Аннотация: Вечер школьных друзей перерос в кошмарную ночь.
ОДНОКЛАССНИКИ
Грунин получил заказ. Десять тысяч дойчмарок — ему платили дойчмарками, хотя эта работа столько не стоила. Но кому-то срочно понадобилось устранить школьного учителя. Грунин знал его. Ляпин был последним, кто остался из их неразлучной шестёрки. Правда, себя самого Грунин к ней больше не причислял.
Они учились вместе с первого по десятый класс. Он, Лёшка Серебров, Маринка Быстрова, Влад Ретин, Мишка Ляпин и Ашотик Хачатрян. Как-то так получилось, что они всегда тусовались вместе и им не было скучно все десять лет. Однажды они поклялись дружить до гробовой доски. Грунин об этом теперь вспоминал с иронией.
Неизбежное случилось после выпускного вечера, когда они ставили друг другу автографы на цветных настенных календарях — подарок учителей. Шесть росписей на шести календарях, которые должны были пожизненно украшать стены их комнат — память о десяти годах учёбы. Ашотик принёс две бутылки коньяка и они страшно, как им показалось, напились. Потом выпускники отправились встречать белые ночи. А по дороге Алексей и Маринка исчезли.
Грунин догадался обо всём уже на следующий день. Было обидно, словно его обокрали; тогда он ещё не знал, что это чувство называется ревность. Он выследил Сереброва на улице, незаметно вошёл с ним в парадную и там дважды чиканул ножом. Весь на адреналине, Грунин был ловок, как индеец, и даже на запачкался в крови. Лёшка захрипел, забулькал и напоследок посмотрел убийце в глаза, но Грунину его не было жалко. Ревность исчезла, раскаяния он не чувствовал, только был страх, что случайно заметут. Через три дня неразлучная шестёрка поехала на кладбище, однако назад вернулись лишь пятеро. Влад, в день убийства встречавшийся с Лёшкой, не находил себе места от того, что не проводил друга домой. Уголовное дело повисло в прокуратуре "глухарём". След хулиганов, зарезавших парня с целью ограбления (у Грунина хватило сообразительности вывернуть карманы жертвы), затерялся, словно его и не было. Работа была чистая, но Влад, которому Лёшка рассказал о счастливом вечере, действовал Грунину на нервы. С бутылкой портвейна они забрались на крышу девятиэтажки. У Ретина спьяну развязался язык и он поведал другу, на чём основываются его подозрения. Грунин сделал правильные выводы. Ему не хотелось, чтобы своими версиями Ретин делился со следователем. Влад летел чуть меньше трёх секунд, а Грунину, чтобы спуститься на лифте, потребовалось целых две минуты.
Самоубийство пьяного Влада не решило проблемы. Потрясённая гибелью Сереброва Маринка долго не показывалась из дома, а потом сошлась с однокурсником; она, как и Ляпин, поступила в Герцена. В январе у неё вырос живот, нервы стали ни к чёрту и появились крайне шизовые подозрения. Некоторые касались таинственных хулиганов. Грунину такие интуитивные озарения чрезвычайно не понравились. Через Ляпина он выяснил, что с отцом будущего ребёнка Быстрова накануне рассорилась, и её родители об этом знают. Улучив момент, Грунин заглянул к ней в гости. После преодоления нравственного барьера идти по этому пути было легко. Он задушил Маринку капроновым шнуром, а потом подтянул за шнур к крюку от люстры и бросил под ноги перевёрнутую табуретку. Несчастная любовь и нежелательная беременность — частый повод для самоубийства.
Хачатрян пришёл к нему неделю спустя. Он задавал слишком много вопросов. Ашотик был очень умный, но не всегда осмотрительный. Грунин помнил клятву дружить до гробовой доски. Но друзей нельзя предавать жуткими подозрениями, поэтому клятве был конец. Что ж, не он первый её нарушил. Попадать в лапы ментам не хотелось и неразлучная шестёрка проредилась до двух человек. Для родителей Ашота навсегда осталось тайной, почему сын полез купаться на ночь глядя, но тот факт, что захлебнулся он, не сумев отцепить трусы от коряги, ни у кого сомнений не вызвал. А это было главное.
Начав убивать, Грунин уже не мог остановиться. Но делал это с умом и ни разу не попался. В Политехническом институте он познакомился с бандюгами и неоднократно выручал из затруднительных ситуаций. Учёба рассматривалась им как некое хобби, помимо расширения кругозора дающее отмазку от армии. Через пять лет Грунин покинул стены Политеха лейтенантом запаса. Тогда же им в первый и последний раз заинтересовались опера из убойного отдела. Вызвали на беседу. Грунин был искренне удивлён известием о знакомстве с бандитами, которых знал исключительно как физически развитых сокурсников. Его отпустили. Через неделю оба опера искалечились в аварии — на большой скорости, видимо от тряски, упала тормозная колодка. Бывает...
