Электричка отползла от платформы, перестукивая колесами. Заспанный голос объявил следующую остановку.
Людей в вагоне мало - пока что крупных станций не попадалось. Несмотря на рань, много окон было открыто. В них врывался аромат сирени.
Андрей сел на изрезанное ножом коричневое сиденье и стал смотреть в окно. Мелькали дачи. Кое - где виднелись дачники, поднявшиеся ни свет ни заря.
Грохоча, электричка пробежала мост, под которым синела река. Над водой клубился туман.
Андрей подумал о Гале. Почему она преследуют его, не дает покоя даже в электричке? Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от образа печальной женщины, безропотно переносящей издевательства матери Андрея, женщины, которая любит его, но которую не любит он сам. Образ не исчезал, а наоборот, расширялся, заполняя собой окружающее пространство; совесть мучила Андрея.
В вагон вошла пожилая пара - мужчина и женщина. На груди у мужчины - гармонь.
-Уважаемые пассажиры,- обратился гармонист к пустоте. - Позвольте в дорожку исполнить хорошую песню.
Он заиграл. Женщина запела что-то о любви, которая наступает внезапно и никогда не проходит.
И так дружно и ладно у них получилось, что Андрею захотелось подпевать. Вот у кого, должно быть, в жизни гармония, ни ссор, ни обид, - у этих вагонных певцов. Он достал из кармана кошелек и, когда певцы проходили мимо, протянул десятку.
Так как вагон был последний, пара присела передохнуть как раз за спиной Андрея.
-Что там считать - поезд пустой, - сразу послышался голос мужика.
-Доставай, я тебе говорю.
-Пошла ты.
-Ах ты паразит, алкаш.
-Заткись!
Последнюю фразу гармонист сказал с такой злобой, что женщина умолкла.
Андрею стало грустно, а вместе с тем он испытал нечто похожее на удовлетворение: у всех, - у всех в этом, мать его, мире, - есть червоточина.
Электричка добралась до большой станции. Вагон заполнился работягами, дачниками, студентами, стало тесно, весело и шумно. Гармонист с женой поднялись и снова исполнили свою песню.
В окна полетела пыль: слева от железной дороги горбатилась многотонными грузовиками федеральная трасса. Сидящий напротив Андрея студент давил на кнопки мобильника. Трое пожилых дачников сначала говорили о посадке огурцов, затем переключились на политику.
Вот и Малоярославец. Сейчас должна появиться она...
Вошла. Андрей махнул рукой: место свободно!
На вид лет двадцать пять, не больше. Широковатые скулы, вздернутый нос, напомаженные пухлые губы. Анюта...
-Ну что, сбежал? - спросила она, присаживаясь рядом с Андреем. Сумочку из фальшивой крокодильей кожи поставила на закованные в джинсу колени.
-Сбежал, Анюта, - шепнул Андрей, косясь на студента.
-Когда ты, наконец, разведешься со своей?
Андрей вздрогнул, взглянул на Анюту: тише, ведь люди. Он представил на мгновение, как говорит Гале о разводе, и у него заныло под ложечкой.
Анюта повела загорелым плечом. На ней была розовая майка с надписью "FEMALE". Вытащив из сумочки зеркало, стала поправлять растрепавшиеся осветленные волосы.
Солнце кольнуло глаза. Андрей надел темные очки, и стал похож в своей, не по погоде надетой, куртке со стоячим воротником на шпиона из старого кинофильма.
-Выйдем, покурим? - предложила Анюта.
Андрей кивнул и поднялся.
-Скажите, что занято,- негромко попросил одного из дачников.
В пустом тамбуре Андрей достал сигарету, почему-то стараясь не смотреть на Анюту.
Та курила, выпуская дым из сложенных розой губ. Кончик фильтра тонкой сигареты испачкался в красной помаде.
Докурив, Анюта кинула окурок на пол и вдруг полезла целоваться.
-Постой Анюта,- испугался Андрей.
-Почему?
-Тут люди...
