Аннотация: Статья из цикла "о Вещем Олеге", созданная на основе одноимённого доклада IV Научно-практической конференции "Непознанное. Традиции и современность" 18 октября 2014 года
(Источник: Гаврилов Д.А. К вопросу об эволюции взглядов академика Б.А. Рыбакова на летописный образ Вещего Олега // Информационно-аналитический вестник "Аномалия". 2014. N 4. С.17-20.)
В нашем докладе 2-й Международной научно-практической конференции "Непознанное. Традиции и современность" 3 ноября 2012 года [1], а такнчнже последующих статьях [2, 3] был сопоставлен ряд исторических и фольклорных источников в связи с проблемой скудости и дискретности сведений древнерусских летописцев о жизни князя Олега Вещего, в том числе рассматривалась "Orvar-Odds saga".
По ходу работы мы не могли обойти вниманием и современное осмысление образа выдающегося деятеля истории Руси в трудах видных отечественных учёных. Первым из наших современников, чьё мнение было бы важным, мы вспомнили академика Б.А. Рыбакова (1908-2001).
Обратившись наугад к вышедшему через два года после смерти учёного тому "Рождение Руси", мы к своему удивлению (по прошествии лет), нашли там столь эмоциональные по форме и крайние по содержанию оценки, что можно было даже усомниться в принадлежности их почившему академику [4]. Вынужденное наше заблуждение было развеяно аннотацией издателя, что в основу книги 2003 года "Рождение Руси" положена изданная в 1982 году к 1500-летию Киева работа Б.А. Рыбакова "Киевская Русь и русские княжества IX-XIII веков". Таким образом, мы не принимаем эти взгляды Рыбакова конца 1970-х - начала 1980-х, воспроизведённые с точностью до оборотов речи от одного издания к другому, за окончательные, а находим их скорее носящими печать идеологической борьбы. Например: "Фашистские фальсификаторы истории в гитлеровской Германии, в США и в других империалистических странах сделали норманскую теорию своим знаменем, превратили легенду о призвании князей в символ всей русской истории" [5, с. 55].
Конечно же, по случаю юбилея столицы союзной Украины Киева 33 года назад советский академик никак не мог допустить первенства "захудалой" Ладоги (и, стало быть, приильменской - Северной - Руси над Южной - днепровскими полянами), а главное, принять какого-то "норманского конунга" в качестве культурного героя:
"<...> Олег, объявленный создателем и строителем государства Руси (его воины стали называться "русью" лишь после того, как попали в русский Киев* ), достоверно известен нам только по походу на Византию в 907 году и дополнительному договору 911 года. В успешном походе, кроме варягов, участвовали войска девяти славянских племен и двух финно-угорских (марийцы и эстонцы). Поведение Олега после взятия контрибуции с греков крайне странно и никак не вяжется с обликом строителя державы** - он просто исчез с русского горизонта: сразу же после похода "иде Олег к Новугороду и оттуда в Ладогу. Друзии же сказають, яко идущю ему за море и уклюну змиа в ногу и с того умре". Спустя двести лет могилу Олега показывали то под Киевом, то в Ладоге. Никакого потомства на Руси этот мнимый основатель государства не оставил"*** [7, с. 11-18].
В книге "Язычество древних славян" 1980 года у Б.А. Рыбакова находим хлёсткое: "В сyмбypной и нелогичной статье Комаpовича**** , помимо пpизнания Рода домовым, пpоводится мысль о сyществовании кyльта княжеского pода. Автоp считает допyстимым писать о том, что этот "кyльт возpодился снова в истоpическое yже вpемя над могилой Олега - основателя Киевского госyдаpства и pодоначальника княжеской династии" (с.97). Потомство Олега неизвестно, так что он никак не мог быть "pодоначальником династии". Hапомню, что даже летописец XII в. не знал точно, где похоpонен Олег - в Киеве, в Ладоге или "за моpем" [6, с. 26].
И, наконец, из уже упомянутой книги "Киевская Русь и русские княжества IX - XIII веков": "... в русской летописи Олег присутствует не столько в качестве исторического деятеля, сколько в виде литературного героя, образ которого искусственно слеплен из припоминаний и варяжских саг о нем. Варяжская сага проглядывает и в рассказе об удачном обмане киевлян, и в описании редкостной для норманнов-мореходов ситуации, когда корабли ставят на катки и тащат по земле, а при попутном ветре даже поднимают паруса. Из саги взят и рассказ о предреченной смерти Олега - "но примешь ты смерть от коня своего" ***** .
