На последнем этаже башни дверь с лестничной клетки была металлической, а не стеклянной, и у нее дежурили сразу два автоматчика. Отец Никодим кивнул одному из них и тот, выудив из кармана длинный ключ, отпер дверь. Мы вошли. Дверь с лязгом захлопнулась.
Широкий полукруг стены украшали потускневшие, но все еще яркие рисунки. Дети пускают воздушного змея, играют в мяч, сидят за партами. Похожие рисунки - на высоком потолке.
-Ахмат, - негромко сказал отец Никодим (похоже, здесь он почувствовал себя неуютно). - Постарайся не выкинуть коленец, как в теплице. Я, конечно, все понимаю, но Лорд-мэр - это не овощи, которых нужно будить.
-Обещаю, ваш крест.
Глава ОСОБи подошел к двери с проржавевшей табличкой (черные буквы "ДИРЕКТОР" едва читались), взялся за круглую ручку, взглянул на меня и повернул ручку.
Я вошел следом за ним в полутемный кабинет, заставленный шкафами с полуистлевшими бумагами, со статуэткой мальчика, играющего на трубе, с широким столом и креслом у единственного окна. Огляделся, нащупывая за пазухой нож.
В кабинете кроме меня и отца Никодима никого не было.
Глава ОСОБи устало опустился в кресло.
-Но где же Лорд-мэр, ваш крест?- спросил я, уже смутно догадываясь об истине.
-Андрей, - вздохнул отец Никодим. - Островцев Андрей, какой ты, в сущности, мальчик. Глупенький мальчик, - он кивнул на статуэтку. - Дудишь-дудишь, а зачем, почему - тебе невдомек. Лорд-мэр перед тобой.
Я выхватил нож. Протиснувшийся в окно солнечный луч сверкнул на лезвии.
Дверь кабинета распахнулась, сильный толчок в спину бросил меня вперед, на стол. Отец Никодим вскочил, прижал мою голову к столешнице. Сзади кто-то выкрутил мне руку и забрал нож.
-Накинь на него браслеты, - брезгливо сказал Лорд-мэр, - что-то распетушился не в меру.
Запястья сдавил холодный металл. Сильные руки оторвали меня от столешницы и усадили на пол. Киркоров, ухмыляясь, уставился на меня, а через его плечо... Через его плечо на меня смотрела Марина.
Киркоров размахнулся и ударил. Рот наполнился соленым. Я не следил за ним, а глядел на Марину. На ее лице отразилась боль, когда кулак Киркорова врезался мне в губы: почему, если она с ними заодно?
Черт подери! Только сейчас я разглядел черный ошейник на шее Марины и цепочку, тянущуюся к запястью Киркорова. Лютое бешенство овладело мной. Что было сил, я боднул Киркорова в живот. Он отшатнулся, врезался спиной в шкаф. Прелые бумаги полетели ему на голову. Цепочка натянулась, Марину швырнуло на пол.
-Андрей, не надо! Они убьют тебя!
Крик Марины отрезвил меня. Я прислонился к стене.
Она выглядела изможденной, под глазами - синие круги, щеки ввалились. Я вдруг осознал, что физически ощущаю ее боль.
-Марина, - прошептал я, не замечая ничего вокруг. - Девочка моя.
Она смотрела на меня; две чистые полоски появились на ее запачканных щеках.
-Лорд-мэр, - прошипел Киркоров с искривленной от злобы рожей, - позволь я перережу ему глотку?
-Успеешь, - сказал отец Никодим и обратился ко мне. - Ну, угомонился?
Я не ответил.
-Ну вот, и замечательно.
Он поднялся с кресла.
-Итак, Андрей Островцев, ты пришел убить Лорд-мэра. Верно? Молчишь? И правильно, Киркоров давно мне обо всем рассказал.
-Тварь, - процедил я, глядя на бывшего соратника. - Как только Христо не раскусил тебя?
Киркоров осклабился, сплюнул на пол желтой слюной.
