Серега бодро шагал домой по тихим рассветным улицам, прикидывая, что бы такое соврать. Ладно ещё, дома не ночевал - от этого мы отмазываться умеем. Но ведь заметит, глазастая карга, что он весь как на цырлах, да обязательно спросит - где был, что делал? "Пиво пил" - этим уже не отбрешешься. Бабка с некоторых пор стала читать книги, смотреть разные передачи и вообще просвещаться по части современного молодежного досуга; даже выучила, что у слов "косяк", "корабль" и "паровоз" есть не только те значения, к которым привыкли старые строители коммунизма. Так что надо было придумать что-то подходящее. Старуха к воспитанию внука подходила серьезно. Серега помнил, что пока родители были живы, никто его так не баловал, как она; а как осталась бабка одна растить подростка на свою ветеранскую пенсию, так словно подменили человека: вспомнила, видать, юность, как на фронте ротой командовала.
"А может, и ну его на фиг - придумывать?" - подумал Серега. Как-то это было совсем не в струю. Ещё три часа назад, во время трипа, он разговаривал с Тенью о пути Воина; о том, что смерти нет, и ничего, совсем ничего не боялся - а теперь, видите ли, пенсионерки испугался, воин, блин... "А и хрен с ней! - решился вдруг Серега. - "Все как было, так и скажу, если полезет с расспросами. А если причитать будет, суну ей статистику, по которой ЛСД куда менее вредно, чем табак, от которого дед помер..." Правда, Леха-Меломан рассказывал, что от ЛСД тоже реально бывает бэд трип. Говорит, паренек его знакомый как-то в первый раз попробовал, и сьел-то немного - а потом всех отпустило, а его нет. Так и сидел чувак в углу, шугаясь непонятно чего, да разговаривая неизвестно с кем, а время от времени принимался выть по-волчьи. Все сначала прикалывались, но как только народ понял, что у чувака реально поехала крыша, все тут же испарились, кроме хозяина квартиры, которому деваться было некуда. Тот вызвал "скорую", скорая увезла паренька в психушку; Леха говорит, он там и по сей день сидит, с волками разговаривает.
Однако у Сереги, тьфу-тьфу, плохих трипов ни разу не было. Хрен его знает, наверное, это наследственное - некоторых ЛСД вот так вот убивает, а некоторым, как Сереге - пожалте, расширение сознания. И Тень его сегодня основательно пригрузил про путь Воина; и помнилось все до сих пор. Серега посмотрел вверх - даже след Пути ещё виднелся; навроде троллейбусных проводов, метрах в трех над головой, парный такой оранжевый след, постепенно затухавший.
Серега посмотрел на него ещё раз и стал тихо-тихо отпирать калитку. Полшестого утра, бабка, наверное, десятый сон видит. Но Воин умеет действовать бесшумно, когда надо: Серега совладал с щеколдой, не дал входной двери скрипнуть и на цыпочках пробрался в спальню.
В коридоре мерно стучали ходики, из бабкиной комнаты не доносилось ни звука. Серега перевел дух, стащил с себя рубашку, бросил ее на кресло - и обомлел: в кресле сидела бабушка, неподвижно глядя на него огромными, словно даже горящими совиными глазами.
Тут и Воин испугается.
- Ба?! - полушепотом спросил Серега. - Ба, ты чего здесь? Плохо, что ли? - забеспокоился он.
Бабушка какое-то время молчала, глядя на него, а потом вдруг разлепила тонкие старческие губы и дребезжащим голосом произнесла:
- Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твое тело уже умерло, ты станешь подлинным Воином. Тогда вся твоя жизнь будет безупречной, и ты преуспеешь на своем поприще...
Серега офонарел. То же самое всего какой-то час назад говорил ему Тень.
Увидев его замешательство, бабушка ехидно ухмыльнулась, а потом сказала с издевкой:
- Люди полагают, что, размышляя над сложными делами, они могут разобраться с ними. Однако, когда они задумываются над чем-нибудь, у них появляются ложные мысли!
- Ба! - Серега взял себя в руки. - Ба, с тобой все в порядке? Ты почему здесь сидишь? Почему не спишь? Что происходит вообще?
