Батькины размышления об утрате человеческого облика относились не к измождённым, измордованным военнопленным, пережившим дизентерию и тиф, а к одному из самых зловещих эсэсовцев. Он расхаживал с резиновой палкой за спиной. И высматривал не нарушение заведённого нацистами порядка - того, кто зазевался, оказавшись на построении либо в рабочей колонне недалеко от непредсказуемого истязателя. Эсэсовец успевал размахнуться и ударить палкой. Заключённому надо было прятаться среди других спин и голов. Узники поговаривали: садист ежедневно намечал количество ударов и старался выполнить план.
В шталаге 8 А знали о нём и остерегались, но однообразная форма СС притупляла бдительность. Я так переживал за батьку, будто удар резиновой палки пришёлся и по мне тоже. Пожаловаться на гитлеровца некому. Военнопленные беззащитны. Начальство требовало от надсмотрщиков не строгости, а жестокости. Она воплощалась в резиновой палке эсэсовца, напоминающего, как сказали бы в Старых Бобовичах, гидкую хищную птицу.
Ни батька, ни его товарищи по лагерю не знали инструкций для СС. Раз палач всегда начеку, то и жертве нужно не ловить ворон. Избивая доходяг, он получал уверенность в собственной ловкости. Фашистское начальство не устраивало лишь общение с военнопленными. Избиение, издевательства над "недочеловеками" уютно укладывались в идеалогию фашизма.
Батька замечал, когда я близко к сердцу принимал его лагерную историю. Он тут же успокаивал. Это один такой изверг. Другие ничего. Я успокаивался, потому что верил в доброту и жалость. Истязатель - порождение других истязателей, которым разрешили безнаказанно мытарить, мучить, даже убивать.