-Тварь, конечно, но он поступил разумнее, чем ты. Какой смысл стучать лбом в бетонную стену? У Киркорова есть своя Серебристая Рыбка. Так, кажется, вы, возрожденцы, называете мечту? Киркоров хотел петь... А-аве Ма-ария-а!
Голос отца Никодима сорвался на высокой ноте. Он откашлялся, посматривая на меня.
-И Лорд-мэр предоставил ему такую возможность. Теперь Киркоров будет выступать перед стрелками...
Я захохотал. Киркоров будет выступать перед стрелками. Ну, надо же!
-А вы стрелкам-то сообщили эту радостную новость?
Физиономия Киркорова перекосилась от ненависти.
-Заткни гнилую пасть, пидар.
-Да, Андрей, - миролюбиво проговорил Лорд-мэр.- Не стоит дразнить Орфея. Ты недооцениваешь прошлое. Оно довлеет над каждым из нас. Вот, ты, например. Человек, руками которого был устроен День Гнева...
Всполох: Андрюшка, ЯДИ, Анюта, лабиринт Василиска, Звоньский, сто тысяч долларов... Я уже почти позабыл все это... Но, как отец Никодим... Он что, проник в мой мозг?
-Вижу, ты растерян, Андрей.
Лорд-мэр приблизился ко мне.
-Вглядись в мое лицо. Борода, шрамы, - отринь это.
Я уставился на Лорд-мэра. Черт! Да как же я раньше-то не узнал?
-Невзоров, - прошептал я. - Директор ЯДИ в Обнинске.
Он кивнул.
-Здравствуй, Островцев.
... Избитый Андрюшка - на полу. Директор вытирает платком лоб, говорит:
"Проклятая жара. Прямо Бангладеш. Даже кондиционеры не справляются"...
-Это ведь ты, - сказал я, смотря Невзорову прямо в глаза. - Ты спровоцировал Андрюшку продать американцам образец.
Невзоров отвел взгляд.
-Не спорю. Андрюшка оказался под рукой как раз вовремя. Неопытный сотрудник, отягощенный семейными проблемами, когда-то имевший точки соприкосновения с диссидентом... Американцы находились на взводе из-за военного конфликта в Азии и, получив из твоих рук неопровержимое доказательство выработки Россией невзория, просто не могли не нанести превентивных мер. Так начался День Гнева...
-И ты его творец, - проговорил я.
-И ты, Островцев.
Последнее замечание я пропустил мимо ушей.
-Но зачем?
-Что - зачем? Зачем - День Гнева?
Невзоров дружески хлопнул меня по плечу.
-Ты чудак, Андрей. Если б апокалипсис не случился тогда, он неминуемо произошел бы позже, но в более изощренной форме. Люди заигрались, превратились в мусор. Нужен был веник. Ты помнишь Президента?
-Нет.
-А я помню. Это не всполох, я помню - и все. В отличие от тебя, в отличие от всех, мне не пришлось спать...
-Ну, конечно, ведь ты состряпал апокалипсис и, конечно, позаботился об укрытии для себя.
-Умный ты парень, Андрей, - засмеялся Невзоров. - И словечко "состряпал" как нельзя лучше подходит... Так вот, президента избрали на волне всеобщего желания "очистки". Его ждали как мессию, в вожди записали, в Моисеи, а он оказался сумасшедшим... Какая трагическая нелепость! Все его ужимки, блеск глаз, речи во время предвыборной кампании, принимаемые нами за признак гениальности, за огонь, оказались просто-напросто признаками шизофрении. Но это еще полбеды. Беда в том, что президент не был человеком.
Я перестал понимать Невзорова.
-В такие моменты народ исторгает из своего терзаемого тела гения. Этим гением волей судьбы оказался я. Видит Бог, я не желал этого. Мир стоял на пороге порабощения Искусственным Интеллектом... Внешне это никак не проявлялось, но я говорю тебе, как ученый. И единственным способом избегнуть диктата машин - было ввергнуть человечество в доисторический хаос и дикость. Новый мир уже создан, Андрей, и твои старания тщетны.