И вот снова школа. "Последний из великих выживших", как он называл Ляпина, вернулся в их старую добрую школу учителем литературы и русского языка. Толстый флегматичный Ляпин всегда держал подозрения при себе. В том, что они у него были, Грунин не сомневался. Что ж, настала и его очередь. Такова судьба, думал Грунин, идя к школе. Заказчик хотел, чтобы Ляпин был взорван. Грунин нёс в сумке мину направленного действия МОН-100 и всё необходимое для её установки. Когда Ляпин откроет дверь класса, поток осколков выбросит его за пределы реального мира. Он обречён, как и все остальные из их злосчастной шестёрки. Никуда не деться, видимо, это судьба, а от судьбы не уйдёшь. Грунин не был фаталистом, но иногда мысли о предопределённости приходили ему в голову. Подрыв осколочной мины был не в его манере обставлять работу под несчастный случай, но за десять тысяч дойчмарок можно было прогнуться перед заказчиком.
Вскрыв дверь отмычкой, он подождал в школьном саду, ожидая приезда ОВО, но, видимо, дверь на сигнализации не стояла. Тогда он вошёл в здание и поднялся на второй этаж, отмечая перемены, произошедшие за долгие годы. Изнутри школа была совсем не той, какой запомнилась старым ученикам: стены покрашены совсем иначе, на окнах декоративные решётки, даже двери поставили новые. Всё удивляло киллера. Он двигался беззвучно в кожаных ботинках на мягкой губчатой подошве, одетый в чёрное, невидимый в полумраке. Свет уличных фонарей падал через торцевое окно на паркет. Грунин как призрак шёл по коридору и его бледная тень скользила за ним.
А вот и дверь № 27. Рабочее место Ляпина. "Класс литературы и русского языка" — гласила табличка. Грунин открыл замок, вошёл и поставил сумку на пол.
Внизу, на первом этаже, прямо под ним, заскрипел отодвигаемый стол, высокая чёрная фигура разогнулась, хрустя суставами, разминая тело после многолетнего небытия, запрокинула голову и отрыла пасть в беззвучном пронзительном крике.
Грунин установил мину, вышел в коридор и приготовился закрыть замок, когда наработанным боковым зрением уловил непонятное движение сзади. "Менты!" — подумал он, выхватывая из кармана мощный фонарь. Не считая длинной отвёртки, это было единственное оружие. Яркий луч мог легко ослепить врага и дать возможность скрыться. Грунин не пользовался стволами и не любил убивать свидетелей. В его практике таковых ещё не было. По крайней мере, за работой никто не видел его лица. Грунин нажал на кнопку. Белый круг света выхватил из темноты приближающегося человека. Сначала Грунин не узнал его. Вернее, узнал, но не поверил увиденному.
Уж слишком он был похож. Он был таким же, как... Он остался таким же... Потому что...
"Там не стареют," — подумал Грунин.
Серебров приближался к нему.
Грунин отпрыгнул в сторону. Сзади тоже кто-то был. Он посветил туда и увидел девушку. Она была совсем рядом и в упор смотрела на него злобно, с ненавистью.
"Маринка Быстрова," — чуть было не сказал Грунин. Разумом он не пытался объяснить, как это всё получается. Опыт приказывал спасаться. Сначала надо унести ноги. Размышлять можно будет после, а заодно найти заказчика и потолковать с ним. Кажется, это были какие-то армяне. Грунин сбросил с плеча сумку, чтобы не мешала. Матерчатые бока и лямка не должны были сохранить отпечатков пальцев.
Серебров старался преградить путь к спасению. Он стоял посреди коридора, но даже расставив руки не мог перекрыть его весь. До него было метров пять и этого хватило, чтобы разогнаться. Как на занятиях по каратэ, Грунин сделал резкий рывок, стремглав побежал по стене, сделав пять шагов, и уклонился от цапнувшей воздух руки. Финт был ловкий, и пальцы ухватили пустоту. Грунин с разбега пролетел рекреацию и скользнул вниз по лестнице левого крыла.
Через запасной выход выломиться не удалось. Обновлённая школа готовила неприятные сюрпризы. Изнутри на дверях стояла массивная решётка, причём, запертая хитрым навесным замком. Грунин сунулся со своей отвёрткой, но сгоряча не управился, да и поздно было возиться даже отмычками.
Луч фонаря осветил лицо Влада Ретина, выпученный из орбиты глаз и покорёженный ударом об асфальт череп. Каким его похоронили, таким он и остался.