<...> Поразительна неосведомленность русских людей о судьбе Олега. Сразу после обогатившего его похода, когда соединенное войско славянских племен и варягов взяло контрибуцию с греков, "великий князь Русский", как было написано в договоре 911 года, исчезает не только из столицы Руси, но и вообще с русского горизонта. И умирает он неведомо где: то ли в Ладоге, где указывают его могилу новгородцы, то ли в Киеве...
Эпос о Вещем Олеге тщательно собран редактором "Повести временных лет", для того чтобы представить князя не только находником-узурпатором, но и мудрым правителем, освобождающим славянские племена от дани Хазарскому каганату. Летописец Ладожанин (из окружения князя Мстислава****** ) идёт даже на подтасовку, зная версию о могиле Олега в Ладоге (находясь в Ладоге в 1114 году и беседуя на исторические темы с посадником Павлом, он не мог не знать её), он тем не менее умалчивает о Ладоге или о Швеции*******, так как это плохо вязалось бы с задуманным им образом создателя русского государства, строителя русских городов. Редактор вводит в летопись целое сказание, завершающееся плачем киевлян и торжественным погребением Олега в Киеве на Щековице. Впрочем, в Киеве знали еще одну могилу какого-то Олега в ином месте. Кроме того, из княжеского архива он вносит в летопись подлинный текст договора с греками (911 года).
В результате редакторско-литературных усилий Ладожанина создается новая, особая концепция начальной истории, построенная на двух героях, двух варягах - Рюрике и Олеге. Первый возглавил целый ряд северных славяно-финских племен (по их просьбе) и установил для них порядок, а второй овладел Южной Русью, отменил дань хазарам и возглавил удачный поход 907 или 911 года на греков, обогативший всех его участников" [5, с. 310-312].
Любопытно, как это литературный персонаж способен заключать подлинный договор, первый из сохранившихся юридических документов Древней Руси!? А ещё возникает вопрос, что если всё так хитро и дальновидно подтасовано для введения в заблуждение "массового" раннесредневекового читателя, не выдумал ли пройдоха-летописец и комету (Галлея)? К чему такие детали? Для придания достоверности собственному вымыслу? Нарочно, что ли, он обрамил реальное астрономическое явление ("Явися звезда велика на западе копеинымъ образомъ"), взятое из современных событию византийских источников, домыслами великодержавного характера?
"В это время появилась а с запада.. Назвали её мечевой и говорили, что предрекает она пролитие крови в городе..." (Продолжатель Феофана, "Жизнеописания царей" -Царствование Александра, сына Василия, 3). Проход кометой Галлея перигелия приходится на июль 912 года [13, с.201], однако комета ошибочно - уже в XII веке - отнесена переписчиком летописи к 6419 лету (911 году). Поскольку явление кометы (по замыслу летописца) как бы предвещает Олегу смерть, то и договор с греками надо отнести к сентябрю не 911, а 912 года. В летописях история его подписания и сам текст приведены после упоминания о комете.
Исчезновение Олегово с исторической сцены происходит и того позже - быть может, даже в 913-м. В нескольких cписках древнерусского Хронографа, составленных на основе сразу нескольких и зачастую не дошедших до нас летописей [8, c. 173-174], уточняется, что Игорь, сын Рюриков, начал править русами при императоре Константине VII Багрянородном (905-959) по смерти Олеговой. О том свидетельствует и "Хронограф редакции 1512 года" [9, c. 357, л.172 об] и "Хронограф западно-русской редакции" [9, c. 159, л.227 об]. Официально самостоятельное правление малолетнего "базилевса" началось только со смертью дяди - императора Александра, 6 июня 913 года. До сего момента они "числились" соправителями (как долго - это другой вопрос ********). Второй договор Олега содержит обращение ещё ко всем трём императорам - Льву, Александру и Константину.
И всё-таки, возвращаясь к основной теме, хотелось бы отметить, что, как это водится у крупных учёных, взгляды Б.А. Рыбакова претерпели эволюцию (быть может, тут сказались и ветры перестроечных перемен, или в свете концепции А.Г. Кузьмина он вдруг тоже разглядел какие-то новые повороты в вопросе происхождения варягов-руси, ибо скандинавское происхождение Олега не свидетельствует о том же для легендарного Рюрика).