Усталость одолела меня. Хотелось сесть на пол, прислониться к шкафу и, ни о чем не думая, просидеть так до утра. Или уже утро?
-Ну, что скажешь?
-Ваш крест, или как тебя там, - проговорил я. - Ты создал этот мир, так пользуйся им на здоровье. Я устал, и больше не попытаюсь поставить палку в колесо.
-Отрадно. Но я хотел бы иного. Я хотел бы, чтобы ты присоединился ко мне.
-Этого не будет, ваш крест.
-Почему?
-Я же сказал, что устал.
Невзоров поиграл желваками.
-Жаль, черт подери. Ты мог бы быть мне полезен.
-Отпусти нас, ваш крест. Мы просто уйдем в Джунгли.
Он бросил взгляд на Марину.
-К сожалению, это невозможно. Вы несете угрозу Резервации и будете казнены.
-Мразь, - проговорил я, не испытывая никаких эмоций. - Просто мразь.
И опустился на пол.
9
ДВЕ КЛЕТКИ
Откуда-то сверху прилетела ржавая холодная капля и распласталась по щеке. Я словно и не заметил этого. Держась за железные прутья, смотрел перед собой. Там, в зарешеченной каменной нише, освещенной тусклой лампочкой, стояла Марина, так же как и я, ухватившись за шершавые от ржавчины прутья. Некоторое время мы молчали, глядя друг на друга. Наконец, Марина сказала:
-Что нам теперь делать, Андрей?
Я не ответил.
-Они казнят нас.
Ее голос звучал равнодушно, мертво. Он испугал меня.
-Марина, не надо отчаянья. Я спас Лорд-мэра и не верю, что он не пощадит нас.
Лицо моей женщины немного просветлело.
-Дай-то Бог, Андрей. Я хотела сказать тебе, что здесь...
Она дотронулась рукой до живота.
-Я знаю, Марина.
-Да?! Откуда?
-Из сна.
-Так я тебе снилась?
Счастливо засмеялась.
Холодные капли срывались с сырых стен, и от этих же стен отражался женский смех.
По каменной лестнице застучали подошвы ботинок: стрелок принес еду. Он с удивлением посмотрел на Марину: еще бы, - смеяться в застенке, накануне казни... Сумасшедшая?
-Солдат, что на ужин? - спросил я.
-Тварка, конунг.
Марина попросила пить, и стрелок передал ей бутыль с водой. Я же принялся за тварку.
Караульный присел на нижнюю ступень, насвистывая что-то.
-Вообще-то мне не положено разговаривать с заключенными, - нехотя ответил он. - В бараке болтают, что послезавтра, как раз перед большим походом на Тверь.
Послезавтра. Есть расхотелось. Я взглянул на Марину. Даже отсюда было заметно, что она изменилась в лице. Послезавтра...
-Ну, вы закончили? Можно забрать посуду?
Я протиснул между прутьями полупустую миску.
Стрелок, гремя жестянками, направился к лестнице. Перед тем, как захлопнуть дверь, щелкнул выключателем. Лампочка погасла.
-Марина?
-Андрей?
-Как ты?
-Все хорошо.
-Я что-нибудь придумаю, Марина, нас не казнят.
-Да...
Тьма. Тишина.
-Андрей?
-Да?
-Расскажи мне, что знаешь о смерти Христо и Букашки?
Бедная моя, мысли о казни не дают ей покоя...
-Я не присутствовал на их казни, но по рассказам, Христо и Букашка держались гордо. Христо пытался докричаться до издевающейся толпы, рассказать о Серебристой Рыбке. Перед тем, как упасть в небытие, он прокричал: "Будущее зависит от тебя". По другой версии, это было: "Будущее не зависит от тебя".
-Значит, он осознал, - голос Марины дрожал, - что мы не в силах ничего изменить... Муравью не дано поднять над собой слона. Андрей! Мы примем свою участь так же достойно, как Христо и Букашка. Я рада умереть с тобой, Андрей, и ни о чем не жалею.
