— Это что, а? Молчишь, с-сучёнок?! — взвился опер Таньков, потрясая дощечкой перед носом прикованного к батарее бандита.
Владислав Цепшин по кличке Дракон, крепко сбитый парень лет двадцати пяти, действительно молчал. Не то, чтобы он был от природы неразговорчив, но с какой стати ему откровенничать с ментом? Влад отвернулся, звякнув браслетом.
— Ты мне не молчи! В глаза смотри!!! — заорал Таньков.
В уголовном розыске он работал третий год и был ненамного младше Дракона. Всего же в ОУР Глуховского РОВД числилось шестеро оперуполномоченных, из которых один догуливал отпуск, а другой лежал в областной больнице с аппендицитом. Между тем, организованная преступность с дефицитом личного состава не считалась. Наоборот, в районе началась война Западной и Восточной группировками. С обеих сторон имелись потери. У Западной пропали без вести трое и были найдены убитыми двое бойцов, а у Восточной, к которой принадлежал Дракон, застрелили пока одного. Из-за войны заместитель начальника РОВД по розыскной работе в последние дни изрядно проел плешь оперативникам. Взбодрённый на утреннем совещании Таньков птицей полетел на городской рынок, где и повязал первого попавшегося бандюга — Дракона. Задержал, и на машине Влада привёз в отдел. Пристегнул наручниками к батарее и стал искать, до чего бы докопаться. Документы у Цепшина были в порядке, оружия он не носил. Осмотр машины тоже не дал положительного результата, разве что в багажнике валялось штук сорок гладко отполированных дюймовых дощечек размером полметра на тридцать сантиметров. С края на каждой была пробуравлена дырка. Для чего могла использоваться такая приблуда, Таньков затруднился предположить и сейчас хотел узнать это у Дракона.
— Ну, зачем она тебе? — опер грозно махнул дощечкой перед носом бандита. Влад хмуро глядел в окно. — Хлебало разверни, когда с тобой офицер разговаривает!
Иногда молчание бывает красноречивее любого ответа. Даже самого матерного. У молодого сыщика от гнева запылали уши. Дракон упорно держался, ждал, когда освободят свои или мусор отправит в камеру, чтобы отпустить через трое суток. Таньков был другого мнения. Он собирался любым путём добиться показаний. Куча дощечек в багажнике как-то сразу его насторожила. Вернее, но Таньков и сам себе не признавался в этом, неприятно поразила и даже слегка напугала.
— Для чего тебе это говно? — во весь голос заорал Таньков, разъяряясь от стыда за свой страх и непонятки. — Молчишь, партизан грёбаный? Ну, я тебя расколю!
Колоть предстояло вдвоём, больше никого из коллег на месте не было. Таньков заглянул в соседнюю комнату, где занимался с бумажками старший оперуполномоченный Васильев.
— Слышь, Виталя, надо бандюга поколоть. Я сейчас Дракона отловил, Цепшина, у него полный багажник этих штук, — показал Таньков находку. — Ты не знаешь, что это такое?
Васильева дощечка не впечатлила.
— Наверное, мясо резать или овощи, — предположил он, — на кухню.
— Да у него их полсотни.
— Может он долг стряс с кого-нибудь. Ты на чём его нахватил?
— Вообще я его на рынке взял, — потупился Таньков. — Задержал на три часа для установления личности. Так он чистый, но вот доски эти мне покоя не дают. Чует сердце, не к добру,
— На рынке? — оживился Васильев, которому не хотелось отрываться от срочных бумажек. — Может, он ими торговал или привёз товар кому-нибудь. Чего ты человека мурыжишь? Если документы в порядке — отпускай. Основания для взятия под стражу на деревяшках ты не нароешь.
— Ты прямо как следователь говоришь, — упрекнул Таньков и добавил язвительно. — А как же усиление мер по борьбе с оргпреступностью? Забыл, что ли, что нам зам с утра втирал? Как я буду с преступностью бороться, если одного Дракона не могу запереть?