В 1987 году выходит ещё один фундаментальный, практически уже деидеологизированный труд академика "Язычество Древней Руси", где в седьмой главе легендарному Вещему Олегу уделено куда более благосклонное внимание [10, с. 358-361]. Даже невооружённым глазом видно разительное отличие от процитированного из работ предшествующих лет того же автора:
"Начальную пору русского летописания не следует связывать только с христианством. В летописном творчестве, опирающемся на устные предания и эпические сказания, есть вполне определенная языческая струя, ярким примером которой можно считать известный рассказ о смерти князя Олега. Этому рассказу предшествуют восторженные строки, воспевающие Олега - победителя Византии, удачливого князя, обогатившегося различными трофеями. Резким диссонансом звучит рассказ о смерти этого норманнского конунга.
<...> Если хвалебные строки могут быть отзвуком придворных "слав", сложенных, может быть, в варяжском окружении Олега, то продуманное повествование об исполнении пророчества волхвов идет из глубин русского жреческого творчества. Пророчество было сделано до похода на Византию; небывалый успех должен бы, казалось, его опровергнуть, но предсказание сбылось.
<...> Олег окружил себя жрецами из разных земель. Смерть ему предрек не волхв, а "един кудесьник", т. е. чудской (эстонский), ижорский или карельский шаман, в чем, разумеется, сказалась недоброжелательность населения, окружавшего варяжскую базу в Приладожье - Ладогу.
Рассказ о смерти Олега, если подойти к нему с точки зрения фольклорной символики, очень враждебен князю-чужеземцу: местное жречество, "кудесники" предрекают ему смерть от его собственного коня.
<...> Кроме общеизвестного варианта "Повести временных лет", рассказ о смерти Олега дошел до нас в составе Устюжского летописного свода, который М. Н. Тихомиров ********* считает источником, содержащим много первоначальных форм X в. Здесь, кроме поздних осмыслений, есть много подробностей, которые нельзя отнести к вымыслам:
"Сей же Ольг, княжив лет 33 и умре, от змия уяден, егда иде от Царяграда: перешед море, поиде на конех. Прежде же сих лет призва Олг волхвы своя и рече им: "Скажите ми - что смерть моя?" Они же реша: "Смерть твоя от любимого твоего коня!" ... И повеле (Олег) отроком своим, да изведше его (коня) далече в поле и отсекут главу его, а самого повергут зверям земным и птицам небесным. Егда же идее от Царяграда полем и наеха главу коня своего суху и рече бояром своим: "Воистинну солгаша ми волхвы наша. Да пришед в Киев побию волхвы, яко изъгубиша моего коня". И слез с коня своего, хотя взятии главу коня своего - сухую кость - и лобзати ю, понеже съжалися по коне своем. И абие изыде из главы ис коневы, из сухие кости змий и уязви Олга в ногу по словеси волхвов его ... и оттоле же разболевся и умер. И есть могила его в Ладозе"********** .
Вполне возможно, что несходство текста Нестора и Устюжского свода вызвано не различием литературных источников, а существованием нескольких вариантов устного сказания, разных былин о Вещем Олеге. Одни былины из дружинного окружения Олега повествовали о взятии Царьграда, о кораблях, идущих под парусами посуху, о конунге, повесившем щит на вратах Царьграда и обогатившем свою дружину "златом и паволокы и овощами и винами и всяким узорочьем". Другие былины, сложенные в иной среде, заинтересовались жреческим предсказанием и неотвратимостью предреченной судьбы, сразившей такого удачливого предводителя.
Былинный характер происхождения Несторова текста был предположен мною в 1963 г. Кое-где в летописи уцелел былинный ритм.*********** .<...> Былинный, эпический характер сведений о смерти Олега явствует из слов самих летописцев: изложив кратко несколько вариантов, автор того текста, который попал в Новгородскую I летопись, добавляет: "друзии же сказають ..." Этот глагол применялся не к простой устной речи (тогда было бы "глаголють"), а к эпическим сказаниям сказителей. В пользу эпического происхождения говорит и наличие вариантов, сохраняющих смысловую основу, но видоизменяющих географию и красочные детали. Древнейшим вариантом следует признать устюжский, где указывается (не отмеченный нигде более) обратный маршрут Олега из Константинополя в 907 г.: "перешед море, поиде на конех" (в объезд опасных порогов). Интересно и негодование князя по поводу киевских волхвов. По этому варианту Олег погребен в Ладоге.