- Слово "гэн" означает "иллюзия", или "привидение", - охотно ответила старушка, - в Индии человека, который показывает фокусы, называют гэндзюцуси, или "мастер создавать иллюзии". Все в этом мире - всего лишь кукольное представление. Вот что значит слово "гэн".
Сереге на полном серьезе стало не по себе. Ладно ещё, что бабуля шпарит слово в слово то же самое, что и Тень за пару часов до того. Что с ней самой такое - это стало беспокоить его куда больше.
- Бабуль, - подчеркнуто спокойно сказал Серега, - ты таблетку вчера вечером пила? И, не дождавшись ответа, - Нитроглицерин твой где? - он дотронулся до ее плеча.
Это было ошибкой. Старушка вдруг соскочила со своего места и бросилась прочь из комнаты, что-то выкрикивая. Серега побежал за ней.
Бабушка пронеслась по коридору, свернула в кухню, перевернула пару кастрюль и, не сбавляя темпа, выскочила на двор. На крыльце она оступилась и упала, сильно поцарапав руку о торчащий гвоздь.
Серега подбежал к ней. Путь Воина над головой у него давно потускнел и исчез.
- Ба! - закричал он. - Ба, у тебя кровь! Пойдет в дом, - и он подхватил ее под локти.
Тут за забором заржал соседский мерин, разбуженный шумом. Бабушка подняла голову, огонь в ее глазах разгорелся ещё сильнее.
- Если выпить раствор навоза пегой лошади, - завопила она, вырываясь от Сереги, - то можно остановить кровотечение из раны, которая получена вследствие падения из седла!
С этими словами она подскочила, подбежала к двухметровому забору и одним прыжком перемахнула через него, очевидно, вознамерившись разжиться навозом.
Через десять минут приехала "скорая", которую вызвали соседи, разбуженные шумом в хлеву. Доктор диагностировал шизофрению, и бабушку, продолжавшую выкрикивать что-то об одержимости и переживании смерти, увезли куда-то. Больше Серега ее не видел.
***
Они зашли в лифт вместе с носилками, на которых везли какого-то лежачего больного. Тот не двигался, и даже скорбное выражение на его лице не менялось; можно было бы подумать, что он уже умер, если бы только нос его время от времени не принимался шевелиться, пошмыгивая и вертясь из стороны в сторону, как здоровый.
Выйдя в отделении онкологии, Николай невольно сунул руку в карман и начал было оглядываться в поисках уборной - но жена своевременно это заметила, сделала страшные глаза, громко зашептала: "Ты с ума сошел?? Давай, идем..." - и потащила его за собой по коридору.
В палате мать тихо, чтобы не слышал больной, всхлипывала и промокала глаза платочком - а сестра просто стояла у окна и смотрела куда-то мимо отсутствующим взором. На приветствие она не ответила.
Больной, судя по всему, не спал, почувствовал движение в комнате, открыл глаза и пошевелил лысой головой на тоненькой, как у ребенка, шее:
- Маня? Что там?
- Коля пришел, - ответила мать, и зачем-то начала улыбаться, как будто это значило, что произошло какое-тот чудо.
- А-а, - протянул отец и тоже улыбнулся, но совсем робко, - это хорошо. Пришел, значит...
Сестра отошла от окна и сделала несколько шагов по палате, по-прежнему не глядя ни на кого.
- Здравствуйте, Павел Ильич, - тихо произнесла жена Николая. - Вот, пришли мы...
- Хорошо, хорошо... - продолжал улыбаться больной; взгляд его немного растерянно блуждал по комнате.
- Вот и Коля; он вам что-то сказать хочет, - и она слегка подтолкнула мужа вперед, подавая ему какие-то незаметные знаки.
- Хорошо, хорошо... - все повторял отец.
- Бать, - сказал Николай, подходя и осторожно трогая его руку.
- Ну здравствуй, сынок, - сказал больной.
- Бать... ты это... я не знаю... - Николай теребил себя за край халата, ему очень хотелось выйти, но было нельзя.
- Ничего, сынок, ничего; ты подойди поближе...
Николай подошел на деревянных ногах, наклонился над кроватью. Кожа на голове больного собралась в крупные складки, словно ее было слишком много для черепа; изо рта отца пахло открытым гробом.