Анюта хихикнула и, дернув Андрея за рукав куртки, увлекла за собой. Они очутились в сортире. Было тесно, воняло мочой и блевотиной. Андрей слабо протестовал, но жадные руки уже проникли под ремень брюк. Портфель со стуком упал на пол. Андрею показалось - все это происходит на глазах у толпы, вот сейчас дверь сортира откроется... Между тем горячая волна подхватила его на гребень. Он видел перед собой освобожденные из - под майки груди с коричневыми сосками - левая, кажется, немного больше правой, и на мгновение весь мир скукожился для него до размера этих грудей.
-Андрюша, мне нужны деньги.
Анюта натянула джинсы и, глядя в замызганное сортирное зеркало, стала прихорашиваться.
-Сколько?
Андрей поднял с пола портфель и посмотрел на нее. В тусклом свете засиженного мухами электрического плафона Анюта показалась ему отталкивающе - некрасивой: крошечные глаза, неестественно-красный рот, волосы словно из папье-маше.
"Ярмарочная кукла", - подумал он.
-Десять тысяч...
-Хорошо, я подумаю.
-Десять тысяч долларов.
В дверь забарабанили и старушечий голос прогнусавил:
-Эй, долго там?
Андрею захотелось спрятаться в ржавом унитазе.
-Не суетись,- прошипела Анюта и крикнула, - Бабка, не лезь, у меня диарея!
Любовники вывалились в тамбур. Смолящий сигарету работяга ухмыльнулся, но промолчал.
В вагон Анюта и Андрей решили не соваться: до Обнинска оставались считанные минуты.
5
КАЛУГА
Угли подернулись пеплом и лениво мерцали в темноте. Я точно знал, что там, за темнотой, опустив голову на рюкзак, спит Марина, но отчего-то казалось, что я совершенно один в центре огромного мира, скрытого черной пеленой. Спать я больше не мог: невыносимо видеть Андрея, Анюту, их возню в сортире... Какое отношение все это имеет ко мне?
Вдруг что-то, выпившее свет углей, понеслось к моему лицу из темноты.
Я едва успел отстраниться и перехватить руку с заточкой.
Вскрикнула Марина.
Преодолев слабое сопротивление нападавшего, я повалил его на пол и, левой рукой вынув заточку, вонзил ее во что-то мягкое.
-Марина, как ты?
-Все хорошо.
-Нужен свет.
Чиркнула зажигалка, вспыхнул хворост.
Игрок лежал навзничь. Из раны на груди текла темная кровь. Теперь он и вправду был мертв, как бревно. Рядом валялась заточка, которую этот хмырь, должно быть, прятал в сапоге.
-Ну что, похороним его? Может, еще и поплачем по нем?
Марина выглядела растерянной. Еще бы - любитель поэзии бывших вдруг пытается убить своих спасителей...
-Это не он, это Джунгли, - сказала она слабым голосом. - Не всем хватает силы...
Наверное, мое лицо имело весьма неприятное выражение, потому что Марине явно стало не по себе.
-Андрей, если тебе трудно...
Что-то екнуло у меня в груди, словно рычажок переключился.
-Ладно, закопаю эту падаль,- сказал я.- Если ты так этого хочешь.
Лучи наискось пробили будку. Марина поправила волосы - они вспыхнули, и мне показалось, что на голове у девушки надета корона. Почему-то вспомнилась Анюта из всполоха - ее нарисованные глаза и губы, жидкие волосы.
Марина улыбнулась, перехватив мой взгляд.
Я раскидал заграждение. Снег, добавившийся ночью, ровно укрыл следы вчерашних страстей.
-Ну что, пошли?
Я подвинул к Марине свой рюкзак и автомат, а сам взвалил на плечи мертвого игрока. Тяжелый, гад. Любитель поэзии.
Согнувшись, я побрел к лесу, не задумываясь о том, что делаю и зачем. Увидел бы меня тот "я", что ждал на поляне Последний Поезд!
Виновница моего "преображения" ковыляла позади, таща два рюкзака и два автомата. Ничего, пусть поработает, пока я исполняю ее блажь.