А.И. Лященко ************ ввел в оборот целый ряд скандинавско-исландских аналогий летописной легенде о смерти Олега. Эти сведения северных саг не противоречат тому летописному варианту (Д.Г. - Первой Новгородской летописи), в котором утверждается: "друзии же сказають, яко идущу ему за море и уклюну и змиа в ногу и с того умре. Есть могыла его в Ладозе"" [10, с. 358-361].
В примечании Рыбаков конспективно пересказывает некоторые моменты работы упомянутого им исследователя :
"А.И. Лященко отождествляет Олега русской летописи с норвежцем Орвар-Оддом, жившим во второй половине IX в. в Галогаланде (Сев. Норвегия) и много путешествовавшим то в Биармию, то в Гардарик (Русь), то в Грикъярик (Византию). Одд княжил в Гуналанде (Киевщине), был женат на Силкисиф ("шелковой деве") и оставил двоих сыновей: Асмунда (не он ли Асмуд летописи?) и Геррауда. Имя "Олег" Лященко считает прозвищем Helgi - "Вещий", заслонившим подлинное имя. На старости лет Одд отправился на родину, где ему еще в его юности была предсказана смерть от коня. Конунг нашел череп коня. Змея его ужалила, он умер и был сожжен (с. 262-267). "Могылу"-курган в Ладоге Лященко считает кенотафом (с. 272). Что же касается "Олеговой могилы" в Киеве (урочище на Щековице), то она могла быть одним из последних языческих курганов Киева, насыпанным над боярином Олегом, воеводой Владимира I: "И посла Олга, воеводу своего с Ждьберном в Царьград к царем просити за себе сестры их..."" [11].
Далее Б.А. Рыбаков признаёт (выделено нами. - Д.Г.): "Вполне вероятно, что северные саги дают достоверную и более полную картину жизни Одда-Олега. Какие-то отзвуки саг были известны и в Киеве (особенно в том случае, если воевода Асмуд был сыном Олега), но нас интересует не столько фактическая сторона дела, происходившего где-то за морем, сколько русская интерпретация, создание сказаний в Киеве и характер этих сказаний" [10, С.361].
Мы также склонны считать, что летописный материал в части Вещего Олега должен рассматриваться совместно с "Орвар-Оддсагой" [12], хотя это далеко не единственная сага, в которой упоминается Орвар-Одд, и прочими источниками. Между прочим, как сообщает сага, после смерти отца, возмужав, "сыновья Одда (Асмунд и Херрауд) стали управлять страной (Гардарики). Сейчас существует большой род, который произошёл от детей Одда и Силкисив" ("Orvar-Odds saga", X.4.14).
Словом, Вещий Олег, или же Орвар-Одд, - отнюдь не мнимый основатель государства, не оставивший потомков, а самый настоящий правитель, положивший начало могуществу Руси (а, может, и правящей династии "Рюриковичей", как мы предполагали прежде [1, 2]), воспетый и речистыми былинниками, и древними скальдами, и поэтами первой величины сравнительно недавнего прошлого - А.С. Пушкиным, К.Ф. Рылеевым, Н.М. Языковым, М.Ю. Лермонтовым! Это - культурный герой, уже при жизни ставший легендой, что не противоречит основам традиционной культуры и мифологическому мышлению.
Литература
1. Гаврилов Д.А. К тайне происхождения первых варяго-русских князей // Информационно-аналитический вестник "Аномалия". 2012. N 4.
2. Гаврилов Д.А. Как дети Вещего Олега стали править на Руси. Основания для гипотезы / "Родноверие", 2013. N 1(7).
3. Гаврилов Д.А. О некоторых дополнениях к образу Вещего Олега / "Родноверие", 2014. N 2(9).
4. Рыбаков Б.А. Рождение Руси. М.: АиФ Принт, 2003. 447 с.
5. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества IX - XIII веков. М: Наука, 1982. 599 с.
6. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян . М: Наука, 1981. 608 с.
7. Рыбаков Б.А. Мир истории: начальные века русской истории. М.: Молодая гвардия, 1984. 351 с.
