Аннотация: Колдун в партизанском отряде - это сюрприз: и для немцев, и для партизан, и для собственного внука.
ДВА КОЛДУНА
Приказ оккупационных властей об обязательной сдаче зеркал жителями Морозовского района Ростовской области приводил в возмущение историков 50-х годов: фашистские сатрапы отнимали последнее у крестьян! Недоумение по поводу странного приказа рассеялось лишь в 2002 году, когда этот вопрос неожиданно вновь сделался актуальным. Стало понятно, отчего гитлеровцы считали зеркала любого размера страшным оружием СССР, способным переломить ход войны.
Ведун Никита Никанорович
22 сентября 2002 года
Днём я обычно не сплю, а тут сморило. Я сидел за компьютером и дурачился. Скачал из интернета и поставил себе картинку на рабочий стол: на чёрном фоне жуткий дьявол с горящими рогами, перевёрнутые пентаграммы и крест. Я не сатанист, просто картинка понравилась, эффектная. Но, растянутая на весь экран, быстро разонравилась. Я хотел её снести и не успел.
Спать захотелось внезапно, буквально стало рубить. Я даже компьютер не выключил, просто ткнул в кнопку скринсейвера и повалился на кровать. Мне тут же приснился дед, Ведун Никифор Никандрович. Он живёт 60 лет назад и во сне мы поддерживаем связь через канал наследственной памяти. Раньше он никогда меня так не призывал. Наведённый сон - это слишком крутая работа, чтобы делать её по пустякам. Значит, случилось нечто экстраординарное.
Ведун Никифор Никандрович
22 сентября 1942 года
Я не думал, что у меня получится средь бела дня вызвать внука, но в транс я лёг с твёрдым намерением достичь успеха. Иначе было нельзя. Я и ещё более тридцати товарищей подвергались смертельной опасности. Наш отряд ждало пленение, пытки и казнь. А ведь с нами были женщины и дети. И не осталось патронов, чтобы с честью погибнуть в бою или всем застрелиться.
В партизанском отряде я оказался в некотором соответствии с учением о духе народной борьбы, гениально созданным Владимиром Ильичём Ульяновым-Лениным. Когда началась война, я отправил семью в эвакуацию к родственникам в Иркутск, а сам остался дома. Отвёл глаза военкому и так не попал под мобилизацию. Работал по-прежнему ветеринаром в Мальцевске, наш совхоз давал нужное фронту мясо. Когда немцы подошли близко, я решил остаться на родной земле. Оккупацию встретил на прежней должности и спокойно работал, как все; никто не верил, что она продлится долго. Однако наши продолжали отступать, а в посёлке проявил себя подпольный обком. Из города приходили связные, передавали приказы и уносили разведданные. В партизанский отряд я попал во втором эшелоне. Оказывается, ещё до войны были списки тех, кто остаётся на боевую работу. А меня привлекли уже потом. Предварительно проверив, не являюсь ли уже внедрённым сотрудником особорганов.
Я согласился, когда мне предложили бороться с врагом. Немцев я не любил, да и кому понравится, когда к тебе в дом приходят чужаки с оружием и начинают разорять твою страну. В общем, я вступил в отряд. Хотелось прогнать оккупантов и наладить мирную, спокойную жизнь. Но как? Дельных рекомендаций на этот счёт не имелось. Директор свинофермы Дементьев Кузьма Иваныч, который был назначен командиром партизанского отряда, посоветовал приглядываться и собирать сведения. Уже потом, когда в отряде ко мне присмотрелись и поверили, Кузьма Иваныч сказал, что надо готовить акции возмездия против фашистских захватчиков. Поступили указания из Центра партизанского движения. В них нам приказывали совершать диверсии против групп противника, лиц, сотрудничающих с оккупационными властями, а также против немецкой администрации и чинов высшего командного состава гитлеровской армии. Рекомендации были дельными, но как их осуществлять Кузьма Иваныч не знал. Товарищи предлагали отравить пищу на гарнизонной кухне в Морозовске, напасть ночью на полицейский патруль, а то и вовсе закидать бутылками с бензином наш клуб, когда немцы соберутся посмотреть фильму. Клуб было жалко, и на совете отряда это предложение большинством голосов отвергли.
