|
|
||
Известный игрок приглашён для участия в новой игре, в основе которой лежит экзотическая фауна, найденная на странной планете в системе пульсара. Пытаясь сжульничать, он получает существо из этой системы для изучения, чтобы обрести преимущество над соперниками. Но планы редко претворяются в жизнь... | ||
Стробоскопик[1]
Я не предлагал. На всякий случай, если тон моего голоса не давал понять данный факт, я подкрепил свои слова старинным, но функциональным мушкетоном; непонятным призом, полученным мной за победу в игровом турнире полжизни назад. Мы стояли в воздушном шлюзе моей яхты, которая вращалась вокруг Венеры: я, моя жена и двое сотрудников Айсхэммер Геймс.
Между нами находилась серая коробка размером с детский гроб.
Но пока он говорил, Уайт опустился на колени и стал возиться с защелками на крышке коробки. Она распахнулась с глотком воздуха, открыв массу полупрозрачной защитной пленки, обернутой вокруг чего-то очень холодного. Передав мушкетон Рисе, я протянул руку и вытащил сверток, ощутив его объем.
Я отнес посылку к верстаку.
Я отбросил последний слой ваты.
Там лежало животное, замороженное в лед; неизвестное членистоногое с твердым панцирем; похожее на помесь скорпиона и краба - оно имело сегментированные экзоскелетные пластины и многосуставчатые конечности, которые оканчивались различными специализированными и отвратительными на вид придатками. Темный покров был испещрен пятнами грязно-белого цвета, на которых сверкали крошечными отражения. В других местах оно сияло, как отполированный черепаший панцирь. У него виднелись свирепые ротовые части, но ничего, что я распознал бы как глаз или какой-либо орган чувств.
Я не мог не рассмеяться.
***
Факт обнаружения этого существа, разумеется, показывал, что у меня будет несправедливое преимущество, когда дело дойдет до игры. Это означало, что я, Нозоми, один из дюжины, или около того, самых известных игроков в системе, буду жульничать. Но с этим было можно жить. Хотя мой первоначальный взлет к славе объяснялся в основном мастерством, прошли годы с тех пор, как я играл в последний раз, не получив несправедливого преимущества над другими участниками.
На то были причины.
Я мог вспомнить время из детства, когда состязаться в играх не являлось вершиной нашей культуры; просто одним из средств, с помощью которых богатые бессмертные боролись со скукой. Но это было до того, как ПВМ начал первую из длинной серии войн против Идеологов Ореола, этих разрозненных сообществ, выступающих с окраин системы. Префектура Внутренних Миров постепенно становилась все более тоталитарной, как это обычно бывает с правительствами во времена кризиса. Игры тайно продвигались в сторону большей известности, и между ПВМ и основными игровыми домами были заключены тайные союзы. Игры увлекали публику и отвлекали ее внимание от войн за Ореол. И - в отличие от искусства - их нельзя было использовать в качестве средств подрывной деятельности. Для игроков вроде меня это было почти утопическое положение дел. Дома нас баловали и обхаживали, и мы стали невероятно богаты.
Но - возможно, по причине нашего вознесения до подобных высот - мы также видели, что происходит. И закрывать глаза было одной из немногих вещей, в которых я никогда не был хорош.
Однажды, пять лет назад, ко мне обратились те же люди, которые сейчас доставили коробку на мою яхту. Хотя они официально работали на Айсхэммер, но также были членами подпольного движения с ячейками во всех игорных домах. Его линии связи тянулись к самим Идеологам.
Движение использовало игры против ПВМ. Они обращались к игрокам, таким как я, и предлагали раскрыть материалы, касающиеся игр, разрабатываемых Айсхэммер или другими домами; материалы, которые давали бы игроку преимущество над другими. Игрок, в свою очередь, перекачивал бы процент своей прибыли в карман движения.
Существо в коробке являлось всего лишь последней наводкой.