Найдя ложбинку, с силой швырнул туда труп - эта затея мне нравилась все меньше. Голова игрока ударилась о торчащую из-под снега корягу. Пока я стрелковой лопаткой ковырял подмороженную землю, Марина зачем-то протирала игроку снегом лицо.
-Можно подумать, что ты его знала.
-Я и тебя не знала.
Я хмыкнул: сравнила тоже, одно дело - я, совсем другое - какой-то игрок.
-Этот гад убить меня хотел. А потом и тебя.
-Не он, а Джунгли.
Я заткнулся: ее не переспоришь.
Яма получилась неглубокой.
Игрок таращился из нее остекленевшими глазами. Я поспешил забросать землей его голову, а затем - лопата за лопатой - все остальное.
Джунгли шумели. Еще бы - ведь они никогда не видали ничего подобного...
Утирая пот со лба, я подошел к Марине.
-Что ты делаешь?
Она возилась с короткой бечевкой и двумя ровными палками. Не ответила, быстро сделала узел, стянула зубами - получился крест. Подойдя к могиле, Марина воткнула его в землю.
-Так делали бывшие.
-Ясно.
Вскинув на спину рюкзак, повесив на плечо автомат, я приготовился продолжать путь.
Марина стояла у могилы.
-Ну, чего ты?
Она едва заметно вздрогнула и, дотронувшись до креста, сказала:
-Спи спокойно, человек!
Джунгли снова зашумели, замахали лапами.
Мы вышли из лесу, вскарабкались на насыпь. Глядя, как передо мной стелется железная дорога, я подумал: если умру, - мне хотелось бы, чтобы с моим телом кто-то поступил так же, как мы с мертвым игроком.
Насыпь понемногу истончилась, и скоро рельсы побежали по земле, лишь слегка присыпанной гравием.
-Сегодня ночью ты разговаривал во сне,- сказала Марина, тяжело дыша от ходьбы,- Звал какую-то Анюту. Кто это?
-Анюта? Никто.
Я почувствовал, что краснею. Надо же, и не догадывался, что разговариваю во сне.
- Она - игрок?
Где-то в высоте запел ветер.
-Чего молчишь, Андрей?
-Анюта - это всполох,- признался я.
-А, понятно, - протянула девушка и замолчала. Я не ожидал, что она так легко отстанет - почему-то стало досадно.
Когда за поворотом железной дороги перед нами возник занесенный снегом город, уютно разлегшийся на дне широкой долины, дыхание у меня перехватило.
Отсюда, с возвышенности, город казался пирогом, разрезанным на две части широкой рекой. Виднелись припорошенные снегом развалины домов, большие ямы с зеленой водой, поставленные на дыбы машины.
-Пошли,- бросила Марина, поправляя на плече лямку автомата.- Может, к ночи дойдем.
Она двинулась вперед, стуча подметками по шпалам. Я остался на месте: город внушил мне, нет, не страх, а некоторую нерешительность. Чем-то грозным веяло из долины.
-Ты идешь?
Я догнал девушку.
-Слушай, Марина, может, нам не стоит туда соваться?
-Почему?
Вот так. Действительно, почему?
-Ночлега нам не найти, спать на дереве неохота.- Марина сверкнула мокрыми зубами.
Глядя на нее, я решился: Калуга так Калуга.
Мы вошли в город, когда сумерки вонзили в воздух морозную хрусткость. На улицах ни души, пустые глазницы окон мрачно глядели на нас.
-Какой, наверно, был красивый город,- сказала Марина, - Посмотри, как интересно построено это здание!
Я красоты не увидел, настороженно озираясь.
-Эгей!
Эхо откликнулось.
-Что ты творишь? - накинулся я на Марину.
-Да не бойся, - бросила она.- Нет здесь никого. Ой, смотри, троллейбус!
Марина исчезла в разинутой гармошке дверей, и через секунду из чрева машины послышался ее испуганный вскрик. Сдернув с плеча автомат, я поспешил к ней.
