Тротуар резко поворачивал, а прямо вела дальше узкая тропинка, петляя среди травы и полевых цветов. Рабочий день прошёл незаметно и быстро и, хотя сделано было много, сейчас его даже трудно восстановить в памяти - мелькнул и исчез. Всё происходило как на автопилоте, механически. А сейчас впереди был дом, там ждала семья, любимая и любящая и полагалось радоваться возвращению к ним после долгого дня. Но радости на сердце не было...
Пошли дворы жилых домов, нужно пройти через два, вот остался один и уже видны окна. Лида опять не смогла сдержаться: лицо слегка скривилось и глаза наполнились слезами. Но она уже не плакала - прошло два месяца, видимо, понемногу привыкает. А там, за этими окнами не хватает человека, очень родного и такого необходимого. Кажется, будто она этого раньше просто не понимала и, разумеется, не говорила. Хотя такие слова нужны, их всегда не хватает, не находится, нет времени их сказать, нет момента, чтобы разобраться в себе, оценить, понять, как важен и любим человек. Обычно такие слова приходят, когда их уже некому сказать - и они произносятся мысленно, звучат во сне, преследуют неотступно. Но ничего не могут исправить. Поздно.
Лида присела на скамейку в соседнем дворе. Пройти осталось совсем немного, но как-то не хотелось этого делать, возвращаться в непривычную ещё реальность нового быта квартиры. Быта без человека, казавшегося неотделимым от него, от жизни... Рядом сидела женщина и задумчиво смотрела на заросли полыни, порой поднимая глаза на тропинку. На вид ей было лет шестьдесят, а от фигуры и выражения лица - так показалось в один краткий миг - вдруг повеяло неясным холодом, чем-то тяжёлым и мрачным. Но впечатление сразу прошло. "Ошиблась!" - решила Лида. Ей показалось, что несколько раз она взглянула на неё, заинтересованно, сочувственно, будто хотела сказать что-то. Её лицо почему-то очень знакомо, но откуда она её знает?
Лиде вдруг захотелось поговорить с этой женщиной, от её мягких черт лица, фигуры, внимательных карих глаз словно исходило какое-то тепло. Она повернулась к ней и взглянула на незнакомку, доброжелательно и открыто. Женщина сразу заговорила.
- Здравствуйте, я - Катерина Петровна.
- Лида, очень приятно! - как легко, оказывается, заговорить с незнакомым человеком! Но откуда она её знает?
- Я часто вижу Вас здесь, Лида. Живу в этом доме. Разные люди проходят с работы, по своим делам... Последнее время особенно обратила на Вас внимание. - Женщина немного смутилась, возникла пауза. Лида смотрела на полынь. Видимо, так сильно заметно. Жаль, что она уже привлекает внимание своим мрачным видом. Ведь у людей свои заботы, радости и печали...
- Я Вас не беспокою разговором? - снова заговорила женщина.
- Нет-нет, что Вы! Я и сама хотела поговорить с кем-нибудь... - Лиде внезапно стало так жалко себя, его, почему-то очень обидно, что она снова чуть не заплакала и замолчала.
- У Вас случилось что-то плохое? - Катерина Петровна смотрела с искренним беспокойством, даже взяла Лиду за руку.
И Лида стала рассказывать. Так объяснить, что случилось, высказаться, до этого было совершенно некому. Близкие знакомые, друзья, родные, в общем, и так всё знали. Казалось, говорить с ними об этом ни к чему. А более далёким было просто неинтересно. А поделиться было необходимо.
Лида росла без матери - та умерла, когда дочке исполнилось два года. Девочку отец воспитывал один. Она почти не помнила свою мать - осталось лишь смутное впечатление, ощущение присутствия, детская память не сохранила её черты. Много лет ей казалось совершенно естественным и правильным, что она живёт с отцом и у неё нет мамы. Даже занимаясь в детском садике, а потом и в школе, где у всех были мамы, она относилась к этому спокойно, принимая различие между собой и сверстниками как данность, без обиды или горечи. У неё был любящий отец, заботливая бабушка возмещала недостаток женской ласки и тепла, учила рукодельничать, готовить. Недостатка не было ни в чём. Но только с годами Лида стала понимать, чего это стоило её отцу. Ему было тяжело заменять сразу обоих родителей, тем более мать. Ведь это особая связь с ребёнком, отношения, кажется, такую потерю ничем не умалить... Но он сумел восполнить утрату. Правда, как потом признался, боялся, что она станет взрослеть, начнёт больше общаться с детьми, увидит, что у всех есть мамы... Как такое может повлиять на ребёнка? Переживал за её здоровье - мать порой угадывает наступление болезни раньше, чем появятся признаки, словно чувствует ребёнка, когда-то бывшего частью её. А особое женское воспитание, советы и разговоры, так необходимые девочке?.. Сможет ли он дать дочке ощущение настоящей семьи? - его это всегда тревожило. Тогда, много лет назад, с грудной Лидой на руках, он подумал - наверное, лучше бы это был он - а дочка осталась бы с мамой и бабушкой...