— У тебя что, вообще ничего на него нет? — удивился Васильев.
— Был бы человек хороший — найдём. Если ты мне поможешь.
— Ладно, двинули, — решился Васильев, с превеликим трудом усадивший себя за бумажную работу и знавший, что повторить такой подвиг он соберётся нескоро.
Сыщики ввалились в кабинет Танькова грозные, как изготовившееся к битве войско. Дракон спокойно сидел у батареи, блестя на солнце затянутым в чёрную кожу плечом. Васильев придвинул стул, плюхнулся напротив бандита. Долго смотрел в глаза Цепшину. Тот выдержал взгляд.
— Значит, Дракон, — задумчиво произнёс старший опер и стукнул кулаком Влада по колену. — Вот. Ты. Значит. Какой. Дракон.
Каждое слово он сопровождал ударом, будто вбивал свою речь в ногу бандита. Таньков с интересом наблюдал за работой опытного коллеги. Он как мог перенимал уловки, но уже понял, что многие из них — сугубо индивидуальны. Так, как Васильев, он колоть не мог бы. Меланхоличности не хватало, что ли.
— Ну. И. Чего. Теперь. Будем. Делать. Дракон? — в той же манере вопросил опер. — В. Сознанку. Пойдём. Или. Тебя. Колоть. Надо?
Каждый удар всё болезненней отзывался в колене Цепшина. Лицо его застыло. Он ещё не попадал в такую прожарку, но слышал, что опера метелят братву беспощадно. Это в больших городах менты оглядываются, а здесь плющат по беспределу. Год назад в соседнем районе оуровцы правильному пацану бутылку в зад забили за то, что тот их пидорами обозвал. Мусоров из своего РОВД у Дракона тоже не было оснований подозревать в гуманизме.
— Надо всё же колоть, — вздохнул Васильев с некоторой грустью в голосе, но стучать по ноге перестал. — Жаль, Цепшин, а ведь это больно. Может быть расскажешь, что у вас за война. Пока живой, а? Всё равно тебя грохнут в ближайшие дни на стрелке или ещё где. Давай, объясни нам, из-за чего сыр-бор. Мы же тебя не на сознанку крутим и стучать ни на кого не заставляем. Обрисуй ситуацию. Нас твои лично расклады не интересуют, нам общая картина нужна.
Цепшин не отзывался и тогда Васильев приступил к действию. Он встал и резко ударил Влада ребром ладони по уху. Друкон стукнулся головой о стену. В ту же секунду толстый рант ботинка врезался ему в голень. Следующим ударил Таньков. Он подскочил и хлопнул Цепшина доской по затылку.
— Ну, колись, падла, — крикнул молодой опер. — Больше уговоров не будет. Давай по полной. Что это такое?
— Пошёл ты... — выдавил из себя Дракон, с ненавистью глядя на ментов. В глазах у него мутилось. Левое ухо заложило, как после купания, там бултыхалось что-то горячее, растекающееся по всей голове острой болью.
— Ах, так?!
Удары посыпались на Влада со всех сторон. Бандит полетел на пол и взвыл от боли в вывихнутой кисти. Она вывернулась из суставной сумки с противным булькающим кряканьем. Пристёгнутый к батарее, он ухитрился встать на карачки. Его пинали в четыре ноги. Потом Таньков, не рассчитавший силы, приложил ботинком в висок, и Дракон без чувств вытянулся на полу.
— Что же ты его не расколол? — Танькову было досадно, что труд пропал впустую: бандит изувечен без пользы, время потеряно зря. Кроме того, он боялся, что об этом проведает начальство и придётся отписываться за "физику".
Васильев был того же мнения.
— Да ну его на хрен, твоего Цепшина, — к нему вернулась рассудительность. — Давай его лучше домой отвезём. У мамки отлежится, может потише станет.
— Этот тише не станет, — проницательно заметил Таньков.