Но я не знал о нём ничего, кроме факта, что его вытащили из неизвестного места галактики. Манипуляции с червоточинами предлагали мгновенное путешествие к звездам, но ничто больше пляжного мяча не могло это путешествие совершить. Похититель представлял собой автоматизированный зонд, который извлекал биологические образцы с тысяч планет. Айсхэммер управляла собственным похитителем для получения материала, который можно было бы включить в состав продуктов.
На этот раз он, похоже, привез с собой пустышку.
***
Наверное, зверь не подаст признаков жизни, пока его не поместят в подходящую среду - возможно, ему необходимы обонятельные или тактильные сигналы, чтобы выйти из состояния спячки.
Риса издала звук, который сообщал, что она наполовину признает правдивость моего утверждения.
Я кивнул. До сих пор не хотел слишком глубоко исследовать существо, возможно, все еще подозревая о ловушке, - но я знал, что, если не сделаю этого, маленькое членистоногое тихо сведёт меня с ума. По крайней мере, я должен был выяснить, есть ли у существа что-то похожее на мозг, и, в случае успеха, я смогу начать строить предположения о типах поведенческих рутин, заложенных в его синапсы, особенно если смогу проследить пути к сенсорным органам. Хотя, возможно, я думал слишком оптимистично. У этой штуки даже не было узнаваемых глаз, так что оставалось только гадать, как она собирала данные для ментальной модели своего окружения. И, конечно, это говорило о чем-то, но информация особой пользы не имела.
Существо эволюционировало где-то в условиях темноты.
***
Месяц спустя Айсхэммер начала предварительную кампанию по Стробоскопику. Премьера должна была состояться два месяца спустя в Тихо, однако несколько избранных игроков были приглашены на эксклюзивный просмотр несколькими неделями ранее, и я был среди них.
Я начал разминаться для подготовки к соревнованиям.
Даже при наличии инсайдерской информации, ни одна игра не была легкой прогулкой, и мои контакты в движении сопротивления остались бы разочарованы, не получи я приличную прибыль. Проблема заключалась в том, что я недостаточно знал саму игру, чтобы отточить требуемые навыки; будь то умственные, физические или некая комбинация того и другого. Подстраховываясь, я играл во столько разных типов игр, сколько представлялось за возможно за данный период, и достиг кульминации в гонке сквозь атмосферу Юпитера, пилотируя хрупкие облачные глушители. Игра требовала чёткого понимания аэродинамической физики в сочетании с острыми рефлексами и готовностью потакать себе, рискуя на грани. Именно во время последней гонки Анджела Вальдес неверно оценила термический поток и разбила свой фойл[2]. Вальдес была моим другом много лет назад, и хотя с тех пор мы стали соперниками, мы никогда не теряли взаимного уважения. Я присутствовал на её похоронах на Европе с сильным ощущением собственной хрупкости. Там я встретил большинство других игроков в системе, включая юнца по имени Зубек, чья звезда была на подъеме. Я знал, что они с Вальдес были любовниками - так же, как я любил ее за много лет до того, как встретил Рису.
Мне хотелось ударить его. Меня остановила мысль, что, возможно, он был прав.
***
Я возвращался с похорон, когда Уайт позвонил мне на яхту по защищенному каналу.
Я не мог видеть лицо Уайта - оно было скрыто золотистым блюром, который более или менее напоминал забрало его костюма, - однако он с пониманием стукнул пальцем по блюру.
Позолоченный овал его лица кивнул.
Хотя спрашивать не было необходимости. Он замолчал, глядя в сторону, словно нервничая из-за того, что его прервали.
Я позволил словам впитаться, затем покачал головой.
Риса пошевелилась.