Отношения у дочери и отца складывались прекрасно. С годами всё чаще и дольше они говорили, обсуждая всё хорошее и плохое, тревожащее и радующее. Они понимали друг друга с полуслова, никогда серьёзно не ругались, хотя и ссорились порой по пустякам - тогда или торжественно и шутливо мирились, или просто, спустя несколько минут или часов, остудив страсти, начинали вновь беседовать, как ни в чём не бывало. Лида видела, как общаются в своих семьях её знакомые, друзья и с удивлением понимала - она не знает другого примера таких отношений, по-настоящему близких, как у неё с папой. Она очень их ценила и наслаждалась ими как подарком судьбы, мечтала, что будет создавать такую же замечательную атмосферу со своими детьми, и в этом ей тоже поможет папа.
Отец, как оказалось, рассказывал не всё. Доверяя во всём дочке, он от многого её оберегал. Она даже не знала, о его болезни - а она длилась целых семь лет... Потом Лида была поражена, увидев медицинскую карту: многолетние осмотры, посещения врачей, приём лекарств, постоянные обследования. Целых пять раз - в общей сложности двенадцать месяцев - лечение в стенах больницы. Те самые "длительные и очень ответственные" командировки... Был у папы и близкий друг, ещё со школьных лет, который также рассказывал о времени, проведённом на работе в другом городе, поддерживая отца в его намерении не волновать Лиду страшным диагнозом. Потом он сказал, что папа и сам в это верил и не верил: одновременно беспокоился, что может внезапно оставить Лиду, неожиданно уйдя, и надеялся - всё пройдёт или будет длиться долго, пусть мучая его, но позволяя жить, помогая дочке, а не тревожа её...
С того самого момента, когда отец остался с маленькой дочерью на руках, он всё время вспоминал тот день - последний для счастливой семьи, для его жены. Не мог забыть и не хотел. Всё думал и переживал: сумел бы он помешать беде, предотвратить, спасти, если бы был рядом? Об этом никто не знал, только в разговорах с другом детства он обмолвился как-то о своей вине. А сам, даже через много лет, часто вспоминал яркий солнечный день, радостный и весенний, следующий после дня рождения Лиды. Дочка с утра капризничала, немного поднялась температура, тогда они решили - от разыгравшейся весны, принесшей с собой почти летнюю жару. Он решил сходить в поликлинику за врачом, она совсем рядом - ближе телефона-автомата, зайти по дороге в магазин. Почему она тогда так настаивала, что должна пойти сама, не хотела его отпускать? Засмеялась и сказала - ей нужно от них немного отдохнуть и подышать весенним воздухом - он обязательно принесёт ей силы и вдохновение для взятия следующих высот в быте семейной жизни... А дочь - она в этом уверена - просто раскапризничалась: сначала от потепления, а потом от обиды, что с ней не желают гулять - вдруг она больна; врача же вызовут скорее на всякий случай, а не по необходимости. Она сходит и в магазин - покупок не много, будет приятно пройтись. И он остался дома, отпустил её... Порой он был точно уверен - пойди он тогда вместо неё или с ней, оставив Лиду с бабушкой, - всё бы пошло по другому сценарию, события развивались бы иначе, этого бы не произошло... Или случилось бы с ним - будь он один. Они бы пошли вместе - увидел бы, успел спасти и спастись... Временами чувство вины одолевало. Иногда он приходил к выводу, что если бы они пошли вместе, то Лидочка осталась бы одна - почти невозможно было заметить, что-то успеть. Женщина, видевшая всё, рассказывала со слезами, что ощутила почти мистический ужас, увидев стрелу мотоцикла - будто она появилась мгновенно... А если не вместе, а он один? Он понимал - бессмысленно думать об этом, казнить себя, но воспоминание, тот день - преследовали неотступно. Только семь лет назад, после выпускного Лиды - она так похожа на мать! - мрачные мысли почти оставили его. Но им уже завладела болезнь...
Жизнь отца, нелёгкая, но счастливая, с любимой и любящей дочкой, с пришедшим недавно в дом отличным зятем, надёжным - на него можно положиться, с болезнью, умело скрытой и не потревожившей никого, прошла. Теперь Лида не представляла, как будет без него. Мысленно часто говорила: "Одна, без него" - и тут же поправляла себя - а бабушка, муж? Но всё равно ощущала себя одинокой, не радовало даже предстоящее рождение ребёнка. И внука он не увидит... Такое чувство одиночества, безусловно, было вызвано не недостатком любви и внимания, заботы. У неё прекрасная семья, без которой она себя не представляет. Просто отец был основой, опорой, центром жизни - тем главным, без чего приходиться учиться жить и любить жизнь заново...