-Заткнись.
Марина умолкла.
-Ты лучше б рассказала, как очутилась на привязи Киркорова.
-Ревнуешь?
-Нет. Просто хотелось бы знать.
-Хорошо, расскажу. Хотя особо - нечего. Среди ночи в мою келью ворвались двое особистов и Киркоров. Киркоров сообщил, что уже год работает на Лорд-мэра и надел мне на шею эту гадость...
-Выродок.
-Да. Затем меня привезли сюда и держали на цепи в каком-то погребе.
Ее голос сорвался. Из темноты до меня донеслись приглушенные рыдания.
-Я отомщу, - до боли сжимая зубы, сказал я. - Клянусь, отомщу. Игрок засиделся во мне, пора выпустить его на свободу.
-Не нужно, Андрей.
-Что не нужно?
-Не нужно мести. Не нужно крови. Если бы Лорд-мэр пощадил нас... Андрей, ты помнишь, как хорошо нам было в Джунглях?
-Помню.
-Уйти в Джунгли, жить там, растить наше дитя - ведь это и есть Серебристая Рыбка. Неужели Лорд-мэр не простит нас?
-Простит.
Мне показалось, что я ответил ей достаточно уверенно.
Простит? Едва ли. Лорд-мэр, он же Невзоров, он же отец Никодим заигрался и, очевидно, наша с Мариной казнь станет лишь эпизодом его игры. Нужно бежать отсюда.
Я приблизился к стене: камень. Попробовал на прочность решетку - прутья даже не шелохнулись. Пол - бетон. А главное, - усталость, ворочающееся в душе неверие, что нам и на этот раз удастся спастись. Ну, куда отсюда сбежишь? Как хорошо, что темнота, и Марина не видит отчаяния, наверняка отразившегося на моем лице.
Скрежет у двери заставил меня встрепенуться. Кто-то идет! Возможно, Лорд-мэр или его посланник, с тем, чтобы объявить нам: "Вы помилованы".
Сердце беспокойно стучало в груди. Дыхание срывалось.
Под потолком вспыхнула желтая лампочка. Я зажмурился. Когда распахнул веки, увидел стоящего в узком пространстве между моей и Марининой клетками Киркорова. Все лучше, чем тьма и отчаяние...
Киркоров угрюмо смотрел на меня. Марина сидела на деревянном настиле в своей камере; она словно не заметила его появления.
-Чего ты приперся сюда, мразь? - не выдержал я. - Хочешь спеть нам?
Киркоров откинул со лба седые волосы.
-Прибереги свое остроумие для виселицы, Островцев. Я пришел не к тебе.
Он повернулся к Марине. Та равнодушно взглянула на него и отвернулась к стене.
-Послушай, - Киркоров взялся за прутья ее клетки, - я шишка при Лорд-мэре и в моих силах... Короче, я могу открыть твою клетку. Пойдешь со мной?
Меня захлестнуло бешенство, но тут же сменилось холодным, как сталь на морозе, пониманием: да, это единственный выход.
-Пойдем со мной, Марина, - увещевал Киркоров.- Зачем тебе сдыхать с диким? Он, каким был в Джунглях, таким и остался... Лорд-мэр присвоил мне статус певца Армии, и со временем я стану конунгом.
-Он прав, Марина, - негромко сказал я. - Иди с ним.
Киркоров удивленно обернулся.
-Слышишь? Даже дикий понял, что к чему.
Марина вдруг прекратила рассматривать стенку, кинула на меня пылающий взгляд.
-Иди с ним! - крикнул я.
-Пошли вы оба на хуй, - отчетливо сказала она и прилегла на настил, свернувшись калачиком.
Что-то тяжелое свалилось с плеч...
Киркоров в сердцах ударил кулаком по железному пруту, тонко зазвеневшему.
-Сука паршивая, - процедил он сквозь зубы. - Шлюха. Не хочешь по своей воле, я заставлю. А для начала трахну на глазах у твоего дикаря...
-Киркоров! - заорал я, бросаясь к решетке. - Я убью тебя.