- Бать... я это... - совсем тихо сказал Николай, - ты... в общем, я... ты уж прости меня, бать...
Отец посмотрел на него с умилением.
- Да что уж теперь, сынок... Кто я вообще... Бог простит.
- Ты прости, бать, - тверже повторил Николай, - я не хотел. Я не знал...
- А-а, ты не знал? - вдруг заговорила сестра, и, ощерившись, пошла на него. - Ты, значит, не знал? Ты только сейчас понял, да?
Николай стоял столбом, не зная, что ответить.
- Тебе, значит, только сейчас все стало ясно? - сестра все ещё говорила шепотом, похожим на шипение змеи. - Ты, значит, маленький ребенок, у тебя своей головы на плечах нет, так?
- Лена, но он ведь и правда не знал... - попыталась вступиться за Николая жена.
- А ты молчи! - закричала вдруг та. - Не выгораживай его! Как в свое удовольствие жить, это он знал! А как отвечать, значит - не знал?!?
Отец ничего не говорил, он только лежал и робко улыбался, глядя на эту сцену.
- Лена, Лена, пожалуйста, не при папе, - попыталась схватить ее под руки мать, но сестра вырвалась:
- Пусти!!.. Не смей! Как держать да рот затыкать, так вы все умеете! А как за свои поступки отвечать!.. Молчишь? Молчишь?..Ты ведь... свинья! Ты убийца! Ты его убил! - и она сильно ударила Николая в плечо.
Тот постоял секунду в той самой позе, которую принял, натолкнувшись о стену - а потом вдруг полез дрожащей рукой в карман, достал оттуда пачку сигарет и зажигалку и, ни на кого не глядя, быстро вышел из палаты.
Сестра истерически расхохоталась ему в спину.
- Даже сейчас! Он даже сейчас!.. Прости его, говорит!.. Ха-ха-ха! Пусти, сказала!..
- Убийца! - было последнее, что услышал Николай перед тем, как дверь за ним захлопнулась.
На крики в палату спешил молодой доктор; лицо его было озабоченным.
***
Алексей проснулся от того, что в глаза бил нестерпимый, яркий свет. Даже разлепить веки было невыносимо, от одного этого движения левую часть головы пронзила молния. Алексей слегка застонал и попробовал отодвинуться от солнца - как можно плавнее, чтобы не растрясти ту чашу с болью, которая росла теперь у него на плечах вместо головы. Некстати вспомнились какие-то сказочные японские существа, у которых головы на самом деле были в виде чаш, с налитым в них жидким разумом. Поклониться встречному для этих существ практически означало смерть, а не поклониться в Японии нельзя... Наказанием за столь дурацкие мысли стали ещё несколько молний, минут на пять лишившие Алексея возможности шевелиться.
Наконец, Алексей сумел отодвинуться от солнца настолько, чтобы можно было открыть глаза. Он очень осторожно это сделал и огляделся.
Диана мирно спала рядом, посапывая и поскуливая, как щенок, которому снится, что он ловит бабочек на лугу. Она с тех самых пор не имела никаких проблем со сном - в отличие от него самого; у него они тогда и начались... Алексею очень хотелось ее разбудить, чтобы она принесла ему таблетку - но в то же время было как-то стыдно приставать к спящему человеку, будить кого-то, только чтобы другой сделал для Алексея что-то, что он может сделать и сам. Он осторожно сел на постели, готовясь встать.
Кровать была застелена новой белой простыней. Алексей помнил, что вчера вечером, уже проваливаясь в кому, напоследок хорошенько заблевал постель. Значит, Диана ее перестелила... Кольнула совесть, и он рывком поднялся, стараясь добежать до кухни, пока боль не заметила движения и не наказала его.
Уже на кухне, когда Алексей растворял в стакане таблетку аспирина, его скрутило, и снова пришлось бежать, на этот раз в ванную. Там его долго рвало, какой-то мерзкой едкой дрянью, от которой щипало нос и голова болела уже почти беспрерывно - но когда это кончилось, наконец-то стало немножко легче. Алексей пошел на кухню за аспирином и увидел, что Диана проснулась. Наверно, шум в ванной ее разбудил, ощутил он ещё один укор совести.