А я что мог? Надеть смертную кольчужку на коменданта? Мог. Но это озлило бы немцев и вызвало карательные акции. Линия судьбы коменданта так тесно сплеталась с участью нашего посёлка, что будущее виделось предельно ясно. Поэтому изводить высших чинов и лиц, сотрудничающих с фашистами, я не стал и товарищам посоветовал не дразнить гусей. Будет только хуже. А как сделать, чтобы стало лучше, я обещал подумать. Советовался с внуком. Он живёт на 60 лет вперёд, мы сносимся через сны. Никита говорит, что войну мы выиграем в мае сорок пятого, а с нашей земли враг уйдёт зимой, наголову разбитый под Сталинградом. Но про себя мне ничего дельного узнать не удаётся. Отец Никиты рассказывал, что я сгинул в оккупации. А поскольку живём мы с Никитой день в день, то о моей смерти он узнает только, когда я исчезну. Будущего он не видит, впрочем, я тоже. Его жизнь мне совершенно непонятна, да и говорит он как-то странно. Вроде бы живёт в изобилии, но жалуется, что при Сталине было лучше.
Словом, рецептов борьбы с врагом я от потомка не получил, но решил над этим подумать. О чём и сказал на собрании. Товарищи возмутились, что я их смелые предложения отверг, назвали меня уклонистом и ещё всякими неправильными словами. Я не стал спорить, а зря. Следующей же ночью пятеро отважных комсомольцев, ещё школьники, напали с ножами на патруль. Обоих полицаев слегка порезали, но те с ними справились, повязали четверых и потащили в участок. Один мальчонка, самый слабый, бросил нож и убежал. Этим он спас наш отряд.
Кузьма Иваныч созвал всех экстренно и приказал собираться. Никто не надеялся, что смелые юноши будут молчать. Отсрочку мы имели только организационную - пока в Морозовске соберут полицаев, поднимут гарнизон и разойдутся арестовывать заговорщиков. Поэтому выступили мы сразу, отправив, кому было надо, за роднёй и объявив сбор на берегу Быстрой. Когда сошлись в назначенное время, я удивился, не знал, что будет так много. Более тридцати человек, некоторые с семьями. Мы двинулись вдоль реки, в сторону Скосырской, чтобы там через мост уйти на тот берег и спрятаться в лесах. Мы почти дошли, когда нас догнали мотоциклисты. Из оружия у нас имелось три пистолета и винтовка, а у них были автоматы. Оторваться от немцев не получалось. Потом с одной из мотоциклетных колясок заработал пулемёт, и стало совсем кисло.
Кузьма Иваныч приказал занять оборону. Мы бросились к дому, стоящему на отшибе, ведь до Скосырской почти дошли! Укрылись там все. Ранены были двое. Мотоциклисты сняли пулемёт и отправили посыльного в штаб. Редким огнём мы держали немцев на расстоянии, да они и не совались. Ждали подкрепления. Мы тоже ждали. Было ясно, что, когда приедут грузовики с солдатами, нам крышка. Я выручить не мог: быстро убивать людей не умею, да под обстрелом не очень-то поколдуешь. В домик старого агронома нас набилось как спичек в коробку. Дети орут, раненые стонут, женщины плачут. Я помог, кому сумел. Остановил кровь, снял боль. Пулю вытянул из раны. И на этом всё. Пёрка! Надо было ждать полицию и гарнизон. А потом - тюрьма, и неизвестно, удастся ли там отвести глаза всем, кому нужно. Я понял, каким образом сгину в оккупации.
И тут мой взгляд упал на большое зеркало. У агронома оно было размером почти с дверь, в старинной резной оправе. Разумеется, я и раньше его видел, но глаз именно сейчас зацепило.
Я не надеялся на благополучный исход. Признаюсь, даже не верил, что удастся средь бела дня вызвать внука. Но в транс вошёл с твёрдым намерением достичь успеха. Предварительно сурово наказав Кузьме Иванычу следить, чтобы меня не потревожили, и голосом грома приказав всем молчать. Я подошёл к зеркалу и начал всматриваться в глаза, желая путём родовых уз дойти до внука. Но видел только себя:
Ведун Никита Никанорович
22 сентября 2002 года
У деда действительно случилось нечто совсем экстраординарное, как он говорит, пёрка. Я увидел его в хате, набитой испуганными людьми. Дед был собран весь, как кулак. Он даже не слишком обрадовался, когда я отозвался. Спросил только, есть ли у меня свеча из пчелиного воска и большое зеркало. Свеча у меня была, а про зеркало мог бы не спрашивать - не раз бывал у меня дома в теле сновидения. Я не разочаровал деда и заверил, что постараюсь произвести синхронно с ним ритуал, действуя по его советам.
Оказалось совсем не просто в полудрёме встать и начать осмысленно работать. Труднее всего было не проснуться до окончания ритуала, чтобы не нарушить сомнамбулическую связь. Поначалу я видел в зеркале своё отражение, а затем узрел деда и полную хату людей из сна. Тогда я позволил себе пробудиться.
Ведун Никифор Никандрович
22 сентября 1942 года
Когда я понял, что смотрю в глаза Никите, то поверил в исход и задул венчальную свечу агрономши. Обернулся к товарищам. Они смотрели мимо меня, и страх перед арестом и казнью сменялся паническим ужасом. Ещё миг, и они начнут беспорядочно метаться, выскакивать из дома и попадать под пули. Немцев снаружи мало, и они не будут брать в плен.