Он засмеялся.
Марина лежала на настиле, как будто и не подозревая, что речь идет о ней.
Киркоров достал из-за пазухи ключ. Ухмыляясь, взглянул на меня.
-Убью, Киркоров.
Крутанув ключ, он отпер лязгнувшую дверцу. Марина поднялась с настила, сжимая что-то в правом кулаке.
Кулак угодил Киркорову в плечо, тот охнул, но тут же перехватил руку Марины, вывернул ее. Небольшой камень упал на бетонный пол. Крик боли огласил застенок.
-Киркоров, прекрати, - прохрипел я, желая, чтоб темнота застила мои глаза, но, как назло, происходящее было видно отчетливо. Прижав Марину к решетке, Киркоров резким движением задрал на ней свитер. Блеснуло тело - округлый живот, груди с темными сосками. Руки насильника накрыли два бледных холмика, сдавили. Марина закричала, пытаясь высвободиться из железной хватки.
Я отвернулся. Глаза кипели. Мне хотелось умереть, хотелось, чтобы тело мое ощущало страшную боль. Вздернув рукав толстовки, я вцепился зубами в руку чуть ниже локтя. Сдавил. Во рту стало солоно. Что-то закапало на пол.
-Сука!
Киркоров метался по камере Марины, натыкаясь на решетку и стены. В единственном его глазу торчал значок "Работник парковки Љ 56". Кровавая слеза стекала по щеке.
Марина одернула свитер, подняла с пола камень.
-Убей его.
Киркоров прекратил слепую пляску и опустился на колени в сыром углу. Марина шагнула к нему, поднимая камень.
-Темнота, - бормотал Киркоров, щупая руками значок, но не решаясь вынуть его. - Шлюха дикаря погрузила в темноту.
Марина опустила руку.
-Лучше быть шлюхой дикаря, чем предателем.
Но Киркоров не слышал ее, бормоча в углу про темноту, обступившую со всех сторон.
В застенок вбежал стрелок. Замер, глядя на Марину, стоящую с камнем в руке.
-Что за хуйня? - вскрикнул он, выдергивая из кобуры пистолет. - И отлучиться нельзя.
-Боец, угомонись, - поспешил крикнуть я. - Певец Армии пытался изнасиловать заключенную.
Стрелок взглянул на Киркорова, выругался.
-Ты, - обратился к Марине, - положи камень и отступи туда.
Та благоразумно выполнила распоряжение.
Стрелок помог Киркорову подняться, вывел из камеры. Загремел ключами.
-Давай к выходу, куриная слепота.
Щелкнул выключатель, лампочка погасла; мы с Мариной остались в темноте, схожей с той, в которую только что погрузился Киркоров.
10
ПОБЕГ
В круглом окошке под самым потолком - свет. Значит, утро. Начало нашего с Мариной последнего дня. Начало конца.
Кто-то тяжелый навалился на меня, придавил к настилу. Я увидел казнь - как это будет: плотные ряды стрелков, ухмыляющегося Лорд-мэра, палача в противогазе, слепого Киркорова, поющего фальшивым голосом. Марина, ну зачем мы пришли в резервацию?
Я приподнялся на локтях. Марина лежала на спине, глядя в потолок. Луч света застрял в ее волосах.
-Марина.
-Андрей, я не хочу ни о чем говорить и думать.
Отвернулась к стенке.
Понятно. Мне не впервой дожидаться казни, и то на душе паршиво. Разве к этому можно привыкнуть?
Почему саднит рука? Ах, да, вчерашнее посещение Киркорова... Я закатал рукав - синий след от моих же зубов, кожа вспухла. Пальцы с трудом сжимаются в кулак. Как такими держать заточку?
Держать заточку... Это мысль игрока во мне, жителя Русских Джунглей. Целая жизнь - даже чуть больше, чем жизнь - прошла с тех пор, как я встретил Марину на Поляне. И вот теперь мы умрем, и мое умение орудовать заточкой не поможет.