Они затолкали Дракона на заднее сиденье его "зубила" и привезли на окраину Глухова, к избе, в которой Цепшин обитал с матерью и бабкой. В отдел добрались на попутке. Весь день Таньков терзался, что так и не узнал назначение таинственных досочек, одна из которых осталась у него на память. Вечером он с коллегами напился, а следующий день принёс новые заботы, вытеснившие из головы драконовские дощечки. Война между группировками разгоралась, и расклады в районе ложились круче некуда. За пару месяцев западные потеряли пятнадцать бойцов, восточные — одиннадцать. Примерно через день в отделе уголовного розыска заводилось уголовное дело по факту умышленного убийства. Прикомандированные из области омоновцы обыскивали на дорогах все сколь-нибудь приличные тачки, выезжали с операми в адреса, устраивали рейды, изымали оружие, арестовывали бандитов. Выписавшийся из больницы опер отправился долечивать операционный шов на работу, но даже вместе с отгулявшим отпуск коллегой пять с половиной оуровцев явно не справлялись с задачей. С каждым днём стопа уголовных дел в сейфе Танькова стремительно росла. Молодой опер уже забыл, когда спал мирным сном, не боясь нагоняя на утреннем совещании.
Переработка сказалась, когда Таньков шакалил по рынку, взимая оброк со "своих" торгашей. Высосанная по ходу дела бутылка пива стала подавать позывные. Опер целеустремлённо просквозил вдоль молочного ряда и торопливо нырнул в щель между забором и давным-давно выгоревшим вагончиком-бытовкой, снести который у администрации всё никак не доходили руки. Вопреки устоявшейся ментовской привычке замороченный Таньков не оглянулся — уж слишком просилось наружу пиво. Едва он закончил дело, как в простенок деловито зашёл мужчина в чёрной кожаной куртке. Сыщик убрал хозяйство и поднял на соседа глаза. Рядом стоял Дракон. Он был серьёзен и деловит. Руки Танькова были заняты ширинкой и он не сумел защититься, когда на голову обрушился удар обмотанной изолентой велосипедной цепью. Оперативник боднул забор и мгновенно потерял сознание.
Очнулся Таньков между сиденьями, упираясь носом в грязную обивку. Машина порыкивала и тряслась, из чего опер заключил, что он куда-то едет. Вернее, его везут. Он пошевелился и понял, что руки за спиной крепко связаны. Только сейчас мент испугался. Однако наглости хватило вывернуть голову и, по мере возможности, осмотреться. Он натуги он закряхтел.
— Ожил, что ли? — донеслось с переднего сиденья.
Таньков встрепенулся. Он узнал голос Дракона.
— Ты куда меня везёшь? — не растерялся опер.
— На хутор... бабочек ловить.
— На какой ещё хутор? — боль хлынула в голову внезапно и сыщик уронил лицо на коврик. Он подумал, что напрягаться пока не следует — полученный им удар был слишком силён.
— Да есть тут один хутор, — разобрал Таньков сквозь шум в ушах. — Скоро увидишь.
Словно в подтверждение сказанного, Влад свернул. Машина замедлила ход и принялась колыхаться в колдобинах. Очевидно, начался просёлок. Ехали минут двадцать. По боковым стёклам хлестали молодые, гибкие ветки. Затем Дракон вырулил на большую поляну с избушкой, баней и колодцем. Это был так называемый хутор, тайно выстроенный Восточной группировкой. О нём знали только посвящённые. Здесь даже не прятали заложников — только пытали и приводили в исполнение смертные приговоры. Цепшин ненадолго удалился и вернулся с насупленным бойцом. Танькова выволокли из машины, поставили на ноги. Опер поспешно огляделся, стараясь запомнить местность на случай, если удастся бежать.
— Это Угрюмый, — представил напарника Дракон. — Знаешь его? Должен помнить.
— А, ну да, Захаров, — порылся в памяти Таньков. Этот бандит давно отошёл от дел, "вышел на пенсию", как считали в ОУР. Однако в картотеке он фигурировал под кличкой Захар.