Страшен он был, тем более, что многое знал о смерти. Грунин притиснулся спиной к решётке и подумал, что зажатая в угол крыса начинает яростно нападать, но ему не хотелось принимать навязанную игру. Выход был. Дверь в подвал находилась сбоку, под лестницей. Грунин прыгнул и ударом ноги отворил её внутрь, сломав замок и петли. Ступени оказались крутыми, вдобавок там валялись грабли, мётла и совковые лопаты, набросанные после очередного субботника. Грунин поскользнулся на них, но вовремя ухватился за стену, ободрав ладонь до крови.
В подвале было пыльно. Грунин нащупал выключатель и зажёг свет. Вспыхнуло несколько тусклых лампочек посередине и в дальнем конце коридора. Боковые комнаты оставались тёмными. В детстве Грунин боялся их, когда на уроках труда доводилось прибираться в подвале. Он знал, что чудищ там нет, но закуты бетонного лабиринта пугали. Сейчас же тренированный киллер просто проигнорировал чёрные рты в стенах коридора. Грунин хотел пробежать под школой, подняться по второй лестнице и выйти через открытый ранее вход. Он ринулся вперёд. Тут же из-под ног поднялась туча пыли, в горле запершило и он закашлялся. Низкий потолок давил. Грунин пригнулся и по железному мостику преодолел трубу отопления, проложенную поперёк коридора. Впереди послышался писк.
"Крысы," — подумал он, вытаскивая отвёртку. Крысы были хозяевами заброшенного подвала. Грунин знал, что иногда они нападают. Светя во все стороны фонарём, он добежал до лестницы и рванул вверх.
Крыса сидела на трубе, висящей вдоль стены. Свет фонаря напугал её и она прыгнула Грунину на плечо, но прежде, чем вцепилась лапами в куртку, он ударил отвёрткой, встретив жалом в самое сердце. Крыса извивалась, умирая у него на руке. Она была проткнута насквозь и от силы удара сползла до пальцев. Она была большая, почти полметра, если считать хвост. В агонии он стегал во все стороны, словно яростная тёплая змея, и несколько раз обвивался вокруг запястья. Напоследок, крыса полила убийцу вонючей жёлтой струёй. Грунин с отвращением стряхнул животное на пол и каблуком раздавил зубастую башку. Рукоять отвёртки стала липкой, и Грунин отбросил её в тёмную комнату. Она беззвучно сгинула там, будто растворилась, очевидно, упав на что-то мягкое. Ободранную ладонь саднило и Грунин подумал, что его кровь смешалась с крысиной. "Мы стали кровными братьями," — усмехнулся он, орудуя отмычкой. Возня с замком отвлекла, и он успокоился.
Выход из подвала был сбоку от входной двери, через которую Грунин проник в школу. Киллер ринулся к ней, и хотел открыть, но она оказалась забита толстыми необструганными досками, кое-где исчирканными фломастером. Грунин подёргал за ручку, недоумевая, как же он смог зайти через неё в здание.
И тут зазвенел звонок. Грунин вздрогнул. В комнате, отделённой от него двумя слоями штукатурки и гипсокартона, мёртвая рука давила на белую кнопку и от этого на всех этажах дёргались стальные язычки; они колотились по чашечкам, издавая пронзительный звон, забивающий Грунину уши. Грунин выругался и побежал наверх. В рекреации второго этажа он подскочил к окну и распахнул раму. Он хотел прыгнуть вниз, пусть даже повредив ноги, но декоративная решётка в виде веточек с листьями, была намертво приварена к вмурованным в кирпичную стену стержням. Сломать или отогнуть её не представлялось возможным.
Из обеих коридоров заструились неясные тени. По мере приближения они сгущались и, попадая в свет уличных фонарей, обретали различимые формы. Грунин узнавал их: Серебров и Маринка, взявшись за руки, шли с одной стороны, а пригнувшиеся как два вратаря Влад и Ашот — с другой. В рекреации они рассредоточились и стали медленно сжимать полукруг. Окровавленный и обмоченный крысою киллер был припёрт к стене. Друзья до гроба приближались, паркет скрипел под их ногами, подошвы шуршали по полу, и Грунин думал, что их руки имеют вовсе не призрачную, а вполне материальную плотность. Ему вовсе не хотелось ощутить на себе их прикосновения.
Интуиция вновь подсказала ему выход. Грунин прыгнул на подоконник и, выждав, когда одноклассники подойдут ближе, ласточкой метнулся через голову Ашота, приземлился на руки, умело перекатился; инерция выбросила его на ноги и киллер побежал на третий этаж.
Везде были окна и на всех стояли решётки. Грунин от бессилия потряс одну, но крепления не поддались. Он задержал хриплое от страха и подвальной пыли дыхание, затравленно вслушиваясь и пытаясь уловить звуки шагов, но тут зазвенел звонок.