Он принес стакан в спальню, сел на кровать у нее в ногах, и какое-то время они с Дианой молча смотрели друг на друга. Ее взгляд, кажется, не был виноватым; Алексей не мог понять, что у нее во взгляде, но постепенно ему стало неловко, и он сказал, чтобы хоть что-то сказать:
- Как ты... сегодня? - голос был хриплым, сухим.
Диана слегка повела глазами.
- Нормально; как ты? - спросила она со странным выражением - там был и искренний интерес, и забота - и вместе с тем равнодушие и насмешка.
Алексей не придумал, что ответить, кроме:
- Нормально.
Диана нахмурилась.
- Не ври. Я слышала, как ты "нормально".
- Ерунда, - поспешил разуверить Алексей, стараясь при этом не морщиться - в голову била очередная молния. - Самое позднее к обеду пройдет.
- Вряд ли, - покачала головой Диана, - это дня на два, не меньше. Я же помню.
Они помолчали.
- Много ты... вчера? - задал он вдруг вопрос, который вертелся на языке, и осекся.
Диана посмотрела на него.
- Много, - с той же странной интонацией, что и прежде, сказала она, - oчень много. Тебе столько не выпить.
- Я уже давно не пью... сам, - сказал Алексей, - видеть выпивку не могу.
- Что ж, - Диана начала подниматься с постели; было заметно, что разговор ее тяготит, - зато я пью за нас двоих. Так что не волнуйся, твою долю я не пропущу. Каждый раз за тебя пью! - она сделала жест, словно салютует ему рюмкой.
Алексей хотел смолчать, но опять не выдержал.
- И тебе меня... не жалко?
- Жалко у пчелки, - сказала Диана, запахивая халат, и вдруг сорвалась на крик - Тебя никто не просил! Это твоя идея была! Я этого не хотела!
Алексей поморщился.
- Будь так добра, не кричи. Ты же знаешь, у меня болит голова. Ты даже знаешь, как именно она болит. Потому что раньше она болела у тебя.
Как и всегда, когда Алексей просил ее не кричать, она взвилась ещё сильнее, с визгом, так, что слышно было, наверно, даже на улице:
- Пусть болит! Думать было надо ей! Думать! Думать, дебил! - и тут она зарыдала и выбежала в ванную, приговаривая под нос что-то вроде "урод, ненавижу, чтоб ты..." и дальше не слышно, голос тонул во всхлипываниях и шуме воды.
Алексей посидел ещё немного - боль, вызванная криком, прошла, и ему даже стало как будто легче. А может, это начинал действовать аспирин.
Он дождался, когда вода перестанет течь, и тогда открыл дверь в ванную, подошел к Диане сзади и прижал ее к себе. Сначала она попыталась вырваться - но Алексей держал крепко, и наконец она сама обняла его в ответ.
- Ничего, - сказал он, гладя ее по голове. - Ничего, маленькая. Это пройдет. Это пройдет, и все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо...
- Правда? - подняла на него Диана заплаканные глаза.
- Правда, - ответил он.
- Зачем ты меня упрекаешь? - с обидой спросила она, и в глазах ее опять появились слезы.
- Я больше не буду, - снова соврал Алексей и снова стал гладить ее по голове.
- Честно-честно? - переспросила она, их любимой присказкой.
- Честно-честно, - густым голосом старого фокусника ответил Алексей.
Диана спрятала лицо у него на груди. Алексею в голову лезла какая-то статистика о циррозе и гастрите, но он усилием воли прогнал эти мысли.
***
На минуту Марина осталась в кабинете одна. Ей было немного неловко осматриваться, словно она боялась, что кто-нибудь застанет ее за этим занятием - а может, за ней и так все время наблюдают? Через какой-нибудь специальный глазок, или камеру? Марине стало не по себе, хотя она прекрасно понимала, что никто за ней, конечно, не смотрит - зачем? Тем не менее, она сидела неподвижно и глядела прямо перед собой, на большую эмблему фирмы, укрепленную на стене.
Это было что-то абстрактное, отдаленно напоминающее две ладони, соприкасающиеся кончиками указательных пальцев, как на известной фреске Микеланджело. От точки их соприкосновения исходил яркий белый свет, который распространялся в разные стороны неравномерно, образуя фигуру, похожую на крест.