Катерина Петровна слушала внимательно и сочувственно. Потом заботливо расспросила Лиду о её здоровье, о ребёнке, не нужна ли ей помощь? Лиде после разговора стало значительно легче - будто женщина разделила с ней ношу. Порой так важно откровенно поговорить... Сейчас, придя в себя, Лида стала замечать - Катерина Петровна всё время словно отвлекалась немного мыслями от беседы, но тут же возвращалась обратно, иногда с заметным усилием. Казалось, у неё на душе какой-то груз или страшное впечатление постоянно владеет ею. Лицо доброе, открытое, взгляд почти детский - та же невинность и вера в чудо. Но в глубине глаз нечто мрачное. Лида вспомнила, почему лицо Катерины Петровны так знакомо - она постоянно видит её в этом дворе, на скамейке, наверное даже много лет... Почему она всегда сидит здесь, у дорожки? Лида решилась расспросить женщину. Ей стало легче от разговора, вдруг и Катерине Петровне это поможет?
...Она проводит на скамейке в конце своего двора, у самой тропинки, ведущей к дороге, несколько вечерних часов каждый день. Сначала она много плакала и нервно глядела на дорогу и, когда надежда вновь просыпалась, глаза слезились уже от напряжённого всматривания. Будто она в силах что-то изменить своим взглядом, переломить судьбу. Рядом росла полынь, она часто срывала веточку и вдыхала терпкий запах. Но горечь - как привкус беды... Со временем о слезах было забыто. Они не приносили облегчения, а Катерина Петровна начала их бояться. Вдруг ими можно спугнуть последнюю надежду? - ведь оплакивают мёртвого... А она ждала. Ждала и надеялась. И приходила аккуратно, каждый день. Первые два года - не могла не прийти, вечерние бдения сразу стали главным делом, жизненно важной потребностью.
Но годы шли. А она продолжала сидеть здесь ежедневно. Теперь ей не всегда хотелось приходить - чтобы снова уйти одной?.. Порой казалось, что смысла нет. Всё же, она не пропустила ни дня. За двадцать один год. Иногда шла сюда как по обычаю, не желая менять заведённый порядок; порой садилась, чтобы вспомнить свою жизнь до того дня, воскресить в памяти его лицо, фигуру, движения, голос и особую плавную и мягкую интонацию... Были дни, когда опять просыпалась надежда и с новой силой звала на скамейку, к полыни - ведь он обязательно вернётся, они не могут не встретиться... С полынью она теперь познакомилась ближе, привыкла к ней за столько лет. Это было бесконечное ожидание, горькое как запах растущей около дома травы. Но полынь росла, тянулась к солнцу, образовала уже настоящую ограду вокруг скамейки - и жизнь продолжалась.
Сын Катерины Петровны вышел за хлебом в тот самый магазин у дороги, куда шла Лидина мама, только годом позже, - ему было двадцать... Катерина Петровна свыклась со своим ожиданием, говорила спокойно, но иногда начинала торопиться - словно боялась задержать Лиду. Та постаралась убедить женщину, что для неё это тоже очень важно, Катерина Петровна уже стала ей близким человеком. Та посмотрела потеплевшим взглядом - ответила, что так бывает, и продолжила рассказ. Она очень жалела, что отсоветовала сыну жениться до окончания Вуза - беспокоилась, что он не сможет совмещать семейные заботы и учёбу. Мог бы родиться внук или внучка. Девушка потом долго не выходила замуж, но спустя несколько лет переехала и всё-таки вышла, видимо, избавившись от воспоминаний...
Они не раз встречались - Катерина Петровна и Лида - много разговаривали, по-настоящему сдружились. Особенно любили смотреть семейные фотографии. Сын Катерины Петровны глядел с карточек как живой, а его лицо казалось Лиде очень родным. И было в нём что-то необычное, некая печать: будто ещё на детских фотографиях можно было угадать его судьбу или он сам обладал этим знанием, отразившемся в несвойственном для ребёнка взгляде - задумчивом и печальном. С годами выражение сглаживалось, но всё же оставалось заметным. На последних фотографиях он остался улыбчивым и совсем юным...
Обе обратили внимание на сходство Лиды и отца Катерины Петровны в детстве - перебрали родственников, но общих не оказалось даже среди дальних. Через семь месяцев у Лиды родился мальчик, удивительно похожий на сына Катерины Петровны и названный в честь него Игорем. И у него были две любящие бабушки, которые порой шутливо конкурировали за право помогать Лиде растить и воспитывать его.
А на Лидином столике теперь всегда стоял небольшой букетик полыни.