***
По мере приближения премьеры мы узнали все, что могли, об этом существе. Оно чувствовало себя лучше в вакууме, чем на открытом воздухе, хотя последний, похоже, не причинял ему вреда при условии наличия холода. Возможно, это было связано с его биохимией на основе кремния. Кремний никогда не казался вероятным конкурентом углероду в качестве основы для жизни, в основном потому, что более высокая валентность кремния лишала его соединения схожей долгосрочной стабильности. Но в условиях экстремального холода кремниевая биохимия могла бы иметь преимущество или, по крайней мере, быть равновероятным путем эволюции. С ним же появилась возможность использовать свет как источник энергии, без неуклюжих промежуточных молекулярных механизмов, таких как молекула родопсина в сетчатке человека.
Но существо обитало в темноте.
Я не мог разрешить этот парадокс. Существу нужен был свет для подпитки себя энергией - вспышка интенсивного синего света, переходящая в ультрафиолет, - и все же у него не развился такой простой орган, как глаз. Я знал, что глаз был создан по крайней мере 40 раз в ходе эволюции жизни на Земле. Природа придумала его, когда от него появилась хоть малейшая польза.
Всё становилось еще страннее.
Было что-то, названное мной вторичной реакцией, также вызванной воздействием света. Обычно, когда существу показывали вспышку каждые 70 секунд, оно выполняло несколько, казалось бы, целенаправленных движений, каждый всплеск движения координировался с предыдущим, подразумевая, что существо сохраняло некую запись сделанного ранее. Но если мы позволяли ему установиться в стабильной схеме всплесков движения, существо начинало демонстрировать более разнообразное поведение. Вероятность возникновения вторичной реакции достигала максимума в середине промежутка между обычными всплесками, примерно через полминуты с момента последнего, прежде чем начинало плавно уменьшаться. Но на пике существо проявляло сверхчувствительность к любому виду окружающего света в принципе, даже если он был значительно ниже пороговой энергии обычной вспышки. Если во время сверхчувствительности свет не появлялся, ничего не происходило; существо просто ждало оставшиеся полминуты до следующей запланированной вспышки. Но если даже несколько сотен фотонов попадали на его панцирь, оно всегда совершало одни и те же действия; в течение нескольких секунд яростно махало конечностями, очевидно, черпая последний запас энергии, который был припасен именно для этой реакции.
Я понятия не имел, почему.
И не собирался выяснять, по крайней мере, без изучения существа. Однажды мы, как обычно, оставили его в аналитической камере автодока и заблокировали в цикле вспышек, работая в полной темноте, за исключением регулярных импульсов света каждые минуту и десять секунд. Но мы забыли как следует привязать животное. На консоли автодока мигнул индикатор состояния, обозначающий какую-то рутинную функцию мониторинга здоровья. Он был совсем не ярким, но это происходило как раз тогда, когда существо проявляло сверхчувствительность. Оно стало дико дергать конечностями, издавая звук, похожий на звук коробки палочек для еды.
И затем выскочило из камеры, упав на пол.
Хотя было темно, я видел, как оно разбилось, расколовшись на миллион кусков. Умирая, оно сверкало.
***
Вскоре состоялась премьера. Игры проходили по всей системе, но их настоящим эпицентром являлся Тихо. Лунный кратер был куполообразным, герметичным и наполненным светящейся массой хабитатов и биомов, каждый из которых был посвящен поиску удовольствия через игру. Конечно, я посещал это место десятки раз, но даже тогда испытал лишь малую часть того, что оно могло предложить. Теперь все, что я хотел сделать, это войти и выйти, и если бы Стробоскопик стал последней игрой, в которую я когда-либо там играл, я бы не стал возражать.
Это был матово-черный геодезический шар шириной около полукилометра, усеянный вспомогательными зданиями. Прожекторы разрезали воздух над ним, неоновые буквы, складывавшиеся в название игры, бегали по окружности шара.
Стробоскопик.
Тридцать лет назад CEO Айсхэммер Геймс, назвавший компанию в свою честь, сам был первоклассным игроком, пока нейронная обратная связь не испепелила большую часть его высших двигательных функций. Теперь тело Айсхэммера было заключено в мощный экзоскелет, расписанный, как по трафарету, светящимися китайскими драконами. Он приветствовал меня, других игроков и разных прихлебателей, когда мы собрались в атриуме, примыкающем к Арене. После короткой вступительной речи за его спиной открылся огромный экран. Он отошел в сторону и позволил презентации продолжиться.
На экране появилась тусклая, морщинистая планета, слегка усеянная кратерами; одна ледяная шапка появилась прямо в поле зрения.
Звезда поднялась над одним из лимбов планеты: обжигающая точка света, пульсирующая, словно маяк.
Затем он показал, как луч пульсара пронесся по поверхности планеты, окутав ее на несколько мгновений интенсивным мерцающим светом, очертив каждый нюанс топографии планеты в режущем глаза фиолетовом цвете. После этого на поверхности наступила полная темнота, продолжавшаяся еще 72 секунды.
Теперь он показал нам голографические изображения самих существ, выполненные в стиле акварелей из полевого журнала натуралиста с аннотациями в виде рукописной латыни. Десятки форм, включая несколько радикально отличающихся строением тела и способом передвижения, но все они обладали жёстким панцирем и были явным родственником животного, которое мы исследовали на яхте. Некоторые из наиболее очевидных хищников выглядели невероятно устрашающими.
Прыжки, подумал я. Нельзя прыгать в замедленной съемке. Хищники, должно быть, были первыми существами, которые эволюционировали в сторону стратегии всплесков, а затем травоядные были вынуждены последовать их примеру.
Рядом со мной Риса сжала мою руку и прошептала что-то успокаивающее.
***
Нас провели по сапфировой лестнице в оживленную комнату, заставленную консолями и трибунами. Прямого вида на саму Арену не было, но экраны, свисающие с потолка, показывали углы в различных диапазонах волн.
Арена была макетом части поверхности Стробомира, смоделированной с поразительной точностью: правильный каменистый рельеф, смягченный лишь пучками бесцветной, устойчивой к вакууму 'растительности'; гравитация, которая составляла всего несколько процентов от общей на Стробомире, и магнитное поле, имитирующее силу и вектор в данной точке Стробомира, откуда были похищены животные. Крыша купола была усеяна лампами, которые горели менее 13 сотых секунды с периодом раз в 72 секунды, точно имитируя прохождение беспощадно яркого луча звезды.
Сама игра - по крайней мере, Уровень Один - будет проходить раундами: один игрок против другого или команда против команды. Каждому участнику выделяется часть из тысячи с лишним животных, выпущенных на Арену в самом начале - пятьдесят на пятьдесят при отсутствии каких-либо ограничений. Выборка будет включать существ из каждого экологической ниши, от травоядных, питающихся местной флорой, вплоть до относительно редких высших хищников, которых существовало всего дюжина разновидностей. Конечно, им нужно было что-то есть; свет мог обеспечить их ежедневные потребности в энергии, но им все равно приходилось пожирать друг друга для роста и размножения. Животные каждого участника будут помечены инфракрасными маркерами, которые могут распознаваться камерами Арены. Целью участника было гарантировать, что его популяция существ Стробомира превзойдет популяцию соперника, просто оставаясь в живых дольше всего. Компьютеры будут оценивать приспособленность популяции каждого игрока с завершением раунда, и после этого будет объявлен победитель.
Я наблюдал за несколькими начальными прогонами, пока не пришла моя очередь.
Большинство животных располагались достаточно далеко друг от друга - или сбивались в стада - так что во время каждого всплеска движения набор они не делали ничего, кроме как перетасовывались или двигались немного больше в одном направлении, чем в другом. Но животные, которые стояли плотно друг к другу, демонстрировали более интересный спектр поведения. Жертвы - небольшие, плоскотелые травоядные или хищники среднего уровня - пытались уйти от хищников более высокого уровня, которые, в свою очередь, приближались к травоядным и подчиненным хищникам. Но затем они останавливались, становясь совершенно неподвижными, их местоположение можно было узнать только через камеры, поскольку на Арене было совсем темно.
Ждать.
Это оказалось сложнее, чем думалось до - динамика экосистемы выглядело гораздо тоньше ожидаемого. Вмешательство на любом уровне могло нести совершенно неожиданные последствия.
Ризе бы это понравилось.
Вскоре настала моя очередь. Я взял консоль, слегка кивнув своему противнику; восходящему игроку средней известности, но отнюдь не настоящему сопернику для такого, как я, хотя никто из нас раньше не играл в Стробоскопик.
Мы начали игру.
Арена, изначально пустая, была заселена Стробожизнью с помощью роботов-дронов, которые выскакивали из скрытых люков. Стробожизнь находилась в стазисе; из купола не происходило никаких вспышек света, которые могли запустить жизненный цикл; такой же жесткий и скульптурный, как животное, которое мы изучали на яхте. Моя консоль отображала схематический вид Арены, где 'мои' животные были обозначены символами-маркерами. Экраны показывали то же самое с других ракурсов. Первоначальное размещение было псевдослучайным; животные находились в приближенных к реальности группах, но с расстояниями между хищником и добычей, определяемыми алгоритмами, которые были составлены на основе реальных популяций Стробомира.
Нам дали пять минут на изучение группировки и разработку стратегии до первой вспышки. После этого, вспышки следовали с интервалом в 72 секунды до завершения игры.
Пять минут пролетели прежде, чем я рассмотрел менее дюжины возможных начальных гамбитов.
В течение нескольких циклов вспышек ничего особенного не происходило; сказывалось слишком большое расстояние между потенциальными врагами. Но после пятого некоторые животные оказались в зоне поражения друг друга. Начали возникать небольшие очаги резни; животных расчленяли или съедали в отдельных эпизодах.
Мы начали влиять на игру. После каждой вспышки движения - в течение минуты или около почти полной неподвижности - мы могли выборочно перемещать и убирать с Арены своих или животных противника в соответствии со сложной схемой. Неподвижные животные уносились или перемещались теми же роботами, которые изначально их размещали. При появлении следующей вспышки игра продолжалась без каких-либо проблем.
Могли произойти всевозможные непредвиденные вещи.
Если уничтожить одного хищника, то можно было подумать, что животные, на которых тот охотился, будут процветать или, по крайней мере, не будут столь быстро истреблены. Однако чаще случалось, что второй хищник-соперник - до тех пор ограниченный численностью - вторгался в незанятую теперь нишу и становился более успешным, чем первый, уничтоженный. Если этот новый хищник начинал преследовал животных-жертв другого, те могли оказаться в худшем положении.
Я начал понимать определённую скрытую сложность Стробоскопика. Возможно, это все-таки будет вызовом.
Я выиграл четыре раунда из пяти. Не было смысла обманывать себя: по крайней мере, две из моих побед были чистой удачей или развивались из динамики экологии, которая была слишком запутанной, чтобы её распознать. Но я остался под впечатлением, и впервые за много лет не чувствовал, что уже исчерпал все аспекты игры.
Я наслаждался собой.
В ожидании, пока шли другие заезды, мое имя сместилось с вершины таблицы лидеров только когда последний игрок завершил свою серию.
Зубек победил меня.
И убирайся к черту из Тихо, подумал я.
Я выслушал то, что сказал Зубек. Затем через несколько минут догнал Рису и рассказал ей в общих чертах.
Риса раздраженно покачала головой.
На самом деле, она не слушала меня, вероятно, зная, что я уже принял решение.
Час спустя мы с Зубеком организовали пресс-конференцию, разделив ту же трибуну, микрофоны торчали из наших лиц, как винтовки расстрельной команды; стробоскопические вспышки камер предвещали будущую игру. Мы объяснили наше предложение: нашу договорённость о следующей игре; той, которая будет посвящена памяти Анджелы Вальдес.
Но состязаться мы будем на Уровне Два.
Айсхэммер поднялся на трибуну под бурные аплодисменты и крики одобрения, последовавшие за нашим объявлением.
Приветственные крики достигли оглушительного крещендо.
Вскоре после этого меня пристегнули к консоли, а нейроэффекторы увенчали мой череп, готовые осветить болевой центр. Компьютер, контролирующий игру, распределял болевые удары в соответствии с потерями, понесенными моей популяцией Стробожизни. Разумеется, только в мозгу. Но подобное не делало боль менее мучительной и не уменьшало шансов остановки сердца от перенесенного шока.
Зубек наклонился и пожал мне руку.
Процесс проходил тяжело. Дело было не только в боли. Игра стала сложнее из-за намеренного ограничения угла обзора Арены. Я больше не видел свою популяцию целиком - все, что я мог сделать, это перескакивать с одного существа на другое, мое визуальное поле предлагало симуляцию электрополевой среды, ощущаемой каждым животным Стробожизни; снимок обновлялся только во время Стробоинтервала. Когда не происходило движения, не существовало и генерации электрического поля. Большую часть времени я был слеп.
Большую часть времени я кричал.
Но каким-то образом - когда компьютер оценивал приспособленность двух популяций - я был объявлен победителем над Зубеком.
Лежа на кушетке, всё моё тело дрожало, слюна капала с отвисшей челюсти. Раздался стон, и мне потребовалось много времени для осознания, что это была моя собственная попытка вокализации. А затем я увидел нечто странное; то, чего вообще не должно было случиться.
Зубек поднялся с дивана, даже не вспотев.
Он не был похож на человека, который только что пережил агонию.
Незнакомое лицо заслонило мой взгляд, направленный в его сторону. Я понял, кто это, просто оценив позу и ритм речи.
Я потянулся к его воротнику, безуспешно хватаясь пальцами за ткань.
Он ждал, пока я с трудом вылезал из корпуса кушетки, мои ноги грозили превратиться в желе подо мной.
Моя нервная система уже почти восстановилась к тому времени, как мы добрались до апартаментов Айсхэммера в другом месте здания. Но моя система моральных ориентиров все еще пребывала в руинах.
Уайт работал на ПВМ.
***
Айсхэммер развалился на бордовом диване, лишенный своего поддерживающего экзоскелета. Пока я удивлялся, как жалко он выглядит, он вскочил и подошел ко мне, протягивая руку.
Я кивнул в сторону каркаса, висевшего на стене рядом с замысловатым доспехом.
Айсхэммер взял инициативу в свои руки:
Айсхэммер попытался улыбнуться, но улыбка получилась фальшивой.
Я подумал об этом несколько мгновений, прежде чем ответить.
Чувствуя тошноту, я всё же выдавил из себя улыбку.
***
Пару минут спустя я снова стоял на трибуне, передо мной находилась полная аудитория, и я зачитывал короткое, заранее подготовленное сообщение. Смысла в нём было немного, и поскольку я сам не написал ни слова, не могу сказать, что делал это с большим энтузиазмом.
Приглушенные возгласы одобрения. Которые быстро стихли.
Снова раздались возгласы одобрения, но в них все еще чувствовался страх. Я не винил их. Затеянное мной было безумием.
Айсхэммер вышел - снова в своем каркасе - и объявил несколько вялых протестов, но фарс казался еще более театральным, чем в прошлый раз. Ничто не может быть лучше для рекламы, чем моя неудача в прохождении уровня - за исключением, возможно, моей смерти.
Я старался не думать об этом.
Но я продолжал улыбаться своей лучшей улыбкой дерьмоеда даже когда они вкатили тот же доспех, который я видел висящим на стене Айсхэммера.
***
Я вышел на Арену, сервоприводные сочленения доспеха жужжали при каждом шаге. Конечно, костюм имел подогрев и находился под давлением, но крошечный циркулятор воздуха работал почти бесшумно, и легкость ходьбы означала, что мои собственные усилия являлись незначительными.
Сейчас Арена была свободна от Стробожизни и ярко освещалась; впереди виднелся пыльный верхний слой почвы, подобный лунному реголиту, за исключением участков флоры. Я пошел по направлению к случайно назначенному месту, которые было обозначено ярко-красным кругом.
Слова Айсхэммера все еще звенели в моих ушах.
Именно тогда он привлек мое внимание к доспехам. - Ты будешь это носить. Оно обеспечит защиту от вакуума и воздействия вспышек, но не обманывай себя, думая, что броня нечто большее, чем просто косметика.
Тогда он подмигнул мне.
Теперь я стоял на своем назначенном месте и ждал.
Огни погасли.
Я чувствовал быстрое подсознательное движение вокруг меня. Дроны вылетали и размещали инертных существ Стробожизни в их начальных формациях. Процесс длился несколько секунд, выполняясь в полной тишине. Я мог двигаться, но только в пределах костюма, который теперь стал жестким, за исключением моих пальцев.
Прошло невообразимое количество минут.
Затем пришел первый прерывистый импульс, яркий, словно ядерный взрыв, даже если у тебя имелся защитный визор. Мой костюм утратил жесткость, но на мгновение я не осмелился пошевелиться. На лицевой панели дисплея я увидел, что меня окружают существа Стробожизни, представленные в соответствии со свойствами их электрического поля. Там были травоядные, хищники и остальные промежуточные звенья, и все они, казалось, двигались в моем направлении.
И что-то выглядело ужасно неправильным. Они были слишком большими.
Я никогда не спрашивал себя, являлось ли существо, которое мы исследовали на яхте, взрослым. Теперь я знал, что это было не так.
Последствия вспышки покинули моё поле зрения, и с течением пары секунд движения существ становились все более вялыми, только самые маленькие из них едва двигались.
Затем они тоже замерли в неподвижности.
Как и мой костюм, их собственные двигатели отключились, пока их не запустит следующая вспышка.
Я попытался удержать сцену в памяти, вспоминая большого хищника, чья передняя лапа могла бы нанести удар в пределах досягаемости моего костюма, если бы он смог приблизиться ко мне на три-четыре шага во время следующего импульса. Мне придется быстро двигаться, когда он придет, а через импульс после этого мне будет необходимо бороться еще с двумя, приближающимися ко мне с левого фланга.
Вспышка пришла - интенсивная и резкая для глаз.
Никаких теней; почти все размылось в блеске. Может быть, именно поэтому Стробожизнь так и не развила орган глаза: он был слишком чувствителен для подобной контрастности, не давая никаких преимуществ по сравнению с восприимчивостью к электрическому полю. Большой хищник - нечто среднее между танком, броненосцем и лобстером - приблизился на три шага и ударил своей передней лапой по широкой дуге, которая задела мою грудь. Удар сбил меня, как пуля.
Я упал назад, в грязь, зная, что сломал ребро или два. Электрическое поле потемнело. Мой костюм застыл в оцепенении.
Думай, Ноз. Думай.
Моя рука что-то схватила. Я все еще мог двигать пальцами, даже больше. Перчатки являлись единственными сочлененными частями костюма, которые не были подчинены импульсному циклу.
Я держал нечто твердое, похожее на камень. Но это был не камень. Мои пальцы проследили линию панциря; пирогообразную канавку вокруг ног. Это был маленький травоядный.
В моей голове возникла идея. Я подумал о том, что сказал Айсхэммер о системе Стробомира; о том, что не существовало ничего, кроме планеты, пульсара и нескольких комет. Рано или поздно одна из этих комет врежется в звезду. Это может происходить не очень часто, возможно, раз в несколько лет, но после столкновения начнётся действительно очень плохое: мощная вспышка рентгеновских лучей, когда комета будет разорвана гравитационным полем пульсара. Это будет импульс энергии, намного более интенсивный, чем обычная вспышка света; слишком энергоёмкий, чтобы существа могли его поглотить.