— Точно, — кивнул Цепшин. — Вы ему год назад на допросе башку проломили, он теперь говорить не может.
— Вы меня тоже здоровья лишили, — продолжил Дракон. — Рука, вот, хреново двигается. Вот такие дела. Я нынче с Угрюмым на хуторе работаю.
— За похищение мента не боишься ответить? — дерзко спросил Таньков.
— Я тебя сегодня как увидел, — поделился Дракон, — сразу понял — судьба.
— Наши ведь найдут, спросят по-взрослому.
— Спросят — отвечу, — Таньков снова убедился, что давить на Цепшина бесполезно. — Давай, Угрюмый.
Бандиты схватили оперативника под мышки и повлекли к странному сооружению, воздвигнутому возле колодца. Рядом с молодой берёзкой находилась сваренная из железного уголка конструкция высотой около метра. Уголки поддерживали с внешней стороны две стопки знакомых Танькову дощечек. Между этими разборными столбиками торчал побуревший от крови кол, густо намазанный тавотом.
Увидев пыточной сооружение, опер исступлённо задёргался, повис на руках бандитов и замолотил ногами воздух.
— Суки! Падлы! Нет!
Захват разжался, Таньков полетел на землю. Бандиты расчётливо и точно замолотили его ногами, отбивая дыхание и лишая желания сопротивляться. У них уже был опыт и этап доставки на станок Дракон с Угрюмым отработали на совесть.
Скрюченного от боли Танькова раздели, распоров ножом швы. Сорванная одежда полетела в траву, а голого сыщика вздёрнули по дуге вверх и опустили на стопку досок. Кол едва проник в анус опера, заставив извиваться от неизведанного доселе ощущения. Угрюмый прислонил Танькова спиной к берёзе и связал локти вокруг ствола.
— Ну что, мусор, — Дракон с ностальгией потёр искалеченную руку, занывшую от резких движений, — помнишь, как ты меня про дощечки спрашивал?
Оперуполномоченный замер, тяжело дыша. Теперь он был готов очень внимательно слушать что угодно и сколько угодно. О назначении дощечек он и сам догадался. Таньков вдруг осознал, какая отрясающая улика подпирает в его кабинете ножку письменного стола. На миг страсть поискового азарта заставила его вообразить, как он колет Дракона, ЗНАЯ, для чего ему сорок дюймовых досок: Цепшин вёз на хутор недостающую часть пыточного приспособления — Восточная группировка готовилась к войне и допросам пленных! Таньков прикрыл глаза. Озарение помогло на секунду забыть о грозящих муках.
— Теперь спрашивать буду я, — голос Цепшина вернул сыщика на землю. Дракон выудил из травы что-то вроде кочерги с кольцом вместо ручки и зацепил верхнюю доску за специально высверленное отверстие, то же самое проделал Угрюмый. —Если начнёшь запираться, будет делать вот так.
Единым движением бандиты выдернули скользкие от тавота дощечки. Таньков всхлипнул от боли и прикусил губу. Кол вошёл неглубоко, но заставил напрячься.
— Понял, мусор? — ощерился Дракон. — На хуторе все говорят... рано или поздно. Так что валяй, сливай, кто тебе из нашей бригады барабанит.
— Ну ты подонок! — прошипел Таньков.
Ещё две пары дощечек полетели в траву. Танькову стало больно, но это была ещё терпимая боль. Он истошно заорал, суча ногами. Упасть не позволяла берёза, к которой его надёжно прикрутил Угрюмый.
— Можешь базлать хоть до посинения, — равнодушно произнёс Дракон, когда сыщик умолк. — Здесь тебя никто не услышит. А рассказать всё равно придётся. Иначе, сам понимаешь, порвём тебе очко на британский флаг.
В ответ Таньков облегчил боль потоком отборнейшего мата. Цепшин даже поморщился. Он снова зацепил крюком доску и кивнул Угрюмому. Лес поглотил душераздирающие вопли. Таньков оползал всё ниже, чувствуя, как лопается прямая кишка. Он пришёл в себя, когда его окатили холодной водой.