Бранным гласом я воззвал к их партийной совести, обратив даже тех, кто не имел чётких убеждений. После сообщил Кузьме Иванычу, что есть возможность эвакуироваться. Пусть дисциплинированно, не рассуждая, шагают в проём и оказываются в безопасности. А порассуждать о случившемся с позиции материалистического мировоззрения можно будет потом.
Наступила гробовая тишина. Наши, как я узнал позже, не стреляли потому, что кончились патроны, немцы тоже берегли боезапас. В общем, после моих слов всё замерло. Мне никто не верил. И тогда, чтобы ускорить дело, я приказал Никите отойти, схватил под микитки чьего-то карапуза и запустил его прямо на диван, стоящий у внука напротив зеркала. За ребёнком, опомнившись, кинулась мать. За ней все остальные. Я расталкивал товарищей, пропуская по одному и крича, чтобы не хватались за раму и не раскачивали зеркало. Ведь всему есть предел, даже прочности терпения эфира, а если эфир возмутится, то тогда будет беда и проход превратится обратно в зеркало. Люди жались, и я загнал их туда, кроме Кузьмы Иваныча и ещё троих бойцов, оборонявших окна.
Тут-то зеркало и упало! Его всё-таки сбили впопыхах. Рама накренилась, чья-то отрезанная стеклом голень в кирзовом ботинке упала на пол, а за ней последовало зеркало, разлетевшись на сотни мелких осколков. За окном послышался рокот грузовика и отрывистые немецкие команды.
Ведун Никита Никанорович
13 октября 2002 года
22 сентября я до сих пор вспоминаю с содроганием. Двадцать восемь человек в трёхкомнатной квартире учинили жуткое столпотворение. И хотя они поначалу были ошарашенными, мне пришлось туго. Раненый с кровоточащим обрубком ноги, отхваченной зеркалом, заставил меня вывернуть аптечку. Нашлись умельцы, которые наложили жгут и бинты, но были другие раненые, нуждавшиеся в перевязке и немедленной госпитализации. Какой-то коренастый мужлан требовал телефон и настаивал на срочной связи с обкомом. Телефон у меня имелся, а вот с обкомами была проблема. Я безуспешно пытался растолковать политическую обстановку в стране, лихорадочно думая, что происходит сейчас с дедом. От мужиков я узнал, что дом окружён фашистами. Вернее, был окружён. 60 лет назад.
Поначалу я решил не выпускать из квартиры всю эту ораву до появления деда. Потрёпанные трудовой жизнью люди в неказистой одежде кое-как разместились по комнатам, опасливо поглядывая на меблировку. Особое недоверие у них вызывали телевизор и холодильник. Кто-то из детей, привлечённых работой скринсейвера, рисующего на мониторе разноцветный трубопровод, добрался до стола и случайно тронул мышь. Возникший тут же дьявол с пылающими рогами заставил детей закричать от ужаса. Закудахтали женщины, испугавшиеся, что отпрыск сломал ценный прибор. Мужики сурово глядели в окно, на широкую панораму проспекта и вульгарные рекламные щиты между четырнадцатиэтажными точечными домами.
Умельцы к этому времени закончили перевязку. Обозрев заляпанный кровью палас, я вызвал "скорую помощь".
- Сейчас приедут врачи, - заверил я. - Мы что-нибудь придумаем.
И добавил на свою беду:
- Вы есть хотите?
Упразднение местных комитетов партии я теперь воспринимаю с большой досадой. Куда, скажите мне, деть двадцать пять человек, происхождение которых не могут внятно объяснить даже они сами? Случись это в советском государстве, ими бы занялись компетентные органы, разобрались и разместили в какой-нибудь общаге или отправили бы на малую родину. Или устроили в городе по партийной линии - среди них было много коммунистов с колоссальным (на сей день) стажем. Но, увы, золотая эпоха сталинизма миновала.
Выгнать подпольщиков на осенние холода я не мог и вся орава поселилась у меня. Деньги на продукты вылетели мгновенно. Мне пришлось давать объяснения в милиции, проявившей интерес по поводу пулевых ранений у двоих пациентов, доставленных из моей квартиры. Сами раненые партизаны несли такую чушь, что от них быстро отстали и милиция, и врачи. Тем временем, мы с мужиками обсуждали план дальнейшей жизни. Они хотели отправиться к себе в Мальцевск, где, как полагали, их с нетерпением ждут. Я с трудом растолковал, что они никому там не нужны, да и никакого Мальцевска на карте не обнаружил, наверное, разрушили полностью во время боёв. Делегация из женщин ходила, по старой памяти, в райисполком, но там чиновники в аккуратных серых костюмах вежливо развели руками. С тем же успехом они посетили мэрию. Там их, правда, заметили шустрые ребята с телевидения и сняли сюжет. Я его даже видел в вечерних новостях. На фоне чеченских событий и криминальной хроники кучка попрошаек не смотрелась, и о них забыли.