Марина разглядывала эмблему уже минут семь, когда дверь отворилась и в кабинет вошел его хозяин. Марина поднялась для приветствия. Она по-разному представляла себе, как выглядит главный операнд филиала: то ей казалось, что он должен носить рясу, как священник - то более правдоподобным казался строгий костюм, как у серьезного бизнесмена. Оказалось, ни то и ни другое: на операнде был белый врачебный халат. Хотя из-под него и выглядывало какое-то длинное темное одеяние, похожее на сутану или рясу - Марина не могла точно разглядеть.
- Вячеслав Александрович, - представился операнд. Его простая, приветливая улыбка и манеры располагали к себе, и Марине сразу стало немного спокойнее, - Можно просто Вячеслав. Прошу вас, присаживайтесь, - пригласил он.
- Чем могу быть полезен?
Ещё секунду назад у нее в голове было сразу несколько готовых, правильных фраз - но тут все они вдруг куда-то улетучились.
- Мне... видите ли, я... это не совсем... это не мне нужна помощь... то есть, и мне тоже, но... - сказала она и примолкла.
Вячеслав немного подождал, не начнет ли Марина говорить снова, и тогда заговорил сам, обезоруживающе улыбнувшись:
- Конечно, я прекрасно понимаю: все наши клиенты не сами нуждаются в помощи. Нуждается кто-то из их близких...
Марина кивнула.
- На всякий случай уверяю вас, Марина Сергеевна, - продолжал операнд, - Вы можете рассказать мне абсолютно все. Я ни в коем случае не стану вас стыдить - и уж тем более, упаси Господи, над вами смеяться. Вы пришли сюда, чтобы получить помощь для человека, который очень серьезно болен. Мой долг - и как врача, и как лица духовного - вам ее дать. Более того, вы можете быть уверены, что ваша тайна не покинет этих стен - потому что это не только врачебная тайна, но ещё и тайна исповеди.
Марина наконец решилась.
- Это... мой муж, - начала говорить она, глядя в сторону, на шкафчик со стеклянными дверцами, где стояли разные бутылочки с лекарствами. - Видите ли, сначала я заметила... словом, он стал намного реже ко мне... подходить. Я думала, что это нормально, мы ведь женаты уже три года, нельзя же все время как в первый раз. Но потом...
Вячеслав сделал пометку в блокноте и ободряюще кивнул - продолжайте, пожалуйста.
- Я как-то залезла в его компьютер - не подумайте чего, мне просто одна программа была нужна, а у меня самой ее нет - и совершенно случайно... У него прямо на рабочем столе была папка, понимаете? А иконка прямо рядом с иконкой той программы. Я промахнулась, открыла... А там...
Главный операнд сделал ещё несколько пометок.
- У него их, наверно, гигабайт пятьдесят было, - сказала Марина, - и фильмы, и фотографии... много всего.
- И что вы сделали дальше? - спросил Вячеслав Александрович.
- Мне сначала очень обидно было, - сказала Марина, и на глаза ей навернулись слезы. - Вроде как я ему... ему меня мало. Недостаточно красивая, что ли... извините... Вот... А потом я стала в интернете смотреть, просто от отчаяния - и узнала, что он, в общем, не виноват, а это вроде как болезнь...
- Совершенно верно, - серьезно сказал операнд, - если человек попадает в зависимость, не столь важно, от чего - то это болезнь, и весьма серьезная. Хотя многие до сих пор так не думают.
Марина только кивала и изо всех сил терла нос, чтобы не расплакаться.
- Хорошо, Марина Сергеевна, - кивнул операнд. - Надо полагать, вы попытались поговорить с мужем? Объяснить ему, что он болен, что ему нужна помощь? Так?
Она снова кивнула.
- Что он ответил?
- Что ничего ему не нужно, - сказала Марина. - Что это он просто так, иногда, для расслабления... когда ему очень хочется, а меня рядом нет. Я спросила, почему же ему тогда все реже хочется со мной... а он разозлился и ушел...
- Так, так, - покачал головой Вячеслав, поднялся, подошел к шкафчику и достал оттуда бутылочку с надписью "Bocepal". - Что ж, это хорошая новость. Судя по всему, ваш муж находится на первой, самой легкой стадии болезни. Для нее очень характерно отрицать проблему - более того, некоторые и на самом деле ее не видят. Первыми неполадки замечают именно близкие, - продолжал он, одновременно заполняя какой-то бланк.