Черт! Неужели нельзя думать о чем-то другом, кроме как о смерти?
Каково это - сорваться в бездну с петлей на шее? Что будет там, за гранью?
Опять эта грань! Я уже думал о ней, после приговора трибунала, лежа на постели в квартире конунга Ахмата.
Что будет там, за гранью?
-Ничего не будет.
Я вздрогнул - Марина прочла мои мысли.
-Ты сказал это вслух, дурачок. За гранью ничего не будет. Теперь я это точно знаю.
-Знаешь? Откуда?
-Знаю - и все.
Она заплакала.
-Андрей, я не хочу умирать. Не хочу в пустоту, не хочу стать пустотой. Я хочу родить нашего малыша, кормить его грудью, беречь.
-Так и будет...
-Так и будет, - передразнила Марина. - Зачем ты лжешь? Как лгал Христо. Серебристая Рыбка?! Одна ложь! Вот она, Серебристая Рыбка, - она ткнула себя пальцем в живот. - Вот он - новый мир! А завтра его не станет.
Ее слова, как плети.
-Замолчи, - закричал я. - Закрой пасть, глупая баба! Я же сказал тебе - мы не умрем, значит, так и будет.
Она принялась размазывать по щекам слезы.
Я вскочил, вцепился в решетку.
-Эй, там! Караульный! Караульный, мать твою!
Ключ заворочался в двери.
-Че ты орешь, гнида? - рожа стрелка была помятой, как после сна на горохе. - Арматуры отведать захотел?
-Боец, - взмолился я. - Выслушай, брат. Мне надо поговорить с отцом Никодимом...
-А с хуем тебе не надо поговорить?
-Постой, брат. Я друг главы ОСОБи, однажды спас ему жизнь, он не откажет. Передай.
Дверь стала медленно затворяться.
-Я заплачу тебе! - заорал я.
Дверь с лязгом закрылась.
-Ничего, скоро он принесет еду, и тогда я попробую еще раз.
Марина с презрением посмотрела на меня.
-Чего ты? - от бессилия я разозлился. - Вчера ты как будто была готова достойно умереть вместе. Или жалеешь, что не приняла предложение Киркорова?
-Пошел ты.
Марина снова отвернулась к стене, чтобы пролежать так до самого вечера.
Вечером стрелок принес жратву, и я не заговорил с ним. Молча принял миску. Марина из своей ниши сверкала глазами и тоже молчала, пережевывая тварку.
Когда стрелок забрал посуду и направился к двери, нестерпимо, до дрожи, захотелось крикнуть: "Постой!", но я не крикнул, провожая взглядом нашу последнюю надежду на спасение. Погас свет, хлопнула дверь. Вот и все. Дальше - только ночь и казнь.
-Упрямый осел, - раздался в темноте голос Марины (в нем не было злости - только усталость).
Да, Марина. Я знаю.
Она снова заплакала, и я от бессилия снова прикусил свою руку.
Боль снимает боль. Одна боль убивает другую.
Кап-кап. Я представил, как ржавые капли разбиваются о камень. Одна капля, другая, третья... Дыхание Марины ровное, тихое: спит. Кап-кап. В окошке - несколько колючих морозных звездочек: значит, ночь. Капля набухает где-то на потолке, становясь все грузнее, наконец, срывается, ударяется о пол - кап! - разлетается на мельчайшие брызги. Тьма, ни зги не видно, но я-то знаю, что так оно и есть.
Киркоров стоит перед вальяжно развалившимся в кресле отцом Никодимом. На одном глазу певца Армии - черная повязка, на другом - нарост запекшейся крови. У отца Никодима почему-то нет бороды, и он одет в халат сотрудника ЯДИ прикрытия.
-Ты просрал испытание, непретендент. Стрелком тебе не бывать.
-Ваш крест, я не за тем пришел к вам. У меня есть информация, которая может вас заинтересовать.
-Едва ли.
-Это касается возрожденцев.
Лицо отца Никодима вытягивается, становится серьезным.
Муть обволакивает говорящих, слышен только голос Киркорова: