Приёмники^[1]

С герметичной машиной скорой помощи и тикающим счётчиком Резерфорда, мы проехали через контрольно-пропускной пункт больницы и помчались вдоль полосы в Сандхёрст и Рай, затем свернули по главной дороге на восток в Уолленд-Марш и на перекрёсток Бренцетт, что в Нью-Ромни. Когда мы выезжали, стояла солнечная погода, но c приближением к побережью небо стало свинцовым и пасмурным, а серебристо-серый туман сохранял видимость около мили. Прибрежная дорога в Дандженесс представляла собой лоскутное одеяло из ремонтных работ, а свежие кратеры были либо забаррикадированы, либо перекрыты временными металлическими пластинами. Ральф воспринимал всё это как должное, виляя скорой так и этак, словно проезжал по этой дороге тысячу раз, ни разу не позволяя нашей скорости упасть ниже сорока миль в час. Я держался за приборную панель, пока скорая шаталась из стороны в сторону, скрипя подвеской. Ральф не являлся моим обычным водителем, и ему потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть.

- Тебя не укачивает, Уолли? - спросил он с широкой улыбкой. - В машине скорой помощи, сэр? - Просто выглядишь немного зелёным! - Я в порядке, сэр прямо как дождь. - Ты в надежных руках, не беспокойся об этом.

Между толчками я спросил:

- Давно водите, сэр? - Двадцать лет или около того, с перерывами. Начинал сержантом в Особом полицейском подразделении, потом записался рядовым в Лондонскую полевую скорую помощь. - Вы были во Франции, сэр, перед отступлением? - Спокойно, парень. Если Патриотическая лига услышит, как ты говоришь в подобном тоне, они тебе кишки на подвязки натянут. Это была 'консолидация', помни. Ну, я был там... выполнял эту работу. Равель тоже был водителем для французов, между прочим, и мы больше не встречались. - Равель, сэр? - Мой старый учитель. Уже давно.

Честно говоря, я не слишком многое знал о Ральфе. Его звали мистер Воан Уильямс, но никто никогда не называл его иначе, как Ральфом, или реже 'дядей Ральфом'. Он являлся известным лицом в Крэнбруке, всегда организовывал концерты монотонного пения у пианино в столовой. Говорят, он был композитором, и довольно хорошим, хотя я ни разу о нём не слышал. Большинству парней он нравился, потому что был лишён всяких манер и грациозности, хотя можно было сказать, что он происходил из хорошей семьи. Я предполагал, что ему было около шестидесяти, однако он был крепким, будто мог продержаться ещё пару лет без каких-либо проблем. Вокруг находилось много таких, как он: людей, записавшихся в армию в начале войны, когда им было ещё немного за сорок, и которые служили с тех пор. Иногда, слушая речи Мистера Чемберлена^[2] по радио, я задавался вопросом, буду ли я всё ещё здесь через двадцать лет, с товарищем по скорой помощи, который был бы достаточно молод, чтобы являться моим сыном.

Мы проехали огневую точку, которая до сих пор использовалась, два ствола торчали под углом, словно пара пальцев, указывающих гуннам, куда их стоит засунуть, а затем ещё одну, попавшую под бомбы, после которых она превратилась в разбитый панцирь, словно бетонно-серая шляпная коробка, на которую наступили; затем мы притормозили на КПП рядом с полосатым киоском, окружённым мешками с песком. У охранников на шеях висели коробки, набитые масками, на случай, если сработает газовая тревога. Нас пропустили, не останавливая, и после мы мчались ещё около мили вдоль щебёнки с колючей проволокой по обеим сторонам. Из тумана вырисовывалась высокая фигура, того же серого цвета, что и огневые точки, а немного дальше виднелась другая похожая фигура, и третья, едва различимая за ней. Издалека они выглядели как высокие серые надгробия, торчащие из-под земли. Подойдя ближе, я увидел, что все сооружения походили друг на друга, хотя я всё ещё не имел ни малейшего представления о том, что это такое. Я не видел ни дверей, ни окон, ни бойниц, по крайней мере, с того угла, откуда мы приближались.

- Не думаю, имеешь ли ты представление о том, что всё это значит, - сказал Ральф. - Ты ведь никогда не был в Дандженессе. Существует ещё несколько станций в Хайте и на побережье в Сандерленде, но я не думаю, что ты хоть раз там бывал. - Нет, сэр, - признался я. - Чем ты занимался до того, как попал в Корпус? - Артиллерия, сэр. Зенитная установка в Сэлси. - Много сбил? - Несколько аэропланов-корректировщиков. Одно летающее крыло и пара цеппелинов. Потом я был ранен в Севеноуксе.

Мы проехали первое строение. Поскольку дорога немного извивалась, я смог увидеть, что в передней части объекта не было ни дверей, ни окон и каких-либо признаков бойниц. Основная часть представляла собой большую бетонную чашу с толстым ободом, уложенную почти набок, так что она была обращена к морю, как большое изогнутое ухо. Чаша легко имела пятьдесят или шестьдесят футов в поперечнике, а её нижний край находился примерно в тридцати футах от земли. Она была прикреплена - или отлита как часть - к тяжёлой опорной стене с покатыми сторонами, сделанной из того же уныло-серого бетона. Под ободом чаши располагалась хижина без окон, и с крыши этой хижины возвышалась металлическая башня, которая заканчивалась столбом, торчащим так, что она располагалась перед центральной частью чаши.

- Теперь они сделали их больше. - сказал Ральф. - Когда я был здесь в последний раз, строения были размером минимум вполовину меньше. - Понятия не имею, в чем дело, сэр. - Правда, Уолли? - Так точно, сэр.

Скорая немного замедлила ход, и мы проехали мимо бетонного постамента, на котором был установлен любопытный предмет, напоминающий сплющенный прожектор на люльке, которым можно было двигать в разных направлениях. Двое мужчин сидели на стульях, прикрепленных по обе стороны от подвижной части люльки. В дополнение к противогазам на них были надеты тяжелые чёрные наушники. Мужчины держались за рычаги и рулевые колеса, и когда мы проезжали мимо люльки, она наклонилась и повернулась, заставив меня вспомнить спящую собаку, внезапно проснувшуюся, чтобы побежать за осой. Третий мужчина стоял рядом с ними, держа рядом с ухом портативный телефон.