8. Попов А. Обзоръ хронографовъ русской редакции. М.: Типография А.И. Мамонтовъ и К. 1866. Вып. 1. 226 с.
9. Русский хронограф (Полное собрание русских летописей, т. XXII). М.: Языки славянских культур, 2005. 896 с.
10. Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М: Наука, 1987. 783 с.
11. Лященко Д.И. Летописные сказания о смерти Олега Вещего // Известия Отделения русского языка и словесности Российской Академии Наук. 1924 г. Л., 1925. Т. XXIX. С. 254-288.
12. Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. V. М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2009. С. 258-266.
13. Святский Д. О. Астрономические явления в русских летописях с научно-критической точки зрения. // Известия Отделения русского языка и словесности Академии Наук. Петроград, 1915. Т. 20, кн. 2.
Примечания:
*Выражение 'русский Киев' применительно к 880-м годам тоже видится сейчас скорее нормой идеологии, чем понятием истории. Упомянутые 'марийцы' и 'эстонцы' также далеко не тождественны мери и чуди образца 907 года.
**Полагаем, что поведение логически и психологически вполне 'вяжется' с обликом Олега-человека! По-человечески можно понять уже весьма старого князя, достигшего пика своих побед, укротившего сам Царьград, и можно простить ему, уставшему от дел и складывающему с плеч груз ответственности, эту сентиментальность, объяснённую в саге об Одде Стреле, желание побывать на родной земле. Если верить его летописному желанию, проведать останки коня, то почему вызывает вопрос куда более естественный порыв?
***Тоже весьма категоричное для столь крупного учёного замечание, которое он озвучивал и ранее (см. ниже).
****Комарович В. Л. Культ рода и земли в княжеской среде XI-XIII вв. // Труды Отдела древнерусской литературы; отв. ред. Д.С. Лихачев. М.-Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1960. Т. 16. С. 84-104. на самом деле В.Л. Комарович погиб в феврале 1942 года в блокадном Ленинграде, но его труд был высоко оценен редакторами ТОДРЛ и частично опубликован после смерти автора 18 лет спустя.
*****Надо ли это понимать так, что в 1982 году Б.А. Рыбаков считал сагу об Орвар-Одде одним из первоисточников летописи, а не наоборот?
******Речь о сыне Владимира Мономаха - Мстиславе, мать коего из англов, Гида Гарольдована, а жена - дочь свейского короля Христина. Таким родством Б.А.Рыбаков объясняет тяготение услужливого летописца к Северу. [7, c.301-302].
*******Не вполне понятно, почему 'Швеции', это далеко не единственная земля 'за морем'(!). Так называемая Иоакимовская летопись в изложении В. Татищева, определяя Вещего Олега как 'урманина' (Рюрик 'предаде княжение и сына своего шурину своему Олгу, Варягу сущу князю урманскому'), согласуется в этом с 'Орвар-Оддсагой' [12], по которой Одд был родом из Западной Норвегии. Только если сага делает Одда зятем Херрауда Старшего, предположительно Рюрика, то летопись называет Олега шурином Рюрика, т.е. братом жены. Каждый из вариантов может быть правильным [1, 2].
********Как доказывает А.Ю. Чернов в статье 'Злое лето 6421. Уточнение датировки второго договора Вещего Олега, начала княжения Игоря Рюриковича и cмерти византийского императора Льва VI', 'принятая датировка последней вехи жизни Льва VI (май 912) - хронологическая мета, исчисленная задним числом. Она принадлежит позднейшему редактору первой половины X века, тому, кто отказался от счета по лунному календарю в пользу официального солнечного, и 'рационализировал' хронологию Продолжателя Феофана (или его предшественника). Реальными же оказываются датировки 11 мая 913 года (смерть Льва VI) и 6 июня 913 года (смерть Александра). Подробнее: http://chernov-trezin.narod.ru/Index.htm.
*********Прим. Б.А.Рыбакова: Тихомиров М.Н. Начало русской историографии (написано в 1960 г.). Цит. по кн.: Русское летописание. М., 1979.
**********Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец). М.; Л., 1950, C. 22-23.
***********Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Cказания, былины, летописи. М., 1963. C. 177.
************Александр Иоакимович Лященко (1871-1931) - историк литературы, педагог, библиограф, член-корреспондент АН СССР.