- А этих стадий болезни... их много? - спросила Марина.
- Обычно выделяют четыре, - ответил операнд. - Вначале все действительно выглядит довольно безобидно. Но больного скоро перестают удовлетворять простые стимулы, он начинает искать все более и более... острых ощущений... заканчивая иногда тем, что уже напрямую преступает закон и совершает тяжкие преступления. К примеру, известный серийный убийца Тед Банди - его "карьера", извините за выражение, сложилась именно так...
С минуту они помолчали. Марина обдумывала сказанное, а Вячеслав был занят заполнением бумаг. Наконец, он поставил последнюю подпись, отложил ручку, пододвинул документы к ней и откинулся в кресле.
- Будьте любезны ознакомиться, Марина Сергеевна, - сказал он. - Здесь краткое описание терапии, необходимые гарантии, свидетельство об отказе от притязаний и все такое подобное...
Она принялась листать увесистую папку.
- Несколько гранул вот отсюда, - операнд показал ей бутылочку, которую достал из шкафа, - вы должны будете всыпать в пищу вашего мужа. Предполагается, что процедуру надо повторять через полгода, но практика показывает, что это необязательно: наноботы закрепляются в нервной ткани очень прочно. Кроме того, вам под кожу головы вживят вот этот микрочип, - он продемонстрировал блестящую пластинку величиной с кубик шоколада. - Не волнуйтесь, процедура совершенно безболезненная...
- У меня вопрос, - робко вклинилась Марина. - Тут написано: "в то время как эндорфиновые механизмы зависимого остаются интактными, негативные эффекты аддикции воспринимаются исключительно реципиентом"... Какие негативные эффекты имеются в виду?
- В вашем случае не слишком тяжелые, - сказал операнд, - Скажем, при наркотической зависимости реципиент - или "добрый самаритянин", как мы его иногда зовем между собой - страдает от абстинентного синдрома, поражения внутренних органов наркотиком и продуктами его распада; это и цирроз, и рак, и много что ещё, - ну и прочих органических нарушений, иногда вплоть до шизофрении. В случае же порноголизма зависимость чисто психологическая. Наиболее вероятные негативные эффекты тут - подавление либидо, импотенция или фригидность в той или иной степени. При этом, как ни парадоксально, возможны экстенсивные эротические фантазии или вуайеризм...
Марина кивнула; она готовилась к чему-то намного худшему.
- С другой стороны, тяжесть воздействий, которые реципиенту приходится выносить, и есть основа лечебного эффекта, - продолжал Вячеслав, - чем они тяжелее, тем полнее и длительнее исцеление. Осознав, какую жертву принес для него близкий человек, зависимый испытывает одновременно сильнейший стыд, угрызения совести - и сильнейшую благодарность, желание измениться; мы называем это "катарсисом". В итоге он сам приносит жертву близкому человеку, отказываясь от своей зависимости...
Марина подумала.
- А нельзя ли сделать так... чтобы в моем случае эти негативные эффекты были... сильнее?
Операнд грустно улыбнулся.
- К сожалению, это невозможно. Впрочем, все в руке Божьей!
***
Верховный Операнд общества "Cвет совести", почетный член ряда академий и почетный доктор нескольких университетов, его преосвященство епископ Павел был с виду совершенно спокоен. Он читал статистическую сводку деятельности Общества за квартал и, казалось, не замечал ничего вокруг.
Однако Андрей прекрасно знал, что внешнее спокойствие ни о чем не говорит: бури можно ждать в любой момент. Его предшественник лишился должности и был отправлен в какой-то далекий провинциальный филиал только потому, что шеф вдруг решил устроить тому маленький экзамен по материалу первого года семинарии. Назвать основные группы психоактивных веществ злополучный секретарь ещё сумел, но вот перечислить все ступени программы "двенадцать шагов"... Кто-то из ближайших помощников попробовал вступиться за беднягу, упирая на то, что эти знания все равно не нужны никому в повседневной работе, а "двенадцать шагов" - устаревшая техника, чья неполноценность давно доказана собственной его преосвященства методикой. Верховный отвечал на это (спокойно отвечал), что без исключения все знания, которые преподают в семинарии общества, нужны в работе - и тут же устроил их проверку и для не в меру сострадательного сотрудника. Так в его канцелярии освободились сразу два места, на одно из которых Андрей и пришел. Его никаким спокойствием было не обмануть.