- Название акустической игровой локации. - сказал Ральф, прежде чем выжидающе посмотреть на меня. - Полагаю, теперь всё кристально ясно? - Не совсем, сэр. Но вы говорите 'акустический' - думаю, это как-то связано со звуком? - Очень хорошо. Это одна из главных станций на южном побережье. Те парни, мимо которых мы только что проехали, слушают небо: штука, на которой они сидят, может улавливать звуки с расстояния в десятки миль. - Я думал об этом пару минут. Не оглохнут ли они, когда мы проезжаем мимо? - Не больше, чем тебя ослепит солнце, если посмотришь в противоположную от него сторону. Приёмник усиливает только звуки, поступающие в него в направлении, куда тот наведён - всё остальное не имеет значения. Эти парни направляют его, пока не уловят гул приближающегося аэроплана, а затем качают им вперёд-назад и из стороны в сторону, пока не убедятся, что получили сигнал наибольшей силы. После этого третий малый считывает высоту и угол направления и передаёт эту информацию по телефону напрямую координатору береговой обороны, который затем может дать указания большим пушкам или ВВС. - Когда нам говорили направлять наши пушки, сэр, я всегда предполагал, что это дело рук корректировщиков. - Что ж, несомненно, они хотели, чтобы ты так думал. Не то чтобы у гуннов не было своих собственных станций, но мы всегда считали, что наша система координации лучше. В ясный день, когда аэропланы находятся в пределах видимости, корректировщик всегда справится лучше звуковиков - всё дело в длинах волн и проблеме создания звуковых зеркал, намного больших, чем те, которые у нас уже есть. Но в случае наступления темноты, или когда погода пасмурная, как сейчас, а аэропланы находятся далеко, данные, предоставляемые звуковыми станциями, дают нам пару минут раннего предупреждения.

Вторая бетонная фигура теперь находилась справа от нас. Я заметил, что на ободе тарелки отсутствовал большой кусок, а на земле под ним лежала куча бетонного щебня - будто кто-то отхватил кусок печенья. Возле хижины стоял человек в белых перчатках и противогазе, жестами указывая нам продолжать движение.

- Похоже, они получили прямое попадание. - сказал я. - Как думаете, что это было?

Ральф направился к третьей фигуре.

- Летающее крыло или дальнобойные снаряды - сейчас уже не так важно - оба одинаково плохи. - Эти бетонные штуки не отличаются от тех, которыми управляли люди? - Они используют общую идею, просто в увеличенном масштабе. Люди называют их звуковыми зеркалами - чем они, собственно, и являются - гигантскими зеркалами для сбора всего этого звука и концентрации его на крошечной точке прямо перед тарелкой. - Я не понимаю, как можно управлять одним из них, сэр, не говоря уже о том, чтобы качать им вперёд-назад. - Очевидно, нельзя. Но можно немного переместить приёмную трубу, что даст аналогичный эффект. Все три из них наведены по разным направлениям, чтобы охватить вероятные углы подхода. В хороший день они поймают бомбардировщики, когда те еще будут группироваться над Францией.

Я не видел никаких фигур позади третьей, потому предположил, что она является границей станции Дандженесс. Дальше виднелась бесцветная полоса болотистых кустарников, насколько позволял мне видеть туман. Последнее строение было еще сильнее повреждено, чем второе, в нём отсутствовали два куска. Большой кусок бетона даже упал на крышу хижины, хотя в остальном конструкция выглядела невредимой. Охранник с коробкой для противогаза на шее велел нам припарковаться рядом с хижиной, жестикулируя с некоторой настойчивостью. У него было красное как свекла лицо и рябые щёки, и он выглядел совершенно сытым по горло своей участью. Ральф остановил машину скорой помощи, и её двигатель затих. Даже через герметичные окна я слышал медленное нарастание воя сирен. Они звучали так долго и так часто, и единственное, чем, в конце концов, можно было себе помочь, это притвориться глухим. Если этого не сделать, то имелись все шансы сойти с ума от беспокойства.

Мы вышли из скорой, достали наши коробки с противогазами из-под сидений и прихватили двое свернутых носилок из заднего отсека, неся по одной на каждого. Мы не знали, с каким количеством раненых нам придется иметь дело, но всегда стоило предполагать худшее: если придётся вернуться за новыми носилками, мы это сделаем.

- Там - сказал охранник с лицом свеклы, прежде чем зашагать в сторону второго строения. - Поторопитесь - после такого обстрела обычно появляются летающие крылья. - Сколько раненых? - крикнул ему вслед Ральф, но мужчина уже поправлял маску и будто не слышал его. Над головой пролетела чайка и, казалось, посмеялась над нами. - У него выходной, - сказал я, когда мы подходили к хижине. - Твои нервы будут не в порядке после долгого пребывания здесь. Гунны активно бомбили эти станции прослушивания годами. Конечно, мы строим башни заново, как только от них ничего не остаётся - бетон дёшев и быстр в производстве - но по какой-то странной причине это только поощряет их возвращаться снова и снова. - Простите за вопрос, но откуда вы всё это знаете, сэр? Разве это не является совершенно секретной информацией? - Являлось, хотя вряд ли надолго. Не сомневаюсь, что ты заметил эти беспроводные вышки, которые вырастают повсюду? - Да? - осторожно ответил я, поскольку видел веретенообразные конструкции собственными глазами. - Ходят слухи, что они могут довольно быстро заменить посты прослушивания. Ловят аэропланы за сотни миль, а не за десятки. Но пока их не раскинут по всему южному побережью и не подключат как следует, эти акустические локаторы - всё, что у нас есть. - Ральф положил руку на дверь хижины. - А насчёт твоего первого вопроса... ну, давай сначала займёмся ребятами здесь, хорошо?

Дверь в хижину открывалась туго из-за прорезиненных газовых уплотнителей, но после хорошего рывка она достаточно легко распахнулась. Я последовал за Ральфом внутрь, не совсем понимая, чего ожидать. Несмотря на уплотнения, в хижине ощущалась сырость и холод, как в старой влажной пещере у моря. Хотя окон не было, на потолке горел электрический свет, в лампочке, запертой за черной металлической клеткой, а красная, другая рядом с ней, не работала. Горящая лампочка испускала унылое коричневое свечение, и моему здоровому глазу потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть. Внутри стояла кое-какая мебель: серый металлический стол с черным бакелитовым телефоном, несколько стульев, пара полок с коробками и технической литературой, а также много секретного на вид радиооборудования, большая часть которого также была сделана из чёрного бакелита. И мужчина, сидевший на одном из стульев под углом к столу, с повязкой на голове и ещё одной на предплечье, у закатанного рукава рубашки. Когда мы вошли, он снял наушники с головы и положил их на стол. Он также закрыл большой зелёный журнал, который лежал рядом, и сдвинул его на заднюю часть стола. Я только мельком увидел отдельные бумаги, засунутые в журнал, со множеством нацарапанных линий и пятен на них. Я заметил, что на столе, рядом с чернильницей, лежала перьевая ручка.

Мужчина был намного старше меня, хотя я бы всё равно сказал, что он выглядел на десять лет моложе Ральфа, на пятьдесят с небольшим. Он всё ещё носил усы, хотя те были сейчас не в моде. Незнакомец посмотрел в нашу сторону сонным взглядом, будто дремал до этого момента, и добродушно отмахнулся от нас.

- Я в порядке, ребята, всего несколько царапин, не более. Я сказал им, что не стоит вызывать скорую. - Мы сами это решим, правда, Уолли? - сказал мне Ральф, будто мы работали вместе много лет.

Я закрыл дверь за нами. Мужчина застыл на стуле и уставился на дверь прищуренными глазами.

- Ральф? Боже мой, не может быть, правда? - Джордж? - Он самый, старина!

Ральф покачал головой в радостном изумлении.

- Из всех мест!

Улыбка расплылась на лице другого мужчины.

- Полагаю, ты узнал, что я здесь работаю? - Вовсе нет!

Мужчина рассмеялся.

- Но это ты замолвил за меня словечко!

У него проглядывала довольно пафосная манера разговора, как у Ральфа, но в ней также присутствовал лёгкий йоркширский акцент. Я поставил носилки у стены, придя к выводу, что они мне не понадобятся, хотя человеку все равно придется вернуться в Крэнбрук.

- Ну да, - сказал Ральф, - но это было давно, не так ли? Боюсь, тебе придётся сделать мне скидку - в старости я начал немного хромать. - Он поставил свои носилки и снова покачал головой, словно всё ещё не мог поверить в то, что видит. Он медленно двинулся с целью осмотреть сидящего мужчину. - Ну, что случилось? Тебя сбили с ног? - Нет, - сказал наш пациент, - я находился снаружи, спускался по лестнице из приёмной трубы, когда несколько снарядов попали в тарелку. Меня сбило с лестницы парой осколков. Я ударился головой о стену хижины и поранил руку.

Ральф строго посмотрел на него.

- Ты был снаружи во время обстрела? Старый глупый дурак, Баттерворт. - Приёмную трубу нужно было отрегулировать. Ты знаешь, как это бывает - кто-то должен был это сделать. - Но не ты, Джордж - не ты вместо кого-то ещё. Ну, я полагаю, тебе лучше вернуться в Крэнбрук. Тот парень снаружи сказал, что мы можем ожидать летающие крылья. Не думай, что тебе будет слишком жаль их не заметить, правда? - Так всегда и бывает, - сказал мужчина. - Берты^[3] выводят из строя наши посты прослушивания, а затем аэропланы могут прилететь и выбрать себе цели на досуге. Ты прав, Ральф, вам, ребята, лучше двигать отсюда. Но можешь оставить меня здесь, я поправлюсь. - Без шансов, старина. Сможешь встать? - Честно говоря, я в порядке. - И у нас есть обязанность заботиться о тебе, так что нет смысла спорить, верно, Уолли? - Верно, сэр, - сказал я.

Ральф протянул руку, и сидящий мужчина двинулся, чтобы встать. Видя, что ему не нравится переносить вес на предплечье, я задался вопросом, была ли его травма серьёзнее, чем просто царапина.

Как раз в этот момент раздался дальний удар, который ощущался больше сквозь землю, чем через воздух. За ним быстро последовал другой, немного ближе и резче. Звук бомб сопровождался скорбным гудящим звуком.

- Твои летающие крылья, - сказал мужчина, вставая на ноги. - На этот раз они справились быстро - надо отдать им должное. Наверное, за станцией с моря следили подлодки.

Я слышал грохот наших собственных зенитных орудий - семидесятипятимиллиметровую пушку не спутаешь ни с чем другим, если удалось поработать с ней. Однако неизвестное чувство подсказывало мне, что они стреляли наугад, швыряя снаряды в небо в тщетной надежде попасть в один из этих гудящих, похожих на летучую мышь ужасов.

- Ясно, - сказал Ральф. - Давай отнесём тебя в машину, хорошо?

Я подошел к двери и снова открыл её, ровно настолько, чтобы впустить полоску пасмурного дневного света. В ту же секунду упала ещё одна бомба, на этот раз гораздо ближе: она рухнула всего в двадцати или тридцати ярдах от колючей проволоки на другой стороне дороги, и взрыв поднял в воздух веер песка, земли и щебня. Я почувствовал, как кто-то ударил меня по голове битой для крикета - на мгновение моё здоровое ухо будто лопнуло, и я вообще ничего не услышал. Внезапно расстояние до скорой показалось огромным. Мой слух вернулся приглушенным, но даже при этом сирена умудрилась звучать настойчивее, чем раньше, будто говорила нам: 'Теперь вы мне поверите, правда?'

Я крепко захлопнул дверь и оглянулся на остальных.

- Думаю, это немного рискованно, сэр - похоже, они сосредоточили атаку здесь. - Лучше посидим в надежде, что всё пройдет, - сказал мужчина. - Здесь мы будем в безопасности - хижина гораздо прочнее, чем кажется. - Надеюсь, ты прав, - сказал Ральф, садясь в другое кресло. Затем он посмотрел на меня. - Полагаю, ты не имеешь ни малейшего представления о том, что происходит, Уолли? - Не совсем, сэр. Имею в виду, я полагаю, вы двое знаете друг друга, но помимо этого

Ральф сказал:

- Мы с Джорджем давно знакомы, хотя не виделись уже... сколько? Лет десять, наверное. - Я должен рассказать, - ответил Джордж. - Кстати, это Уолли Дженкинс, он хороший парень, хотя, по-моему, ему не очень нравится, как я вожу машину. - Ральф наклонился ко мне с понимающим взглядом в глазах, будто собирался предложить мне конфету. - Джордж и я интересовались музыкой до войны. Активно интересовались, полагаю, можно сказать. - Я слышал, вы были композитором, сэр, - сказал я. - Как и Джордж здесь. От Баттерворта ждали великих свершений.

Я ломал голову, но не думал, что когда-либо слышал о ком-то по имени Джордж Баттерворт. С другой стороны, я ничего не знал о Ральфе Воане Уильямсе, но слышал от людей в Крэнбруке, что он действительно имел успех, и люди ходили на концерты его музыки до войны.

- На самом деле, - продолжал Ральф, - нас тогда было трое - Джордж, я и милый старый Густав. - Разве это не немецкое имя, сэр? - Гасси был таким же англичанином, как ты или я, - строго ответил Джордж. - Ты ведь слышал, что они с ним сделали, не так ли? - спросил Ральф. - Арестованный Патриотической лигой за скрытые германские симпатии. Говорят, он повесился, но я никогда не был в этом уверен. - Это просто имя, ради всего святого. Он перестал называть себя Фон Хольстом. Разве этого им было недостаточно? - Ничто никогда не бывает достаточным - ответил Ральф.

****

В комнате повисла гнетущая тишина, лишь изредка прерываемая приглушенными взрывами откуда-то снаружи. Ральф снова повернулся ко мне и сказал:

- Мы с Джорджем являлись членами Общества Народной Музыки. Не думаю, что сейчас это что-то значит для тебя. Но тогда - тридцать лет назад, помнишь? - мы с Джорджем путешествовали по стране, записывая песни. Мы хорошо работали в паре. У нас имелся дисковый фонограф Эдисона Белла - один из немногих в стране в то время. Грубая машина, но, по крайней мере, она давала тему для разговора, способ сломать лёд. - Он кивнул в сторону оборудования на полках. - Разумеется, это означало, что мы были немного знакомы с записывающей аппаратурой - микрофонами, кабелями и тому подобным. - Он замолчал, и впервые я увидел нечто близкое к боли на его в целом мальчишеском лице. - В двадцать третьем году я был контужен, когда служил в санитарной службе на Выступе. После этого я уже не годился для работы на поле боя, поэтому меня перевели сюда, в Дандженесс. Я служил одним из операторов, прислушивался к звукам, которые улавливали антенны, напрягаясь, чтобы уловить первый слабый гул приближающегося аэроплана. В конце концов, я оказался не годен для этой работы, и мне пришлось вернуться к службе в скорой помощи, но я узнал имена некоторых ответственных лиц, и когда услышал, что старого доброго Баттерворта подстрелили... - Меня ранил снайпер, - сказал Джордж. - И не в первый раз - получил пулю на Сомме в шестнадцатом. Но вторая стала моим билетом с войны. Но знаешь, что забавно? Я не желал этого. Что мне было делать - вернуться к музыке, когда всё это ещё продолжалось? - Он покачал головой, будто сама идея выглядела так же нелепо, как устроить регату в Ла-Манше. - Я знаю, что ты чувствовал, - сказал Ральф. - У меня было так много незавершённых дел, когда всё это началось, и так много всего, что я хотел бы сделать. 'Жаворонок восходящий' - над этим нужно было ещё поработать. Та опера, о которой я всё время говорю, - у меня такое чувство, будто Фальстаф стоит у меня за плечом уже двадцать лет, уговаривая изложить сэра Джона на бумаге. И еще одна симфония У меня в голове обитает скелет 'Пасторали' с тех самых пор, как я оказался на Сомме, много лет назад. - Горнист, - сказал Джордж, кивнув, - он, должно быть, слышал эту историю несколько раз. - Они все равно не поймут - подумают, что это все ягнята, резвящиеся на лугах. - Дай им время - в конце концов, они разберутся. - Если я когда-нибудь это завершу, старина. Ключевой момент. Найти себе полчаса здесь, час там, но если я не строчу письма Аделине - пишу заявки на бинты или запасные шины или организую хриплое пение вокруг пианино в столовой. Я пытался, но ничего хорошего из этого не выходит. Большую часть времени я едва слышу музыку в своей голове, не говоря уже о том, чтобы решиться перенести её на бумагу. - Как сейчас Аделина? - спросил Джордж. - Настолько, насколько можно ожидать, старина.

После молчания Джордж сказал:

- По крайней мере, мы делаем что-то полезное. Вот что я постоянно себе говорю. Музыка была приятной мечтой, но теперь мы выросли, и существуют другие вещи, которые нам нужно делать - настоящие, серьёзные вещи, например, прислушиваться к вражеским аэропланам или водить машину скорой. - Казалось, что-то в нём щёлкнуло, будто он очень долго ждал, чтобы выговориться. - Ущерб нанесён, Ральф, даже если б ты дал мне год отпуска, чтобы я поехал и посидел в каком-нибудь тихом загородном домике и строчил, строчил, строчил, это не принесло бы ни капли благословенной пользы. В моей голове слишком много шума, шума, который просто не уйдёт, потому что я не во Франции или не в зоне слышимости береговых орудий. Да что там, бывают моменты, когда я думаю, что единственное место, где я могу сосредоточиться, - это здесь, в этой холодной маленькой хижине, в окружения шумов с моря.

****

В этот момент красная лампочка, которая была тёмной, когда мы вошли, начала мигать. Из одного чёрного ящика на полке раздался резкий жужжащий звук. Ральф обеспокоенно посмотрел на него.

- Оно разорвалось, - сказал Джордж. - Сработали детекторы газа. - В одной из этих бомб был газ? - спросил я. - Горчичный, фосген или осколки радия - отсюда невозможно сказать. - Джордж посмотрел на меня, прищурившись. - Уже попадал под газовую атаку, Уолли? - Однажды, сэр. Но в радиевых снарядах на самом деле не газ. А маленькие частицы, которые переносятся ветром, словно это газ. Говорят, в некоторых частях Вулиджа никто не сможет жить годами, потому что эта штука всё ещё в состоянии попасть внутрь. - Ну, нам живётся лучше, чем им в Вулидже, - сказал Джордж с какой-то стальной решимостью, которая подсказала мне, что он собирается взять ситуацию в свои руки. - Плохая новость в том, что уплотнители в этой хижине нам не помогут, если газ полетит в нашу сторону - они старые и изношенные, и мы в любом случае не сможем долго здесь находиться, пока воздух не станет затхлым. - А как насчет машины скорой, сэр? - спросил я.

Ральф медленно покачал головой.

- Боюсь, не лучше. - Но уплотнители - Сейчас они уже не те, какими были раньше. Если б мы попали в густое облако, у нас бы осталось мало шансов. - Это не то, о чём нам говорили в Доркинге, сэр. - Нет, я в этом не сомневаюсь. Но они не могут позволить водителям скорой бегать в страхе, не так ли? - Я так не думаю, - сказал я без особой убежденности. - В любом случае, не обращай внимания на машину, - сказал Джордж. - С другой стороны комплекса, прямо перед первым зеркалом, есть подземное убежище - можно проехать мимо него по пути. Там безопасно, и у него имеется собственный запас воздуха. - Они всё равно нас пропустят? - спросил Ральф. - Если мы не будем мешкать. Вижу, вы оба взяли маски - это сэкономит нам время на пробежку до машины. - Всё ещё не совсем твердо стоя на ногах, он подошел к одной из полок и вытащил коробку с противогазом. - Теперь вы двое идите впереди меня - вы легко найдёте убежище, и я не буду сильно отставать от вас. - Ты можешь пойти с нами, - сказал Ральф. - Я не в состоянии двигаться быстро - должно быть, подвернул лодыжку, когда упал с лестницы. Только сейчас заметил, что у меня рана на голове и всё в таком духе. - Мы тебя понесём, - сказал я. - Даже можем вынести на носилках - это будет быстрее, чем ковылять втроём, как крабы.

Я открыл коробку и вытащил противогаз. По какой-то причине я не чувствовал благодарности, как это происходило обычно. Мне было интересно, относится ли то, что нам сказали в Доркинге, к противогазам.

- Открой коробку, Джордж, - тихо сказал Ральф. - Вы двое, идите вперёд, - сказал Джордж, как будто мы не слышали его в прошлый раз. - В этой коробке нет маски, да?

Джордж стоял к нам спиной, как мальчик, который не хочет, чтобы кто-то видел его подарок на день рождения.

- Коробка, - снова сказал Ральф с твердостью, которой я раньше не слышал. - Ладно, она пуста, - сказал Джордж, медленно поворачиваясь. Он открыл крышку, показывая пустое нутро коробки. - Это была ошибка. Я отнёс маску в перевязочный пункт комплекса, а затем случайно оставил её там, когда возвращался в хижину. - Почему ты вернулся, вместо того, чтобы пойти прямо в убежище? - спросил Ральф. - Потому что я всё ещё хотел послушать, ясно? Звуковое зеркало пока работает, даже с этими вынутыми из него кусками. Я чувствовал, что всё ещё могу приносить пользу. - Он беспомощно указал на наушники. - Я всё же хотел послушать, - снова сказал он, на этот раз тише. - Ты тоже слышишь, - удивленно сказал Ральф. - Слышишь что? - Музыку. Не притворяйся, что не знаешь, о чем я говорю, старина. Ты сказал, что это единственное место, где ты можешь сосредоточиться. Имел в виду большее, не так ли? Это единственное место, где она возвращается - музыка - будто эта война не стояла между нами и всем, что мы когда-либо считали важным. Вот почему я больше не мог здесь работать, вот почему мне пришлось вернуться в службу скорой помощи. - Джордж уставился на него, не говоря ни слова. Я тоже молчал. - Сначала я думал, что схожу с ума - отсроченный эффект контузии, - говорил Ральф. - Ну, возможно, так и было, но это не заставило музыку исчезнуть. Если что, она только усилилась. Это было похоже на то, будто кто-то напевает мелодию в соседней комнате, мелодию, которую ты почти узнал, - смог уловить ровно столько, чтобы она сводила с ума. Я поговорил с некоторыми другими парнями, думая, что на проводах, видимо, существовали какие-то помехи... но когда на меня странно посмотрели, я научился держать рот на замке. - Какой была эта музыка? - спросил Джордж. - Прекрасной не передать словами - то, что я мог услышать. Достаточно, чтобы разбить сердце. Ну, моё, по крайней мере. 'Пастораль', но как я всегда хотел, чтобы она звучала. Я мог слышать, будто её исполнял для меня оркестр, будто я был обычным слушателем в зале. Но не только 'Пастораль'... была еще 'Лондон', сделанная иначе - я всегда желал попробовать её еще раз, понимаешь... 'Жаворонок'... и музыка, какую я даже не помню, чтобы собирался писать, но которая, кажется, захватила меня целиком. - Это наша музыка, - сказал Джордж. - Я знаю, старина. То, в чём я едва осмеливался признаться себе все это время. Вся музыка, которую мы бы создали, если б эта война не стояла на пути. Я думаю, мы действительно написали её, каким-то странным образом, и она даёт нам знать о себе здесь. Никто другой её, конечно же, не слышит. Но мы с тобой... думаю, мы сами как антенны или микрофоны. Я слышу музыку, которую бы создал, и полагаю, ты слышишь свои собственные мелодии. - Я надеюсь, что они мои. Я не мог вынести мысли, что они будут твоими. - Они так хороши, да? - Прекрасны. Прекрасные, грустные и волнующие... всё, что я когда-либо хотел слышать в музыке. - Он на мгновение закрыл глаза. - Однако она столь ужасно тихая. Иногда я её вообще не слышу. Сегодня она, кажется, прозвучала сильнее, чем обычно. Если б я только мог её записать - Имеете в виду на бумаге, сэр? - Ральф бросил на меня непонимающий взгляд, и я сказал: - Просто, когда мы вошли, мне показалось, что я видел какие-то бумаги в журнале мистера Баттерворта. Я не придал этому особого значения, но теперь, когда я знаю о музыке, я подумал, что вы пытались её записать.

Джордж коротко и устало рассмеялся.

- Почти ничего не упускаешь, Уолли: думал, я слишком быстр для тебя. - Можно мне взглянуть? - спросил Ральф.

Джордж двинул журнал по столу и снова открыл его, показав разрозненные бумаги внутри. Он передал одну из них Ральфу. Это был розовый бланк с машинописным текстом на одной стороне.

- Никогда не был хорош в транскрибировании, - сказал он. - Ты бы сработал быстрее и точнее. Но в таком случае ты был слышал не мою музыку, правда?

Ральф постукивал пальцем по нотам, издавая нечто вроде низкого звука тум-те-тум. Он не то чтобы подпевал, но я мог сказать, что он представлял это правильно, будто в его голове играл оркестр со всеми нужными инструментами.

- Что ж, на ней видно клеймо Баттерворта, - сказал он в конце концов. - В этом нет сомнений.

Джордж немного наклонился вперед.

- Что думаешь? - Думаю, хотел бы послушать остальное. Очевидно, это всего лишь фрагмент, пара тактов гораздо большего произведения. - Я могу писать только то, что слышу. Как ты и говорил, это как если бы сосед рядом напевал мелодию. Ты не можешь диктовать, какую мелодию он будет напевать, ты просто должен подпевать ему и надеяться на лучшее. - Джордж замолчал и выглядел серьезным. - Ты когда-то записывал что-нибудь из этого, старина? - Транскрибировал, имеешь в виду? - Ральф медленно покачал головой. - Я был слишком напуган. Боялся, если запишу, музыка может остановиться. И если я положу эту музыку на бумагу и уверю себя, что это действительно то, о чём я подумал, мне придется признать себя безумцем. - Или что музыка реальная, - тихо сказал Джордж. - Теперь ты, понятное дело, знаешь, почему я перестал здесь работать. Никакой пользы ни взрослому мужчине, ни ребёнку, если всё, что я буду слышать, это музыка, а не аэропланы. - Я тоже слышу аэропланы. Только музыка доносится, когда их нет. - Он резко повернулся ко мне. - Ну, Уолли, что ты об этом думаешь? Нас обоих следует отправить в психушку? - Я так не думаю, сэр, - ответил я.

Но, по правде говоря, я не был уверен. Джордж, возможно, был моложе Ральфа, но они все ещё являлись стариками, и у обоих имелся собственный неприятный опыт на войне. У меня он тоже был, в меньшей степени, и я всё ещё чувствовал трезвость сознания... но в каком состоянии окажется моя голова через двадцать или тридцать лет, если война продолжит вестись в такое же духе?

Возможно, я тоже начну слышать тайную музыку.

- Уолли. - сказал мне Ральф. - Хочу, чтобы ты слушал очень внимательно. Мы - люди из Королевского армейского медицинского корпуса. У нас здесь пациент, и мы обязаны его защищать. Понял?

Я кивнул с искренним видом, словно все еще ходил на курсы скорой помощи в Доркинге.

- Что мы будем делать, сэр? - Ты отвезёшь его в убежище. Джордж будет использовать мой противогаз, а ты - свой. - А вы, сэр? - Я подожду здесь, пока вы не вернётесь со второй маской. - Но уплотнители, сэр - Пока выдержат. Будьте осторожны - у нас не так много времени. - Нет, - сказал Джордж, обращаясь скорее ко мне, чем к Ральфу. - Он здесь не останется. Это его противогаз, а не мой - он обязан его использовать. - И ты на тринадцать лет моложе меня, старина. Однажды, к лучшему или к худшему, война закончится. Когда этот день настанет, я не смогу писать музыку - я и так измотан. Но в тебе еще осталась жизнь. - Никто не будет сочинять музыку, если победят гунны. - Мы думали, что мир немецкой музыки до того, как всё это началось - Бах, Брамс, Вагнер - и все они так много значили для меня. Кажется забавным начать ненавидеть их в наши дни. - Ральф кивнул на мигающий красный свет. - Но мы можем обсудить это позже - при условии, что станем разговаривать тише. Тем временем Уолли отвезёт тебя в убежище. Потом он вернётся за мной, и мы все сможем посидеть и пошутить о нашем маленьком приключении. - Я не уверен насчёт этого, сэр, - сказал я. - КАМК^[4], парень. Прояви немного хладнокровия. - Сэр, - сказал я, тяжело сглотнув. Затем переключил своё внимание на Джорджа. - Я не думаю, что есть смысл спорить, сэр. Возможно, план не так уж плох, в конце концов. Я могу довольно оперативно вернуться с другим противогазом. - Возьми маску, - сказал Ральф.

Что-то произошло между ними, какое-то невысказанное понимание, которое я не смог интерпретировать. Время тянулось медленно, и Джордж взял маску. Он ничего не сказал, просто надел её на голову, не проронив ни слова. Я надел свою маску, вглядываясь в мир через грязные маленькие окошки слюдяных окуляров.

