да и станешь себе жить дальше?
И как эта, с клычками:
- Какой фмефной ты, фефное флово.
И как я сама говорю, держа его за плечи:
- Чтобы вывести кого-нибудь из царства мертвых, надо самому в него пойти, ты разве не знал? Вот, я пришла за тобой. И раз ты еще здешнего не ел и не пил, пойдем-ка домой, а?
- Я не нашел Клемса, - мотает головой Док. - Я не пойду.
Ну да. Док своих не бросает. Он только готов бросить нас и остаться здесь, но этот перевертыш моей логике сейчас не осилить.
Рыжая веселится:
- Смешной, точно, смешной!
Калавера-я авторитетно разъясняет:
- Это хорошо, что не видел. И не смотри. Мы выведем тебя, а ты выведешь его, но раз он здесь уже ел, то он тебе не виден. Только тень. Поэтому ты иди и не оглядывайся. Просто иди - и не оглядывайся. Ни за что.
И мы идем. Я-три девочки впереди, ведем его за руку. Он за нами. Я-клыкастая краем глаза замечаю, что тень под бананом провожает нас взглядом, отбрасывает в сторону тень банановой шкурки, встает, отряхивает руки, идет за нами. Сто шагов до берега, тысяча шагов. Но я знаю - каждая из нас знает, что Док не оглянется, потому что тогда ему придется бросить кого-то из своих, или нас с Енцем, и Тира, и Бобби, и новенького, или Клемса, а он... В общем, он Док. Нам просто надо идти к берегу, к плоту, идти, идти и дойти.
А то Енц проснется, а нас никого нет.
Енцу снится Климпо, вертолет, выступающий из выбеленной синевы все отчетливее и крупнее, трое, лежащие в ряд на краю площадки. У Ягу кровь еле остановили, она серая сквозь красную здешнюю пыль, но улыбается, хрипит на Дока: все из-за тебя, псих, придумал тоже - слоны... Док виновато морщится, пытается разглядеть, как там Клемс. Клемс без сознания, но жив, и будет жив, потому что этот чертов вертолет уже завис над площадкой, пошли-пошли, быстро-быстро... Енцу снится, что все долетят до базы, и он помнит, что на самом деле так оно и было.