— Сволочи! — заорал Грунин.
Четвёртый этаж.
Решётки на окнах рекреации.
Выход на чердак закрыт, отмычка проскальзывает в скважине, вероятно, замок испорчен.
Грунин зажал ладонью нос и рот, прислушался сквозь бешенный стук сердца, чтобы не уловить уже, а хотя бы угадать, где находятся неразлучные друзья и что они делают — идут следом или ждут на одном из этажей.
Загремел звонок.
От проклятого звука в голове у Грунина перемкнуло. Он вдруг различил шаги мертвецов. Звон забивался в уши. Грунин плюнул и поскакал вниз по лестнице, светя под ноги и ругаясь. Он ухитрился не потерять фонарь и был этому несказанно рад, потому что уже перестал видеть в темноте. На адаптацию понадобилось бы несколько минут, а лишнего времени сейчас не было. Грунин торопливо спускался, он был готов к нападению и удивлялся, куда попрятались одноклассники. Но после второго этажа везение кончилось. На лестнице его ждали. Он поднял фонарь и увидел круглое Маринкино лицо, пухлые губы и синеватую полоску на горле. Странгуляционная борозда от капронового шнура была очень глубокой. Грунин хорошо помнил, как в неё проваливались пальцы, когда он перетягивал петлю на шее Маринки. Что она сейчас сделает с ним? Первая любовь больше не привлекала Грунина, он развернулся и взлетел по ступенькам на второй этаж.
Проклятый звонок трещал не умолкая. Он оглушал, сбивал мысли, и Грунин чувствовал себя, словно загнанное животное. В коридоре он увидел шедших навстречу Ретина и Хачатряна, но тренированное тело выручило и на сей раз: Грунин метнулся вниз, под ноги, нырнул с приседом меж двух протянувшихся на перехват рук, едва не порвав связки на толчковой ноге, буквально выстрелил себя вперёд и, оказавшись за спиной преследователей, оглянулся.
Влад и Ашот медленно разворачивались. За ними виднелся Серебров, вышедший из своей засады, и невысокая фигура Маринки. Вся четвёрка была в сборе. Звонок не давал думать, но Грунин уже вспомнил окно, где не было решётки. Он улыбнулся на прощание своим бывшим друзьям и широким движением распахнул дверь класса № 27.
***
Ляпин проснулся по привычке за минуту до звонка будильника. Несмотря на то, что вчера он допоздна засиделся за проверкой диктанта, сон был глубоким и учитель хорошо отдохнул. Ему снились школьные друзья: Лёшка, Влад, Ашотик, Марина. Они стояли, обнявшись за плечи, улыбались и махали ему руками. Не сразу Мишка понял, что они прощаются. Постепенно их фигуры стали отдаляться и таять. Они уходили, уходили навсегда. Сон принёс чистую светлую печаль и, проснувшись, Ляпин понял, что сейчас пойдёт в школу, где всё будет напоминать о друзьях. Школа связывала их вместе, к счастью, он там работал. Свой сон он забыл почти сразу, только осталась лёгкая грусть.
У кровати на полу Ляпин нашёл календарь. Развернув, Мишка увидел, что календарь на этот год, и на нём стоят четыре росписи. Сон и календарь были как-то связаны вместе, и Ляпин, недоумевая, пошёл на кухню, где заботливая мама готовила ему завтрак. Впереди была школа, которую он любил, и встреча с ней казалась учителю приятной.
***
— А здорово ты про дойчмарки догадался ввернуть, — сказал Женька Ретин.
— Этой деталью я его буквально купил, — скромно ответствовал Гарик Хачетурян.
— Да, круто мы всё обделали! — Женька приглушил рёв "Коррозии металла".
— Контрольную на завтра перенесли — только и всего, — рассудительно заметила Света Быстрова.
— Ничего. Главное, что мы получили практический результат. Надо Серёгу задействовать, пусть рассчитает по книге Перемен, — Гарик поиграл кнопками подаренного отцом сотового радиотелефона. — Алло, Серебровы у себя? Это Гарик. Серёжу можно позвать? Спасибо, я потом перезвоню.
— Дома нет? — спросил Женя, поправляя очки. Он совсем не был похож на покойного брата, так же как и Гарик на своего дядю.
— Соседи подошли. Серёга, наверное, опять у своих колдунов завис.
— Ох уж мне эти мужчины, — вздохнула Света, — треплются как бабы, да ещё со старыми китайцами. А друзей до могилы забыл.
— Зато наша магия всё равно лучше, — гордо заявил Ретин.
— Бесспорно, — согласился Хачетурян. — Мы хоть свои заклинания понимаем, поэтому и добиваемся чего-то на практике.
— Но контрольную-то всё равно не отменили, — фыркнула Быстрова.