Мы вышли из хижины, быстро закрыв за собой дверь. Джордж не мог бежать, но с моим больным коленом мне жилось не намного лучше. Мы приступили к готовке первого блюда, с обещанием убежища после. Сквозь маску все цвета казались жёлтыми, как на старой фотографии, но Джордж оглянулся на меня и указал на что-то, полосу более тёмного желтого цвета, лежащую в воздухе поперек нашего пути. Фосген, подумал я: это был жёлтый, а не горчичный газ. Фосген не действовал сразу, но если его смешать с хлором, реакция происходила намного быстрее. Я сильнее прижал маску к лицу, будто это могло что-то изменить. Потребовалась целая вечность, чтобы добраться до убежища, расстояние между звуковыми зеркалами, казалось, безжалостно растянулось. Как раз, когда мне в голову пришла мысль, что убежища, возможно, не существует, что это плод воображения Джорджа, повреждённого сотрясением мозга, я увидел низкий бетонный вход, ступеньки, ведущие вниз к металлической двери, которая все ещё была частично открыта. Охранник в маске, который, возможно, был тем же человеком, с которым мы с Ральфом говорили ранее, подгонял нас вниз по ступенькам.

Когда дверь за мной плотно закрылась, я сорвал маску и сказал:

- Дайте мне свою, Джордж, она подойдет для Ральфа.

Джордж кивнул и стащил маску с лица, которое стало скользким от пота и грязи там, где резина прижималась к коже.

- Молодец, Уолли, - сказал он между вдохами. - Ты храбрый парень.

Но охранник не позволил мне покинуть убежище. Красный свет над дверью сообщил ему, что концентрация газа теперь стала слишком высокой, чтобы рисковать, даже в маске.

- Мне нужно идти! - крикнул я ему.

Охранник покачал головой. Никакие мои возражения не заставили его изменить своего решения. Нам повезло, что мы успели до того, как они заперли убежище изнутри.

****

Оглядываясь назад, я уверен, Ральф точно знал, что произойдёт, когда я доберусь до убежища - либо так, либо у него имелась весьма проницательная идея. То, что он сказал Джорджу, все ещё звучало у меня в голове - о том, что молодой человек будет в состоянии записать часть этой музыки, когда война закончится. Произошедшее было похоже на то, как один бегун передает эстафету другому. Не думаю, что он сказал бы это, если б ожидал моего возвращения с другой маской.

Поскольку в тот день не было ветра, газовая тревога оставалась высокой до середины вечера. Когда стало безопасно, я вышел с двумя масками и фонариком обратно в хижину, просто на случай, если у Ральфа ещё остались шансы. Но когда я добрался до хижины, дверь оказалось открытой, а комната была пуста. Всё выглядело аккуратным и опрятным - коробка снова стояла на полке, наушники - снова на крючке, стул - снова под столом.

Мы нашли его только к утру.

Он сидел на одном из сидений, прикрепленных к управляемому локатору, мимо которого мы проехали по пути сюда. Должно быть, он знал, что делать, потому что на нём находились наушники, а одна рука всё ещё лежала на колесе, регулирующем угол наклона приёмника. Другое кресло оставалось пустым. Сплющенный диск был направлен в сторону моря, во Францию, на несколько градусов выше горизонта.

Дело в том, мне так и не сказали, что его убило - был ли это газ, или он всю ночь провёл на холоде, или просто устал и решил, что хватит войны на одну жизнь. Но я знаю, что увидел на его лице, когда нашёл его. Он закрыл глаза, и в его выражении не было ничего, что говорило бы о страданиях, когда настал конец.

Теперь я знаю, люди вам скажут, что лица расслабляются, когда человек умирает, что все в конечном итоге выглядят спокойными и умиротворенными, и, как человек из скорой помощи, я не стану этого отрицать. Но там было нечто другое. Лицо человека, который слушал что-то очень далёкое, нечто, на чём он должен был действительно сосредоточиться, и не обращать внимания на услышанное.

Только позже мы нашли предмет, который он держал в руке, маленький кусочек розовой бумаги, сложенный как конверт.

****

Четыре дня спустя я смог навестить Джорджа. Он лежал в постели в одной из палат Крэнбрука. В палате находилось ещё около пяти человек, большинство из них бодрствовали. Джордж выглядел лучше, чем когда я видел его в последний раз, грязного и в бинтах. На голове и руке у него все ещё находились бинты, но теперь они выглядели намного чище и опрятнее. Волосы были расчесаны, а усы выглядели так, будто их подстригли.

- Я рад, что вы всё ещё здесь, сэр, - сказал я. - Я боялся, что вас переведут обратно в Дандженесс, прежде чем смогу вас снова увидеть. Боюсь, наши линии немного растянулись за последние пару дней. - Мне пришлось повысить голос, потому что Мистер Чемберлен сидел слышался из радио в углу палаты, произнося одну из своих ободряющих речей о 'последнем рывке'. - Задвинь экраны, - сказал Джордж.

Я сделал, как мне сказали, и сел на маленький табурет рядом с его кроватью. Экраны приглушали часть речи Мистера Чемберлена, но время от времени его голос, казалось, прорывался сквозь зеленые занавески, будто он пытался достучаться до меня лично, как учитель был в состоянии повысить голос, чтобы разбудить мечтательного мальчика в конце класса.

- Вы выглядите лучше, сэр, - сказал я. - Время всё лечит. - Он коснулся виска здоровой рукой, той, что не была забинтована. - Я встану на ноги через неделю или две, а потом получу новое назначение. Но в Дандженессе я больше не принесу пользы - мой слух уже не на высоте. - Разве потом не станет лучше? - Возможно, но в долгосрочной перспективе это не будет иметь большого значения. Они избавляются от звуковых зеркал. Мы всегда знали, что это произойдет, но думали, что продержимся ещё год. Оказывается, новой системе не нужны люди, сидящие в наушниках. Новое поколение будет смотреть на маленькие экраны, наблюдая за движущимися точками.