Пока бабы мололи языком, мужики пошли работать на стройку. В квартире у меня спали на полу в две смены, от постоянных прачечных испарений отклеился кафель в ванной, в туалет была очередь.
Через три недели, когда я уже начал привыкать, объявился дед. Своим обычным путём - в ночном сне, которым мне удавалось забыться на персональном "хозяйском" диванчике. Он спросил, есть ли у меня свеча из пчелиного воска? Я ответил, что смогу провести какой угодно ритуал, лишь бы партизанский отряд убрался из моего жилья. Дед сказал, что отряд увести не может, потому что следственный эксперимент проводится в рамках мероприятий гестапо.
Дело в том, что он и ещё четверо товарищей находятся в застенках. Разумеется, они рассказали. Всё рассказали, не утаивая даже отчаянных планов подпольной борьбы. Тех, кто молчал, немцы били, а потому гестапо вскоре знало весь расклад. Не поверить было трудно, потому что узники находились в высшей степени откровенности, и следователи это видели. Да и загадочный обрубок ноги свидетельствовал в их пользу, не говоря уж о показаниях агрономши.
Поэтому на завтра назначен эксперимент. Примерно на полдень. Я в это время должен стоять у зеркала со свечой и ждать призыва. Пусть товарищи из отряда тоже будут рядом. Когда проход откроется, дед попытается уйти, а мы ему поможем. Он спросил, как встретили товарищей. Я сказал, что устроил их пока у себя, а раненых отправил в больницу. Дед согласился, что это был самый мудрый способ, достойный нас, Ведунов, и осведомился, нет ли у меня оружия. Я напомнил, что оружие по-прежнему под запретом, однако заверил, что мы как-нибудь справимся.
В назначенный час все были наготове. И подпольщики, и гестапо. Это выяснилось, когда я вдруг понял, что, прижавшись лбом к зеркалу, вглядываюсь не в свои глаза, и, отойдя, увидел в раме похожего на меня измождённого человека, а за его спиной казённую обстановку и людей в чёрной форме. Они тоже увидели меня. А также то, что находилось за моей спиной. И здорово напугались - дед не сказал им, что проход открывается в ад. Он и сам не знал.
Дед был в кандалах, ручных и ножных, а по бокам стояли два здоровенных эсэсовца, но они тоже опешили, и это помогло деду бежать. Он прыгнул вперёд, сбив меня с ног.
- Ломай! - крикнул он.
Я так и не увидел, что творилось в кабинете (позднее дед рассказал, что это была приёмная гауляйтера, потому что на эксперимент прилетели посмотреть из Германии сотрудники "Аненэрбэ"). Один из товарищей сорвал трюмо с креплений и обрушил его на пол. Зря так с ним поступил, ведь покой эфира был нарушен и разбивал он уже простое стекло.
Товарищи заботливо подняли деда. Он поначалу ничего не понял и шарахнулся от них, но тут всё выяснилось. Они молча обнялись, а потом стали деловито осматривать кандалы. С помощью ножовки и молотка с зубилом мы их быстро сняли.
- Ловко ты с личинами придумал, - со знанием дела одобрил дед, глядя на затянутую чёрным крепом прихожую и латексные маски монстров, которые я утром купил в магазине приколов на полученный мужиками аванс. - Когда преисподняя в зеркале проступила, тут не то что немцы, а я сам струхнул.
- Хорошо, что не растерялся, - вздохнул я, - а то тащи тебя в ад. Ты есть хочешь?
Теперь у меня появилась возможность общаться с дедом сколь угодно долго. Это оказался помятый на допросах, но ещё очень крепкий мужчина, всего лет на десять постарше меня. Отец очень удивится, когда его увидит. Нам обоим стало ясно, как он пропал без вести в оккупации, ведь назад ему не вернуться. Для того, чтобы открыть проход, нужен человек с другой стороны. Много знающий, искушённый в ритуалах колдун, телепатически связанный со своим напарником. Где ещё найдёшь такого?
Впрочем, дед надеется продолжить опыты. Вместе мы не просто ты и я, вместе - это Мы, говорит он. У меня ему нравится и он хочет совместными усилиями удлинить канал родовой связи, чтобы наладить сомнамбулическое общение с кем-нибудь из предков или потомков. Возможно даже мы сумеем расселить подпольщиков. Всем скопом в моей квартире уж слишком тесно.