— Хорош дурку валять, — примирительно сказал Дракон. — Сейчас ты ещё можешь живым остаться, если мы тебя с кола снимем, а потом поздно будет. Так что давай, говори.
Танькову казалось, будто в зад ему вогнали раскалённую кочергу.
— Да!!! — с небывалым жаром выразил опер готовность сотрудничать с бандитами. — Да, сволочь, пиши, я всё скажу!!!
Танькова уже не интересовало, что с ним сделают после допроса. Ему хотелось одного — чтобы этот кошмар закончился. Цепшин достал из внутреннего кармана записную книжку. Вскоре он пофамильно знал всю известную Танькову агентуру Глуховского района и даже случайных доносчиков, с которыми оперу доводилось сталкиваться за годы розыскной деятельности. Такой глобальной сдачи осведомителей в истории уголовного розыска ещё не было. Закончив допрос, Влад подумал, что хутор себя окупил сегодня тысячекратно. Завалить стукачей — дело одного дня. Некоторых можно оставить и сливать через них дезу ментам. А можно их возить сюда и получать дополнительные сведения. Их он будет пытать с особой охотой. Впрочем, старшие сами решат, что с ними делать. В любом случае, они будут довольны. Дракон бережно убрал записную книжку посмотрел в глаза чёрному от страданий Танькову.
— Если бы ты не беспредельничал тогда, когда мне руку сломал, я бы сегодня тебя не тронул, — сообщил он, передразнивая меланхоличную манеру Васильева. — Чё ты докопался до меня с этими дощечками? Узнать хотел, зачем они мне? Ну, узнал?
— Узнал... — выдавил опер.
— Мало узнал, — усмехнулся Дракон. — Сейчас вникнешь поглубже. У нас намедни кекс один почти сутки протянул, прикинь! Живучий был, падла, бригадир западных...
Он зацепил крюком доску и потянул.
— Стой! — заорал Таньков. — Ты же обещал!...
— Я тебе ничего не обещал. Я сказал, что можешь живым остаться, если мы тебя с кола снимем, но мы не будем. Правда, Угрюмый?
Угрюмый осклабился и издал нечленораздельный звук, означающий то ли смех, то ли утвердительное мычание.
Бандиты опустили мента на дюйм, потом ещё и ещё. Пронзительно крича, Таньков корчился на колу, теряя ясность рассудка. Крови вытекало немного — почти вся она оставалась внутри. Толстый кол не позволял телу соскальзывать быстро, поэтому смерть для мента ползла как черепаха. Он уже умолял о ней, перестав материться, но не тут-то было. Дракон даже не представлял, на какие изощрения способен его напарник. Угрюмый совершенно одурел. Между палачом и жертвой возникла невидимая связь. Муки сыщика приводили его в экстаз. Дракон уже давно отошёл в сторону и только наблюдал. Он подумал, что Угрюмый обойдётся без девок и героина, а вот без пыток теперь жить не сможет. Цепшин привык к тому, как дико вопит человек с разрываемыми внутренностями, но от страданий Танькова в душе бандита шевельнулось что-то похожее на жалость. Однако, отобрать у напарника понравившуюся игрушку Влад не решался. Он только мог предположить, ЧТО дальше сотворит с мусорком обморозок Угрюмый, который, наконец, нашёл, кому отомстить за своё угробленное здоровье. Но в этой развлекухе Цепшин был ему не товарищ. От работы на хуторе Владу уже постоянно снилась всякая дрянь и он решил смотаться, чтобы не усугублять собственное и без того прогрессирующее психическое расстройство.
— Угрюмый, закончишь с ним сам, зароешь его потом, а я в город поеду, тут важное есть, — сказал Дракон и пошагал к машине, чтобы не видеть для чего разводящему костёр Угрюмому понадобятся коловорот, пила и клещи.