Мистер Чемберлен сказал что-то о 'конце к Рождеству', а затем добавил 'с нетерпением жду яркого и процветающего 1936 года'.

- А музыка, сэр? - спросил я. - Музыки больше не будет. Откуда бы она ни приходила, что бы это ни было, позволившее нам её услышать... её уже нет, или она исчезнет к тому времени, как они снесут зеркала. Даже если она всё ещё доходит до Дандженесса, там не будет никого, кто мог бы её услышать. Лучше забыть это сейчас, Уолли. Я не собираюсь говорить о ней снова, и с уходом Ральфа это остается только для тебя. Если ты обладаешь хотя бы каплей здравого смысла - а я думаю, что у тебя его больше унции - ты не будешь говорить об этом ни одной живой душе. - Мне жаль мистера Воана Уильямса, сэр. - Я называл его Ральфом всё время, что знал его, но, сидя рядом с Джорджем, я обнаружил, что веду себя очень официально. - Он всегда был добр ко мне, сэр, когда мы выполняли свои обязанности в скорой помощи. Всегда относился ко мне как к равному. - Он был хорошим человеком, в этом нет сомнений, - сказал Джордж, кивнув самому себе. Затем он похлопал по простыне. - Ну, спасибо, что зашёл, Уолли. Зная, как заняты вы, ребята из скорой помощи, я ценю подобный жест. - Существует ещё одна причина, по которой я пришёл, сэр. Имею в виду, я хотел убедиться, что с вами всё в порядке. Но у меня было кое-что для вас. - Я полез в карман и вытащил сложенный листок розовой бумаги. - Мы нашли это у него. Думаю, одна из ваших транскрипций. - Дай-ка мне посмотреть. - Джордж взял бумагу и осторожно развернул её. Его глаза пробежались вдоль пометок, которые он на ней сделал, по нацарапанным линиям нотных станов и маленьким головастикам в форме нот. Было много пятен и зачеркиваний. - Ты видел, как он это сделал? - спросил он, глядя на меня через край бумаги. - Видел, как он сделал что, сэр? - Он меня исправил! Ты бы не заметил, но не все эти пометки были сделаны мной! Плут, должно быть, сел и потратил время, чтобы исправить транскрипцию моей музыки! - Когда мы ехали в приют, сэр? - Вероятно, я полагаю. - Джордж покачал головой, как я понял, со смесью смущения и веселья. - Абсолютно неприкрытое нахальство! - Затем он рассмеялся. - Но он прав - вот что возмутительно. Он был чертовски прав! - Я подумал, вы должны это забрать, сэр.

Он начал складывать бумагу.

- Очень мило с твоей стороны, Уолли. Это многое для меня значит. - Есть еще кое-что, сэр. Когда мы нашли у него этот листок бумаги, он что-то в него вложил. - Я снова полез в карман и вытащил маленький латунный ключ. - Не знаю, что с этим делать, сэр. Но у меня есть шкафчик для личных вещей, и мой ключ выглядит очень похожим. Думаю, это может быть ключ от его шкафчика. - Я почувствовал, что сейчас начну заикаться. - Дело в том, что этот шкафчик существует, и до сих пор никому не удавалось в него попасть.

Я передал ключ Джорджу.

- Зачем он положил свой ключ в этот листок бумаги? Если бы это было что-то личное, он бы хотел отправить его Аделине. - Он, должно быть, знал, что делает, сэр. Вы же сами композитор и всё такое... Мне просто интересно - Я с трудом сглотнул. - Сэр, если б в этом шкафчике находилась музыка, он бы хотел, чтобы вы её сначала увидели, не так ли? - С чего ты взял, что там должна быть музыка, Уолли? - Когда вы спросили его, записывал ли он что-нибудь, он сказал, что нет. - Но ты задаёшься вопросом, не лжёт ли он. - Такое возможно, сэр. - Это действительно так. - Рука Джорджа медленно сомкнулась на ключе. - Интересно, было ли его исправление моей музыки своеобразным знаком, понимаешь? Способом дать мне разрешение исправить его записи, если я увижу в них что-то, что, по моему мнению, являлось неправдой? Или, по крайней мере, разрешением прибрать их, привести в некий порядок? - Не знаю, сэр. Полагаю, единственный способ узнать - открыть шкафчик и посмотреть, что находится в нём. - И ты этого ещё не сделал? - Я подумал, что это будет выглядеть немного дерзко, сэр, поскольку он явно хотел, чтобы его открыли вы.

Джордж вернул мне ключ.

- Не могу дождаться. Иди и посмотри, что внутри, ладно? Полагаю, они тебе разрешат? - Я был его сослуживцем по скорой помощи, сэр. Они разрешат мне что угодно. - Тогда иди к шкафчику. Открой, найди его музыку и принеси мне. Но если ты ничего не найдёшь... я бы предпочел, чтобы ты не возвращался. Я бы не хотел видеть твоё лицо в этой двери и потом разочаровываться. Если там есть что-то, что мне нужно, корреспонденция или нечто в таком роде, то можешь попросить одного из санитаров отправить это мне на кровать.

Моя рука сомкнулась на ключе.

- Надеюсь, я не ошибаюсь, сэр. - Я тоже, - тихо сказал Джордж. - Я тоже.

Я не задержусь. - Я отвёл занавеску. Ключ твёрдо лежал в моей ладони, впиваясь в плоть. Мистер Чемберлен ещё продолжал, но, казалось, его уже никто не слушал. Они всё это уже слышали.

1. The Receivers, 2009

2. Артур Невилл Чемберлен, британский государственный и политический деятель, премьер-министр Великобритании, лидер Консервативной партии

3. Берта - Большая Берта или Толстушка Берта (нем. Dicke Bertha) - немецкая 420-мм мортира.

4. КАМК - Королевский армейский медицинский корпус (Royal Army Medical Corps). Это специализированный корпус Британской армии, отвечающий за предоставление медицинских услуг всему армейскому персоналу и его семьям