Марина, бледная, стояла посреди салона. Прямо перед ней, жутко ухмыляясь, сидел одетый в кожаную обугленную куртку скелет. Половина зубов спрятаны под золотые коронки.
Еще с десяток пассажиров мертво таращились на нас из глубины салона.
Я выругался, опуская автомат.
-Извини, Андрей.
-Марина, к чему эта глупость?
-Я же сказала, извини.
Она прошлась по троллейбусу, держась за поручень. Подошла к пассажиру в куртке:
-Ваш билет?
Скелет щелкнул зубами и предпочел ехать зайцем. Марина засмеялась. Я не выдержал и улыбнулся.
-Андрей, не хочешь одолжить у него куртку?
-Мне своя нравится.
-Я думаю, тебе бы подошла кожа. Ты был бы похож на комиссара.
-На кого?
-Потом расскажу.
Мы вышли из троллейбусa.
Появились звезды, эти странные маленькие огоньки, и казалось, что небо опустилось так низко, что до него можно дотронуться рукой. Марина больше не веселилась, задумалась и погрустнела.
Чутьем, вероятно, оставшимся во мне от бывших, я понял причину этой перемены. Там, в троллейбусе, среди прочих пассажиров, ехал в никуда скелет ребенка, и девушка, должно быть, представила ту силу, что смела и этого ребенка, и троллейбус, и людей в нем, и этот город, и еще тысячи городов. Но - что поделать, никто не виноват...
Среди развалин дул колючий ветер, какого не бывает в Джунглях.
Мы вышли на площадь. Здесь возвышался каменный человек с лысиной и бородкой. Он протянул к нам руку, словно просил чего-то.
Ленин смотрел на полуразрушенный дом из красного кирпича с множеством окон. Над широким проемом входа - позеленевшая табличка.
-"Администрация города Калуги",- прочла Марина.
Мы вошли.
Мне не приходилось бывать в таких местах, и я замер в изумлении.
Просторный зал распадался на несколько коридоров. С высоченного, украшенного лепниной, потолка, свешивались спутанные провода. Наверх вела широкая каменная лестница, укрытая полуистлевшим ковром.
По ковру пробежала крыса.
Мы поднялись по лестнице до самого верха. Здесь тоже бесконечная паутина коридоров.
-Андрей, давай сюда.
И правда, отличная комната для ночлега! Письменный стол, черный и трухлявый, - это дрова. Из стен торчат разноцветные провода, под потолком - разбитая люстра.
За столом на вертящемся кресле сидел хозяин кабинета, брат-близнец пассажиров троллейбуса.
-Вы по какому вопросу?
Это сказала Марина. Засмеялась.
-Наверное, среди бывших он был большим начальником,- она кивнула в сторону скелета, положив на пол рюкзак.
Я подошел к окну. Над площадью кружился снег, несколько острых снежинок впилось в щеки. Каменный человек насмешливо смотрел на меня.
Марина распаковала концентрат и, поморщившись, съела щепотку.
-Погоди, я сейчас поймаю крысу.
-Не надо, - испугалась она.
Ясно - пока не готова. Но рано или поздно придется заставить себя есть все, что посылают Джунгли.
Я не настаивал, тем более, что сильно устал и гоняться за крысами мне не хотелось. Но без костра нам будет тяжело - подмораживает. Подойдя к скелету, я отодвинул его в сторону вместе со стулом. Скелет застучал костями и уронил голову, сердито клацнув челюстями.
Разломать трухлявый стол не составило труда, но заставить его стать костром оказалось сложнее.
Клубы сизого дыма устремлялись к потолку, зависали, словно в раздумье, нехотя подтягивались к окну и исчезали где-то за крышей.
Наконец, вспыхнул огонь.
Я сел у костра, и, как и прошлой ночью, стал смотреть на склоненное красивое лицо Марины. Красивое? Никогда не употреблял это слово. Какая, к черту, в Джунглях красота? А вот Марина восхищалась заснеженным лесом... Выходит, красота была и есть, но я не видел ее - не умел видеть?