Стробожизнь, должно быть, выработала защитный механизм.
Когда комета начнет распадаться, начало мощной вспышки отметиться излучением света в видимом диапазоне. Крошечный проблеск, предвестник гораздо худшего. Существа будут иметь достаточную чувствительность, чтобы зарыться в верхний слой почвы при первом признаке света, который не появится в ожидаемое время...
Я уже видел реакцию в действии. Именно это и вызвало метания нашего образца, прежде чем тот упал на пол каюты и разбился насмерть. Он пытался зарыться; зарыться в верхний слой до того, как нагрянет буря.
Арена была не Стробомиром, а лишь его умной копией - и больше не исходило никакой угрозы от рентгеновского всплеска. Но эволюционный рефлекс остался, жестко запрограммированный в каждом животном из экологии.
Все, что мне нужно было сделать, это вызвать его.
Следующая вспышка пришла, как самый яркий, самый быстрый рассвет, который только можно себе представить. Не обращая внимания на боль в груди, я встал, все еще держа маленького травоядного в перчатке.
Но как я мог его вызвать? Мне нужен был источник света, пусть и небольшой, но который сработает, когда я окажусь полностью неподвижен.
Существовал один способ.
Хищник снова набросился на меня, вгрызаясь в ногу. Я начал падать, но усилием заставил себя остаться в вертикальном положении, не более. Еще одна царапина, на этот раз болезненная, будто броня для ног практически исчезла.
Электрическое покрытие снова погасло, и мой костюм застыл в неподвижности. Я начал считать вслух в голове.
Что-то возникло в памяти. В тот момент происходящее казалось совершенно не значительным; деталь было настолько тривиальной, что я едва осознавал её запоминание. Когда образец разбился, это произошло в полной темноте. И все же я видел, каким образом. Видел вспышки света, когда тот разбился на миллион осколков.
И теперь я понял. Кварцевые отложения существа содержали в себе большое количество кристаллических пород. И периодами - когда кристаллы испытывали стресс - они испускали свет; нечто, называемое пьезолюминесценцией. Немного света; количество, соответствующее энергетическим уровням электронов, запертых глубоко в решетках, - но многого мне и не было нужно. Если я дождусь подходящего времени, когда животные станут сверхчувствительными к этой предупредительной вспышке. Я сосчитал до 35, что, как я решил, было серединой между интервалами вспышек. А затем позволил своим пальцам расслабиться.
Травоядная тварь бесшумно упала на пол.
Я не слышал, как он разбился в вакууме. Но в полной темноте, в которую я был погружен, я не мог не заметить искры света.
Я почувствовал, как земля вокруг меня затряслась. Полминуты спустя, когда с потолка пришла следующая вспышка, я огляделся.
Я был один.
Никаких существ не осталось, кроме трупов уже умерших. Вместо этого виднелось множество каменистых холмов, где даже самые крупные из животных зарылись под слой почвы. Ничего не двигалось, за исключением нескольких жалких лавин потревоженной земли. И там они будут ждать, я это знал - столько, сколько эволюция запрограммировала их на пережидание рентгеновской вспышки.
Благодаря образцу на яхте я случайно узнал точное время. Чуть больше четырех с половиной часов.
Ухмыляясь про себя, зная, что Нозоми совершил это снова - сжульничал и сделал вид, что это просто удача победителя, - я пошел по направлению к безопасности и Рисе.
Фойл - подводное крыло, используемое для поднятия доски над водой при движении
Стробоскоп - прибор, генерирующий короткие, яркие световые импульсы
Гострайтер - писатель, который создает тексты за другого человека и передает ему авторские права
|