- Хорошо, - Верховный Операнд бросил бумаги на стол, и скрестил пальцы в замок. - Ещё новости?
- Да, владыка, - ответил Андрей; Верховный все же немного застал его врасплох своим движением, и он стремился не дать это заметить. - Рапорты от руководителей главных филиалов, - он положил на стол ещё одну папку.
- Из Пятого тоже? - тем же ровным тоном спросил шеф.
Андрей замялся на самую малую долю секунды. Руководитель Пятого филиала был старым другом и соучеником Владыки; ещё на семинарской скамье они сидели вместе. Поговаривали, что и технику избавления от зависимости они развили сообща; даже что развил ее скорее начальник Пятого, более способный к технике и биохимии, а верховный всего лишь сумел воплотить в жизнь в виде структуры oбщества "Свет совести"... Как бы там ни было: ни для кого не было секретом, что между двумя руководителями пробежала кошка. Пятый уже давно не был доволен методикой и ещё менее - результатами; он утверждал, что вместо избавления от зависимости и страданий они приносят людям лишь больше страданий. В последний визит к шефу - Андрей не подслушивал специально, просто этот голос было не удержать за закрытыми дверями, - Пятый сказал, что Верховный сам зависим: от власти над судьбами, от той боли, что причиняет людям; что он, как последний наркоман, в глубине души прекрасно знает, что его методика ни на что не годна, что от нее только хуже - но, как тот же наркоман, не может остановиться, не может себя контролировать и готов пойти на все ради ещё одной дозы. После этого за дверями воцарилось молчание, а через несколько секунд дверь открылась, и шеф все тем же спокойным тоном попросил секретаря проводить руководителя Пятого филиала. Андрей выполнил приказание, стараясь не замечать дикого, бешеного взгляда на налитом кровью лице опального операнда. С тех пор начальники не встречались.
- Так что же из Пятого? - переспросил владыка.
- Да, конечно, из Пятого тоже, - поспешил исправиться секретарь.
- И что он пишет?
Это был необычный вопрос. Шеф не имел привычки спрашивать мнения подчиненных. Андрей напрягся, чуя ловушку; старик ведь не мог не понимать, что секретарь слышал их ссору; он явно хочет выведать, что его подчиненный думает, на чьей он стороне... Андрей хотел было сперва ответить, что не читал рапорт (и это было правдой), но внезапное наитие положило ему на язык дерзкие слова:
- Он пишет, что мы зря мучаем людей.
Верховный посмотрел на него долгим взглядом; Андрей выдержал.
- Люди сами себя мучают, - вдруг сказал шеф, и первым отвел глаз. - Одни своими наркотиками, другие - своим состраданием. Мы же придаем их мучению смысл. Мы им помогаем...
Андрей не верил своим ушам: Верховный оправдывается?? Ничего подобного он ещё не слышал. Но старик тут же взял себя в руки и стал тем же самым спокойным чудовищем, чьего тихого голоса боялись больше, чем львиного рыка:
- Благодарю вас, я пока больше не нуждаюсь в ваших услугах; разве только... принесите мне чаю.
Андрей кивнул, и тихо вышел из кабинета. Закрывая дверь, он осторожно посмотрел на старика: тот снова углубился в чтение, нахохлившись под эмблемой Общества, словно огромный стервятник.
Андрей заварил чай, потом подумал, и подошел к стеклянному шкафчику. Постоял немного в нерешительности, наконец, собрался с духом и достал бутылочку с надписью "Bocepal". Высыпал на ладонь несколько гранул, бросил их в чай, размешал и понес в кабинет.
Пятый утверждал, что препарат - всего лишь плацебо. Андрей не знал, можно ли этому верить, или же операнд лжесвидетельствовал во гневе - но другого выхода секретарь просто не видел. Да и на макушке его, скрытый под кожей, уже был вживлен и теперь нестерпимо чесался микрочип - как маленькая, злая, беспокойная совесть.