-Марина?
Девушка подняла голову - она заматывала тряпицей ногу.
-Расскажи о Ленине.
-Интересно? - засмеялась.- Погоди, закончу...
-Как мозоль?
-Намного лучше.
Она обулась, протянула ноги к огню.
-В книгах бывших не только про Ленина написано. Оказывается, у них было много разных героев, плохих или хороших... Ленин, кстати, скорее плохой, - я так поняла.
-Почему же его вырезали из камня?
-Не знаю,- Марина кашлянула.- Книг бывших осталось мало, да и то они все повреждены огнем и водой. Ты будешь слушать, не перебивая?
-Буду. Рассказывай.
И она рассказала. Но не о Ленине. Замерев, я слушал, что когда-то на месте Джунглей была страна под названием Россия, в которой жили и трудились люди. Им было горько и радостно, холодно и тепло, они голодали и были сыты, воевали и мирились, занимались науками, литературой, искусством, сеяли хлеб и летали к звездам. Не знаю, так ли хорошо рассказывала Марина, или что-то от бывших осталось во мне, но я вдруг увидел Россию - увидел ее всю - величественную, холодную. Ее города, села, ее леса, озера и реки, ее фабрики и заводы. Ее народ.
Не дослушав до конца, я вскочил и подошел к окну. Марина умолкла. Снежные вихри носились над площадью, внизу хлопала сорванная с петель дверь.
-Андрей?
Я скрипнул зубами.
-Когда я узнала, мне тоже было тяжело...
Украдкой стерши рукавом влажную полоску, появившуюся на щеке, я прилег у костра лицом к стене.
6
ПОЛЕТ НАД ДЖУНГЛЯМИ
Я проснулся в полутьме.
Замер, прислушиваясь. Ровное дыхание Марины, как шелест травы...
Ага, вот опять! Похоже на стон.
Что это?
Нащупав автомат, я поднялся. Осколок штукатурки пискнул под ногой. Марина пошевелилась, задышала чаще. Только не просыпайся...
Ночь и погасший костер, а в комнате почти светло: луна невысоко. У окна намело сугроб.
Осторожно ступая, я обогнул Марину и вышел в коридор.
Снова этот звук. Прямо из соседнего кабинета...
Подняв автомат, я двинулся по трухлявому ковру.
Заглянув в дверной проем, увидел кучу пепла посреди комнаты, окно, сугроб, а слева, в углу, - что-то длинное, черное, похожее на сверток. Сверток пошевелился. Держа автомат наизготовку, я приблизился.
На полу лежала старуха: седые космы разметались вокруг головы, глаза ввалились, кожа высохла.
Рот, напоминающий пещеру, дрогнул, искривился; за хрипами и стонами я расслышал:
-Пить.
Этот игрок проиграл. Ему не уберечь свою Теплую Птицу. Приученный за последние дни к состраданию, я поднял автомат, собираясь прекратить муки старухи.
-Только попробуй.
Я обернулся: Марина. В ее глазах полыхали зеленые огоньки. Она подошла вплотную, и вдруг, коротко размахнувшись, ударила меня по щеке. Я перехватил руку, до хруста сжал: зверь взвился на дыбы. Марина не поморщилась, ровно и твердо глядя на меня. Из ее глаз исходила сила, - и испуганный зверь спрятался в Джунглях. Я отпустил ее руку.
Она присела на корточки перед старухой, погладила седые волосы.
-Пи-ить.
-Я хотел пристрелить ее, чтоб не мучилась,- пробормотал я: щека горела.
-Принеси воды.
Вернувшись в кабинет, я развел костер и стал растапливать снег. Мне было досадно, что причинил Марине боль и, вместе с тем, почему-то приятно. Казалось: минуту назад я что-то доказал ей, хотя что именно, не знал.
Вода в шлеме-котелке забурлила.
Марина все так же сидела над старухой, поглаживала похожую на корень старого дерева руку:
-Не надо бояться - это совсем не больно, - шептала девушка. - Глаза закроются - и все.